< Хорошо знал знахарь приметы: три дня и три ночи грохотало в горах, молнии выстёгивали острыми жалами сумеречное небо. Селяне не отходили от виноградника, держали наготове циновки - защищать от града ранимые грозди. Колокол звонил не переставая. По-видимому, у Тартароса были более важные дела, град так и не пришёл, зато полил дождь, и похоже было, что надолго. Кишмиш ликовал, обещал невиданный травостой. Мы с Лукой засели в берлоге, вязали метёлки из высушенных трав, измельчали коренья...
Заявились гости: Джафо, Катерина и Тамра. Седой сразу же полез выяснять отношения с Чинкой - трепал за уши, дул в нос. Домовой брезгливо высвободился, ушёл с глаз. Катерина обратилась к знахарю с просьбой:
- Дедушка Лука, присоветуй что-нибудь обезболивающее. Джафир инструмент изготовил, я зубы дёргать начала, для успокоения страдальцев водкой пользуюсь - не помогает: сегодня пасечнику глазной рвала - пришлось к скамье привязывать...
Лука посмеялся в усы, ушёл в камору, вернулся с кувшином, попенял мне:
- Гости в доме, а ты зад от скамьи не оторвёшь. Неси инжир, орехи, мёд, вино подогрей, гвоздики добавь.
Подсел к огню.
- Сделаю я тебе снадобье, детка. Дрыхать будут твои страдальцы, сны сладкие смотреть, распорки в рот придётся вставлять. Немного дурмана, чуток сон-травы, пыльца конопли; смешаем всё - один напёрсток на стакан вина, и готово дело.
- Молодец, Лука, знал, что выручишь,- Седой растёр в ладони щепоть табака, завернул в виноградный лист, прикурил от лучины, сладко затянулся.- А уютно здесь у вас, настоящее логово.
- Дедушка Лука,- подала голос молчаливая обычно стесняшка Тамра,- извините, с расспросами пристаю... Говорят, вы обо всём знаете... Вот я сама из этих краёв, из долины, а ваши на местных совсем не похожи - скуластые, говор гортанный, да и рыжих много. Отчего так?
Лука устроился удобнее, набил трубку.
- Так большинство здесь, в селе, родом с потусторонней Хевсуретии - семя Хогаис Миндия. Слыхивали про такого? Нет? Ну, тогда внимайте: Миндия, сын Хогая, в Архоти родился, есть такое некогда многолюдное ущелье к северу отсюда. Рассказывали, в день, когда младенец на свет явился, на небе два солнца встало. Как возмужал Миндия, молва о нём разошлась по всему нагорью - отвагой и острым умом славился. Случилось, пробрались в Архоти жамни [1], слуги Тароса, злые духи. Прибыли троицей, на чёрном осле, уместились разом на загривке животины, ибо невелики были ростом - с пядь каждый. Поклажу прихватили - три колчана с разноцветными стрелами: стрела с чёрным оперением била насмерть, краснопёрая оставляла человека в живых, но поражала тяжким недугом, а белая - лишала рассудка. Затаились жамни в зарослях бузины близ перекрёстка главных дорог, принялись метать красные стрелы в путников; тех, кто пытался им противостоять,- убивали. Много народа сгубили, не разбирая: мужей, женщин, детей... Миндия поспешил на выручку соплеменникам, однако с колдовством не совладел, одурманили его жамни и увели из Архоти. Завели несущие погибель сына Хогая за Балхетский луг, в урочище каджей, отдали злыдням. Каджи - людоеды, раскармливали пленников на съедение, принялись и Миндия напитывать силой. Жилища сатанинского воинства с трёх сторон отвесные утёсы окружали, с четвёртого бока бездонная пропасть скалила пасть. Через неё мост был перекинут -каджи ежедневно посыпали его настил золой, чтобы сразу заметить, если кто из пленников сбежит. Простая такая уловка сыну Хогаеву не помеха: прошёл Миндия через золу, пятясь задом, и бежал. Каджи его хватились только ко времени вечерней кормёжки поимников, да уже поздно было - далеко ушёл Миндия, ещё и следы свои запутал, на это он большим мастаком был. Беглец думал пробраться в родное ущелье, однако, протаптывая в зарослях ложные тропки, сам заплутал, вышел в незнакомую долину: вдоль ручья постройки стояли, похожи на те, что дети, забавляясь, мастерят. Схоронился Миндия в корнях неохватного дуба, глазеет: человечки с локоть ростом снуют меж игрушечных домиков, сбегаются в скопища, на небо глядят, после вновь разбегаются. Явился им Миндия - малыши на него луки наставили, крошечными пращами размахивают. Вышел вперёд одноглазый - видно было, что вожак,- спросил, какого роду-племени пришелец. Рассказал Миндия о своих злоключениях. Одноглазый и говорит: "А помнишь, герой, в Архоти ты в меня камень бросил и зеницу мне выбил? Ведь это я, обратившись птахой, к вам давней весной прилетал... Мы - гугули, кукушки: перебравшись через вон ту гору, превращаемся в птиц, а по эту сторону людское обличье принимаем". Вспомнил Миндия детские проказы, горько пожалел о содеянном, попросил у обиженного им прощения, после спросил о причине тревожной суеты малого народца. "Ждём нападения,- говорит вожак.- Друг-филин весть принёс: каджи замыслили нас извести, подговорили Тартароса наслать на обитель нашу птичье войско..." И вправду - налетела стая грачей, сорок, журавлей: разоряют постройки, нападают на малышей. Выворотил Миндия из земли куст остролиста, ухватил за верхушку, стал избивать летунов. Сгинуло пернатое воинство, разлетелось, спасаясь от гнева сына Хогая. Поклонились гугули Миндия в пояс: "За то, что отвратил опасность от нас, щедро одарим мы тебя, воин". Вожак приказал: "Пригоните стадо". Видит Миндия: гонят гугули вереницу змей, у каждой полоска белого каракуля вокруг горла. Зарезали одну, сварили, поднесли гостю. Трудно было отважиться попробовать угощение, да не смог Миндия обидеть хозяев - проглотил кусок. Тошно ему сделалось, муторно. Гугули устроили ему под дубом ложе из перьев, лёг Миндия, метался долго - не давала покоя съеденная змеятина. Наконец уснул и во сне услышал речь деревьев, птиц, зверей, полевых цветов и трав. Как проснулся Миндия, одноглазый вожак ему говорит: "Дар наш силу сохраняет лишь в оберегаемых Ламарией уголках. Я тебя отведу к такому месту, найдёшь там себе подругу, сложишь очаг и род Хогаев продолжишь". Тронулись в путь. Как перевалили через гору, одноглазый предупредил: "Я сейчас птицей обернусь, иди за мной по голосу". Рано ли, поздно ли - пришли они к Белым камням. Одноглазый распрощался с сыном Хогая, улетел восвояси. Сложил Миндия шалаш из ветвей, приручил козу с козлёнком, волка, змею, сокола - ведь понимал он язык животных, птиц, растений и всего сущего. Осенью привёл Миндия в шалаш рыжеволосую красавицу-тушинку. В положенное время родила она первенца. Миндия по лугам бродил, травы и цветы кричали ему вслед: "Я лекарство от такой-то хвори, а я от такой-то..." Потянулись к Белым камням люди, приводили болящих, раненых. Исцелял их Миндия. А тем временем множилось потомство сына Хогая, возмужавшие сыновья уже сами в окрестных сельбищах жён выбрали. Отстроились вокруг того места, где мы нынче проживаем... Потому у нас в селе каждый второй - по прозванию Миндиашвили. Вторая половина - Каланди, с этими у меня общие предки, которые сюда с запада пришли, из-за Поперечного хребта,- говорят, от дэвов спасались...
- Что ещё за дэвы? - встрял Седой.- Это рогатые, из сказок?
- О дэвах в другой раз расскажу. А Миндия кистинцы убили. Пошёл он как-то в горы, в Тертего, к побратиму своему, да из-за непогоды сбился с пути, попал прямо к кровникам, в село Миза. Кистинцы вырезали у Миндия сердце, дали отведать женщинам, что на сносях были: авось сердце героя вложится им, авось родятся у них похожие на сына Хогая дети.
Рассказчик расправил усы, запел с хрипотцой:
Хогаис Минди умирал -
Солнце краснело, ярилось.
Небо разверзлось, земля грохотала,
Слёзы роняла луна.
Звёзды падали наземь, Коршуны, ястребы, соколы
В горе били крылами.
Зверь высоких гор
Сходился, чтоб оплакать героя...
Умолк Лука, тишина повисла, только угли потрескивали в очаге.
- Спасибо,- Тамра убрала слезинку,- чудесный рассказ. А мы припозднились, пора и по домам.
Лука разлил вино:
- Кукушку по всему миру никчёмной птицей считают, пересмешником, а мы гугули "хвее" собираем - дань с урожая - и в лес относим. За то кукушка в нужное время нам знак подаёт. Её "ку-ку" по-разному звучит. Весной, как время придёт, "дар-гит" слышно, что значит - "сажайте, сейте". Осенью - "катха-гвини! катха-гвини!" - пора виноград собирать и вино давить. И никогда не ошибётся в сроках... Выпьем на посошок. Приходите завтра - расскажу вам про дэвов.
Позавтракали мы в доме, из-за дождя поленились идти в село. Убрав со стола, Лука перетёр с водкой ягоды бузины, отцедил чернила в плошку. Из сундука извлёк толстую тетрадь, вооружился обкусанной с конца перьевой ручкой, подсел к столу.
- Лука, ты никак сочинительством заняться надумал? - я подошёл поглядеть.
- Не мешай, лучше в доме прибери, грязью всё заросло.
Делать нечего: чертыхаясь, вышел я под холодные струи, набрал воды из колодца, разыскал швабру, тряпку, метлу. Начал выметать из-под лавок. Чинка, недовольный, удалился в кладовку. Метла задела что-то: к моим ногам выкатилось оттавино - прямая флейта.
- Лука,- я подобрал инструмент,- вот не знал, что ты музицируешь...
- Не моё, мне медведь на ухо наступил, это Чинка балуется, когда грустит.
- Да ну вас...
Я уложил флейту на полку, плеснул на пол воды. Возился я долго. Как принялся за нашу утварь, пыль поднялась столбом. Лука закашлялся:
- Намочи тряпку, обалдуй. Тьфу, ничего по-человечески не сделаешь...
В сердцах убрал тетрадь, повозился в кладовке, извлёк на свет божий ветхий зонт.
- Я спущусь в плотницкую, Джафира надо повидать (Седой пристроил к кузне сарай, обучал там Лазаре столярному делу). К обеду не опаздывай.
Чинка вернулся в комнату, неодобрительно оглядел чистые полы, забрал свою рогожку, забрался под лавку.
Навёл я наконец относительный порядок и, шлёпая башмаками по лужам, припустился вниз. За последнюю неделю от самой нашей избушки и до площади вдоль дороги образовалась глубокая канава - мутный поток, закручивая водовороты, струился наперегонки со мной. Под навесом заседала сельская "верхушка": лысый староста, горбатый портной, вороватого обличия мельник, сапожник - кутила и балагур, надменный молчун-кузнец, грубиян-дровосек, брадобрей - болтун и сплетник, пьяница-маляр, застенчивый виноградарь и известный сластолюбец - деревенский пижон без определённых занятий. Староста приметил меня:
- Шопен, ты и так уже промок, будь другом, сбегай в мастерскую, позови Джафира и Луку, дело будем говорить.
Пришлось бежать дальше. В плотницкой Лазаре застругивал рубанком дощечку, Седой и Лука раскладывали на столе кривые деревяшки, примеряли одну к другой.
- Кишмиш зовёт,- сообщил я,- совет собирает.
- Идём.
Седой наказал Лазаре:
- Не забудь у мясника кишки забрать и замочи в воде с уксусом.
- На кой чёрт вам кишки? - полюбопытствовал я.- Колбасу делать собрались?
- Много будешь знать...- Джафо вбил ноги в калоши собственного изготовления.- Пошли.
Мужчины под навесом дружно курили. Седой сразу же сцепился со старостой:
- Говорил я тебе, ливнёвку строить надо, погляди - вода по колено стоит...
Староста выбил трубку, откашлялся:
- Сто лет без канализации жили - и ещё столько же проживём. Слушайте меня: пообносились мы все до предела, в драных рубахах ходим - заплата на заплате; женщины стонут - панталоны пошить не из чего, дети - лишенцы форменные. Опять же простыни нужны, наволочки, пелёнки... В общем - изготовление полотна надо наладить.
Портной поскрёб рыжую бороду:
- А из чего полотно? Льна да хлопка ведь нет.
- Знахаря послушаем,- староста кивнул Луке.- Расскажи, что ты надумал.
- Значит, так,- Лука прижмурился, накрыл глаза метёлками бровей.- За озером конопли пропасть, бери - не хочу. Заготовку надо начинать в сентябре, пока стебли не пожелтели. На пряжу матёрка идёт, с женским цветком. Свяжем снопы, под навесом просушим, после замочим недели на две, колотушками отделим луб. После женщин к делу пристроим: луб надо обтрепать, промыть и вычесать. Ну а потом веретено каждой - и нить скручивать.
- Вот это да! - Седой повертел головой.- Ладно, допустим, нитку свили. А что с ней дальше делать?
- А это уже его забота,- Кишмиш указал на пижона,- он до войны в городе околачивался, на ткацкой фабрике мастеровал, так что он у нас ткачом будет, а ты, Джафир, станок должен изготовить. Сумеешь?
- Да я ткацкого станка в жизни не видал. Были бы чертежи...
- Чертежи не обещаю,- староста вытянул из-за пазухи потрёпанную книгу,- а вот рисунков здесь хватает, гляди...
Седой принял томик, прочёл заглавие: "Аверинцев, И. В. Ткачество. Руководство для ткацких мастерских и для самообразования. Издательство "Новое время" товарищества А. С. Суворина. Санкт-Петербург. 1914 год". Полистал страницы.
- Так, рама для плетения у эскимосов... ну, этого нам не надо; ткацкий станок тибетского племени теббу, ткацкий станок негритянского племени эхве... чёрт-те что... А вот это интересно: механический ткацкий станок Картрайта с двумя ремизками. Патент тысяча семьсот восемьдесят шестого года. Ремизка - это что будет?
- Ремизка есть рабочий орган для поднятия и опускания нитей основы при зёвообразовании,- отчеканил пижон.- В одну ремизку пробираем чётные нити основы, в другую - нечётные...
- Надо же, растуда его мать! - дровосек в восторге хлопнул ладонью по столу, смешался под взглядом старосты, затих.
- Ну вот что, грамотеи: чтоб у меня к осени эта самая ремизка стояла во-он в том сарае. Портной, ты всё одно без дела болтаешься, собирай с этим матерщинником,- Кишмиш указал на дровосека,- женскую команду: заготовка, мялка, прялка - ваше дело. А ты, Джафир, с ткачом на пару станок варганьте.
- И сварганим! Подумаешь, Картрайт. Не такое делали. Бумагу давай, схемы чертить.
Староста заскучал, стал смотреть поверх голов.
- Говорю, бумагу давай! - надавил Седой.- Без чертежей ни черта не выйдет.
- Вырежи мне из пихтовой чурки кораблик в пядь длиной, занеси к ночи.
На кухне поварихи загремели котлами. Селяне, разбрызгивая жижу, потянулись к столам. Лука напоследок наказал старосте:
- Хоть земля и размокла, поручи кому за воротами одну борозду сохой пройти, шагов двадцать в длину, и соединить с канавой, что дождь намыл...
Дома нас ждал сюрприз: дверь настежь, на ступенях битые черепки, стекло в оконце расколото. Посреди дарбази, развалившись на полу, заливался в храпе Чинка. В изящных пальцах флейта, рядом пустой кувшин. Вылизанные мною утром каменные плиты затоптаны, следы размером в ладонь, похожи на детские, кое-где отпечаток копытца. Лука взбеленился:
Ухватил домового за хвост, оттянул в угол. Чинка завозился на новом месте, перекатился носом к стене, зевнул во всю пасть - и ну храпеть дальше. Лука подобрал кувшин, понюхал горловину:
- Вот сволочь! Нет чтоб молодое вино хлебать - особый запас изничтожил, что я к Новому году берёг, гурман чёртов!
Я засучил рукава, пошёл за тряпкой - прибираться. Только закончил - ввалился Седой.
- Что это, барсук ваш околел? - указал на Чинку.
- Пьяный, отсыпается,- я убрал швабру.
- А-а, бывает. Лука, такой сойдёт? - выложил на стол деревянный кораблик.
- В самый раз.
Лука перенёс деревяшку к очагу, смешал стебли чистотела с дурманом, засыпал смесь в углубление на палубе судёнышка; размял кусочек воска, закрепил на корме петушиное перо.
- Авель, брось в очаг папоротника, золу собери в плошку, перемешай с солью.
Я не стал связываться, вопросы задавать, исполнил. Седой с интересом наблюдал. Лука выбрал из связки стебель плюща, свил кольцо.
- Пошли на двор, Авель, неси ладью и золу.
Остановились у канавы. Лука поднёс к пенистой струе венок, заговорил нараспев:
- Плющ золотистый, святая трава, заклинаю тебя именем Берика-изобильного, чтоб дала ты мне с радостью то, о чём тебя я прошу. Да будет твердь на средине воды и да отделит воды от вод!
Лука разжал пальцы, скомандовал:
- Авель, пускай ладью, вслед сыпь пепел. Ну вот и всё.
- Что всё? - не утерпел я.
- Кончили дело. Пошли вина выпьем, зябко.
Мы пропустили по чарке, примеривались ко второй, когда заявились Тамра, Катерина, Ангелина, Лазаре-недоросль.
- Ой, дедушка Лука, что это с Чинкой? - Тамра наклонилась над домовым.
- Устал, отдыхает. Проходите к огню, садитесь. Я вам вчера обещал о дэвах рассказать, так выпьем по глотку, кровь в жилах согреем, и исполню.
- Мы Ангелине вашу историю о Миндия пересказали,- зачастила Тамра,- и всё-всё, что вы ещё расскажете, запомним, а потом детвору будем учить.
- Вот и ладно,- Лука потянулся за трубкой.- Сегодня начнём с начала начал. Слушайте: первыми были Мтовари- среброликая мать всего сущего, небесный пастух по имени Солнце, нимфы, гвелешапы, Паскунджи - могучая птица-дракон, Тарос - владыка тёмного мира и слуги его: Тартарос - предводитель каджей, Керентани - огнедышащий кабан, Карцецхли - гвелешап, изрыгающий пламя.
Мтовари создала срединный мир и правила им одна, пока не встретила рождённого от союза Паскунджи и нимфы Тирипи [2] Беткила. Покорил Беткил сердце Мтовари, стали они мужем и женой. Разбили в Далети [3] хрустальный шатёр, окружили себя слугами. Свита их - хозяйка зверей златовласая Дали, юноша-дерево Берика, нимфы - хранительницы священных рощ Цацхви, Нуши, Дапна [4].
Злобный Тарос велел Керонтани извести Беткила. Подстерёг кабан сына Тирипи, напал со спины, нанёс смертельную рану. Пролилась кровь Беткила наземь, из капель той крови проросли багряные лютики-байа. С тех пор Беткил правит царством мёртвых. А Мтовари покинула землю, удалилась на небо и от союза с Солнцем принесла тройню: Гмерти, Квирия и Мориге. Распалился Золотой петух, домогался среброликой, прохода ей не давал; тогда передала богиня власть сыновьям, сама скрылась в замке Далетском, что во внешнем мире. Ночью, когда Солнце спит, принимает она облик табунщицы звёздной и является миру.
Сели править божества солнцелунные: Гмерти-верховный взошёл на золотой трон, что на седьмом небе пребывает. Вездесущ и всемогуществен, один, но - множествен в долях своих; по одну сторону трона его - Висхв, белый бугай, по другую на серебряной цепи - Гвелиспери змееподобная. Квирия - предводитель хвтисшвили, сушей правит; Мориге - смотритель небес, повелевает Хати.
На самой вершине Седьмого отрога стояла крепость - обиталище Тароса, там познал Тарос рыжеволосую Алкала, женщину-каджи, дьявол Тартарос свёл их. Алкала родила девятерых аджами [5], а от них пошли дэвы.
Дэв велик ростом, выше пояса, подобно кабану, покрыт он щетиной. Во лбу у дэва рога наподобие козлиных, из пасти клыки выглядывают, у предводителей по нескольку голов. На крестце у дэва хвост, хвостом тем владеет он как рукой. Ходит дэв вразвалку - земля содрогается от его шагов. Дэвы не пьют вина - сок лозы для них яд, одурманивают себя варевом из плодов конопли - "банги" называют это питьё. Неуязвим дэв для смертного, ненавидит людской род, похищает людей и поедает их. Были ещё дэвы одноглазые - единственное око посреди лба у них помещалось -аримаспи звались. Эти жили особняком, у моря, людей сторонились, разводили мелкий скот; после ушли, по слухам - на море Понтийское.
В Цихегори, что на востоке, высекли дэвы в скале дарбази, расплодились в том логове. Вблизи жил Ростом-палаванд [6], чью голову охватывал медный обруч. Подобным грому криком наводил Ростом ужас на дэвов, стерёг их обиталище, не позволял творить зло. Смертным был Ростом, сгубили его дэвы: сами, умом короткие, не умели -Тартароса призвали в помощь. Нечистый чертовок-кудиани [7] послал вырыть на тропе Ростома волчью яму, наставить на дне отравленные колья, жердями прикрыть, дёрном застлать, листвой палой присыпать. Погиб Ростом-палаванд, и не стало управы на дэвов. С тех пор заполонили они наши земли.
В Цихегори, что в Картли, царём дэвов сел Бегела. В ущелье Арагви, там, где скалы сходили к самой воде, трёхголовый дэв Картана встал. Созвал Картана девятерых братьев, и начали они строить запруду - надумали затопить всё Пшави.
Гамхеура-дэв собрал родичей в Гудамакари, в пещере над рекой, у подножья красной скалы. Перегородили они русло плетёнкой, сами подстерегали людей на тропе выше преграды - сталкивали в воду. Ловили, как рыбу, кого съедали, кого в рабов обращали - гнали к Картане, запруду класть.
Там, где стремительная Иори из плена скал отвесных изливается на равнину, Муза-дэв поселился и многие дэвы с ним. Назвали то селение Хошари, и не стало с того дня покоя в Виноградной долине. Извели дэвы лозу, вырубили священные рощи, разорили храмы. Много смельчаков погибло в схватках с нечистью - не брали неуязвимых медные мечи. Оскудел людской род: не играли свадеб, погасли угли в очагах, даже хоронить стало некого - пожирали дэвы умерших и убитых: стон и плач стояли в царстве зла.
Достиг тот плач Древа жизни [8], услышали стенания небожители. Призвал Гмерти соправителей, повелел защитить смертных. Мориге ведунов Гаци и Гаими [9] послал вниз. Обошли посланники наши земли, воочию познали творимое, вернулись на небо и назвали имена тех, кто сумеет совладать с нечистью: Копала, Пиркуши, Иахсари.
В Ихинче, что в Пшави, жил Копала - человек, имеющий имя. Исцелял больных, изгонял жамни, помогал душам умерших сойти в подземный мир.
На берегу озера Абуделаури, у трёх растущих из одного корня дубов, жил Иахсари - воин, почитавший медведя и волка.
Среди гор и равнин бродил угрюмый Пиркуши, оружие делал для смертных: гнул луки, ковал из медного камня мечи, дубовые палицы колючими навершиями обряжал.
Слуга Мориге - ворон Бацац - разыскал названных, велел собраться на перекрёстке у Священной рощи на День середины лета. Уже луна зависла над Седьмым отрогом, когда добрались, с трёх сторон подошли избранные к густолиственной дубраве, а ждал их на месте Мцевари[10] - огненный пёс. Поведал Мцевари: дарует Квирия им силу разить бессмертных дэвов, перо Паскунджи и кожу гвелешапи. Побратались названные, поклялись: "Заменим друг друга в беде!"
Под ветвями дуба, что раскинулись шатром, Пиркуши явил своё мастерство - свил для Иахсари кнут-лахти из кожи, властителем суши присланной, в конец вплёл остриё - осколок небесного камня. Для Копалы выделал лук из тиса и кленовые стрелы - жало у каждой, как лист ивы, с насечками полумесяцем. Для себя Пиркуши выстругал дубовый молот. В ночь, когда лунный серп заполнил половину круга, натёрли побратимы руки и грудь молоком оленихи и пошли на Хошари.
Большая пустошь на окраине Виноградной долины звалась Оленьим гумном, нависала забокой над стремниной Иори. Раз в году собирались хошарские дэвы на том поле, состязались в метании камней. Посреди пустоши стоял столетний тис - Копала ночью прокрался, затаился в ветвях. Пиркуши спустился под обрыв, к самой воде, щепку ясеня [11]зубами закусил. На пути, которым Муза-дэв обычно в долину сходил, между валунами схоронился Иахсари. Как взошёлМуза на перевал - увидел Копалу на верхушке дерева. Рассвирепел Муза, стал проклятья изрыгать, тут Иахсари из засады вышел, взмахнул лахти и отделил злодею голову. После подставил под ступни ходули, которые Пиркуши загодя смастерил, надел меховые штаны Музы, поверх груди - рубаху из кабаньей шкуры, голову рогатой шапкой покрыл и двинулся на Оленье гумно. Дэвы за Музу его приняли, продолжали камни метать. Развернул Иахсари лахти, набросился на дэвов. Дэвы палицы у корней тиса сложили - не достать, нечем отразить смертоносный кнут, и Копала посылает стрелу за стрелой. Теснит Иахсари дэвов, кто жив ещё, к обрыву, сталкивает вниз, там Пиркуши охаживает их молотом. Пошли дэвы на корм рыбам - ни один не выплыл.
Ранним утром пришли побратимы в Гудамакари. Гамхвеура с роднёй, банги одурманенные, в пещере спали. У входа в нору Пиркуши огонь развёл, как разгорелось - бросил в костёр стебли изгоняющего нечисть девясила и побеги лозы. Выбежали дэвы из пещеры, не разбирая от дыма дороги, стали валиться в реку, запутались в своей же плетёнке. Перебил их Пиркуши молотом, а которых молот не достал - Копала поразил кленовыми стрелами. Одному подарили жизнь, звали его Азармац - большая дубина. Поклялся Азармац именем Тароса верно служить и любые приказы исполнить. Копала забрал молот и лахти у друзей, Азармац по сговору погнал Пиркуши и Иахсари к Картановой запруде, будто пленных. Выждал Копала чуть - и следом.
У запруды братья Картаны, что с погонялами на страже стояли, сразу новых рабов определили на гребень - камни укладывать. Азармац разговор с Картаной завёл, пообещал назавтра ещё невольников привести. На берегу, за валуном, Копала затаился, ждал, чтоб Пиркуши и Иахсари поближе придвинулись. Как время подошло, пустил Копала стрелы-молнии, поразил все три головы Картаны, побратимам их оружие вернул, и стали они бить дэвов. Истребили всех братьев, Азармаца отпустили, наказав пробираться к аримаспи-овцеводам.
Нарушил Азармац клятву, бежал сломя голову в Цихегори, к Бегеле с доносом. Перепугались дэвы, стали в страхе укреплять своё логово: у входа в дарбази врыли в землю высокий частокол из полых стволов тростника и заполнили те стволы мелким камнем, чтобы затупился топор, если рубить начнут. На каждый кол наставили глиняный горшок, наполненный жгучим соком боярышника - слепить тех, кто взобраться надумает. С внутренней стороны вырыли глубокий ров, острые рожны на дне вбили - Тартарос послал в Цихегори орла, тот и надоумил, как всё устроить.
Опять спустился на землю Бацац, рассказал побратимам про ловушки. Подобрались друзья к самой крепости: одно только уязвимое место - отверстие над очагом, однако кругом отвесные скалы, не подобраться. Пиркуши сплёл корзину из побегов лощины, Копала набрал в плетёнку скорпионов изрядно. Дэвы обедать садились, когда тень сравняется с деревом, после, до первой звезды, обпивались банги. Дождались воины ночи, сожгли перо Паскунджи. Явилась змеептица, подхватила Копалу и перенесла на свод дарбази. Иахсари и Пиркуши встали у частокола.
Заглянул Копала в дыру - темень внутри, только храп дэвов слышен, да очаг еле тлеет. Встряхнул Копала корзину, бросил в дымоход. Расползлись скорпионы, стали жалить спящих. Кричат дэвы, мечутся в потёмках; после раздули огонь, и осветилось дарбази. Копала загодя стрелы приготовил, тетиву натянул... ринулись дэвы наружу: кто-то в ров - на острия, другие через ограду - Бегела первым, весь стрелами израненный, тут Иахсари и снёс ему голову тяжёлым лахти. Пиркуши бил молотом, Копала разил из лука. Многих поубивали побратимы. Те, кто вырвался, бежали - укрылись на Срединном хребте, в пещере, которую с тех пор называют Дэвисхврели. Долго они прятались там, дожидаясь того дня, когда перестанут люди почитать свои Хати, дабы вновь затеять охоту, но не дождались и ушли на восток, за Великие реки.
Гмерти усыновил Иахсари, Пиркуши и Копалу, сделались они хвтисшвили нацилиани [12] - свет божественный от них стал исходить. Пиркуши нынче - Небесный кузнец, молнии и гром у него на сохранении. Иахсари и Копала во главе воинства ангелов стоят.
Предки наши, имён не знавшие, с помощью Берика лозу возродили; как отцвёл боярышник, принялись юницам женихов намечать, а как плющ цветом оделся - свадьбы править. Мтовари светила им в тёмные ночи, Золотой петух напитывал жаром виноградную гроздь. Лес дарил каштаны, орехи и мёд; козы - молоко и сыр. Смерть им была не более страшна, чем долгий сон... Вот и весь рассказ.
- Здóрово,- похвалил Седой.- А потом что было?
- Потом? Потом Азо родом из Персии принёс идолов Гаци и Га и веру в Ормузда. Царь Фарнаваз статую Ормузда во Мцхета поставил, велел народу ей поклоняться. А ещё позже из Каппадокии блаженная Нино пришла и принесла веру в распятого, это при царе Мириане было. А дальше что было, вы и сами знаете. Дождь кончился. Выйдем на двор, поклонимся Мтовари.
Через прореху в облаках выглянула луна, посеребрила неспешно скользившие вдоль уступа клубы тумана.
- Гляди, Авель,- Лука указал в сторону колодца,- остролист зацвёл.