К нему приехал гость. Гость на Рождество. Гость желанный. Гость редкий и, возможно, поэтому самый дорогой. Это - десятилетний Александр, внук.
С порога, не успев притворить дверь, парнишка бросается на шею, обвивает худенькими ручонками и, повиснув, восторженно кричит:
- Поздравляю, дедуль! - ребенок целует деда в обе щеки, отпускает руки и оказывается на полу.
- У, - восхищается дед, - как здорово вырос... Выше меня скоро будешь.
- А мама говорит, что я плохо ем, а потому медленно расту, - замечает внук.
Семен Александрович Водовозов, стараясь не ронять родительского авторитета в глазах мальчика, тщательно подбирая слова, замечает:
- Так... это... Ты на глазах у матери и ей потому кажется, что ты не так подаешься вверх, как бы ей хотелось... Мужчина должен быть такой, - он поднимает сухонькую и сморщенную ладонь над своей головой.
Внук спрашивает:
- До самого-самого потолка, да?
- Почти, - соглашается Семен Александрович. И добавляет. - Но для этого надо сытно есть.
Внук, заглядывая в голубые, но с годами изрядно выцветшие, глаза деда, спрашивает:
- Ты, значит, не слушался своей мамы и тоже плохо ел?
- С чего ты взял?
- Ты, вон, сколько не дотянул до потолка.
- У меня - другая история...
- Какая, дедуль? - перебивая, снова спрашивает парнишка.
- Ну, - Семен Александрович без всякой охоты отвечает, - время тогда, когда мне было столько же, как тебе, - трудное... Даже ржаной хлеб и тот не досыта... Всё больше на картохе рос, а с нее много не вырастешь... - дед сердито машет рукой. - Ладно... Не будем об этом... Пойдем в гостиную, пока твоя мама возится на кухне.
Семен Александрович одинок. Не заладилось у него с женским полом. Трижды пробовал создать добротную семью, но всякий раз неудачно. В четвертый раз решил не жениться, чтобы больше не испытывать судьбу. К тому же с годами возникла еще одна проблема, о которой он никому не говорит: чем сам старше становится, тем ему моложе и краше женщину подавай. А кто ж на такого старого гриба из молодых нынче смотреть станет? Если бы при больших деньгах был, то... У него же бабок, так вожделенных для всякой молодой женщины, - кот наплакал. Так что...
Дед и внук уходят в гостиную и располагаются на диване, бок к боку: Санька так захотел... Чтобы, говорит, было чувство локтя. И откуда только взял? Вычитал, наверное, в книжке какой-нибудь. Тут в деда пошел: тянется к книгам.
Неожиданно внук срывается с места и летит в прихожую. Там чем-то шуршит. Прибегает. В руках свернутый пополам большой лист ватмана. Он протягивает.
- Мой рождественский подарок, дедуль.
Семен Александрович осторожно принимает подарок, целует внука и начинает рассматривать. На лицевой стороне сверху вниз, по диагонали из нарисованных мелких-мелких разноцветных снежинок образована надпись. Он вслух читает:
- Любимому деду - от любящего внука Саньки.
Семен Александрович не скрывает восхищения.
- Красиво-то как!
Внук гордо замечает:
- Сам рисовал... Три дня рисовал...
- Спасибо, Сань. Порадовал меня.
Внук торопит деда:
- Ты разверни, разверни! Там такое!..
Семен Александрович осторожно разворачивает, а на всем развороте - картина нарисована. Внук смотрит не на картину свою, а на лицо деда, чтобы не пропустить реакции. Он даже, кажется, и дышать перестал. Ждет!
На картине - трехэтажный кирпичный домина, перед ним - ковер-лужайка, за домом - цветущие вишни и большой огород с грядками. На высоком крыльце, перед домом, сидит, пригорюнившись, старичок, видимо, кого-то поджидая.
Внук тычет пальцем в старичка.
- Узнаешь?
- Неужто я?! - притворно восклицает Семен Александрович.
- Разве не похож?
- Похож, даже очень похож... С трудом верится, что ты и... меня усадил на крыльцо такого роскошного особняка... Неужто мой?!
- Ясное дело, дедуль! А то чей же?
- Спасибо, Сань, за такой царский подарок.
Парнишка, притворившись равнодушным, заметил:
- Ничего особенного... Так... мазня всякая...
- Сань, зачем ты так говоришь? Никакая и не "мазня", а талантливо написанная картина.
- А мама говорит, что слишком торопился, что мог бы и лучше нарисовать...
- Мама? Ну, Сашок, мама - всегда права.
- Дедуль, - внук еще теснее приник к Семену Александровичу, - а ты очень любишь подарки?
- Люблю.
- Очень-очень?
- Такие, как ты сегодня мне подарил, - очень-очень.
Внук вздохнул.
- Я - тоже.
- Для тебя я тоже приготовил подарок, Сань.
Семен Александрович хотел встать, собираясь принести подарок внуку, но тот остановил, догадавшись о его намерении.
- Потом... за столом... Перед первой рюмкой...
По лицу деда пробежала улыбка.
- Что, и даже рюмка будет?
- Мама говорит, что будет.
- Если так, то основные торжества отнесем на потом.
- Ну, конечно, - согласился внук. Помолчав, спросил. - Дедуль, а тебе, когда ты тоже был маленький, подарки дарили?
- Нет, - ответил Семен Александрович и по непонятной для внука причине тяжело вздохнул. Потом все же поправился. - Почти не дарили.
- Вот! Дарили же! - восклицает внук.
- Очень редко, но дарили.
- И ты радовался?
- А как, Сань, без радости-то?
- А самый-самый первый подарок помнишь?
- Ну, конечно, Сань, помню. Как не помнить-то...
- Расскажи, а?
- Может, потом, ближе к вечеру?
- Лучше, если сейчас, дедуль.
Семен Александрович снова тяжело вздыхает.
- Слушай, Сань...
И Семен Александрович начал рассказ.
- Канун Нового, 1950-го... Господи, сколько же лет пробежало?..
Внук спешит с ответом. В уме он уже подсчитал.
- Пятьдесят четыре года.
- В деревенской школе - кутерьма. Она мне, первоклашке, страшно нравится. Особенно нравится тем, что учительница Анна Ивановна то и дело кричит через всю комнату: Семен, сделай то; Семен, сделай другое. Пулей лечу, куда сказано; охотно делаю, что велено. А все мы занимаемся тем, что украшаем новогоднюю елку: мальчишки - развешивают украшения, а девчонки, как самые умелые по этой части, - делают разные бумажные игрушки, фонарики, например, или хлопушки, или гирлянды. Делают из старых газет.
- Дедуль, что же это за игрушки? Фигня какая-то.
- Для тебя, может, и фигня, но для меня тогда... Раскрашивают, одним словом бумажные фонарики чернилами или цветными мелками. Склеивают вареной картошкой.
- Вареной картошкой? Как это? - удивляется внук.
- Клея, Сань, во всей школе днем с огнем было не сыскать... Так и выходили из положения... Трудно было со звездой. Сам понимаешь, как без нее?
Внук высказывает свое мнение:
- Пошли в магазин и купили.
- В деревенском магазине тогда, кроме спичек да керосину, - шаром покати.
Внук хохочет.
- "Шаром покати" - как это?
- Это означает, что в магазине - пустые полки, то есть без всякого товару... Тогда так было... Вот... Звезду на макушку вырезали, значит, из картона, а для раскрашивания Анна Ивановна, наша учительница,
разрешает воспользоваться малиновыми чернилами. Ну, теми самыми, которыми она нам ставит в тетрадках двойки и записывает замечания.
Внук опять заливается.
- Дедуль, и тебе ставила двойки?!
- Врать не стану, Сань: бывало.
- А мама говорит, что у тебя в аттестате одни пятерки.
- Ну, Сань, это не совсем так... Мама твоя чуть-чуть приукрасила... В аттестате есть и четверки.
Парнишка качает головой.
- Все равно здоровски!
- Верх моего блаженства - сам новогодний вечер. В классной комнате, откуда парты вытащены на улицу, полно народа. Это - многочисленные родственники детей-учащихся. Моих - нет. Никого. Как всегда. Моих и на родительское-то собрание не удалось ни разу вытащить.
Кажется, мне обидно. Но не слишком. Я упиваюсь всеобщим весельем. Я не могу отвести восторженных глаз от наряженной нами новогодней елки. Сказка!
Наконец, Дед Мороз (Анна Ивановна, учительница наша, в овчинном полушубке и с огромной белой бородищей из кудели)...
- Дедуль, а что такое "кудели"?
- Кудель, внук, - это похожее на вату... Выращивают сначала лен. Потом он вылёживается на солнце и на морозце. Потом лен мнут, вычесывают и делают пряжу или вьют канаты. Кстати, канаты используются в морском деле. Получаются очень крепкие.
- По-ня-тно, - протягивает парень.
- Итак, Дед Мороз объявляет, стукнув грозно о пол посохом:
- Ну-с, дети мои, кто хочет получить мой специальный подарок?
- Я! Я! Я! - несутся многочисленные голоса учеников.
Желающих много. Но меня среди них нет. Я стою, опустив вниз головенку. Нет, не то, чтобы я не хотел получить подарок. Хотел бы, очень! Но мне кажется, что подарки просто так не раздаются: их надо заслужить.
- Тогда, - продолжает басить Дед Мороз, - расскажите-ка мне стихотворение!
На этот раз желающих изрядно поубавилось. Но зато - среди них и я.
И хотя мой голос звучит громче всех, но первой выступить, открыть конкурс Дед Мороз дозволяет Наташке (соседская девчонка, противная ужасно, потому что подлиза, потому что подлизывается к Анне Ивановне, а еще ябедничает).
Внук согласно кивает головой и рассудительно говорит:
- Они - все такие.
- Ну, Сань, может, и не все, но встречаются... И вот... Наташка выходит вперед. И, шмыгая носом, постоянно запинаясь, кричит:
- Наша Таня громко плачет:
Уронила в речку мячик.
Тише, Танечка, не плачь -
Не утонет в речке мяч.
Аплодисменты артистке. Особенно усердствуют и бьют в ладоши (это я вижу) Наташкины родители.
После Наташки мямлит что-то свое Пашка. Он хоть и друг, но мне за него приходится краснеть.
Я тоже готов. Меня явно не замечают. Но я упрямо заявляю о себе. И вот, когда выступило пять или шесть школьников, ко мне подходит Дед Мороз.
- А ты, мальчик, что можешь рассказать? Вижу, давно рвешься. Ну, слушаю.
Я вырываюсь вперед. Я бесконечно счастлив, что вот, теперь и на меня смотрят люди; что теперь и меня будет слушать вся деревня. Волнуюсь. Мну обшлага ситцевой рубашонки. Собираюсь с духом и начинаю:
- И живет в колхозе дед
В девяносто восемь лет.
Бодрый он имеет вид
И в работе деловит...
Краем уха слышу, как кто-то из гостей новогоднего праздника комментирует:
- Ишь, ты! Стар, а все робит...
Я же с прежним усердием продолжаю:
- Годы деду не преграда,
У него своя бригада.
И выходят с дедом в ряд
Тридцать пять его внучат.
Все тот же зрительский голос:
- Ух, ты! Надо же! Дед - молодец! Мальчуган - тоже! Во-на, как лихо шпарит!
Зрительская ремарка лишь прибавляет мне энтузиазма.
Внук снова спрашивает:
- А что такое "ремарка"?
- Это, внук, проще говоря, замечание по какому-либо поводу... Ладони, значит, вспотели. От волнения. Потому что наступает, можно сказать, самое главное: я должен перечислить все имена. А это вам не "наша Таня громко плачет"... Посложнее будет. Попробуй-ка, упомни тридцать пять имен. И не абы как, а чтобы складно. Собираюсь с духом и продолжаю. Вот и последние имена:
- Клава, Люба, Настя, Даша,
Катя, Оля, Зина, Маша,
Света, Нина, Лида, Валя,
Аня, Таня, Вера, Галя,
Клим, Игнат, Ефим, Андрей,
Виктор, Игорь и Евсей.
Я делаю паузу. С шумом выдыхаю воздух. И готовлюсь к следующему этапу: как-никак, а предстоит повторить все тридцать пять имен и в том же порядке еще трижды. Так в стихотворении. Поэтому не имею права на ошибку.
- Ух, ты! - комментирует внук. - Здоровски!
- Все, Сань, заканчивается благополучно. Я радуюсь: без запиночки! Сначала тишина, но вскоре же в классной комнате - буря аплодисментов. Мужики от восхищения громко топают ногами. Кто-то из них громко восклицает:
- Совсем малявка, а такое учудил!.. Это ж, надо, а! Тридцать пять имен упомнил... И так все складно!
Дед Мороз кладет на мои непокорные вихры мягкую и теплую ладонь.
- Ты чей, мальчик, будешь?
- Агронома сын, - охотно и с достоинством отвечаю я.
- А фамилия твоя?
- Водовозов.
- А имя есть?
Вот какой вредный, думаю про себя, этот Дед Мороз. Однако вслух отвечаю:
- Семеном, дедушка.
- Семеном? - переспрашивает Дед Мороз.
- Да, - все также с достоинством отвечаю я. - А пацаны в деревне меня, дедушка, Сенькой еще называют.
- Спасибо тебе, мальчик, за такое трудное, но прекрасное стихотворение.
Дед Мороз наклоняется и целует в щеку. Ах, до чего ж мне был приятен тот поцелуй, Сань!
Дед Мороз выпрямляется и, обращаясь ко всем присутствующим, развязывая свой мешок, говорит:
- Да, все мои маленькие артисты заслуживают подарка. Но я думаю, дети, что главный приз всё же заслужил ученик первого класса...
Дед Мороз достает из своего волшебного мешка огромный-преогромный калач, протягивает мне, и буря аплодисментов. Мне так тогда показалось, что потолок от аплодисментов может обрушиться.
Я беру калач, прижимаю крепко-крепко к груди, мне хочется расплакаться, но изо всех сил креплюсь. Я пытаюсь что-то сказать, но у меня ничего не получается. С трудом и очень тихо выдавливаю:
- Спасибичко, дедушка... родной мой... миленький... Я срываюсь с места и убегаю в коридор. В глазах - слезы. Слезы счастья. В эту минуту я хочу быть один.
Внук гладит мягкой и теплой ладошкой по седым волосам деда. Он тихо спрашивает:
- Калач, наверное, был очень-очень вкусный, да?
Семен Александрович кивает головой.
- Вкуснее, Сань, не бывает... Этот калач пекла сама учительница из ржаной муки, напополам с отрубями, выделенной по такому случаю колхозом. Это был необыкновенный калач! М-м-м, до чего ж был вкусный! Был бы еще вкуснее, если бы Анна Ивановна для теста нашла хоть чуть-чуть соли.
Внук не понимает. Он переспрашивает:
- Соли?! Калач совсем-совсем без соли?!
- Это я потом узнаю, что такое соль в 1949-м. Ее, соли, не оказалось ни в колхозе, ни у самой Анны Ивановны. Соль была еще большим дефицитом, чем ржаная мука... Съели призовой калач мы всем классом...
Внук возмущенно восклицает:
- Это нечестно! Подарок чей? Твой! Кто заслужил? Ты, дедуль! Причем тут класс?
Семен Александрович улыбается.
- Во-первых, Сань, в моем, первом классе-то было всего восемь человек.
- Так мало? Классно!
- Деревня маленькая... Во-вторых, калач был преогромный...
- Вот такой? - внук описал руками в воздухе круг.
- Примерно... В третьих, Сань... Разве ты с товарищами никогда не делишься?
Парнишка опустил вниз глаза.
- Ну... Это... Бывает, что жалко, но... делюсь...
Внук продолжает гладить деда по голове. Потом тянется к его уху и шепчет:
- Дедуль, а, знаешь, какой тебе мама подарок приготовила?
Семен Александрович отрицательно качает головой.
- Откуда мне знать-то?
Внук оглядывается по сторонам и еще тише выдает деду секрет:
- Рубашку! Знаешь, какая она красивая? Супер! - Санька прикладывает к своим губам палец. - Но - тихо. Мама не велела говорить.