Человек сидел молча, словно задумавшись о вечных вопросах, кто мы и откуда пришли. Кровать застелена, телевизор выключен, за окном серое небо. В его руке мерно тлел окурок, будто это еще одна ускользающая жизнь. Было в его молчании что-то риторическое. Я до сих пор верю, что он был одним из тех людей, которые умеют молчать лучше всех остальных. Но это не было молчанием ради собственной выгоды. Это даже не гнетущее молчание преподавателя над студентом, который не знает предмета. Это что-то врожденное, взывающее к корням человечества в общем и человека в частности.
Линия огня подошла к пальцам и стала больно жечь плоть, но вопреки здравому смыслу, человек не отбросил мертвую сигарету, предварительно злобно выругавшись. Он все так же сидел. Молча, практически неподвижно. Вздымалась грудь, чтобы впустить в себя волну кислорода, потом грязная волна прозрачного, но уже негодного, совсем_не_кислорода, с тяжелым выдохом выходила в окружающую комнату. Возможно, этому выдоху его научил другой. Тот, кто узнал о своем приближающемся распятии, так же тяжело вздохнул перед лицом прокуратора.
Внезапно что-то нарушило окружающую картину. Тени зашевелились и заплясали неведомый танец, хрупкий мир разрушился. Человек нервно поднял трубку и набрал номер...
***
Мне снился потрясающий сон. Я бродил по бесчисленным холмам какого-то мира. Не здесь, не в наше время. Чужая планета чужого мира. Нетронутая руками и извращенным умом человека, она была той единственной Родиной-матерью, которую у нас отобрали лет десять назад. Я наслаждался прогулкой. На расстоянии девяти шагов за мной следовал черный единорог.
Настойчивый звонок телефона лишал меня прекрасной прогулки. Я так хотел вернуться к единорогу. Я насчитал пятнадцать звонков, и сон растаял, словно сахар в чае.
Мой номер телефона всего на цифру отличается от номера публичного дома. Путают, звонят, некоторые извиняются. Я уже готовился выслушать очередной заказ, потом бросить что-то вроде "сейчас приедем" или "уже выехали", но заранее приготовленные ответы оказались беспомощны.
- Приезжай ко мне, - конечно, я узнал этот голос. Когда знаешь его уже двадцать лет, то не можешь не узнать. По неизвестным причинам и еще забитой единорогами голове, я решил удостовериться:
- Макс, это ты?
- Да, я. Приезжай.
- Ты на время смотрел?
- Только что.
- И ЧТО ты там увидел?
- 4:38, но это не важно. Давай быстрее, мне очень плохо.
- Еду, - только и удалось мне тяжело выдохнуть.
Пятнадцать минут на сборы, такси и поход в магазин за бутылкой вина. Что-то мне не нравятся подобные вылазки. Ничего не могу с собой поделать. Вечно оказываюсь с такими людьми, к которым многие и не приближаются, и в таких ситуациях, которые не желаешь и знаменитым злодеям (допустим, Гитлеру или Сталину).
***
- Тебе не нужно приносить ЭТО, чтобы прийти ко мне в гости, - сказал Максим, тыча пальцем в бутылку красного "Максима Авдонина". Послушайте, в именах что-то есть!
- Извини, последнее время я гожусь только на это. Иногда я сам себе противен.
- Перестань хандрить. Сегодня этим займусь я.
Мы прошли на кухню, прокуренную местной интеллигенцией. В свое время мы кого-то искали, а кто-то искал нас. Находили, расставались, а жизнь все так же проносилась мимо. Остались только двое непрошенных гостей на этой кухне, в этом измерении.
Я приготовил салат из помидоров, снабдив его майонезом и солью. Максим вытер со стола, вымыл прозрачные пузатые стаканы, напоминающие глупого боярина времен Петра I, и достал из холодильника еще две. Штопор выполнил привычное распятие.
- Случилось невероятное, - печально и почти шепотом "уронил" Максим.
- Заинтриговал, старый забияка! Неужели, ты стал президентом Гондураса?
- Хуже.
- Теперь ты спишь стоя?
- Еще попытка.
- Клер Форлани передала тебе свой номер телефона?
- Еще попытки будут?
- Кончай, дурить! Я так целые сутки могу.
- Хорошо. Мы с Екатериной Сергеевной...
- Женитесь, - радостно воскликнул я, перебив собеседника. Кстати, вдобавок, абсолютно машинально, высоко поднял своего нелепого и уже краснобрюхого "боярина".
Максим еще более ссутулился, как бы потеряв дар речи. Минуты две прошли в молчании. Я не решался разбить эту тишину, чувствуя, что итак уже порядком всё испортил, но Максим нашел в себе силы ответить:
- ...расстались, - тяжело выдавил он. И было в этом что-то магическое. Человек сказал шепотом, но как будто крикнул. Плевком по стене, выстрелом в грудь, камнем на шею.
Стоп. Стоп. Стоп. Не может быть! Я ущипнул себя, предполагая вновь увидеть свой сон - безрезультатно.
- Прости, это шутка?
- Очнись, - Макс ударил меня по щеке, - где ты все время бродишь? Я позвонил тебе в пять утра, чтобы разыгрывать? Я болен? Может, я следователь и мне срочно нужен понятой?
- Не пыли. Я просто еще не проснулся.
- Ну, так просыпайся скорей и прекрати эту комедию с пощипыванием!
Некоторое время я приходил в себя и, честно говоря, было отчего. Максима я знал с детства, не с того, где вы дергаете девчонок за косички и списываете контрольные, это было бессознательное детство, когда лежишь рядом в родильной палате, а затем выхватываешь бутылочку молока из соседней коляски, когда мамы, заговорившись о делах насущных (чаще о плохих мужчинах и маленьких зарплатах), надолго погрузились в свое, женское.
Мы часто спорили и ссорились, но все же находили компромисс, мирились, забывали старые обиды, на ровном месте выдумывали другие. Так проходила наша совместная жизнь на двоих. Играли в футбол, читали книги, смотрели фильмы. Но что-то в нем оставалось неизученное, неукротимое. Часть непокорности мне удавалось сдержать, но лишь на время. Наверно поэтому я так обрадовался, когда Максим представил мне Катю. Они как бы растворились друг в друге. Одно взаимозаменялось другим. Абсолютно разные люди компенсировали что-то неполноценное, которое не удавалось покорить, будучи порознь. Два года вместе и разрыв. Что-то случилось, оторвалось, остановилось и со скрежетом и хрустом, на скорости 300 км/ч, врезалось в бетонную стену.
- Извини, я просто не ожидал.
- Ничего. Никто не ожидал, кроме нас.
- Что случилось?
- Время, - туманно ответил Максим, - оно всему причина. Когда так долго живешь вместе... Постой! Вернее сосуществуешь вместе, оно точит тебя, обнажает раны. И бах! Вы оба понимаете, что больше не протянете ни дня. Мы любили друг друга, вот это нас и сгубило.
- Послушай, может, я чего-то не понимаю, но как ЭТО может погубить отношения?
- Понимаешь, как и любая девушка, Катя сильно привязана к общественному мнению. А что обо мне подумают если так? А что если эдак? В этом платье я смотрюсь хорошо, а Макс в этом свитере смахивает на "голубого". Бог свидетель, я терпел. Я даже ослабил защиту, за пределы которой и ты никогда не проникал, но настает момент, и ты чувствуешь, что щупальца шарят там, где больше нет ничего, кроме шрамов и одиночества.
- Туманно, впрочем, это тебе свойственно. Продолжай.
- Потом люди очень прочно вошли в нашу жизнь. Наши отношения обсуждали на "парах".
- Им заняться нечем? Но девушки-сплетницы это не новость.
- Если бы это были девушки.
- ???
- Нам уделяли целые "пары", чтобы обсудить что прилично, а что нет. В конечном счете, мне это надоело и я написал письмо тому, кто это затеял.
- И что?
- Письмо все дальше отдалило нас друг от друга. Она долгое время не могла сдать зачет, а я так и не смог избавиться от чувства вины.
- Может, ты написал что-то плохое?
- Нет. Я написал все как есть, мол, не нужно лезть в наши отношения, а если что интересно, так подойдите я разъясню.
- Обиделась.
- Ага. Хотя, я ее понимаю. Муж, ребенок, в общем - семья. И тут событие - любовь. Ах, как обидно, девочки! Почему не в мой огород угодил снаряд? Глупая, бессердечная зависть.
- Постой, возможно, это не зависть.
- А что же еще?
- Хм. Допустим, вы ведете себя неприлично.
- Кто же это разработал эти рамки приличия. Мы же не ходили голыми по улицам. Штука в том, что когда становишься старше, теряешь частичку здравого смысла.
- Тебя послушать, получается все взрослые люди шизофреники и маразматики.
- Ты чем слушаешь? Привык, что положится можно только на себя, так слушаешь только собственные внутренние рассуждения. Ты как все наше поколение. Им бы только слушать мелодии с мобильников, делая при этом умный вид.
- Не горячись, постараюсь вникнуть.
- Вот так!
- Продолжай.
- Итак, ты взрослеешь и теряешь частичку своего юношеского романтизма. Твоя жизнь это уже убойный молоток для романтизма. Работа, семья, зарплату задерживают, нервы, сосед включил шансон на всю катушку. Твои ряды, в которых ты шагал, поредели, нарастили брюшко, облысели. Теперь их не встретишь на флэту и тусовках. Вы взрослый. Поздравляю тебя Шарик, сам знаешь кто ты!
- Понятно, то есть со временем ты меняешь окружение.
- Именно. Те люди, с которыми ты раньше шел в разведку, воруя советские яблоки, ушли в небытие. Иногда встретишь на улице, поговоришь о погоде и прости, прощай.
- Проблема отцов и детей.
- Да, она самая.
- Но так же было в каждом поколении. Отцы не принимали увлечения детей, а дети родителей. Чем это могло изменить ваши отношения?
- Это только ступенька из лестницы нью-йоркского небоскреба, которого уже нет.
- Что же еще?
- Например, беспричинная ревность.
- Пустяк.
- Пошел бы и объяснил это ей. Это когда из блохи появляются семь бегемотов. Ты задержался - война. Ты косо посмотрел - война. Ты не позвонил - война.
- Бред. Нужно было искать решение. Совместно или, смешное слово - коллегиально.
- В отношениях главенствует тот, кто меньше любит. Тебе устраивают скандалы по пустякам, душат твою свободу. Я привык жить один. Мои родители в свое время состояли в партии и не читали ни Булгакова, ни Солженицына. Я опирался на себя, хоть у меня было то, чему многие завидовали. Еще вчера я хотел остановиться посреди Сити-центра и крикнуть: "Я обыватель, я просто хочу жить".
- Разрыв окончателен?
- Обжалованию не подлежит.
- Печально.
- Есть надежда на начало новой жизни, впрочем, и ее я тоже испорчу.
- Не грусти, все образуется.
- Спасибо конечно, но это не так. Всю жизнь я что-то искал, а находил совсем другое. Восемнадцать лет не верил в любовь. Для меня важнее был экзистенциализм с одиночеством, да восточные религии с их полноценной мудростью. Читал, образовывался. Взрыв! Я сражен наповал. Знаешь, что это ненадолго. Сопливо, стереотипно, но влюблен как мальчишка. Погружаешься в ложь, строишь иллюзии и цветешь в тобой же придуманном саду. Радуешься. Лучику света, бабочке, даже осам. И тут в иллюзии вмешивается другой творец: "Делись, - говорит он, - а то разобью твой мир!". Хватит. Надоело. Ищите другого, теперь я более одинок, чем прежде.
- Каждый человек одинок, просто не все это понимают. Мы разбавляем его знакомыми, учебой, но от него никуда не скрыться. Ест тебя изнутри.
- Мой тебе совет: не умничай - не оберешься бед.
- Я же не на тропе войны.
- Никак нет. Ты на ядерной бомбе, кстати, отсчет уже начался. Теряешь, становишься мудрым, а это суть одно, что и быть глупцом, сидя на мешке золота. Что на этот счет говорит психология? - Максим вспомнил о том, что по образованию я будущий психолог.
- Психология партизански молчит.
- Что же это за профессия раз она ничему не учит?
- Примерно, как дизайнер интерьера.
- Мне больше нравится - срывальщик обоев.
- Как насчет сборщика гладильной доски?
- Годится, примерно как бандит с большой дороги. Что же за проблемы изучают у вас на психологии?
- Не знаю, я так и не понял, но иногда бывает жутко интересно.
- Я могу влить в психологию и философию что-то новое?
- Валяй!
- Например, проблема компаний. Ты собираешься в компании, потом кончается жидкость, и кого-то отправляют в магазин - это психология. А философия в том, что он проживает маленькую и неинтересную жизнь по дороге в магазин.
- Годится. Хотя, мне более симпатична теория о тех, кто уступает место в автобусе.
- Это важно.
***
Мы говорили о медузах и кораллах, изучали морское дно и самые высокие строения. Шли вместе с любовью и ненавистью по одной тропе, встречали старых знакомых. Игнорируя зло, расставаясь с частичкой света, дарили друг другу надежду, что не все потеряно. Мы не просто часть этого мира, мы и есть этот мир. Мы придумывали себе препятствия и преодолевали. Курили, смеялись, смотрели на пустые бутылки и остатки салата.
Я старался больше не говорить о Кате. Завтра будет день, и огромный пресс любви снова размажет его по земле. Пусть сегодня, хоть на несколько секунд он оторвется от своей боли. Если бы Бог дал крылья только мне одному, то я бы оторвал их и дал бы Максиму. Лети и не сомневайся! Кто-то душит тебя, но и ты кого-то душишь. И только камни молчат.
Расставаясь, Максим спросил:
- Ты мне друг?
- Конечно друг! Кто еще приедет в пять утра?
- Это здорово. У меня очень мало друзей. Так мало, что я знаю только тебя.
- Других ты обязательно встретишь. Они ищут тебя, я чувствую.
- Тогда до встречи?
- Пока.
Мы пожали руки. Волна неведомого захлестнула всю мою душу и стоя на пороге я обернулся:
- Максим, держи, - я протянул ему ключи от своей квартиры.
- Что это?
- Ключи от моих дверей.
***
Я шел по дороге, сжимая две связки ключей. Дождь нещадно бил в лицо. Люди суетились, шли на работу. Маленькая ночная жизнь закончилась. Хотелось думать о чем-то хорошем, но реальность змеёй заглатывала меня, словно маленькую беззащитную мышь. Болели обожженные пальцы. Впереди целый день.