В знаменитом произведении Михаила Афанасьевича, как все помнят, Маргарита Николаевна, фамилию которой автор затруднился нам сообщить, намазавшись волшебным кремом, который ей дал Азазелло, летала верхом на метле. Девушка Наташа, фамилия которой также осталась неизвестной, намазавшись тем же самым кремом, летала на борове. В том же самом романе Михаила Афанасьевича.Так же летали героини произведений Павла Вежинова и Андрея Макаревича. У Вежинова - в "Барьере", а у Макаревича - в песне "Он был старше её..." Видимо героини Вежинова и Макаревича использовали тот же самый (или подобный по свойствам) крем. Но ни о креме здесь речь. А о летающих.
Скажите, а вас в приведённом выше списке ничего не смущает? A? Правильно! Вот и я подумал: это же явный перекос. В половом смысле. Просто какая-то неполиткорректность получается. Значит, женщинам можно, а мужчинам - фиг с маслом, да? Даже если этот мужчина будет негр, одноногий афро-американец с нетрадиционной половой ориентацией? Нет, это конечно не дело. Такого быть не может. Потому что, как доказал ещё Антон Павлович много лет назад, такого не может быть никогда. Просто, случаи мужских полётов ещё не описаны. Не успели описать, вот и всё. Мужикам неудобно было, чего хвастаться-то. Женщины вон, уже давно летают. А женщины-писатели (или писательницы) всё больше про Рублёвское шоссе сейчас пишут, да про разных богатых, которые тоже плачут. Не упели ещё.
А я вот напишу. Я не промолчу. Я расскажу тебе, дружок, как шёл как-то вечером по освещённым улицам городка, маленького провинциального городка, тихонько засыпавшего в тот поздний час под мирное брехание собачек на окраинах и тарахтенье первых ночных мотоциклистов. Под вечерние пронзительные разговоры подростков и окрики пытающихся заснуть обывателей. Родителей тех самых подростков... или других.
Городок спокойно отходил к заслуженному сну, чтобы отдохнуть, расслабиться и восстановить свои производственные силы, как учил нас классик и основоположник. Чтобы с первыми лучами солнца и криками петухов проснуться в бодрости и чаянии новых трудовых свершений, почистить зубы, выпить утреннего кофе и съесть утренний йогурт и начать новый трудовой день.
И вдруг на обочине, там где тротуар переходит в газон, за кирпичиком, вкопанным в положении "лёжа на боку" и ограничивающим растрескавшийся сморщенный преждеверменно состарившийся асфальт пешеходной дорожки, блестнуло что-то. Заметь, читатель. Мы с тобой пока ещё остаёмся в рамках самого что ни на есть традиционализма. Можно было бы сказать, что даже мы остались в рамках социалистического реализма. Если бы мы с тобой были бы сейчас на Кубе, или во Вьетнаме. Или хотя бы в Швеции. В социалистической стране, короче. А так как и ты, и я, мы, живём уже известное число лет не при социализме, то, значит, мы с тобой остались в рамках капиталистического реализма? Не звучит как-то, да? Давай остановимся на том, что мы остались в рамках. Просто в рамках. Не переступили, короче.
Это ведь приятно, чёрт возьми, сознавать, что в очередной раз остался в дамках... Упс! В рамках, в рамках, конечно. Значит мы - современные сдержанные устойчивые люди. Положительные. Остающиеся всегда в рамках. Несмотря ни на какие "вдруг" и "мелькнуло". Всегда в рассказах есть эти самые поворотные пункты-слова. Вдруг. Вдруг на героя наскакивает лошадь. Или тёща. Вдруг начинается дождь и лёгкое летнее платье героини облепляет её фигурку так, что яичники лирического героя начинают производить тестостерон со скоростью бегущего Кинг-Конга. Или вдруг ещё мелькнёт что-то и, бац!, героя по башке... Но это всё не у нас с тобой. У нас, если ты помнишь, стоял тихий провинциальный вечер. Да ещё как стоял. Тихо было так, что был слышен мерный интимный шорох, с которым капельки пота стекали с моей головы, падали на спину и по желобку позвоночника устремлялись кратчайшим путём на засыпающую, как и весь городок, мостовую.
Было уже поздно, но всё равно жарко. Летний вечер, что можно ожидать другого. Вот, если бы был зимний вечер, то было бы холодно. Или даже очень холодно. Была бы стужа. Или бы не было. Но поскольку вечер был таки летний, то было жарко. Такой, что называется, вечер жаркого летнего дня. Тяжёлого. Как в песне - "it is a hard day's night..." И после этих слов вступает гитара Гаррисона. Или Леннона. Не знаю, чья гитара вступала. Гитаристов у них было трое. А барабанщик один. Ринго Старр. Он очень классно барабанил. От его рассыпчатых дробей мурашки по коже бегали. В смысле, при слушании, как он запускал дробь на барабане. А не арифметические дроби в смысле отношения числителя к знаменателю. Понятно, да? Каламбур такой получился. Игра слов. Дробь барабанная, от Ринго Старра, и дробь из уроков. Два землекопа и две трети. Две трети - это дробь.
Вот этими высокими мыслями и была занята моя голова, когда вдруг за кирпичом, который ты ещё не забыл, читатель, мелькнуло что-то блестящее. Или стёклышко, или металл. Коробочка, например, металлическая. Небольшая такая. А в ней - аккуратно сложенные денежки. И чтоб не мучиться - сразу в долларах США. Или в долларах Европейского союза. Называемых "евро". А хорошо, кстати, звучит, да? Вслушайтесь - пять евро, двадцать пять евро. Евроденьги. Библейские такие... Но ожиданиям моим сбыться было не суждено. Не в этот раз. Ни евро, ни долларов в коробочке не оказалось. Вообще никаких денег. Остатки крема. И понятно сразу стало, что эта коробочка не вылетела случайно из потаённого кармана гангстера-миллионера, простреленного на вылет безжалостными конкурентами. И не потеряна подпольным теневым дельцом типа Корейко, описанном основоположниками советского сатирического истеблишмента. А банально была выброшена тонкой девичьей рукой из какого-нибудь окошка поблизости. Простая плоская коробочка из лёгкого дешёвого материала с остатками какого-нибудь крема.
Увлажняющего или просто для рук. От прыщей ещё может быть лекарство. Про другие более прозаические назначения и места употребления и думать-то даже не хотелось. Ну совсем создалась непривлекательная ситуация. В руках, поцерапанных кустами, через которые пришлось продираться к блестящему предмету, оказалась картонная размокающая коробочка с остатками какой-то мази или крема неизвестного назначения. И ведь мелькать-то не перестало! То есть, достал я явно не то, за чем потянулся. Но было уже неудобно. Уже надо было разгибаться, делать вид, что просто завязывал шнурок на своих резиновых шлёпанцах, и уходить, побыстрее уходить с этого места. Все мы, как хорошо известно, родом из детства. Воспитаны на бессмертных героях Успенского. На крокодиле Гене и старухе Шапокляк. И каждый русскоговорящий ребёнок в любой части света знает, что если уж удалось что-то спола подобрать, то необходимо сразу же принять независимый вид, как будто никто ничего ниоткуда и не подбирал, и быстро (но не суетясь) покинуть территорию. Потом, за углом, или в скверике каком, можно будет уже рассмотреть находку и спланировать её употребление в дело.
Если удалось подобрать чей-то потерянный кошелёк, то лучше всего его выбросить. Переложив наличные деньги в свой. Чистенько и без следов. А если не поторопишься, то налетят, начнут стыдить, к совести аппелировать. Типа, один вот тоже нашёл, да отдал. Да ещё разыскивал хозяина. С риском для жизни. А ушёл во-время - и никому до твоей совести дела нет. Шито-крыто.
Собственно говоря, вот мы и подошли к кульминации рассказа. Незаметно так, да? Шёл я, как и предписывалось обстоятелсьтвами, быстро но не суетливо, задумчиво рассматривая картонную находку. И со всей скорости, со всего маху, вылетел я отрытую прямо на тротуаре яму! Да ещё как вылетел... Знаете, кстати, почему говорится "со всего маху?". Не знаете! Так я вам расскажу. Это очень просто. Был такой немец. А может и не немец вовсе. Может даже англичанин. Или ещё того хуже - француз. В общем, не важно, какой он был национальности, вероисповедания и цвета кожи. Главное, что он был. И он был иностранец. И фамилия его была Мах. Не Мак, а Мах. А то бы мы могли подумать, что он шотландец. Они там все - Маки. Все Маки и ходят в килтах. Это такие юбочки клетчатые, из шотландской ткани. В этих килтах главное, что их носят без нижнего белья. Хотя я этого уже не понимаю. Ну кому понадобилось заставлять здоровых мужиков ходить в юбках без нижнего белья. Были бы это не мужики... Ну, да ладно. Так вот, этим самым Махом измеряют скорость самолётов, представляете? Один мах, два маха... А если крыльями самолёт машет часто, мелко так, с вибрацией, то может наверное быть и сто махов. Или даже двести. Замахал и разогнался. Как я с коробочкой в руках. И вдруг - бац! И я в полёте...
Летал я не так долго, как Наташа и Маргарита Николаевна. И на никакой бал я не прилетел. А прилетел я совсем наоборот, в грязную и жирную лужу, хищно поджидавшую меня на дне свежеотрытой ямы. И было больно и гряно. И противно. И очень даже обидно. За что? За что, люди добрые, вываляли меня в земле, насыпали песка на потную спину и в нижнее бельё, каковое я ношу по причине своего не шотландского происхождения, да ещё и запачкали мазью или кремом из смявшейся в моей руке картоной негангстерской коробочки.
Что ж, не все из нас Золушки. Не все попадают на бал. Некоторым приходится в поте лица своего выбираться из грязных ловушек, расставленных судьбой на нашем пути.
Вот такая вот реальная иcтория случилась как-то со мной на просторах провинциального города N.