Непослушные дрова никак не желали складываться домиком. Снова и снова Дан окоченевшими пальцами пытался уложить их как следует, но поленья упрямо соскальзывали в кучу. Наконец все получилось. Теперь береста. Мальчик заготовил ее много: легкие кудреватые листочки уютно устраивались в печке. Они легко загораются и поведут за собой по огненной дорожке твердокаменные поленья. Кресало шкрябнуло о камень. Еще раз и снова. Ну, почему его руки такие слабые, ведь ему минуло уже восемь зим. Его сосед, Синяга, младше его, но все равно и крупнее и здоровее. Наверное, все дело в еде.
Дан хмуро покосился на холодные и твердые как камень картошки, ютившиеся на дне чугунка. Есть хотелось так, что кишки скручивались в узел. Но до вечера еще далеко. Если съесть все сейчас, потом проголодаешься снова. Раньше он пробовал есть понемногу, по полкартошки, но часто. Это было не правильно. Грязноватые, с плохо очищенной кожурой, клубеньки, терявшиеся даже в его маленьких ладошках, насыщали плохо. Теперь мальчик знал, что если затопить печь, согреть кипятку, а потом съесть все картошки разом, то на какое-то время будет очень хорошо. Оранжевые языки пламени будут плясать над черно-багровыми угольями, будет гудеть в трубе. Горячая чашка обогреет озябшие руки, а внутри все будет тепло, сыто и спокойно. Только бы разжечь огонь.
Сегодня мать снова пошла на лесоповал. Значит, ее не будет почти до самой ночи. Она придет измерзшаяся и сразу же упадет на лежанку. Так и пролежит до утра, не шелохнувшись. Правда, с собой она принесет горшок каши, а если повезет, то и со смальцем. Можно будет наесться досыта. Мать всегда заворачивает горшок в полотняную тряпку, а потом в шаль. Каша приезжает к ним в дом как важная барыня: теплая и даже ворчливо дышащая рассыпчатыми комочками. Но огня мать не разведет, и придется мерзнуть еще одну долгую- долгую ночь.
" Ну, соберись, ведь ты же мужчина!" - прикрикнул Дан сам на себя. Сегодня получится, должно получиться. Что сказал бы отец, если бы увидел тебя беспомощного, в слезах и соплях только потому, что дурацкий кремень не выдает ни одной мало-мальски теплой искорки? А кто его знает, может, и ничего не сказал бы.
Отца Дан не помнил. Когда он спрашивал о нем мать, та только плакала. Поэтому мальчик и не приставал к ней с расспросами. Иногда, когда было особенно холодно и паршиво, Дан представлял себе, как хлопает калитка, открывается дверь и входит он. Большой, раскрасневшийся с морозу, в огромной медвежьей дохе и замшевых рукавицах.
--
Где мой мальчик? - закричит отец голосом громким как гром, подхватит Дана на руки и подбросит к потолку. Потом он откроет торбу с гостинцами, и чего там только не будет! И коричневое, с дымком, копченое сало, и томленый в печке осенний гусь, туго набитый ягодой морошкой, и моченые яблочки, и золотые медовые соты, и, о чудо! Пряничные петушки с орехами! И, конечно, там будет настоящая огнетворка, чтобы крутануть колесико, и сразу вспыхнул веселый хвостик огонька. Хотя, зачем ему нужна будет огнетворка? Отец останется, и в доме всегда будет тепло и хорошо.
--
Есть кто живой? - Дан размечтался и не сразу услышал стук в окошко. Он подбежал и прильнул носом к заиндевевшему стеклу. Перед домом стоял незнакомец. Небольшой человечек в островерхой шапке из волчьего меха нетерпеливо переминался с ноги на ногу. Он заметил приблизившегося к окну мальчика и принялся дружески кивать ему.
--
Можно мне войти, хозяин? - голос у чужака был неожиданно мощным и звучным, совсем не подходящим к его тщедушной фигуре.
Вообще-то мать всегда предостерегала Дана против таких вот незнакомых бродяг и строго-настрого запрещала впускать в дом кого-нибудь в ее отсутствие. Но пришелец казался таким безобидным, а мальчику было холодно и одиноко.
Дан сунул босые ноги в валенки и засеменил к входной двери. Железная щеколда, крепко прихваченная морозом, никак не желала слушаться. Пальцы прилипали к ледяному металлу, и отодрать их не было никакой возможности. Наконец, дверь поддалась, и незнакомец бочком протиснулся в дом.
--
Один хозяйствуешь? - оглядев убогое жилище, спросил он у Дана.
--
С мамкой, - ответил тот, стараясь придать своему тоненькому голоску важности и обстоятельности. - Она придет скоро, - для уверенности неловко солгал мальчик. Если что дурное на уме у мужика, так, может, испугается.
--
Холодновато тут у тебя, братец, - продолжал приставать нахальный гость, бросив небольшую шубейку прямо на лавку у порога. - Что печь-то не топишь, дров нет?
Дан промолчал, а незнакомец тем временем уже заглядывал в печное устье.
--
И всего-то? - веселым хулиганским голосом вопросил он, поворотив к мальчишке свое острое белое лицо. "Сразу видно, что чужак",- мельком подумал Дан. У местных и стать была другая, да и мастью они были беловолосы. А этот - мелкий, носатый, угловатый какой-то, да и волосом как ворон черен. И в каких только землях живут такие?
Гость тем временем снова склонился к печке и шумно дунул на дрова. Поленья махом занялись, вспыхнула шебуршавая береста. В трубе весело загудело, затрещали обугливающиеся дрова.
-Ух ты, как это у тебя вышло?- Дан даже задохнулся от восхищенья. Он в два прыжка добрался до очага, чтобы своими глазами рассмотреть огонь, вдруг возникший из ниоткуда.
--
Так лучше, не правда ли? - хитровато прищурившийся пришелец уселся на табурет возле огня, удобно оперевшись спиной в бревенчатую стену.
--
Еще бы не лучше! - мальчик сосредоточенно согревал иззябшие ладони, жалея только об одном - что нельзя подлезть к огню всему сразу и греться, греться, греться.
Все недоверие к незнакомцу было напрочь забыто. В комнате стало тепло, моментом запел, закипая, чайник. И даже жалкие картошки, зарумянились, зазолотились и приобрели маняще-аппетитный вид. А уж когда гость достал из заплечного мешка шмат вяленой оленины, тут и вовсе начался невиданный пир. Они резали пахучее мясо тоненькими кусочками, насаживали их на палочки и обжаривали над теплом разгулявшегося огня. Мясо шипело, капельки прозрачного жира стекали с него и улетали в золотистую всепоглощающую стихию. Гость весело болтал об иных народах и странах, которые он повидал. Дан, обычно такой сдержанный и замкнутый, тоже принялся рассказывать всякие байки, и даже проговорился о своем потаенном месте, где по осени так хорошо собирать бруснику.
Вечерело. Гость начал собираться: затянул горловину мешка, всунул ноги в черные хромовые сапоги. Потом остановился и пристально взглянул на мальчика:
--
Ты принимал меня в своем доме. Чем же мне тебя отблагодарить?
Раскрасневшийся Дан опустил голову. Сейчас гость уйдет, печка догорит, и снова будет плохо, холодно и одиноко. Мальчишка решительно сжал кулаки так, что костяшки пальцев опасно побелели, и пристально взглянул в глаза незнакомцу:
--
Я хочу зажигать огонь так же как ты. Что бы ффу - и зажглось. Я же видел, как у тебя получилось!
--
И ты веришь, что я могу это устроить? - гость оценивающе оглядел мальчика.
--
Я ведь не дурачок, сразу понял, что ты не простой человек! - довольно ответил Дан.
--
Не совсем простой и не совсем человек, - еле слышно себе под нос пробормотал пришелец. - Ну, будь, по-твоему. Иди сюда.
Мальчик сделал шаг вперед и сразу же попал в цепкие руки незнакомца. Он начал крутить его из стороны в сторону, и в голове Дана словно закружились-запели хрустальные шары. Они слетались, разлетались, иногда лопались с музыкальным звоном, похожим на перезвон сотен маленьких серебряных колокольчиков. Когда исчез последний шарик, мальчик очнулся. Он сидел на полу, гостя нигде не было. Дан осторожно помотал головой. Она слегка кружилась, но была явно на месте. Чуть пошатываясь, мальчик поднялся. Сейчас должна вернуться мама. Он заглянул в печку. Огонь давно потух, только последние угольки оранжево посверкивали в остывающей золе. Надо проверить, не обманул ли его волшебник. Дан, не скупясь, сунул в устье солидную порцию дров. Угольки разлетелись искрами, зашипели и погасли, придавленные сырой древесиной. Руки мальчика тряслись от волнения, но он набрал полную грудь воздуха и изо всех сил дунул. Огонь запылал, жадно облизывая потемневшие от влаги древесные бока.
"Ура! Получилось! Победа!" - пело сердце Дана. Теперь он никогда не будет мерзнуть. Раз - и готово! Как обрадуется мама, когда придет!
Стукнула калитка. Вот она, согнулась, еле бредет. Ну, ничего, сейчас позабудет свою усталость! Дан покажет ей, как он теперь умеет зажигать огонь, как здорово у него все получается. Мальчик побежал к двери изо всех сил, но что-то замедляло его движения, словно тянуло назад. Наверное, он здорово переел с этим волшебником, все тело было каким-то чужим и непривычным. Дан с силой распахнул дверь и радостно закричал:
--
Мама, мамочка! Что я тебе сейчас покажу!
Маленькая съежившаяся женщина с улыбкой подняла голову, обеими руками привычно сберегая горшок с кашей. Раньше мальчик не замедлил бы забраться под пушистую шаль, чтобы греться о теплый глиняный бок и вдыхать сытый духовитый запах. Но теперь у него была чудесная тайна, его победа, которой он хотел поделиться с мамой. Дан радостно, словно соскучившийся щенок, снизу вверх заглянул в любимое лицо, и тут же отпрянул.
Лицо матери искажал непонятный ужас, а из распахнувшегося рта рвался беззвучный крик.
--
Что такое? Что с тобой? - в испуге затормошил ее мальчик, но женщина в его руках уже оседала на колкий холодный снег. Горшок опрокинулся, и каша медленно расползалась по порогу.
Дан бросился в дом. Звериным чутьем он понял, что самое главное сейчас - увидеть себя. Увидеть и убедиться, что все в порядке. Вода в ведре колыхалась, не давая разглядеть отражение. Надо перестать дышать. Дан замер и уже через минуту разглядел свое лицо. Совсем не лицо, а морду. Теперь он понял, почему мама кричала: "Дракон!".