Не очень-то приятно идти по пустынной дороге, когда заходит солнце. Это не оживлённое шоссе, по которому мчаться и легковушки, и большие фуры, создавая вокруг тебя подбадривающую игру света и тени, оглушительного грохота и аристократического гула. Вокруг шоссе теснятся бигборды с дразнящими любительницами гламурных сигарет и конфет с острым вкусом нездешних плодов. На обочине можно подойти к автомату по продаже чего-то там или просто к телефонной будке.
Конечно, Габриэль подошла к будке не сразу, а только когда автобус отъехал далеко. В щели за аппаратом была записка. План. Ей хватило пяти минут, чтобы запомнить его. И несколько секунд, чтобы сжечь бумажку и растереть пепел.
И вот - согласно этому плану - она бредет по дороге, лишенной всех успокаивающих атрибутов оживленного шоссе. Вокруг тянутся пустоши с очень редкими кустиками. А сама дорога - как в издёвку - возвышается над этим неприглядным окружением. Не так, как шоссе, но, в отличие от шоссе, на такой дороге чувствуешь себя до боли голыми беззащитным.
А уж когда в очередной раз она оглядывается назад и замечает четыре темные фигуры, быстро нагоняющих ее, то чувствует себя особенно неуютно. Что может противопоставить обессиленная одиночка такому энергичному преследованию. Попытаться ускорить шаг? А может быть, скатиться с насыпи на бурую пустошь и скрыться в кустарнике? Увы! - он слишком редок и прозрачен.
И только впереди...
Ее ведь обещали встретить! Но дорога пустынна, она, как на ладони, и освещена заходящим солнцем. А позади четыре тёмных преследователя - вот символ всех невыполненных обещаний.
Все же она успевает дойти до выцветшего шлагбаума и нырнуть в довольно густой кустарник прежде, чем ее отдаленные преследователи сократили расстояние между ними. Она так и не разглядела их... а до того ли ей было?
Она бежит, кровь глухо шумит у нее в ушах, а сердце отчаянно колотится уже где-то в горле. Иногда кусты смыкаются так близко, что ветки больно царапают ей плечи, руки, лицо. Тогда она пятится назад и начинает выискиватm еле заметную дорожку, которая, как серая змея, так и норовит ускользнуть от нее.
Скоро отдалённый треск и голоса сообщают ей - о ужас! - что те четверо не отстают. Те четверо, конечно, - преследователей! Кто еще согласился бы бежать по сухому, колкому кустарнику, то и дело теряя пыльную серую ленту злосчастной петляющей и змеящейся дорожки.
А они бегут и постепенно нагоняют ее, и грубо хохочут уже совсем рядом. По крайней мере, трое. Четвёртый голос - резкий и визгливый - явно принадлежит женщине.
Солнце уже почти село, и кусты отбрасывают густо-серо-пятнистую тень... или сами они стали гуще? Габриэль так увлеклась отслеживанием преследователей по шуму, что в очередной раз потеряла дорожку. Ах нет, она просто затерялась в мозаике солнечных пятен!..
Какое облегчение возвратиться на неё!
О ужас! Отвратительно! Габриэль отскакивает в сторону. Подошвы ее ног оставляют на ней вполне недвусмысленные кровавые пятна. В довершение всего этого кошмара ее ноги до колен - а она из-за жары в шортах - начинает заливать мертвенно-жуткая синева.
Ей говорили о возможных неприятностях, но всему есть предел... предел того, что можно вынести! Однако... однако, может быть, она наступает на хитрые плоские грибы, похожие на слизней, напившихся крови, или это какая-нибудь дурацкая химическая реакция.
Почему они ее не встретили?! Будет ли когда-нибудь конец этому чудовищному блужданию?!
Блестящая серая спина дорожки вдруг ныряет вниз, в в сырую ложбину. Путь ведёт через мост над спокойной, неподвижной, кое-где подернутой ряской гладью реки. У Габриэль заплетаются ноги, она спотыкается на неровных досках и хватается за перила моста. На гладкой поверхности воды внизу вспыхивают два желтых огонька. Уже почти темно, но она видит свое теперь уже синее лицо и горящие глаза.
Они предупреждали ее, что этот путь не так-то просто пройти. Но говорили, что встретят и пройдут его плечом к плечу со ней. И не говорили, что оставят наедине со всем этим ужасом вокруг, и кошмарными трансформациями тела, и... преследователями!
Да-да, преследователи уже наступают на пятки, Габриэль слышит их возбужденные и насмешливые голоса. А дорожка ведет под уклон, и впереди темный зев леса. Но пусть лучше ее поглотит лес, чем... кто?
Кем нужно быть, чтобы выдержать этот зловещий обжигающий закат на пустынной дороге, и петляние змеи-дорожки, и шум крови, и боль в сердце? И эти чудовищные кровавые следы, отмечающие каждый твой шаг. И нечеловеческое лицо и сверкающие глаза в зеркале воды!
Но преследователям, наверняка, все нипочем! Они охотники, идущие по следу добычи... а у добычи уже совсем нет сил... а перед глазами даже не тьма, а мутно-серая пелена.
Лес внезапно раздвигает перед ней деревья. Шатаясь и постанывая от усилий, она выбредает на большую поляну с несколькими большими, уродливыми, замшелыми камнями посредине. Она совсем не удивлена, что ранние сумерки речной ложбины так быстро сменились почти ночной синевой неба. Кое-где на нем зажглись острые лучистые звезды. Они словно уколы алмазных игл, но эти уколы Габриэль сносит уже безропотно.
Она делаю еще пару десятков шагов и озирается. Где же они, где? Ведь преследователи почти настигли ее!
Из-за высокого и массивного камня вдруг появляется невысокая и тонкая прихрамывающая фигурка. За ней, с ловкими, сильными движениями, спешит кто-то повыше и пошире в плечах.
Волна облегчения и горячей преданности окатывает Габриэль от головы, гудящей от ожогов и царапин, до окровавленных ног. Она бредет из последних сил, чтобы преклонить колени перед хозяином. Сильная рука сжимает ее затылок, вторая рука подносит к запекшимся губам горлышко фляжки. На распухший язык, в пересохшее горло устремляется обжигающая струйка ледяного спокойствия.
Да-да, спокойствия больше не быть собой, не наслаждаться, не мучиться, не желать, не оценивать, не выбирать, не чувствовать, не... сознавать!..
В висках постепенно замирает стук очумелой крови, грудь больше не сотрясается ударами сердца. Зрение... о, зрение теперь у нее острое! Лучше его разве что слух!
Габриэль отлично слышит треск веток на лесной дорожке. Это преследователи. Они уже не спешат. Они идут очень медленно, наощупь, тащатся еле-еле. И смех их давно сменился тревожным шепотом. Но все же они выходят из леса на поляну, недоуменно озираются, потом замечают ее. Парни замолкают от ужаса, а девушка сдавленно ахает. Один из парней оказывается смелее и защищается. Вернее, пытается защищаться: срывает у девушки с шеи (она вскрикивает от боли) серебристый медальон и выставляет перед собой.
- Это не серебро, - говорит хозяин через плечо Габриэли. - Тебе следовало спросить об этом того, у кого ты его отобрал.
Девушка истерически взвизгивает, парни пятятся к лесу.
- А, - говорит хозяин, - вот и остальные!
Их - включая и четверых преследователей Габриэли - окружают существа с ловкими и сильными движениями и глазами, свечение которых уже не кажется ей странным. Габриэль послушно ждет, пока хозяин подходит. У ног ее лежат четыре неподвижных тела. В них нервно шумит кровь и гулко стучат перепуганные сердца.
Хозяин, в конце концов, завершает свой обход и склоняется над потерявшими сознание.
- А... что же... - задумчиво говорит он. - Почему бы и нет?
Он отдает короткий приказ. Пятеро - Габриэль в том числе - отваливают в сторону массивный уродливый камень. Под ним открывается яма, ход в просторное помещение, облицованное камнем. По очереди молодые тела спускают вниз. Затем камень возвращают на место.
- Почему бы и нет? - повторяет хозяин и продолжает, не обращая ни на кого внимания. - Там вода и плоды. Именно т а вода и именно т е плоды. За время, что я отведу этих, все четверо будут вполне готовы. Готовы к опустошению...
...Габриэль села в постели. Ее трясло, она обливалась потом.
За окном тонко и заунывно, на одной ноте кричала ночная птица.