Он шел по серой равнине, проваливаясь сквозь подтаявший наст. Наст был серым, и небо - серым. И серый туман клубился в призрачном и прозрачном лесу. Лес был недалеко, но как будто не здесь. А здесь - только низкие облака, серое небо и тусклый снег.
Он шел, спотыкаясь, и ни о чем не думал. Странная и забытая роскошь - ни о чем не думать. Странная легкость царила на душе в и теле. Впрочем, и тела, наверное, не было тоже. Опустив взгляд, Патрик увидел, что ноги, кажется, все-таки есть - но словно не здесь, отдельно. Они идут - и он идет. Ну и ладно.
Солнца не было. Боли не было. Ничего не было. Тишина.
Где-то далеко-далеко остались солнце, земля, друзья, отец, Вета... Вета... Мысль о ней тянула куда-то назад и вбок - но Патрик шел, потому что остановиться означало упасть. А падать он не хотел.
Вета. Солнечный луч в сером безмолвии.
Вета.
Где-то далеко, на грани слуха, раздался скулеж или вой - не разобрать. Несколько мгновений - сколько? - и его уже стало можно различить.
Патрик медленно обернулся.
... Серые тени стелились над серой равниной. Сверкали зеленые волчьи глаза, и рык опережал несущуюся к нему стаю, стремительный бег их был размеренным и неумолимым. Ближе. Ближе.
Патрик очнулся. Обернулся - и рванулся бежать вперед, к лесу, с трудом выдирая ноги из смерзшегося снега.
Он бежал - и они бежали. Они нагоняли - вот уже чувствуется позади жаркое волчье дыхание. Рычание оборвалось - значит, сейчас прыгнут...
Лес уже близко. Скорее!
Патрик бросился в сторону, в другую - словно это могло спасти его от летящей стрелы, но не от стаи волков. А потом вдруг совсем близко впереди зачернели деревья - и отчаянным прыжком он метнулся вверх, ухватился за развесистый сук и рывком забросил себя на ветку. На волосок от оскаленной волчьей пасти.
Сколько-то минуло времени. Потом Патрик осознал, что он сидит довольно высоко от земли на прочной ветви огромного дерева, поджав ноги, обхватив руками ствол, а внизу на снегу беснуется волчья стая. Небо нависало над ним, цепляясь облаками за сучья.
Волки покрутились вокруг дерева - и переглянулись. Честное же слово, переглянулись. И уселись кругом. Ждать.
Огромный волчище с черными пятнами на морде и проплешиной на боку - вожак, что ли? - поднял нос. Обнюхал ствол, обошел вокруг. Завыл. И... показалось с перепугу или же правда в вое-лае этом послышались человечьи слова?
- Нет уж, спасибо, - пробормотал Патрик. - Мне и здесь хорошо.
- Замерзнешь, - фыркнул волк.
- Тебе-то что?
- Мне-то ничего. А ты сюда что, замерзать пришел? Да слезай. Если уж мы тебя не догнали, то все, шабаш. Ходи теперь свободно.
- Это где ж такие правила? - прищурился Патрик.
- Ну и дурак, - непонятно высказался волк. - А я тебе еще раз говорю: раз сумел убежать, то все. Можешь приходить сюда в любое время. Не тронем. Ты теперь здесь свой.
Он коротко рыкнул - и стая, поднявшись, выстроилась в цепочку и потрусила куда-то в туман. Минута, другая - тишина, ничем не нарушаемая, давала понять, что все это ему причудилось. И волчьи следы на снегу - тоже.
- Ну, спасибо, - пробормотал Патрик, спрыгивая с дерева. - Буду знать.
И что дальше? Где он вообще?
Снег скрипел под ногами. Деревья росли довольно густо, но пока недостаточно для настоящего леса. Странно, здесь совсем не холодно. Патрик машинально наклонился, зачерпнул горсть снега, кинул в рот. Поморщился.
А потом вдалеке замерцал огонек, и Патрик пошел в ту сторону. Просто потому, что ему было все равно. Успел еще подумать - как в сказке. Кого я встречу здесь? Братьев-месяцев?
Вокруг маленького костра на лесной поляне и вправду сидели - только не двенадцать, как в сказке, а лишь трое. И Патрик остановился, словно с размаху налетел на стену. А потом подумал - наверное, так и должно быть. Ведь я... умер?
Они смотрели на него. Молчали. Тянули к костру руки, сидели, поджав ноги, прямо на снегу - и смотрели. Так, словно никогда прежде не видели. Удивленно? Обрадованно? Недовольно?
- Еще один, - буркнул Джар. - Только тебя здесь не хватало.
- Зачем ты пришел? - без улыбки, но ласково спросил Ян.
Патрик ошеломленно молчал.
Может, это и правда была смерть. А может, и нет. По крайней мере, он чувствовал, как колотится - живое! - его сердце, как заливает душу радость и вина. Теперь они никогда не расстанутся.
- Где отец? - спросил он глупо, не зная, что сказать.
- Там, - Джар мотнул головой куда-то в сторону. - У них свой костер. А мы уж так... по-простому.
Патрик сделал шаг навстречу. Провалился в сугроб едва не по колено.
- Чего пришел-то? - повторил Джар.
Магда смотрела на него темными глазами и молчала.
- Не знаю, - честно ответил Патрик.
- Не знает он, - фыркнул Джар. - А раз не знаешь, так гуляй обратно.
Магда поднялась с земли - легко, гибко - подошла к нему. Коснулась ладонью его груди, поправила разорванный ворот рубашки, провела пальцами по дырам на ткани, оставшимся от клинков солдат.
- Иди, - сказала тихо и ласково. - Тебе сюда не надо.
- Я умер, - так же тихо ответил принц.
- Нет, - сказал Ян. - Ты будешь жить.
- Почему?
- Потому что мы так решили, - просто ответила Магда. - И попросили.
- Зачем?!
Они засмеялись - ласково, совсем не обидно, словно взрослые на неразумные слова маленького ребенка. Джар кинул в костер сухую ветку.
- Потому что иначе мы умерли зря, - ответил ему Ян.
"Возьмите меня к себе", - хотел сказать Патрик - и не смог. Губы свело - морозом или судорогой, кто знает....
- Обязательно возьмем, - ласково ответила Магда. - Только не сейчас. Позже.
Часть первая
Живой
Рядовой пятой роты Особого полка Жан Вельен сидел в кабаке. Собственно, в этом не было ничего особенного - он часто сидел в кабаке. Но если бы кто-нибудь из друзей увидел его сегодня, то непременно решил бы, что Жан свихнулся.
Большая кружка с крепким пивом, стоящая перед ним на столе, была на три четверти полной. Не пилось сегодня Жану в удовольствие. Обычно таких кружек, вмещавших в себя две "нормальных", для обычных людей, входило в Жана от трех до пяти - смотря по обстоятельствам. Нет, если, конечно, завтра в наряд, то он и некрепким мог ограничиться... двумя кружками, например. Но не меньше. Это уже - предел, после которого он сам себя уважать перестанет. Да и его уважать перестанут - в их роте меньше не пили... ну, разве что задохлик Луи, но тому сам Бог велел не пить, после такого-то ранения.
Впрочем, Бог с ним, с Луи. Жан был мрачен. Он думал.
Да, скажи кому - ведь посмеются. Пальцем у виска покрутят или к бабке пошлют. Чтобы Жан - и думал? Он никогда не думает. Он действует. А думает потом... если вообще дает себе такой труд.
А сегодня он сидел. И думал. Один. С недопитой кружкой. Днем - благо, в увольнении был. И в глазах его плескалось... не то отчаяние, не то решимость на что-то, не то тоска смертная.
И день-то был такой хороший - солнечный, уже осенний, и день этот клонился к закату. Народу в кабаке прибавлялось каждые четверть часа: мастеровые, решившие пропустить кружечку после работы; солдаты, получившие увольнительную; разнокалиберный люд, громко или тихо требующий пива и чего пожрать; даже парочка тощих студентов, хотя для них не время вроде - эти позже подкатывают. Часом-двумя позже воздух от табачного дыма загустеет - хоть топор вешай, служанки взмокнут, таская подносы туда-сюда и ловко уворачиваясь от "грязных лап, фи", тянущихся к их корсажам, хозяин осипнет, а грубо сколоченные столы станут грязными и липкими. Но это потом, пока здесь чисто, довольно тихо и пахнет вкусно - булочками, что мастерски печет толстая стряпуха Дора. Солнечный свет падает через открытую дверь, в луче плавают пылинки.
Но не смотрел Жан ни по сторонам, ни в окно, ни даже на хорошенькую служаночку, к которой подкатывался уже пару месяцев. Служаночка была новенькой, еще не обтертой, а потому гордой... или, может, просто набивала себе цену. Жан хотел ей бусы подарить... деньги копил, чем-то приглянулась ему девчонка.
Зачем ему теперь эти деньги, если голова слетит вскорости?
Да и зачем она, голова такая, если ни к чему не годна? Правду говорили умные люди, сначала думать надо, потом делать. Вот и сиди теперь, если дурак, и соображай, как выкрутиться. И не вздумай рассказывать никому, потому что тогда уж точно - на виселицу попадешь, и то если повезет, а если не повезет, то в подвалы Особого отдела. А туда ему пока ой как не хотелось.
Кто его просил? Вот кто его просил?! Жан застонал от отчаяния и от души хлебнул пива. Закашлялся, выругался.
Если бы можно было вернуть время на месяц назад, отвести ту минуту, когда стояли они на вечерней поверке, и командир вместо слова "отбой" выкликнул семь фамилий - тех, кому на ночное дело идти предстояло. Он, дурак, еще порадовался - за такие дела платили отдельно. Это не редкость бывало в последнее время - ловим-ищем-конвоируем, на то и Особый полк, знали, куда идут. Жан все шутил - мол, еще десяток таких ночей, и на лошадь тетке заработаю.
У него, кроме тетки, сестры отца, никого на свете нет. И она, тетка, выходила его, когда он мальцом с родителями в ледяную воду опрокинулся, на ноги поставила, а потом вырастила, не дала с голоду помереть. Что ж он, свиньей неблагодарной будет? Вот и помогал чем мог. Благо, служить в Леррене оставили, а тетка в предместье жила.
Тетка, правду сказать, не бедствовала. Травы она знала, а потому едва ли не половина предместья к ней за советами бегали. Так бегали, что хозяйства своего она не вела - вроде и незачем, и так всего вдоволь. Но он, Жан, был бы последней скотиной, если б, уходя служить, забыл про нее. И вот - хоть и рекрут, а выбился в люди, в Особый полк взяли, ему за тридцатник уже, и уважают его в полку, и вроде как чин, поговаривают, вскорости ему светит. И бабы у него бывали - как же без баб? А все ж если лишний кусок или там денежка заведется - половину прогуляет, а половину тетке отдаст.
И надо ж было так вляпаться!
И вроде ничего особенного не было сначала в тот вечер. Все, как всегда - хватай-лови. Необычным стало, когда поняли они, что противник им достался не обычный. В одиночку против семерых отбиваться - это уметь надо. Тогда и зашевелилось у Жана предчувствие нехорошее - ох, не к добру это все. Да только там, на лесной поляне возле маленького дома, думать было некогда.
Сначала они сидели в засаде в густых зарослях возле охотничьего домика, ожесточенно матерились про себя на вечерних комаров да изредка перешептывались и перемигивались. Уже смеркалось, потянуло сыростью; сентябрь, хоть и самое начало - ночи стали прохладными, а роса выпадала раньше. Противно звенели в воздухе комары, ветер шумел листвой... тишина - такая, что Жан вздохнул неслышно: поди, бабы коров доят, вот мы молочка сейчас парного да на боковую, вместо чтоб тут торчать. Вот тогда и шепнул Жану на ухо молоденький Луи те странные и непонятные слова:
- Принца ловим...
- Какого принца, дурак, окстись - прошипел в ответ Жан и поймал негодующий взгляд старшого, сидевшего в зарослях напротив - мол, болтунам головы отвинчу.
- Того самого. Который королевский сын, - еле слышно прошептал снова Луи.
- Иди ты в баню, - отмахнулся Жан. - Шуточки нашел.
- Вот те крест, правда, - прошипел Луи. - Я сам слышал.
Жан нервами, а не слухом уловил справа злой шепот: "Да заткнетесь вы оба?!" и ткнул Луи в бок. Оба умолкли.
Не младенец он был, понял, о ком речь идет. Об этом принце у них в казарме последние два месяца много болтали. Еще б не болтать - из-за этого бывшего королевского высочества, будь оно неладно, полк переведен на усиленный режим, понагнали штабных крыс - все чего-то вынюхивают. Болтали мужики и про заговор против короля, и про суд - ну, то дело громкое было, потом даже указ зачитывали, про лишение прав и каторжные работы этим благородным. Жан тогда плечами пожал и из головы всю эту ерунду выкинул. Благородные дурят - их дело, а наше - сторона, лишь бы не трогали.
Но, шептались по ночам в казарме, не потому принца на каторгу упекли, что он отца убить хотел, а потому, что против воров был и за простой народ заступался. Жан не верил сперва - все они одним миром мазаны.
А потом король умер.
А потом герцог Гайцберг на трон взошел... а он, как ни крути, начальство самое главное. Подумаешь тут. Полку сразу получше стало - казармы почистили, жалованье подняли, кормить стали повкуснее.
Вот так и шептались они по ночам... месяца три, наверное, шептались. И кто бы знал, что им такая честь выпадет - прямиком в господские разборки угодить.
Все произошло так стремительно, что Жан не успел ничего понять. Только что видел легко идущую по тропе высокую фигуру... в сгущающихся сумерках смотрел на него из кустов, смотрел во все глаза - неужели правда он? Принца Жан помнил в лицо, еще б его не помнить.
Человек поднялся на крыльцо и после короткого стука шагнул внутрь. Дверь захлопнулась, и еще пару секунд было тихо - а потом изнутри послышался грохот, чей-то вопль, звон разбитого стекла. Из открытого окна сиганул человек. И они метнулись из кустов ему наперерез еще до того, как услышали:
- Не упустить! Живым!
Жан всегда фехтовал неплохо, он уже лет пять молодых учил, с какого конца за оружие держаться. Но тот, кого пытались они сейчас взять живым, был мастером далеко не средней руки. Они сумели окружить его и прижать спиной к березе, но на этом их везение кончилось - и уже трое валялись на траве, а этот все стоял. Сначала еще пытались обезоружить, но куда там - у парня, похоже, были насчет "взять живым" другие планы. Жану казалось, что перед ними не живой человек, а сам дьявол, потому что - вот же и кровью набухли сорочка и штанина, и перебитая левая рука висит плетью, а он все держится, и неужели не одолеть? Кто из них нанес те последние два удара? Старшой? Легран? И только когда они выдохнули, и опустили оружие, и медленно подошли, подкрались к лежащему на траве неподвижному телу, Жан сообразил, что еще не успело стемнеть - все это длилось едва ли несколько минут, а они показались ему часами.
Зато потом он сумел рассмотреть того, кого они убили - выпала возможность.
Старшой тянулся в струнку, оправдываясь перед Самим (остальные и смотреть-то на него боялись), а Жан стоял дурак дураком. Он едва расслышал приказ копать могилу, едва успел уловить брошенный на него строгий взгляд - старшой украдкой показал кулак: смотрите мне, чтоб все было как следует! Из оцепенения его вывел деловитый голос Леграна... так тихо стало на этой поляне, когда умолк вдали стук копыт, стихли голоса.
- Ну, давай, что ли? Где копать будем?
Жан подошел, присел на корточки рядом с убитым, осторожно перевернул его вверх лицом, стараясь не испачкаться в крови, и долго смотрел в неподвижное лицо. Один-единственный факел почти не давал света, и Жан все пытался понять - он или не он? Это худое, даже сейчас напряженное лицо, острые скулы, закрытые глаза, обведенные темными кругами... сколько осталось в нем от того мальчика, которого три года назад Жан видел на королевском смотре войск? Его высочество тогда улыбался и что-то говорил отцу... Он или не он?
- Может, вот здесь, под деревьями? Чтоб с крыльца не видать было...
Жан обернулся и пожал плечами.
- Не все ли равно...
Потом они, сбросив мундиры, рыли яму, и Жан матерился на неподатливую землю и на мешавшие им древесные корни. А когда они вдвоем перевернули тело и стащили в яму, солдат почувствовал непрошенную жалость. Да было ли ему хотя бы двадцать? Пусть и принц, пусть беглый каторжник, пусть отцеубийца, а все же - живой человек...
Знать бы еще, куда доведет его эта жалость! Когда Жан, засомневавшись, прижал пальцы к жилке на шее принца и ощутил слабое, едва уловимое биение жизни, когда вырвалось у него "Зароем пустую яму!", Легран недоумевающее посмотрел на него.
- Спятил? А приказ как же? В Особый отдел захотел?
- Не по-человечески это, - упрямо повторил Жан. - Мы ж не изверги - дважды убивать. Жалко парня - мальчишка совсем...
- А себя тебе не жалко? Мне, знаешь, своя шкура дороже.
- Да не узнает никто...
- Ты дурак, Вельен, - сказал Легран. - А куда мы его денем? Оставим тут, что ли? Чтоб нам завтра шею намылили?
Жан потоптался, помолчал. Потом проговорил тяжело:
- Знаю, куда. Я сам. Я все сам. Ты... только молчи, ладно?
Легран скептически оглядел неподвижное тело.
- Не дотащишь ты его, по дороге сдохнет. Крови много потерял. Или перевяжи хоть...
- Чем?
- Да вон своей рубашкой, если такой добренький.
Спорить и выбирать было не из чего и некогда. Жан торопливо отодрал несколько полос от собственной нижней рубашки, один рукав оторвал от сорочки принца. Наспех, но как мог аккуратно перевязал раны на боку, на груди и у ключицы... а эти, мелкие порезы, и так ладно - запеклись, уже не кровоточат; главное - дотащить.
Они засыпали пустую могилу, сверху набросали травы, чтоб не таким заметным казался холмик. Отряхнули руки, оделись. Легран огляделся:
- Никого... Слушай, не валяй дурака, а? Огребешь ведь...
Он помог Жану взгромоздить на загривок тяжелую ношу и предупредил честно:
- Дальше - сам. Я промолчу, пока не спросят, но... ты понимаешь. На дыбу я не хочу.
Эта дорога показалась ему бесконечной. От имения графа Радича до предместья, где жила тетка Жаклина, было всего-то пара миль. Но ночью, да с грузом на горбу, да от каждого факела шарахаясь... Несколько раз Жан останавливался, опускал неподвижное тело в пыль, обессилено падал наземь рядом. И каждый раз иглой прошивал его страх - а ну, как зря? А ну, как мертвый уже? Торопливо прижимал он дрожащие пальцы к шее того, кого нес, матерясь про себя - и, уловив тоненькое биение жизни, крестился испуганно и облегченно. А лучше б, думалось теперь, если б ниточка та оборвалась - по крайней мере, бояться не пришлось бы, как боится он сейчас.
Бог весть как он не наткнулся на патруль, да как не остановил его никто, пока Жан - сам весь перепачканный кровью, уже почти безумный - не постучался в маленькое окошко дома на отшибе. Слава тебе, Господи, дом тетки был крайним на улице, а дальше - поля да перелески, а потом - тракт. Собаки брехали, конечно, но тетка не спала еще - быстро открыла дверь.
- Господи, - охнула она и всплеснула руками, - это что ж с тобой приключилось?!
- Не со мной, тетка, - выговорил Жан, отдуваясь, переступая через порог, сгибаясь под тяжестью ноши. Зазвенело попавшее под ноги ведро, Жан выругался. - Вот... помоги.
Жаклина без лишних слов ухватила, перекинула бессильно висящую руку через плечо. Скомандовала:
- На кровать давай...
Вдвоем они отволокли его в "чистую горницу", на единственную кровать. Тетка кровать эту берегла, на ней только гостей почетных укладывала - кума с кумой да его, Жана, когда он ночевать приходил. Эх, тетка, знала бы ты, кого теперь туда тащишь.
- Это кто ж такой? - отдышавшись, спросила тетка, быстро закрыла дверь и посмотрела на любимого племянника подозрительно. - Где взял?
Жан кашлянул смущенно, пригладил волосы, отряхнул мундир. Мимоходом подумал, что, наверное, весь перепачкался в крови. А что он мог ответить?
- Да шел, понимаешь, по улице... в патруле я сегодня. Смотрю, мили за полторы за Воротами лежит в канаве. По виду - благородный. Я и подумал: может, ограбили да бросили? А он живой вроде.
- А сюда-то зачем приволок?
- А куда его было, тетка? В город тащить - ночь, Ворота закрыты. А до утра он концы отдаст.
- А у меня если концы отдаст?
Жан сглотнул.
- Ты... а вдруг не отдаст? Ты ведь знаешь, чего и как. Ну, ты перевяжи его хоть. Очнется - чай, отблагодарит.
- Отблагодарит, как же, - проворчала тетка, занавешивая окошко и зажигая свечу. Взгромоздила на печь котел с водой, сняла висевшую над косяком связку сухой травы. - Они, благородные, так и ждут, чтобы спасибо сказать. Раз скажут - больше не захочется.
Она помолчала, подумала. Потом вздохнула, повязала передник, убрала волосы под платок.
- Ладно, Бог с тобой. Вздувай давай огонь да еще воды мне принеси. Ты, что ли, в карауле нынче?
- Точно, тетка. Хватятся меня... идти бы мне надо.
- Ничего, не убудет, успеешь. Ты мне хоть раздеть его помоги, а уж перевяжу я сама, и уберу все потом.
Она посмотрела на него - и охнула:
- А перепачкался-то как! Как же ты такой обратно придешь? Скажут - убил кого... Снимай-ка давай свою амуницию, я застираю...
- Да как же...А обратно я как пойду?
- Пойдешь. Я застираю, и пойдешь. Снимай!
Решительно засучив рукава, тетка прошла в горницу. Через несколько минут оттуда послышался ее голос:
- Надо ж, изверги, как изватлали человека. Ведь места на нем живого нет. Как еще жив до сих пор, не пойму я...
Жан вывалился от тетки совершенно измученный. Прислонился к плетню, поднял голову, посмотрел на темное небо, поежился. Надо бы торопиться, чтобы успеть до утра, но совершенно не держали ноги. Тряслись пальцы, очень хотелось закурить, а еще лучше - выпить. Выпить, напиться, ни о чем не думать, забыть все, как страшный сон. Дурак, мелькнула у него первый раз ясная мысль. Ох, и дурак.
Где-то в глубине души Жан подозревал, что еще не раз придется ему раскаяться в той непрошеной жалости. Но - назвавшись груздем, полезай в кузов. Что сделано, того не поправить.
Жан махнул рукой и побрел прочь по темной улице. Ладно, авось пронесет.
В казарму Жан вернулся перед рассветом. Зевая во весь рот, он брел по длинному коридору, мечтая, как сейчас угреется под одеялом и соснет еще хотя бы полчасика, а лучше бы совсем не вставать. За драную рубашку нынче влетит, и мундир до побудки высохнуть не успеет... где бы повесить?
Едва он сел на нары и принялся стягивать сапоги, как Легран, спавший рядом, зашевелился и открыл глаза.
- Ты как? - шепотом спросил он.
- Нормально все, - так же шепотом ответил Жан, падая и укрываясь одеялом.
Легран смерил его подозрительным взглядом и хотел еще что-то спросить, но Жан уже отвернулся и закрыл глаза.
Утром, только их выстроили на плацу, к командиру подбежал молоденький вестовой - взмыленный, запыхавшийся. Подлетел, вытянулся, что-то тихо сказал.
Старшой нахмурился.
- Таааак. Рядовой Вельен, рядовой Легран.
Двое переглянулись озабоченно и сделали два уставных шага вперед.
Куда "туда", было и так понятно. После подобных ночных заданий отличившихся часто вызывали в это самое "туда", и каждый раз счастливчики возвращались обласканные; реже - обруганные... реже - потому что обруганные обычно вовсе не возвращались, и о судьбе их предпочитали не спрашивать. В глазах оставшихся в строю товарищей по ночному делу Жан прочел откровенную зависть. И вздохнул.
- Нарвались, - прошипел Легран.
- Обойдется, - так же тихо процедил Жан. - Не боись.
О том, что сам боится до судорог, Жан, понятное дело, говорить не стал. Еще не хватало.
Коленки дрожмя дрожали, пока шли они - не к канцелярии, как обычно, а к двум оседланным лошадям, ждущим их у ворот. Пока ехали утренними улицами столицы, Жан все смотрел, смотрел на восходящее солнце. Неужели это последнее солнце в его жизни? Неужели их ведут в тюрьму, из которой никогда не возвращаются?
А, в самом деле, куда они едут? Обычно с отличившимися беседовал или ротный, или - если уж очень важное дело - командир полка или какой-нибудь чин из Особого отдела. И далеко идти бывало не надо, а если кому-то требовалась конфиденциальность, то для такого дела как нельзя лучше подходил кабинет командира полка. Куда же они едут, думал Жан - и с замиранием сердца увидел, как их провожатый свернул к Башне.
"Кранты", - мелькнула мысль.
Солнце било в глаза, прорывалось в широкие, незавешенные окна в маленьком кабинете в совершенно неприметном здании, притулившемся рядом с Башней. Серый кабинет, серая мебель, серые стены. И высокий, худой, горбоносый человек в сером штатском костюме, профилем напоминавший хищную птицу, казался совсем не страшным - если не смотреть ему в глаза. А если посмотреть...
Не старшой, не командир - Сам...
Хорошо, что мальчишка не попал к нему живым, мелькнула у Жана совершенно неуместная мысль.
Гайцберг несколько секунд разглядывал их, вытянувшихся во фрунт, - как мух, наколотых на булавку. Затем негромко и коротко спросил:
- Закопали?
- Так точно, ваша светлость! - гаркнул Жан и принял вид совершенно придурковатый.
- Все сделали, как надо? - еще тише поинтересовался герцог, и взгляд его стал холодным и угрожающим.
Легран попытался что-то сказать, но из горла его вылетел сдавленный писк.
- Так точно, ваша светлость! - опять гаркнул Жан, глядя мимо герцога и еще больше дурея от страха.
- Вас видел кто-нибудь?
- Никак нет, ваша светлость!
"Молчи, - умолял он про себя Леграна, - только молчи, прошу тебя".
Легран молчал.
Герцог задумчиво прошелся по кабинету взад-вперед.
- Место запомнили?
Какой ответ ему нужен? Да или нет?
- Так точно, ваша светлость! - единственный выход - казаться полным идиотом.
- А ты? - поинтересовался герцог, останавливаясь напротив Леграна.
- Так точно, ваша светлость, - тихо промямлил он.
- Так вот, господа рядовые... Место это - забыть! Понятно вам? Выкинуть из головы, как будто его никогда не видели, как будто не бывали там вовсе. Про важность операции говорить не буду - не дураки, - Гайцберг с глубоким сомнением поглядел на Жана. - Про то, что молчать должны, тоже знаете?
- Так точно, ваша светлость!
Гайцберг поморщился.
- Если не хотите оказаться на дыбе, советую меньше пить.
- Почему? - осмелился пискнуть Легран.
- Потому что у пьяного на языке не всегда то, что надо, - снизошел до объяснений герцог - видно, настроение у него с утра случилось хорошее.
Он еще раз окинул обоих взглядом.
- Вот, возьмите.
Он швырнул им увесистый мешочек и усмехнулся:
- Поделите на двоих по совести. И впредь не врать, ясно? Благодарю за службу, идите, - буркнул он, отворачиваясь.
- Служим королю и короне! - выпалили оба, снова вытягиваясь.
Едва оказавшись на улице, Жан взвесил в руке мешочек - и сунул его Леграну.
- Ты чего? - опешил тот. - На двоих же...
- Бери, - тихо проговорил Жан и оглянулся. - Бери. Только молчи, ладно?
Легран поспешно сунул мешочек в карман.
- Куда ты дел-то его? - спросил он сочувственно.
- В канаву вывалил, - буркнул Жан. - Куда его еще девать. Может, подберет кто. А нет - ну, туда ему и дорога...
* * *
Самое тяжелое занятие на свете - ждать. Ждать - и неважно, хорошего или плохого. А если и первое, и второе переплетаются, и не знаешь, что за чем последует, то жизнь вообще прекрасной покажется... сначала, а через минуту ты поймешь, что ошибся.
Ждать лорд Лестин умел, но не любил. Правда, за последний год он здорово этому научился.
Нельзя сказать, что старый лорд вел себя нетерпеливо или роптал на судьбу. Внешне невозмутимый, спокойный и уравновешенный, он мог дать фору любому царедворцу. Но разве это поможет? Можно спрятать, скрыть нетерпение в голосе или дрожание пальцев, но как скроешь стук сердца?
У лорда Лестина не было ни детей, ни семьи. Может быть, поэтому, думал старый воспитатель, он был так привязан к своему воспитаннику. Вернее, это сначала он думал, что поэтому. А потом просто понял, что будь у него сын, он любил бы воспитанника не меньше. Подчас он понимал короля Карла, который бешено орал на сына, но так же бешено гордился им. Он тоже гордился. Всегда. Каждую минуту. И ждал.
Вот и теперь оставалось - ждать...
Еще одна ночь - и все будет хорошо.
...Лестин ждал до утра, вздрагивая от каждого шороха, то и дело вскакивал, подходил к окну и, прячась за тяжелыми шторами, всматривался в черноту улицы. Ждал - сначала знакомых шагов, потом - топота солдатских сапог, потом уже вовсе неизвестно чего, но ждал - и только на рассвете забылся недолгим сном, свернувшись в три погибели в кресле, свесив голову на плечо и открыв рот во сне.
Утром лорд Лестин понял, что ожидание напрасно и Патрик не придет. И нужно ехать во дворец, потому что нужно... А потом обрадовался: ну, конечно же! Патрик встретился с Марчем, все хорошо, но было слишком поздно уже, и они остались в городе. И сейчас все разъяснится, нужно только увидеть Марча...
И утро было таким хорошим, прохладным по-осеннему и ясным, так рвалось с небес солнце, обещая светлый день, что лорд Лестин приободрился. Дорога до дворца даже не показалась ему такой длинной, как вчера. Улицы Леррена сияли, умытые предрассветным дождиком. Отпустив кучера и наказав ему вернуться ко дворцу к вечеру, Лестин крякнул и пригладил бороду. И чего волновался, старый дурак? Марч наверняка уже здесь...
Лорд Марч действительно был здесь - они столкнулись в коридоре, Марч шел с кипой каких-то бумаг, хромая и припадая на покалеченную когда-то ногу. И посмотрев на тщательно выбритое его лицо, на котором сквозь слой пудры все-таки проступала усталость, встретив измученный и растерянный взгляд, Лестин все понял. Они прошли друг мимо друга, только коротко поклонившись на ходу. Но в ту минуту, когда они встретились глазами, Марч едва заметно покачал головой.
Лестин кивнул сухо - и свернул к лестнице. Солнце померкло. Постоял у перил, морщась и потирая левую сторону груди - что-то стало побаливать сердце. И пошел тяжело по ступенькам вверх - в покои Его Величества короля Августа.
Малыш лежал в жару, полуприкрытый легкой простыней, откинув голову. Он уже несколько часов никого не узнавал. Бесшумно суетился у его постели лекарь, темно-малиновые шторы были задернуты, горели несколько свечей. Пахло воском, лекарствами и молоком. Большой плюшевый медведь сидел, одиноко растопырив лапы, в кресле в углу; на ковре у входа валялись бумажные голуби.
Запекшиеся, обметанные лихорадкой губы, прикрытые глаза, обведенные голубоватыми тенями, тонкая шейка вся в ярких пятнах сыпи... Его Величество король Август Первый Дюваль, малолетний правитель Лераны... мальчик шести лет от роду.
Когда Лестин, стараясь ступать по ковру неслышно, подошел к огромной кровати, от полога отделилась невысокая фигурка. И только по шороху платья и золотым волосам лорд Лестин узнал Изабель - так осунулось и похудело за эти дни ее лицо.
- Как он? - едва слышно спросил лорд.
- Плохо, - так же полушепотом отозвалась принцесса.
- Что говорят лекари?
Изабель молча покачала головой. И понимай как хочешь...
Старый лорд осторожно коснулся ее руки, успокаивая и утешая. Глаза принцессы были сухими, губы твердо сжаты - и только теперь Лестин увидел, как изменилась и повзрослела Изабель за это время. Одета она была очень аккуратно и строго, волосы стянуты в узел на затылке, поверх платья - передник сестры милосердия, но главное не в этом - по-взрослому усталыми и твердыми стали прежде веселые ее глаза. Горькая жалость и тяжелая ненависть толкнулись в его душе. Эх, девочка, девочка, да по силам ли тебе... тебе - и этому ребенку, ставшему игрушкой в руках жадных до власти взрослых.
- Как себя чувствуют их высочества? - так же негромко спросил лорд.
- Они сейчас в детской, - отозвалась Изабель, - с мадам Фивен. Занимаются рисованием. Мессир Тюльен опасался за их здоровье и распорядился удалить девочек подальше, но теперь, кажется, опасности нет. Их высочества чувствуют себя хорошо.
- А вы?
Девушка пожала плечами:
- Я болела скарлатиной в детстве и поэтому могу не бояться.
И прерывисто вздохнула. Видно было, что она очень устала, и Лестин решился предложить:
- Быть может, вам следует пойти отдохнуть, ваше высочество?
- Да, - кивнула принцесса, - скоро я уйду и вернусь только к ночи. - И добавила, помедлив, тихонько: - Я не хочу оставлять его на ночь одного...
Понятно, подумал старый лорд. Не "не хочу", а "боюсь" - вот что она хотела сказать.
Изабель быстро огляделась - и сделала знак лекарю выйти, тот послушно попятился за дверь. Принцесса коротко вздохнула, шагнула еще ближе, так близко, что лорд Лестин ощутил слабый запах ее духов и дыхания.
- Лорд Лестин... - она говорила едва слышно. - Есть ли вести от моего брата?
Бог весть, как сумел он сдержать изумленный вздох и не выдать себя. Откуда она узнала? Ведь не могла же она видеть их встречу на рассвете, а рассказать... некому ей было рассказывать...
Или - сердцем поняла?
Или - мелькнула мысль - провокация?
- Что вы, ваше высочество, - ответил он так же вполголоса. - Откуда - у меня? Вам бы следовало обратиться к лорду-регенту...
Изабель махнула рукой. Потом коротко усмехнулась:
- И вас запугали?
- Простите, ваше высочество, я не понимаю вас...
Все он понимал, конечно. И жалко ему было девочку, но... нельзя же, никак нельзя. Хотя бы еще несколько дней - пока не разъяснится, где же Патрик.
Темные глаза принцессы метнули гневные искры.
- Не ожидала от вас, - так же тихо, но твердо и зло отчеканила она. - От вас - трусости не ожидала! Даже лорд Марч...
Не договорив, она отвернулась. Поправила простыню на маленьком тельце и, не глядя, бросила:
- Уйдите, пожалуйста, лорд Лестин. Здесь нельзя... ему не нужны лишние.
Старый лорд грустно и понимающе усмехнулся. Все было сказано предельно ясно.
Тем же вечером лорд Лестин задержался во дворце. Вроде и ни за чем... то бумаги разронял и собирал долго и тщательно, то в коридоре его кто-нибудь да перехватывал... каждому по слову - полчаса долой. А потом он вдруг в библиотеку решил завернуть... куда-то из дома делся сборник афоризмов, а вот куда? Библиотекарь же лорда Лестина знал давно, тот пользовался неограниченным доверием, и искомый сборник был найден очень быстро и торжественно выдан - под честное, конечно же, обещание вернуть через неделю.
Потом Лестин еще какое-то время бродил между полок, склоняя голову к плечу и рассматривая корешки. За дальней полкой, прямо возле стены лорду встретился маленький, неброско одетый человек. Они обменялись парой слов, Лестин вытянул с полки сборник законов, изданный при Карле Первом, и спокойно пошел обратно.
Следующие два дня во дворце странным образом сочетались приглушенная, почти траурная тишина - и суматоха. Нет, работа Совета шла в обычном режиме, и маленький король, как и прежде, упоминался лишь в бумагах, где рядом с его именем стояла всегда роспись лорда-регента. Но шепот, но слухи, но сплетни за углом, за задернутыми шторами, за полуприкрытыми дверями! Но деньги, переходящие, позвякивая, из рук в руки! Но гаденькие ухмылки тех, кто уже мысленно делил новые кресла! Лорд Лестин с радостью уехал бы - если бы мог. Было нельзя.
Каждый вечер Лестин наведывался в библиотеку, жалуясь на мерзавца кота, решившего поточить зубы о книжные полки в его доме и испортившего половину ценных книг. Давно бы выкинул животину на улицу, да мышей ловит отменно. Неброско одетый человек ожидал его между полкой и стеной - и отрицательно качал головой:
- Пока ничего, ваша светлость. Как сквозь землю провалился...
- В мертвецких юноши такой внешности не обнаружено, - сказал он на второй день.