Почему так быстро мчатся облака? Не успеть спросить их, зачем? Схватить бы руками эту бесплотную вату и развернуть на сто восемьдесят градусов... Или сказать - "идите прочь"! И они вдруг исчезнут, испугавшись...
Мы с Генкой бежали по старому заброшенному саду - был такой недалеко от дачных домиков, в которых наши семьи снимали комнаты. Высокая трава цеплялась за ноги, в глаз норовила угодить очередная ветка, а мы продолжали бежать, бесцельно - просто нам нравилось бегать... Когда тебе восемь лет, ты радуешься каждой мелочи, всякой ерунде, на которую потом будешь смотреть свысока и удивляться - а что такого особенного я когда-то в ней находил?
- Юлька, постой, - крикнул Гена, и я остановилась.
Вот она - огромная старая яблоня, к которой лет двадцать не прикасался садовый нож. Мы принялись трясти ее, и скоро на нас посыпались зеленые яблочки.
- Выбирай червивые, они слаще, - с видом знатока сказал Генка. Он отдыхал здесь уже третий год, и во всем здесь разбирался, так мне казалось. Яблочки были вполне съедобными, а главное - их можно было есть немытыми! Почему-то так приятно иногда нарушать мамины запреты...
Генка размахнулся и бросил большой огрызок далеко-далеко. Я тоже попробовала. Размахнулась, мой снаряд взлетел, изобразил в воздухе фигуру высшего пилотажа и шлепнулся рядом. Генка рассмеялся.
- Да не так! Надо вот так, - он взял целое яблоко и запулил его еще дальше.
Мой второй бросок ничем не отличался от первого. А Генка стал вдруг серьезным, подошел ко мне близко-близко. Помню, глаза у него были карие, и ресницы смешные - густые, длинные и чуть загнутые вверх.
- Юль, я тебя люблю, - сказал он и покраснел.
- И я тебя люблю, - ответила я. Что заставило меня произнести эти слова? Ведь я вряд ли знала смысл слова "любовь". Кажется, тогда я подумала, что, раз Генка меня любит, то и я его обязательно должна любить.
Мы взялись за руки и пошли дальше. Степенно, как гуляющая парочка. Видела бы нас моя мама - хохотала бы до упаду, но не было ее рядом.
Скоро мы оказались на маленькой солнечной поляне - единственной, наверное, в здешней чащобе.
- Смотри! - сдавленно крикнул Гена, сжимая до боли пальцы.
Там, на противоположной границе света и темноты лежал человек. Он был огромен - живот горой вздымался вверх, руки - медвежьи лапы раскинуты в стороны. Казалось, он разлегся в теньке, чтобы отдохнуть. Мы, не сговариваясь, спрятались за ближайший куст и прижались друг к дружке.
- Он мертвый, Юль, мертвый, - зашептал Генка.
- Да нет, спит просто.
- Так он же не дышит!
- Дышит, смотри, дышит... - я спорила, потому что видела, как двигается что-то, только не совсем понятно было - что именно.
- Пойдем и проверим, - наконец, решился мой друг.
Когда мы добрались, а выбрали мы нелегкий путь через заросли колючих кустов, на руках появились красные полоски царапин.
Да, здесь было движение, весь воздух был наполнен им, и это движение издавало звук "бззз", который я запомнила на всю жизнь. Целое мушиное облако парило над телом.
- Фу, как воняет! - пробормотал Гена. - Зажми нос и дыши ртом.
Голову человека, закрытую от нас ветками, стало видно только вблизи.
Из виска мужчины торчал топор, лезвие наполовину ушло внутрь. И везде, везде копошилась живность - какие-то черные жучки. Рот его был открыт, словно он хотел произнести "О".
- Опарыши, - Генка показал пальцем внутрь. Нет, все-таки белые червяки - самое отвратительное зрелище. Хотя чего в них отвратительного, собственно? Обычные личинки.
- Давай наберем, на них можно кучу рыбы наловить, - сказал он, и я до сих пор не понимаю - пошутил он, или был серьезен.
- Ген, мне страшно, - теперь я вцепилась в него, потому что пронзила меня догадка. - Он не сам умер. Его кто-то убил!
Я впилась взглядом в мертвое лицо. Ветерок на мгновение сдул мушиный рой. И тело медленно открыло глаза. Помню, они были обычными, совсем не тронутыми ни тленом, ни насекомыми. От зрачков, извиваясь, потянулись тонкие черные ниточки. Я стояла истуканом и смотрела, как они вытягиваются, собираются в пучок, переплетаясь, и тянутся ко мне своим щупальцем. Вот оно дотрагивается до майки, залезает в ткань, не встречая сопротивления, и ползет вверх. Я чувствую легкое холодное жжение. У лица оно отходит назад, я вижу, как оно раздваивается и приближается к глазам, по-прежнему извиваясь, только теперь нитей тысячи.
Легкая вспышка. Темнота. Где-то далеко воет собака. Привыкаю к темноте, и вижу хибару - развалюху. Рядом - дверь, покосившаяся вместе с домом. Кто-то кладет тяжелую руку на плечо.
- Ты как сюда попала, внучка? - спросила старуха
Я ничего не могла ответить, от страха хватала воздух, как рыба.
- Да не бойся, я тебя не съем, - ее голос скрипел, но я немного успокоилась.
- Ты Ба-б-ба Яг-га?
- Нет, глупенькая, - она провела костлявой рукой по моему плечу. - Бедненькая. Такая маленькая, а смотри, куда тебя забросило. Хлебнешь ты сполна, но потом, потом... Может, свидимся еще? А пока...
- Сгинь, нечисть! - крикнула.
В воздухе нарисовался яркий, как солнце, знак.
- Юлька, ты чего? Юлька, очнись! - Генкино лицо было надо мной. Карие глаза, длинные ресницы. Я просто выдохнула - больше ничего не делала я. Будто снежинки вылетели, налипли на Генку и впитались в кожу. Он ничего не почувствовал - продолжал звать меня.
Я вскочила - голова немного кружилась. Любопытство - это сила, теперь знаю. Вместо того, чтобы помчаться со всех ног подальше, я рванула к телу. Нет, ничего не изменилось. Мухи кружили, а веки были плотно сомкнуты. "Мне приснился страшный сон", - решила я.
Потом мы с Генкой долго выбирались из чащобы, он все время тараторил, а я молчала. Наверное, из-за тех снежинок.
Дома нам попало, и пришлось все рассказать. Ну, почти все... Вечером мы узнали, что убийцу нашли, им оказался сосед и собутыльник того, мертвого. А на следующий день я заболела скарлатиной, и мы вернулись в город. И только спустя год узнала, что мой друг Генка погиб вскоре после того, как я уехала. Его завалило песком. Берег у Оки там невысокий, если бы рядом кто был, успели бы спасти...