Аннотация: Бедные попаданцы! Думали помочь белогвардейцам,а вышло, как по эпиграмме про Дыбенко... Сало, девки, самогон и другие радости трэша - гарантированны!
"Ответ большевику Дыбенко" Начало Муха жужжала и жужжала, нарезая круги по хате. Мухе было плохо. А товарищу Крысюку было хорошо. В кои-то веки на кровати выспался, да поел по человечески, да самогон в подполе нашел. Жизнь почти прекрасна. Ой, муха летает. Жирная, зелененькая, трупная. На такую карась должен клевать. Сто десятый круг мухи по хате оборвался в грязной ладони с обгрызенными до мяса ногтями. Хрусь - и нету. А какая важная была, прям як тот комиссар чи як там его? Крысюк тщетно поискал свои сапоги, вспомнил, что продулся накануне в дурня этой жертве Черноморского Флота Якименку, поймал вошку, нацепил ремень с наганом и вылез на улицу. Хорошо, тепло, снег сошел. Немцы кончились, красные отстали, белые? А какие белые? Этот гаденыш на яблоне? Виси, виси. Заместо флюгера. Ветер, кажись, юго-восточный.
Начало` Лось никогошеньки не трогал, сидел дома, любовался справкой из поликлиники и лениво переключал каналы. Жизнь была почти прекрасна. Одновременно с этой глубокой мыслью запела мобилка, раздался дикий грохот из соседней комнаты и голосок младшей сестры. Лось матюкнулся, цапнул мобилку,- фух, это всего лишь Паша, а не декан или мама, нашарил возле дивана костыль из той же поликлиники и похромал на грохот. Разрушитель высшей квалификации, Магнето, Мегатрон, Халк или кто там еще, младшая сестра четырех лет отроду совершила невоможное - отодрала от стены буфет. Лось посмотрел на пластиковую посуду по всей комнате, на дыры в обоях, на абсолютно целую и невредимую сестру, подскакивающую на кресле, матюкнулся второй раз и решил все-таки ответить Паше. Из его сбивчивых воплей можно было разобрать, что у него идея! И он сейчас зайдет! Делать ему нечего! А впрочем, пусть заходит. Буфет на место прикрутит. Паша появился через полчаса, с пакетом. Большим синим пакетом с логотипом Мерседеса. И выглядел он как всегда, прилизанно - костюмчик, галстучек, очочки с простыми стеклами, проборчик и прыщ на носу. Большой красивый красный прыщ! В синем пакете были конспекты, пиво (страждущему от вывиха ноги товарищу), чупа-чупс (клубничный, для затыкания младших родственников) и какая-то художественная книжка. У Паши. Художественная книжка. Это в Африке сдох последний динозавр? - Так жить нельзя! - заявил Паша, плюхнувшись на диван. Книжка была в модном нынче жанре альтернативной истории. Лось все равно ничего не понял. Мало ли что кто написал. Но из экстатических воплей нёрда и заучки всего вуза стало понятно, что при определенных условиях машина времени, которую построили книжные прогрессоры, возможна. С поправками на нашу реальность, но возможна. Лось допил пиво, поставил банку на пол. Мдаа. Оно-то интересно, но зачем? Перекрывая вопли из мультиков, задребезжал дверной звонок. В глазке отражалась какая-то женщина в брючном костюме и чупачупсом в прическе. Не все дети любят клубничный вкус. Уладив конфликт, Паша продолжил развивать и углублять свою идею. Лось терпеливо слушал. В конце концов, это его комп должен будет делать расчеты. Для великого облагораживания требовались три вещи - порталоперенос (по мнению Паши, вполне возможный), адресат этого переноса и груз. Адресат - ВСЮР, груз - оружие и патроны. Лось слушал. Что ему еще оставалось делать? Буфет прикрутили, да и пива человек занес, просто так. Великий день, миг и час облагораживания приближался. При помощи богатеньких Пашиных родителей, которым любимый и единственный сын ничего не сказал о цели своего научного проекта, прапорщика Тимохина, который все равно собирался уходить со службы, компьютера геймерского с двумя гигабайтами оперативной памяти, переносопортал был собран, а нужный груз - АК47 в офигенном количестве пятисот штук, боевые АК, с патронами, с достаточным количеством патронов, - готов. За своих прадедушку с прабабушкой Лось не волновался - во-первых, они познакомились аж в 1916, во-вторых, в Туркестане. И, при удачном раскладе, у него не будет младшей сестры! Никто не будет ронять буфеты, кидаться чупачупсами из окошка, заправлять в супер-гипер-лазер-бластер вместо воды -красные чернила для принтера, не выучит в детсадике слово из трех букв и похвастается знаниями при бабушке. Да, без Насти жизнь будет гораздо скучнее. Но что-то грызло недоучившегося программиста. Только вот что? Почему-то это было связано с теми давними и славными временами, когда Лось больше своей фамилии ненавидел только музыкальную школу. И так ниже всех по росту, и так очкарик, так еще и баян. Гыгы. Баян. А он, между прочим, тяжелый, падла. Зато перед гостями хоть выступать не заставляют. При чем тут этот ужас сопливого детства? А вот на тебе, покоя не дает... Лось посмотрел на стены родного подъезда, на дверь с кодовым замком и процарапанной рожей с большими ушами и большими зубами, тяжело вздохнул и вышел на улицу. Паша, приплясывая от нетерпения, ждал его у парикмахерской на углу. Груз был уже перемещен в нужное место, переносопортал Паша нес в большой спортивной зеленой сумке, родители проглотили легенду, что Паша приглашает сокурсников к себе на дачу, в очень пристойное место, на неделю, отдохнуть после тяжелой сессии. Осталось только доехать, включить, переместить и мир изменится к лучшему! Доехали. Ящики стояли на поляне мини-пирамидой Хеопса, и запихивать в портал их надо было вручную. Лосю. Он программист, между прочим, а не грузчик! Из портала, квадратного такого, на высоте сорок сантиметров от земли, дул ветер и чирикали птички. Точно так же они чирикали и возле портала. А вот никаких ручек, кнопок или хоть пульта для настройки на нем не было. Самонастраивающаяся модель. Угу. Как тот кухонный комбайн. Лось взглянул на часы - уже и обедать пора, а запихнул только четверть ящиков. Последний ящик исчез в переносопортале со звуком "чпок!". Лось сел. Сердце у него билось где-то под челюстью. На небе высыпали маленькие симпатичные звездочки. Жалобно зудели комары. - Последний штрих, - сказал Паша. - То есть? - Мы должны лично проконтролировать доставку. Лось икнул. Икнул еще раз. Госсподи. А на живых существах этот нерд эксперименты ставил? Ой. Ой. Ну хоть языкового барьера не будет. А с другой стороны, Паша прав. - Вот ты первый и лезь. Паша вздохнул. А как он будет в одиночку ящики тащить? Лезть надо вместе, и никаких разговоров. Момент перехода был неощутимым. Вместо тихого летнего лесного уголка перед глазами встала весенняя степь. Портал за спиной провисел еще несколько секунд, полыхнул зеленым и пропал. Паша, не заметив, этого, любовался природой. Лось мирно лежал носом в землю. Зашевелился. Перевернулся. - И как мы все это понесем? И куда мы это понесем? Лось сидел на ящиках и мерз. Здесь было гораздо холоднее. Хорошо хоть джинсы напялил. А где, собственно говоря, это здесь? Может, это вообще Монголия! А там Унгерн. А Унгерн кожу сдирать любит. А ящики открыть нечем. А стрелять Лось не умеет, у него зрение минус шесть. Программиста чуточку утешало то, что над головой не летали птеродактили и археоптериксы. Их с успехом заменял черный ворон. Про которого в песне поется. Ану кыш! На "кыш!" мерзкая птица не реагировала. Паши не было видно. Ушел за помощью, называется. Точно, там Унгерн. Сделал уже из Паши коврик. Вдалеке что-то показалось. И передвигалось это что-то с ужасным скрипом. Что-то оказалось несмазанной телегой, запряженной двумя быками, что ли. Лось был не силен в сельском хозяйстве. Но рядом с дедком-возницей гордо восседал Паша. Изрядно замерзший студент облегченно чихнул. Ящики погрузили быстро, благо телега была довольно вместительной. Дедок при этом ругательски ругал какого-то Крысюка, желая ему прострела в поясницу, чирея на задницу, чтоб у него внутри так палило, як он мне сортир спалил. В довершение всего, этот самый Крысюк приходился дедку зятем. "Испортил женщине жизнь", - подумал Паша. Лось представил себе скавена с папиросой в зубах и расхохотался. Дедок вдруг поперхнулся на середине увлекательного повествования о том, какой же падлюка, бандюга и сволочь ходит у него в зятьях. Поперек накатанной дороги стояла странная группа людей - рыжий матрос бандитского вида, подросток сопливый, в штатском костюме, драных ботинках, что ли? Или что там у него за обувь? и красно-черной, большой для него фуражке. Третий непонятно кто ходил в солдатской форме, но босиком и без головного убора. Этот лохматый недосолдат таскал на плечах две пулеметные ленты. Нехорошее предчувствие зашевелилось в душе недоучившегося программиста с новой силой. Ну ладно, фуражка на сопляке точно белогвардейская, корниловская, он в книжке видел, но эти двое... . Лось никак не мог сосредоточиться. Недосолдат оказался именно что Крысюком. И ему явно было по дороге. И товарищам его - тоже. Отдых, сытная еда, внимание хорошеньких девушек. Паша им немного завидовал, особенно сопливому корниловцу. Такой маленький, а такой патриотичный. Ничего, скоро наши победят! Лось оптимизма не разделял. Во-первых, он отбил себе о телегу всю пятую точку. Во- вторых, это ж в какой армии длинноволосые солдаты? В-третьих, этот Крысюк сам курит, а никому не предлагает. Паша тем временем пел дифирамбы доблестной армии и ее славным солдатам, стараясь расположить к себе жестоко простуженного корниловца и крайне неразговорчивого матроса. Телега наконец-то остановилась. Миленькое такое село, хатки беленные, соломой крытые, удобства, конечно, во дворе, отопление, конечно, печное. Но кормят просто на убой. В борще ложка стоит в прямом смысле слова. Паша даже забыл про свой гастрит. Крысюкова теща долго удивлялась, какие ж эти городские бледные да хилые, от мисочки борща уже в сон клонит. Лось, здраво рассудив, что разведывать обстановку нужно во всем селе, напросился в гости к Крысюку, на другой конец села, благо его жена готовила не хуже своей матери. Да и за грузом надо присмотреть. Ну хата как хата, планировка от соседской не отличается, печка себе с трубой, пол глиняный, окна стеклянные, в хозяйской комнате кровать железная, никелированная, о шестнадцати подушках, на такой спать одно удовольствие, особенно с женой. А жена у Крысюка вредная. Курить в доме не разрешает. Но сейчас это заботило бывшего студента меньше всего на свете. Ленты пулеметные Крысюк снял, а погонов на плечах у него не обнаружилось. Полосы темные, невыгоревшие, по гимнастерке крест-накрест - это да, а вот погонов и близко нет. Кто ж без погонов ходил? Или теперь ходит? Кому мы привезли автоматы? Красным? Да не похоже что-то, у тех тоже знаки различия были, полоски-'разговоры', нашивки, звезды красные. В разной одежде Крысюк с товарищами, как партизаны какие-то. Какие-то. Какие партизаны в Гражданскую Войну?! Которые по долинам и по взгорьям? Кот здоровенный на поленницу залез. Смотрит глазами желтыми. Умываться начал. Хорошо коту! Крысюку тоже хорошо - смолотил миску вареников с картошкой, стоит, курит себе, пепел в огород стряхивает. Лосю вспомнилась зануднейшая 'француженка' Нонна Петровна. Ага, вспомнил! 'По долинам и по взгорьям, в дождь и ветер и туман, через степи Украины шли отряды партизан.' Бывший студент тяжело вздохнул. Эта мымра крашенная один раз задала переводить какую-то песню. Второй куплет перевода всплыл в памяти - 'Про махновцев люди помнят, ваши флаги ветер вил, почерневшие с кручины, покрасневшие с крови'. Дальше Лось не помнил, но все стало на свои места. Вот кому они оружие привезли. Вот чего тот дедок своего зятя 'антихристом' обзывал. Слово перепутал. - Будем рыбку мы кормить - коммунистами! - рассмеялся бывший студент. Надо бы Паше сказать, а то он до сих пор думает, что мы белым помогли! Вот умора! Крысюк хмыкнул, осклабился щербато. И с городу анархисты бывают, оказывается. А рыбок кормить дело нужное. Сомятина вкусная. Паша был весьма не рад тому, что его разбудили. Ему как раз снился генерал Деникин, вручающий ему орден. Какой именно орден, Паша не рассмотрел. Тем более просыпаться от звуков автоматной очереди не сулило ничего хорошего. К очереди присоединились громкое кудахтанье и ругань на тему "бандит! каторга по тебе плачет!" а также разные прилагательные высокой степени нецензурности. И почему-то смех в две глотки. Паша осторожно выглянул на улицу. У плетня лежали осколки горшков и мисок, а возле собачьей будки стоял Крысюк с автоматом на шее. Возле него стоял истерически смеющийся Лось, а возле плетня - три женщины и один дряхлый дедок с ржавым обрезом. Под ногами бегала рыжая курица. - Бандит ты и есть! - в очередной раз повторил дедок. - Та куплю я вам те миски, я ж не по вам стрелял, - зевнул Крысюк. Дедок замолчал. Секунды на две. - От при царе дисциплина была! Крысюк матерно высказался, где, как и с кем он царя застал. У Паши зародились подозрения. Женщины захихикали. Лось отошел от собачьей будки, взглянул на небо. Анекдот про махновца, который пришел домой, оказался правдой жизни. - Часть оружия надо на завод оружейный отвезти, а то тут патрон специальный, под наши винтовки не годится. Паша уже ничего не понимал. Крысюк явно не тянул на защитника Святой Руси. Лось, похоже, его поддерживал. Кому мы помогли?! По улице с диким визгом пронеслись дети. Один из них размахивал черной тряпкой. Женщина, которая стояла ближе к осколкам, ахнула и понеслась за малолетним безобразником. Вылез на улицу матрос давешний, смотрит, зубы скалит. Лось тяжело вздохнул и подошел к Паше. - Поговорим не здесь, за хатой. За хатой росла старая, толстая, ветвистая слива. - Мне белогвардейцы представлялись какими-то не такими, - вздохнул Паша, - Крысюк этот скорее на бандита какого-то смахивает. - Держись за дерево. Взялся? Крепко держишься? Ты угадал. - Не понял. - Паша, смотри на жизнь философски. Ну махновец, ну и что? Зато у него жена хорошо готовит.
Паша почему-то не упал в обморок, но Лось до этого не знал, что можно орать на кого-то шепотом. - А им сказать слабо? - Лось не испытывал пиетета к золотым погонам, тем более не убили, накормили от пуза. Да и Крысюку есть за что воевать - за жену и кусок своей земли. Вполне реальная цель. - Я не собираюсь помогать бандитам. - А гонителям прогресса, значит, помогать можно. В селе хоть один грамотный человек есть? - А тебе зачем? Черт! Сопляк этот! Услышал. Босой, бесшумно ходит. Босой-то он босой, а вооруженный - за плечами вот такенная фигня висит. Винтовка какая-то короткая, что ли.
- Письма писать? - сопляк шмыгнул носом, поправил свою жуть с прикладом. - Да письма я и сам писать могу, мне про село интересно. - А тебе зачем? - махновец попался настырный. - Ну не был я никогда в селе, - развел руками Лось, - а говорят, что там все неграмотные. Сопляк выпучил глаза. Чего только на свете не бывает. - Какая винтовка странная, - вклинился в разговор Паша. Сопляк чихнул, хорошо еще, что отвернулся. - Яка ж то винтовка? То маузер с прикладом. Дурные вы какие-то, с города. - А ты, Ременюк, умный, значит. Матроса черти принесли. Услышал, зараза рыжая, ужас Балтийского флота. - А шо, нет? Матрос развел руками. - А умные люди гранатами рыбу в копанке глушат? А умные люди в ту копанку падают потом? Ременюк чихнул еще раз. - А рыба там хоть была? - у Паши в семье рыбалку любили все, включая бабушкиных подружек. - Нет, - матрос явно наслаждался воспоминаниями, - ее для стирки выкопали. Граната коту под хвост. - И как там на Балтике? - Лось понял, что лучше сменить тему. - Никак. Я с Черноморского флоту. Это ж где вы такое взяли? Я про автомат Федорова слышал, но ваши курятник насквозь прошили. Трех курей в клочья. Лось мысленно обделался. Идиотская книжка! Идиот ее автор! И Паша тоже идиот! Кто две недели мозги компостировал на тему "наши наивные предки ничего не заподозрят"? Вот, пожалуйста - наивный предок - любопытный, как сестра младшая, даже хуже. - Секретный английский проект. - Да ну? - матрос не купился. - Вот ты про Майкла Коллинза слышал? - А это хто? - Махно знаешь? - Знаю. - А Коллинз - это его ирландский вариант. - И чего? - Так в Ирландии этот завод и стоит, а люди детали потихонечку воруют. Надо же чем-то воевать. - А вы где взяли? - Купили. Все деньги потратили, - сокрушенно пожал плечами Паша,- мои родители меня наследства лишили. А по курятнику зачем стрелять? Ременюк злорадно рассмеялся. А не надо меня перед усем селом позорить! - Предохранитель проверял. Лось не выдержал. - А гранату в сортир не бросали? Матрос прыснул. Паша провел его недобрым взглядом.
- Отстал ушлепок. Лось не обратил на эту характеристику местного жителя никого внимания. Его куда больше интересовал гужевой транспорт - телега, разрисованная в цветочки. Маки, если точно. Здоровенные красные маки. Сопливый Ременюк ползал под этим кошмаром гаишника, смазывая оси чем-то черным и липким. - Масло? - Деготь. Не, дядьку, вы точно городской. - А куда собираешься? Ременюк чихнул, забавно при этом дернувшись под телегой. - Сено красть. Паша утратил дар речи. Ненадолго. - Может, все-таки купишь то сено? Люди ж трудились. Маленький гаденыш расхохотался. Точно городские, дурные як пеньки, хуже даже. Кто ж про такие вещи при свидетелях трепется? - Я б на на твоем месте сидел дома и лечился, - встрял Паша.
Попытку воспитать молодое поколение прервал чей-то ребенок, искавший какого-то дядька Гната. Ременюк ткнул в направлении хаты Крысюка. Крысюк выскочил из дома через десять секунд, путаясь в ремне и пулеметных лентах. - Пожар? - Шкура, - махновец выводил из сарая упитанную серую кобылу, - чего уставился? Давай людям винтовки! Ременюк шмыгнул носом и принялся запрягать животное. Руки у него заметно дрожали. На площади собралось человек шесть - давешний матрос, дико злой тесть Крысюка и четверо местных, верхами. - Тимка- вторая линия,- непонятно скомандовал матрос. Ременюк недобро зыркнул на командира, отошел в сторону. - И не лапай мою жинку, понял? - Крысюк уже сидел в тачанке, за здоровенным зеленым пулеметом. Вот тебе тачанка махновская, в цветочки! Гы! - Вы двое, - матрос уставился на несостоявшихся прогрессоров, как гадюка на мышонка, - до Крысюка. Винтовки свои возьмите и патронов не жалеть. Лось кивнул. Паша напряженно соображал, что вообще происходит! - Я пацифист. - Я тоже, - матрос глядел в упор и бывшему студенту стало не по себе. Паша машинально взял тяжелый, жуткий, обтертый от машинного масла автомат. Куда мы вляпались?! Лось, придурок, уже четвертый рожок в карман пихает. Себе бы патронов взять. Зачем мне все это?!
Основные силы своих засели в балке километрах в десяти от села. Войско это было разношерстным - кто в полушубке, кто в шинели без погон, кто в куртке кожаной, как комиссар из старого кино. И было этого войска человек сорок, а может, и меньше. И пулемет у них имелся - ручной с диском. Льюис, кажется. Считать Галайду за бойца или нет - это вопрос непонятный. Стрелять-то он может, а ходить - нет. И не будет ходить еще месяц, если сейчас не убьют. А вот враг обрел имя. Волчья сотня. Шкуровцы. Крупный отряд двигался на эту самую балку, и их завывания не прибавляли храбрости. В волчий вой вплелась короткая очередь. Двое всадников слетели с седел, третий пошатнулся, но не упал. Второй пулеметчик тоже вспомнил, что он не у тещи в гостях. Тихо матерящийся Лось пытался зарядить автомат, впихивая рожок не той стороной. Остальные махновцы тоже не цветочки собирали. Паша трясся мелкой дрожью. Вот твои белогвардейцы. Нравятся?
Конница приближалась. Поредевшая, но приближалась. Маловато для них двух пулеметов. - Шрапнелью бы по ним, - сказал кто-то у Паши над ухом. Тому было как-то без разницы. Почему они все врут, почему? Улучшил мир, называется. Быть изрубленным в фарш в компании неграмотных крестьян, по совместительству - бандитов поганых. Лось наконец-то сообразил, что он делает не так, снял автомат с предохранителя, нажал на спусковой крючок. Попал! Немножечко не туда, но попал ведь! - Слепой чи дурной? А, впрочем, какая разница? - незнакомый махновец пристрелил придавленного убитой лошадью врага. - Сам дурак! Я первый раз в жизни стреляю! И вижу хреново! - Лось подумал, что неплохо бы дать этому критику в морду. Потом. Льюис замолчал. То ли патроны в диске кончились, то ли. ой. Ну у покойного точно были мозги. Махновец кинулся к оружию. Лось прицелился чуточку повыше. Кони-то не виноваты. Крысюк не отлипал от пулемета, пустая лента валялась рядом. Да и куда уходить- кобылу уже застрелили. Бедная Фроська. Якименко тихо и непрерывно матерился.
Паше все происходящее напоминало дурацкий шутер. Пулемет не замолкал. На сколько еще хватит патронов? Второй стрелок уже отбросил льюис и схватил винтовку. Лось себе садит в белый свет, будто с этим гадом в одной камере сидел. Все из-за него. Пожалел бедненьких анархистов. - Ленту держи, гнида! - а это уже к нему обращаются. Какой кошмар. Стоять вторым номером у неграмотного убийцы за пулеметом. Не вовремя Крысюка подстрелили. Или застрелили? Лежит, не шевелится. И ведь не пощадят же враги, если прорвутся. И брюки порвал. На колене, когда в эту тачанку проклятущую залезал. Хорошие брюки, новые. Держится войско разношерстное, огрызается огнем кинжальным.
Отпустил Якименко гашетки, смотрит ошалело. А ведь отбились! Ходят победители по полю, трофеи собирают, стреляют изредка. Не по одному казаку дома завоют, ой не по одному. Лось внезапно понял, что замерз как собака. Тонкая ветровка не была рассчитана на весну. - На, - незнакомый махновец протягивал ему черную куртку, что ли? - дырок вроде нема, ты ему башку прострелил. - Фу, - Паша наконец-то отпустил ленту и вылез из тачанки. Черкеска была великовата. На размер больше. - Какое безобразие. - Безобразие, - кивнул матрос,- де я такого пулеметчика возьму? Подошел к тачанке приземистый тип в полушубке в розочку. Башлык на голове, маузер на поясе, пальцы в кольцах - на правой руке два кольца, на левой - три. Ну хоть на карикатуру вражескую. - Сам стрелять будешь, - поискал у Крысюка пульс на шее, - живой твой пулеметчик, вырубился только, по черепу пуля чиркнула. Нет, чтоб самому пульс поискать. Тебе б только на похоронах кутю жрать, со скорбной рожей. - Так вкусно же. Тип весьма негуманно закатил Крысюку оплеуху. Подействовало. - Дура жирная. - Идиот. Сколько пальцев? Крысюк вместо ответа тоже скрутил дулю. - Соображаешь. Садись, разлегся тут, как труп в прозекторской.
Паша проснулся от абсолютно негородского звука - мычания коровы, и с нечеловеческой жаждой. И спал он, оказывается, вовсе на своей кровати с ортопедическим матрасом. Кровать была, но явно не его. И обоев нет. Стены беленые, пол земляной. Окошко. Мытое. Герань на подоконнике. Иконка в рушниках - Георгий-Победоносец, что ли? Где я нахожусь?! И почему сплю в одежде? Потолок был чистым и пустым. Пустым. Ни люстры, ни даже лампочки.
Паша понял, что медленно сходит с ума. Но безумие безумием, а сушняк почему такой?
Бывший студент тихо сполз с кровати и побрел искать воду. Вода была в ведре. Ведро было в кухне. И газовой плиты не было. И электроплиты не было. И даже кипятильника не было! Зато стоял чайник, закопченный железный чайник с намалеванным на нем черепом и костями. и надписью под ними -1-ый Корниловский. И печка, дровяная печка.
Дверь заскрипела. На кухню, не здороваясь, вошел лопоухий, бритоголовый подросток, цаппнул чайник, стал хлебать из носика.
Паша понял две вещи - он откуда-то знает этого типа, и подросток этот вооруженный. Маузер с прикладом на плече висит. Подросток оторвался от чайника.
- Добре гульнули!
Паша скептически посмотрел на собеседника. Да, глаз у него заплыл просто замечательно. Вот только по какому поводу гуляли? И кто? Паша честно попытался вспомнить вчерашний день. Кроме воя, не вспоминалось ни-че-го. Ну, еще какой-то хмырь в тельняшке, который совершенно точно не был универским охранником дядь-Жорой.
Ходики показывали часов девять утра.
Паша осушил третью кружку воды. Память упорно не желала возвращаться. Кто ж это вчера завывал? И кто этот тип в тельняшке? И где Лось? - последний вопрос Паша произнес вслух.
- Да город копает. Крысючка его припахала, пусть хоть какая польза от него будет.
- Он полезный!- ситуация становилась все запутанней и запутанней.
- Ага, только коней стрелять может. И языком молоть, как он в гости к девушке пришел, а у нее дома скелет стоит.
Паша икнул. Байка была совершенно точно знакомой, Лось ее восемь раз рассказывал. Дурацкий розыгрыш. Чей-то дурацкий розыгрыш. Вот только почему нет ни одного фонарного столба на улице, провода где? Послышались шаркающие звуки, затем - скрип двери.
Лось прошел на кухню. Во-первых, на нем была какая-то новая черная куртка, во-вторых, кроссовки он перемазал землей до черного цвета, вместо белых, как оно было задумано фирмой, в-третьих, сокурсник зализывал ладонь. Докопался, называется. И за плечами у очкарика висел автомат..
Не сон. Не розыгрыш. У них получилось. Почему я такой идиот?
Лось пыхтел и сопел, и испытывал к Крысюку максимальное сочувствие. Хотя чего его жалеть? Если он с детства так вкалывает, то Лось не завидовал тому, кто решит воровать у этого сельского жителя картошку. Из глубин памяти всплыло непонятное слово кулак. Бабушка Лося при этом всегда оглядывалась. Только здесь по-другому говорят - куркуль. А что это значит? Но лингвистические изыскания были оставлены на потом. На столе стояла большая миска, прикрытая полотенцем. По столу шел жирный черный таракан. Ременюк немедленно изловил насекомое и запихнул его в спичечную коробочку.
Под полотенцем обнаружилась каша. Пшенная, со шкварками.
Ременюк уставился на прогрессоров, будто не видел никогда, как люди кашу едят. И это Паше категорически не нравилось. Маленький гаденыш о чем-то догадывался. Или это воображение разыгралось после вчерашнего?
- Интересна обувка, - гаденыш шмыгнул носом, - где такую взял?
Приехали. Эти даже в тюрьму не посадят! Ну почему так не везет! Если с автоматами как-то прокатило, то как объяснить кроссовки?
Лось чихнул. Ходят тут всякие жертвы ОРЗ!
- Американские. С рук у дедка на станции купил, там еще стрелочник висел на вывеске.
- А чего ж дедок не носил? - поганец не отставал.
- Велики были.
Ременюк чихнул еще раз, за компанию..
- И штаны американские, и ботинки американские. Может ты шпион ихний?
- А чего б я пошел стрелять этих вчерашних придурков? Они еще и блохастые. Шпион зря не рискует.
- А ты над огнем потруси.
- Я пойду?- Лось выскочил за дверь. Паша выпил четвертую кружку воды и последовал за ним. Необходимо было поговорить. И серьезно. Укромное место нашлось далеко не сразу - то кто-то спросит, а чего это вы у меня под окном делаете? то ребенок закурить попросит - Лось возмутился до глубины души - у не-го еще зубы молочные не сменились, а уже курит!, то Манька с привязи сорвалась. И какой же придурок придумал эту поговорку про бодливую корову? У Маньки рога были просто загляденье, и паскудный характер прилагался. А с виду такая безобидная рыженькая корова, прям как в мультике. И, к тому же, у нее хозяйка - попадья! Но Маньку общими усилиями успокоили, накинув мешок на голову, попадья куда-то ушла под ручку с Якименко, и за ее хатой были непроходимые заросли малины. Рай для конспираторов! - У нас проблемы, - заявил Паша. - Наконец-то понял! - Лось пытался свернуть самокрутку. Не получалось. - Мы уже вля-пались по уши! К белым мы уже пойти не можем, красным помогать - я не коммунист. - И мы не можем попасть обратно. Портал после ящиков искрить начал. Я поэтому и предложил лезть одновременно. Лось ничего не ответил. Просто сворачивал самокрутку из листка календаря за прошлый год. На листке было написано "Тезоименитство Е" .
Глава вторая
Паша уже ничего не понимал. Ситуация из малоприятной превратилась в тошнотворную - ну разругался с товарищем, ну ушел, взяв себе в дорогу кусок сыра, ну заблудился - степь же плоская, одинаковая. Ну нашел каких-то белогвардейцев. На свою голову. Сиди теперь в сарае, под охраной, в компании не пойми кого. Хотя компания из него никакая. Лежит себе, не шевелится Может он вообще мертвый? Паша на всякий случай отодвинулся подальше. Знать бы еще, кто это. Хотя если этот кто-то мертвый, то ему хорошо. А вот что с ним самим будет? Откуда он знает численность махновцев? Он же их не считал. Товарищ по несчастью зашевелился.
- Комиссар? - Нет-нет, - Паша отодвинулся еще дальше, хоть сокамерник так и лежал ничком. - Шкода. Дверь сарая открылась без скрипа. На пороге стоял юнкер в сопровождении двух солдат. - Надумала, сучка? Паша опешил. Юнкер тоже, при этом покраснев по уши. Один из солдат заулыбался, второй деловито пнул сокамерника. Тот, по-прежнему, не поднимая головы, также спокойно продолжал разговор. - Не хочется девкой умирать, правда? На этот раз сокамерник получил гораздо сильнее, по селезенке. Или печени? Что у человека слева? Юнкер соизволила обратить внимание на бывшего студента. - Я ничего и никого не знаю, - даже не соврал Паша. - Как жаль, что мой дядя не может выполнять свои обязанности. Он умеет развязывать языки. - Уже сдох от гангрены? - напомнил о себе сокамерник. - Не дождешься! - пискнула юнкер. - Дождусь. Видела, как от гангрены подыхают? Быстро. К вечеру протянет ноги. - Ты будешь подыхать медленно, мразь махновская, очень медленно. Сокамерник рассмеялся.
- Очередная анархическая гнида. Студентик-нигилист, который хочет изменить мир. - Сборище идиотов, - Паша понимал, что его будут бить. Ногами. Или прикладами. Но шансов выжить у него уже не было. Оказывается, искры из глаз летят - это не метафора, и это еще и больно. По почкам-то зачем? А еще погоны нацепили! Дальнейшее Паша чувствовать перестал, потому что второй раз в жизни упал в обморок.. - Очухался, - голос был незнакомый. Да еще и темно, ничерта не видно. Сокамерник. Рядом сидит. - И питание здесь не предусмотрено. Сокамерник фыркнул. - Их благородие сдохло. Мучительно. - Пуля в брюхо? - Откушенный палец. Паша решил, что не будет расспрашивать. Тоже мне, доктор Лектер нашелся.
Шансов сбежать не было - и сарай крепкий, и закрыт основательно, и охранник стоит. Курит. Оставалось только спать и ждать. И надеяться, что расстреляют, а не посадят на кол, к примеру. Сокамерник уже храпел. Утро напомнило о себе диким голодом и другими некуртуазными желаниями. Паша окончательно разочаровался в идеалах белогвардейцев. Сокамерник на тыканье пальцем не отреагировал. Ну хоть теплый, и то хорошо. Бывший студент с тоской вспоминал те славные дни, когда самым страшным кошмаром была сессия. Он бы сейчас съел даже плюшку из буфета. Мерзкое полусырое тесто, неизменная подгорелость дна, изюмина как украшение. И Спрайт! Целый литр этой сладкой пакости. Слышались мирные звуки - куры кудахчут, собака гавкает, женщины разговаривают. Колокол звонит. Чего бы это. Часы испортились в момент перехода и показывали 98:00. Разговаривать с часовым тоже было бесполезно - он попросту не отвечал. Интересно, как там Лось? Охмуряет местных девушек? Ест галушки? А откуда собственно, взялся сокамерник? Паша плохо помнил тех, но этого он раньше не видел. Значит, здесь есть еще какие-то махновцы. Знать бы еще, где ж они...
Время тянется ... Сколько уже можно ждать? Скрипит колодец. Ворот бы смазать. Стреляют, рядом. Паша на всякий случай лег на пол. Может, кто по пьяни или по вороне палит, а может и... Да в селе уже бой идет! Кто ж это рыцарям белого дела шкурку подпортил? Кони ржут, гранаты рвутся, выстрелы гремят, а дверь не вышибить. Хоть бы сарай не подпалили. О, уже перестали. По двери колотят. Бедный мой мочевой пузырь, как бы не лопнул.
Свет резанул по глазам. - Вылазьте, хто живой! - красноармеец, что ли? Гранатами обвешанный, шинель до пяток, полоски синие нашиты. Еще этого не хватало. Но Пашу сейчас заботил только сортир. А потом уже что хотите, то и делайте. На улице валялись трупы в погонах и чья-то кошка гадила под забором. На доме старосты уже трепыхался красный флаг. Просто красное полотнище, ни рисунков, ни лозунгов. Да и с формой у красноармейцев были проблемы. Шинель с полосками была только у одного, а остальные были кто в чем. Паша присмотрелся повнимательнее. Шинель - шинелью, а вот звезд пятиконечных ни на одном не было. Шестиконечная - была, на рукаве у одного жирдяя нашита. Пыхтит себе, идет вперевалочку. Тоже приспичило. Бывшего студента никто расстреливать не собирался. - Ану иди сюда! - Боже. Накаркал! Ну хоть отлил как следует. Сидит на крыльце командир, или кто он там? Смотрит недобро, улыбается криво. - Комиссар? - Нет,- Паша уже ничего не боялся. - Коммунист? - Нет. - А кто? - командир заинтересовался, смотрит глазами зелеными. - Никто. Студент я. - Не медик? - Нет. Инженер-недоучка, - и как такому объяснить, что я программист?
Из сарая давешний красноармеец выволок на закорках сокамерника. Командир поднялся, открыл дверь в дом. - Гвоздев! Аккуратнее неси, не мешок ведь! Гвоздев матюкнулся сквозь зубы. В хате было довольно чисто, на лавке сидела бабка и вязала какую-то кишкообразную вещь из серых ниток. - У меня свечка есть, как раз для покойника! Гвоздев непечатно предложил, куда именно бабка может засунуть себе вышеупомянутую свечку. Бабка в долгу не осталась. Командир согнал с лавки обоих и принялся ощупывать сокамерника. Делал он это весьма умело. - А он кто?- Паша надеялся на какую-нибудь диетическую пищу, например, мисочку лапши для своего желудка. Но от оскорбленной бабки он смог добиться только странного слова "анциболот". - Фершал, - Гвоздев деятельно шарил по кухне и уже обнаружил: банку смальца, венок из чеснока с перцем под потолком и местный хлеб-паляныцю. Паша только облизнулся. Непонятный командир немедленно припахал Гвоздева к поиску самогонки, а бывшего студента - ставить чайник. Бабка, оценив урон припасов, разразилась новой тирадой по поводу бандитов и совести. Полбанки смальца, за раз. Крепкий у товарища красноармейца желудок!
Бабка продолжала вопить, спички премерзко воняли, Гвоздев что-то разбил, судя по ругани из подвала. Паша плюнул и решил посмотреть, что там с сокамерником. Сокамерник жадно хлебал воду, давясь и кашляя. Гвоздев вылез наполовину. - Ты смотри! Не сдох! - Что грохнул? - командир отобрал у жертвы белогвардейцев кружку, хоть тот и не хотел отдавать. - Помидоры. В них мышка заквасилась. - Мясо, - сокамерник облизнулся. Гвоздева перекосило. - Тьху! Палий, ты з глузду зьихав? - Не знаю. Гвоздев нырнул обратно в подвал. Командир вернулся с полной кружкой воды. - На, только не залпом. Я твою блевотину убирать не буду.
- Нету здесь самогонки! - доложил Гвоздев, чем-то чавкая, - капуста только. - Нету самогона, нету, на похоронах капитана Зеленцова весь выпили, - злорадно доложи-ла бабка. - И от чего ж он скончался?- командир просто млел от таких новостей. Так повезло! - Вот этого бандита допрашивал! - бабка ткнула пальцем в никого не трогающего махновца, - а тот его и укусил, палец указательный откусил, с ногтем который. От у него и прикинулось. Сутки, сердешный промучался. Палий зыркнул на бабку. Кому заражение крови, а кому и два ребра сломали, когда били. - И за постой мне даже заплатил,- бабка предавалась воспоминаниям о покойной контре, не обращая внимания на слушателей. - Ага. Керенками, - неугомонный Гвоздев вытащил из-за иконы пучок банкнот. Бабка потеряла дар речи и несколько секунд хлопала глазами. - Зато ихний племянник со мной всегда здоровался! - То не племянник, то племянница. Постриглась да форму нацепила, - мечтательно заметил Палий. - От молодежь пошла! Разве ж так можно! От я в ее годы! - Тю, та что тут такого? Ну в штанах, ну стриженая, так это удобно, меньше воши будут жрать, - Гвоздев с наслаждением почесался, - только ж погоны нацепила. Дура. - Красивая, правда. Ох и красивая. - Но дура. Умный человек погоны не нацепит. - Умный человек и до большевиков не пойдет, а ты в разговорах красуешься, пристрелить ненароком могут. - Ну не падлюка? - Гвоздев развел руками.- Пять минут назад подыхал, а теперь вякает себе как ни в чем не бывало.
Палий не ответил. Но Паша бы на месте Гвоздева куда-нибудь спрятался. Желательно на Ямайке. И следовало уточнить одну вещь, хоть она и казалась очевидной. - А какому политическому направлению я обязан жизнью? - Я - эсер, вся эта вшивая орда - махновцы. Или были ими вчера. Гвоздев вот большевик. - Меня исключили! За таинственное исчезновение партийной кассы аж до германской войны. И от Жлобы я сам ушел. Руками махать мастер,- Гвоздев поймал очередную вошь и давил насекомое с чувством, медленно и аккуратно. Эсер зевнул. - И кассу ты, конечно же, не брал. - Там хватило Лолочке на чулки и на мороженое. Палий фыркнул. Паше было глубоко начихать на кассу, но вот голод никуда не делся. Им-то хорошо, наелись всякого, жирного, да острого, а гастрит этого не любит. Бывший студент тяжело вздохнул и решил погулять по деревне. У кузницы стояли разномастные лошади под присмотром знакомого жирдяя. Кузнец трудился над правым задним копытом пятнистой лошаденки, снимая подкову. Жирдяй сокрушался по поводу захромавшего животного. Паша предусмотрительно обошел коновязь по широкой дуге. О, вот на окне мисочка с варениками стоит. Может, поделятся? Паша постучал в ворота.
Ворота открылись сами. Сразу за ними сидела здоровенная черная собака. И вид у нее был голодный. Паша икнул. Собака смотрела немигающим взглядом. Из дома раздался противный детский голос: - Самогона нет! Юхима - тоже! - А куда он делся? - Та за мануфактурой поехал. - А кто-то из взрослых дома есть? - Та сказано вже - Юхим за мануфактурой поехал. - А почем вареники? - Керенки можешь запхнуть себе в задницу. Паша порылся в карманах. Десять копеек, ключ, чеки из магазина, бумажные носовые платочки с запахом мяты. - Нету денег - давай пиджак. Якраз на Юхима будет. Бывший студент наконец-то догадался посмотреть на окошко. Из него торчало дуло. Собака зевнула во всю пасть. Есть хотелось нечеловечески. - Вареники хорошие, с сыром. - Так тут собака, я пройти не могу, - голод победил. А пиджак можно новый достать. - Бандит! Домой! - собака лениво побрела к будке в глубине двора. Через три минуты Паша остался без пиджака, зато с целой миской вареников с творогом, да еще и сметаной политых. И ложку дали. Но в дом его все равно не пустили. А ночевать пришлось в доме у старосты. На печке. Под полушубком. В полушубке жили блохи.
- Вставай, студент! - голос был полузнакомый. За окном было темно. - Мне к третьей паре. Полушубок был бесцеремонно сдернут на пол. - Ну зачем? Паша открыл оба глаза. Керосинка светила еле-еле. - Который час? Бессовестный человек почесался, судя по звукам. - Пять утра. Паша искренне не понимал, как можно вставать в такую рань. Но с кухни уже тянуло чем-то жареным. Чем-то жареным оказалась яичница. По столу деловито бегали тараканы, черные, блестящие, толстые. Бабка резала хлеб. На вкус прогрессора, яичница была недосоленной, а хлеб - липковатым. Но вполне приличный завтрак. Чая и кофе у бабки тоже не водилось. Компот-узвар - был. Гадость кислая. Село не собиралось спать: по улице сновали люди, пастух с обрезом за плечами гнал стадо коров, вразнобой кукарекали петухи. Бывший студент изрядно замерз. Хорошо махновцу - в кожанке. До переноса Паша при встрече с таким человеком на улице обошел бы его десятой дорогой. Бандит, как есть бандит: рожа небритая, нос сломанный, лохмы черные, нечесаные. И одет черти-как: кожанка с брюками в полосочку не сочетается. И сапоги со шпорами, при ходьбе звякают. Наконец-то нужная хата. Во дворе хмырюга с хозяйкой ругается - и борщ ему кислый, и борща этого мало, и пересоленный он вдобавок. - Демченко! Дай хлопцу амуницию! Хмырь обернулся. Милый Боже, ну и рожа! Мало того, что рябой, так еще и одноглазый. - Вот этому? Он хоть стрелять умеет? - Умею, - пискнул Паша. - По макитрам спьяну? Ты где его взял? Ни зброи, ни одежины нормальной. - Так потому к тебе и привел. Демченко, тихо, но разборчиво матюкаясь на тему тупых байстрюков и жидомасонов, пошел в хату. Палий последовал за ним. - Шо стал? Тебе отдельное приглашение нужно? На серебряной бумажке? Паша только вздохнул и шмыгнул за ними.
Хата была завалена барахлом из махновских запасов. В узле деловито копались три женщины и маленький мальчик с латкой на штанах. Демченко критически осмотрел вываленное на лавку - полушубок в пятнах, с тремя дырами в спине, брюки-галифе, с дырой на правом колене, френч с погонами ,хороший френч, но без пуговиц, богатырка, с дырой как раз по центру синей звезды и ошметками мозгов вокруг нее. Бывший студент позеленел. Демченко выудил из узла почти что не грязную шинель с малиновыми погонами, швырнул Паше. - Ану примерь! Пaша чуть не выронил обновку. Всего одна дырочка. Напротив сердца. Не повезло белогвардейцу. Прогрессор тяжело вздохнул, одел шинель, застегнул пуговицы. - Ну прям дроздовец. Може, к стенке поставим? - Та не, повесить проще. Тут груша хорошая, высокая, ветвистая, - Палий улыбался во весь рот.
У Паши подкосились ноги. - Эй, эй, шуток не понимаешь? Барышня кисейная. - А вот погоны спороть надо. Я от Гвоздева каждый раз шарахаюсь, рука до нагана тянется. Погоны, по мнению прогрессора, были очень даже красивые. Наверное, прежний владелец шинели ими гордился. Но оторвали их в две минуты. Демченко отогнал дитятко от другого узла. Из него выпирали какие-то углы. А после развязывания веревочек стало понятно - три винтовки, штук шесть револьверов и пистолетов, три коробки патронов. - Дядьку, дайте ливорверта! - Ремня я тебе дам! Брысь отсюда! - Чи вам жалко? - Жалко! И патронов мало! Паша посмотрел на ассортимент. Негусто. Вот этот револьвер симпатично выглядит, вороненый такой. - Можно? - Ну точно барышня кисейная. Палий, где ты его взял? - Да нигде я его не брал! Сначала он на меня свалился, когда контра в сарай запхнула, потом извинялся. - Я не шпион, я сначала сбежал от красных, а дальше вы и сами знаете.- Паша похолодел. - Отсидеться вздумал? - Демченко смотрел с тупым интересом, как Барсик на холодильник. Прогрессор обреченно кивнул. - Ничего, привыкнешь. Иди отсюда уже, не морочь мне голову. И наган не потеряй! На улице уже немного рассвело. Паша шагал за махновцем, периодически гладя наган в кобуре. Жизнь определенно налаживалась. Возле кузницы Гвоздев и жирдяй с помощью отвертки и растакой матери пытались чинить трофейный пулемет.
О, вот и знакомая хата. А обед будет ой нескоро. Палий зашел в сарай, вышел оттуда с кучей вещей в руках, ткнул в руки Паше, вернулся в сарай. Седло, и какая-то тряпка. Махновец вышел из сарая с конем в поводу. И это животное не выглядело дружелюбным. Здоровенная тварь, косящая глазом на человека. Палий сел на крыльце, неестественно выпрямившись. Конь стоял посреди двора, шевеля ушами. - Чего вырячився? Твоя теперь коняка. Звать - Валенок. Седлай да едь. Паша никогда особо не мечтал о собственной лошади. Мерин к закидыванию седла на спину отнесся спокойно. Сколько ж тут ремней! Ага, вот эти надо бы затянуть. Ух ты, получилась оседланная лошадь! Тряпочку на седло постелим, а то на таком твердом сидеть неохота. Как бы на лошадь сесть? Вот это вроде стремя, в него бы ногу запихнуть, только какую? Левую, что ли? О, залез! - А как с места сдвинуть? - Да каблуками в брюхо пни, он и пойдет. Валенок фыркнул. И действительно пошел. Медленно так. А трясет как! Хорошо, что тряпочку постелил, а то бы весь зад о седло отбил. - Стоять! Ты что делаешь, уголовник?! - Паша опешил. Похоже, это к нему обращались. - Ану спешивайся. Бывший студент с великим трудом слез. Ноги болели невообразимо. Махновец смотрел на него как-то странно. - Расседлывай. Паша мелкими шагами приблизился к мерину. Тот стоял себе посреди двора. Расстегнул подпруги, потянул седло на себя. Тряпочка шлепнулась под ноги. - Потник поднял. - Чего? - Потник поднял. Он у тебя под ногами лежит. Вытряхни хорошо, - Палий встал, подошел к мерину, почесал ему шею, провел ладонью по спине. - Стели потник на спину, и чтоб ровно лежал! - Кому? Махновец расхохотался. Паша, борясь с желанием дать ему в ухо, принялся седлать мерина заново. Валенок перенес это стоически. К обеду несчастный прогрессор научился чесать коню шею и класть потник под седло, был не один раз обруган нецензурными словами и понял, почему кавалеристы ходят враскоряку.
От жестокой смерти Пашу спас командир, решив проверить, а умеет ли новичок стрелять. На этот раз прогрессор так не опозорился, всего-то попал в банку из-под тушенки один раз на бегу и один раз стоя, три раза в забор, напугал Гвоздева и случайно убил собаку. Эсер плюнул, посмотрел на дыры в заборе и трупик Жучки, развел руками. - Инженер на мою голову! Поедешь с Демченко, в обозе. Все равно пулемета у нас пока нет. - Не починили? - Нет. Да и патронов под него у нас нет. Все люди как люди, а их благородие Зеленцов пользовался французским пулеметом. Отсыпается отряд, коней перековывает, оружие чинит, самогон местный истребляет. Ну и девок портит, куда без этого? Хоть бы кузнец не узнал, кто к его дочке через окошко вторую ночь подряд лазит. А что Рябко при виде Гвоздева хвостом вилять начинает, аж будка трясется, так мало ли что? Ну любит человек собак, вот пес до него и ластится.
И никакого тебе культурного отдыха. Разве что байки фельдшерские слушать - как бабка утюгом радикулит лечила, ожог третьей степени заработала на пояснице, да как один дурень отлил на собаку, а она ему жизненно важный орган откусила под корень, от чего дурень и скончался в жутких муках. Или как у фельдшера была банка с заспиртованным бычьим цепнем, которого он назвал "Пантелей Терентьич" и пугал им молодое поколение, приучая его мыть руки хотя бы раз в день. Очень интеллектуальное времяпровождение! Но это лучше верховой езды на порядок. Оказывается, Паша неправильно сидел в седле. А корректировать его осанку Палий взялся нагайкой. Ну нету мозгов у человека, нету! Бить-то зачем? И еще так удивился, когда ему это сказали. Зачем-то по посуде на заборе нагайкой шарахнул, от мисок только осколки полетели. Интересно, как там Лось? Тоже зад о седло отбивает? Или висит, вокруг своей оси крутится? Местные говорят, что тут какой-то Терентьев гуляет. И на махновцев у него большой зуб. Ой-ой. А пулемета нету. А жить хочется. А еще про какого-то Ворона говорят. А кто тот Ворон, этого никто не знает. Одни говорят, что он офицер, и за царя любого убьет, другие - что большевик аж из Москвы, и в отряде у него пятьсот человек и сто пулеметов. А еще говорят, что в степи огоньки горят да ночью бой слышен - кони ржут, люди орут, сабли звенят. И если на те огоньки пойти, то пропадешь.
Отряд медленно тащился по степи под частым весенним дождиком. Холодным таким дождиком. Обоз уже два раза застревал. Хотя какой там обоз - одна телега с барахлом и тентом. Как в деревне стояли - ни дождиночки, хоть на крыше загорай. Как вышли - хоть выжимай повстанца вместе со штанами. Ну не паскудство? Так и воспаление легких заполучить недолго. В обозе на голову не капает? В обозе Демченко. И лучше вымокнуть, чем его слушать. Тупое сельское быдло, по мнению очередного новобранца, гимназиста Митеньки. В этом Паша был с гимназистом полностью солидарен. Гимназист проводил там подзатянувшиеся каникулы. Родители рассудили, что в сельской местности их чадо совершенно точно ни во что не вступит. Держи карман шире! Теперь сынок, верхом на кобыле Варьке, с браунингом в кармане гимназической шинели сеет анархию. Если б он это молча делал, цены б ему не было. Можно подумать, кого-нибудь интересуют его оценки по латыни! Да и то, пока боя нет - пусть трепется. Паша поглубже натянул трофейную фуражку без знаков различия на уши, ускорил Валенка пинками под сытое гнедое брюхо и перебрался поближе к вшивой орде, рубакам отрядным. Там шла оживленная дискуссия на тему, куда же делся от такой шмат сала для кулеша и кто конкретно его схарчил. Коган отрицал на всю степь, мотивируя это тем, что он сало не ел! Вообще! Никогда! Ему вера не позволяет! И он действительно сало не уважал и свиней резать не помогал. И даже кровянку не ел. Палий бы мог, и еще как, но у него было алиби в форме разведки на три версты вперед. Гвоздев? Гвоздев ничего не жрал с прошлого вечера и с ужасом ожидал ближайшего привала. Да что ж это за жизнь такая? Да не делал он ничего с теми зубами, чтоб они так болели! А командир уже в сумке своей роется, щипцы ищет. "То не больно, только глазки лопнут", - приговаривает. Если не эти трое, то у кого ж еще наглости хватило? - Это не я, - на всякий случай сказал Паша. - Тоже отпадает. Он жирное не жрет. Командир поежился, дождь в очередной раз попал ему за шиворот. - А кто? Вопрос остался без ответа - к отряду приближался черный, мокрый и очень злой всадник.
- Хутор. Жилой. Интересный там тын. - А что там такого интересного? - Митенька, плюя на права и обязанности, подъехал ближе. Черныш немедленно заинтересовался кобылой. - Головы, - Палий с трудом удерживал коня на месте. Митенька сначала не понял. - Ворон, - командир удачно вклинился между животными и показал гимназисту кулак. - Двадцать сабель, три винтовки, - Коган нежно погладил лимонку на поясе. Казалось бы, такой приличный человек, а тут начинается эта никому не нужная война и всем понятно, для чего именно у старого Ицхака родился сын. Гранату метать - это ж целая наука. А вот у жирного, никого не трогающего рабочего - это врожденное умение. Так что плюнул Коган на кисти малярные, да и пошел куда глаза глядят. В Черную Гвардию пришел, а там закрутилось да завертелось.
Глава третья
Беда пришла с неожиданной стороны. Якименко умел читать. Ну что в этом плохого? Вот и прочитал. Клеймо на автомате. "Тула". Ирландский-ирландский город, правда? Лось очень надеялся, что проклятущему матросу не придет в голову какой-то экзотический способ казни. Вот и помогай людям. Крысюк тоже хорош - под прицелом держит. Я ж тебя до твоей же хаты волок, сволочь! Ну хоть не бьет, и на том спасибо. - Я тебе говорю, что это красный шпион. - А что он тогда делает здесь? - Шпионит, - Якименко для убедительности врезал означенному шпиону прикладом. - По-моему, он сдох. -По-моему, нет, - Крысюк окатил невезучего прогрессора водой. Лежать на земле было холодно. А вставать не хотелось. Пускай уже стреляют или что там они придумали. - Все шпионы ищут, где начальство, шифры или деньги. Где тут начальство? - А это что? - Якименко потряс автоматом. - Оружие. Стреляет. Хорошо стреляет. Тут такого десять ящиков. - Сколько он тебе заплатил? Крысюк молча перевел револьвер на товарища. Лось наблюдал за всем этим безобразием. Шанс сбежать! Но это только в глупых книжонках избитый герой повергает врагов хитрым приемом легко и непринужденно. Тут на четвереньки встать невозможно. Да и куда бежать? - Денис, ты придурок, прости господи, - Левченко. А тебя-то кто сюда звал? Ты ж в дозоре стоял. А имечко у Якименко ему подходящее. Лось встречал в жизни двух Денисов, и оба были придурки высочайшей пробы. - Что у нас есть против него? Автомат? Штаны и туфли? У него нет ничего, что бы указывало на его принадлежность к большевикам. У него вообще ничего нет, кроме одежды. И в Москве так не ходят. И в Париже так не ходят. - Много ты про Париж знаешь! - Якименко жалел о том, что не пристрелил эту легавую гадину в семнадцатом. - У меня там сестра живет. Двоюродная. Открытки присылает. За француза замуж вышла. Но вернемся к подследственному. Руки у него слишком нежные и белые для пролетариата, загара никакого нет. Обеспеченный горожанин, судя по манере речи. Похоже, действительно студент. - Студент, студент, - Лось чуточку отдышался. Крысюк слушал внимательно, но матроса под прицелом держал. - А на кого учишься? - бывший урядник говорил ласково, а вот глядел недобро. Лось понял, что тут его и застрелят. В безымянной степи, непонятно где и непонятно когда. - На бухгалтера. - Хорошо, -Левченко неожиданно цапнул прогрессора за ухо, запрокинул голову назад, - кто главный большевик? Вот этого Лось не знал. И ляпнул первое, что в голову пришло. - Щорс. Левченко разжал пальцы. Матрос прыснул. Крысюк повертел пальцем у виска, сунул наган в кобуру. Похоже, расстрел шпиона откладывался. - Я тебе казав, что не шпион? - Крысюк глядел победителем. - То есть мы имеем непонятного человека, с непонятным оружием, с плохим зрением, не знающего элементарных вещей, - Левченко задумался. - А еще мы имеем пропажу котла вместе с Ременюком. В чем обед варить? Я жратоньки хочу. - Село, что с него взять. Тут перед носом ходячая загадка, а он про обед думает. Лось попытался сесть. Сама мысль про обед вызвала у него тошноту. Психопат черноморский, накинулся с кулаками, еще и прикладом по спине добавил. Вот сам теперь обед и вари, и костер тоже сам разводи, хрен я тебе дам, а не зажигалку. И Ременюка тоже сам ищи. А действительно, где он? Сколько можно котел драить? Вчера ничего не подгорело, хлопцы кулеш выскребли только так, он что, утопился? Жалко же человека. Левченко отвлекся от решения загадки - вот и наш поганец. Без котла. И кому надо ремня хорошего? - Красные, - Ременюк сполз с седла. Крысюк сплюнул.
Кружат вороны над степью, чуют поживу. Полторы сотни у Терентьева было, все бойцы добрые, гидру контрреволюции только так рубят. Хоть и с потерями, а и пулемет отбили, и ящики какие-то. В одном - винтовки странные, во втором - патроны до них, а в остальных восьми - хлам железный, болты да гайки. Вот те раз. И стоило за них так держаться? Хотя куда с одним пулеметом уйдешь в степи? Вот и жрут их теперь волки. И невесело чего-то Терентьеву. Да еще и дождь зарядил. Холодно. И больно. И мокро. И давит. Незадачливый прогрессор открыл глаза. Лучше бы он этого не делал. Дождь идет, нога болит, и под мертвяком лежишь. Рукой ему во внутренности влез. С третьей попытки Лось все-таки вылез из-под бедолаги и оглядел поле боя. Хлопцы, за что вас так? Может, кто-то еще в живых остался? Бывший студент не рискнул встать на ноги, пополз на четвереньках. Хоть не в одиночку на тот свет ушли, красноармейцы тоже лежат. Ой, дергается один. Лось вытащил у незнакомого мертвеца нож из-за голенища, неумело всадил еще живому врагу в шею, рванул на себя. Помер. А не надо было махновцев трогать!
Вот и Ременюк. Верней, то, что от него осталось. Бедный маленький гаденыш. Кто-то изрубленный, понять нельзя. Левченко-урядник, хромая зараза. Хорошо стрелял, троих уложил, на четвертом сам пулю словил. Якименко. Тельняшка точно его, а голова до зубов разрублена. Повезло мужику, не мучился. Никодимов. Лучше б ты и дальше в депо работал, а то опять в кишки вляпался. Неудачливый прогрессор вытер руку о чью-то гимнастерку. Ни тачанки, ни автоматов. И шансов тоже нет. Если б лошадь какая-нибудь бродила... . На плечо бывшему студенту легла чья-то рука. Лось бы подскочил на метр вверх, если бы для такого остались силы. Зомби ведь не бывает, правда? Всего-навсего Крысюк. Мокрый, злой. Перемазанный кровью. Лось на всякий случай перекрестился. Левой рукой и не в ту сторону. Махновец никуда не делся. - Хто ще? Лось только рукой махнул. Собственная кровь мерзко хлюпала в кроссовке. Надо бы перевязаться чем-нибудь. Футболкой, что ли? Неделю не менял, как бы чего не подцепить. И почему мы аптечку не взяли? Лось быстро отхватил от более-менее сухой футболки широкую полосу, хороший нож попался, острый, обмотал вокруг голени. На первое время сойдет. Крысюк стоял рядом, опустив голову. - Идти можешь ? - махновец протянул руку, помог встать с земли. Стоять было больно. - Попробую, - бывший студент шагнул. Потом сделал второй шаг. На третьем шаге многострадальная правая нога подвернулась и Лось свалился в ближайшую лужу. Крысюк задумчиво матюкнулся, выловил товарища, поставил на ноги. - Держись за меня. И молись, чтоб у моей кумы не спалили хату. - А если там красные? Крысюк вместо ответа сунул прогрессору под нос наган.
Трава. Лужи. Земля. Доходился. На ногу вообще ступить нельзя. Лужи передвигаются - одна ближе стала, другая дальше. Чей-то сапог, тоже передвигается. Знал бы - ни за что бы не согласился! Прогрессор чуть повернул голову. Все понятно. Крысюк его несет каким-то диким методом. Темнеет уже, как бы волки не напали. С них станется, они в войну всегда плодятся. Будет им сытный ужин. Лось неожиданно шмякнулся на землю. Уже и хату видать, большую такую. Крысюк достал наган, тряхнул головой, медленно пошел к хате. Вот и смерть наша пришла. Горло бы вспороть, да нож потерял. Он что, возвращается? Да, точно обратно идет. - Кума шинель нацепила, - махновец закинул нехуденького прогрессора на плечи, - чуть ее не стрельнул. В хате было тепло. И никто никого не волочил. Жизнь почти прекрасна. Да еще и самогонки дали, целую кружку. Сразу легче стало. Бывший студент думал так ровно до того момента, пока кума не занялась обработкой раны. Во-первых, он остался без штанов, потому что Крысюк невовремя вспомнил, что одежду с пострадавшей конечности срезают, а не снимают. Во-вторых, в дело пошла якась там септика, то есть плеснуть в рану той же самогонки, сколько не жалко, где-то с кружку. После этого горе-хирурги сообразили заткнуть пациента полотенцем, а на чердаке что-то упало.
Лось в полусознательном состоянии грелся под одеялом, лениво прислушиваясь к разговору. - Ну и где твои антихристы? Крысюк дожевал гречку, выскреб казанок ложкой. - Анархисты. - И где ж они? Попрятались, штаны стирают? - А твои благородия только и могут, что старух вешать. От пекаря пьяного сбежали. - Так у него ж бойцов сотня! - Уже меньше,- Крысюк осклабился. - А куда ж твои бандиты делись? Что ж ты один пришел? Кто ж у меня последние деньги заберет? Хату спалит? Дочку застрелит? - Да кто хочешь, тот и сделает. Выбирай - тебе в погонах чи с звездой? - И де твой батька? - Если ты про моего, то он утопился. Лет двадцать назад, бо пьяный был в дугу. - От придет генерал Деникин, он тебе припомнит - помещика, офицеров, и Махно твоего тоже поймает да на площади повесит. - Это Махно в твоего мужа гранату кинул? Только фотография и осталась. Это Махно на весь свет позорился, что его жинка с селюком спит, а он свечки держит? А коврик у тебя тоже не купленный. И стулья. Так что рядком висеть будем, если что. Крысюк потянулся, разомлев от сытной еды. Хоть переночую в тепле. А дальше - как карта ляжет. Пулемет бы отбить обратно. И тачанку. За тачанку тесть прибьет, если его самого никто еще не повесил. Только вот как? Если б это были, скажем, белые, то можно было бы пойти до этого Терентьева, а потом дезертировать обратно. Белые отпадали сразу. Не для того Крысюк офицерье вешал, чтоб им же кланяться. Кума трещала, как агитатор. - Ворон, говоришь? И шо тот Ворон? Кума уронила вссе, что было у нее в руках - казанок, ложки, миску, хорошо, что хоть миска железная была. - Гнат, ты чего? - А до кого же мне еще? Ну головы рубит, ну и что? Насчет хромого - сбежал сюда пожрать, от кого - по ситуации. Он вообще-то кашевар, стреляет погано, видит так же, как стреляет. Безобидная тварючка. В пьяном виде спит, рук не распускает.
Крысюк зевнул. Стемнело окончательно, а керосинка у кумы на днях разбилась. Да и зачем лампу без дела жечь? Махновец стащил сапоги, влез на печку и отключился почти сразу же. Ему снился Троцкий, продающий кровянку. Утро выдалось препоганым - Лось проснулся от того, что кто-то меряет его веревочкой в длину. Хозяйская дочка, если точнее. И ее фразочка "якраз под капусту" радости не добавила. Да, ребенок маленький, шестилетний. Но кто ж из нее вырастет? Насколько бывший студент понимал, ребенку поручили что-то сделать с курами. С двора доносились вопли "стоять, контра!" Кажется, на обед планировался куриный супчик или что-то в этом роде. Нога болела. Даже в спокойном состоянии. Крысюк, зараза, куда-то ушел, и явно не за пряниками. Если верить хозяйской дочке, то вышеупомянутый махновец обещал оторвать Терентьеву все органы размножения, пожарить и накормить этой поджаркой бывшего владельца. Причем милый ребенок свободно употребил трехэтажный матерный загиб про отрывание. Неудачливый прогрессор закрыл глаза. Он бы душу продал за упаковку анальгина. Да и кушать хочется. А никого нету. Паук под потолком не в счет. А еда тут точно есть, или хоть вчера была. Гречка очень даже. Только вот еда на кухне, вода тоже на кухне, а добраться туда как? В голову прогрессору полезли воспоминания - как он в детстве читал "Мизери". А теперь сам в похожем положении. Даже хуже. Бывший студент попытался не паниковать и стал разглядывать обстановку. Пол деревянный, выскобленный, половички там с синенькой каймой. На стенке фотография висит - солдат какой-то средних лет возле пушки, руку на ствол положил. Наверное, муж хозяйки. Кто ж в него гранату бросил?
А жратоньки хочется. Лось аккуратно, стараясь не шевелить ногой лишний раз, сполз с лавки на пол. А вот на четвереньки встать - уже проблема. А кухня, оказывается, далековато. И зачем было слезать? Перед носом у студента пробежал маленький серенький мышонок. Не отвлекаемся, ползем. Примерно через неизвестно сколько очень медленного передвижения по полу, дверь приблизилась на расстояние вытянутой руки. Еще чуть-чуть - и можно будет перекусить. Если б еще нога не болела... Хозяйка хаты при виде такой картины поспешно поставила ведро воды на пол и отволокла прогрессора на лавку. На повязке проступила кровь. Лось, из уважения к женскому полу, попытался не материться. Получилось плохо. Да и тряпка для новой перевязки была подозрительно серой. Как бы гангрену не заполучить. Хорошо еще, что она в рану никакой гадости не пихает, вроде лука сырого, мелко нарезанного. А в самогонке хоть спирт есть. А у хозяйки очень красивая задница, Дженнифер Лопес бы обзавидовалась. Да еще и готовить умеет. И, кажется, вдова. С ребенком, правда, но вдова. Прогрессор икнул после обеда, вчерашней гречки с салом, и ужаснулся своим мыслям. Еще этого не хватало! Тут непонятно что на улице творится, а он про личную жизнь думает. Оружия в хате нет, к примеру. А хата небедная. Если ее еще никто не спалил, то значит она что-то такое делает, что выгодно всем воюющим сторонам. Шпионаж в стиле Мата Хари? Нет, фигура у нее замечательная, но это слишком рискованно. Тогда что? Во дворе кто-то разговаривал с хозяйкой. Все. Приехали! Хотя - люди добрые и недобрые, да она самогонщица! Бывший студент дорого бы дал за возможность увидеть покупателя. - Анна Петровна, а кто это был? - Бандит. - Нет, это понятно, а кто? Зеленый? Или еще какой-нибудь? - А я знаю? Заплатил вот, - кума показала горе-прогрессору обрывок золотой цепочки и три золотых коронки.
Митеньку тошнило за сараем уже пять минут. Уже насухую. Головы на плетне были очень даже настоящими. Наткнулся Ворон на продотряд, вот и украсил тын. А нечего у людей зерно отбирать! Да и голову срубить - то легкая смерть, ой легкая. В бывшей экономии немцев-колонистов кипела жизнь - хлопцы расслаблялись после удачного налета на продотряд. Самогонка лилась широкой реченькой - столы на улице, колбасы и сала завались! Ворон, в отличие от своих людей, был трезвым и злым. Впрочем, злым он был аж с войны с японцем. Два сына у крестьянина было. Ни один не пришел, и могил у них тоже не было. Снаряд в батарею попал. Эсер тоже злился. Все слухи оказались преувеличенными. Пятьдесят человек, сабли да винтовки. И Климов со своим клятым аккордеоном. Дюже противно у него выходит. И никакого пулемета. И как с таким войском выделять землю коммунистам? Да еще и Крысюк масла в огонь подлил - Терентьев командир умный, у него теперь пулемет есть, положит усех в пять минут. Ситуация была распрекрасная - командиры трезвые, хлопцы пьяные, немец Штосс, который в четырнадцатом году малость тронулся- когда мобилизацию объявили, подпалил себе хату и ломанулся в степь, на полицейских охотился, коноплю курит и другим отсыпает. Ну хоть гимназиста тошнить перестало. Студент Крысюка трясет. А тому уже без разницы, пока не проспится, то хоть ты его на куски режь, ничего не скажет. - А где все наши? - вид у Крысюка был потрепанный. Махновец аккуратно поставил кружку самогона на землю, развел руками. - Я не понял, где все наши? - Паша уже догадывался, но верилось с трудом. Ну живые сильные люди, ну не могут же их... - В раю сметану едят, - Крысюк был пьянее, чем казалось. Паша аккуратно взял пулеметчика за воротник, вздернул на ноги. - А автоматы тоже?- прошипел студент. Крысюк кивнул. Паша разжал руки. Хуже ситуации придумать было просто нельзя. - И Вадим тоже? - Хто?- Крысюк мало что соображал, но никакого Вадима он не знал. - Ну Лось, звали его так. - Живой был. Недавно. Вчера точно, - Крысюк, изрядно шатаясь, все же увел с ближайшего стола еще одну кружку самогона, ткнул в руки Паше, разлив при этом половину ему на шинель. - За помин души. Паша машинально заглотил самогон. Он не хотел. Действительно не хотел. Он же не знал, что так будет. Поверил художественной литературе.
Угробил безобидного человека, который только монстров компьютерных убивал. Студент потянулся за ближайшей закуской. Закуской оказалась чесночина. Тьху, дрянь какая. Паша понуро оглядел довольную пьяную толпу. Вот за этих он должен сражаться? Вот за этих, которые другого развлечения, кроме мордобоя, не видят? За этих разносчиков блох, вшей и другой мерзости? Он застрял во времени, где даже нет радио приличного! Вот за этих садистов? Продотрядовец глядел куда-то еще не выклеванным глазом. Хотя был один выход из ситуации. Радикальный. И раньше Паша о нем не задумывался. А сейчас - да почему нет? И наган есть, и сарай стоит. Паша полюбовался на мирно спящего под столом Крысюка и направился к сараю. Тощая свинья с надеждой посмотрела на входящего и заверещала. Громко, противно, самозабвенно. - Тебе девок мало? - Палий. Как ни странно, трезвый. Лыбится. Тупой звериной радостью. - Уйди. - Телихенция страдает? Телихенцию тошнит? Ты ще поплачь по бедным коммунистам. - Ублюдок. - Да. Паша слегка удивился. Что б это значило? - Застрелись, раз ты такое нежное. Увидел мертвяков, уже жить не можешь. - Мне, - прогрессор икнул, - продотрядовцы до задницы. Палий замолчал. Подошел к свинье, почесал ее за ухом.
- И зачем все это? Красные уничтожили отряд Якименко, вы, возможно, сможете за них отомстить, но все равно не сможете их победить. Махновец продолжал чесать блаженно хрюкающую свинью. - Хорошая тут самогонка, кто б говорил. До нее еще б кровянки. Вот был на свете один офицерик. Маленький, сопливенький, с биноклем. Он точно так же говорил. А потом застрелился. И спортил мне личную жизнь. Паша прикинул, как именно покойный офицерик мог это делать и покраснел по уши. - И вместо того, чтоб завалить сестру милосердия на сеновале, я как дурак, копал ему могилу. - И к чему это? Махновец не ответил, просто сунул под нос бывшему студенту его же наган. - А с какой стати ты мне указываешь? - Паше ситуация категорически не нравилась. Палий не вызывал у него никаких положительных эмоций. Во-первых, у него были и блохи, и вши. Во-вторых, он обладал патологической живучестью. С переломанными ребрами по селу шастать - это не каждому дано. В третьих, долговязый махновец был у командира отряда кем-то вроде адьютанта. - Бо ты - дурень. Хоть и студент, а все равно дурень. Малой еще воевать. Паша только вздохнул. А ведь прав этот бандит лохматый. Только ему уходить некуда. И улица не проложена, и дом не построен. Это местные - степняки, хрен их найдешь, если что. За мыслями Паша не заметил, как вышел из сарая. Навстречу попался шатающийся и плюющийся кровью Гвоздев. Вырвали-таки человеку два зуба сразу. Ну ему хоть не особо больно было, потому что напился повстанец перед этим в дугу. Или даже хуже. А зубы свои вырванные мне под нос совать зачем? Оба гнилые, даже неспециалисту видно. Убери, или сблюю. Это еще что за визг нечеловеческий? Тетка Палажка тоже про зубы вспомнила. Так она же трезвая, в отличие от некоторых. А зуб, судя по сопению командира, засел в десне на совесть. Ну зачем же Демченка пинать? Он молотобоец бывший, и не таких удержит. Митенька стоит, папиросу курит, на резиденцию Ворона поглядывает. Разочарован гимназист в атамане. Ничего демонического в нем нет, даже и клички какой. Ворон - то фамилия у него.
К вечеру командир заработал макитру глиняную, новую, с узором, шмат сала, кастрюлю новую, железную, и рогатку-куробойку, от одного маленького мальчика, который от большого ума колол прошлогодние орехи зубами. Утро выдалось отвратительно ярким, а птички премерзко щебетали. Отряд неспешно ехал в направлении деревни Лозняки, где, по словам местных жителей, квартировал удачливый Терентьев. Командир про атаку не говорил ничего конкретного, отделывался фразами "не спешим особо, до ночи успеем". Паша недоумевал. Гимназист трусил рядом и норовил заткнуть уши. Ну понятно, что у человека хорошее настроение, вот только слуха музыкального нет напрочь. Да и песня кошмарная, про Галю. - Интересно, а почему именно к ночи? - гимназист жаждал боя. А тут едь себе шагом, слушай ругань товарищей. Да и как-то домой тянет, к любимому креслу абрикосового цвета и Жюлю Верну. И не надо чистить чужих лошадей, выслушивать пакостные байки про жену раввина и цадика из Житомира, или там как прапорщик Сазонов попал в спираль Брено и сутки орал диким голосом. Или как генерал-губернатора Москвы бомбой разорвало, нога на крыше оказалась. Или как батальон австрияков вырезали... . Маменька такие разговоры не одобрила бы.
- Потому что кончается на "у" , - Демченко был не расположен к задушевной беседе. Гимназист взглянул на остальных. Угрюмые похмельные рожи. Гвоздев вот шапкой обзавелся, вместо своего шлема. Палий, байстрюк сельский, зубы скалит, о чем-то с Коганом говорит. Наверно, не про то, как краску разводить. И как такого земля носит? Или этот, который вчера пришел. Брр. И обычный же человек, на кухаркиного сына похож - такой же жилистый и волосы темные. Вот только кухаркин сын под Перемышлем остался, а Крысюк ходит себе по земле, людей убивает. И жену такую же взял - как она австрияка вареничками накормила, слушать тошно. Особая начинка в тех варениках - иголки патефонные, поломанные. Ну и мясо, чтоб вражина не догадался сразу. Идут кони разномастные, фыркают изредка, головами мотают. Молчат повстанцы. И пулемет у врага есть, и винтовки новые, дюже мощные, если Крысюк не брешет. Вот и приходится выкручиваться, на людей Ворона надеяться. Продотряды резать - дело нужное, кто б спорил, но молодые сильно у него хлопцы. Сопляки необстрелянные, если честно. С германцами не воевали, под артобстрел не попадали, от ероплана по балкам не прятались. А количество бойцов вроде как совпадает. А сам Ворон торчит у себя в экономии. Крысюк и Яковлев сначала матерились, потом стали совершенно неприлично ржать, аки кони. Ну прострел у атамана, да и постарше он этих поганцев будет, под шестьдесят уже Ворону. Вот доживете до его лет, сами будете самогоном растираться. Если доживете, конечно. А Яковлев - человек странный. Ушел добровольцем из гимназии на фронт в четырнадцатом году, предварительно прикарманив отцовский золотой портсигар. А вот на тебе - в санитарный поезд определили. Бинты стирать. И принял как-то горе-санитар на посту эфира, и видел он ужас великий, а какой - не рассказывал никому. Даже по пьяни. Даже белокурой Жози, которая свои услуги оценивала аж у целый рубль и стояла возле театра в Мариуполе. И письма ей Яковлев писал регулярно.
Это что еще за новости? Краснопузый разведку выслал? Яковлев привычно дернул плечом, сбрасывая винтовку в руки. Кроме трепетной любви ко всяким инструкциям и вере в то, что его дама сердца на самом деле - невинное, заблудшее создание, бывший санитар заслуженно считался снайпером. Один из красноармейцев мешком свалился на землю, второй оказался сообразительнее и рванул галопом к деревне. Яковлев выстрелил второй раз. Попал. Только не насмерть. Удержался, гаденыш. Командир тихо выматерился. А хороший ведь был план. Придется атаковать сейчас. Господи, хоть и нет тебя, пусть у них пулемет заклинит. Палий зажал повод в зубах, потянул шашку из ножен. Отряд рассыпался лавой, понесся без команды. О, а вот и вражина подоспел. С тачанкой трофейной. И винтовки тоже трофейные. Рубай в грязь! О, уже чья-то голова слетела. И автоматы в дело пошли - был махновец - нету махновца, аж из седла вышибло. О, кишочки летят - Коган пулеметчика гранатой успокоил. Нате вам сюрприз с фланга! Паша стрелял в белый свет, стараясь одновременно не упасть с лошади и не попасть в своих. Гимназиста не было видно. Пулемет замолчал. Демченко везучий человек, без лошади остался, из кольта по красным садит. А сопляки ничего держатся. Не бегут. Это ж кто кого так располовинил? Натурально до седла разрубил. Гвоздев дорогу прорубает. Буквально. За ним остальные рванули.
Наша берет! Они винтовки бросают! Даже трофейные не помогли. Их же уметь заряжать надо. А не так тех винтовок и много - на сотню - десять штук. Дюже сложные, жалуются люди. Один рожок не тем концом вставил. Намертво. Как - это науке неизвестно, но товарищ Мокроусов это сделал. Стоит теперь, ушами шевелит. По желанию. И так жалобно смотрит, что хочется дать ему копеечку. - Давайте его расстреляем! - Митенька объявился. Кто гранату кинул, а чеку сорвать забыл? Кто Гвоздева с красноармейцем перепутал, тот еле успел коня вздыбить? Вот теперь и извиняйся, человек из-за тебя с лошади навернулся, чуть шею не сломал. - Заткнись, - Крысюк в тачанке сидит, пленников под прицелом держит. И рожа у него довольная до невозможности. Восемнадцать человек в плен сдалось и еще комиссар. Жаль, Терентьева в плен не взяли. Вот везучая сволота! А сапоги у него модные такие, юфтевые, со скрипом. Мокроусов на те сапоги зырк-зырк. И действительно, зачем Терентьеву сапоги, если у него башка на лоскуте кожи держится? Молодец Палий, что тут говорить. Молодняк трупы обшаривает, плюется - шинели драные, сапоги стоптанные. Вот раньше немец был - мечта мародера, а эти... . Защитники рабочих и крестьян! Яковлев до сих пор смеется, брошюрку у них какую-то нашел и аж икает. - И чего делать будем? - Радченко вылез. Ну тебя только для полного счастья не хватало! Сказано - лежи тихо, блюй у тазик, нет. Выполз, за стенку хватается. Полбашки в крови. Ты спасибо скажи, что тебе ее не развалили пополам, только ухо снесло да скальп порвало. - Вы жить хотите?- Демченко тоже приметил сапоги. Но размер! От уж угораздило! Не налезут ведь. На гимназиста какого- самый раз. - Не понял?- пробасил один из пленников, приземистый мужик с седыми усами подковой. - Можете идти отсюда на все четыре стороны, можете - до нас, если хотите. Мокроусов как стоял так и сел. - Та если мы обратно придем, нас же постреляют. За дезертирство. - А у нас командиры выборные. Самогону - хоть купайся. - Ну вы только подумайте! У этих "угнетенных жертв кулацкого бандитизма" подушки в каждой хате, - пробурчал красноармеец в штиблетах и шинели с черными разговорами. - Землю мы уже давно поделили. От чего сюда лезете? Жрать нечего? А попросить не догадались? Чи поменять мануфактуру на жратву? А все забирать зачем? Чтоб человек зимой с голоду помер? И белые такие же. Тоже забирают, тоже хаты палят.
Палий не понимал, какое отношение лично к нему имеет мировая революция. У него и так есть хата, которую бы надо побелить, корова, экспроприированная у помещика, хорошая черная корова, и хорошо бы мотоцикл купить. На мотоцикле можно девок катать. И ему как-то не хотелось освобождать рабочих и крестьян Индокитая от индокитайских же буржуев. Особенно под руководством комиссара. Особенно вот этого. Гладкий, ручки белые, нежные. Вот Терентьев, зараза такая, сам людей в бой вел, двух наших зарубал, прям як на листовке у картинках рисовали. А ты под кроватью у людей сидел. Крыса штабная. Мало мы таких в семнадцатом. А это мысль. Палий поймал вошку, полюбовался добычей, щелкнул пальцами. Кажется, где-то он видел лимонку. А олия на кухне точно была, вкусная такая. Комиссар испугался. Он ожидал допроса, но никого из командования не было, а охранник был то ли тупой, то ли глухой, то ли все сразу. На агитацию не поддавался, даже на страдания индокитайских женщин не отреагировал. Да и было ли у анархистов командование? Этот тип на кухне что-то разбил. Не сбежишь ведь, скрутили, как колбасу. Палий задумчиво оглядел лимонку, с которой капало подсолнечное масло, осколки кувшина, который какая-то дура поставила на самый краешек стола и комиссара. Что-то не сходилось. Похоже, не влезет даже с маслом. Да и руки потом мыть надо. Комиссар был ухвачен за шиворот и поставлен на четвереньки. Ну это уже безобразие. Мало ему того, что он анархист, так он еще и педераст! Палий облизал масло с пальцев, выдернул из комиссарских штанов ремень, хороший ремешок, с серебром. Можно будет продать. Или подарить какой-нибудь девке. Сорвал чеку, сунул гранату за пояс вражьих штанов и рванул из хаты так быстро, как только мог. Взрыв получился приглушенным. - Что за? - Паша старался не попадаться на глаза Крысюку. Восемь ящиков металлолома. Бедные хлопцы. Можно же было уйти. Прогрессор твердо решил напиться, как свинья, раз с самоубийством не вышло. Тоже метод. Может, случится прободение язвы желудка. - Какой извращенец изгадил потолок кишками? - эсер всего-то хотел отдохнуть и, возможно, допросить контру. Но после зашивания скальпа и ну очень интересного перелома ключицы, ну хоть в учебник, с подзаголовком: "это уметь надо!" ему не хотелось лишней крови. Легкоранеными занимался Яковлев. Человек тридцать, подпортили молодняку шкурки. Ничего, зато будет что рассказать.
- Как? - Паша не сразу понял, что это не шутка. - Молча. Сунул ему в задницу гранату, или там в штаны кинул и удрал. И теперь кто-то будет мыть пол. И белить потолок. И искать мешок, чтоб похоронить вот это, - эсэр ткнул верхнюю, неповрежденную, часть комиссара ногой. Бывший студент уже понял, что зря пришел посмотреть на результат. Дверь, стена, пол и даже потолок были заляпаны кровью и кусками мяса. Были ли там кишки - медику виднее. Паша поспешно выскочил на улицу. Только блевотины там недоставало. - Приспичило? - вот только его и не хватало. Крысюк. Стоит и курит. Прогрессор чуть его с ног не сбил. - Зачем это делать? - Что делать? - Крысюк особо не страдал. - Ну комиссар ведь в плен сдался. - Сам виноват. Жалко, что чекистов под рукой нет. Они так смешно верещат. Еще офицерье хорошо стрелять. Они сначала корчат из себя героев, а потом точно так же дохнут. - А остальных красноармейцев тоже? - Мокроусова с дружками? Та пусть себе живут. Граната в штаны - то смерть легкая. Вот повесить или расстрелять по разному можна. Паша икнул. Только-только отдышался, так опять про всякую гадость слушать. Ага, Палий, с бутербродом и мешком. Сало жрет. Везет же некоторым. - Догадался полудурок, - пробормотал Крысюк ему вслед Паша вспомнил одну вещь. - А что значит "байстрюк"? - Ублюдок. Незаконный ребенок, если про человека. Ублюдок - то про скотину больше, когда это, близкородственное скрещивание и от него щенок там получается, к примеру. - И что? - Да когда как. Когда нормальное, а когда и отакое получается. - Ага. Звероподобное и тупое. Крысюк задумчиво свернул вторую козью ножку. - Вот он как раз не тупой. Немцев палил только так, аж шкварчало! - Что он с немцами делал? - Палил. Поджигал хаты, сараи, офицера в бане поджарил. Мне Радченко рассказал. А его и словили из-за офицера. Люди прибежали, пожар тушить, а он стоит и лыбится, глаз оторвать не может. Немцы ж тоже не пальцем деланные, сообразили, чья работа. - И дальше? - Да у него спроси, когда он убирать закончит. Зря гранату спортил.
Ситуация выглядела еще мерзопакостнее, чем самые худшие предположения - ни оружия в достаточном количестве, ни боеприпасов, ни шансов, особенно в компании вот такого порождения матушки природы. А почему он незаконный? Да только про такие вещи спрашивать неудобно. Особенно у человека, котроый до двух часов ночи отмывал комнату от комиссарского тела. Утро выдалось непонятно-серым. Повстанцы выискивали, чего б пожевать, и заодно - комнезам. Что это, прогрессор не понял. Да и он прошлой ночью не выспался. Блох нет, над ухом никто не храпит, на голову не капает - спи себе, а нет. Не выходит. Страшно. Тяжко. Шуршит что-то. Или кто-то. Тварь безымянная, черная, аморфная. Выпьет кровь, вынет сердце, выковыряет мозг. Вот только нет такой твари на свете, а есть командир, который ничего своему подчиненному не сделал. Ровным счетом ничего. Паша бы с удовольствием поучаствовал в расстреле садиста доморощенного. А красноармейцы, тем не менее, живые. Плюнули на присягу да посрезали разговоры с шинелей. И кто они теперь получаются? Более того, вороновцы разбрелись домой, до хаты. А Палий тогда своих не сдал, погоны не нацепил. Комедия абсурда. Помяни черта! Навстречу идет. Прогрессор шарахнулся в сторону. Идея дезертировать отсюда как можно дальше казалась не такой уж и плохой. Вот только куда? И белые -враги, и красных убивать при-шлось. - Телихенция опять страдает. Он что, мысли читает? Еще этого не хватало! - Не твое дело, садист. - Куда садиться? На тын? Сам там и сиди. Подобралась парочка! - Парочка? - Ты видел, как этот гимназист курку резал? - Что смешного в том, чтоб зарезать курицу? - Сначала он взял топор. Здоровый такой колун, я с трудом поднимаю. Потом он взял тесак поменьше, пошел во двор, поймал маленькую, тощенькую, рябенькую курку. И она его так по руке долбанула, что он и тесак потерял. - Быдло и садист. - Куда я сесть должен? А телихенция нарывается, - Палий рванул наган из кобуры. Паша обреченно потянулся за своим. - Телихенция хочет дуэль? Ты шо, гусар з Сумского гусарского полка? - Какие мы умные слова знаем! - Хлопцы, я вам не мешаю? - командир. С автоматом в руках. Палий лениво спрятал наган. - И куда он мне садиться предлагает? - Никуда. Он тебя обозвал половым извращенцем, который получает удовлетворение от причинения страданий женщинам. Это называется "садист". Палий посмотрел на прогрессора в упор. Паше стало не по себе. - Я женщин не бью. Ни разу не ударил. Ни одну. - Я не в том смысле!- Паша понял, что сейчас его будут бить,- комиссара зачем гранатой? - Нет, можно было бы похоронить его заживо и не изгадить всю комнату, - командир не испытывал по этому поводу угрызений совести, - чистоплюй ты наш. Ручки запачкать боишься лишний раз. Глиста в человеческом обличье жалеешь. Да и глиста можно в формалин засунуть да людям показывать, а от комиссаров один вред и бред. Сознательный боец сам понимает, зачем и за кого ему воевать и надо ли вообще воевать. И сознательный боец не расходует боеприпас зря.
Палий хмыкнул. С таким же успехом можно было читать мораль Барсику. Да и то кот умел уползать под диван с подавленным выражением морды. Хорошо еще, что кота к маме перевез. Они прекрасно ладят. Зараза сиамская, мне тебя не хватает. А здешних кошек гладить опасно для здоровья. Вот одна у забора сидит. Чешется. Серая да тощая. - Кысь-кысь. Ну хоть кошку оставь в покое. А нет. Она об него трется и урчит. Глупое животное. Нашла к кому ластиться. - Да, кстати, у Бондаренчихи самогон не берите. Она на мухоморах настаивает. - На мухоморах это еще не страшно, я знал одного дедка, который увел со станции цистерну спирта. Деревянного. - Древесного, - фыркнул командир. Паша подавил желание послать этих двоих куда подальше. И заодно пожалел, что не захватил хотя бы дешевенький "Полароид". Сфотографировать бы да подписать "У нас блохи!" Палий и сам чешется, и кошку гладит одновременно. Сейчас умру от умиления. Откуда-то донесся запредельный визг. Эсэр дернулся. - Та то Бондаренки свинью в тачку запрягают. Еще спрашивали, нет ли у меня лишнего пулемета. - Они ненормальные? - Дети як дети. Одинаковые разве что. - Угу. Тройняшки. - Ты ж грамотный? - командир стоит близко, уставился внимательно, будто никогда человека в шинели не видел. Вот уж манера в угол загонять. И улыбочка кривая, неприятная. А нечего было в бурной студенческой юности шататься по трактирам. Вот и схлопотал чем-то острым по физиономии, до сих пор заметно. Паше очень захотелось сказать "нет". Палий стал потихонечку отступать куда-то в район коровника. Или свинарника. Что там у хозяина водится? Почти по земле стелется.
- Стоять! И куда ж тебя несет? Без тебя комнезам найдут. Прогрессор и так стоял спиной к забору и недоумевал. Интонация командира ему не нравилась. Обычно таким голосом декан зачитывал оценки за контрольную. - Роман, ты ж вроде вчера обещал гимназисту уши оторвать, если он еще раз про свою гимназию вспомнит. Люди деньги платят, а оно выкаблучивается. Не так, что ли? Бывший студент уже ничему не удивлялся. Палий вскинул голову. Ну точно кот. Дурной лишайный помойный котяра. Сейчас кинется. - И шо? - Будет двойная польза - и ты грамоте выучишься, не будешь в бакалее гвозди спрашивать, и вот этот чистоплюй никуда не вляпается. - Я не гвозди спрашивал! Я спрашивал, где они продаются! - В бакалее. Не позорься хоть сейчас. - Это что, я буду вот этого учить писать палочки? - И крючочки, и кружочки, - командир наслаждался выражением лиц подчиненных. Палий почесался под шапкой. - Я не понял, а при чем тут буквы? - При том, что все буквы состоят из палочек, кружочков и крючочков, ну как скелет из костей. Да не смотри на меня так, не ты один неграмотный. Я пойду у этих новых поспрашиваю, а то наш чистоплюй заскучал, на людей кидается. - А почему не Митенька?! - возопил Паша, который понял, во что его втравили. Кажется, это здесь называется ликнеп. А дедушка говорил "ликбез". - Во-первых, его не станут уважать и, следовательно, слушаться. Во-вторых, у него дыра в ладони, он правой рукой временно не владеет.
Прогрессор обреченно пожал плечами. Что он такого сделал? Хотя выражение лица доморощенного садиста было еще более удрученным. В результате у Паши на руках оказались три тетради в косую линеечку, одна чернильница с мухами, две перьевые ручки, которые и на ручки непохожи были, три химических карандаша, на которые надо плевать, один обычный карандаш и какой-то маленький ножик. Перочинный, кажется. А вот и ученики подоспели. Палий, с таким видом, будто он идет к зубодеру, Мокроусов, тоже трясется, тот тип в штиблетах, Гордеев, кажется, семечки лузгает. Крысюк. Он что, тоже неграмотный? Мама. Роди меня назад! Уже в дверь колотят. Расселись за столом, тетрадь потрошат. Смотрят. Семечки лузгают - Гордеев поделился. - И як те палочки писать? - Палий. Или самый храбрый, или самый нетерпеливый. - Маленькие и ровненькие. Чтоб на одной линейке умещались. И пока всю страницу не заполните, то урок не закончен. - А в рыло? - ну товарищ Мокроусов, ну с виду же приличный человек, зачем же сразу угрожать? - А в ухо? - Крысюк отвлекся от складывания тетрадного листочка в жабку, повернулся в сторону Мокроусова всем телом. - Чего-то ручка не пишет. Ну как может не писать ручка, которую надо обмакивать в чернильницу? Как? Перо на две части разломалось. Ага. Само. Без всякой посторонней помощи, да? - Саботажем занимаемся? Не выйдет. Пиши карандашом. Паша взглянул на ряд палочек. И впрямь Палий хитрый, уже понял, как размашисто писать. Аж шесть штук на одной линейке уместил. А кривые какие! Ровненькие надо, ровненькие. И больше, хоть бы десять на одну линейку. И не надо на меня так смотреть, грамотность вещь нужная. Крысюк вообще жабку гоняет, бумагу зря переводит. Хороший пример своим детям подает, ничего не скажешь! Ах, чернильница далеко. Пиши химическим карандашом. Да, прям на жабке. Ну надо же! Сам догадался развернуть! Товарищи дезертиры тихо доели семечки и спят друг на друге. Не выйдет. Пишите палочки. Оба.
Перекур, говорите? Пальцы сводит? Ладно, со страницей погорячился. Строчку каждый нацарапал - уже хорошо. Прогрессор вспомнил те далекие и славные времена, когда его бабушка учила его писать каллиграфическим почерком. Немало тогда полегло нервных клеток. А тут люди сами хотят. Вроде бы. Интересно, он за это что-нибудь получит? Мокроусов, кажется, не в духе. Час грамоте поучился, еще и недоволен. Вы ж сразу буквы не напишете, не сможете, привычки такой нет. Или навыка? Паша когда-то встречался с будущим педагогом младших классов. Она умела готовить, но отношения зашли в тупик после визита ее к ухажеру домой. Ну предупреждать же надо, что у тебя аллергия на кошек. Вот и пригодились воспоминания. А вот пригодится ли этим великовозрастным балбесам грамота? Отряд-то маленький, врагов-то много, а год - неизвестно какой. Может, и война уже закончилась, а мелкие группы еще сопротивляются. Паша попытался вспомнить, что люди говорили. Получалось непонятно. Вот Лось бы сразу разобрался. У него вечно в голове было много лишней информации. Во-первых, в картину Первой Мировой не укладывались немцы-австрияки, жертвы вареников. Во-вторых, неоднократно упоминали какую-то варту, которой неоднократно же били морду. Вот Демченко оттуда перешел к махновцам. В третьих, самоназвание этих моральных уродов, бандитов и просто бессовестных личностей было вовсе даже повстанцы. А эсер-командир? Он-то что забыл? Пусть бы сидел себе в Москве да занимался своими делами. Медику при любом режиме хорошо. Нет, гоняет по чужим степям. Палий еще какую-то Марусю упоминал, причем не в контексте стройных ног или большого бюста. Ну и бытовые условия... . Ни холодильника нормального, ни радио, ни телевизора! Книг - и тех нет. Газета - была, но в ней было завернуто сало и прочитать непонятный печатный орган тоже не удалось. Как тут отдохнуть после трудного дня? С Демченка пример брать опасно, он хвалился, что в детстве гвоздь сожрал и ничего ему не было. Палий проводит все вечера у чужих заборов, как тот типчик на большой сувенирной кружке. На рыбалку бы сходить, так удочки нормальной нет. Коган говорил, что в таких местах водится некошерная рыба-сом. Вот бы удочкой десять килограмм деликатеса вытянуть. На лягушку. Или на тухлое мясо.
Но грандиозные планы накрылись медным тазом - командир оглядел отряд, привычно обозвал вшивой ордой и назначил выступление на завтра. До Малой. Демченко при этом заметно перекосился. То ли ему не нравилось, что Гвоздев будет в обозе торчать, втихаря харчеваться, то ли еще что. Ну можно, конечно бы было оставить его на попечении Бондаренчихи-самогонщицы, но мало ли что. Он уже ей и так продукцию опробовал. Не понравилось. Слабая сильно. Гимназист щеголял художественно разбитой физиономией и подозрительно смотрел на дезертиров. Дезертиры усиленно делали вид, что они - пейзаж, степной пейзаж и все тут. Палий жевал местную выпечку. Очередная дама сердца расстаралась. Хоть бы поделился. Хотя если это та девушка в шелковой шали, то лучше не надо. И девушка красивая, и шаль красивая, только вот готовит плохо. Хлеб липкий, борщ такой, что Троцкого можно кормить, хоть это и жестоко. - А что за деревня такая? - гимназист был юным и любопытным. - Нехорошая, - Палий с усилием дожевал пирожок, облизал пальцы, взгромоздился в седло. - Там зарезали невинную девушку во мраке ночи? - Там вообще нет девушек. Никаких. И женщин там тоже нет. Там только овцы. - И сектанты,- добавил командир, - какая-то скопческая секта. Гимназист позеленел. Прогрессор ничего не понял, но на всякий случай тоже насторожился.
- А на хрена они это делают? - Крысюк. Тактичен, как всегда. - Вот у них и спросишь, - командир возился с седлом, проверяя подпруги. Черныш злобно косил глазом. Похоже, у кого-то сегодня будет веселый день. Паша с тоской вспоминал удобное компьютерное кресло, три курсовые досрочно, свои любимые зеленые обои. И вместо этого - тащись по степи и смотри в спину товарищу . Можно еще на степь смотреть - зеленая и плоская. Можно еще на небо - дождик собирается. Опять! Еще птица кружит. Может, ворон, может коршун. Можно еще на командира смотреть - бесплатная джигитовка в стиле "зачем я сел на это?". А крепко держится. И до чего ж Черныш мерзкое животное! Красивое, кто б спорил. И как Палий на нем ездит? О, про волка речь! Сообразил-таки, цапнул свою зверюгу под уздцы. Чего и следовало ожидать - у этих двух придурков полное взаимопонимание. Командир теперь на мерине едет. Ну и пусть себе едет. Прогрессор уже привычно почесался. Чем бы вшей вывести? Прибежали от кого-то, сволочи шестиногие. Бабушка когда-то про керосин говорила, у квартирной хозяйки он даже был. И упустил такую возможность! Вот Лось помер, его только черви едят. Может, уже и съели. Найдет когда-нибудь археолог беленький черепок, обрадуется. А ведь тут умереть и от аппендицита можно. И оспа есть, и тиф. И вдобавок разные личности шастают. Из обоза донеслась ругань. Похоже, неуловимый салокрад вернулся. И это был не Гвоздев. Крысюк? Да тоже непохоже. Он же все время на виду крутится, Мокроусов сотоварищи? Да и не они, они к продуктам и близко не подходили. Тот, в тельняшке? Паша вечно забывал, как его зовут. Да и не он, сидит себе человек в тачанке, правит, никому не мешает. И сала-то пропало немножко, маленький ломтик в палец толщиной. Видимо, он в прошлый раз обожрался. Или они. Причем на постое салокрад ничем себя не проявлял, а в дороге - наша песня хороша, начинай сначала. И зачем такой маленький кусочек? Вот и деревня показалась... Верней, трубы печные да пожарища. Да висельник на журавле колодезном. Гимназиста опять выворачивает. Привыкай! Еще и не такое увидишь. Крысюк пулемет гладит, пейзажу не удивляется. Яковлев и еще пара хлопцев в разведку пошли. Нечего здесь делать уже, да и брать тоже нечего. Колодец - и тот с начинкой - собака разрубленная. Руки б тому, кто это сделал, поотрывать. А вот кто деревню спалил? Красные, белые, или какие-нибудь еще? Сектанты - лакомый кусочек. Да и овец поугоняли. Палий шашку в ножнах дергает, к драке готов. Демченко арисаку свою с предохранителя снял. Откуда у него винтовка японская? Командир патроны в нагане считает, семь штук, как и задумано конструкцией.
Ага, вот и разведка. Не понял. Яковлев, вас же трое было. Нет, мозги у тебя из ушей не вытекают. Сиротенко поблизости крутится. Контра с родословной, "в Мариупольском полку морду бьют на всем скаку". Что за человек? Ходячее доказательство, что Бога нет. Иначе такое бы сдохло при рождении. Нарвались на патруль. Одного застрелили, второго в клочья гранатой порвало. Яковлев еле ушел. Да и то, контужен сильно, стрелять не в состоянии. А золотопогонников хоть сколько? Минимум - человек сорок. Конные. Попробуем отбиться. Пулемет есть, винтовки новые тоже штука неплохая, деликатные, правда, как институтка, и патронов к ним маловато. Дадим одну Гвоздеву, все равно у него ключица поломана. А заряжающим гимназиста поставим, вот и вышел полноценный стрелок, гы-гы. Ради боевого духа и доведения врага до сказу и флаг можно из обоза вытряхнуть. Ой, ой, держите меня семеро, восемь не удержат! Они тоже с флагом, да еще каким! Черно-желто-белый, да еще и птычка. Гарный коврик будет, ноги при входе вытирать! Паша обреченно взглянул на приближающихся врагов. И для чего, спрашивается, было так наедаться? Опять на левый фланг, опять торчать в компании Демченка. И этих олухов царя небесного, Гвоздева с Митенькой. И остальных десяти стрелков. Крысюку вот хорошо, у него пулемет. И Когану хорошо, гранатами запасся. Всем хорошо, всем, а у него изжога! И, кажется, штаны порвались. Черт. Они точно порвались. Гвоздев, падлюка, уже ржет. Это были почти новые брюки. И, да, у меня трусы в цветочки, в ромашки. Уже не до смеха, уже подтягиваемся за основными бойцами. Палий пытается дорваться до знаменосца вражеского, будто других занятий нет.
Все. Довоевался. Вот командир носится, палит, будто в тире по мишеням. Это еще что за чучело вылезло? Вот это вот и есть Сиротенко? Огрызается "максим", как невестка свекрухе, проредили-таки вражине правый фланг. Юнкер Зеленцов, который на самом деле был вовсе даже Зеленцовой, сидела в хате под надежной охраной и страдала духовно и физически. Физическое страдание заключалось в тех днях месяца, которые приличная девушка не упоминает. А вот духовное... И боль хоть отвлекала. Ради чего ее дядя пришел к Каледину? Ради чего она сама остригла волосы, влезла в седло, носилась по степям? Ради деревни сожженной? Ради мертвых сектантов? Ради такой сволочи, как Сиротенко, который погоны позорит? Добрые селяне уже хлебнули крови, да остались ли они вообще? Семнадцатый год, фронтовики домой пришли, злые, отчаянные, никому не верящие. Махно откуда-то вылез, батькой его "мирные мужички" окрестили. Какая ирония! И тот, чернявый мерзавец, который вместо того, чтобы отвечать на вопросы, кусался и предлагал ей непристойные вещи, ничем, получается, не лучше ее дяди. Или ее самой. Да и какая теперь уже разница? Вернется Сиротенко - изнасилует и повесит. За оплеуху при всех. Займут село махновцы - тоже изнасилуют и повесят. А мама ведь говорила, что не надо идти на войну. Говорила. Фиалки на окне засохшие, пеплом присыпанные. Надо было Сиротенко не бить, а сразу стрелять.
Уже на улице шум подозрительный, уже стреляют да кони ржут. Мирных людей жечь - это любой дурак может, а ты с вооруженной бандой справься! Аккуратненько выглядываем из-за занавески. Флаг. Красный. И знаменосец с бандитской рябой рожей. Точно изнасилует. И не спросит, как зовут. И остальные за ним едут. Медленно, будто красуются. Кто в чем - кто в шинели да фуражке, кто в свитке крестьянской, кто в кожанке, как самокатчик или чекист, кто в тельняшке, рукава закатал, будто холода не чувствует. И тачанка проклятущая едет. В цветочки разрисована, пехотой набита. И бричка позади тянется, с тентом. Барахло награбленное складывать. А вот оружия в хате нет. Сиротенко позаботился. Как по заказу - знакомые выпученные глазки. Голова у седла приторочена, недавно отрубили, кровь еще капает. И черен конь, и всадник ему под стать. И где-то она уже этого человека видела. Причем вблизи. А охрана сбежала. А в дверь уже колотят. - Это ще шо такое? - какая вопиющая невоспитанность! - Это безоружное, - и дружки его подтянулись. И тут до юнкера Зеленцовой дошло - форменные офицерские бриджи и кружевная комбинация. Неудивительно, что махновец на нее уставился. - Гы, Марусю из себя корчишь? Не похожа. У тебя хоть сиськи есть! Сравнение было оскорбительным.
В хату ввалились еще трое - двое волокли третьего. И третий опять казался знакомым. Мама бы такое знакомство точно не одобрила. И не разрешила бы. Невоспитанный махновец выскочил из хаты. Его дружок, тощее создание в почти новой шинели и затрепанной фуражке, стал деятельно мешать всем сразу, укладывая этого третьего на лавку и сдирая с него кожанку. - Какие милые кружева, - Паша никак не мог прийти в себя после боя. Крысюку надо бы ведро самогона выставить, за меткую стрельбу. И Демченко - тоже. И командиру. А вот кто вражескому командиру голову снес - прогрессор не разглядел. Не до того, когда именно на тебя несется вражеский кавалерист с саблей наголо. Командиру спасибо, вбил в рефлексы, как стрелять быстро да перезаряжать. Иначе Паша бы не любовался чужими комбинациями. Зеленцова промолчала. Тощий белобрысый махновец ее не привлекал. Чухонец какой-то, там таких много. А вот дружку его, надеюсь, недолго осталось. О, вот и доктора какого-то привели. - Какое убожество. Такое только моя семидесятилетняя бабушка носила. Зеленцова опять промолчала. Белобрысый стал изображать из себя брата милосердия, яростно копаясь в сумке. - Руки ему держи, студент. А еще лучше - иди отсюда. Поищи плотника. Белобрысого передернуло. - Телегу чинить, телегу, а не гроб этому убоищу. Патология ходячая. Мои кишки бы по полю летали, а его только из седла вышибло, да пуля по ребрам чиркнула. - А почему патология? - вот тут Зеленцова не выдержала. - Он патологически везучий. Немцы вешали - не повесили, белые поймали - не повесили, комиссара подорвал - всю комнату отмывал. - То есть как это - комиссара подорвал? Вы ж им сапоги лижете. Командир хмыкнул. Он и в ухо за такое мог дать, но на данный момент у него были дела поважнее. Зашивание раны, к примеру. Нитки зеленые? Зато проспиртованные, заражения крови быть вроде не должно. - Придержи язычок, кралечка, - махновец в тельняшке не отводил от нее восхищенного взгляда,- уже нет. Еще с начала зимы. Мы у них патронов попросили, на зерно поменять хотели - а они нам дулю да продразверстку. А мы им - палю да петлю. - На кол сажаете? И как? - Марудно. Они потом почему-то быстро дохнут. - Потому что у тебя руки не тем концом вставлены. Палий. Очухался уже. Глаз, правда, не открывает. От и хорошо. - Видели такое? Уже вякаем, муху отогнать не можем, а уже вякаем. Ты мне поговори! - Напугал!- Палий уже соизволил открыть один глаз, - моряк, с возу бряк. Адмирал затонувшего корыта. - Заткнитесь. Один контуженный, второй еще хуже. Трохим, отстань от человека. - Может, ты еще скажешь шукать ему вошей? - Насчет наших маленьких друзей - я вам устрою. Всем. И тебе в первую очередь. А то развели вшивый рай. Гребешок в японскую войну последний раз в руках держали. - Ага, ага, - поддержал белобрысый, - заколебали! Ночью по часу чешешься, пока эти гады крови моей не насосутся. Шинель мою облюбовали. Скоро уже колесо изобретут, так там расплодились. -Роман, тебя это тоже касается, и перестань так пялиться незнакомой женщине в декольте, шею свернешь. Зеленцова покраснела до приятного революционного оттенка. Вот чего этот чернявый голову поворачивал, осторожненько так. Скотина. Животное. Хтоническая тварь. Еще и ухмыляется. Точно. Вот эта задержанная анархическая кусачая гадость. Вот это он и есть.
- Я с этим антропофагом в одной комнате не останусь! - Зеленцова рванулась по направлению к выходу. Неудачно. Эсэр цапнул ее за предплечье. - С кем? - Трохим выпучил глаза. - С людоедом,- пробормотал белобрысый. - Ни хрена! Я тот кусок белогвардейца выплюнул,- подал голос предмет обсуждения. - А кусался зачем? - А били меня зачем? - А зачем присягу нарушил? - Я ничего не нарушал,- Палий облизнулся, собираясь с силами,- царя нет, действие при-сяги закончилось. Это у офицерья кизяки в черепушке вместо мозгов, придумали себе невесть что. - Ты продолжай в том же духе, деточка, - эсэр осклабился, - тут стенка недалеко, а хлопцы злые. И развлечься могут немножко перед расстрелом. Юнкер икнула. Это тебе не денщика Храповицкого за неряшливый внешний вид отчитывать. Хороший был человек, пока в него снаряд не попал. Трохим куда-то делся. Скорее всего, передислоцировался на кухню, уже и темнеет, жратоньки хочется. Точно, горшками гремит. И командир с белобрысым за ним подтянулись. - Куда мы катимся! Баба в хате, а горшки пустые. Юнкер промолчала. Утром в одном из горшков была тыквенная каша, но питаться ведь ей чем-то надо? - И готовить их благородие не умеют, - гнусная хтоническая тварь опять подала голос. - А тебе какое дело? - А ты еще поплачь, пока время есть, - Палий с немалым усилием сел на лавке, кривясь от боли. Зеленцова молча прошла в кухню, которую три мерзавца старательно перевернули вверх дном. - Ваш ручной монстр Франкенштейна куда-то собрался. Доктор сдавленно выругался и кинулся к горе-пациенту. Белобрысый прыснул. - Весьма точное сравнение. Какое странное кухонное полотенце, вы не находите? - Паша не терял надежды познакомиться поближе. Такие формы! И образование впридачу. - Это моя блузка! Блузка была мерзкого защитного цвета и хорошо скрывала лучшие, по мнению Паши, части непонятного человека. Почему она одна? Почему хату так охраняли - двое вооруженных до зубов солдат, ныне покойных. Какая жалость. Почему у нее нет оружия, несмотря на ее слова насчет присяги? Дверь хлопнула второй раз. Франкенштейн и его монстр вернулись. Теперь главное им это не ляпнуть. Палий необразован, он и не поймет, а вот командир... . Не стоит провоцировать человека, который хорошо стреляет.
- И кто тут у нас? Феминистка-суфражистка? - эсер по своей привычке загнал жертву в угол и смотрел на нее равнодушным взглядом. Паше это все не нравилось. Очень не нравилось. - Я не увлекаюсь подобными глупостями! - А зря. Тогда кто? Любовница Сиротенко? Деньги его мы уже и без тебя нашли. - Кто любовница Сиротенко?! Я?! - так несчастную Зеленцову еще не оскорбляли. - Он меня вообще повесить хотел после боя! - Уже интереснее. Значит, имеем дело с юницей-идеалисткой, лозунги вместо мозга. Даже жаль. Ладно, хлопцы обойдутся. Выводи ее, а то тут пол мыть неохота. Паша только вздохнул. Вот тебе и познакомились. - Я ее убивать не буду. - А ты все равно петлю вязать не умеешь, чистоплюй. - Лучше быть чистоплюем, чем фанатиком, - Паша понимал, что сейчас его пристрелят прям вот здесь. - Сопляки. Я в вашем возрасте экзамены заваливал, - эсэр тряхнул головой, - деточка, ты хоть людей убивала? Юнкер Зеленцова потупилась. Браунинг у нее был, а вот стрелять по махновской мрази и красным уродцам еще не приходилось. Дядя ее попросту не пускал в бой. - Ладно, живи. Спирохета несчастная. - Кто? - слово звучало непонятно. - Возбудитель люэса. Паша облегченно выдохнул. Еще только перестрелки не хватало. И так - лучшие бойцы лежат пластом, патронов - кот наплакал.
- Снимите вашего хлопчика с нашей крыши!- в хату протиснулась крайне объемистая женщина в полушубке и платке, одинаково разрисованных розочками. - Что он там делает?- эсеру для полного счастья не хватало только гимназистов-удавленников. До этого момента. - Сидит, слезть не может! Подсвинка нашего испугал, тын сломал. Зеленцова расхохоталась. Диспозиция была такой - гимназист Митенька на крыше, в трубу мертвой хваткой вцепился, лестницы никакой не наблюдается, в огороде роется жилистая, поджарая, полосатая тварь. Насколько Паша знал, домашние свиньи вроде как пятнистые. - Это кто?! - эсер резко успокоился. - Это наша льоха подрыла сарай и сбежала в плавни. Мы ее потом поймали. Полосатая тварь дожевала посадки и уставилась на новых зрителей. - У него зубы, - Паша понял, что зря пошел вместе с командиром. - Клыки у него, как у папаши,- эсер лихорадочно рылся по карманам, выискивая там сухарь. - Ваша свинка согрешила с диким кабаном, - пискнул гимназист. - Паць-паць-паць, хочешь кушать? - эсер кинул метису сухарь. Подсвинок схрумкал добычу в секунду и вновь уставился. - Гражданочка, заманите эту зверюгу в сарай. Объедками. Потом уже хлопчика снимем. К обоюдной радости, идея оказалась удачной. Подсвинок, наевшийся морковки, мирно чавкал дополнительным ведром помоев в свинарнике, женщина причитала над остатками буряков и капусты, а гимназист любовался с крыши закатом. Пока еще лестницу найдут. Паша мечтал оторвать маленькому поганцу уши. Вот только слезет. А пока и тын надо починить. О, вот и лестницу нашли. За три хаты. Сейчас кому-то будем уши драть! Гимназист слетел с крыши, как птичка, и куда-то ретировался. - Ситуация у нас... - Хреновая, - пробормотал эсер, - и без тебя знаю. Патроны нужны, лекарства нужны, хорошо еще иглы не нужны. - Мокроусов?- ушастый дезертир был неплохим человеком. Да и кашу варить научил вкусную. - Отмучился. - Так и не научился грамоте. - А остальные? - Что - остальные? Ругаются. И если эта контуженная сволочь опять заявит, что не знает, как выглядит кружочек, я ему устрою вторую контузию. - Он пошутил, - эсер хмыкнул. Обычно шуточки у Палия заключались в свисте у кого-нибудь над ухом. А тут - глумливость прорезалась. Уже хорошо, уже образование действует.
В хате было тепло и темно. Не кромешная тьма, но двух небольших свечек в дешевеньком подсвечнике было явно недостаточно. Из еды на столе стояла макитра с кольцом колбасы и несколькими ломтями хлеба. На кухне кто-то булькал и грохотал посудой. Из соседней комнаты доносился здоровый храп. - Колбасу будете? - Зеленцова, кажется, особо не тяготилась своим новым положением. - Я поужинал, - открестился эсер. Прогрессор, в свою очередь, хотел лапши. Третью неделю или сколько уже он тут. А здешнюю колбасу, хоть и натуральную, гастритный желудок невзлюбил. - Ваш ручной монстр набил брюхо и спит. - Он за колбасу на Луну залезет. И за ряженку - тоже. - Надо было тогда на нем попробовать, вместо допроса. - И все равно бы ничего не вышло. Он немцев жег, что ему золотопогонники перепуганные? По улице прошел кто-то, орущий с большим чувством "Еще Польска не згинела". - Радченко. - А он поляк?- Паша был весьма удивлен. - Нет, просто налакался. Здешние говорят, что тут ярмарка завтра будет. - Думаешь что-нибудь купить? -прогрессор надеялся отхватить себе нормальные брюки, а не то, что предлагал Демченко - две пары штанов - одни короткие, вторые - на непоймикого пошиты. - Если здешние нас за этот хлам не убьют. Даже на самокрутки не годны, - эсэр вытащил из кармана банкноту с Царь-Колоколом, попытался посмотреть на свет. Ярмарка была шумная, как ей и полагается. Паша бродил среди телег с потерянным видом - штаны не продавал никто. Зеленцова приобрела непонятно за какие деньги титанического размера бублик с маком и периодически от него откусывала. Командир, реквизировав у своей хозяйки стул, выискивал скорбных зубами в надежде что-нибудь заработать. Трохим купил себе кобылу. Или не кобылу. Но лошадь точно. Из мешка на возу раздавался дикий визг - кто-то продавал поросенка. Или купил. Как бы там ни было, визгу было предостаточно. Радченко остановился, попытался почесать бывшее ухо, матюкнулся сдавленно. - Кажись, вас надурили. Поросенок так не орет. - Три карбованца заплатил, лично в мешок упихивал! - Не, дядьку. То не свинья. Може, проверим? Если шо, то я вам его обратно запакую,- махновец распутал узел, дернул за веревку, шарахнулся в сторону. Из мешка вылетела ошалевшая рыжая собака. - Три карбованца. - Кобелю под хвост. Крысюк шастал между телег, выискивал швейную машинку. То ж в городе надо, а тут разве что капусты кислой, прошлогодней купить можно. Или грибочков сушеных, черненьких, непонятной принадлежности. То ли самому есть, то ли продотрядовца накормить.
На обшарпанной бричке, знавшей лучшие времена, сидело маленькое сопливенькое дите и рассказывало на всю ярмарку, как в американской прачечной завелся страшнючий черт. Да не просто так, а в гладильной машине жил. Чвак - и нету работницы. Паша остановился. Что-то это ему напоминало. А вот командир обнаружил что-то интересное. Потому что от типа в домокатанных штанах, черной черкеске и высоких ботинках он не отлипал. Ботинках. Ботинки. Это не ботинки. Это очень грязные кроссовки. - И зубы у тебя странные, и сам ты какой-то не от мира сего. Клиент возмущенно хрюкнул. - Иди, консультация бесплатно. Клиент слез со стула, хромая, направился к бричке со странной девочкой. Та уже заработала своими байками два пряника и одно яблоко. Паша сплюнул и решил посмотреть, что ж это за анахронизм ходячий. Или хоть набить ему морду за кроссовки. Анахронизм ходячий сидел на барахле с обрезом в руках. Молодой мужик, давно не брился, чернявый, как и многие здешние. Волосы в хвост собраны. И смотрел обладатель кроссовок на Пашу с немалым удивлением. - А говорил - "не хочу помогать махновцам!" Хоть на плакат! - Какой плакат?- прогрессор ушам не верил. Или мертвецы по земле ходят, или... - На какой-нибудь белогвардейский плакат, с подписью "Кровожадный анархист". Паша кинулся товарищу на шею. Живой! Лось, зараза такая! - А что это за хмырь в остатках костюма? Так на мои пломбы уставился. - Командир наш. Он зубодером подрабатывает иногда, вот и интересуется. Он вообще-то фельдшер. - И что делать будем? - Не знаю. Патронов нет, у Крысюка - половина ленты пулеметной, из лекарств - бинты и самогонка, порубали хлопцев много. И белым напаскудили, и красным. - Улучшили мир, что называется. Руматы недобитые. Паша не стал уточнять, кто именно недобитый. Имя или слово казалось знакомым, но вспомнить точно он не мог. - Мне б очки какие-нибудь найти, и то хорошо. Как той песне поется - "самогоном зальем глотку, погуляем хоть разок!" - А что еще остается делать? - Вот именно, - вздохнул Лось. Паша сообразил, что с появлением товарища у него появляется одна возможность. - Ты ж грамотный, вот и продолжишь обучение трех олухов. Палочки мы уже прошли, кружочки - тоже. Теперь уже и буковки можно. И, кстати, верхом ездить умеешь? Лось хмыкнул.
- На ходу подметки режешь. Вылез на крыльцо бандит лохматый, на солнце греется, разве что не мурчит. Демченко жену свою встретил. Теперь понятно, чего от него слова доброго не дождешься. Чье-то дите леденец требует, на всю ярмарку верещит. Важная дама серьги продать пытается, трясется, как холодец. А Палий заинтересовался, слез с крыльца, доплелся кое-как до жертвы обстоятельств. Городская дамочка, белая да холеная. И тощая, як вобла. И платье шерстяное, с пелеринкой. Видать, из образованных. Брюзгливое такое выражение лица. И боится она покупателя, а кушать-то хочется. С поезда отстала, к мужу ехала. И командир себе перерыв устроил, грызет пирожок с капустой, да на даму поглядывает Сговорился-таки Палий, четыре ковриги хлеба, шмат сала, кольцо колбасы - неплохо за серебряные серьги. А командир времени не теряет, уже к Демченку пристал. А чего ж не пристать, ежели у него кум - кочегар? Похоже, наклевывается экс, как раньше говорили. А сегодня и гульнуть можно. Тем более эта гадюка семибатюшная, гнида у штиблетах, Гордеев Максим Никонович, чтоб его батька в пекле черти драли, купил баян.
И, кажется, немного на нем умеет. Хоть собаки от него не воют. Лось злорадно улыбнулся. А потом прислушался. На частушки это не особо походило, хотя по содержанию - та же похабщина, если он правильно понял. А от одной такой Демченко аж заулыбался. Гимназист делся куда-то. Опять. Препротивнейший человек. Что из него вырастет? Тут бывшему студенту кто-то сунул в руки стакан самогона с зеленоватым оттенком и дальнейшее прогрессор воспринимал смутно. Песни орал. Кажется. Вступил с кем-то в сионистский диспут, позорно ретировался. Стрелял по чьим-то курам, с выкрикиванием разных лозунгов. Не попал ни разу. Лег спать под столом. Утро выдалось отвратительным. И началось оно с громкого женского визга. Над ухом. Неприлично рано, часов в пять. Лось с трудом вылез из-под стола. Да, такие формы не грех и ущипнуть. Но толи Зеленцова привыкла к более культурному ухаживанию, то ли щипок был действительно болезненным. - Вылезло-таки! - Гордеев. Стоит и жует огурец соленый. - И де ж ты такого набрался? - Чего? - Да песни твои дурацкие. Один жену комиссару отдал, второй - бабку мотоциклом задавил. Да, теория о восхищении репертуаром попаданца сдохла с превеликой вонью. - А стишок про гонорею весьма мил, - о нет. И командир тут. С полотенцем на шее, умывался, что ли. Мама, роди меня назад! Так опозориться на все село. А Паша, сволочь такая, только радовался. А где он, кстати? Бывший студент решил последовать примеру командира, может, хоть в голове проясниться. Умывальника в хате не было. Зато в сенях какой-то редкий идиот приколотил полочку с кастрюлями.
Прогрессор молча собрал кастрюли с пола. Вид у них был на редкость негигиеничный - черные да закопченные, а в самой маленькой - еще и два таракана бегают. Кушать, бедные, хотят. На улице нет ничего интереснее коровьих лепешек и типа возле колодца. Петух где-то орет. Тип ведро из колодца тянет. В хате напротив печку растопили, дым из трубы пошел. Вылезла из сарая дряхлая бабка, курицу белую за лапки держит, та кудахчет не своим голосом. Тип ведро наполненное с крюка отцепил, в хату понес. День, кажется, дождливый будет - уже небо затянуло. О, таинственная девица прошла. Какие ноги... Но не для тебя расцвел цветочек... Тип на нее вчера облизывался весь вечер, причем буквально. Жутковатое зрелище было. Прям как Волк у Кинга, такой же здоровый, лохматый и тупой. Лось посмотрел на засаленный канат, которым вытягивали ведро, на черную от грязи ручку ворота и решил отложить умывание на неопределенный срок, до взятия, скажем, Херсона. Там же должен быть водопровод! Да и с остальным было как-то не очень - обрез, с выцарапанным на стволе цветочком, шесть патронов с дробью, вроде бы еще рублеными гвоздями можно заряжать, одежда, джинсы жаль до соплей. С Крысюка, что ли, американские штаны стребовать? У правого кроссовка уже подошва малость отклеилась. Да и нога ноет, хоть и рана зажила. А вот и Крысюк, ищет деготь по селу. Эстет недобитый, ему не нравится, что колеса при движении скрипят. В шесть утра. Хоть обоз вчера починили, возились чуть ли не до ночи. И еще один на свежий воздух выполз, рука на косынке, сломал он ее, что ли? Зевает, аж челюстями хрустит.
О, и Митенька объявился. Сторонится. И так за вчерашнее неудобно. Командир на улицу выскочил. С чего бы это? Тараканов на завтрак наелся? - Ану марш в хату. Все. Вот тут прогрессор понял, что день уже выдался препоганым. - И как это называется? - эсэр поставил на стол какой-то стеклянный флакон с притертой пробкой. Во флаконе был белый порошок, примерно треть сосуда. - Кокаин? - пискнул гимназист. - Правильно. И я хочу знать, куда делась треть флакона. - Высыпалась? - Гвоздев еще не проснулся как следует, а на голодный желудок соображал плохо. - Нет. - Может, флакон треснул? -гимназист горел желанием помочь. - Целый флакон. Надо у остальных поспрашивать. У вас алиби есть. Семен, ты ночевал не здесь - Гвоздев кивнул - студенту было не до того - Лось покраснел по уши - ты тоже - гимназист умильно посмотрел на командира. - Палия проверить надо. Он по улице шастает ,- предположил гимназист. - Проверю,- командир смотрел в окно,- найду сволоту- устрою ему вивисекцию. - Что?- Лось не понял, что именно хотел устроить командир. - Операцию без наркоза. Нечего анастетик уводить. - Или ей,- Гвоздев дожевал остатки яичницы со сковороды,- может, это белогвардейска диверсия. - Или ей. Женщина более чувствительна, вполне может взять себе для успокоения нервов и боли при определенных состояниях. - Расходитесь. Коней проверьте, оружие лишний раз почистите. До Могилы нам два дня ехать. "Тоже мне, Грязный Гарри нашелся! Даже не обыскал никого!" - думал прогрессор, заглатывая соленые огурцы, хлеб и сало по дороге к месту дислокации Демченко.
Тот удивленно выпучил единственный глаз на кроссовки, только подошву сильнее оторвал. Нет, гвоздями тут не прибить. Потому что никак. Босым походишь. Да, командир тут уже был. Прошерстил усю телегу. И мои карманы - тоже. Пошел трясти своего бандюгу. Лось мысленно пожелал одноглазому "всего хорошего" и решил навестить таинственную девицу. Увы, Зеленцова могла служить иллюстрацией к мифологическому сюжету "девственница, укрощающая чудище", а точнее - вычесывающая лохматую и на редкость дурную башку Палия. Вшей у него хватало на дивизию. Или на полторы. А что ж еще с этим бандитом контуженным делать? Ведро-то он принес, и теперь умаялся. Вполне закономерно. Сказано тебе - лежать неделю, вот и лежи. А не выкаблучивайся перед непонятно кем непонятно зачем. Мозг - орган нежный, даже у тех, кто им не пользуется. На кухне крутился Паша, проливая горькие слезы. Лук, хоть и прошлогодний, но злючий, что твой донской казак. Лось понял, что завтрак будет весьма нескоро. По улице шастал командир. Опросить отряд в сорок человек - для этого ж время нужно. Да и получится ли налет? И на что этот налет будет? И до какой могилы ехать? Придумал же кто-то название. Пробежала женщина, волоча за собой растрепанную девицу. За косу. Командир остановился, сказал что-то странной парочке. Хлопнула дверь. Лось осторожно выглянул из кухни, хлеба в доме не было, пришлось жарить нечто, похожее на лепешки. - Та я его тогда по морде и пуговицы оборвала, - всхлипывала девица, - так он потому и не смог. И в окно, тикать. Он еще носом шморгал, когда на меня накинулся, - девица разревелась окончательно. - Вот кто у меня в сумке лазил,- прошипел эсер,- убью, когда найду. - А как? - удивилась мать пострадавшей. - А вы мне хату покажите, где ваша дочка спит. И кровать - тоже. Может, что и найду. - Гражданочка, а еще что-то запомнили? А ему вы рожу не расцарапали? Девица трубно высморкалась. Покачала головой. Лось плюнул на завтрак, тем более уже и лепешки прожарились, сказал Паше, чтоб и ему оставили, и, схватив обрез, понесся за командиром. Хата была богатая, с обоями в цветочек и половичками. И кровать пострадавшей была пышная, с пятью подушками и кружевным покрывальцем. Возле кровати валялся листок бумаги, скрученный фунтиком. - То не ваше?- эсэр нагнулся, поднял инородное тело. В фунтике оставалось немного белого порошка. И похоже было, что это не соль или там сода. Импровизированный сыщик плюнул на палец, смахнул им остатки порошка, облизал палец, передернулся. Лось, в свою очередь, пока командир отплевывался, вспоминал, у кого в селе может быть доступ к белой бумаге. Хорошей тонкой белой бумаге. У Паши - тетрадки и носовые платочки, но тетрадки в линейку, а у платочков не та структура. На них цветочки вытиснены. А тут - обычный белый лист. Командир, отплевавшись и зажевав остатки кокаина моченым яблоком, принялся ворошить кровать. А вот и пуговица! Белая, с синими нитками в ней. С полустертым гербом. Не орел двуглавый, а какой-то вензель. 1Г можно прочитать. - Пойдем брать гимназиста, - эсэр невесело улыбнулся. Лось икнул. Такой приличный мальчик с виду был. Вел в блокноте дневник. Сколько ему? Шестнадцать, семнадцать или даже меньше?
Паскудника на постое не было. А хозяйка хаты была глуха, как пень. Белье, а точней- подштанники жевала меланхоличная серая коза. А на столе лежал небольшой блокнот в синей коленкоровой обложке. С тонкими белыми страницами. - Ну молодежь пошла. Я в его возрасте такого себе не позволял. Лось не ответил. Воспоминания командира его как-то не интересовали. Вот дальнейшая судьба Митеньки - это да. - Маленькая везучая гнида. Он у меня месяц жрать стоя будет. А то и два. Он сам не знает, какой счастливый,- эсэр достал из кармана браунинг, навел на дверь. За окном хозяйка отгоняла козу. Впрочем, белье можно было выкинуть. Или подарить кому-нибудь одноногому, без правой ноги по колено. А вот и эта сволочь! Лось предусмотрительно слез на пол, командир и без того сидел так, чтобы его не было заметно в окно. Окно, впрочем, было грязное и практически непрозрачное. - Твоя пуговица? - гимназист сначала дернулся за револьвером, но заметил обрез и резко успокоился. - Вы не имеете права! - Да ну. Лист из блокнота - твой, больше в селе такой бумаги ни у кого нет, пуговицы у тебя не хватает, нитки свисают. А ручками тут не дрыгай, у меня нервы испорчены царизмом. - И что дальше? - Какие мы храбрые! Увел у меня кокаин, обидел честную девушку и еще спрашивает. Сам подумай. - Отдашь под трибунал? - Нет, пострадавшие надерут тебе задницу. Нагайкой. И твое счастье, что девушка сильная попалась. Или ты марафет не для храбрости нюхал? Что, уже импотенция настала? Бывает. Не всем стать отцами. На Митеньку было жалко смотреть. Бравада сменилась неподдельной обидой. - Ударите - повешусь. - Юный Вертер! Ты хоть раз повешенного видел? Чего глазками хлопаешь? Давно не обделывался? Будешь висеть в сарае с синей рожей, высунутым языком и расслабленными сфинктерами. Будешь, будешь. И хоронить тебя тоже никто не станет, а назовут дураком и выкинут труп за околицу волкам да собакам бродячим. Кому оно нужно, с самоубийцей возиться? Гимназист всхлипнул, расстегнул ремень с кобурой, швырнул на пол. Лось быстро схватил оружие, пока это убоище не передумало. Эсер цапнул гимназиста за ухо, пинками повел к оскорбленному семейству. - Вот этот гаденыш. В вашем распоряжении. На час. Приятного времяпровождения! Прогрессор только хмыкнул.
Боеспособная часть отряда, дезертиры, матросня и уголовники, собралась ближе к полудню. План экса был таким - доехать до Могилы, там Демченко прояснит ситуацию с кумом. Если эшелон будет ехать - испортить пути. Если будет стоять - увести столько, сколько сможем. Вагон только перед этим отцепить надо. Добираемся мелкими группами, контры на станции много. Едет себе тачанка, маками размалеванная. Максимку в сено зарыли, сверху два мешка прошлогодней капусты плюхнули - мирные люди, едем капусту продавать. Мирные-мирные, Крысюк даже рубашку цивильную напялил, глядит невинными глазыньками. "Трудолюбивый пейзанин", одним словом. Трохим тоже усиленно изображает затюканного мужичка, хоть бы додумался свою куртку не расстегивать. Мало того, что тельняшка драная, так этот сознательный боец еще и татуированный. И нет, чтоб бабу голую или там русалку с вот такенной грудью - лозунг. "Долой самодержавие!". А Лось - никого не трогаю, хромой и ничерта не вижу. Может, кто-нибудь очки продает? Подобралась компания, все с особыми приметами, гадам золотопогонным на радость. Прогрессор сплюнул куда-то в степь, свернул самокрутку из остатков белогвардейской листовки, - вступать в армию Деникина ему как-то не хотелось, вернул кисет законному владельцу. - Свой табак иметь надо. - Угу,- Лось чиркнул спичкой о штанину. Спичка завоняла. - Кто подпалит сено, того и прибью, - оживился Трохим. Прогрессор пожал плечами. Спички упорно не загорались. Крысюк чихнул. - Безопасные спички. Прямиком из Франции. - Угу. С города Ипра. Пятая спичка наконец-то зажглась. Ну, не "Мальборо", глотку дерет, глаза слезятся. А вот Крысюк - с десяти лет курит. И ничего.
А что еще в тачанке делать, если править не умеешь? Ну спать еще можно. На двух мешках капусты и пулемете под тонким слоем сена. Да и то - повезло. Едешь себе с комфортом, а остальные верхом добираются. На станцию Могила. И страшно, ох и страшно. Это им хорошо, воевали в Первую Мировую. Бывший студент рассмеялся, чуть не подавивишь самокруткой. Трохим аж дернулся. Ну он зашу-ганный малость, после невинного пересказа Кинга передвигался по улице короткими перебежками, пока на него не рявкнули чуть ли не всем отрядом, что туточки не Америка! И кукуруза тоже не растет! Ничего-ничего, я еще и не то знаю, скотина балтфлотская, толь-ко попробуй меня еще раз так обозвать! О, а вот вдали чего-то намечается. Наверное, станция. И гомон слышно. Мать вашу! Патруль! Трое. Поручик, какой-то мелкий с синими погонами, юнкер, вроде бы, и рядовой. - Капусту продавать едем, пан ахвицер. - А почему вы не в армии? - влез юнкер. - Та тут один слепой, а второй - дурной. Крысюк тихо и спокойно жевал самокрутку. - И давно это с ним? - Да с германской войны. Контуженный на всю голову. Его в окопе трошки завалило. Юнкер слегка изменился в лице и начал рыться по карманам. После недолгих поисков он извлек из правого кармана брюк здоровенный леденец в бумажке, классический петушок на палочке.
- На, хорошая конфетка, вкусная,- протянул Крысюку. Тот невоспитанно зачавкал. Базар как базар, у телег собачка лапу задрала, люди толкаются, товару всякого на те телеги навалено. Вот женщина что-то продает. Холодец. Немножко зеленый. Вон кого-то бьют - спер ворюга с возу ведро. Кот на крылечке станционном сидит, рыжий да наглый, вылизывается. Вот тетке гнилую капусту Трохим всучил. И не стыдно ему? Мелькнул в толпе мужик в сером пиджаке. Только командира не хватало. Спросить бы у него, как его звать, а то неудобно как-то. Вот патруль знакомый проходит, уже в третий раз. Вот дядько сельский край у плаката отрывает потихонечку. Та что ж это делается! Та им наша тачанка медом намазана? Четвертый раз проходят. А поручик на Крысюка поглядывает. Тому хоть бы что - сидит на мешках, и дрыхнет в сидячем положении. Прогрессор в четвертый раз пересчитал деньги- десять рублей (деникинских, с Царь-колоколом) , какие-то непонятные карбованцы, одна керенка - а не зря Трохим той тетке такую капусту дал!, коржик. На смальце. Вкусный был. Две немецкие марки. Издеваетесь? - Пройдемте с нами! Ойй. Тетка пожаловалась? Коняку не там припарковали? Если начать стрельбу, то гарантированно останемся без патронов... . - А капуста? - Не беспокойтесь! И денег на взятку нет. Крысюк зевнул, уставился на трех крепких солдат. Трохим выглянул из сортира, тихо подобрался к чьим-то лошадям, резанул повод, взлетел на конскую спину - хрен догонишь! В комендатуре не было ничего интереснее портрета Корнилова на стене, а может, и не Корнилова, и поручика за столом - Комитетчик! - Поручик Логинов. Давно не виделись. - махновец глядел спокойно. - И как тебе свобода, комитетчик? - Лось чувствовал себя неуютно. Его тоже держали двое. Да и выражение лица у поручика было довольным. - Нормально. Еще б всякая шваль не лезла, совсем бы хорошо было. - Неужели?- поручик кивнул.
Прогрессор не успел понять, когда конвоир ударил, но Крысюк резко обмяк. В вертикальном положении он остался благодаря поддержке солдат. - Комитетчик, а это еще кто? Крысюк поднял голову, матюкнулся сдавленно. - А я знаю? Придурок один. - А почему придурок?- удивился конвоир. - Потому что ему насовали всякой дряни вместо денег. - Что делали на станции?- их благородие соизволил обратить внимание и на второго задержанного. - Капустой торговали. А мне какая-то сволочь вместо денег заплатила коржиком. - Капустой торговали,- поручик опять кивнул. Бывший студент ляпнулся на пол. А Крысюк сильней, чем выглядит. Ну по почкам зачем бить? У меня там и так камни. - Комитетчик, а твой дружок куда делся? Дезертир от австрияков? - Помер. Пулю схватил и все. - Не сошлись во мнениях по поводу Кропоткина? - Пока некоторые пили в Киеве шампанское и лечили триппер, мы били немцев. - Как пафосно! Будто на митинге! На этот раз Крысюк грохнулся на пол. Вернее, на товарища. Студент только квакнул. - Что делали на станции? Лось задушенным голосом высказал свое мнение о родителях поручика, царе, родителях царя и выразил надежду, что поручик купит себе очки. - Вы оба будете прекрасно выглядеть на вывеске. - Дык нету вывески! Название на самой станции написано,- вмешался конвоир. - Этих - в подвал, пусть поживут пару часов. А вы - стройте виселицу! Подвал находился в соседней комнате. Еще там, кроме люка, было три старых венских стула без сидушек. И сытый паучище под потолком. Один из конвоиров, сопя, открыл люк. Двое других стали подталкивать задержанных. - А в подвале что? - не удержался Лось. - Пусто. Может, ряднина какая лежит. Раньше огурцы в бочке стояли. Огурцы поели, бочку кто-то забрал. Ну крыски еще бегают. С крысенятками. Студента передернуло. Хорошо еще, хоть слезть вниз позволили. А вот и Крысюк, слазит медленно. И крышку закрывают. Темнотища, как в гробу. Слышно, как товарищ дышит. О, зажигалка. Чудом не разбилась. А газ уже закончился. Только клацать и можно. А подвал низкий, сидеть и лежать удобно - а встать - головой в люк упираешься. - Хлопцы ведь успеют? Крысюк долго не отвечал. То ли думал, то ли с силами собирался, то ли спал. - Не. - Вдове твоей плохо будет. - Я не понял, а чего это ты за мою жинку беспокоишься? Ее, може, и в живых уже нема, я ж не знаю, кто то село теперь занял. Студента затошнило от испуга. Скрипнул люк. Пожалуйста, пожалуйста, пусть это будут свои! Но на плечах у незнакомого солдата были погоны.
Глава четвертая
Насыпь раскапывали с трудом - земля глинистая, да еще и мокрая. Но поезд должен был стать. Вот только погода опять испортилась - льет и льет. Ага. Уже срыли, уже рельсу в двадцать рыл и столько же коней тянем. Нно, заразы! Вот после войны работы будет! Приготовиться. Гудок слышно.
Остановился поезд. Грузовой? Пассажирский? Сейчас сам черт не разберет. А нужный вагон вот он. В хвосте. - По-моему, нас грабят,- задумчиво произнес старичок в канотье, высунувшийся из окна. Радченко, как воспитанный человек, помахал ему рукой. Машинист Петров сидел на полу кабины и ругался. А что еще можно сделать, когда кочегар ни с того ни с сего прекращает кидать уголь в топку и наводит на тебя здоровенный револьвер? Вот и пришлось еще и гудок дать. И пути разобраны. А эти чего-то по вагонам не ходят. Нет. Ой, нет. Меня ж повесят! Они груз потрошат! Уже двери в вагон раскурочили, да ящики тягают, быстро, как наскипидаренные. Лентами пулеметными обмотались. А пулемета-то у них и нету. По крайней мере, на виду. Ошибочка вышла! Уже есть! Тот, в шапке набекрень, льюис нашел, диски за пазуху пихает.
- То есть как это - пути разобраны?- до какого-то бывшего чиновника в ободранном вицмундире дошло, - До Могилы три дня ехать! Я - инвалид японской войны! - разозленный пассажир выскочил из вагона. Левый рукав был аккуратно подколот булавкой. - Пешочком дойдешь!- заржал один из грабителей. - Григорий, перестань! - за одноруким выбралась полная дама в старомодном салопе и не менее старомодной шляпке. - А это что еще за хивря? - грабитель оскалился. - Всем заткнуться, хорошо? - от повозки с грузом отошел жилистый бандит, в когда-то модном сером пиджаке и явно корниловских штанах, заляпанных грязью чуть ли не по колено.
- Пойдете пешочком. Доберетесь себе спокойно, волков тут еще немцы постреляли. Полная дама попыталась упасть в обморок. Старичок в канотье, кряхтя, выбрался из вагона, взглянул на торжествующее мужичье. - А кто будет чинить дорогу? - Не сейчас. Пешие прогулки полезны для здоровья. Радченко зарядил льюис и стоял с ним, как дурак. Или плакатный боец. Сходство подчеркивала улыбка на все зубы. - Я спрашиваю, кто будет чинить дорогу? - старичок не унимался. - Надо вызвать полицию! Расхохотался даже однорукий. Дождь немного стих.
Отряд в приподнятом настроении двигался в Малую, на соединение с небоеспособной частью. Ну должен же хоть кто-то оклематься за два дня. Тот же Яковлев, к примеру, уже деятельно жрал хозяйские сухофрукты, но передвигался по-прежнему вдоль стеночки. Да и распогодилось, хоть обоз застревать не будет. Демченко вот сидит на козлах, как жаба в лопухах, патронташами обмотался, свистит что-то похабное. - А зря мы тех не постреляли,- пробурчал Радченко,- догонит нас контра. - Пока они дойдут - ты ж их видел - старичье и толстые бабы, так мы уже и Херсон взять можем. - А если быстро дойдут? - А у тебя до седла пулемет приторочен чи веник, теще в подарок? - У меня нет тещи. Я женат на сироте. Я ее из монастыря в семнадцатом году увел. - Монашек любишь? - Левчук показал похабный жест. - Ненавижу. Ни одной красивой бабы. Или жирные, или худющие, за веник могут спрятаться. - А тогда чего на монашке женился? - На послушнице. Она еще не испортилась. - И что ж она делала? - Левчук не отставал. Он никак не мог понять, зачем товарищу такая страхолюдина - рябая, банькатая да еще и стриженая. - Готовила жрать всему монастырю. И ни одной худой монашки я там не видел. Левчук прыснул. Мерин под ним недовольно прижал уши.
Эсер прекратил отскребать грязь от штанов щепкой, слез с телеги. - А станцию все равно брать надо, они железку за день починить могут. - Двадцать человек. - Левчук слышал про самоубийц, но живого самоубийцу видел впервые. - И льюис. Там же станция, самогон продают. Часть точно будет небоеспособной. - Шо, все? - Если бы,- эсер мечтательно облизнулся. - Двадцать человек. Я станцию брать не буду, я жить хочу. - И пулемет. Демченко покрутил пальцем у виска. Это командиру хорошо, у него мозги и так свихнутые, часто нитроглицерин делал в молодости. А у него - жена и дети. - Мало людей, по деревням и так одни бабы сидят. - Станцию возьмем, еще кого-нибудь сагитруем. - Кого? Калек или сопляков десятилетних? - Калеки разные бывают, - эсер ткнул пальцем в Демченка, - я даже безногого командира видел. На костылях ходил, из пулемета с тачанки строчил. А женщина- такой же равноправный человек. Чего б ей не повоевать за родную хату и анархию? - Баба на войне? Лучче сразу под иприт. Или хлор. Кто-то фыркнул. - Да, женщина с оружием - дело страшное. Но станцию взять надо. Тем более сколько можно продавать капусту? Пора бы им и вернуться, поезд-то грабанули не здесь. - Ну людей же мало! - Мало. А вот Радченко у немцев полевую кухню угнал. Один. - Хорошая там была каша, перловая. - Та то ж немцы были! Они ж тут ничего не знали, от ветра шарахались. - А золотопогонники- все местные! Да мы местных перевешали еще в семнадцатом!- пробурчал повстанец в немецкой каске. Каска была нужной вещью- из нее можно было поить лошадь или там кашу варить, если котелок потеряется. - Тем более часть из них пьяная, стреляют плохо. - Сначала довезем патроны. Уже ж и хаты видать. От деревни навстречу ехал всадник. Вернее, всадница. Командир тихо матюкнулся.
Стемнело. На небе сифилитической сыпью красовались звезды. Луна потихонечку выползала в зенит. Паша только удивлялся логике некоторых людей. Интересно, эсеры все такие или только вот этот? Ночью, без разведки - гнать на эту станцию. Хорошо еще, хоть пулемет есть. А плохо то, что и Палий есть. Вон, едет, сволочь. Боже, боже, боже, зачем я брякнул про коктейль Молотова? Теперь во всей деревне нет ни скипидара, ни керосина, ни пустых бутылок. Ну вышло шесть штук. Ну хоть что-то, ну две бутылки еще стали жертвой испытаний. Но такой радости прогрессор не видел ни у кого. Ни разу за всю свою жизнь. Вон как едет, чуть ли не шагом, чтоб не растрясти. Добрались к рассвету.
Село только начинало просыпаться. Вот солдатик из хаты выскочил, на свою голову. Покатился по земле, огонь сбить пытается. Палий лыбится, вторую бутылку уже в строение какое-то запустил. Левчук под пустой вагон кинулся, отстреливается, как из окопа.Вот уже кто-то отвоевался, раскинул мозги по перрону. Пулеметчика не видно, гнида одноухая, смылся, что ли? Командир тоже залег под виселицей. Мерин прогрессора взвился на дыбы, Паша полетел в станционную лужу. Хорошо еще, что научили падать с лошади. А лужа просто замечательная, глубокая, грязная. Даже вылезать не хочется. В следующие три секунды прогрессора впечатало в воду. Ну рукав у человека загорелся, бутылка треснула. Да слезь ты с меня, утопишь! Застрочил льюис. Ну наконец-то! Радченко выронил пулемет, свернулся клубком. Кто-то из дезертиров кинулся к оружию. Левчук наконец-то пристрелил невезучего белогвардейца. Гуманист!
Откуда-то сбоку донеслась стрельба - с фланга обошли? Если обошли, то висеть будем все. Льюис застрочил снова. Гордеев не только на баяне играть умеет. Что-то грохнуло. Из депо выскочил упитанный белогвардеец в кальсонах и с шашкой. Палий фыркнул. С товарища он все-таки слез, но в луже был некий уют. - Хорошие подштанники. С начесом! - махновец аккуратно выстрелил упитанному в голову. - Сниму, постираю. Зимой носить - самое то. Пашу передернуло. Да и положеньице было аховым, если выражаться культурно. Хоть пулеметчик и поработал, так контры вон сколько, не меньше сорока человек. Палий левой рукой кольт держит, неудобно ему стрелять. Хорошо еще, что хоть так. Прогрессор вытащил свой наган из кобуры - удачно упал, оружие не намочил, и стал выискивать более пристойную жертву. Вот, еще один. Сюда бы эту возвышенную любительницу Цветаевой, пусть полежит в грязи. А виселица-то действующая, какая-то женщина висит. Или не женщина, но все равно в юбке. А командира не видно. Уполз куда-то. Кто-то опять швырнул гранату. Удачно. Самому бы надо было те гранаты захватить, так нет, понадеялся на товарищей. О, помяни черта! Вот и командир объявился, в депо гранату кинул. Сколько ж он набрал? Стекла вышиб, кого-то на части порвало. Где там золотопогонники кучкуются? Возле церкви? Два отрядных психопата туда бегут, Палий за ними. Должен же кто-то их прикрывать.
Небо почему-то оказалось не сверху, как положено, а сбоку, а потом мир куда-то делся. Гордеев свалился на землю, что-то зеленое возле покосившейся церкви подозрительно напоминало максим, а грохнувшийся товарищ подтверждал подозрения. Эсер распластался рядом. Неужто? Лови гранату! Ухаживать за пулеметом надо, тут у тебя и колодец рядом, а кожух аж шкварчит. Воды залить надо. А чего это под ногами? Нога. Кажись, правая. И ботинок какой хороший! И цепочки какие-то. Это ж он приковался! Сам виноват. А вот и Роман нарисовался, хай сходит, мы прикроем. Разворачиваем, да что ж ты мне все ноги отдавил! сколько вас там - всех накормим. Хороший максим, хороший, кто ж его придумал? купить бы ему десять ведер самогону. Как падают, прям дети в гололед. А все-таки, куда делся второй ботинок от контры? В одном засмеют. Это еще что за щастье? Чуть не застрелил! Тьфу, каска эта твоя. Нормальные люди несут с войны винтовку, а не каску. Гордеев вспомнил, как он припер домой три сковородки. Хорошие немецкие сковородки. А вот это горе притащило немецкую пехотную каску. От фамилия подходящая - Шульга. Все у него не так.
Шульга оценил ситуацию и рванул к той хате, у которой крыша черепичная. Войт там живет, мабуть. Жрет каждый день по четыре раза. Вон какая контра гладка! Хоть лой топи. А чего той контре худой быть, если в степи земля такая, что есть можно? То тебе не в болоте волынском копошится. Красивая крыша, как буду хату строить, себе такую сделаю. Красную. Собака дохлая перед крыльцом. Хороша шкура, надо бы снять. Выскочил откуда-то юнкер со штыком. Малое, дурное. Сиди дома, надувай жабок через соломину. Шинель мне вот подрал. Не, воевать он хотел. Навоевался, аж фуражку потерял. И мозги вместе с ней. О, еще один. Тебе мама не казала не лазить на хлев? Оно и видно. Был бы живой, так и шею бы поломал, а так - все цело. Ото поймать бы того, кто юнкеров выдумал, да на куски порубать. То ж не дело с пуголовками воевать.
Дверь распахнулась от хорошего пинка. В хате не было никого живого - даже мухи на подоконнике дохлые. Стол да стул, кровать без подушек в соседней комнате. И пух по ней летает. Искали тут что-то? В подпол люк открыт - так и убиться можно. На кухне горшки побитые и гуща от борща на полу. Теща с зятем подрались? И на чердаке пусто. Хотя? Что ж это за куколка тряпочная, если об нее все ноги отбить можно? Махновец, пользуясь затишьем в перестрелке, распотрошил игрушку. Ага. Один, два, три, четыре, пятый червонец в угол закатился. И колечко серебряное. От дурные люди! Тратить надо деньги, а не прятать. Теперь мне будет. А колечко продам, на мою кобьету не налезет. А чего-то тихо. Надо б посмотреть, что там такое. Если всех постреляли, то надо мотать додому, в родное болото. Может, еще поляки остались - будет кого резать. А нет, так нет. Офицерье даже веселее. Лучше понимаешь. И этих, красных. Брехливей Черной Сотни, которая за царя была. На улице валялись трупы в разнообразных позах. И надо было сюда лезть? Сидели б дома, собирали деньги на трактор или торговали чем-нибудь. Нет, пошли воевать. Навоевали себе могилу братскую. А на этом унтере ничего сапоги, со скрипом. Шульга привычно разул убитого, натянул сапоги на босу ногу. Какая-то женщина обшаривала юнкеров, часы у одного нашла, серебряные. Часы - вещь нужная.
Гордеев воду хлебает, как после пьянки, прям из ведра. Вон Радченко скрутился. Ему нужно будет круглую могилу копать. Еще один лежит, здешний. Не помнит Шульга, как его звали. И не нужны местному уже патроны. Трохим по улице едет. Важно, прям кавалергард. Привел-таки каких-то хлопцев, вдарили с фланга, отвлекли контру. Вот и красуется балтиец. Штаны драные, кобыла тощая, як стиральная доска, тельняшка тоже драная, хоть пугало одевай. Демченко. Или не Демченко. Трудно со спины сказать, особенно когда головы почти нет. Нет, вот он идет, башкой крутит. Левчук под вагоном застрял. Оно и понятно, не понятно как такой мешок сала туда залезть смог. Девка у плетня ругается - ей чугунок прострелили. Палий своего грамотного дружка куда-то волочит. Тьху ты! Поп дорогу перешел, да еще из схизматиков. Шульга на всякий случай скрутил сразу две дули в карманах. А это еще кто вылез? На солнце жмурится. Крысюк, чи шо? Точно. Весь бой пропустил. И это мурло слепое за ним тащится, глазом неподбитым смотрит. Вас только за смертью посылать. Или туда, де солнце не светит. Надо б за Палием пойти, он мне карбованец должен, как бы раньше времени ноги не протянул. Отчаянно зевающий командир разместился в доме у попа, зашугав хозяина и превратив несчастного батюшку в санитара. К счастью для него, раненых было немного, человек пять. Ну городского зацепило удачно - шкуру порвало, по ребрам чиркнуло, чуть правее и схлопотал бы пулю в брюхо. Ну Марчук-усатый хромает, так кость цела, заодно и ноги вымоет. Демченко плечо зажимает - рука двигается, если не загниет, то все нормально будет. Палий в стороне стоит, жрет хозяйское варенье. Марчук-рыжий приплелся, счастливчик, осколками спину расписало да шинель можно выкинуть на тряпки. Эсер зевнул восьмой раз за полчаса, старость - не радость, это тебе не в седьмом классе гимназии ночью прокламации писать, а днем прилежно туда ходить и не завалить эту треклятую латынь. Надо этих двух однофамильцев штопать. А санитар у нас крови боится.
А вот и гадюка волынская приползла. Есть кому держать, благо самогон они уже нашли. Хороший такой бутылек. И им хватило, и на дезинфекцию останется. Поп забавно глазки пучит. Не нравится, что вещь экспроприировали? Ты скажи спасибо, что еще живой. Не нравится, что пациенты матом кроют все на свете? Такая жизнь. Да и то больше по привычке, я ж не изверг, я ж с анастезией. Это что еще за грохот? Ну, этого и следовало ожидать - а не надо хлебать варенье из банки, держа ту банку одной рукой на весу. Конечно же, Палий ее грохнул. Интересное существо, если очень вежливо выразиться по этому поводу. Вот только варенье зеленое почему-то. Из лопухов, что ли? Ах, из крыжовника. Роман, зараза, иди сюда. Очередь подошла. Так, не понял. Куда я пойду? Ты еще повтори, я тебе лишнее отверстие в организме сделаю. Заткнулся? Ну и молодец. Учебник по тебе плачет. Вторая степень. Ожогов, село блохастое. Надо прокалывать, а то рубцы пойдут, калекой станешь. Или не надо? Надо, говоришь? Чайник в детстве угробил, на ноги кипятком плеснуло? Ладно, под твою ответственность,- у меня и свидетель есть, если что.
Это кто с чердака вылез? Попадья с кошкой? Обычно люди самое ценное при себе держат. А тут - кошка драная, полосатая, смотрит злобно. Крыс ловит, батюшке в кровать приносит? Тогда вопрос снимается. Ценная скотинка, хоть и похожа на драную горжетку. Да и народу тут многовато. Палий и Демченко пойдут куда-нибудь, Шульга - тоже. Я и на чердаке могу спать, оттуда обзор хороший. А товарищи у меня воспитанные, ничего плохого не сделают. Да и не в том они сейчас состоянии. Положь бутыль! Уже банку грохнул! Палий отстал от вожделенного самогона. И чего это за жизнь такая? И не выспался, и голодный, и трезвый. А рука болит, между прочим. И попадья страшная, толстая да рыжая, на квашню похожа. И замужняя. Такую коровой не прельстишь. И Шульга рядом вертится, а это примета поганая, хуже, чем батальон немцев с утречка навстречу. Нету грошей, нету. И не будет. Да еще Левчука вытаскивать надо. Полудурком обзывался, а сам? Да кобыле понятно, застрял. Вроде ни не такой он и толстый, чтоб под вагон не влезть, а застрял. И шо делать? По частям пилить? Так это, он испортится, помрет. Привязать его к лошади за ноги и поехать? Так голову оторвем. Левчук, ты со страху не умер? Ты кожух сними. Снимай-снимай. Может, протиснешься. Сало втянул! И вылазь себе потихоньку. А я пойду, кожух продам. Людоньки, от это скорость! Вылез! Это в цирке показывать надо. Да не буду я твои лахи продавать, жадюга. Забирай, у меня своих вошей полно, еще не хватало, чтоб твои с ними переженились.
Потолок беленький. Обои в полосочку. Кровать. Кровать с постельным бельем. Окно. На окне цветы стоят, столетники. Крысюк на табуретке сидит, самокрутку сворачивает. А прогрессор так надеялся, что эта перестрелка - просто сон, дурацкий сон от переедания на ночь. И бок болит неиллюзорно. А антибиотиков-то нету. И анальгетиков - тоже, кроме самогона. - Барышня кисейная изволили продрать глазоньки, - ну издеваться-то зачем? У разных людей разный болевой порог. Крысюк шарил по карманам в поисках спичек. Тоже мне, медсестра нашлась. - От только дыма тут и не хватало, - оживился Марчук-усатый, - на улице кури.
Марчук-рыжий матерно высказался - курите где хотите, только спать мешать зачем? - Я- то пойду, только если кому приспичит - я не виноват. Однофамильцы прыснули. - А барышня кисейная еще и спрализованая? Ты пошевелись, а то лежишь бревном. Паша с превеликим удовольствием показал Крысюку средний палец. Увы, он жеста не оценил. - Ты б лучше пожрать принес, - Марчук-усатый сегодня еще не шарил по чужим курятникам и поэтому не позавтракал. И седой уже человек, а если у кого на постое - то все сожрет, и казанки повыскребает. У Марфы-кривой куры из-за него летать научились, пол-села сбежалось посмотреть. Неместный он, с какого-то города, где арбузы сплавляют. Ох, смеху было - сцепился с Шульгой, не понял, что такое кавун. Чуть до драки не дошло. И все равно - кавун в болоте не растет. И в лесу не растет. Нежное дюже растение, ему жара нужна. Зато вкусное. Здоровый такой, круглый, зеленый в черную полосочку. Командир еще говорил, что в Мексике с него цвета на ихний флаг взяли. Ну да, по-нашему - кавун, по-вашему - арбуз. А дыня все равно получше. И до лета ждать надо. Да и будет ли кому те дыни с кавунами выращивать? Заныла под дверью кошка, интересно ей, что там люди делают? Сало едят? Или столетники грызут?
Влезла в комнату, хвост задрала, уши драные торчком. Крысюк самокрутку в карман спрятал, хотел глупую тварь за шкирку взять да выгнать, а кошка ему об ноги трется, мурчит. Марчук-рыжий фыркнул. - Только вякни. Мне и так на свадьбу мышеловку подарили. - И что? - прогрессор наконец принял сидячее положение. - Да ничего. Дал тому умнику в морду. - А мышеловка хоть пригодилась? - Нет, у меня Мурчик жрет мышей, тараканов, мух, птенцов и холодец. Даже гадюку раз поймал. - Кота холодцом кормить? - Марчук-рыжий ушам не верил. - А шо? Сколько он там съест? Мышей ловит хорошо, надо ж его похвалить. - Куркуль чертов, у тебя и кровать с периной небось есть. - А не надо все из хаты пропивать! У меня батька тоже дверь пропил, когда живой был. Потом утопился на мелком месте. Кошка тем временем сиганула на подоконник и стала грызть несчастный столетник. - Да, пожрать бы не мешало. - Лапшички бы,- облизнулся Паша. - Лапши нет. Каша есть. Рисовая. Щас принесу.
Выспавшийся, в отличие от некоторых, Лось слонялся по селу, наслаждаясь жизнью. Вороны увлеченно питались повешенной, Трохим, как всегда, лез не в свое дело - на этот раз он кого-то учил перекрывать крышу. Станционную лужу заняла тощая свинья. Незнакомый махновец в латаной шинели и казацких штанах с лампасами отгонял детей от пулемета. Сельский батюшка оглянулся и решительно направился в шинок. Левчук объяснял кучке женщин, что такое подводная лодка. Женщины упорно не верили. Кто-то верещал нечеловеческим голосом. А вот и тетка Оксана. И что б тебе такого сделать? Рядышком с той повесить? Да кто ж знал, что у тебя в хате поручик квартирует? Да поручику-то ничего от той гнилой капусты не было, он же ее не ел, а меня за это били. Над селом медленно пролетел обалдевший от радости коршун. Или ястреб. Чего ж ему не радоваться, если какой-то умник связал всех цыплят одной веревочкой, чтоб они не разбежались? Вот они и не разбежались, летят в когтях всем выводком.
Трохим тоже заинтересовался покойницей, тем более вилы уже успели поломать и починка крыши приостановилась. - А за что это ее? Женщина в подозрительно цветастой, будто из занавески, юбке захихикала. - Так она мужа сокирою приголубила. Насмерть. - А за что? - балтиец был не против культурного общения, а вечерком можно и пощупать эту веселую дамочку. - За храп. Он ей спать мешал. Трохим только хмыкнул. Это три четверти отряда перебить надо, что ли? Малахольная была женщина, но снять ее все равно надо. Уже пованивает. Воняет уже. О, да тут и шинок есть! Гульнем! В шинке было сумрачно, потому что окна заколочены, тянуло чесноком, потому что чеснок под потоком висел, в веночках, и навевало мысли о хорошем таком погроме, потому что кроме шинкаря, за столом чинно сидели невезучий батюшка и Коган, с двумя гранатами на поясе. Коган, согласно своей иудейской вере, закусывал чесноком. - Мир вашей хате! - так. Еще и Крысюк нарисовался. Никакой дисциплины у человека, пехота драная. Хорошо еще, что тут темно, и он народ своей разбитой мордой не пугает. Хлопцы, говоришь, пристроены, под присмотром попадьи. Кажись, кто-то подавился. Кажись, не Коган. Да не тронут они попадью, им пока не до этого. И она жирная, дряблая, на большого любителя.
Крысюк без приглашения сел рядом, цапнул из венка над головой чесночину. И как только люди это едят? Шинкарь обреченно полез под стойку за бутылем. Коган долго рылся в карманах френча, который шили на человека повыше этак на голову. Ага. Вот и деньги. "Колокольчики" пойдут? Ой-вэй, и хорошо еще, хоть не стреляют, а только пьют бесплатно, щоб вы той самогонкой подавились. И как тут держать шинок, если ту проклятую самогонку гонят в каждой второй хате еще с тех пор, когда была мобилизация? Крысюк дожевал чеснок, шагнул к стойке, пошарил по карманам - пусто. Кисет полупустой да спички. Да и собеседника плохо видно, нальют какой-нибудь синей дряни, потом поедешь в Ригу дня на три. Лучше экснуть дорогую тещу, если она еще живая. Не, обрез у них в хате есть, а если по селу артогонь велся? Студенты говорят, что в городах больших телехвон есть. От бы жинке позвонить! Батюшка сидел как приклеенный. То ли Когана испугался, то ли просто спит сидя. Коган хороший, даже в пьяном виде, ну начинает тогда трепаться про независимое еврейское государство в Палестине, так от этого вреда никакого, да и не настолько он набрался сейчас. А нет, зашевелилось духовенство. Оно и понятно, убитых хоронить надо, молитвы всякие над ними читать тоже надо. Пошли-пошли, хробачки уже заждались. Копали могилу на сажень, для всех: и беляки, и юнкера-пуголовки, и повстанцы, постреляные-порубанные. Одинаковые.
Закончили могильщики, в сторону отошли, смолят. Крысюк - самокрутку, Шульга - из портсигара папиросу вытряхнул. Ишь ты! Священник своим делом занимается, молитву заупокойную читает. - Шапку сними, - Шульга ткнул товарища локтем. Рядом вот этой Орысе, которая мужа топором, тоже землю выделили. Пятнадцать хороших бойцов. И немцев били, и варту, и контру разнообразную. А здесь - отвоевались. У Радченка жена была, ждет, наверное, своего горлореза где-то в Скадовске. Котов-фокусник, сволочной был человек. Звезды с лампасами вырезал на пленниках, потому и фокусник. Но шашкой рубал, аж свистело. Грек, фамилию которого никто не мог выговорить, хорошо тот грек юшку варил. Московский человек Максимов, каким ветром его сюда занесло, механиком был, жнейку людям починил. Вдовиченко, не тот, который командир, а тот, который у варты пулемет за мешок картошки выменял. Грива - чи фамилия, чи кличка. Ну как же ж это надо нажраться, чтоб коняку в телегу хвостом вперед запрячь? Дмитрук-самокатчик, на войне на мотоцикле ездил, а с войны куртку кожаную привез, да наган затертый. Хороший мужик был, что в бою, что самогон пить, что девок любить, что школу красить. Павлюк, село с немытой шеей, злющий артиллерист, без пушек, зато с винтовкой. Вельяминов, поповский сынок. Худшего матерщинника и богохульника еще поискать надо. Солдатов, пехтура в немецкой форме. Нашивки-погоны срезал - и вперед. Антоненко-маркист, хоть и неграмотный. Сероштан-черногвардеец, а до того еще и на Красной Пресне бомбами покидался всласть. Резниченко. Ну и чего же ты женился? Вот вдова удивится. Федотов-кубанец, были у него добрая шаблюка да серый конь. Ни повстанца, ни коня, и даже сабля поломалась. Да Вовк, Сероштана дружок, малой да тощий. Земля вам пухом.
Лось давился квашеной капустой. Если это победа, то кто тогда в случае пораже-ния останется? Командир разве что, он опытный. Самогон как воду пьет. Может, и дру-гим оставить надо? Даже Трохим присмирел, в землю смотрит. Палий, уставился куда-то. Тоже уже набрался дайбоже. И вроде бы ж сам по себе человек, разве что командир его при себе держит, да и то, по разным поручениям не его гонял, а Гриву, а тоже товарищей жалеет. Да и те, которых балтиец привел, тоже поминают. А если кто-нибудь нападет? Да они ж в сарай не попадут. На том свете протрезвеем. Ну, правда, еще подстреленные есть, и здесь, и в Малой. Так они не бойцы, особенно сейчас. Дожил. Допрогрессорствовался. Сидишь за столом и поминаешь малознакомых людей, да еще и квашеной капустой закусывать, а это дрянь редкая. Из колодца пить боишься, собаки злые, девушки внимания не обращают. В перспективе - или смерть на этой войне, или, если повезет, лет через двадцать, на Второй Мировой, в польской армии. Или, если очень-очень-очень повезет - в маки уйти.
Крысюк в угол забился, поближе к вареникам. И вареники с квашеной капустой. Ничего закусь, особенно если в начинку луку жареного побольше напихать. Да и то - в горло не лезет. Не гулянка все-таки. У, сволота эсеровска! Хлебай, може вдавишься да сдохнешь. Смотрит виновато. Смотри-смотри, пока есть чем. А по-другому - станцию не взять было. Людей мало. А где ж тех людей взять? Кого немцы постреляли, кого - белые, а кого - и вылупки товарища Троцкого. Не, ну есть же и приличные люди, Коган, например, или там его семейство, или еще кто. А есть эта падла в кожанке на личном бронепоезде. От бы его под откос! А если б туда еще Шкуру да Деникина, то был бы прям варшавский цукерок. Крысюк взглянул на священника, ухмыльнулся недобро. Командир из-за стола вылез, шатается, как матрос в увольнении. Идет себе дрыхнуть. Иди, иди, твое щастье, что грамотных в отряде мало. Да и мне самогонка достанется.
Левчук разлил по кружкам остатки. Если б не повод, то село бы уже стояло на ушах. О, уже кутю дают. Рисовую. Тьху! Но съесть-то ее надо, а то еще обидятся. Придут. А Вдовиченко еще в гости приглашал, говорил, что девок у него в семье на весь отряд хватит - шесть сестер, да он седьмой. Рыдать так будут, что в Харькове слышно станет. А вот по Левчуку ни одна живая душа горевать не будет. Хата была - сгорела, молния попала, пока Левчук германцев бил. Жена - перед войной как раз померла. И не старая же еще была, несла себе воду и упала. И все. Земский врач, сопляк в галстуке, говорил чего-то врачебное, а потом сказал понятными словами, что такое бывает, сердце у нее плохое было. Только та и радость, что малая за год до того на тот свет отправилась. День прожила - и все. Красивый такой ей гробик получился, маленький да беленький. Вот и не боялся уже ничего Левчук-фейерверкер.
Следующее утро выдалось омерзительно солнечным. Жизнерадостно кудахтали куры. Маленький сопливый ребенок под присмотром такой же сопливой сестры копался в земле. Продравшие глаза повстанцы рыскали по селу в поисках офицеров. Может, кто спрятался? Крысюк привел себя в относительно приличный вид - сапоги от глины отчистил, солому из башки трещащей вычесал, и решительно пошел в церковь. Перекрестился неумело, на священника зыркнул. - Можете две свечки за упокой поставить? Антону и Андрею? От карбованец, на свечки. Дождался, пока умилившийся отец Варсонофий просьбу выполнит, перекрестился еще раз и медленно вышел. Палий сидел на крыльце. Для лузганья семечек было рановато, курить байстрюк не научился. Просто сидел и грелся на солнышке. - Поставил? Сам? - Попу сказал, он и ставил. - Правильно, - байстрюк почесался,- фамилий не назвал? - Я шо, совсем дурной? И так карбованец потратил. - Куркуль. - Голота неженатая. - На такое дело карбованца жалеешь. - Если б ты им динамиту купил, штаб подорвать, вот тогда дело верное. - А если один опоздает, а второй выйдет? Только динамит споганим.
- Динамит ему жалко! - Крысюк плюнул, вскочил с крыльца. Як воно дурне, так и разговаривать с ним нету никакого смыслу. Якименко на него нет, он бы этому вылупку быстро объяснил бы, что да как. На улицу высунулся этот студент, с козьей ножкой в зубах. Один безмозглый, второй - безрукий. Хоть до хаты дезертируй! Трохим с ведром пошел куда-то. Сменил-таки тельняшку на гражданскую одежду. Напялил железнодорожный мундир и довольный. Что тогда - пугало огородное, что сейчас. Клеши грязные, ноги еще грязнее. И патронташами обмотался, что твой цейхгауз. - Тут кто-то кому-то обещал ноги поломать, если этот кто-то немедленно не начнет выполнять обязанности санитара, - студент подошел ближе, чтоб не орать на все село,- потому что я сидел с утра. И от еще одного анекдота про Сару я кого-то прибью. - Так не рассказывай, - Крысюк вытряс из кисета остатки табака и выудил из кармана гимнастерки последний клочок деникинской листовки,- покурю да пойду. - Да не я! Я б после такого без сознания бы до сих пор лежал, а рыжий - анекдоты травит. - Что не Константин, то живучая сволота. Да и перед этим кавуноедом скулить ему неудобно. А заодно - у нас командир еще есть? - Есть, есть. Хлебал рассол и приставал к попадье.
Крысюк покрутил пальцем у виска. Плохая тут самогонка, что и говорить. Да и ситуация такая же. Половина отряда на том свете галушки в раю ест, раненых многовато для быстрого отступления. А надо ж еще кому-нибудь в Малую ехать, может там кто вычухался. Шульгу пускать опасно, он в степи не ориентируется. Лес или болота - это да, он там кумекает, а степь - он уже один раз благополучно от красных дезертировал, потому что не понял, куда ехать обратно. Вот и нарвался на красных, хорошо еще, что зубы им заговорил, да еще хорошо, что все эти лайдаки нашли белых. Тут уже не до выяснения стало. "Он шел на Одессу, а вышел к Херсону", как брякнул один из этих студентов. Странные они, даже для городских. Тот, слепой, говорит, что бухгалтер, а на счетах поделить не может, второй вроде инженер. Господи, если ты есть, пусть это чучело городское кроликов разводит, на продажу. А то точно чего-то не так сделает и будет катастрофа. И еще этот, слепой, после самогона стал нести черти-что. Канал какой-то строить ломом и лопатой. Зимой. Надо б с командиром про них поговорить, когда тот протрезвеет окончательно.
Крысюк затоптал окурок - еще не хватало кому-нибудь хату спалить - и поплелся выполнять обязанности санитара. Все вроде живые, Демченко вот приперся, вроде в гости пришел. С какими-то зуболомными пряниками. Щас умру от умиления! Палий с книжкой. Ты ще скажи, что читать умеешь! Спорим, что не выучишься? Сам Крысюк грамоту уже освоил, хоть и пальцы у него от писанины сводило, и чернила на штаны не один раз вылил, и надоела ему эта затея хуже войны, и буквы клятые по ночам даже снились. Не, бубнит чего-то себе под нос, пальцем по строчкам водит. Ну, студенты! С нас - могорыч. Инженер этот недоделанный сидит, зубы скалит. Марчук-усатый в окошко смотрит, Марчук-рыжий молчит в тряпочку, потому что жует чего-то. Хорошо. Командир по селу шастает, агитирует. Може, кто-то до нас пойдет, може, и не пойдет.
- И шо тут такое интересное? - Палий углубился в литературу так, что даже на чавканье товарища не реагировал. Жратва перед носом лежит - а он себе сопит, пальцем по строчкам водит. - Як редиску сажать. - И как? - Ботвой вверх. Поскольку на странице был нарисован кролик, а под ним подписано "Кролик домашний", то Палий или пошутил, или окончательно рехнулся. - Роман, ты шо? Тут про кроликов написано. - А тут - про редиску, - Палий ткнул пальцем в читаемую им страницу N46. - А, теперь вижу. Недоделанный инженер просто млел от радости. Сколько же вы мне нервных клеток угробили, паразиты! А Палий еще гробить дальше будет - с письмом у него не очень было, а теперь ему еще руку разрабатывать надо, и пусть только вякнет что-нибудь. Ну так уже одной проблемой меньше, вот, стоит Крысюк возле стола, словосочетание "кролик домашний" одолевает.
- Падлюки самые настоящие,- пробурчал махновец,- я им и сена принес, и морквы, и воду менял, и соли шматок купил, а они кусаются.
- Мабуть, больные были, - Крысюк кроликов не держал и не собирался. Ему вполне хватало коровы и семейки свиней, безымянных, но с фамилией. Фамилия у обитателей хлева была Дроздовские. - На голову. Купил пару кролей, на расплод. Здоровые, серые, гладкие. Так эти контры вухастые между собой дрались, аж шерсть летела. А потом кроль загрыз крольчиху. Я его тогда зарезать хотел, а он мне руку задними лапами располосовал - и гайда в степ. Сволота. Марчук-усатый рассмеялся. - Зубы спрячь. - Кроликовод! - А ты вообще никакой живности не держал. Только и можешь, что рыбу сеткой ловить и кавуны на халяву жрать. Марчук-усатый почесался, задавил вошку. Из честно отбитой добычи ему досталась новая гимнастерка с погонами и жестяной бидон. Ну вот не было у золотопогонников денег в этот раз. Форма - была, а денег - не было. И патроны были. Паша, в свою очередь, не знал, что ему делать - жаловаться командиру или как? Ну счеты-то ему зачем? Хорошие такие счеты, в массивной деревянной рамке.
А вот и сам командир. Френч напялил, погоны отпорол. И за ним, этот, с-под Чернигова. Грива? Нет, как-то похоже, но не так. Глина. Ой-ой. У Махно - Задов, а у зубодера нашего - Глина. Сапогами обзавелся. Может, пирожки унюхал? Ну хоть попадьи в доме нет. Пошла к церковному старосте, а то пьет хрыч уже неделю, позорится на все село. И Лось за ними идет. Да что ж это за мансы? - Вот это что такое? - Глина ткнул прогрессору под нос ремень. Ну я ж тебе его в подкидного дурака проиграл на той неделе. - Ремень с пряжкой,- пискнул Паша. - Да вижу, что ремень. Сделан он из чего? Опаньки. А сбежать никак, бок болит, сидишь в четырех подушках и мечтаешь об анальгине. Два раза как-то выкрутились. А вот сейчас... Глина - сапожник, в коже хорошо разбирается. Лось, придурок, стоит с кроссовкой в руках. - И ботинок странный. - И говорите якось не так,- уже и Палий подвякивает. - Как - не так? - Удивляетесь не тому, говорите про то, чего нет. Какие еще рыжие сосны под Чернобылем? Нормальные там сосны. - Писать умеете только по новой орфографии. Где ж вы учились, хлопчики? - командир зубы скалит. - А тебе какая разница? - Палий. Заступается, что ли? - А такая, что странные вот это люди. У него вот пломб в зубах много, и ни одной серебряной. Ботинок непонятный, вроде из ткани сделан. Белье. Ты видел, как они пялились на кальсоны? Оружие, к которому не подходят наши патроны. - Да чего возле Чернобыля никто не живет? Они что, не проспались? - Глина. Вот пристал.
- Там АЭС рванула, - пробурчал Лось. - Что рвануло? - Марчук-рыжий выпучил глаза. Бывший сапер трепетно относился к разной взрывчатке. Прогрессор икнул от ужаса. Все. Пришел старик Кирдык. - Кто вы такие? - командир глядел с интересом. Интересом голодного кота к жирненькой мышке. - Студенты. - Врите больше. Вы ж латыни не знаете. - А это - не обязательно, - Лось вытряхнул из всех карманов вещи на стол. Кольцо от гранаты, гильза от автомата, копейка, медная, царская, три шага и один карбованец, неработающая зажигалка, и студенческий билет. - На. Смотри. Эсер цапнул несчастный, замусоленный, документ. - Лось Вадим Григорьевич, тысяча девятьсот восемьдесят девятого года рождения. Глина только присвистнул. - И оружие тоже оттуда. - Ага! - Паша уже окончательно запутался. - И что ж вы тут забыли, сопляки мягкотелые? Не видели никогда, как люди умирают? - А ты что, думаешь, что в будущем будет полный коммунизм и личное бессмертие каждому? - Лось понимал, что его несет, и противник - это не тот одноклассник в черных джинсах, но ярость уже подкатывала.
- От только коммунизма не хватало,- Крысюк отстал от книги, взглянул темным взглядом,- жратву и так уже забирают, комиссары и так паскудят, бабы у них общие. - И триппер общий!- фыркнул Марчук-усатый - Зачем сюда пришли? Бесплатный зверинец смотреть? Лось клацнул зубами и показал командиру известный неприличный жест. - Умный сильно, да? - Демченко дожевал пряник, уставился на командира. - Контру рубят неплохо, шо ще тебе от них треба? - Да ты и черту поможешь, если он контру рубать будет. Демченко не ответил. - А вернуться вам никак, - Глина не спрашивал, а подтверждал. - А чего до нас? Вы ж не здешние, образованные, вам бы к их благородиям,- Крысюк смотрел недобро, будто комиссара встретил. Лось рассмеялся, до икоты. - Ну чего пристал к людям? Захотели - от и пришли. Не захотели - не пришли бы. - Что они тут забыли? - Пристал, як моя малая. Только у нее вопросы поумнее будут. - Палий. Это что, у вот этого убоища, если не сказать хуже, дети есть? А сам молчит на эту тему.
- Я, может, всю жизнь мечтал стать махновцем. - Лось посмотрел на командира проникновенным взглядом гадящего кота. Паша тем временем быстро и молча ел четвертый пряник. Расстреляют, так хоть успею поесть! - Лучше б ты мечтал стать кондитером. Паша вспомнил ту историю, когда одногруппник решил нажарить себе картошки. "Ночь в Крыму, Крым в дыму". Как же пожарные выражались! Ложный вызов, зря ехали. - Два придурка-идеалиста. Ладно уже, живите. - Они полезные, - вставил свои пять копеек Марчук-усатый,- кашу варить умеют, этих куркулей грамоте научили. - Сам куркуль. У меня имущества - конь, оружие и жена с дочкой. - Жена - не имущество, жена - родственник, - удивился Паша.
- Лучше б она была имуществом, тогда б с нее хоть какая-то польза была. Крысюк непечатно предположил, что жена у Палия гуляет по соседям. - Дурак. Готовить она не умеет. И шить, и за скотиной ухаживать. Однофамильцы дружно заржали. - Зато на курсах училась. - И шо? - Ничего. На машинистку выучилась. - И нахрена тебе такое? - Тебя не спросил! - Палий попытался сжать правую руку в кулак, сдавленно выругался. - Заткнитесь оба,- командир, как бы невзначай, вытащил из кобуры трофейный маузер. - А я шо? Я ничего, - Крысюк увел из-под носа прогрессора последний пряник и вгрызся в несчастную выпечку. - Не видели вы барышню Смяткину, купеческую дочку, - командир маузер убрал, смотрит на спорщиков. - Страшная чи дурная? - Крысюк явно напрашивался. - В том и дело, что нет. Упитанная такая барышня была. Вот с ней две минуты пообщаешься - и убить ее хочется. Кто ни сватается - все отказывают.
Судя по громкому ржанию и громкому мату со двора, Глина решил сделать что-то по хозяйству. Скорее всего, заняться лошадьми. Черныш был на редкость сволочной тварью, и радостей в жизни у него было две - наступить кому-то на ногу подкованным копытом или же покусать кого-нибудь, особенно если этот кто-то хочет его вычистить. Палий понесся во двор, кляня сербов на чем свет стоит. - А они чем виноваты? - Демченко мирно разглядывал улицу, кур у плетня и чьи-то кальсоны на веревке. - Да продал ему какой-то серб эту тварюку за штоф самогонки, - командир тоже собрался уходить, - и теперь мы имеем бесплатный цирк.
В клуне наблюдалась идиллическая пастораль - Палий этой сволоте шею чухает, и Глина со скребницей. Лось время от времени на них поглядывал, когда очередное полено не поддавалось. Везет же людям. И Паше везет - сидит себе да пряники топчет. А кому-то - рубить дрова. Электроплитку бы местным жителям.. А то дрова твердые, топор последний раз точили во времена Наполеона, да и башка трещит. Ну вот. Опять лезвие застряло в полене. Да я же все правильно делаю, и по центру рублю, и усилие прилагаю, а топор вязнет, как в жевачке. Воробьи на поленнице сидят. Деликатес! Соседский ребенок на крышу вылез, голубей гоняет, шестом с тряпками. Кружат пернатые поганцы. Красиво, вот только гадить на меня не надо!
Крысюк стоит, самокрутку сворачивает, тоже птичками любуется. Эстет недобитый. Нет, чтоб помочь. Хотя у него тоже дел полно - пулемет вычистить, ленты патронами набить, коней вычистить, копыта им почистить, чтоб не захромали когда не надо. Может, сменять у местных лошадь на лошадь, а то и тачанка в цветочки, и кони разномастные - один серый, другой гнедой. Прям цирк передвижной, только бородатой женщины не хватает. Прогрессор заслушался руганью товарища и опустил топор как-то не так.
- Это ж как?- Крысюк чуть самокруткой не подавился, прибежал посмотреть.
- Оно само, - Лось чувствовал себя дураком из поговорки. Лезвие топора торчало в полене, а рукоять и обух на ней были у прогрессора в руках.
- А хто изничтожил наш чайник? Хороший такой чайник был, блестящий, пока один товарищ, - Крысюк показал пальцем на Глину, - его не закипятил. И распаялся чайник к бисовой матери. Махновец пожал плечами. Ну городской студент, вот руки не откуда надо и растут.
Палий выглянул из клуни, полюбовался зрелищем. И не такое на свете бывает. Вот в ту войну с германцем рядовой Иванчук саперную лопатку сломал. А тут - старый, тупой топор. О, паровоз загудел. Они железку починили. Займемся тем дюже вумным словом, може, у пассажиров что-то нужное есть. Шляпка с цветочками бумажными или там пишущая машинка. Или самогон, а то у командира хрен выпросишь. А у квартирной хозяйки - горе. Самогонный аппарат окочурился, змеевик треснул. Максимов бы починил, так тот Максимов теперь в раю ангелиц щупает. А у других соседей уже все выпили, а на шинок нету денег. Да и что там брать? Шинкарку? Так она страшная, толстая, и у нее и так трое мелких еврейчиков. И муж с обрезом.За размышлениями повстанец незаметно дошагал до станции.
Уже кто-то пирожки продает. С вишней. Сушеная, правда, так тоже вкусная. Котяра станционный сидит на крылечке, умывается. К гостям. Однорукий пассажир между телег с товарами шныряет, то ли купить что хочет, то ли пройти. Демченко прицепился к жиночке в бархатной кофте - мол, не лавровый она лист продает. Ну и что, что довоенные запасы? С каких это пор лавровый лист округлый да с выемками? Дубовый он, а не лавровый.
А жиночка хитрая, она вроде на одно ухо глухая да не расслышала, чего там ей говорят. Дубовый лист, чтоб огурцы-помидоры солить. Так потом хрустят, что в Кишиневе слышно. На другом возу хлопец в красной свитке салом торгует, желтым, как китайский коммунист. Скоко-скоко? Да твоя свинья померла за десять лет до войны. Городским продавай, я свиней колол, когда ты у мамки сиську сосал.
Чучело в салопе шествует. Сало покупает. Деникинские гроши не берем. И нечего так на продавца смотреть. Дедок плетется. Нет, этих не экснешь. Мамзелька с сопляком. Сопляк в матросочке, глазки пучит во все стороны. Базар ведь. Там - котяра, там - виселица, там - ворона на хате села, там - у кого-то пистолет блестящий, настоящий, на поясе. Не, хлопчик, револьвер не продаю. И не меняю. Даже на леденцы. Бабка с клунками. Спекулянтка, видать. Скоко-скоко за картоплю? У вас совесть есть? Она ж зеленая, а вы за фунт - три карбованца хотите. Мурло у шевиотовом костюме. Хороши штаны! Куплетист, говоришь? 'Едет Троцкий на козе, Жлоба - на собаке'? Это все знают. И если хоть у кого-нибудь пропадут штаны с веревки, я знаю, кто получит по сытой морде. Трохим пришел, с барышней под ручку. Барышня, конечно цыбатая, носатая - тьху! Як эта актриса, с синематографа, Холодная, чи як там ее.
- Вы не подскажете, где квартирует капитан Зеленцов?- чучело в салопе сала не купило и вдобавок глубоко отстало от текущей обстановки.
- Подскажу, - Палий осклабился на все зубы,- на сковородке он шкварчит.
Чучело в салопе захлопало глазами. А глазки у нее ничего, круглые да ресницы длинные. Только сама уже старая.
Однорукий протолкался через толпу, встал рядом с дамочкой.
- По-моему, село занято не добровольцами.
- Ошибаетесь, дядьку. У нас армия именно что добровольная. Хочешь - иди, хочешь - дома сиди, хлеб расти да буряки сапай.
Одежда. Этот непонятный человек не в форме, а непонятно в чем - сапоги, заляпанные глиной, но со шпорами, штаны вообще в полосочку, как от костюма, кожанка под горло, затертая, коричневая, и никаких знаков различия на этом чернявом нет. Зато лохмы на плечи падают. И револьвер на поясе. Гуляют по степям такие, ой, гуляют. И зовут их - кто как - себя повстанцами называют. А те, кто старое доброе время вернуть хочет, таких вот бездельников лохматых - махновцами зовет.
Дамочка в салопе хлопнула глазами еще раз и попыталась упасть в обморок. Но падать в коровью лепешку, дорожную пыль или на чью-то свинью в луже весьма неэстетично.
- И мою дочь, вы, конечно же, изнасиловали.
Палий задумался. На застукавшую его пани Зосю эта дамочка была совершенно не похожа. Но дочь пани Зоси была просто чудом. Но вот ее мать... Не, с польками лучше не связываться. Та немочка-горничная? Так тоже на нее дамочка не похожа. Вот та, с вычурным имечком Элоиза? Я ж ей заплатил. Банкой варенья. Собственная жинка - сирота, воспитывалась у тетки, и эту тетку повстанец видел. Никакого сходства. Да и на Катерину она не тянет, та сама рыжая, и семья у нее рыжая.
- Чья дочь, дамочка?
Однорукий взглянул в упор, будто их благородие Воронцов перед тем, как дать в рожу за неуставной внешний вид.
Стоп, стоп. Эти миленькие круглые глазки Палий уже где-то видел, и походочка знакомая.
- Не беспокойтесь, у Яковлева люэса чи там гонореи нету.
На этот раз Зеленцова-старшая и впрямь упала в обморок. А фигурой она напоминала бочку, небольшую такую, круглую. И весом не уступала означенной бочке. И заверещала дюже противно. Ну, дал ей пару пощечин, так не со зла ведь, а чтоб в чувство привести, колодец занят, у кого-то ведро сорвалось, теперь веревкой с кошкой вылавливают.
- И у него есть пассия в городе Мариуполе. И вообще, ваша дочь как раз в приличном обществе, ей даже цветочки дарят.
- Какие еще цветочки?- Зеленцова-старшая очень хотела оказаться дома, в имении, и пить на веранде чай. И купить своей дочери пианино, чтобы она увлекалась подобающими ее полу вещами.
- Ну это вы у Гвоздева спрашивайте.
- Какой еще Гвоздев?
- Фамилия у человека такая. Нормальный мужик, до войны с германцем столяром был.
Зеленцова-старшая с большим удовольствием удушила бы этого Гвоздева, кем бы он ни был.
- Да успокойтесь! Ну почитает ей гимназический гаденыш стихи, ну что тут такого?
- Совести у тебя нет. Ребенка в банду заманивать,- однорукий решил сменить тему.
- Банда - это у Шкуринского, а этому гаденышу гимназическому аж шестнадцать лет. На заводе такие уже вовсю работают. А этот, вместо того, чтоб учиться, калоши в печку пхал и доски воском натирал. А за него, между прочим, гроши были плачены.
Зеленцова-старшая возмущенно фыркнула. Какие же мерзопакостные настали времена! Ни одного полицейского на улицах, каждый прохожий не с винтовкой, так с револьвером, даже бабка-спекулянтка вооруженная, обрез под рукой держит. Да и этот бандит жуткие вещи говорит, хоть и был младший братец картежником и женолюбом, но как это - умер? Он ведь моложе меня на год! А бандит не испытывает по этому поводу никаких угрызений совести, стоит, на солнце греется, огурец соленый грызет. И дружок его подходит, бледный, аж зеленый. Омерзительная парочка. Второй вообще женской шалью подпоясан, как кушаком. Одежда латанная-перелатанная, а два револьвера блестят.
Уставился Шульга на огурцы, плечами пожал. Таким огурцом кого-нибудь убить можно. А Палий себе чавкает, хуже свиньи. Торговка только руками разводит - один убыток! Не покупает, а пробует. Уже третий жрет.
- Не, невкусные они. Водянистые сильно и солонючие.
Шульга огурцы не любил. Ни соленые, ни кислые - никакие. А вот та дамочка, в штанах с лампасами, помидоры продает. Проверим. Ничего так соления, особенно после вчерашнего. Таки гроши пойдут? Берет 'колокольчики', интересно. На контру надеемся?
Еще одна дамочка идет, нос задрала. За ней однорукий плетется. С поезда слезли, а багажа нет. Интересно. Командира ищут. Ищите, ищите. Може, он вам пропишет клистир в три ведра.
Трохим, падла флотская, загордился. Набрал десяток сопляков - уже командир. Хочешь отколоться - да пожалуйста! Только ж и сам угробишься, и отряд свой положишь. Потому что хороший командир не только в атаку сам идет, а еще и думает, что да как. Кто то село за пять минут против нас настроил? Мешал тебе тот войт? Зачем его было вешать? У нас тогда на хвосте и так белые висели, еле ушли, пулеметчика нашего - в клочья, пулемету кожух пробило, еще семеро там осталось, а тебе - 'борьба с эксплуататорами!' Нет у человека ума, нет. Палий - и тот умнее.
Вылез из хаты Александров. Полдень скоро, а это опудало только глаза продрало. Дезертир, от мобилизации ушел, гонял по шляхам да устраивал полиции веселую жизнь. Там экономию подпалил, там ограбил кого-то побогаче, там - полицейского вздернул, а поймать не могут, не разглядели толком. Как можно разглядеть человека, у которого на башке- мешок? А когда немцы пришли - так совсем весело стало. Вот с тех пор у Александрова и куртка мадьярская, в трех местах штопанная, галуны ободранные. Живучий солдат попался, что и говорить. А сам виноват. Александров же в Венгрию не лез, солдата этого из хаты не выгонял, собаку его не стрелял. И вроде ж и родители приличные, телихенция, учителка с землемером, а у них выросло отакое мурло. Как жрать - так он самый первый, а как кулеш варить - 'а я не умею'. Только и пользы, что замки всякие открывать может.
Антонов выглядывает. Тоже полуночник. И чего это те городские, как фамилию услышали, так хохотать стали да еще какого-то волка вспоминать? Он же тоже городской, с Катеринослава. Но рукастый, не то, что некоторые. Идет по улице, башкой стриженой крутит. А раньше вставать надо! Уже все огурцы продали. Не, ему чего-то командир нужен. А я знаю? Село небольшое, он точно где-то тут. Да и зубы у тебя вроде не болят. О, помяни черта! Кого-то словили? Вел себя подозрительно? Левчук на нем сидит?
В хате наблюдался разгром, пух по всем углам, перепуганная хозяйка, и кто-то, завернутый в половик, под отожравшимся на домашних харчах Левчуком.
- Та я и кажу, скис ваш борщ. От меня на двор и потянуло. А он, - Антонов пнул половик, для наглядности, - крадется до колодца. Я за ним. И так же ж он стелется, будто курей красть идет. И оглядывается постоянно. Раз так себя ведет, значит, прячется. Раз прячется, значит, контра.
Из половика донесся сдавленный мат. Левчук поднялся, медленно и важно.
- Вылазь-вылазь! Рабочий, говоришь, с Путиловского завода? От белых прятался? А руки покажи. И пиджак сними, тепло в хате.
И человек с виду обычный, таких в любой толпе десяток, щетиной зарос да глядит злобно. И руки у него вроде мозолистые, а только слишком грязные. И пиджак вроде обычный, так засаленный, что в руки брать противно.
- Ану, товарищ рабочий, пройдись по комнате, - командир, хоть к пиджаку прикипел - и швы осмотрел, и карманы обшарил, и подкладку пощупал, а дело знает.
Заулыбался Левчук, и Шульга за ним зубы показал, в дверях стоит, рабочего на прицеле держит. А куда денешься - трое вооруженных, один в дверях стоит, двое у окна.
- Рабочий, говоришь. А что ж ты шаг чеканишь? Что ж у тебя осанка такая, что сразу на парад можно? - улыбается Левчук.
- Интересные пиджаки на Путиловском заводе, - поднял командир перед собой лоскуток прямоугольный, с подкладки отпоротый, - не на того нарвались, ваше благородие!
Все поручик Логинов предусмотрел, да про выправку забыл, с детства вбитую. Да и кто знал, что среди этого мужичья окажется опытный подпольщик, который и сам не раз те прокламации прятал? Стоят, быдло вооруженное, зубы скалят.
- Давайте его утопим! - Шульга вспомнил родные болота и одного жирненького жандарма. Из его мундира получились отличные тряпки.
- В ведре чи в тазике? - Левчук был настроен скептически. - Лучше повесить.
Антонов куда-то ушел.
- Это будет некультурно. Он же не жену топором зарубил.
- Так шо, патроны тратить?! - Крысюк пришел. Вот только его здесь для полного счастья и не хватало.
Поручика заметно перекосило. Вешать его надо было, а не допрашивать, все равно матерные ругательства и так все знают. А теперь... Крысюк задумчиво почесал спину трофейным маузером.
- И переоделся. Никакой от тебя пользы.
Командир спрятал удостоверение к себе в карман, оглядел всю компанию.
- Ну и? Его так закапывать, что ли?
Хлопнула дверь. Антонов принес игольчатый штык, которым свиней колоть удобно. Хорошаая вещь! А человеку в брюхо такой всадить - одно удовольствие.
- А можно не здесь? - подала голос хозяйка. - Коврик мне изгадите.
- Да пожалуйста.- Левчук уже успел дать невезучему золотопогоннику в ухо и успел скрутить ему руки за спиной, припасенной веревкой. Веревочка - вещь нужная, без нее - никуда.
- Какое безобразие, - о, золотопогонник еще и говорить умеет. Пошли-пошли! Там есть сарай, в красный крашенный. На нем крови не видать.
Вот и пришли. Пырнул Антонов контру в брюхо и все дела. А ты чего ждал? Суда присяжных? Уже ж и могилку выкопали, что ей простаивать, хробачки кушать хотят .А что еще дергаешься, так это ненадолго. Покойся с миром, как говорится. И не вылазь!
Расходятся махновцы. У всех дела есть. Дамочка толстая с попадьей спелась, ругают молодежь, аж завидно, Марчук-усатый им поддакивает. Антонов себе вторую винтовку нашел. Американскую. Винчестер. Патронов к ней нет, зато выглядит красиво. Печки топятся, обед скоро. Собаки облизываются, костей ждут. Ждите-ждите, блохастые, костный мозг все любят. Расколоть кость да высосать. А вы и так гладкие, китайцев на вас нету. Говорят, они собак едят. И кошек. И змей. И совсем не с голодухи, а принято у них так, у нас - борщ с салом, а у них - собака жареная. И язык синий на тарелочке отдельно. Тьху! Хотя студенту сбрехать - як вшивому почухаться. Выдумают же такое - собака с синим языком! Только перед обедом отакое рассказывать. Не на того напали!
А, чтоб тебя! Поесть не дают! Вылупок с пакетом! Глина тщательно облизал ложку, сунул ее за голенище, выхватил пакет у гонца и понесся к командиру, потому что был неграмотным, как пень. Юнкер несколько секунд соображал, что не так, а вот второй солдат уже нежно ткнул его стволом нагана в печень. Не солдат. Вшивый анархист.
- Давай-давай. В подполе капуста есть, с голоду сдохнуть не сможешь!
- И чего с ним делать? Оно ж даже не юнкер, оно - кадет сопливый!
- На палю? Отакое тощее?
Юнкер икнул. Вкусная была у хозяйки капуста. Хлопнула дверь. Эсер держал в правой руке наган, а в левой - могучую, когтистую куриную лапу.
- Да дадут мне сегодня поесть или нет? То эта рыжая сволота решила погеройствовать и самостоятельно пойти в сортир, то контра, то вот этот глист!
Юнкер икнул второй раз. А вот это уже обидно.
- Так что? В Могилев? А за пакет спасибо.
- Дите сопливое. Шкода.
- Уже в погонах. Уже контра,- эсер вгрызся в свой обед.
Шульга пожал плечами. И действительно - контра в погонах, офицерье. Икающий сопляк, даже моего малого младше, еще и не бреется.
Глина, не обращая на все это действо ни малейшего внимания, вернулся за стол и стал доедать борщ.
Демченко прищурился, тряхнул головой. Сопляк что-то пропищал.
- Шо?
- Муха в борщ упала, говорю.
- Тоже птица, только маленькая, - облизнулся Глина.
- Ну? - эсер обглодал лапу дочиста.
- В пакете что?
- Приказ в пакете, держаться до последнего. Ворон с Ляховским соединился. У Ляховского - одно орудие, три пулемета, сотня сабель. Он с красными не поладил, рванул на вольные хлеба.
Юнкер сел. На пол, мимо табуретки.
- Ляховский?! Он офицерами из пушек стреляет.
- Он самый. Так что думай, глист.
- Так что?
- Та ну, - Шульга смотрел на свои сапоги, - дите совсем.
- С чего ж ты такой жалостливый стал? Не проспался еще?
- Заткнись,- Шульга вытянул правую руку вдоль туловища, пальцы зависли над рукояткой нагана.
- Оба заткнулись! - командир вроде бы и ни в кого и не целился, но схлопотать пулю с четырех шагов не хотелось даже Левчуку.
Юнкер захихикал.
- А расстрелять по-разному можна. Можна за руки подвесить да пулеметной очередью от тебя куски отстреливать.
- А можно и махновскую сволочь за шею повесить.
- Провоцируем? Надеемся на легкую смерть? Надейся-надейся. Может, Ляховскому подарим. Бантик привяжем на портупею и подарим.
- А бантик на хрена?- оживился Левчук.
- Так подарок должен быть с бантиком. И станет этот недоносок летающим. Высоко летающим, прямо как Нестеров.
- Не, Ригхтофен лучше. У него ероплан красивше, - фыркнул Глина.
- Ага, красненький такой.
- Ты подумай, недоносок, подумай. Действительно ведь полетаешь. А мог бы жить, портить девок, когда подрастешь.
- Да что с таким говорить? В черепе - одни идеи. Маменькин сынок. Трусится, як холодец.
- Где холодец? - облизнулся Шульга.
- Да что с ним панькаться! В штаб Духонина - и все дела.
- Вы еще сапоги нам лизать будете!
- Маленький тупой гаденыш. Думает умереть красиво,- эсер почесался об дверной косяк, - смерть красивой не бывает. Никакая. Тебя не интересует, что стало с поручиком Логиновым? Можешь не спрашивать, мы его похоронили. Руки-ноги связали и похоронили.
- Большевицкие скоты.
- Ошибаешься, недоносок. С большевиков мы кожу снимаем, на кисеты, - Левчук улыбался во все свои зубы, кривые и острые.
- Пошли! - Глина поднялся, ткнул сопляка наганом в спину.
Юнкер затрясся, обламывая ногти, рванул с плеча синий погон.
Эсер только хмыкнул.
Глина сел, оглядывая стол в поисках еще чего-нибудь съедобного. Луковица разве что? Маловато будет. Что ж тут люди такие жадные? Борщ - крупина за крупиной бегает с дубиной, вареники превратились в вареницы, тесто тоже вкусное, но начинка где? Приходил Деникин и всю повыковыривал? Еще и Палия черти принесли.
- Вылупок, а вылупок! Ты не икай, ты лучше скажи, чи Деникин со Шкуро живые? - Палий цапнул бесхозный овощ и задумчиво обдирал шелуху.
- Живые, - горе-белогвардеец с ужасом взглянул на любопытного.
- Ну твою ж мать. Это ж мы им зря свечки ставили. За упокой.
Шульга заковыристо матюкнулся по поводу тупых схизматиков. Эсер расхохотался. И кто ж второй придурок? Вот бы сюда своего знакомого, который рассуждал о природной вере крестьян. То ли он никогда живого селюка не видел, то ли был тайным толстовцем. У самого эсера никаких иллюзий по поводу деревенских жителей уже давно не осталось. И городские были такими же. Один скормил жену свинье, второй нанял для нелюбимой убийцу за десять рублей. Вот и вся разница между студентом-математиком и крестьянином. И еще сопляк этот, достойная пара Зеленцовой. Ну никакого еще жизненного опыта, а лезут воевать.
Лось тихо ругнулся. Вот, оставил кто-то взмыленную лошадь, даже не привязал. Хорошо, что хоть никуда не ушла. Стоит, голову понурила. А водить ее кто будет? А расседлывать? А чистить? А напоить животное тоже надо. Незнакомое оно какое-то. Буланой мерин. Не помнил прогрессор такой масти, а коней отрядных каждый день видел. Серые - были, гнедые - были, у командира кобыла каурая. А это чье? И сбруя не наша, на армейскую похожа, и седло тоже новое. Из хаты выскочил какой-то подросток. Судя по новой форме и дырам на плечах, очередной дезертир. Даже дезертирчик.
- Руки убрал!
- Да пожалуйста, - прогрессор выпустил повод. Ходят тут всякие, сопли на кулак наматывают.
За дезертирчиком из той же хаты вывалился сгибающийся от смеха командир. Что-то в лесу сдохло, не иначе.
- Видел когда-нибудь живого сатаниста? Показываю. Бесплатно.
Прогрессор только плечами пожал. Тоже мне, чудо.
- Какая мерзость! Это же как надо мыслить, чтобы ставить живым людям свечи за упокой!- возмущался дезертирчик.
- Так сатанист завелся не один. Точно посмотреть не хочешь?
Бывший студент подкрался и заглянул в окно. Ну Палий чего-то жрет, ну и что тут такого? От него всякого можно ожидать. Кто вчера с Антоновым целый час спорил, голыми ведьмы на шабаш летают или одетыми? Вот и учи такого грамоте. Но вот кто еще такой тупой?
Черт, он заметил! Прогрессор шарахнулся в сторону. Поздно. Палий уже шел к нему навстречу.
- Шо такое?- Лось икнул. И одной рукой можно было получить по первое число. Это командира он не тронет.
- Ин-ттересуюсь.
- Аж заикаешься.
- А ты сам свечки ставил?- выпалил прогрессор межу приступами икоты.
- Я шо, пальцем деланный? Поп ставил.
Дезертирчик уронил седло и уставился на Палия большими круглыми глазами. Прогрессор, периодически икая, стал разбираться со сложной конструкцией из цепи, крючка и ворота. Крючок выглядел маленьким и несчастным. Может, не сломается? Ага, вот Трохим несется. Интересно, у него водительские права на кобылу есть? Стоп, стоп. Трохим со своими ездил в разведку. Дело пахнет керосином.
Глава пятая
В бога-душу-мать через колдобины! А что тут еще можно сказать. Дезертирчик этот, чтоб ему смолу в глотку черти бочками лили, шифровку привез, а не приказ. Как же этот гаденыш смеялся. Когда его Александров ножом пырнул, он и тогда не перестал, кровью захлебывался - а смеялся. Если не удастся найти Ляховского - то все. Оверкиль, как Трохим говорит. Вернее, говорил.
Это ж еще повезло, что первый снаряд крест на церкви снес. Батальон на станцию идет, есаул Негода, донская курва, их ведет. Не удержать село, мало народу. Порскнули махновцы во все стороны, как тараканы от света. Кто лег, а кто и уходит по степи, балками да ярами, по ручьям.
Шлепает Александров по ручейку, хоть ноги вымоет, если след скрыть не получится. И прогрессор за ним плетется. Верхом бы быстрее, так постреляли коней. Направление - а бис его знае, только б от белых подальше. И глухая ночь на дворе. Паша в четвертый раз наткнулся на товарища - ему-то хорошо, а у меня ноги не только мокрые, но и отваливаются уже.
- Шабаш! - бандит выбрался из ручья, сел на берегу, обшарил свои карманы. Так и есть. Нету спичек! А второй, гнида студенческая, тоже стоит как дурак и носом шморгает.
Паша чихнул два раза подряд. Обстановка не располагала к спокойному сну. Оружия было - два нагана, винтовка-трехлинейка, две гранаты-лимонки, полные карманы патронов. Коней нет, еды тоже нет. Вода перед носом, но пить ее как-то не хочется - Александров последний раз ноги мыл в Чистый Четверг, чуть ли не год назад. Один маленький, горелый, несчастный сухарик полноценного ужина не заменит. Да и товарищ попался...
Интересно, кого-нибудь еще не убили? Трохима порубили - невелика потеря, если честно, покойный был при жизни редкой скотиной. Антонов тоже в лучшем из миров. То ли граната у него была с дефектом, то ли он так специально сделал. По крайней мере, он подорвался не один. Этот, ушастый, Тимченко или как-то так. Терещук, вот такая у него фамилия была. Ушастый фанатик, пламенный агитатор. И хорошо еще, что он был на нашей стороне.
Из размышлений прогрессора выдернул голос Александрова.
- Чего?
- Я навоевался. Подамся в Крым, там есть богатенькие чиновники.
- И не стыдно? - фраза сорвалась раньше, чем Паша сообразил, что брякнул.
Александров устало сказал бывшему студенту, куда тот может пойти. И прихватить Махно, за компанию.
- Уголовное трусло.
Бандит не ответил. Просто зашагал куда-то в сторону. Прогрессор вытащил наган, прицелился на звук. Но выстрелить в спину, пусть даже это и дезертир? Он же не к Деникину перебежал, просто устал от войны. Пусть себе идет. Тем более, в Крыму - персики дешевые.
Тусклый лунный свет пропал. Закапал дождь. Прогрессор чихнул еще раз и поплелся, как и шел.
Кто-то еще должен уцелеть. Хоть даже этот псих болотный, Шульга. Иначе в жизни нет никакой справедливости. К дождю прибавилась замечательная белая молния, высветившая на несколько секунд вполне приличную нору под корнями дерева. Верба? Ива? Один хрен. Главное, что там сухо. Или хоть не так мокро.
Из норы послышался характерный щелчок. Вот когда курок взводят, так и щелкает. Паша на всякий случай поднял руки вверх. Над головой грохнуло, молния ударила где-то в направлении Таганрога.
- Та залазь, недоносок.
Мать моя женщина. Глина. Такое в любой передряге уцелеет. Прогрессор быстренько заполз в убежище от матушки-природы. Тесно, темно, голодно, и компания человека, который слишком мало говорит и слишком часто убивает.
Прогрессор попытался найти такое положение, при котором корни не впивались бы в один бок, и локоть товарища - в другой. Хорошо еще, что он не расспрашивает. Снаружи грохотало канонадой. Может, это и был артогонь. Да еще и кое-кто крутится, как уж на сковородке. А Шульга жрал ежиков. Ловил, жарил и жрал. Говорил, что вкусно.
Утро выдалось прелестно-открыточным. Вот только жратоньки бы не помешало. А вот обстановочка была не очень - отряд разбит. Может, кто-то еще и ушел. Но это вряд ли. Да и пленных Негода не берет. Он и так еще на той войне с германцами два раза контуженный, да еще и краснопузых не любит. А кто их на Дону любит? Вот только он и повстанцев не любит, потому что у него то ли хату спалили, то ли жена с анархистом убежала. Вот и гоняет своих по окрестностям, хочет пейзаж висельниками украсить.
Глина тащился по степи, мечтая о захвате в плен какого-нибудь толстого белогвардейца. Вот бы веселуха была! Паша шел следом и проклинал все живое - ботинки развалились окончательно, а босиком бывший программист даже в детстве не ходил. Сколько ж тут острых камешков! А от товарища никакой помощи - шило, дратва и всякие сапожные гвоздики у него в торбе были, а торбу он забыл. Глина шарахнулся в сторону, одновременно падая в траву и сдирая винтовку с плеча. Ну ё-мое. Только разъезда казаков и не хватало для полного счастья. Ага. Трое. Может, и получится. Не трое. Двое, у третьего руки за спиной связаны. Глина чуть повел стволом и аккуратно нажал на спусковой крючок. Прогрессор поспешно выстрелил во второго казака, с рыжим чубом из-под фуражки.
Рыжий корчился на траве, махновец стаскивал со второго убитого сапоги, да и гимнастерка тоже ничего, новая. Палий сполз с коня, грохнулся на землю, не веря собственному счастью. Но трава, земля и жирный черный жук, ползущий на юго-запад были очень даже настоящими. Руки болят, кровь возвращается. Неженка городской за плечо трясет, флягу трофейную протягивает. Тьху ты! Самогон там, печет нелюдски на зубы выбитые и губы разбитые.
Глина задумчиво оглядел свое войско - студент городской, задумчивый-задумчивый, обувается. И Палий, тихо и быстро выхлебавший всю флягу самогона. Да ты стоять не можешь, не то, что верхом ехать. Палий зыркнул недобро, сплюнул красным, кое-как поднялся на ноги. Скрутил дулю, ткнул ее товарищу под нос, еще и покрутил для убедительности. Цапнул повод мирно пасущейся лошади, которая поближе, влез в седло с первой попытки. Глина только хмыкнул.
Студент оставил в покое ботинки, маловаты, на два размера, критически оглядел оставшихся коней. Чалую уже забрал себе Палий, ну и ладно. Гнедая с ремнем не хуже. Стоит себе, травку жует. Просто иллюстрация к детской книжке. Паша почесал новому транспортному средству между ушами, на всякий случай. Валенок от этого просто млел. Хорошее животное было, пока в него не попали. А теперь - какая-то подозрительная лошадь. Вдруг лягнет? Или укусит? Чем масть темнее, тем лошадь злее. А у этой и ноги черные, и морда, и ремень черный вдоль спины. И косится злобно. То ли дело Валенок. У того все мысли были -'жрать!' и 'спать!'
'Отряд не заметил потери бойца'. Вот голову бы автору этой фразы оторвать! Хороших людей жрут мухи, враг на хвосте, бой принять - самоубийство. А у этой гнедой паскуды рысь тряская. То ли Глина дорогу знает, то ли просто жить хочет и гонит наобум. Ага. Вот и курган какой-то. Может, даже скифский. Палий на курган взглянул, подъехал к Глине ближе, сказал что-то. Прогрессору рукой махнул и погнал чалую за курган, там яр, а дальше можно и пересидеть до ночи. Если, конечно, там нету никакой контры.
Это что еще за новое явление в вексиллографии? Флаг чей над селом? Желто-синий, да только черная полоса по диагонали? Прогрессор поежился. А вот Палий кобылу пришпорил да понесся, как наскипидаренный. Глина только пальцем у виска покрутил. Хотя это только Ворону не до баб, а вот вороновцам - очень даже. А если он и вправду соединился с Ляховским, то женское население пострадает.
А ничего себе наш психопат хату отгрохал, бляхой крытую. Или может, выселил какого-нибудь старичка-помещика и сам в имении жить стал? Занавесочки в синий горошек. Безвкусно. На плетне миски оловянные сохнут. Практично. По двору здоровенный черный петух бегает. На сливе, за хатой кошка черная сидит, на толстой ветке. Пастух коров гонит, вечереет уже, черная корова к хате заворачивает. От это живность! Глина ночевать в этой хате не собирался. Палий и так живым людям свечки за упокой ставил, креста не носит.
Женщина какая-то с ведрами к хате идет. Ого, как побежала. Ведра бросила, Палию на шею кинулась. Ты смотри! Не брехал, и впрямь женатый.
Прогрессор оглядел обстановку. Какие омерзительные восковые цветочки на подоконнике! Ковриков никаких нет, пол, правда, не земляной, а деревянный, выскобленный. Печка интересная, плиткой обложенная. Стены тоже неинтересные, беленые. Сундук стоит, с крышки кожанка свисает. На кухне тоже ничего интересного, кроме сковородника и кошачьей плошки с водой на полу. Хозяйка мужа кормить собирается или как? Да и не только мужа.
О, борщик. Пахнет приятно. Где моя большая ложка? Паша с тоской вспомнил свою ложку, мельхиоровую, с витиеватой надписью 'Дорогому Внуку'. Здесь приходилось обходиться деревянной, носить ее за голенищем сапога, хорошо еще, хоть личная. Демченко вырезал, в обмен на дежурство. И человека уже нету, а ложка удобная.
- Хороший борщик, хороший. Мышка тоже кушала. Умерла. - пискнул кто-то за спиной у прогрессора.
Послышался звук подзатыльника.
- Мышка подавилась,- сказала женщина.
Паша чуть не подавился сам, обернулся посмотреть. Маленькое и грязное дитятко неопределенного пола, в слишком больших штанах и рубашке, босое, с большой рогаткой за поясом , и его мать, в розовом платье и с бидоном молока. По современным прогрессору канонам, она была бы красавицей. По канонам журнала 'Нива' и 1913 года - слишком тощая, слишком голенастая и без интересной бледности.
- Это не ребенок, это безобразие! - безобразие цапнуло со стола кусок хлеба, хлебнуло из бидона и усвистело на улицу. Из хозяйской комнаты доносился здоровый храп. - Вся в отца.
Паша только плечами пожал. А борщ неплохой, зря Палий так говорил. Да и чисто в хате.
- Роман в принципе неплохой человек. Ну комиссара подорвал, так он больше не будет.
- Изобретатель! Китайца какого-то вверх ногами закопал. На такое у него время есть. А как сарай покрасить - так его днем с огнем не найдешь.
- Зато непьющий,- прогрессор сам себе не верил - защищать малограмотного убийцу в семейной ссоре. Комедия абсурда.
- А зубы ему кто выбил? - жена Палия забрала из-под носа у бывшего студента пустую миску, бросила в жестяное корыто, над которым был пятью гвоздями присобачен рукомойник, налила в закопченную кастрюлю воды - греть, завозилась с печкой, чиркая вонючими спичками.
- Он уже умер,- прогрессор все больше и больше чувствовал себя персонажем непоймичего.
Утро добрым не бывает. Хоть оно и солнечное. Лось с превеликим удовольствием дал пинка ездовому. Раз ты ездовой, так и занимайся лошадьми. От село затюканное. Ну Крысюка-то чего бояться? Он же не чекист какой, обычный человек. И командир тоже не кусается. Особенно если помер. Бывший студент оглядел лагерь - лошади на месте, куда ж они, спутанные, денутся, Крысюк пулемет осматривает, командир как лежал со вчерашнего вечера, так и лежит. Два перевязочных пакета извели. Пульс вроде есть. Это хорошо. В госпиталь бы его, мы ж не доктора. Лось пошарил по карманам - кисет есть, даже чуть-чуть табака есть. Крысюк закончил с пулеметом, почесался где-то под пулеметными лентами. Удобно кто-то придумал! Сам Лось тоже таскал на плечах две ленты, наподобие мексиканского повстанца.
Ситуация... Красных гонят, аж пищат. Деникин наступает, только от этого не легче, он же и повстанцев громит. И будет бить до сентября, если бывший студент правильно помнил историю. А до осени доживут далеко не все. Вроде бы Ляховский здесь крутится. Вроде бы? Да и кто этот Ляховский? Может, тоже золотопогонник. Шкуринский вот тоже чуть красным командиром не стал. И на сколько хватит пяти пулеметных лент? Сколько могут продержаться трое, без подмоги? Тачанку тряхнуло на очередном холмике, Лось чуть не откусил себе язык. Командир слабо заматерился. Живучий. Хотя бабушке за день до смерти тоже лучше стало.
Тачанка куда-то ехала, кони пофыркивали время от времени, степь зеленела и цвела, погони было не видать. Сиди себе, грейся на солнышке. Гордееву повезло, сразу башку снесли. Интересно, кому достанется его аккордеон? И Шульге повезло, хороший боец был, четверых уложил, пока в него самого не попали. Палий вроде бы ушел, если уцелел, то хана донскому казачеству. Это ж не немцы подневольные, которых кайзер воевать заставил. Пятеро из двадцати. Мама дорогая. Бывший студент очень хотел домой, на восьмой этаж, к любимому компьютеру и очкам в синеньком футляре, обклеенном блестками.
Ездовой натянул поводья. Привал - дело хорошее, сейчас коней беречь надо. А то пешедралом - оно как-то тяжеловато, да еще и с пулеметом. Да и командиру отлежаться хоть час тоже не помешает. А в яру и тенек есть, вон какое дерево растет. И вода, ручеек целый. Серая уже к воде тянется. Куда, зараза! Брюхо застудишь, остынь трошки.
Так, чего там у нас с командиром? Холодный уже. Отмучился. Ездовой перекрестился. Крысюк молчал. А что тут скажешь? Да и могилу не выкопаешь, потому что лопаты - нету. Так что будет зверью ужин. Лось машинально почесал гнедой шею. Надо бы поискать какой-нибудь крупный отряд, пулеметчик человек полезный. Может, и дотянем до осени. Вот только что ж было этой осенью, что прогрессор вспомнить не может? Или, вернее сказать, будет?
Ладно, поехали. Бывало и хуже, например, по минному полю проход искать. Или там в тифозном бараке лежать. А Чужую Молодицу хай эти сопляки боятся. Кстати, шось видать. Ану дай свою оптику! Крысюк повозился с настройкой, пригляделся - село какое-то, домов десять точно есть. Вернул бинокль ездовому, толкнул скисшего второго номера - мало ли хто там.
А вот и комитет по встрече. Гусар недобитый, чучело в женском полушалке, и это даже ж не знаю, чей мундир. Не красные, это точно. И не белые. Нашивки на них-то есть, угол, только черно-зеленый. Медленно едут.
- Вы хто?- гусар обозвался. То ли командир, то ли жить надоело. У пулеметчика руки на гашетках, он-то успеет.
- А вы?- ездовой мало что в жизни видел, кроме родного огорода.
Гусар почесал в затылке. Похоже, ему не нравилось стоять напротив пулемета.
- Люди божьи, обшиты кожей,- буркнул тип в незнакомом мундире, сплюнул пережеванный табак.
Ездовой, как бы чухаясь, перехватил вожжи поудобнее правой рукой, левая зависла над браунингом. Тип в полушалке улыбнулся. Зубов у него не хватало, но недостатки искупал здоровенный вороненый маузер в руке.
- Интересна одежа,- Крысюк говорил спокойно, даже лениво, но руки от гашеток не отнимал.
- У чеха в дурня выиграл,- тип выудил из кармана полплитки жевательного табака, отгрыз кусок, блаженно зачавкал.
- И де ж ты чеха взял?
- Да заблудился тут один. Лой из него было хорошо топить.
Ездовой позеленел. Прогрессор чихнул, потому что сказать было нечего. Вернее, было что, но жить хотелось больше.
- Вы шо, красные? - Крысюк говорил так же лениво, по-прежнему не убирая рук с гашеток.
- А ты б руки убрал, я нервный,- тип в чешском мундире медленно вытащил правую руку из кармана, тоже задержал над револьвером.
- Все сейчас нервные, - вздохнул прогрессор.
- Такие красные, аж зеленые, - огрызнулся гусар, - большевики узурпировали цвет борьбы. А вы-то кто? Может, тоже контра, как на той неделе?
- Я анархист с Брусиловского прорыва! - оскалился Крысюк.
- А до того? - тип в полушалке сунул маузер в кобуру.
- А до того я не знал, как анархисты называются.
- А що было на той неделе? - ездовой был молодым и любопытным.
- Да лазил тут один в погонах. Посмотрел и дальше пошел.
Тип в чешском мундире фыркнул.
- Пошел, а как же! Спотыкался только.
- Тебе смешно, а зачем мою ложку вымазывать в каких-то соплях? - обладатель полушалка развернулся к товарищу, с нагайкой в руке.
- То не сопли, то стекловидное тело. Было.
Лось понял, что обедать уже не хочет.
- А, так вы с Ляховским? -Крысюк явно что-то вспомнил.
- Ну да,- тип в чешском мундире приосанился, развернул коня, махнул рукой,- нам пулеметчик пригодится.
Ездовой наворачивал капусняк так, будто первый раз в жизни ел. Крысюк не отставал, тем более эти двое ели из одной здоровенной миски. Прогрессор лениво разглядывал обстановку. Есть ему не хотелось, особенно после того, как щербатый предложил ему свою ложку. А так - хата как хата, возле нее вишни растут, уже отцвели. Стены глиной беленые, пол деревянный. Печь цветами размалевана. Под потолком лук висит, в косы заплетенный. Хозяйка на кухне чугунками грохочет. В окошко колодец видать, последний писк техники - колонка водонапорная, с корытом под ней. Какой-то боец воду набирает.
Почти мирная жизнь.
Только за соседней хатой пушка в огороде стоит, а хлопец в синих штанах от нее детвору отгоняет, да какой-то тяжеловооруженный недоносок, ростом чуть повыше винтовки, бегает. Возле хаты стоит мужик в вицмундире засаленном, учительском вроде, курит. Окурок затоптал, дверь открывает.
- И кто это тут?
Крысюк облизал ложку, сунул ее за голенище. Лось разглядывал вошедшего. На декана чем-то похож, такая же самодовольная рожа. Вот только декан Петр Тарасович при себе носил папку на кнопках, а не маузер. И за ним тот щербатый идет, в дверях становится. Окружают.
- Кое-кто распасся на домашних харчах,- Крысюк, похоже, откуда-то знал этого Ляховского. Но это еще не гарантия. Ездовой забился в угол. Ну село необстрелянное, что с него взять? Ляховский тем временем почесал левый глаз, подхватил стеклянный шарик у самого пола. Щербатый за его спиной покрутил пальцем у виска.
- К свету повернись, а то голос знакомый, а рожа - нет.
Крысюк, хмыкнул, встал из-за стола, повернулся вправо.
- Где ж я тебя видел? - Ляховский прищурился.
- Он казал, шо анархист. С Брусиловского прорыва,- вмешался щербатый.
- Точно. Гнат-комитетчик. Ты еще офицеру кишки выпустил.
- Было дело,- Крысюк снова сел, развалился на лавке, вытянул ноги в разбитых сапогах.
- А ты из писарчука-добровольца стал приводить людей к общему числителю, чи якось так?
- Общему знаменателю. Будь ты гимназистом-пятиклассником, ты бы получил неудовлетворительную оценку.
Ездовой фыркнул.
- И что я смешного сказал? - Ляховский уставился на сопляка.
- Кто ж добровольцем за царя идет?
- Вот! Вот тебе ходячее свидетельство нынешнего времени! Интересно, если б его увидел директор Ювеналов, его бы паралич разбил, или он бы сразу умер?
- А я знаю? - Крысюк пребывал в состоянии обожравшегося удава и его мало интересовали чужие знакомые.
Ляховский тяжело вздохнул. Отвечать на риторические вопросы вопросом - это уметь надо.
- А шо я тому Ювеналову сделав? - ездовой, кажется, не понял.
- Ничего. Просто он всю жизнь преподавал историю Российской Империи и считал, что крестьянин, по неиспорченности своей, всегда будет за царя.
Прогрессор посмотрел на Крысюка, обмотанного пулеметными лентами, на ездового, с двумя револьверами, и расхохотался.
Ляховский выковырял протез, почесал глазницу. Щербатый боец неожиданно заматерился про какого-то Богдана и понесся на улицу.
- Так что, пулеметчик? Спрячешься или ко мне в отряд пойдешь?
- Не, я знаю, что ты с красными погавкался, а как насчет их благородий? - Крысюк даже не пошевельнулся.
- Царское правительство уничтожило мою веру в человечество.
- Такой пафос! Прям як агитатор из Питера.
Ляховский развел руками.
- Кормежка хорошая, два раза в день.
- А шкварки е?- облизался ездовой.
- Есть, есть. Выходишь отсюда, сворачиваешь вправо, а там идешь, пока не увидишь железные ворота. Черные железные ворота. Вот там можно поесть.
С улицы донесся дикий визг. Вот теперь Крысюк понял, почему тот недоносок с двумя винтовками был такой маленький. Щербатый пинками гнал впереди себя, крепко взяв за ухо, какого-то маленького мальчика с деревянной винтовкой за спиной.
-От, люди добрые, полюбуйтесь! Хто курей чернилами выкрасил? Хто прошлым летом сортир подорвал? Хто мою винтовку цапнул и по соседской хате стрелять стал? И не попал.
- Прицел сбитый,- проныл отпрыск.
- Прицел нормальный,- щербатый выкрутил ухо горе-стрелку,- это ты влево берешь. От теперь дуля тебе будет, а не наган,- отпустил, сопроводив пинком.
Лось только присвистнул. Ну и методы воспитания!
Что за человек этот Ляховский? Крысюк его знает. Так на фронте они оба были не такими, как сейчас. Интересно, а почему он заявление писал? Ездовой тем временем высунулся на улицу. Лучше б он этого не делал. Женщина в платке в цветочек оторвалась от увлекательной дискуссии, по скольку в городе сало продавать и какими деньгами брать, и устроила бедолаге скандал. Прогрессор понял не все, но главными претензиями были - куда ж ты, зараза, собрался! и то есть как это почти не стреляют! Везет, как утопленнику, именно тогда приехать в село, когда родная мать уже пришла в гости к куме. Особенно когда глуховатая кума переводит разговор с описания различных видов казни, на как ее крестник метко плевался кашей и тягал кости у собаки. Вся улица слышит. А то, что крестник уже революционного оттенка от стыда, так это никого не обходит. Крысюка от хохота пополам скрутило. Ему-то хорошо. А нет, разогнулся, вылез, сказал что-то довольной куме. Нет, не куме. У той платок не так повязан, как рожки над головой.Прогрессор вернулся к унылым размышлениям на тему будущего. Реальность, конечно, отличается, от художественной литературы, но чтоб настолько? Хотя физимордия Паши, когда он ознакомился с бытовыми условиями, была непередаваемой. Но вот остальное... К неприличным сельским девушкам ходить опасно, мало ли кто в них водится, а приличные даже и не смотрят на такого оборванца. И джинсами не похвастаешься. И вся прогрессорская миссия накрылась медным тазиком. А еще было кое-что, в чем прогрессор не был уверен. И если это - есть, а не кратковременный испуг, то это уже серьезно. И ведь никому же из местных не скажешь.
Ляховский куда-то ушел, за ним хвостом плелся рябой паренек в слишком большой на него форме со споротыми знаками различия. Ординарец, наверное. Темнеет уже, спать пора. А что еще можно вечером делать? Тут же никакой культурной жизни. Хозяйка уже и постелила. Опять кому-то спать на сундуке. Да, крышка плоская, так он же вполовину прогрессора короче. Опять будет спина болеть. А печка занята двумя маленькими поганцами, которые собрались на рыбалку утречком. Милые детки, особенно если их отмыть и расчесать. Крысюка на рыбалку звали, он не хочет. Ездовой пошел к куме, то есть она его матери кума, а ему кто? В общем, пошел жрать сладкие пирожки с маком и спать на перине. Хорошо устроился! Лось еще раз обругал товарища и начал штурмовать сундук.
За окном была угольная темень и стук дождя. Крысюк стоял перед сундуком, обмотанный пулеметными лентами, будто и не ложился.
- Разведка вернулась. Выдвигаемся отсюда, даем бой казачне.
Прогрессор шлепнулся на пол.
Мокрая земля причавкивала под ногами, дождь тек за шиворот. Хотелось курить. Согласно плану Ляховского, часть попытается заманить контру в балку, а вот тогда вы и заиграете в унисон. Четыре пулемета - это вам не жук чихнул. Жалко только, что нельзя шрапнелью по контре жахнуть - снарядов нет. Сиди, второй номер, жди. И молись, чтоб ленту в пулемете не перекосило, чтоб вода в кожухе не закипела, чтоб план сработал. Чиркает кто-то кресалом рядом, матюкается злобно. А это ушастое недоразумение, сопляк чертов, дурень шестнадцатилетний, с явно махновским имечком Опанас - прогрессор даже и не удивился, когда узнал, как ездового зовут - полезло в ту часть бойцов, что заманить в балку должна. Идиот! Себя не жалко, так хоть мать пожалей. Хотя - на себя посмотри, сам такой же кусок идиота.
Крысюк рядом чихает. Ему хорошо, он опытный, а кое-кому и собственных ботинок не видно. Ага, уже слышно - выстрелы, ржание конское да ругань от души. Сыграть вам вальс 'Амурские волны'? Передние всадники грохнулись в траву, одна лошадь отбежала в сторону, вторая так и осталась лежать вместе с невезучим хозяином. А потом прогрессор только и успевал, что ленты подавать. И дождь на руку - мокро, быстро не уйдешь, конь споткнуться может. И балка на руку - набилось туда донского казачества, как шпроты в банку.
Светает уже. Удачный был план. Вот только скажи это жене Крысюка, скажи это матери ездового, скажи это маленькому сопливому хлопчику, который все еще ждет отца. Или хоть помоги могилу выкопать, товарищ Ляховский. Хотя это такая мелочь по сравнению с мировой революцией. Вот только прогрессор в ней участвовать не хотел. Наган - есть, патроны - тоже, хозяйка пошла дергать сорняки на огороде, корова пасется за селом в стаде, в хлеву лишних свидетелей нет, на улице Ляховский речь толкает, все население согнал перед своей ставкой, на тачанку влез и воображает себя великим оратором. Да пошел он! Лось погладил револьвер, будто соседского ротвейлера, тогда, еще в нормальной жизни, закусил ствол и быстро, чтобы не передумать, нажал на спусковой крючок.
Лось вынырнул из очередного простудного кошмара. Все, как по расписанию - и температура, что с кровати нет сил подняться, и рвота в тазик, ну в миску глиняную, разницы никакой, ничерта в желудке не задерживается, и старые приятели-кошмары. Зашитая Морда еще не снилась, а так - все, как дома. Долбаная погода. Крысюку - хоть бы что, а ведь тоже под дождем не один час мерз. У него-то иммунитет, а нежный студенческий организм на всю ночь под дождем не рассчитан. И курить хочется.
Заскрипела дверь. Судя по шлепающей походке и постоянному хрумканью, пришел ординарец Ляховского.И где он эти леденцы берет, что вечно их жрет? Да и что-то с ним не то. Вот только что? Прогрессор мысленно обозвал неожиданного визитера 'существо Суо'. За ординарцем плелся дряхлый земский доктор Фролов, определивший 'катар верхних дыхательных путей' и предписавший, с отеческим выражением лица, чай и суп. И не курить. И никакого измерения температуры не производил, потому что термометр вгрался аж когда война началась.
Ординарец поглядывал на старичка и хрумкал леденцами. Правда, он и поделился с прогрессором, нашел у хозяйки блюдечко и сыпанул туда горсть. Обычные леденцы, как барбариски, только маленькие. Эти, как их, монпансье. Такие же мерзко-красные. С улицы тянуло паленой шерстью - Крысюк и Мирон-каторжник смалили соседскую свинью. И не абы как, а соломой, для придания салу вкуса и аромата. Простые сельские радости жизни.
Паша тихо проклинал сельский быт. Сначала просыпаешься от женского визга, потом видишь причину: Палий наглядно пояснил своей супруге поговорку - недосол - на столе, пересол - на голове. Вывернул ей на голову кастрюлю с остатками борща, хорошо еще, что холодную. Потом вместо какого-нибудь полезного занятия, в гости пришел некий Григоренко, в трофейных галифе и драной куртке, с пятнадцатью часовыми цепочками на пузе. А часов у него и не было. Он просто собирал цепочки. И, вместо того, чтоб поздороваться или хоть для приличия поговорить о грядущем урожае капусты, с порога брякнул:
- То ты в разведку пойдешь или за жинкиными юбками сховаешься?
Жена, которая уже сняла капусту с ушей, замолчала.
-Не поняв, - Палий обернулся к незваному гостю, с тряпкой в левой руке. А вот в правой, недавно зажившей, он держал кольт, стволом вниз.
Григоренко икнул.
- По-моему, ты не Клим.
- Та нет,- Палий уронил тряпку, чуть отдвинулся вправо.
- Та вижу. Положь пистолета! Я ж не грабить пришел.
- А хто тебя знает? Если ты от Ворона, то я сам до него пойду. Уберу и пойду. А если нет, так я Мурку твоей печенкой накормлю.
Мурка утвердительно мяукнула.
Григоренко почесал в затылке. Ему не нравилась эта хата, эта баба, которую загораживал собеседник и кошка в придачу. А еще ему не нравился мужик на табуретке, который молча в него целился. Вороновец развернулся, плюнул за порог и зашагал к более покладистым людям.
Ворон сидел за столом и ел соленые огурцы, вылавливая их ножом из банки по одному. Атаман тянул время. Со своими бойцами атаковать Могилу - бесполезно. Гонец к Ляховскому уже поехал, но его что-то долго нет. А, судя по рассказам недобитого повстанца, Негода своих держит в полной боевой готовности. Только вот ну очень интересно, как этот недобитый смог уйти? И не шпион ли он часом? Да только что забыл полещук у донских казаков? Они его и понимают через три слова на четвертое. Если это - шпион, то есаул - дурак.
А, вот и Григоренко несется, на всех парах. За ним идет какой-то местный, в кожанке. За местным - якась жиночка бежит. Эге, а местный - знакомый. Этот, как его, который у эсера в адъютантах ходил. От жиночки отмахнулся, в дверь стучит. Заходи, заходи. Посмотрю, шо ты за один.
Палий толкнул противно запищавшую дверь. Хоть бы олией петли смазали. Так, Ворон ест, а второй, в цепочках, на лавке сидит, глазами хлопает.
- Ты ж с зубодером ездил?
Палий кивнул.
- Ты шо, немой?
- Не.
- Кто-то еще из твоего отряда уцелел?
- А я знаю? Там такое было, шо свои яйца потеряешь и не заметишь.
- Шутник. Дошутишься, сынку.
Палий дернулся, но промолчал. Ну старый человек, действительно в отцы годится. Как говорил гимназист Митенька, куда ж ты, сволота, делся, 'теоретически'.
- А скажи ты мне, хто это вчера приполз? Казав, шо расстреляли, да стреляли плохо, вот он и уповз. Шось худющее да бледное, и волос светлый. Такого не помнишь?
- Шульга. Та успокойтесь, дядьку, то наш человек. Он офицерье еще на царской войне изничтожал. В спину одному стрельнул, да гранату в труп кинул, шоб не нашли. Чи вы его вже в Могилев?
- Нет. Если не помер, так в той хате, де двери зеленые. И скажи мне еще- а у Негоды только одна пушка?
- Гаубица одна, и до хрена и ще трошки казачни.
В дверь заглянул еще один вороновец, заляпанный грязью по уши.
- Ну шо?
- Та дайте прочухаться,- разведчик нагло налил себе самогонки и выхлебал без закуски, - Ляховский пострелял Негоде конных, осталась на станции пехтура и их гаубица.
Палий заулыбался.
- А хто сказал, - Ворон дожевал последний огурец из банки,- шо мы их будем атаковать в лоб?
- Так шо, отступать? У Ляховского раненых по всем хатам.
Атаман тяжело вздохнул, отодрал перчину из венка под потолком, сунул осовевшему разведчику.
- Закусюй и помовч. Надо подумать, як им диверсию сделать.
Григоренко молча встал и вышел, чистить еле живую лошадь разведчика.
Палий подумал. Подумал еще раз.
- Гаубицу покурочить - пойдет?
Почти заснувший разведчик поднял голову, Ворон повернулся на стуле.
- Та хто ж это делать будет?
- Есть у меня один, дуже умный. От он и сделает.
- А сможет?
- Та успокойтесь, дядьку. Сделает.
Паша сидел в чужой хате, и ощущал себя полным идиотом. Делать ему было совершенно нечего - корову он и так доить не умел, без него справились, гужевой транспорт сыт и вычищен до блеска. В хате, кроме него, не было ни одной живой души, даже кошка ушла к соседям, на их жирненьких мышей. Флаг Ворона наводил на определенные мысли, а его наглые бойцы только усугубляли эти самые мысли. Да еще и Палий ушел к Ворону. А если его за наглость к стенке поставили?
- Есть дело.
Прогрессор подскочил от неожиданности. Так задумался, что не заметил, как в хате дверь открылась. Палий. Интересно, что у него за дело? Вряд ли электрификация деревни.
- Та не трусись. И такой вопрос - ты замок у пушки снять сможешь?
Прогрессор похолодел.
- А почему именно я?
- А Семенов-танкист сейчас не может. Он до сортира час идет, куда ему кота кормить?
- Какой танкист? Какого кота?
- Ото есть така железна коробка, ездит на керосине, заместо колес - таки ленты широкие, и в нее внутри пулемет запхан. Танк называется. А Семенов еще в ту войну, когда Николашка с германцами горшки побил, угодил в те части, шо во Францию попали. Там те танки и научился и водить, и стрелять. Он же малой, щуплый, вот ему и удобно.
- Я знаю, что такое танк. При чем тут кот?
- А еще анархист. Того кота звать Саботаж. Теперь понял?
- Понял, понял, - нехорошее предчувствие окрепло и расцвело в душе у бывшего студента.
- То й добре, что понял. Идешь к Ворону, и вы с ним быстро обдумайте, как лучше покормить кота.
Видно, прогрессор изменился в лице, потому что Палий только руками развел.
- Да не бойся. Тебя ж не заарестуют, а убьют.
Паша героическим усилием воли заставил себя молча кивнуть, а не обозвать товарища куском идиота. Утешил, что называется. И так на улицу выглянуть лишний раз страшно. Почему это должен делать именно он? Другого повстанца не нашлось? У меня часы сломались! У меня - прогрессор побежал вслед за махновцем, потому что это уже было не первый раз. Хорошо, стресс, риск, жуткие местные жители - но почему Паша не мог вспомнить, что делала его мать в выходные? И отец тоже. Что они делали вечером в выходные? Что, мать его, стояло на специальной тумбочке в гостиной с голубенькими обоями? В розетку включается, по нему еще кино показывают. Телевизор. А ведь не в первый раз Паша забывал что-то из нормальной жизни, где махновцы были только на старых фотографиях...
Ворон все также сидел за столом. Вроде бы ничего в нем нет страшного, обычный сельский житель, и одежда неброская - штаны с рубашкой застиранные, да ботинки немецкие, трофейные. Вот только браунинг за поясом торчит. Вот только глядит Ворон так, что спрятаться хочется. Не зря второй год атаманит, по шляхам гоняет. Да и послать на диверсию, честно говоря, некого. У вороновцев средний возраст - аж двадцать лет, дурные они еще для тонкой работы. Глина - а кто ж его знает. Может, получится у него, а может, и нет. Злой он сейчас дуже, а тут холодную голову иметь надо и не стрелять по первой попавшейся контре. Палий - у него мозги не в ту сторону работают. Да и рожа приметная, особенно сейчас. Вот и приходится надеяться на подозрительных личностей. Вот, стоит, ботинком пол ковыряет.
Паша, нагруженный ценными указаниями в плане снятия замка с орудия, с тяжелым сердцем и в пиджаке на два размера больше, медленно и печально продвигался к Могиле. Пешком и безоружный, для большего правдоподобия. Ну, не совсем безоружный, но пистолетик для велосипедистов с наганом не сравнить.
А вот и станцию видать. Трупов на виселице не видно, да и виселицы не видно. И колокольни не видно. Косой артиллерист стрелял, хорошо косой. А вот и пушка. За хатой тетки Оксаны, прям в ее огороде. Прощайте, помидоры, невинные жертвы войны. И часовой возле пушки стоит. Дядя-шкаф, такого трактором с места не сдвинешь. Паша покрутил головой. Базар работает, при любой власти. Собака. Кость грызет. Прогрессор решил не присматри-ваться к кости. Паша быстро свернул к торговке выпечкой, стал вглядываться в товар. Это не в туалете 'декан - лох!' писать, тут подумать надо. И, может, есть какие-то пленники.
Вот только Негода пленных не брал. Торговка быстро промокнула глаза уголком платка. Обещал Трохим на ней жениться, да не досталось ему даже братской могилы. Хорошо волки с одичавшими собаками анархистского мясца тем вечером наелись.
А вот диверсия накрывалась медным тазиком. Треклятая гаубица была крайне сложным устройством. Сними замок! Легко сказать. А где тут тот замок? И почему-то не шел из головы Палий. Сидит себе дома, гадина. Стоп, стоп. А чего именно этот полудурок лезет в голову? Он же к пушкам не имеет никакого отношения, он вообще кавалерист. Или нет, но что-то похожее. Прогрессор дожевал пирожок. Будем мыслить логически: у пушки стоит часовой, круглосуточно. Они сменяются с промежутком в пять минут. Это плохо. Сам прогрессор ничегошеньки не понимает в пушках - это еще хуже. А если пехоту положат картечью - то наступления не получится. Жалко сопляков.
Паша рассеянно поздоровался с уцелевшим священником, не забыв скрутить ему дулю. Прогрессор. Да кто ж знал, что вместо восхищения местных чудесами из грядущего - будет конь вороной да обрез стальной, да бесконечная степь? Обломки сложились в паззл. Собственно, а что значит фамилия Палий? Это поджигатель. А пушка опасна снарядами. Вон, стоит прям-таки плакатный солдат возле сарая. Ты стой, контра, стой. Недолго уже осталось. Бывший студент, почти что гордость курса, бывший любимчик декана, начинающий подпольщик - идея родилась - Паша для видимости завел разговор с теткой Ганной, которая была категорически недовольна очередной сменой власти. А еще именно в ее сарае хранились снаряды. Место сухое, не отсыреют. И теперь надо было только ждать темной ноченьки и молиться всем богам всех времен, чтобы доску с сучком не прибили как следует.
Хорошо еще, что тетка Ганна сообразила и завела длиннющий монолог про якусь там Марину, большевиков и цену на керосин. То ли большевики что-то сделали с керосином, то ли Марина с большевиками, то ли им всем не продали керосин - прогрессор только поддакивал. После миски вареников план принял окончательную форму - сама хозяйка хаты берет все деньги из тайника и садится на поезд до Мариуполя. Или Мелитополя. Паша не сильно разбирался в географии Украины. Хата остается на попечении троюродного племянника, то есть самого прогрессора. Огород поливать, бурьяны вырывать, корову доить и дальше в том же духе. А вот дальше - если ничего не подведет, то будет очень красивый фейерверк.
Село уже храпело и сопело, небо было затянуто тучами. У пушки курил часовой. Прогрессор еще раз прокрутил в мозгу все этапы плана. Кобыла Зорька - есть, стоит за хатой, глупое животное. Свечка, спички, керосин в баночке- есть. Доска с сучком - есть, отодвигается легко. А часовой стоит не с той стороны, он заднюю стену сарая не видит. Прогрессор не спеша зашел за сарай, пригнулся, толкнул доску. В стене сарая образовался узкий проем. Паша мысленно матюкнулся и протиснулся в дыру, раздирая пиджак в клочья. А, вот и снарядный ящик. Уже открытый. Пиджак снимаем, поливаем керосином из баночки, укрываем снаряды. Ставим свечку, чтоб от нее пиджак затлел, зажигаем. Черт, спички не зажигаются. Медленно надо. В тишине сарая даже собственное дыхание казалось громом небесным. Медленно чиркаем спичкой. Медленно, уверенно. О, какой маленький хорошенький огонечек! Какая симпатичная свечка горит! А теперь - рвем когти.
Вот и Зорька, стоит, башку опустила. Дремает. Ногу в стремя и ходу! Свечка горит пять минут, за это время надо быть как можно дальше от сарая. Часовой у сарая нагло курил. Проехать за поповский дом. Так. А теперь - аллюр три креста! И не ехать к Ворону сразу. Черт! Патруль. Один из солдат потянул с плеча винтовку. В небо взметнулся столб огня.
Негода вылетел из хаты в одних кальсонах, шелковых, между прочим, зато с маузером. Теперь ищи-свищи. Теперь пушка без снарядов. А железную дорогу кто-то не раскопал, как в прошлый раз, а подорвал.
Подрывная группа Татарчука медленно двигалась на соединение с остальными бойцами Ляховского. Хотя группой это уже и не назовешь - просто два замотанных повстанца, Татарчук и Васильев. Был еще Марченко, но ему попалась некачественная граната. Взрывчатки уже нет, патронов - кот наплакал, ну хоть от погони оторвались. Татарчук согнулся в приступе кашля, чуть не свалившись с лошади. Васильев придержал кобылу, тихо порадовался тому, что был на флоте, а не на Румфронте. Нет, Балтийский флот - это тоже не пряник с медом, там холодно, як под юбкой у чертовой матери, мины немецкие и бабы в Кронштадте страшные. А вот Татарчук угодил под газовую атаку и чуть не сдох.
Тощий повстанец выпрямился, сплюнул, пнул конягу каблуками в брюхо.
- Шо стал?
Васильев только хмыкнул. Сейчас бы в хату на перину, да к толстомясой жинке под бок. Вот кто-то счастливый. А тут прям за шиворот дождь идет. Зато чугунку подорвали! Мабуть, и в Таганроге слыхать было. Так, тут свернуть - и по балке. А там уже и хата, и жинка, и самогон, и перина. Татарчук остановился, рванул маузер из кобуры. Теперь и Васильев слышал стрельбу и взрывы. Далеко, но уже слышно. Шось тут не то.
- Та то на станции.
- Едет кто-то.
Васильев ничего не сказал. Взрывы - слышно, стрелял кто-то - один раз, еще до взрывов. Пусть себе едет. И маузеры есть, и граната есть. У Татарчука уши, как у емуранчика - повышенной чуткости.
А, вот и наши. Вот село, вот и часовой. Свои, Нестеров, свои. А пароля твоего я все равно не знаю. То есть как? А если мы, скажем, контра, то откуда ж я знаю твою фамилию? А кто мне три карбованца должен был? А, заткнулся. То-то же. У кого-то в хате свет горит. Того керосина днем с огнем не достанешь, а кто-то дуже богатый. Не кто-то, а Ляховский. И не керосин жжет, а свечи. Тонкие такие. Сидит, глаз свой стеклянный в руке крутит. Да, взорвали, да, рельсы аж закрутились. Настырный человек Ляховский, как слепень летом. И здесь налет удачно получился? Шо, правда? Васильев аж зубами от удивления клацнул.
Теперь и вдарить можно! Конницы нет, пути снабжения перерезаны. Погуляем, как хорек в курятнике.
Утро выдалось хмурым, прям как у одного писателя. Боеспособная часть отряда лениво двигалась по улочке, а небоеспособная либо дрыхла, либо уничтожала маленьких друзей повстанца и солдата - вшей. Палий ухитрился занять промежуточное состояние - зубы-то болят, хоть на стенку лезь, а жена требует жалобным голосом, чтоб он что-нибудь сделал с коровником. Ну дыра в крыше, непонятного происхождения - так я ж не плотник чи кровельщик. Лаврин хлев строил - пусть он и чинит. После такого заявления Палий узнал много новостей из сельской жизни, например, вышеупомянутый Лаврин, земля ему пухом, еще в прошлом году, когда немцы были, пошел до красных, и благополучно попался золотопогонникам. Так что - лезь на хлев, а то корова простудится и помрет.
А это шо еще выползло? Это вороновский дружок по улице плетется, рожу кривит, как институтка при виде дохлой жабки. Цепочек понацеплял, аж одежины не видать. Ну шо ты стал? Тут тебе шо, цирк-шапито и слониха Зиночка? Палий поднял голову от доски, взглянул на улицу - несется всадник, как угорелый. Башлык красный отсюда видно. Шкуровца раздел. А ведь это не вороновец. Тем скажи 'Волчья Сотня' - они сразу в штаны делают.
К такой матери коровник! Палий слетел с лестницы, рванул в хату, сорвал с гвоздя портупею с шашкой, а наган у него при всегда при себе был. Начиналась заваруха, и отсидеться за жинкиными юбками было невозможно.
Приехал то гонец от Ляховского, передал, что сбор в Кривой Балке, оттуда и ударим, если Ворон, конечно, в состоянии это сделать. И сам рядом поехал, мол, не обманываю я.
Собралось в Кривой Балке войско. Почти сотня бойцов, если еще местных считать. Кто гранатами обвешан, кто патронташами обмотан, кто с двумя револьверами, кто в ремни замотался, шашка по земле волочится, кто с винтовкой-трехлинейкой, а кто и с манихлером.
И кони разномастные, серые, чалые, пегие. И одежда у всех разная - кто в свитке, будто на базар буряки продавать едет, кто в кожанке новой, рипучей, кто в латаном, что и на пугало стыдно нацепить, френче. Ляховский - так вообще в вицмундире учительском. Будто на урок собрался. Глаз стеклянный вынул, хозяйке на хранение отдал. И два знамени ветер вьет - Ворона, желто-синее, черным перечеркнутое, и черное, с 'Долой комиссародержавие!' - Ляховского. Хитрый у одноглазого план, и сказал он этот хитрый план только Ворону.
Крысюк сидел в яру за станцией, в компании ездового и Димитрова-болгарина, и клял ездового на чем свет стоит. Ну что с тачанкой делать надо, чтоб ось пополам развалилась?! Что? Опанас временно стал вторым номером у пулемета, вернее сел. Сидел себе на горбочке и глядел жалобно, как недобитый австрияк. А Димитров ел шматок хлеба и ни на что больше не реагировал. Ждать, когда контра побежит сюда и дать по ним длинную очередь. А если не побежит? Учитель хренов, начитался всякой брехни, так гладко было на бумаге.
После того, что изделали проклятущие партизаны с его конницей, Негода ожидал уже чего угодно. Да и Егоров, скотина, неудачно закурил. Вот картечью бы по этим сволочам шарахнуть, они бы побежали, теряя штаны. А теперь - несутся, да не группой, а лавой. Жрите свинец!
Несколько повстанцев грохнулось в дорожную пыль, и тот, с черным флагом - тоже. Ничего, ничего, еще чуть-чуть, а там и пехота подойдет. Негода при виде человека с красным башлыком не выстрелил,- может, свой? Может, батька Шкуро на подмогу идет? А вот Татарчук излишней надеждой никогда не страдал, растерянность врага дала ему время швырнуть гранатy и упасть в неизменную станционную лужу.
Рубай в мясо! Вот кого-то к земле штыком пригвоздили, дергается еще. Вон белогвардеец на крышу залез, оттуда из винтовки палит. Щас, щас. Вот какой-то дурень с пикой за Татарчуком гоняется. Ну головой же думать хоть трошки надо! Татарчук в сторону кинулся да и выстрелил. Григоренко в капусте окопался, постреливает изредка. Ляховский башкой крутит, старших по званию высматривает. Где остальные вороновцы, мать их через колено? Где пехота? Коллективно обгадилась и пошла на речку, штаны стирать? А, вот и эти сопляки, с фланга прут. Никакой тактики. Да только не в тактике дело, а в ударе в спину. Нате, господа контрики, каши селянской! Каша добрая, свинцовая, гранатами заправленная. То есть как это - тикаете? Больше не хотите?
Стоит Ляховский, за тын ухватился, наган в кобуру засунуть не может. Сходятся к нему уцелевшие. Медленно идут. Палий плетется из-за депо, с шашки кровь стекает, рукава кровью заляпаны. Григоренко из чужого огорода вылез, землю со штанов отряхнул, стоит, зубы скалит. Илько-галичанин возле пушки крутится. Ну так он же артиллерист, хоть и австрияцкий. Крысюк, вражий сын, все приказы нарушил, с пехотой пошел. А шо ж ему делать оставалось - в пулемете ленту заклинило, да из Димитрова граната фарш сделала. И дружок его малой, тоже тут стоит, на винтовку опирается. Важный, як жаба весной.