Я начал стареть ещё в молодые годы. Наверное, много пил и мало видел. Смотрел на мир из окна и чаще нетрезвый. Из телевизоров в мастерской было только радио, по нему пели гимн и врали, так что я его не слушал вовсе. Сутки через трое я охранял гаражный кооператив, а трое суток писал дикие сюрреалистические полотна, давая выход подсознанию. Писал больше по ночам. Ко мне часто забредали разные люди со своими друзьями и подругами. Им нравилась моя мастерская, и они приходили удовлетворять свои физиологические надобности. Мне, как хозяину, тоже перепадало - то бутылку не допьют, то бабу нетрезвую позабудут. Многих я знал только в лицо, а некоторых не знал совсем. В начале перестройки это был нормальный ход. Все мы так жили, кто не бандит, а скорее с претензией на изящество и тонкость чувств. У меня репетировали и спали вповалку будущие рок-звёзды и рок-трупы, неделю скрывался от органов МВД известный нынче экстрасенс, долго жила оперная дива Кирдяпкина, в данный момент отбывшая за рубеж и баронесса. Тогда она была лимитой, и работала штамповщицей на "Красном Треугольнике". Галоши делала, по семнадцать тысяч штук за смену.
Порою ко мне приводили иностранных граждан. Иностранцам демонстрировали мои произведения и образ жизни. Они восторгались и иногда что-нибудь покупали. Чаще - пугались и уходили, ничего не купив. Я кричал им вслед матом, втайне страдая от унижения. Хотелось отомстить. Взять верх над стерильным и рафинированным Западом. Отыграться. А как можно было отыграться, скажите мне, как?! Я боялся не успеть, всем телом ощущая досрочную старость, мучался и вынашивал планы. Прикидывал, думал, мечтал. И наконец додумался....
Покажите мне среднестатистического россиянина мужского полу, который не желал бы вдуть некой абстрактной гражданке из дальнего зарубежья? Вряд ли такого найдёшь. И хотя вдуть удаётся далеко не всем, но почему-то каждый убеждён, что дело это нехитрое. "Ух, я бы ей вставил! - говорит один задроченный постсоветский гражданин такому же дохлому плейшнеру, - Подзавалил бы вялого на бивень, как считаешь?!". Они пьют палёную водку, курят овальные сигареты "Рейс", и смотрят конкурс красоты по чёрно-белому телевизору "Горизонт". Они уверены, что пухлогубая "Мисс Вселенная", стройная креолка с большими достоинствами, спит и видит подобную радость общения. Слюни капают в гранёный стакан, от обоих несёт котиками, и только близкий человек сможет уверенно разобраться, где у подобных индивидов выпавший геморрой, а где мужское достоинство. "Уж я бы этой сучке присунул!" - скалится ущербный нечистый рот, а мозолистые руки с чернозёмными ногтями безуспешно пытаются нащупать орудие воспроизводства себе подобных. Вряд ли они способны кому присунуть - не попадают даже в унитаз, а порою всё заканчивается ещё банальнее....
Странно, непостижимо уверен наш народ в своих силах. Очередная загадка русской души. Я слышал подобные речи от пролетариев, бандитов, совслужащих, докторов наук и ассенизаторов. Подобными голословными заявлениями грешат астрономы и прапорщики. Студенты и пенсионеры. Мои друзья, я сам и мой троюродный брат Никифор. Имя нам - легион. Мы бедны, немощны и самонадеянны. Мы понимаем, что с большей вероятностью можем рассчитывать на "близкий контакт третьего рода" с гуманоидом, нежели с нормальной женщиной даже в собственной стране, но надеемся, верим и ждём. И порою - мечты сбываются!
-- Знакомься, это -- Фрэнк.
Я довольно сухо кивнул давно немытому, краснолицему и патлатому Фрэнку в косухе и стрёмных гадах с протектором. Всё это было бы очень стильно, вытряхни из всего этого самого Фрэнка. Взгляд у него был мефистофельский - чёрные марочные провалы.
-- Фрэнк - рокер. А это -- Юдит и Элис. Они с Фрэнком, но завтра уезжают в Москву, а потом в Грецию.
-- Они что, греки?
-- Они из Амстердама. У них каникулы, но они по пути решили проводить Фрэнка в Питер. Им нравится русский рок.
Когда я увидел ЕЁ, то в душе обмерло и посыпалось. Это, знаете ли, был экземпляр! Баба-конь. При этом конь -- ухоженный до безобразия и мечтательных спазмов. Вторая, Юдит, была этакой мышкой с ушками прозрачными. Зачаточная грудь, жопка с кулачок, личико приторное -- телепузик с голубыми глазками. Но Элис! Я зачарованно смотрел, как переливаются бугристые мышцы на неуловимо женственных руках. Она была одета в короткую кожаную юбку и бирюзовую фигню со стоячим воротом, но без рукавов. Гибрид гольфа с маечкой - до сих пор не знаю, как эта хрень называется. Плечи у неё были под стать челюсти, а челюсть... такую челюсть нашли недавно в Африке антропологи. Палеологи с ними не согласны и говорят, что у Homo Sapiens*а такой быть не может. Может! Я сам видел!
Я поздоровался с барышнями за ручку. Мелкая пискнула. Пожатие дородной голландки бодрило. Фрэнк молча дёргался телом и явно видел что-то своё.
Боря, тот, что всю компанию ко мне привёл, был хорошим знакомым и не знаю кем. Кажется мажором, но не совсем, а каким-то боком. Страшно хотел слиться за бугор, и всё для этого делал. Знакомился, опекал, суетился. Ждал вызова. Наконец дождался, но не поехал, а вступил в партию Лимонова. Ходит лысый и с бородой, предрекает скорую гибель европейской цивилизации. Я с ним согласен. Но это сейчас, а тогда Боря любил загнивающий запад. И страшно хотел стать космополитом.
-- Надо эту Челюстину напоить, -- доверительно кивнул он в сторону Элис, -- Я её у тебя оставлю, а завтра заберу, когда на вокзал провожать пойдём....ты как?!
-- Да мне параллельно, - говорю, - только чего мне с ней делать? Она же по-русски не волочёт, как мне кажется....
-- Зато у неё бабок хоть жопой ешь, и выпить не дура....Да ты найдёшь с ней общий язык, она всяким там авангардом интересуется... может, впаришь ей чего по пьяни.
Подобные перспективы могли смирить меня с любыми языковыми барьерами. К тому же у меня зашевелилась озорная мужская мысль на предмет мосластой голландской дамы. Я согласно кивнул и широким славянским жестом пригласил общество к столу.
Сначала пили водку "Распутин". Боря переводил. Помягчали все кроме Фрэнка. Он смотрел гневно, и на каждый интернациональный тост отрывисто кричал: "FUCK!!!". Пил, впрочем, наравне.
Затем курили гашиш. Хороший в Голландии хашик, весёленький. Развеселились все кроме Фрэнка. Он обфакал гашиш и стал плевать на пол, надменно глядя на Элис.
-- Скажи этому пидору, что я ему глаз выколю, - попросил я Борю, о чём-то увлечённо хохочущему с субтильным Микки-Маусом.
-- Сам скажи, - отмахнулся Боря, - он же наш, бас-гитарист, с проспекта Народного Ополчения....
-- Угхбладтт! - гаркнула вдруг Элис, и заскрипела большими зубами, -- Шайзе!
-- Чего это она? - удивился я, позабыв о злом пидоре с Ополчения 13/2.
-- Всё нормально, - успокоил меня Боря, - понеслась душа в рай, вставило....Выпить хочет ещё. Ноу хан маль, Элис! Зер гуд, не парься!
Я смотрел на Элис и видел, что она парится, тем не менее. У неё дрожали губы. Сокращались икроножные мышцы. Странно кувыркались глаза.
-- Элис! - позвал я её, - Пошли за бухлом, проветримся! Ты знать в твоя сраний Голландия, что такое есть пьяний уголь? Ферштейн, милая?!
Я всегда стараюсь быть понятным для иностранцев, пусть даже и в ущерб великому и могучему. Боря немного откорректировал мою речь, и Элис, как ни странно, покорно согласилась. Уже на пороге обернулась к частной компании и вдруг, выкрикнув загадочное "Угхбладтт!", погрозила кулаком. Мы вышли, а этажом ниже на чёрной и засраной лестнице она разрыдалась мужским голосом. Была б нормальная девка, я, конечно, обнял бы, прижал, утешил. А тут растерялся - всё равно, что борца Карелина обнимать в темноте, страшновато. Я по спине её похлопал, плечом дружески толкнул и говорю:
-- Да ладно тебе! Мне вон три дня назад голову кирпичом проломили на троллейбусной остановке, на, пощупай!
Она носом шмыгнула, пальцем в дырке поковыряла и подуспокоилась - любопытная, как все бабы.
-- Куртку джинсовую сняли, и все деньги попятили, так-то! Мани приватизировали, понимаешь?!
Она кивнула, серьёзно так, будто и впрямь въехала. А потом тоже меня плечом толкнула, и уже вовсе покойно интересуется:
-- Гоу?
Гадом буду, а мы с ней подружились. Общность целей единит. На пьяном углу больше знаками обменивались, а когда взяли уже, то совсем разговорились. Бутылку "Кавказа" раздавили прямо из горла, на детской площадке, под грибком, - и так, не поверите, хорошо друг друга понимать начали на старые-то дрожжи! Она мне про Фрэнка что-то ядовитое бурлит, типа: "Фрэнк-Юдит-факинг шит, шайзе.... угхбладт!". Я согласно киваю, что, ясный месяц, петух комнатный этот Фрэнк, а Юдит, зассыха, просто жизни ещё не нюхала. Потом на крышу залезли - я её белые ночи решил показать, - и друг дружку за талию держали, чтоб не сверзнуться от восторгу. Ещё приняли по глоточку, благо шесть штук взяли портвейных вин. "Это, - говорю, - Пётр Алексеич у вас, в Голландии, культуры поднабрался, такую круть на болоте отчудил.... Здорово?!". "Угхбладт! - отвечает, - Гоу?". И влажно косит мерцающим женским взглядом. Ну, думаю, что-то будет у нас с тобой, подруга, этой ласковой сливочной ночью ....
И было, было у нас этой ночью, да так, что до сих пор яйца к горлу подкатывают при одном воспоминании.
Для начала мы с ней Фрэнка отметелили. Вернулись, а из всей компании только он один и топорщится из угла, как сыч. Завалился на мою тахту, поганец, в своих космических баретках, жрёт мою, честно заныканную от посторонних глаз, воблу, и засоряет всё вокруг продуктами жизнедеятельности. Наблёвано тут же рядом. У меня жила в башке и лопнула, обдав остатки мозгов горячим.
-- Подержи, - сунул я погребально звенящий рюкзак в руки голландской деве, - щас я эту Сантану неумытую на ноль множить буду....
Она меня честно за руки держать пыталась, грудную клетку подставляла, но только пока этот марамой ей в широкую спину не проверещал в смертном ужасе что-то глубоко личное.
Ох, не думал я, что бабы так могут! Не вытащи я этого бармалея за ногу на лестницу - пришлось бы ему ветеринара вызывать однозначно. И ведь не царапала, а конкретно плющила, от души и с разворотом. Спасла дурака только моя мужская солидарность. Её в кухню затолкал; его, напутственным пнём, - во внешнюю тьму отправил. Дверь на ключ закрыл изнутри, прислушался - вдруг рыдает опять? Ненавижу, когда плачут, сам нервничаю.... Тихо. Захожу, а она тряпкой в луже Фрэнковских отходов елозит. Хозяйственная, тряпку под раковиной нашла....
Пар спустили, и как-то очень мило успокоились. Помойную тряпку вслед за Фрэнком в окно метнули, молдавского розового продегустировали грамм по триста, и приятную слабость в членах почувствовали. Сидим на тахте, улыбаемся нежно и чуть смущённо, как девочки. Потрогать хочется, я и потрогал. Бицепс, двумя пальцами, осторожненько.
-- Здорово, - говорю.
-- Бодибилдинг, - отвечает.
-- Слыхал, - киваю, - боди арт, мы с тобой оба художники, Элис.
Она пальцем в картинку на стене тычет:
-- Ю?
-- Я, - не стал открещиваться, хотя картинка так себе - у голой женщины вместо головы электрическая лампочка и восемь сисек. "Свет женственности", так кажется, называлась.
-- Гут! - одобрила она странную мою импровизацию, и собственные выпуклости из подмышек ближе к центру переместила.
-- У тебя тоже - гут! - поделился я мыслями по поводу её телодвижений.
-- Бодибилдинг! - радостно заулыбалась она, и совершенно неожиданно стащила топ, я даже опешил от подобной ретивости.
-- Да-а-а... -протянул я, проливая портвейн на стол при взгляде на открывшееся буйство.
И что вы думаете? Что вот тут-то.... Да не фига подобного! До первых петухов, лучей солнца и ломоты в тестикулах продолжалась эта комедия: а вот бедро пошло, смотри внимательно, видишь играет, вот дельтовидка, а вот пресс - видишь? - смотри, смотри.... Я смотрел на гнущееся в разные стороны великолепие, а оно, раздетое до душетленных стрингов, корячилось и топырилось в параксизме самолюбования.... У этой голландской суки не было ни капли женской чуткости и сострадания. Я попытался было проверить на ощупь плавность линий в области бикини, но когда попробовал освободить эту самую область до конца....
-- Ноу! Сорри, - она остановила мою руку и погрозила пальчиком. Лицо стало серьёзным и неприятным.
Я вздохнул, убрал руки, и пошёл в туалет. Чтобы пописать, пришлось добрые четверть часа морозить хрен под струёй воды. Когда я вернулся, уже несколько успокоенный, Элис спала поперёк тахты, в майке и попой кверху. Я присел, провёл рукой по загорелым полушариям, но ощутив признаки жизни ниже пояса, убрал ручонки, аккуратно переместил тело, накрыл шторой. Она сосала палец и сладко похрюкивала во сне. Как ребёнок. Я грустно выпил портвейна, разделся и залез к ней под штору уже с чисто отеческими чувствами. Что-то простонав, она обняла меня за шею, доверительно положила челюсть мне на плечо, и переполняемый нежностью, я провалился в креплёный шестнадцатиградустный сон....
"А поутру они проснулись....". После балованных молдавских вин просыпаться, это знаете ли.... В башке железным ломом ворочают, во рту срач, печень в собственном соку запеклась, как назло всё стоит, и от крепкого тела по соседству жаром валит. Я себя не оправдываю, но это помутнение было, не иначе. Я в жизнь из кошмара воткнулся оттого, что на мочевой пузырь давит. А что давит? Могучая жизнеутверждающая ляжка, в которую, в сонной надежде на лучшее будущее, слепо тычется мой мужской энтузиазм. На полном автомате я эту груду накачанной плоти перевернул, смешные трусишки одним рывком ликвидировал, и сходу вгрызся всем сразу по нужному адресу. Она и не проснулась-то толком, замычала запекшимися губами, слепо шаря слабыми руками по моей оживлённой заднице... и вдруг зыркнула, прошипела что-то, дёрнулась, в плечи впилась, попутно отборонив когтями всю спину. "Да ладно тебе...." - начал я было сиплым от усердия голосом, а она как врежет мне в переносицу. Лбом. Больно!
Не надо было так делать, не стоило. Бодибидинг хорошо, а мастер спорта по боксу - лучше. Нет, не загасил, конечно, но ослеплённый болью и обидой, вновь перевернул, распял и ....
В общем - поступил я с гражданкой объединённой Европы весьма грубо. Двусмысленно. И так, и этак. Со скифским напором и великоросской безбашенностью. Крышу снесло. Она что-то рычала, плевалась и зубами клацала, но когда я второй фронт открыл, то просто рявкнула "УХГБЛАДТ!!!", выгнулась, но сломалась, обмякла и только урчала в подушку всем развороченным славянской лихостью телом....
Боря приехал только к трём, и сразу получил от Элис по морде. По морде получила чем-то сильно довольная Юдит, с любопытством выглядывающая из-за Бориного плеча. Единственно, кто по морде не получил - был я. Я был пьян и напуган. После нашего сексуального единоборства, мы не сказали друг другу ни слова. Элис мрачно курила, а я скоропостижно напивался, соображая, чем пахнет 117 дробь 2 со взломом, да к тому же помноженная на международное законодательство. Лучшее, что мне мерещилось - был Гаагский суд и смертельная инъекция.
Она вышла из мастерской чуть в раскоряку, но навсегда. И без последствий. Мне было не по себе, но я был рад. Я думал, что никогда больше о ней не услышу. Но однажды, месяца через два, ко мне зашёл Боря.
-- Это тебе, - он протянул мне пакет, - от девчонок. Фрэнк передал, они в Лондоне пересеклись.
В пакете лежала джинсовая куртка. Породистый "Кельвин Кляйн", такого фасону, что в совке днём с огнём. Голубая такая. В кармане фотография: обнажённая, бронзовая, брутальная Элис - взасос целуется с Юдит в пастельных тонах. На обороте: "Remember!".
-- Чего помнить-то? - спросил Боря.
Я надел куртку. Впору. Сунул фотку обратно. Налил.
-- Да есть чего....
Я рассказал Боре. Он хохотал,визжал как резаный. У него самого с это Юдит ни хрена не получилось, кроме забав в стиле "69", хоть он и добивался куда как большего. А у меня вот само срослось....
-- Она же лесба пробитая! Актив! Такая зверюга, а ты её опарафинил натурально! Ну, это просто....! Рассказать кому, так....
Я настоятельно попросил Борю никому ничего не рассказывать, он обещал.Таинственное "Угхбладт!" оказалось нашим родным "Ух, бля!" в талабайской транскрипции.
Прошло много лет. Иногда я одеваю эту куртку, смотрю на фотку, улыбаюсь. Мне приятно, что я, как россиянин, взял верх над загнивающим Западом. Нас не берут в ЕЭС, но мы ломимся чёрным ходом.
С другой стороны - мне до сих пор немного стыдно. Это был просто случай, а вообще-то куртка петушиная, и сам я....