Аннотация: Современная пародия на "Алису в Зазеркалье". Как получилось - решать вам. Книга в работе, выложено всё, что есть на данный момент. Приятного чтения :)
Олеся среагировала на шевеление слева, разворачиваясь по короткой дуге отточенным движением. Существо, выглядевшее как гибрид механической мясорубки и кактуса, с невеликим добавлением черт донельзя изумлённого африканской жарой пингвина, мчалось навстречу. Гостеприимно раззя-вив хлебало, полное загнутых клыков, и - растопырив длинные ручонки, заканчивающиеся чем-то вроде подушечек для иголок великанского размера. Густо этими самыми иголками, утыканных.
"Ни хрена себе, призрак со швейной фабрики. А я девушка впечатлительная, нервная; могу и уша-тать, от переизбытка эмоций..." - Олеся сделала короткое движение пальцем, и двустволка деловито откашлялась. Перед этим поймав на мушку то, что, вне всякого сомнения - являлось мыслительным центром мясоруктуса, то бишь головёнкой. Головёнка издала душевный звук упавшего на булыжную мостовую арбуза, и существо спланировало на пол кашей-размазней, нечаянно выпавшей вместе с тарелкой, из рук растяпистого официанта.
"Наше вам, с картечью..." - Олеся моментально перезарядила убойный механизм, и вовремя. Следом за почившим в бозе мясоруктусом, нарваться на несовместимые с жизнью сложности торопился ещё один представитель фауны монстрообразных. Этот походил на павиана, которого какой-то весельчак монстродел скрестил с Ксюшей Собчак: но, побрил наголо, и засунул за обе щеки по гире-двухпудовке. Отчего пышущие нездоровым румянцем цвета канализационного люка щёки, отвисли почти до подмышек, вдобавок делая существо неуловимо похожим на хомяка-переростка. К тому же, страдающего неконтролируемыми приступами скаредности.
"Чмоки, гламурненький! Отстой-пати, фэйс-контроль не пройден!" - двустволка безукоризненно выполнила свои функции: и, существо - сбившись с уверенного ритма, шмякнулось в дальний угол. Незамедлительно принявшись остывать, как и полагается, когда на месте живота красуется дыра с абсолютно несимметричными краями. Стекленеющие глаза уставились на Олесю взглядом светской львицы, которой вместо новенького "Порше" - подарили "Запорожец" без всех четырёх колес. И без лобового стекла. А, поди, найди сейчас лобовое стекло от "запора"?! Чай, не "Ламборджини" какое-нибудь...
Боковая стена развалилась от мощного удара, и в вихре летящих в разные стороны кирпичей появи-лось новое действующее лицо. Рыло. Идеальный кошмар пластического хирурга.
На сей раз, развитая фантазия монстродела скомпоновала в одно целое бульдозер и спрута, двигаю-щегося с грацией пьяного до кристальной прозрачности пролетария. Существо завывало дурнома-том, и целилось наехать на Олесю гораздо основательнее, чем в приснопамятные девяностые, на бу-дущую опору российской экономики - жуликоватых ларёчников, наезжали малиновопиджачные особи. Имеющие в своём лексиконе две ключевых фразы, максимально упрощающие процесс доения подопечных - "я не понял?!" и "ты мне по жизни должен!".
Олеся выцелила в этой биомассе область, из которой на неё пучились глаза представителя народов Крайнего Севера, пристрастившегося к стекломою, и потребляющего сей продукт ударными дозами. Двустволка жахнула из обоих стволов, но на спрульдозера это произвело впечатлений не больше, чем очередная голая задница - на проктолога с четвертьвековым стажем работы. Мутные узкие глаз-ки заблестели чуть более возбужденно, и монстр продолжал двигаться в сторону Олеси с приветли-востью Терминатора, который всё же вернулся. Намереваясь разнести всё - в пух, прах, и вообще - настучать механическим кулаком в личность, каждому атому по отдельности.
Олеся влупила ещё и ещё, от заполонившего собой добрую треть зала представителя местной живно-сти - отлетели студенистые ошметки: но всё казалось бесполезным. Против этого требовался как минимум отряд стойких солдатиков из спецназа, вооружённых миниганами. Ну, или, в крайнем слу-чае - пару стройбатовцев со штыковыми лопатами, и - перспективой завтрашнего дембеля: как бо-нусом за ликвидацию спрульдозера.
Длинное щупальце дотянулось до зажатой в угол Олеси, и красная пелена поплыла перед глазами. Олеся сделала последнюю попытку, двустволка отчаянно потратила пару очередных патронов, и щупальце укоротилось наполовину, но с боков хлестанули ещё два, и окончательный трындец показал свой ослепительный и незлобивый "чи-из!".
"GAME OVER" - на экране монитора вспыхнула весёленькая надпись в багрово-мрачных тонах, оп-лывающая вниз ленивыми струйками.
"Не было печали, соседи Тимати включали..." - нисколько не огорчилась Олеся, задвинула в стол компьютерную клавиатуру, и пошла на кухню. По радио пела какая-то очередная творческая лич-ность слабого пола, в которую вбухали просто бесконечное количество крупных купюр, судя по за-облачному отсутствию голоса и слуха, и присутствию оной - в эфире одной из самых популярных радиостанций. Вдобавок ко всему, она была ещё и шепелявая.
"Ненагля-наглядный мой, страстью мне мозги промой!" - сокровенно, и даже с какой-то истериче-ской задушевностью, шепеляво сообщило Олесе радио под музыку, в которой определённо присут-ствовало звяканье пустых консервных банок. И, странно знакомые звуки, которые зачастую появля-ются в желудке после доброй порции супчика, сваренного с добавлением семейства бобовых. Саунд просто потрясал продвинутостью и глубиной эмоций. Олеся хихикнула, представив, что на концерте насилующего барабанные перепонки слушателей дарования, в зал, для полного эффекта погружения в музыку, пускают ещё и запахи, соответствующие звукам.
"Интересно, противогазы будут на входе раздавать, или со своими приходить надо?" - подумала Олеся, и убавила громкость до минимума. Тем более что, как раз начинался следующий куплет, и, что и чем будут промывать, или массировать в нём: узнавать не было никакого желания. Соорудив из последнего куска хлеба, лежавшего в хлебнице и предпоследней котлеты - бутерброд, Олеся подошла к окну, меланхолично пережёвывая еду. Было скучно.
За окном стояла ранняя весна, со всеми неизменными атрибутами в виде грязного тающего снега, из-под которого постепенно показывались убийственно частые последствия прогулок местных собачников со своими любимцами, и укушавшегося водочки до состояния полного убытия в прекрасные алкогольно-параллельные миры - дяди Кузи, слесаря из ЖЭКа. Лежащего в позе утомлённой медузы, облачённой в замызганную казённую телогрейку, в этом самом снегу. Подобную картину Олеся видела уже не первый год. Корифея гаечного ключа и пассатижей, Кузю, закалённого в суровых боях на запойном фронте, не брали никакие хвори, на первый взгляд неизбежно могущие воспоследовать за лежанием в снегу, продолжающимся довольно долгое время.
Несмотря на всю привычность увиденного, до сегодняшнего дня, этот нехитрый пейзаж, неизменно вызывал у Олеси - хоть какие-то чувства. Сегодня он не вызвал ничего.
"Старею..." - с внезапной грустью подумала Олеся, меланхолично дожёвывая бутерброд. Дядя Кузя в наполовину стаявшем сугробе пошевелился, переменив позицию, и стал удивительно похожим на деградировавшего до крайней степени Остина Пауэрса. Случайно попавшего в местную, чрезвычай-но популярную среди окрестного гегемона забегаловку. Имеющую, кроме официального названия "Пивной двор", ещё и народное - "Девять кругов похмелья", и прилунившегося там на целый год.
"Шпион, который уже никого, и никогда не совратит..." - Олеся провела пальцем по оконному стеклу, и прижалась лбом, закрыв глаза. Скука не проходила.
В жизненном активе Олеси имелись следующие достижения. Возраст: двадцать пять лет (из коих, как считала она - как минимум последние десять, прожиты совершенно бездарно). Жилплощадь: од-нокомнатная квартира с раздельным санузлом, и комнатой в восемнадцать квадратных метров (по нынешним временам и нравам - просто умопомрачительное везение). Семейное положение: не за-мужем (и заметьте - никакого самобичевания по поводу своей социальной неполноценности!). Внешность: нечто среднее между Сигурни Уивер без макияжа, и Инной Чуриковой с легчайшим ма-кияжем (уж всяко лучше, чем являть собой нечто среднее между Бабой-Ягой в стадии запоя, и - ло-шадью Пржевальского). Вредные привычки: нет (а завидовать, кстати - вредно!). Характер: уравно-вешенный (без комментариев). Работа: менеджер в турагентстве (тепло, светло... а вот вместо неко-торых клиентов лучше бы мухи лютовали!). Ко всему остальному относились занятия айкидо, увле-чения хорошей литературой самого разного толка, и любовь к китайской кухне (а что касается гряз-ного белья и порочных наклонностей - смотрите "Дом-2", и будет вам счастье!).
Хотя сама Олеся периодически делала предположение (заметьте - никакой твёрдой уверенности!), что жизнь подсовывает ей какие-то суррогаты, вместо нормальных радостей. Вместо путешествий в дальние страны имелась работа турагента. Выслушивающего капризы и придурь клиентов, желаю-щих поехать на новогодние праздники в Париж, по стоимости горящей путёвки в страну третьего мира. Пару раз Олеся едва не подарила особо безмозглой клиентуре, по путевке в пеший эротиче-ский тур. Достали, одноклеточные!
Личная жизнь тоже, если не трещала по швам, то - явно не блистала триумфом в виде бесконечной кавалькады лимузинов и прочих "Бугатти", под её окнами. В которых, как на подбор, сидели зной-ные мачо, готовые бросить к её ногам если не весь мир, то хотя бы пару островов в Атлантическом океане. Кавалеры попадались какие-то куцые в плане духовности, и в принципе - во всех остальных планах тоже. Принца, и даже мало-мальски похожего на постоянно лыбящихся голливудских идолов жанра "экшн", уже не хотелось. А кто сказал, что они точно будут хорошими людьми? А приводить на свою жилплощадь какого-нибудь провинциального красавеллу, озабоченного пусканием корней в славном граде Петра, любым способом: Олесе хотелось меньше всего. Благо, учиться на чужих ошибках она умела. Пара её подруг, влюблённых до визга гоблина, которому наступили говнодавом сорок восьмого размера на первичные половые признаки; попавших в подобную историю с дальнейшим разделом имущества, были нагляднейшим примером. А просто нормальных парней, как-то не попадалось. Единственных поход на бесплатную выставку каких-то, то ли авангардистов, то ли импрессионистов-абстракционистов, состоявшийся по инициативе её лучшей подруги, с целью подцепить высокодуховных особей противоположного пола (ты что, дура! - это же не кислотные танцульки, это Искусство!), результата не дали. Нет, особи начали клеиться уже спустя несколько минут, после появления Олеси с подругой в зале, где висело с полтора десятка жутко намалёванной неразберихи в кривобоких рамах. Особям было лет по сорок с лишним, людей творческих в них с головой выдавало наличие небрежно намотанных вокруг шеи шарфов непонятного колера, и длинных немытых грив. Детали помельче - вроде давно нестиранных джинсов (ах, настоящие художники не следят за временем, они выше мелочной суеты будней!), и голодного блеска в глазах, лишь дополняли картину.
Разъездившись прекрасной половине человечества по ушам, рассуждениями превосходства концеп-ции и сублимации современного искусства, над искусством прошлого века, хранители высокой ду-ховности начали, не особенно заморачиваясь этикетом, набиваться в гости. Олеся, для которой "Чёрный квадрат" не годился даже для коврика в общественном туалете, прямого согласия не дала. Подруга Софья, мозги которой в тот момент были глобально разжижены сублимацией, согласилась без малейших раздумий (вот он, мой концептуальный принц в кроссовках китайского производст-ва!). При выходе на улицу принцы с изрядной сноровкой выклянчили у более подающейся внуше-нию Софьи, по бутылочке "Балтики девять".При этом от души возмущаясь, что Борюсик Березов-ский до сих пор не перевёл им гонорар за последний шедевр, выполненный по его персональному заказу. Через одну минуту и восемь секунд, пустая тара была выброшена прямо на тротуар, и языки у представителей современного искусства - развязались на всю длину Невского проспекта. В следую-щие полчаса Олеся узнала о творческой несостоятельности Айвазовского, Шишкина, Васнецова и так далее. И, о непризнанной гениальности особей, в компании которых имеют честь пребывать Олеся и Софья. В чём заключалась гениальность, было поведано крайне смутно и расплывчато (правда, проскочило некое упоминание о скором завершении художественного полотна эпического масштаба, с двумя битыми унитазами и одноглазой куклой Барби в виде натуры). Но, с таким пафосом и размахом, что они были немедленно одарены ещё двумя заветными бутылочками пенного напитка.
Через пять минут их пути расходились, Олесе надо было на "Петроградскую", и Софье - на "Мос-ковские ворота". Очарованная подруга, подхватила одного из особо сладкоголосых принцев под ручку, и тот, поблёскивая в свете вечерних фонарей лоснящейся гривой, увлёк её в подземный пере-ход. Оставшись наедине со вторым, Олеся собралась было распрощаться, но тот схватил её за руки, и начал горячечно убеждать, что с этого самого момента их жизненные пути слились воедино, и рас-ставание подобно роковой ошибке. Голодный блеск в его глазах разгорелся пожаром на производст-ве туалетной бумаги, придавая этим словам особо проникновенный смысл. На вежливую просьбу Олеси - отпустить её, особь не отреагировала, и на вторую тоже. Плюнув на приличия, Олеся сдела-ла несколько выверенных движений из арсенала айкидо, и несостоявшийся принц боком отлетел к стоящей около перехода урне, обняв её с криком, в котором смешались возмущение и вселенская пе-чаль. Олеся быстренько покинула место конфликта, затерявшись в переходе. Но, судя по паре быст-рых взглядов, брошенных ею назад во время ретирады, преследовать её не стали.
На следующий день ей позвонила Софья, и, безутешно рыдая, поведала историю неудавшейся сказ-ки. Когда принц, благоухая несвежими носками, появился в её съёмной обители, и посетил кухню: из холодильника исчез почти недельный запас продуктов, лихорадочно поглощённый изголодавшимся служителем муз. Приговорив шкалик "Мартини" хранимый Софьей на всякий пожарный, и душевно улёгшийся на принятую до этого пару пива, особь уснула прямо на кухне, оглашая обитель немелодичным храпом, в котором преобладали басы. Попытки разбудить и выпроводить: ни к чему не привели. За всем этим последовала бессонная ночь, и наутро, когда подруга всё-таки чутко прикемарила, хлопнула входная дверь. Принц покинул сказочный дворец, прихватив с собой пятьсот целковых одной купюрой, опрометчиво оставленных Софьей на прихожей. Творческая личность исчезла из её жизни, наверное побежав развивать посетившую его под утро очередную гениальную мысль, не обременяя себя житейскими мелочами вроде извинения перед хозяйкой жилища. Слабо утешив подругу утверждением, что теперь она знает сублимацию и концепцию в полном объеме и великолепии, Олеся повесила трубку.
Попытки познакомиться на каком-нибудь сайте тоже не увенчались успехом. Предложения сыграть в виртуальный бильярд на раздевание, и посмотреть фотографии чьего-то достоинства, изрядно обработанного фотошопом, ажиотажа в душе Олеси не вызвали. И, она если не разочаровалась совсем, то явно отложила этот вопрос на неопределённый период времени. Не она первая, не она последняя...
И всё бы ничего, но последнее время скука стала заедать просто-таки нещадно. Не помогали ни по-ездка к теплому морю, по путёвке, выцыганенной у родного агентства - с приемлемой скидкой. Ни периодические девичники начавших с сумасшедшей частотой выходить замуж многочисленных подруг; ни виртуальное мочилово агрессивной монстрятины. Даже тупость некоторых клиентов, могущих вывести из себя одним видом, не пробивала брешь в образовавшемся эмоциональном застое. Олесе было скучно. Даже дочерям и женам миллионеров бывает скучно, а она не была никем из них. Что опять же - не огорчало и не радовало, по причине скуки.
Стряхнув крошки с пальцев в раковину, Олеся зевнула, решая, что делать дальше. Сегодня был вы-ходной, и потратить его надо было желательно с пользой. Польза выглядела следующим образом. Или досмотреть пару-тройку фильмов, освободив немного места на забитом до упора винчестере, или прогуляться до торгового центра, слегка подняв настроение с помощью шопинга, благо вчера владельцы турагенства - осчастливили рабочий коллектив премией. Правда, не позволяющей стро-ить планы, на покупку доли в Газпроме, или хотя бы - якобы-норковой шубы на Апрашке.
"Богатый выбор..." - констатировала Олеся, раздумывая, не доесть ли последнюю котлету. Сзади раздалось громкое и ленивое покашливание. Олеся подпрыгнула на месте, разворачиваясь в полете, чуть не начав нашаривать правой рукой мышь, для немедленного задействования виртуальной дву-стволки. Мыши, конечно же, не было.
Перед ней стояло доселе невиданное существо, ростом где-то метр с головным убором бывшего мос-ковского мэра. Вид существа был неописуем, но общее впечатление сводилось к одному-единственному слову - "замухрышистое". Из-под насупленных бровей на Олесю критически по-сматривали зеленовато-блёклые глазки, причёска являла собой нечто среднее между процессом авианалёта на фабрику по производству "Доширака", и работой Сереженьки Зверева, пребывающего в жёстком депрессняке. Существо было мохнаторуко, низко-и-кривоного, но судя по вполне осмысленному взору - разумно. Одето оно было в кокетливый комбинезончик с рюшечками (правда, преизрядно помятый и изгвазданный в чём-то загадочном), и домашние тапочки с помпонами кислотно-оранжевого окраса, несколько грязноватыми и далеко не пышными. Сам комбинезон был скучного колера пожухлой травы. На груди красовалось с полдюжины значков с надписями самого различного толка, среди которых особо выделялся большой значок с профилями Энгельса-Маркса-Ленина, и двусмысленной выпуклой надписью "Они уже сообразили". Мордочка существа была отдалённо схожа с ликом Мурзилки, проведшего лет пятнадцать на каторжных работах преимущественно на урановых рудниках. Существо разглядывало Олесю, не особенно и церемонясь.
- Т-ты кто? - оторопело выдала Олеся, уставившись на незваного гостя взглядом председателя обще-ства анонимных алкоголиков, которому предложили ахнуть полстакана "Шипра", не закусывая.
- А что - не видно? - иронично поинтересовалось существо на чистейшем русском, оглядывая Олеся с ног до головы, - правда, не видно?
- Н-нет... - ещё более изумленно ответила Олеся, нашаривая за спиной вилку или нож. Как назло, ни первого, ни второго под руку не попадалось. Пришлось вооружиться грязной поварёшкой, которую она и продемонстрировала гостю. Ноль реакции, существо даже не пошевелилось. То ли угрозы грязными предметами кухонной утвари были для него делом естественным, то ли он просто не знал, что это такое. Возможно, был ещё третий вариант, но что-то подсказывало Олесе, выставленная впе-рёд поварёшка здесь вообще не уместна. Но она продолжала сжимать её в кулаке, так, на всякий слу-чай.
- Тогда... - на мгновение задумалось существо, - тогда ты видишь перед собой высокого, обаятельно-го, белозубого блондина с мускулистым торсом, и нескрываемым желанием в глазах обладать тобой прямо сейчас. На газовой плите.
Существо сделало крохотный шажок вперёд, игриво уставившись на показавшуюся между полами халата голую коленку Олеси. Та моментально запахнула халат до полной непробиваемости, и по-крепче сжала поварёшку. Существо остановилось, и вернулось на прежние позиции.
- Не видишь блондина? - с надеждой спросило оно, почёсывая щёку, отчего по кухне пронёсся чуть слышный скрип дверных петель, заржавевших до полной невменяемости.
- Не вижу... - призналась Олеся, немного придя в себя, - вижу, не пойми что, одетое не пойми как. Ты кто вообще, откуда?
- Все вы так... - огорчилось существо, - нет бы действительно, блондина во мне увидеть, отожгли бы полной, хочешь - на плите, хочешь - в раковине. Это я снаружи так себе, а внутри - просто загляде-нье... Это было бы так чарующе, так волнующе, так прелестно. И над нами лазурь небесная, и над...
- Слышь ты, загляденье... - окликнула Олеся закручинившееся создание, начавшее ронять скупую слезу на занудную материю комбинезона, - ты так и не назвался. Исправь положение, а то я себя не-ловко чувствую. А когда я себя неловко чувствую, могу глупостей натворить, хотя сама порой жа-лею...
- Пожрать дай, - вместо ответа насуплено попросило существо, - тогда скажу...
Олеся подцепила со сковородки последнюю котлету, и вручила ему. Типа-Мурзилка смачно зачав-кал, засунув в маленький рот сразу весь кусок зажаренного фарша. Олеся терпеливо ждала.
Существо проглотило еду, и раздался звук, как будто в длиннющую водосточную трубу бросили полдюжины кирпичей. Секунд через десять кирпичи долетели до конца трубы, в желудке существа гулко чвакнуло, словно кирпичи упали в болото, и наступила тишина.
- Побочные эффекты, связанные с пребыванием в среде исключительного и неуправляемого хаоса, - с ноткой обречённости сказало существо. И поковырялось пальцем в ухе, вызвав новых звук, спо-собный вызвать у развитого воображения ассоциацию работающей бензопилы, распиливающей тол-стый слой ватных одеял, и пропилившей примерно половину.
"В сортир по большому я его не пущу! - твёрдо решила Олеся, - денег на новый унитаз нет... И по маленькому - тоже. Пусть терпит."
Потом существо блаженно улыбнулось, погладив живот, внутри которого с тихим свистом усваива-лась котлета, и, сняв левый тапочек, вытерло рот помпоном. Известный анекдот про Штирлица, сморкающегося в занавеску, в личном рейтинге Олеси, касающегося нецелевого использования предметов домашнего обихода, незамедлительно сдал позиции, переместившись на второе место. Олеся ошарашенно икнула.
- Кто ж так икает? - полунасмешливо-полупрезрительно хохотнул незваный гость, - вот как надо...
- Не надо! - мгновенно среагировала Олеся, отведя назад поварёшку для упреждающего удара, - я сказала - не надо!
- Ну, не надо - так не надо! - быстро согласилось существо, впрочем, до сих пор без особой опаски поглядывая на зажатое в кулаке Олеси орудие вероятной расправы с ним, - хотя это ещё шелуха от семечек... Вот помню, лет восемь назад, в Ханты-Мансийском автономном округе, там - да! - там организм такие аномалии откалывал, вспомнить...
- Ты не назвался! - напомнила Олеся, вернув поварёшку на исходную позицию, и прерывая монолог гостя, похоже собравшегося развёрнуто поделиться воспоминаниями о разнообразии побочных эф-фектов, некогда сотрясавших его телесную оболочку, - не люблю, когда тянут. Ох, не люблю...
- Ладно, ладно, - замахало существо мохнатыми ладошками, - охолони малость, красна девица. Тебе прямо сразу всё вынь и положь. Сейчас всё будет, не кипишуй, в натуре.
На личике якобы-Мурзилки, измотанными непосильными трудовыми буднями в каменоломнях, появилось торжественно выражение, он вытянулся во фрунт, до предела выпятил грудь (отчего в кухне отчётливо раздался звук выдёргиваемого щипцами стоматолога зуба), и неожиданно пискляво сообщил:
- Честь имею представиться! Пан-атаман Грициан Таврический!
- Грицко! - не удержавшись, прыснула Олеся, опустив поварёшку.
- Сама ты "Грицко"... - сделал кислую мину пан-атаман в домашних тапочках, - у всех в голове один шаблон забит, никакого воображения. Тест на оригинальность не пройден. Тьфу на тебя...
- Не обижайся, - неожиданно развеселилась Олеся, - ну, хочешь - я тебя Аполлоном назову? Или там - Эйнштейном? А хочешь - Димой Биланом? Круче некуда.
- Сама ты Виктория Боня... - незамедлительно, но без энтузиазма отреагировал "Грицко", - для меня весь этот гламур, как Гусинскому - правовое государство. Не катит...
- Ну, что ты как мусульманин на свиноферме, - продолжала веселиться Олеся, - расслабься, скушай "Твикс"! Жужжи активнее, бамбино, не куксись!
- Но-но, ты полегче! - псевдо-Мурзилка неожиданно посуровел, и растопырил пальцы в оригиналь-ной фигуре, способной довести до неистового восторга даже самого продвинутого пользователя рас-пальцовки (по кухне пронёсся отдалённый раскат грома), - базар фильтруй! В моих родных пенатах за "Твикс" можно и в бубен словить, чисто по жизни. Въехала?!
- А что я сказала? - недоумённо спросила Олеся, прекратив смеяться, - "Твикс", печенье в шоколаде. Какие проблемы? Не поняла... Не "шоколадный глаз" же предложила облобызать...
- А то! - Грициан Таврический виртуозно сменил пальцевую гамму из тональности "чё за наезды?", в тональность "научу жизни" (раскат грома слегка усилился), - про различность менталитетов слы-шала? За то, что на севере - гордо, на юге - получишь в морду. Врубаешься?
- Ну, допустим... - Олеся решила обойтись без развития и усугубления конфликта, - а что это значит-то? Утоли любопытство, а то не люблю чего-то не знать в полном объеме...
Существо коротко и очень эмоционально поведало о скрытом смысле, таящемся в безобидном с виду словосочетании "скушай Твикс". Приятного, действительно, было мало.
- Негативненько... Пошловатенько... - протянула Олеся, и, подумав, положила поварёшку обратно в раковину, - а ещё что у вас идёт вразрез с нашим менталитетом? Просвети, а то ляпну ещё что, по незнанке...
- "Лысый бобик", "кручу-верчу", "Эпоха Возрождения", "шика дам", - страдальчески морщась, пе-речислило существо, - и самое главное - "скажи-ка дядя, ведь недаром, Москва, спалённая пожаром, французу отдана?". Заруби себе на копчике, иначе можно так влипнуть!
- М-да... - задумчиво протянула Олеся, - после "Твикса", даже и спрашивать не хочется, что сие оз-начает.
- А ты и не спрашивай! - "Грицко" утвердительно закивал головой (раздавшееся звуковое сопрово-ждение можно было сравнить разве что с попыткой бомжей, вооружённых арматуринами, разобрать отчаянно сопротивляющегося Трансформера на части, с последующей сдачей их в металлоприёмный пункт), - просто прими к сведению!
- Приму... - пообещала Олеся, прикидывая, сколько же ещё открытий чудных предстоит сделать ей в ближайшее время. Скука куда-то подевалась, и будущее вдруг окрасилось в какие-то незнакомые, но манящие цвета. Что-то должно было измениться, и очень, очень скоро.
- А ты откуда вообще?! - спохватилась Олеся, поняв, что кроме позаимствованного из "Свадьбы в Малиновке" имени, и то, что он является носителем знания о новом смысловом значении фразы "скушай Твикс" отображающей взаимоотношение полов в не совсем традиционном виде, она ничего не знает о своём новом знакомом.
- Откуда-откуда? - хихикнул типа-Мурзилка, - от фаст-фуда!
- Оригинально, - оценила Олеся, - а если серьезно?
- А если серьезно... - сказало существо голосом Ельцина, принявшего "на грудь" не меньше пары гранёных. - То здесь рядом, почти по соседству. Просто интересуешься, или - в гости напрашива-ешься? Эдак ненавязчиво, но настойчиво. Ась?
- А ты приглашаешь? - поинтересовалась Олеся, - только боязно мне с тобой куда-либо идти. Зама-нишь доверчивую девушку, и тщательно сберегаемую честь отымешь, воспользовавшись, что мы женщины, на диковинки слабы да падки. Или не так?
- Так, не так... - пан-атаман скромно икнул (в кухне раздался короткий лязг танкового трака), - шеве-люрой в БигМак. Пойдём, узнаешь.
- А стоит ли? - засомневалась Олеся.
- Во, блин, бабы! - изумился Таврический, - когда им скучно, готовы Пизанскую башню головой с разбегу выпрямить, лишь бы полегчало. А как развлечься предлагают - сразу начинается! Предпо-ложения, подозрения, гарантии им подавай. Ага, сейчас! С гербовой печатью, голограммой, и отпе-чатками пальцев. И лысого бобика впридачу.
Судя по последней фразе существа, изумление было не наигранным. И Олеся решилась.
- Сейчас, только переоденусь.
- Верхнюю одежду можешь не надевать, тут недалеко, - заверил её "Грицко", - и пожрать дай.
- Ты же недавно ел, - сказала Олеся, открывая холодильник, - а котлет на всех не напасёшься...
Она сунул ему йогурт, который был незамедлительно отправлен в рот прямо в упаковке. Сопровож-даемая новой порцией кирпичей, летящих по водосточной трубе, Олеся пошла в комнату. Сборы заняли ровно три минуты. Футболка, джинсы, кроссовки. В конце концов - должны же в жизни происходить какие-то перемены?! Пусть даже такие, выглядящие как полное и законченное сумасшествие. Иду туда, не знаю куда, а уж с кем - это вообще отдельная песня. Которой самое место в палате номер шесть. Солирует Олеся, на подпевке - Папа Римский, Бэтмен, и Чубайс. Запе-е-вай!
- Не подглядывать! - решительно предупредила она пана-атамана, прикинувшегося продолжением дверного косяка, и бесстыдным глазом шарящего по изгибам её фигуры, - а то передумаю.
Угроза возымела должный эффект, и Таврический ретировался обратно в сторону кухни.
- Готова! - Олеся появилась на пороге кухни, засовывая в карман джинсов мобильник, - предупреж-даю сразу - у меня третий кю по айкидо. Оторву всё, что отрывается, и не отдам, чтобы пришили обратно.
- Ой, напугала, напугала, - "Грицко"-Мурзилка сделал уморительную рожицу, закатив один глаз вверх, а другой вниз, - а жетончика на метро у тебя не найдётся? А лучше - двух.
- Найдётся, - удивилась Олеся, - а мы что, на метро поедем?
- Коллекционирую... - туманно пояснил пан-атаман, - давай, не тяни кота за резину. Гони жетоны, и - в путь. Живее, мадемуазель, живее...
Олеся выдала ему два жетона, выудив их из кармана дублёнки, висящей в прихожей, и вопроситель-но посмотрела на своего визави. Тот широким жестом махнул в сторону туалета, и первым напра-вился туда, на редкость немузыкально напевая себе под нос:
- Что ж ты чё-ёрным налом пла-а-атишь,
В глу-убине-е-е сиби-и-ирских ру-уд!
На кого-о ты бо-очку ка-а-атишь,
Я ж те, мо-о-орда - не Джумшу-ут!
- Сам сочинял? - поинтересовалась Олеся, на досуге иногда кропавшая стишата, на самую различ-ную тематику, но до двусмысленных пародий на народные хиты ещё не созревшая, - или как?
- Не-е-е... - "Грицко" взялся за ручку туалета, - куда мне! Из меня поэт, как из мусоровозки - препо-даватель хороших манер. Есть у нас там один, строчит себе как угорелый. И поперёк ему ничего не скажи, сразу эпиграмму на тебя забацает. Матерную, конечно. Но так кучеряво, аж за душу берёт. Талант! Ещё бы - тебя обматерили, а ты хлеборезку раззявил, и - чуть ли не "на бис" клянчишь...
- Бывает... - Олеся следом за паном-атаманом вошла в "обитель белого друга", и вопросительно по-смотрела на проводника.
- Залезай! - скомандовал тот, и подкрепил свой приказ лёгким кивком головы в непонятном направ-лении (в тесном пространстве туалета раздалось приглушённое, но очень душещипательное "вася, меньше литра не бери!").
Пребывая в некотором смятении, и в частности от последнего звукового эффекта, Олеся нереши-тельно поставила одну ногу в унитаз. Оглянулась на "Грицко".
- Дура! - на личике того, крупным шрифтом было написано, что кроме этого, он ещё думает о спут-нице, - наверх полезай, в кладовку! Хорошо ещё, не нырнула. Некоторые пытаются, между прочим...
Небольшая туалетная кладовка, находящаяся над унитазом, была почти пуста, если не считать нача-той упаковки "Мягкого знака". Олеся кое-как влезла туда, и села, подтянув колени к груди. Следом, кряхтя и бубня себе под нос что-то на редкость непечатное, если судить по дважды проскочивших в монологе "Эпохе Возрождения", и один раз "шика-дам", влез пан-атаман, и в кладовке стало до без-образия тесно.
- Поехали! - плотно закрыв дверцы, по-гагарински задорно рявкнул он Олеся прямо в ухо, и кладов-ка неожиданно качнулась, и стала подниматься вверх, словно мини-лифт. Олеся от неожиданности ойкнула, и в темноте схватила Таврического за мохнатую ладошку.
- Но-но! - "Грицко" вырвал ладошку из её руки, с видом любителя блондинок, к которому начал приставать золотозубый волосатый брюнет, - теперь я гордый, теперь ко мне приставать нельзя. Руки прочь, обойдёмся без ваших наглых попыток влезть в святая святых сексуальной революции!
Олеся без возражений выпустила его длань из своих пальцев. Кладовка-лифт продолжала двигаться, и при этом увеличиваться в размерах. Становилось светлее, и скоро Олеся смогла выпрямить ноги, а через пару минут - подняться в полный рост. Пан-атаман уже стоял на своих двоих, и выглядел пол-ностью погружённым в какие-то сложные расчёты. Иногда он что-то шептал, и в эти моменты на его лице читалось особенно титаническое напряжение. Олеся прислушалась.
- Этому дала, этому дала... А этому - не дала. Что за дела? - услышала она, и чуть не расхохоталась в полный голос, но усилием воли заставила себя заткнуть рвущийся изнутри фонтан, - этому - в вос-кресенье, этому - во вторник, первый из Службы Спасения, второй - вообще дворник. А мне в суб-боту, сказали, что сгорели льготы, и всё остальное - мои заботы... Идиоты!
Он сердито сплюнул, и замолчал.
Олеся окончательно задавила бушующий внутри хохот, и негромко кашлянула, привлекая внимание.
- Чего тебе? - "Грицко" поднял голову, в его глазах читалась вселенская обида на субботу, и все, что с нею связано, - только глупостей не надо, ладно?
- Постараюсь, - заверила его Олеся, - вопрос простой. Тебя как зовут-то на самом деле? В пана-атамана, извини - не верю. Не хочешь - не говори, останешься "Грицко". Яволь?
- Помножь на ноль... - вздохнул Таврический, и, вздохнув ещё раз, выдал страшную тайну, - нет у меня имени. Довольна?
- Как - нет? - удивилась Олеся, - безымянный, что ли?
- Вроде того... - пан-атаман смахнул выступившую слезу (побочные эффекты куда-то исчезли и больше не появлялись), - сирота я, сиротинушка, без роду, без племени. И пожалеть-то меня некому, и приласкать-то меня некому! У-у-у-у-у!!!
- Ну, не плачь, не плачь! - попыталась успокоить безудержно разрыдавшегося Мурзилку-Таврического, Олеся, - хочешь я тебе имя дам?
- Да-а-ай! - согласился безымянный, у которого слёзы моментально испарились, - и ещё три жетона! Как мало надо для счастья... Особенно мне.
- Жетонов нет! - развела руками Олеся, - и здесь нет, и дома тоже. Знала бы - купила бы заранее. Хоть полсотни. Не жалко...
- Правда? - недоверчиво спросил безымянный, у глазах у которого появился нездоровый блеск, ка-кой появляется при малейшем признаке заоблачной прибыли без всяких вложений, - честно дашь, потом, когда вернёмся?
- Дам, дам... - Олеся подкрепила свои слова ритуальным жестом, с участием ногтя и зуба, - зуб даю!
- Зуб не надо! - обеспокоенно заявил "Грицко", - жетоны нужны. И побольше, и побольше...
- И таблеток от жадности! - передразнила его Олеся, которой безымянный в этот момент один в один напоминал чатланина, услышавшего про полсотни коробок "кэ-цэ".
- А это что? - заинтересовался типа-Мурзилка, - кошерно? Патриотично? Актуально?
- Всегда! - горячо заверила его Олеся, - было, есть и будет...
- Ладно, про это потом, - свернув на насквозь деловой стиль общения, сказал пан-атаман, готовый сменить имя, или точнее - приобрести его, - давай, подгоняй имечко. Эксклюзивов не надо, но и чтобы перед людьми не краснеть, сечёшь?
Олеся немного пошевелила извилинами, посмотрела на "Грицко", ухмыльнулась, и сказала:
- Отныне и навеки, нарекаю тебя славным именем - Казанова! Да будет так!
Пан-атаман погрузился в углублённые размышления, сосредоточенно бормоча себе под нос, и ино-гда раздражённо тряся головой. Олеся прислушалась, и изумилась.
Типа-Мурзилка, он же - Казанова, поднял глаза на Олесю, и, глядя взором тирана, уличившего лю-бимого шута в подсыпании слабительного в утренний капуччино, поинтересовался.
- А в чём подкол-то?
Голос у него был точь-в-точь, как у Робота-полицейского, зачитывающего права очередному задер-жанному. Олеся посмотрела на него честными глазами.
- А нет подкола. - Сказала она. - Просто такое имя. Не самое худшее, между прочим... Если уж вда-ваться в детали и частности, то любвеобильный типаж был. Как раз на тебя похож...
Казанова задумался, и обеспокоенно забегал по полностью изменившейся кладовой, почему-то заги-бая пальцы на руках, и время от времени - подпрыгивая на месте.
- Не может быть... - Иногда долетало до Олеси, когда он пробегал в непосредственной близости от неё. - Не может быть, чтобы не было подкола. Бред! Ересь! Несуразица...
Олеся с толикой удивления, наблюдала за его перемещениями, пытаясь вставить словечко: но Каза-нова, словно предугадывая её намерения, каждый раз отмахивался, ровно за одно мгновение, прежде чем она успевала открыть рот.
- Нет, ну идиотизм какой-то... - экс-Грицко в очередной раз пробежал мимо Олеси, двигаясь по со-вершенно непредсказуемой траектории. - Этот мир, определённо сошёл с ума...
Внезапно лифт тряхнуло, раз-другой: и он остановился. Казанова замер, оторопело озираясь по сто-ронам, и часто хлопая глазами.
- Что случилось? - Олеся осторожно потрогала его за руку. - Приехали?
- Да ну нафиг... - Казанова громко икнул, и повернулся к ней. - Какое "приехали"?! Тут на полдня езды, не меньше. Всегда предлагал - давайте сервис наладим, продажу постельного бельишка, чаёк там... За те же жетоны - брали бы со свистом и уханьем. Ага, щас! Ретрограды хреновы.
Зачем нужно постельное белье, если вокруг не имеется даже застенчивого намёка на топчан, или от-кидную койку, Олеся спрашивать не стала. Вопросов хватало и без этого.
Даже не собираясь понимать, каким образом - напрямую, или косвенно, в остановке лифта - заме-шаны цитрусовые, Олеся покорно помогла спутнику добраться к потолку. Он ловко обшарил ручон-ками один из углов, и с радостным повизгиванием открыл в потолке, небольшой лючок, в котором благополучно исчез.
- Ты там надолго? - Не то, чтобы Олеся шибко обеспокоилась, но ситуация требовала хотя бы не-большого разъяснения. - Когда поедем?
Сверху донеслось приглушённое "кручу-верчу", и озабоченная мордашка Казановы нарисовалась в люке.
- Не отвлекай. Делаю, что могу. Вроде бы - ничего жуткого. Кажется.
И с негодующим воплем "Совсем охренели - за такую доплату ещё и в лифтах разбираться! Вечный двигатель им сделал, всё мало, гадам!", он снова исчез наверху.
Олеся покорилась судьбе, и принялась ждать какого-нибудь результата, и робко пытаясь представить себе вечный двигатель, изобретённый Казановой. Почему-то получалось что-то неимоверно рас-плывчатое, в котором, впрочем, неизменно присутствовали гигантский разводной ключ, упаковка презервативов, и юэсби-провод. Результат ждать себя не заставил.
Спустя полминуты, в течение которых сверху донеслось ещё несколько "шика-дам", в люк снова просунулась уже донельзя довольная рожица Казановы.
- Щас! Кое-что подкручу, и поедем. Жди.
Он скрылся, и из люка полилась песня "Вечно молодой, вечно пьяный", в исполнении бывшего пана-атамана. Ещё через пять секунд, что-то звонко щёлкнуло, лифт наполнился протяжным писком воздушного шарика, у которого развязалась горловина, и он начал падать.
Олеся, ещё не успевшая испугаться, смогла услышать удаляющийся крик Казановы, висящего, как она мельком успела заметить - прямо в воздухе, держась неизвестно за что. Звучал он так.
"Плакала моя квартальная премия. Третий год ж...". Что "ж" - она не разобрала. Лифт падал.
Олеся присела в угол, и молчала. Почему её потянуло именно на молчание, она не знала. В таких ситуациях, вроде бы полагается вопить, как порнозвезда, чьё достоинство запихивают в мясорубку: чтобы снять фильм с элементами электроприборофилии. Но она молчала, подтянув колени к подбо-родку, и глядела в одну точку, не думая ни о чём.
Лифт падал как-то странно, не раскачиваясь, не болтаясь, как будто быстро погружался в толще во-ды. Так прошла минута, другая, третья... Ничего не менялось.
Олеся вытянула ноги, и расслабилась. Странности продолжались, но почему-то ей было нисколько не страшно. Лифт - так лифт. Падает - так падает.
Внезапно что-то изменилось, и в теле появилась какая-то неизведанная лёгкость. Стена лифта, нача-ла медленно отдаляться, и Олеся поняла, что бывшая кладовая, стала зоной невесомости.
Время как будто остановилось. Олеся плавала от стенки - к стенке, лениво отталкиваясь ладонями, пребывая в состоянии человека, которому некуда торопиться.
В, до сих пор открытый люк, вдруг залетела струя довольно крупногабаритных мыльных пузырей, быстро заполнивших кабину лифта. Один из них, подлетел к самому лицу Олеси, и в глубине пузы-ря, вдруг проявилась физиономия владельца туристической фирмы, в которой Олеся проводила свои нелёгкие трудовые будни, на данном жизненном этапе.
Владельца звали Антип Батырович Водопьянков, что самым естественным образом влекло появле-ние соответствующего прозвища: происходящего от первых букв его имени, фамилии, и отчества. АБВгдейка. Иногда инициалы переставлялись в другой последовательности, и получалось сочетание ВАБ, которое в расшифровке, придуманной Олесей, и единодушно принятой остальными членами коллектива - звучало так. Воплощение Абсолютного Барыги. Но, за несколько более продолжительное звучание оной, прозвище особо не прижилось, хотя и не было отвергнуть напрочь. Ибо душевной конституции Батыровича - соответствовало как нельзя более точно.
Физиономия была лоснящейся, пунцовой, и очень недовольной каким-то жизненным обстоятельст-вом. А таким обстоятельством - исходя из личного опыта Олеси, могло быть что угодно. Одним сло-вом - физиономия была точь-в-точь такой, какой Олеся привыкла её видеть в повседневной жизни. АБВгдейка недоумённо вращал выпуклыми, как у жабы, глазами, и часто причмокивал вывернутыми наружу, как у потомственного представителя какого-нибудь из африканских племен, губами. Картофелеобразный шнобель суетливо перемещался по сложной траектории, как будто Водопьянков проходил ускоренные курсы по безошибочному нахождению халявы средних и крупных объёмов, с помощью обоняния.
Олеся хихикнула. Водопьянков был не сколько жадным, сколько глупым. И непрекращающиеся по-иски заветной дармовщинки, почти ставшие навязчивой идеей, и получившие среди коллектива ко-дово-сказочное обозначение "то, не знаю что" - приносили Водопьянкову если не материальные убытки: то моральные страдания - точно. Аналогом мог бы служить Кощей Бессмертный, которому не сломали иглу, но хорошенько дали по яйцам.
Если бы не старшая сестра АБВгдейки, являющаяся настоящей владелицей турфирмы, то турфирма давным-давно вылетела бы, в - не имеющую аналогов, трубу. По неизвестным причинам, Батыровна питала нежные чувства к взбалмошному братцу, предоставив ему кресло коммерческого директора: и лишь изредка осаживала его, когда он пытался влезть в чересчур уж заковыристую схему по добыче гипотетической халявы.
Взгляд АБВгдейки, ослепляемый радужным сиянием пузыря, и, не менее радужным предчувствием скорых бесплатных удовольствий, вдруг приобрел осмысленность, и - сконцентрировался на Олесе.
Изнутри пузыря донеслось глухое бульканье, периодически распадающееся на несколько более внятные обрывки фраз. Через полминуты, Олеся сделала неоспоримый вывод, что в словесном рагу, долетающем до её слуха, доминирует любимый вопрос Антипа Батыровича - "Где продажи?".
"Настоящий, значит... - Подумала Олеся. - Глянь-ка, как разоряется. Прям, как Вольфыч, употре-бивший вискарика до состояния известной обувной принадлежности: и проснувшийся в баре для секс-меньшинств, с новым ощущениями в интимной области организма".
Водопьянков определённо старался вовсю: до Олеси начали долетать новые словосочетания, о нали-чии которых, в словарном запасе АБВгдейки, она и не подозревала.
"Экзистенциализм парнокопытных", "Массовые репрессии беспозвоночных", "Вестибулярная бес-почвенность". Замысловатые, хоть и абсолютно бессмысленные изречения, вылетали из недр пузы-ря, со скоростью тёщи - убегающей от зятя, в полной мере проникшегося некоторыми аспектами жизненной стези Родиона Раскольникова.
"Хроники эксгибиционизма", и "Абсурдность суждения беспартийных сусликов" - ядрёно переме-жались, всё теми же, особо выразительными криками о продажах. Осмысленность во взгляде АБВг-дейки зашкаливала за все разумные пределы, и Олеся вдруг испугалась, что тот сейчас начнёт пред-рекать и пророчить, на манер оракула, страдающего раздвоением личности. И, вдобавок - употреб-ляющего галлюциногенные вещества, которые не прошли лабораторных исследований.
Пузырь начал подрагивать, пульсировать, радужное сияние достигло немыслимых пределов. Физио-номия Антипа приобрела выражение пламенного революционера, узревшего, что на горючий мате-риал, из которого непременно должен вспыхнуть пожар мировой революции: злокозненно мочится буржуй недобитый, чрезмерно употребивший перед этим - ананасов в шампанском, и прочей замор-ской гастрономии.
"ПРОДАЖИ!!!" - Крик АБВгдейки, резко раздвинул стенки пузыря, и Олеся оказалась отброшенной, и прижатой к стенке лифта. В пунцовый цвет ряшки Водопьянкова, расплывшейся до размеров лифтового пространства, стали добавляться лилово-закатные оттенки. "Пламенный революционер" раскрыл рот, собираясь поглотить всё мировую буржуазию: и попутно продемонстрировав гламурного колера гланды титанических размеров.
Олеся вяло трепыхалась у стены, раздумывая, что делать, пока не произошёл какой-нибудь катак-лизм. После которого весь рынок туристических услуг - в одночасье сузится до пределов отдыха на Чукотке. Пузырь уже вибрировал, радужное полыхание становилось невыносимым, вызывая в глазах - появление целого скопища радужных чёртиков, с деловито-агрессивным видом - волокущих в мохнатых конечностях, рекламные растяжки с надписью "Круизы по Стиксу. Прямые продажи от представителя. Индивидуальные цены".
- Хрен вам... - Олеся кое-как упёрлась коленом в пузырь, отвоевав себе немного пространства для манёвра. - А вот такие аргументы, вас устроят?
Указательный палец левой руки, ткнулся куда-то в область кадыка Антипа, и пузырь лопнул с пре-дельно гневными интонациями. Сила которых, при переводе в матерный эквивалент - равнялась примерно трём поэмам "Лука Мудищев", и одному дню пребывания Чебурашки - в компании мало-летних гопников, никогда не читавших Успенского.
В последний раз, мелькнула физиономия ВАБа, безгранично изумлённая прерванной лекцией, на тему "Увеличение продаж в сфере турбизнеса, с помощью классической модификации подсознания чешуекрылых". Вызывающе-розовые гланды, несколько оттеняемые кариесным коренным зубом на нижней челюсти: жалобно стёрлись в пространстве. Идущее от самого сердца АБВгдейки, окончание любимого словосочетания "...ж-жи-и-и?", сгинуло последним, невесомой, и невидимой вербальной взвесью опустившись на пол лифта, и безвозвратно зачахнув по углам. Олеся ещё раз хихикнула, и потеряла сознание.
*********************************************
Внешность ангела, склонившегося над ней, была так же близка к канонической: насколько свежеиз-бранный депутат Государственной думы - близок к насущным нуждам народа. Как ни крути, но ан-гел был самый доподлинный: выражаясь более мудрёно - аутентичный. Во всяком случае - подраги-вающие за его спиной, крылья, выглядели никак не бутафорскими. Если уж начистоту - крылышки были так себе. Без особого размаха, способные поднять в воздух - разве что Карлсона, по каким-то неясным причинам лишившегося своего пропеллера, и с горя - похудевшего пуда на полтора.
В общем - куцые такие крылышки, при взгляде на которые, поневоле вспоминался простонародный термин "задрипаные". Белоснежность оперения не била по глазам, по той простой причине, что ни-какой белоснежности - не было и в помине. Реденькие перья, были какого-то невнятного колера, не поддающегося даже приблизительной идентификации. Но, вызывающего стойкую ассоциацию, с суровой меланхолией. (Он был настолько суров, что безбоязненно, и не спеша, нагибался за мылом в грузинской бане. А когда разгибался, то сзади корчилось не менее десятка любвеобильных самцов, со сложными переломами гениталий). На левом крыле, имелось продолговато-буроватое, засохшее пятно. Нисколько не похожее на засохшую кровь, но подозрительно смахивающее на засохший кет-чуп не самого высокого качества.
Гардероб ангела, состоял из жилетки кислотно-малиновой расцветочки, под которым красовалась застиранная футболка с надписью "Ум, честь и совесть? Да ну, нафиг!". Завершали ангельское одея-ние - камуфляжные штаны, размеров на пять больше, и бледно-сиреневые штиблеты, одетые на босу ногу. Создавалось впечатление, что крылатый наблюдатель за самочувствием Олеси, принимал уча-стие в налёте на склад секонд-хенда, который длился ровно семь секунд. Чем успел, тем и поживил-ся. Завершала разномастный наряд - пионерская пилотка, надетая набекрень.
Если дотошно восстанавливать хронометраж событий, то именно штиблеты - Олеся увидела первы-ми. После чего, у нее в голове, возник образ великого комбинатора, входящего в Старгород. Переве-дя взгляд на лицо ангела, она поняла, что, частичное, и невольное подражание персонажам классических произведений - это ещё не залог обязательного соответствия по всем остальным параметрам.
Вместо чеканного профиля сына турецко-подданного, она увидела вполне жуликоватую наружность, с безвольными скулами, шаловливыми бровями, и - беззастенчивыми глазками, цвета спитого чая. Под левым глазом, красовался начинающий желтеть синяк, почему-то имеющий довольно расплывчатую, но узнаваемую форму медицинской эмблемы "Тёща с коктейлем". Волос на голове ангела не было. Пионерская пилотка сиротливо прикрывала глянцевую лысину, на которую так и просился десяток кристаллов Сваровски, плюс - небрежное изображение плейбоевского зайчика, сделанного ярко-розовой губной помадой: и смачный плевок нераспохмелённого пролетария.
По лицу небожителя, которого, при условии изъятия крыльев, можно было - смело ставить в рыноч-ные ряды, для торговли крадеными автомагнитолами, и прочим криминальным промыслом: блужда-ла какая-то предвкушающая улыбочка.
Улыбочка, Олесе не понравилась категорически. Она не стала вывихивать себе мозг, и решать - к какой же категории замышляемый гадостей, эта самая улыбочка подходит больше всего. Памятуя, что лучшая защита - это нападение, сделала лицо Терминатора, завидевшего заветную цель, и гарк-нула, добавив в тон - где-то с вагончик высоколегированной стали.
- Давно лысого бобика не получал? Кыш отсюда!
Непонятно, что подействовало сильнее - "лысый бобик" или "кыш", но ангел, крылья которого дёр-нулись по невыразимо сложной траектории, почти что вспорхнул с места, переместившись от Олеся, метра на два. При этом, издав весьма необычный звук.
Освободившийся обзор, явил Олесе, вид большой энергосберегающей лампочки, висящей высоко в небе: и, по всей видимости - заменяющей небесное светило.
"Мы все в руках Чубайса... - Грустно подумала Олеся. - Интересно, какие у них тут, нанотехноло-гии?".
Ангел стоял там же, куда отпрыгнул, спасаясь от гнева незнакомки. Необычный звук повторился.
"Не знала, что ангелы умеют пердеть... - Олеся быстренько начала подниматься с земли, стараясь не выпускать гипотетическую опасность из поля зрения. - Тем более - первыми аккордами "Варяга". Это всё жутко интересно, но хотелось бы узнать, где я, и что я... Радует только то, что я вроде бы помню - кто я. Участница "ДОМа-2". Шутка".
Она бросила быстрый взгляд по сторонам. Местность вокруг, скорее всего напоминала сюрреалистический сплав провинциального городка, времён гоголевской шинели: и кинематографической декорации для съёмок мегаблокбастера, о последних днях Дикого Запада.
На одной детали, окружающей Олесю действительности, она задержала взгляд чуть дольше, чем рас-считывала.
Это была, со скрипом болтающаяся на проржавевшей цепи - вывеска, являющая любопытному гла-зу, полустёртую надпись, выполненную безукоризненным готическим шрифтом. Надпись гласила. "..ЕСЬ МО.НО ..Ё". В округе не было ни малейшего ветерка, но вывеска раскачивалась из стороны в сторону, будто с ней безучастно забавлялся впавший в лёгкую депрессию призрак.
"А "стерео", здесь, я так полагаю - "Е"... - Подумала Олеся. - Занесло меня в какой-то Заплюйск-на-Выгребной Яме. Или, в Тырдырбурдыхаевку... Один хрен - на центр Вселенной не похоже, ни по какой диагонали. Искательница приключений, тыгдым твою - в пупок сперматозоиду!".
Она поднялась на ноги, искоса поглядывая на замершего в неком подобии столбняка, ангела: и при-нялась отряхиваться. За время лежания на мостовой, к ней успело прилипнуть некоторое количество всякой дряни, включая пару фантиков, судя по виду - от конфет.
Олеся развернула один из них. С агрессивной, чёрно-красной поверхности фантика, на неё глянуло название, выполненное аляповатым золотым тиснением. Конфеты назывались "Застенчивые".
В ноздри Олесе, ударил еле уловимый аромат. Вдохнув который, немедленно захотелось подойти к томящемуся в отдалении ангелу, и - застенчиво попросить его не таращиться на неё. Иначе - он тут же получит в рыло. Застенчиво, но непреложно.
Олеся с некоторым трудом подавила возникшее желание, и бросила фантик на мостовую. Попутно поставив себе в памяти галочку, по поводу нестандартных свойств, здешних продуктов питания. А, в частности - кондитерских изделий.
"От сдобы - добреют... - В голове всплыло изречение из бессмертного произведения Кэррола, кото-рое Олеся, так и не смогла осилить до конца, хотя мультфильм периодически пересматривала. - Если исходить из этого посыла, то я могу смело предположить, что ангелочек слопал пару тарелок холодца с хреном. Что-то он какой-то синий, и слегка ошарашенный".
Кожа ангела, и в самом деле, слегка заплывала синевой, начиная резко контрастировать с желтею-щим "бланшем". Олеся присмотрелась повнимательнее. Синева обозначила небольшой уклон в сто-рону фиолетового.
"Разноцветное коромысло, над рекою повисло. - Олеся не спеша направилась к крылатому чуду. - А под ним - весь скукожен, ангел с радужной рожей".
Ангел ждал, пытаясь не шевелиться, сбавив мимику до выразительности гипсового бюста светочу русской литературы: того самого, имеющего африканские корни. И кажется - не дыша.
- Ну что, чучело... - Олеся подошла к нему на расстояние вытянутой руки. - Колись, сколько царь морской, забашлял Герасиму, за то, что он доставит ему собаку Баскервилей.
- А-а-а-а! - Пронзительный фальцет, в котором преобладали плаксивые нотки, определённо стремился вывернуть барабанные перепонки, наизнанку. - Не бейте, тётенька!
Олеся зажала уши ладонями, и сделала лицо Карабаса, который поймал Буратино, коварно зашедше-го с тыла, и чуть было не опровергшего расхожее мнение: что, нос в заднице - это признак подхали-мажа. Ангел мгновенно заткнулся, принимаясь менять цвет, от оранжевого - к желтому.
- Кто тебя бьёт-то? - Олеся убрала ладони от ушей, но впечатление, что над перепонками, пусть и в легчайшей степени - всё же надругались с помощью бормашины и перочинного ножика, осталось. - Не блажи, хранитель. Только я бы, с тем, у кого такой хранитель - не то, что на одном гектаре... Или может, ты - падший?
- Сама ты падшая! - Громкость и пронзительность фальцета, упала процентов на восемьдесят, и в глазах ангела промелькнуло что-то вроде уязвлённого самолюбия. - Кто целый час валялся в легко-доступной позе? Был бы я падший - непременно воспользовался. Дальше падать всё равно некуда...
- Я тебе воспользуюсь... - Олеся сделала жест рукой, находящийся в промежуточной стадии между яростным маханием кулаком, и шаловливым помахиванием пальчика. - Был тут один, тоже пытался. Лифтёр-недоучка. Дилетант-соблазнитель, в тапочках с помпонами.
- Гришка, что ли? Ставридческий? - Ангел презрительно оттопырил нижнюю губу, став похожим на олигарха, случайно оказавшегося в компании ларёчников, находящихся на грани банкротства. - Си-ноним вечной неудачи.
- Ставридческий? - Слегка озадачилась Олеся. - Мне он представился, как пан-атаман Грициан Тав-рический. Правда, он уже часа два, как - Казанова.
- Кто?! - "Не-падший" в восторге захлопал себя ладонями по ляжкам, и камуфляжные штаны запо-лоскались, как флаг на ветродуе. Восторги продолжались примерно с четверть минуты, потом воца-рилось гробовое молчание, прерываемое только поскрипыванием цепи, на которой болталась вывес-ка с загадочной надписью. Ангел озадаченно замолк, и посмотрел на Олесю, как Мюллер на Штир-лица, пытающегося разговаривать односложно и невнятно, чтобы скрыть свежий запах водочного перегара: и одновременно заталкивающего ногой под стол - забытую радисткой Кэт, рацию. Потом глазки его забегали, словно догоняя какую-то ускользающую мысль: и он начал поглядывать на Оле-сю, с бесконечно страдальческим выражением на плутоватой физиономии.
- Ты ему ДАЛА?... - Вокруг ангельского фейса - полыхнул абрис ауры, имеющей невыразимо-трагические оттенки. Тушки слов, выпадали из перекошенного страданием рта - с укоризненной мучительностью. Цвет тела, застыл на переходе, между голубым и синим. Где-то сверху, с Рога Изобилия - со знаком "минус", отвалилась присобаченная "на соплях" задвижка, и в окружающую среду, лавиной хлынули отрицательные эмоции. Мир вокруг замер в ожидании непоправимого, и даже надпись на вывеске, на мгновение сложилась в одно, преисполненное скрытого упрёка, слово.
"ДОКОЛЕ?!".
- Ничего я ему не давала. - Олеся растерянно пожала плечами. - Он и не просил особо. Так, намекал вскользь. Не больше...
- Жетоны! - Тоном спившегося оперного трагика, вопросил ангел. - Ты дала ему жетоны?
- Было дело... - Осторожно сказала Олеся. - Всего две штуки. А что?
- Две штуки... - Пятно кетчупа на крыле, казалось - стало немного ярче: ангел суетливо начал раска-чиваться из стороны в сторону. - Если вдуматься, это не так страшно. Я думал, что будет хуже.
На его физиономии появилось чувство явного облегчения. Надпись на вывеске сложилась в прочув-ствованное изречение "ФУ-У-У, БЛЯ!". В небесах появился сдержанно матерящийся завхоз в лазур-ной робе, и привычным движение ладони пришваркал задвижку на место.
- Правда, ещё полсотни пообещала...
Задвижку вырвало вместе с шурупами, рог треснул, и завхоз - отброшенный в сторону всемирным потопом неврозов, депрессий, расстройств желудка, и - болезненных ощущений в копчике: потерял сознание, будучи увесисто ушибленным врождённым слабоумием. Вывеска развалилась в труху, на прощание попытавшись изобразить что-то, китайскими иероглифами. Не иначе - первоначальную стадию воплощения в жизнь, какого-нибудь древнего пророчества, сулящего тотальный кирдык.
- НЕ-Е-Е-ЕТ!!! - Олеся успела зажать уши ладонями, за миллисекунду до того, как ангел бросился бежать, оглашая окрестности криками, которые вполне сошли бы за оружие массового поражения. Дряблые крылышки безвольно болтались сзади, причём левое, как оказалось - росло сантиметров на пять, выше правого. Сквозь режущий уши крик, невнятно слышались звуки "Крейцеровой сонаты". Запах, оставшийся на том месте, где только что стоял крылатый паникёр, давал точный ответ на во-прос, о причинах возникновения звуков классического музыкального произведения.
Олеся провожала взглядом быстро исчезающую вдали фигурку, с впечатляющей скоростью - мель-кающей подошвами штиблет. Ей было ничего не понятно.
Когда силуэт бегущего небожителя, с неопределённым родом занятий, и аналогичным социальным статусом - окончательно скрылся из виду, Олеся убрала занемевшие ладони с ушей. В голове, по-прежнему ничего не прояснилось. У её ног - валялась пилотка, слетевшая в головы ангела. Олеся подумала, и подобрала её, сложив пополам, и засунув в задний карман джинсов.
- Во попала... - Философски пробормотала она, стряхивая с плеча, ещё один, ранее не замеченный фантик. - Хоть бы кто просветил, где я так попала...
- Это Запределье.
Голос, донёсшийся с её правого плеча, был хорошо поставленным, с вкрадчивыми обертонами, и россыпью извиняющихся интонаций. Олеся скосила глаза вбок, пытаясь увидеть говорящего.
Чёртик, величиною с Олесин указательный палец, капельку смущённо переминался с копыта, на ко-пыто. Он был одет в строгом стиле офисного клерка средней руки. Единственным исключением, не вписывающимся в дресс-код, принятый в офисной вселенной - был цвет костюма. Ослепительно-белый, без единой складочки, или пятнышка. Довершали картину, тщательно ухоженные рожки, ак-куратно подстриженная бородка, начищенные до блеска копыта.
В его поведении, было что-то от стажёра, брошенного на неожиданно возникшую деловую амбразу-ру, с приказом "Выжить любой ценой!". Запах серы, был тщательно и незаметно вплетен в аромат незнакомого Олесе парфюма, приятно щекочущего ноздри.
- Позвольте представиться. - Чёртик галантно наклонил голову, со смесью личной бесшабашности, и истовой покорности корпоративной этике - демонстрируя безупречный пробор, красующийся между бунтарский торчащих, чёрно-смоляных органов слуха. - Меня зовут Эм. Мой личный слоган - "Когда рядом Эм, то у вас - не проблем!". Надеюсь, мы найдём с вами общий язык.
Олеся скосила глаза на правое плечо. Согласно общепринятому мнению, на нём - непременно дол-жен был находиться ангелочек. В виде противовеса, оппозиции, для достижения полной гармонии.
- Кхм... - Олеся задумчиво пожевала губами, и рассеянно почесала за ухом, попутно ущипнув себя за мочку. - Мда...
Ангелочка не было.
Минутное раздумье, в ходе которого решался сложный вопрос - не могла ли она, до встречи с Каза-новой, в одиночку, и натощак выхлестать оставшиеся в домашнем баре - восемьсот грамм текилы, вследствие чего, всё происходящее - является не более, чем прозаическим алкогольным сном: точно-го ответа - не дало. Обладатель нестрандартных крыльев, и - сиреневых штиблет, сбежавший в не-известном направлении, вряд ли мог оказаться тем самым ангелом, которому полагалось находиться на искомом месте. Концы упорно не желали сходиться с концами.
Олеся ущипнула себя за другую мочку, и ойкнула, поморщившись. Вокруг была непонятная, шизоф-реническая, сумасбродная, но - реальность. Запределье.
С левого плеча, послышалось вежливое покашливание.
- С вашего позволения. - Эм неощутимо прошёлся по плечу Олеси, вдохновенно сверкая глазами цвета цыплячьего пуха, в которых гейзером бил восторг первооткрывателя. - Вынужден вас огор-чить, но в ходе нашего с вами делового сотрудничества - ничьего стороннего вмешательства, не за-планировано. Я имею в виду, другую чашу весов. Можете назвать это как хотите.
- А, почему? - Спросила Олеся, немного приходя в себя. - Вообще-то, полагается, чтобы у человека всегда было право выбора...
- Это Запределье. - Терпеливо, как миссионер-вегетарианец - взятому на перевоспитание каннибалу, пояснил чёртик. - Здесь всё не так. Впрочем, скоро сами поймёте.
- А... - Олеся снова раскрыла рот, собираясь задать очередной вопрос, но на левом плече уже никого не оказалось. Эм исчез.
Откуда-то с высоты, долетел отголосок сирены. К Рогу Изобилия примчалась аварийная бригада, и начала принимать экстренные меры. Над пострадавшим завхозом, уже интенсивно хлопотали ци-ничные эскулапы, решающие, чем ликвидировать слабоумие. Приоритетным являлся вариант "Оставить всё, как есть". Поток негатива, извергающегося сверху по невидимому руслу, понемногу начали иссякать, и вскоре прекратился совсем.
Олеся вздохнула, огляделась, и неторопливо направилась по неширокой улочке, размышляя, что предпринять, исключая лишь самые неподходящие варианты, вроде немедленного расставания с жизнью. Жить, пока что, хотелось.
Кривоватые, двух-и-трёхэтажные, невыразительные домишки, тесно лепились друг к другу, на иду-щей под уклон улочке. Сама улочка, казалась впавшей в спячку, не подающей явных признаков жиз-недеятельности.
Олеся неспешно брела посередине, пытаясь найти в окружающем мире, хоть что-то позитивное. Всё позитивное, лишь краешком начинающее брезжить на горизонте Олесиных внутренних изысканий - тут же норовило прикинуться залежалой ветошью, водрузив рядом табличку с бесчувственно-официальной надписью. "Не работает по техническим причинам". Олеся вздыхала, и предпринимала новый заход.
"ЖУТКОЕ НЕ ВЫПЛЁСКИВАТЬ!!!" - Олеся немного отвлеклась от дум, не способствующих укре-плению нервной системы, и задумчиво оценила попавшее ей на глаза предупреждение. Предупреж-дение было размашисто намалёвано от руки, чуть ниже окон первого этажа, одного из домов, прак-тически ничем не отличающегося от остальных.
"Жуткое, жуткое... - Она настороженно обвела взглядом фасад здания, пытаясь уловить хоть что-то, примерно подходящее, под обозначенное в предупреждении. - Запределье, говорите?..."
На третьем этаже, с душераздирающим треском - распахнулось окно, взметнулись линялые занавес-ки в горошек цвета хаки, и мелькнул облупленный бок эмалированного таза - из которого, в ореоле частых, и подозрительно пахнущих брызг, вылетело что-то. Неразборчивое, дрыгающееся, бесконеч-но волосатое, и глухо матерящееся сразу на четырёх языках. Олеся, некогда вдумчиво интересовав-шаяся мировой культурой нецензурных составляющих речи, мгновенно опознала норвежский, мон-гольский, и язык племени пигмеев. Четвёртый язык был незнаком.
Существо из таза, смачно шмякнулось о мостовую, истошно взвыло на последнем, неопознанном Олесей, языке: и принялось подниматься, определённо косясь в сторону единственного пешехода, находящегося на улице. Олесе стало жутковато.
Оно неожиданно поперхнулось, и закашлялось, подпрыгивая на месте, разбрасывая вокруг себя брызги, имеющие непонятный аромат: нечто среднее, между запахом тлеющей марихуаны, и начи-нающей протухать селёдки.
Олеся, на всяких случай, отошла от неведомой угрозы, ещё на несколько шагов. "Жуткое" перестало кашлять, и подпрыгнуло вверх, возобновив шипение: из-под растрёпанной, мокрой чёлки, на Олесю зыркнули мутноватые глазки, и представитель запредельной - то ли фауны, то ли потустороннего мира, убрался в ближайшую подворотню, шустро передвигаясь на коротеньких кривоватых конечностях, иногда мелькающих в спутанном волосяном покрове. Конечности были жутко грязными.
Подождав, когда в подворотне окончательно стихнут будничные выражения представителей славной профессии сапожника, и опасность станет менее осязаемой: Олеся бочком-бочком двинулась дальше, по мере возможности - стараясь не выпускать подворотню из вида. Мало ли что... Запределье, всё-таки.
Она дошла до угла дома, после которого начинался перекрёсток, продолжая периодически огляды-ваться назад. Непонятный шум за спиной, заставил её зажмуриться, и рефлекторно отпрыгнуть на-зад. В полуметре он неё, послышался явный визг тормозов: и, спустя долю секунды - удар умерен-ной силы, сопровождаемый бодрящим звоном разбитого стекла.
- Понаехали тут! - Голос, проникновенно изрекший, тривиальную для коренного жителя мегаполи-сов - фразу, имел гнусавые блатные интонации, сквозь которые - прорывалась какая-то детская оби-да. - Беспредел мастырят! Товарища Балуй-Вырвибулкина, на вас нет! Я буду жаловаться в общест-во лишённых прав! Это безобразие!
Олеся осторожно приоткрыла один глаз, чтобы оценить возникшую ситуацию. Хотя, ей очень хоте-лось этого не делать. Блатным прононсом, её было не испугать: а вот в фамилии Балуй-Вырвибулкин, имелось что-то обезволивающее, вызывающее желание встать навытяжку, не моргая, и - озаряя всё вокруг, лучезарным желанием, угодить по первому классу. Верноподданнически вытаращив глаза, елейно вопросить - "Чего изволите?".
Неподалёку от Олеси, перекосившись на один бок, и прилично поцеловав передом застеклённую стойку с пожухлыми, многолетними афишами - стоял самый натуральный гроб на колёсиках.
Олеся открыла второй глаз, и принялась моргать - на редкость прилежным образом, предполагая, что после этой нехитрой процедуры - увиденное способно исчезнуть.
Гроб остался на прежнем месте.
- Куда прёшь, дура? Правнучка Анны Карениной, что ли?!
Крышка экзотического транспорта немного отъехала назад, и Олеся увидела лежащий в гробу, без-зубый скелет, который раздражённо ёрзал нижней челюстью, издавая членораздельные звуки.
- Я говорю, куда прёшь? - Он принялся выбираться из нутра своего транспорта, ненавязчиво белея выставленной напоказ анатомией. - И лезут, и лезут... Всем прямо невтерпёж. Узнали бы хоть, что в салоне, на модели всех видов, и в любой комплектации - очередь на две с половиной пятилетки! Ты думаешь, если ко мне под колёса свой организм наладила, то всё? Автоматические льготы?
"А кого, я - собственно, ожидала увидеть? - Олеся задумчиво прищурила один глаз. - В гробу на колёсиках-то? Антона Павловича Чехова? Или - Вина Дизеля, готовящегося к съёмкам "Форсажа 6", с рабочим названием - "Драйв в преисподней"? В принципе - всё логично..."
- Понаехали тут... - Скелет полностью вылез из пострадавшего средства передвижения. На ногах у него, оказались одеты кокетливые носочки. Левый - в мелкую розовую клеточку, а рисунок правого - составляли несколько голубоватых клякс. Из дырки на правом носке, бесшабашно выглядывала кость большого пальца. На груди владельца гроба - был повязан слюнявчик цвета перезрелого апельсина, с надписью "I love you демократия!". Больше, никакой одежды, Олеся не заметила.