Моя жена - француженка.
Чистота была её призванием. Она любила стирать, выбеливать, чистить и мыть. Родилась в семье интеллигентов: папа − профессор химии, мама - преподаватель французского языка. Будучи младшей дочерью, вместо долгожданного мальчика, она стала для родителей настоящим разочарованием. Её старшая сестра - Виктория, пошла в мать - высокая тонкорукая, кареглазая блондинка. 'Порода': говорил папа. Варвара - младшая крепкая ширококостная смугленькая походила на отца, а точнее на его мать, в честь которой и была названа.
Большая трёхкомнатная квартира вся сплошь в дорогих коврах на стенах и на полу. В гостиной висела люстра настоящего богемского хрусталя. В серванте его тоже было много. У родителей в спальне книжные полки во всю стену с корешками великих философов, томами по аналитической, физической, коллоидной, общей, органической, неорганической и какой-то ещё химии. Несколько специализированных франко-русских, русско-французских словарей. Собрание сочинений Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Дюма, Гюго, Бомарше и ещё каких-то русских и французских классиков. В гостиной стояло пианино и огромный круглый стол настоящего дерева, всегда покрытый скатертью с вышивкой и кистями по концам. Всё это великолепие, включая настоящий фарфор гжель, и столовое серебро - пыльное, грязное, мутное. Скатерть и та в желтых и розовых пятнах. И вот, маленькая Варвара, глядя на все это добро, очень удивлялась - почему такая красота не блестит, а, наоборот: такая затхлая и пыльная. 'Неужели, вам не жалко, что оно такое грязное?' − вопрошала она у мамы. 'Ну, видишь ли, когда-то, для того чтобы держать всё это в порядке, нужны были горничные. У моего отца они были, но после революции...': мама разводила руками. И вот, в качестве горничной они заполучили Варвару.
У Варвары было природная фобия грязи. Однажды, в девяностых, когда в моду вошли гороскопы, она вычитала что Девы, (а она родилась аккурат в середине сентября), следят за чистотой и гигиеной, и всё встало на свои места.
Не закончив и десяти классов, Варя пошла работать. К этому времени она уже выдраила всё дома от персидских ковров, до хрустальной люстры. Теперь, она выбрала работу по душе: уборщицы, посудомойки, поломойки, прачки. Она любила сама выдумывать моющие составы, используя в качестве ингредиентов всё - от тертого хозяйственного мыла, до знаменитого фэрри. Поначалу она доставала ингредиенты из лаборатории отца. В отличие от матери, которая была просто шокирована хобби Варвары, он был не против увлечения дочерью чистотой. 'Кто-то должен был, наконец, отмыть всё это барахло' приговаривал он. Она знала, как чистить серебро, золото, медь, олово, мельхиор, фарфор, хрусталь. Знала, как полировать все виды древесины, как натирать паркет, как отстирать пятна от всего на свете со всех видов тканей без следа.
Ей нужна была не только чистота, но и свежесть. Ей никогда не нужны были химчистки. Всё выстиранное белье благоухало. А композициям позавидовали бы французские парфюмеры. Она любила чистоту и свежесть, и наводила её везде: от собственной квартиры, оставшейся от родителей, до лестничных клеток, кабинетов начальников, школьных рекреаций. Всюду, где касалась её рука в резиновой перчатке с губкой, грязь съеживалась и пропадала. Она не любила грязь, а грязь не любила её.
Она не заводила кошек собак и других животных, так как те были разносчиками шерсти, грязи и беспорядка. Никогда не любила детей, по той же самой причине. Видимо, по этой причине бог предусмотрел всё и наградил Варвару бесплодием. Одинокая − сестра пошла по стопам отца: поступила на химический факультете, стала профессором и уехала в столицу; мужчин она пугала своим рвением к чистоте, начиная убираться прямо с порога, да и готовить она не любила. Готовка еды всегда вела за собой хаос и грязную посуду. Она любила мыть посуду, могла отскрести любой нагар и накипь лучше любой пескоструйной машины. Но сам вид пены, брызжущей через край на плиту, или аппетитной куриной ножки, оставляющей жирные пятна на скатерти, заставлял что-то внутри съеживаться. Потому готовил Валентин...
***
Валентин Петрович Кухаренко высокий сухопарый украинец сорока пяти неполных лет, смуглый и невероятно волосатый сидел на кухне своего любимого французского ресторана, (где, кстати, он работал шеф-поваром) и слушал, как поёт его любимая Эдит Пиаф − 'Жизнь в розовом свете'.
Не сразу, но он всё-таки понял, что голос этот разносится не со стороны зала, тем более, что ресторан вот уже час, как закрыт и все разошлись, кроме него и той что пела... Голос звучал хрипловато и приглушено сквозь шум воды... Пела посудомойка. Пела она на чистейшем французском, с той же хрипотцой, что и любимая им певица. Полненькая в фартуке и косынке она обернулась, и на него взглянули озорные карие глаза. Посудомойка улыбнулась искренней златозубой улыбкой. Так они и познакомились и через некоторое время стали близкими друзьями, а потом и только друзьями.
У сорокалетней Варвары все было большое: огромные карие смеющиеся глаза, широкий лоб, нос картошкой, щедрый крупный рот. И конечно, щедрое и молодое сердце. Он знал толк в винах, она знала, в каких хрустальных бокалах и как их подавать. Он готовил изысканные блюда, она подавала их на фарфоре гжель. Наконец-то, она могла применить блистающие чистотой все предметы большого сервиза. Пригодился и соусник, и салфетница, и супница, и кофейник, и молочник. Он умел готовить так, чтобы не проливать ни капли, ни на плиту, ни на противень, а она умела быть за это благодарной. Они ели как короли, спали на кровати с балдахином. Её страсть к чистоте не казалась ему в тягость. 'Ты будешь той француженкой': сказал он после того, как она около часа пробыла в душе, и потребовала того же от него. 'Какой француженкой?': не поняла она. 'Той, с которой чукча развелся из-за того, что она всё время купалась': ответил Валентин и она расхохоталась.
Жили они не плохо. И даже отсутствие детей не смущало Валентина, пережив страшный развод с первой женой, и видя страданья своего сына, на которого, он всё ещё платил алименты, научили его не торопиться с детьми.
Вскоре её уволили из ресторана. Вернее, не только её, но и всю бригаду посудомоек, после очередной проверки СЭС. Хотя именно её бригада была не причём, но та - вторая сумела поделиться с хозяином ресторана. Видя такую вопиющую несправедливость, Валентин уволился вслед за своей возлюбленной. Хозяин ресторана сильно прогадал, уволив Варвару, но никому в ресторане не было известно об их романе. Они с самого начала условились не афишировать свою любовь на работе и чётко придерживались чисто служебных отношений, то есть практически - никаких. Валентин был одним из лучших поваров в их городке и ресторан 'Cherche la fame' через некоторое время закрылся. Валентин же без работы не остался, как впрочем, и Варвара.
Сейчас она работала уборщицей лестничных клеток в ЖЭУ.
***
Был там один подъезд без домофона, с продуктовым магазином на первом этаже. Этот подъезд был её главной задачей. Вымыть и вычистить его, стало её идей фикс. На этом участке до неё сменилось много уборщиц, но она не сдавалась. Гадили в нем, в основном - двуногие, хоть и находились при этом и в стоячем состоянии и на четвереньках. В подъезде стоял не выветриваемый запах мужской мочи. Она мыла его и в установленные часы и в свободное время. Она призвала на выручку всю свою смекалку и изобретательность...
***
Вите Жарикову двадцати неполных лет очень хотелось в туалет. 'И зачем я только выдул эти два литра': скорбно думал он, ища в полутьме сумерек заветный подъезд. Про подъезд знали все. Единственный, каким ещё можно было воспользоваться, как туалетом. Сейчас, в апреле, ранней весной, ночи всё ещё были холодными, и морозить своего дружка как-то не хотелось. А, тем более, что он не первый и не последний, там даже срать не стеснялись, (по крайней мере, ходили устойчивые слухи).
Уже войдя в подъезд, Витя почувствовал неладное. В подъезде не пахло не только мочой, но даже кошками. Он вышел, оглядел обшарпанные деревянные двери этого подъезда, остальные железные двери дома, пожал плечами и снова вошёл. Запах свежести протрезвил его. Он поднялся на два пролета, остановился и уже расстегнул ширинку, но застыл. Подъезд был чист. Ни одной выбитой лампочки, ни засохшей грязи на полу и это в грязном дождливом апреле. Нет, он не мог здесь сделать свои дела. Просто не мог. Он вздохнул, застегнул штаны и вдруг услышал за спиной шорох. Вздрогнув, он обернулся.
−Там за домом отличные елочки. Может, их польешь? − Грустно улыбнулась полная тетка в переднике, косынке и резиновых перчатках. Витя от неожиданности икнул, кивнул и вылетел из подъезда, как ошпаренный. Больше в подъезде не гадили, как двуногие, так и четвероногие.
***
− Всё, я могу увольняться. − Сказала Варвара, тщательно вытирая ноги о коврик в прихожей.
−Вот и хорошо. Я уже присмотрел тебе место старшей судомойке в нашем ресторане.
−И ещё. − Она кричала уже из ванной сквозь шум воды. − Я готова усыновить ребенка, даже мальчика.