Чурюмова Надежда Борисовна : другие произведения.

Noname

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:

   * * *
   Вечер. Вечер, переходящий в ночь.
   Уже очень поздно. Из окна кухни видна лишь чернота улицы.
   И больше ничего.
   Света лампы над столом хватает, чтобы освещать наши лица.
   И больше ничего.
  
   Она сидит, обхватив руками колени.
   Ее глаза закрыты.
   Закрыто.
   Не беспокоить.
   Уйдите.
   Закройте за собой дверь.
   Никто не знает, о чем она думает сейчас.
   Я бы хотел знать, но это - запретная зона.
   Никто туда не проникнет.
   Так уж заведено.
   Я перестал размышлять о смысле жизни.
   После знакомства с ней.
  
   Я рассматриваю внутренности холодильника.
   Его брюхо набито до отказа, но чем-то по большей части не совсем съестным.
   Много-много майонеза и минеральной воды.
   Еще сок и молоко, какие-то соусы.
   Приправы.
   Заменители.
   Наполнители.
   Красители.
   Синтетика и пластмасса.
   Картон и полиэтилен.
  
   Мы живем в придуманном мире.
   Высоких, высоченных, я бы сказал, технологий.
   Кругом машины, искусственный разум.
   Пытаемся подпрыгнуть, как можно выше.
   Но выше головы не прыгнешь.
   И никому не приходит в голову мысль: это все - ЛОВУШКА!
   Наш мир.
   Наша реальность.
   ЛОВУШКА для лохов.
  
   * * *
   - Дай мне чего-нибудь, пожалуйста!
   Ее голос звучит еле слышно. Слабо, словно она собирается умирать.
   Прямо сейчас. Возьмет и уйдет в небытие.
   Я отрываюсь от созерцания продуктов на полках и закрываю холодильник.
   Шелест ее слов вернул меня на кухню.
   Из моих мыслей вытащил.
   А зря.
   Я как раз думал о своей мечте.
   О том, как было бы хорошо, если...
  
   - Что тебе? Что ты хочешь?
   Она несколько секунд молчит. Сидит на диване, покачиваясь, как метроном.
   Из стороны в сторону.
   Свет падает на лицо, на ресницы, затем уже тень покрывает ее скулы узором.
   Узором длинных изогнутых теней.
   - Голова. Болит.
   Так тихо даже листья не шепчут. Никто не умеет разговаривать настолько тихо, как она это делает.
   Я уже привык, научился читать по губам.
   И все же, тишина - заебывает.
   Заебывает то, что она может молчать днями напролет.
   Представьте себе!
   Она просто отключает звук и запирается в своем мире.
   Куда мне не достучаться, ори не ори, все равно не откроет.
   Не понимаю, как так можно.
   Иногда это сильно бесит.
  
   - Сейчас. Подожди.
   Снова лезу в холодильник. Нужна пластиковая бутылка.
   Спасибо тому, кто ее придумал огромное!
   Ей Богу, большое спасибо! И низкий поклон.
   Сейчас твоя боль зависит от того, найду ли я эту самую бутыль.
   На самой нижней полке недопитая Кока-Кола.
   Еще полтора литра из возможных двух.
   Ну что ж, придется нам с ней распрощаться.
  
   Глядя на красно-белую этикетку, вспоминаю, что нужно позвонить маме.
   Космические никому не понятные логические цепочки в моей голове.
   Они опутали весь земной Шар и еще треть Вселенной.
   Они не дают мне спать и работать.
   Иногда они очень сильно отравляют мне существование.
   Я устал думать, искать ответы, разгребать завалы в своей голове.
   У каждого свои заморочки.
   Я устал думать. Сегодня.
  
   - Побыстрей, пожалуйста. Не могу, больно. - Она открыла глаза.
   Все, что я смог там увидеть - слезы.
   Ни злости, ни усталости, ни любви, ни нежности.
   Ничего.
   Только прозрачные, вываливающиеся капли.
   Как хорошо, думаю, что она не пользуется косметикой.
   В американских дешевых фильмах любят показывать женщин.
   С размазанной слезами тушью.
   Обычно это какие-нибудь проститутки.
   Зрелище не из приятных.
   Опухшие лица с черными разводами на щеках.
   Словно поработал пьяный гример-дилетант.
   Как хорошо, что она не из таких.
   Не из таких...
   Не из пьяных гримеров-дилетантов, или не из проституток, или...?
   Ха-ха-ха! (Закадровый хохот в моей голове).
  
   Фу, вот заморочился...
   Внутренние диалоги, это такая вещь!
   Оторваться невозможно. Нашел зацепку и поехали!
   Можно трепаться самому с собой до бесконечности!
   -Сейчас, немного подожди.
  
   Недопитая Кола выливается прямо в раковину.
   Я смотрю, как отверстие всасывает в себя сладкую коричневую пенящуюся жидкость.
   Шипит и пузырится.
   Словно это - кипяток.
   Или взбесившийся кофе.
   Бутылку приходится вращать, так выливается быстрее.
   Брызги вокруг раковины, на стене и немного на моей футболке.
  
   Брызги мыслей в моей голове. Похожи на ночное небо.
   Какое сегодня число?
   Не помню.
   А день недели? Помнишь?
   Не знаю.
   Отвали, не докапывайся до меня.
   Я устал, отвали от моего мозга, придурок.
   Сам отвали!
  
   Ополаскиваю пластик от сладкой воды.
   - Чтобы не пахло Колой. - Это я ей объясняю.
   Она измучено улыбается в ответ, кивает головой.
   Не убедительно получается.
  
   На столе прямо передо мной лежит гашиш.
   Лежит себе, никому не мешает.
   Но это до поры, до времени.
   - Тебе надо покурить, все пройдет. - Говорю я.
  
   Все знают, зачем молодежь покупает газировку.
   Я ее не пью лично, она тоже, и наши знакомые ее не пьют.
   Но всем спасают ситуации цветные пластиковые бутылки.
   - Сейчас полечим тебя. - Я прожигаю в пластике отверстие.
   Сегодня у меня зажигалка желтого цвета.
   Вчера, кажется, была синяя.
   Неделю назад красная.
   Я их теряю.
   Уже очень много "пролюбил" зажигалок.
   - Хорошо. - Она следит за моими руками.
   Внимательно. Осторожно. Как хищник. За жертвой.
   Ей известно, что от меня здесь и сейчас зависит многое.
  
   Я привык к ее тишине. Не сразу, но все же.
   Умирающему голосу.
   К ее существованию, которое вскоре прекратится.
   Это ее постоянные головные боли.
   Гипертензионный гидроцефальный синдром.
   Утром, днем, вечером, ночью.
   Я привык, видеть стеклянные от слез и боли глаза.
   Она курит утром, днем, вечером, ночью.
   Так можно прогнать боль.
   Хотя бы на время.
  
   Сиреневый дым в пластиковой бутылке - ее стандартный сон.
   Медленный и густой, как молоко.
   Она рассказывает по утрам свои сны.
   Которые шепчет ей ночью марихуана.
   Сегодня утром это была история про птиц.
   Черные журавли, их брачные игры над озером.
   Она говорила, что было очень красиво.
   В реальности такого не бывает.
  
   Потихоньку бутылка заполняется переливающимся шелком.
   Серо-голубым, сегодня, во всяком случае, он такой.
   В ее глазах сразу оживление, хоть какое-то движение.
   Вот-вот улыбнется.
   Протягиваю ей "лекарство".
   Меня встречает ее улыбка, как внезапно вышедшее из-за туч солнце.
   Сияние надежды.
   Благодарность.
   Так смотрят собаки на своих хозяев.
   А я пытаюсь понять, что меня заставляет оставаться с ней.
   Жалость? Или еще что-то?
   Обычно это "еще что-то" называют любовью.
  
   - Спасибо! - Вырывается сквозь кашель.
   Я улыбаюсь и заглатываю остаток.
   Обнимаю ее за плечи.
   - Бедная моя девочка. Потерпи немного. Скоро все пройдет.
   Она кивает, ее дыхание щекочет мою кожу горячим.
   Щеки тоже горячие.
   - Да. Скорее бы.
   - Пойдем спать.
   - Да.
  
   Если лежать на животе, раскинув руки и ноги, как звезда.
   То можно представить себе, что вокруг вода.
   Даже нужно представить!
   Я лежу в толще воды лицом вниз.
   В слое темно-синего морского тела.
   Я могу погружаться вниз или подниматься наверх, переворачиваться.
   Играть с ней.
   Соль раздражает царапину на пальце.
   Кусает ранку.
   Весь этот мир принадлежит мне.
   Только мне!
   Я один здесь!
   Безумно красиво.
  
   - Ну, как ты там? - Отрываюсь от пришедших ощущений.
   Она где-то рядом.
   Я чувствую тепло ее тела.
   Жар. Что-то напоминает.
   Да.
   Так нагревается земля в полдень.
   Солнце осторожно гладит почву ладонями, нежно, осторожно.
   Полынь и цветы щекочут ладони.
   Воздух звенит. Дрожит в истоме.
   Цикады.
   Хочется прижаться всем телом, припасть щекой.
   К земле. К ее горячему телу, дающему жизнь.
   Кружится голова.
  
   Она говорит, что ее вылепили из глины.
   Дитя земли.
   Горячей, потрескавшейся от засухи, пыльной.
   Я тоже так всегда думал.
   - Уже лучше, отпускает. Спасибо.
   - О чем думаешь? - Я протягиваю руку вперед. В темноту.
   Пальцы натыкаются на что-то. Осторожно исследую.
   Горячая, бархатная кожа, тонкая, шелковистая.
   Это запястье.
   Тонкое. Худое.
   Я улавливаю ее пульс.
   - Я играюсь с Вселенной.
   Она приподнимается, и поцелуй пронзает висок.
   Пронзает кожу, череп, вгрызается в нейроны.
   Так мы, люди, получаем удовольствие.
   Табун мурашек пробежали по направлению к пяткам.
   Еще одно прикосновение губ чуть ниже.
   Возле уха.
   Стадо мурашек бежит обратно. От пяток к затылку.
   - По-моему, ты играешь со мной!
   Смеется. Дыхание щекочет шею мне.
   - Иди сюда.
   - Скажи еще раз. Мне нравится, когда ты говоришь так.
   - Иди сюда. - Я улыбаюсь, жаль, в темноте не видно.
  
   * * *
   Утро.
   Еще одно летнее солнечное утро.
   Продолжается эта канитель под громким названием Моя жизнь.
   Сегодня понедельник.
   Это означает, что я отправляюсь на работу.
   Это означает, что ее я оставлю дома. Закрою две двери на два замка.
   Она почти не выходит из дома. За редким исключением.
   Такие исключения называются выходными.
   Когда я беру ее за руку и веду на прогулку, или увожу за город.
   А вообще, она целыми днями сидит дома и читает-читает-читает.
   Смотрит мультфильмы.
   Курит.
   Сидит в Интернете, изредка правда.
   Я не разрешаю: перенапряжение глаз может спровоцировать приступ боли.
   Пьет молоко. Щелкает пультом.
   Читает.
  
   - Алло! Алло! Мам, М-а-а-а-а, ты слышишь?!
   Я пытаюсь переорать помехи на линии.
   Заглянувшей в дверной проем секретарше показываю пальцем на телефон, мотаю головой, извиняясь:
   Попозже, не сейчас!
   Она тоже умеет читать по губам.
   Потому что сочувственно кивает в ответ и закрывает за собой дверь с другой стороны.
   Мамин голос то пропадает, то снова прорывается сквозь шипение.
   Ты приедешь на выходные? Спрашивает мама.
   - Не знаю.
   Ты продлил страховку?
   - Нет, Ма, не успел.
   Ты позвонил сестре, у нее была годовщина свадьбы?
   Ты не забыл?
   - Да, забыл. Я позвоню сегодня!
   Я еле-еле успеваю отмахиваться от ее вопросов.
   Моя мама напоминает мне один из автоматов, которые стоят на теннисных кортах.
   Когда машина плюется мячиками, а ты то и дело должен успевать отбивать их. Вот так я общаюсь с мамой.
   Ты обещал починить забор на даче, помнишь?
   - Да.
   Ты вообще хоть что-нибудь помнишь?
   Ш-ш-ш-ш-ш......
   Снова помеха, и мамин голос выпадает.
   - Алло! Мам! - Гудки в ответ.
   Мама не понимает, почему я до сих пор живу с девушкой-инвалидом.
   Которая сидит на моей шее.
   Которая не способна родить ей внука.
   Которая вообще мало на что способна, по ее мнению.
   Но, мама, если бы ты знала, как я тебя люблю.
   Если бы ты знала, как я разрываюсь на части.
   Я вспомнил, что забыл в машине бумажник.
  
   * * *
   Я мечтаю о жизни на острове.
   Я бы уехал жить куда-нибудь далеко-далеко.
   Жил в одиночестве, вдали от суеты и грязи городов.
   Я еще мечтаю увидеть Конец света.
   Сидеть на небоскребе и глазеть в бинокль на перекошенные ужасом лица людей.
   И слушать завывания сирен.
   Крутить ручку радиоприемника в поисках последних новостей.
   Но, скорее всего, когда Конец света наступит новостей не будет.
   Вести эфир будет просто некому.
   Еще я хочу понять кто я и зачем.
   Я хочу найти себя.
   Я хочу быть счастливым.
   Разве это - много?
  
   А еще я люблю проснувшись подолгу лежать в постели.
   Например, субботним утром.
   Пробуждаюсь от яркого света в глаза.
   От того, что вместо картинок сна вижу красно-оранжевую массу с прожилками.
   Словно увеличенные лепестки орхидеи.
   Приоткрываю глаза - край балконной двери.
   Шторы.
   Солнце.
   Ее плечо.
   Зарываюсь поглубже в одеяло.
   Представляю себя огромной рыбой в океане.
   Я могу лежать вот так долго-долго.
   Пока не проснется она.
   Потом мы будем валяться вдвоем, угадывая остатки снов в глазах друг друга.
   И я могу даже пересчитать ресницы ее.
  
   * * *
   Разговор с мамой не оставил ничего кроме раздражения и досады.
   Я никак не мог наладить наши отношения.
   Это доставало мне немало волнения.
   Проверил почту.
   Пришло письмо от моей "Принцессы".
  
   Привет. Мне сегодня приснилось, что я спускаюсь в огромный бетонный бункер.
   Скорее всего, это - бомбоубежище.
   Черно-белый сон. Серый, как дым. Долгий, как зима.
   Я иду по коридорам и помещениям, свет разбитых ламп дневного освещения мигает. Словно у ламп нервный тик.
   Это немного раздражает.
   Чуть-чуть.
   Пахнет плесенью и затхлой водой. Вся эта гадость селится на стенах.
   Еще я чувствую, как под лопатками рвется кожа.
   Прорезаются крылья.
   Теперь я - летучая мышь. Представляешь?
   Вот здорово, правда?
  
   Принеси, пожалуйста, молока.
   Пока.
  
   Пишу ей ответ.
   Хорошо, принесу молоко, но только вечером.
   Не сиди много за компьютером, поняла?
   Пока.
  
   (Как же я устал от всего этого!).
   Больше всего на свете сейчас мне хочется поспать.
   Просто приехать домой и лечь спать.
   Спать, спать, спать.
   Долго, наверное, целую неделю.
   Если хорошо выспаться, то кажется, что и жизнь переменится.
   Все перестанет быть таким тусклым и размытым.
  
  
   Я прихожу домой.
   Разуваюсь в прихожей.
   Тихо, через кухонное окно слышны крики детворы с улицы.
   Слышен шум дороги.
   Слышен чей-то плач.
   Смех.
   Сигнализация.
   Звук хлопающей двери автомобиля.
   Звуки разъедают мой уставший мозг.
   Прогрызают дыры, ходы, норы.
   Тоннели.
   Молоко ставлю в холодильник.
   Дома тихо.
   И, кажется, кроме крадущихся закатных солнечных лучей, никого нет.
   Она дремлет на балконе.
   На коленях мохнатый коричневый плед, на полу валяется очередная книга.
   Я поднимаю упавшее чтиво, расправляю смятые углы страниц.
   Закладка, естественно, тоже выпала.
   Где она остановилась?
   Не знаю.
  
   Я давно заметил, что есть два типа сексуальности.
   У женщин. Для меня, во всяком случае.
   Вернее существуют два типа женщин сексуальных по-своему.
   Первые это - львицы, охотницы, вамп, собственницы.
   Они шикарны, великолепны, блистательны, роскошны, ослепительны.
   Это маникюр, стильные стрижки, дорогие костюмы, украшения, помада и шик.
   Они знают себе цену, уверенны в себе, умны и, бывает, расчетливы.
   Они соблазняют одним лишь взглядом, одним жестом.
   Такие встречаются и двадцатилетние и пятидесятилетние.
   Второй тип женщин - "вечный подросток".
   Вечные джинсы, кроссовки, коротко остриженные ногти, "нет" косметике и салонам красоты, плееры и плюшевые собачки в постель.
   Они покоряют своей наивностью, чистотой, свежестью, детским дерзким взглядом на вещи, хрупкостью и несамостоятельностью.
   Так вот, передо мной сейчас была маленькая спящая девочка с завитыми к небу ресницами.
   С пухлыми слегка обветренными губками.
   С немного спутанными прямыми, как тело водопада волосами.
   Я был ошеломлен, когда увидел ее впервые.
   Поймите меня правильно.
  
   - Ты давно пришел?
   Вздрагиваю от неожиданности.
   На меня смотрит сквозь жалюзи сна.
   - Привет. Только что.
   - Пойдем. Ужинать. Я тебя ждала.
   - Угу. - Устал. Нет сил даже разговаривать.
   Я ем и рассеянно поглядываю в окно.
   Начинает закипать чайник, отчего немного скулит и посвистывает.
   Молчание прерывается.
   - Мне звонили из больницы. Надо завтра на томографию ехать.
   - Снова? - Отрываю взгляд от окна. Если честно, то временами я забываю о ее болезни.
   Временами...
   - Конечно, поедем.
  
   Огонь нервно подрагивает.
   Она расставила десятки мелких подсвечников.
   В каждом углу комнаты их четыре и еще несколько по периметру.
   Ароматические лампы излучают свет.
   Свечи пахнут пряным сладким.
   Все это дрожит и колышется при малейшем упоминании ветра.
   Все это танцует и трепещет.
   Все это сладко-дурманящее месиво заполняет комнату.
   Я представляю себе Африку.
   Ее пыльную землю, похожую на муку.
   Ее обжигающий ветер горячий и своенравный.
   Ее безупречное небо, синее - не придерешься.
  
   Она лениво потягивается, выгибает спину, как кошка.
   Я принимаюсь разглядывать ее силуэт на стене.
   Гладкие плавные линии.
   Правильный профиль.
   Красиво.
   Завораживает.
   Она смотрит на меня глазами дикого животного.
   От этого взгляда мне хочется спрятаться.
   Все-таки что-то в ней есть.
   - Ты курила?
   - Да. - Прячет глаза за шторы век. - Утром. Но это было давно.... Не так ли?
   - Не оправдывайся, я просто спросил.
   - Я тебя люблю, знаешь? Очень сильно. Ты ...
   Допиваю минеральную воду.
   - Ты даешь мне силы. Очень много. Я не знаю даже за что. За что мне ты - такое счастье.
   Я слушаю эти признания.
   Смотрю, как прозрачная капля невнятной формы ползет по стенке стакана вниз.
   Она, как змея.
   Ее тянет гравитация.
   Меня тянет в сон.
   Ее тянет ко мне.
   Все в этом мире связано одной невидимой нитью.
   Мы и все в этом мире - грани огромного многоугольника.
   Даже, если ты этого не хочешь.
  
   - Хорошо, если так.
   Молчу.
   Молчим вместе.
   Такое ощущение, что она сейчас вот-вот заплачет.
   Такое у нее выражение лица горестно-задумчивое.
   Я сразу вспоминаю тот вечер, когда она первый раз сказала, что любит меня.
   Я смотрел на дырявое от прожегов звезд небо.
   Она сидела рядом, уткнувшись носом в мое плечо.
   - Я всегда буду любить тебя и беречь. Целую вечность. Всю вечность.
   Так не бывает, кажется, так я и ответил ей.
   Она уронила две горячие капли мне на руку.
   - Ну не плач, ты что, Девочка моя.
   Накуренная до состояния невминоза.
   Обдолбанная любовью.
   А я сидел тогда и думал о том, что мы все кочуем из одного сердца в другое.
   Пожили здесь, пожили там.
   И постоянного места жительства нет. Ни у кого.
   Все мы бомжи в этом смысле.
  
   - Мне иногда человек снится без лица. Без лица и имени.
   Она на секунду задумалась о чем-то, протянула руку к зажигалке и на половине пути, словно передумав, отвела.
   Повертела в руке сигарету и положила обратно.
   - У него ничего нет. Мне думается, он и душу свою продал. Такие вот дела.
   - Ты его знаешь?
   - Нет. Но это неспроста все.
   - Да-а-а. - Начинается сериал по СТС. Соседка этажом выше включает телевизор так, что через открытое окно слышно и нам. Я говорю. - Давай посмотрим телевизор?
   - Давай покурим.
  
   * * *
   - Рисуешь?
   - Да.
   - Опять птиц?
   - Да.
   - А чего улыбаешься?
   - Нравится.
   - Позвонишь мне завтра?
   - Нет не могу...
   - Почему?
   - Ну посмотрим.
   - Слушай, выключи эту музыку у меня от нее голова болит.
   - Ну ладно, не ной только. Я просто очень люблю Радиохэд.
   - Знаю, сочувствую.
  
  
   * * *
   Мы едем в больницу на томографию.
   Надо успеть к десяти утра.
   Я сонный и небритый.
   Где-то между желудком и горлом застряло и булькает кофе.
   Ни туда, ни сюда.
   Противное чувство.
   Она в солнцезащитных очках.
   Одета в стиле ретро: белое платье в черный горох, узкие туфли и белый дымчатый шарфик окутывает голову, как будто мы в пустыне.
   Но это бывает очень редко.
   Эти ее порывы выглядеть стильно и утонченно.
   - Давай сегодня вечером поедем в кино?
   - Давай. Поедем.
   Я вывожу машину на шоссе.
   Я поглощен дорогой. Она что-то там говорит мне с заднего сиденья.
   Я временами киваю и поддакиваю, вроде как, слушаю.
   Она, не обращая внимания на то, что я отвечаю невпопад, продолжает рассказы.
   Так мы едем.
   Ее духи сладкие и теплые наполняют собой салон.
   Вокруг пахнет дыней и солнцем.
   Или грушей и ванилью.
   Или просто летом.
   Ко всему этому примешивается едкий сигаретный дым.
   Я смотрю в стекло: она раскуривает сигарету.
   - Ой, мне тоже прикури!
  
   Останавливаемся на светофоре.
   Справа от меня джип. Черный, огромный, как бегемот.
   Глядя в его отполированное брюхо можно даже бриться.
   Его хозяйка - женщина бальзаковского возраста жует гамбургер из Макдоналдса.
   В одной руке у нее еда, в другой руль.
   Зашибись...
   Слева - бэха. Снова черная. Катафалк какой-то.
   В нем тоже женщина.
   Уже помоложе, я бы сказал даже девица.
   Блондинка с неправдоподобно длинными розовыми ногтями.
   Она вообще сидит и разговаривает по телефону.
   Словно у себя дома на диване.
   Я офигеваю.
   Желтый. Зеленый.
   Вперед рвется Волга с крайнего ряда.
   Белая и местами начинающая ржаветь.
   В ней дедок и белобрысый мальчишка в очках.
  
   Я бы отобрал права у всех женщин.
   И с накладными ногтями и без.
   У всех безмозглых куриц.
   Интересно, о чем они вообще думают за рулем?
   Наверное, они думать вообще, не умеют.
   Ну есть исключения.
   Я скосил глаза - она все курила сигареты.
   И слава Богу.
  
   В больнице мы пробыли около часа.
   После я отвез ее домой и погнал на работу.
   Приехал уже после обеда.
   Наскоро выпил остывающего кофе и засел за работу.
   Девочку-секретаря попросил не соединять меня ни с кем.
   Она понимающе кивнула и прикрыла дверь.
   Так я просидел до самого вечера.
  
   * * *
   А ночью у нее случился приступ.
   Такое бывало и не так уж редко.
   Помогала дудка, теплое молоко и плед.
   И еще тишина и темнота.
  
   Я очнулся ото сна резко и внезапно.
   Словно меня выдернули из компьютерной игры оборвав кабель.
   Вздрогнул и открыл глаза.
   Она лежала ко мне спиной на краю кровати.
   Я знал, что она не спит.
   Почувствовал. Еще почувствовал, как напряжено ее тело.
   Как сжаты мышцы, как скомканы нервы.
   Как растет и увеличивается болевая волна.
   Очень хотелось спать, но я переборол это чувство.
   Борясь с бензинового цвета кругами в глазах, я присел.
   Глаза немного привыкали к черноте.
   - Ну что такое? Ну что ты?
   Язык меня слушал плохо, организм еще спал.
   Я протянул руку и нащупал ее волосы распластанные по подушке.
   - Это ужасно... извини, я не хотела тебя будить. Очень больно.
   - Может, тебе укол сделать? Сделать? Или покуришь, а?
   - Укол. Там в холодильнике что-то оставалось еще... Только поскорее можно?
   Голос у нее был жалобный.
   Я вылез из-под одеяла и поежился.
   Было немного прохладно.
   Наверное, был дождь. И теперь сырость проникла и в комнату.
   Но все равно летом я никогда не закрываю балконную дверь.
   В темноте споткнулся обо что-то и чуть не налетел на дверной косяк.
   Скорее всего это был пульт от телевизора, брошенный на пол.
   Я осторожно, на ощупь, вышел в коридор, свернул в кухню.
   Долго шарил по стене рукой, пока не нашел выключатель.
   Свет ослепил.
   Ужасно раздражает. Ненавижу просто.
   Со стены вспорхнули две бабочки и истерично принялись наматывать хаотичные круги по кухне где-то в районе потолка.
   Наверное, в окно влетели.
   Я посмотрел на полную окурков пепельницу и вспомнил зачем пришел.
   Полез в холодильник.
   В отделении для лекарств нашел две ампулы.
   В верхнем ящике столешницы шприцы.
   Какой-то грустный набор получается.
   Даже мурашки по спине.
  
   Включил свет в коридоре. Пока глаза привыкали к свету.
   Думал о том, как красива сумеречная Москва.
   Когда еще светло, но фонари уже зажглись.
   И приходится ждать, когда кто-то медленно будет гасить дневной свет.
   Постепенно он сойдет на нет.
   Нужно успеть заметить и прочувствовать этот переход.
   Очень красиво.
   И город кутается в шифон сумеречного настроения.
  
   - Я свет включу, а?
   - Угу. Включай. Хуже уже не будет.
   Щелк.
   Она слепнет на секунду, жмурится. Зарывается лицом в одеяло.
   Пытается сесть.
   Волосы спутанной паутиной ложатся на плечи.
   Бледный страдающий ребенок.
   - Ну что ты? Что делать?
   - Н-не знаю... Терпеть не могу уже.
   Она разжимает кулаки, и я вижу полумесяцы на ладонях.
   Следы от ногтей, красные полосы.
   Ее руки лежат на коленях, как-то безвольно, словно между прочим.
   Я борюсь со сном и жду.
   - Скорую может?
   - Давай.
  
   А потом я набирал 03.
   Долго висел на линии, долго меня футболили, долго записывали адрес.
   - Ваш адрес.
   - Пишите... Нет-нет! Дом номер десять! Де-есять.
   - Возраст.
   - Двадцать четыре.
   - Хорошо, ждите.
   И мы ждали.
   Я курил на балконе каждые семь минут.
   Бегал на кухню за водой.
   Грел ее ледяные пальцы.
   Она сидела неподвижно, обняв руками колени и молчала.
   - Ну что? Ну?
   - Тошнит.
  
   А потом приехала тетечка в белом мятом халате.
   В очках и с шрамом на подбородке.
   Померила давление.
   Что-то говорила, все время спрашивала и хмурилась.
   Я и она что-то отвечали.
   Вошел санитар.
   Тощий паренек, видимо, только после медучилища.
   Фельдшер вывела меня в коридор.
   И как-то в полголоса, но мрачно произнесла: "нужно класть".
   - Класть? - Я непонимающе захлопал глазами.
   Куда?
   Что? Такое...
   - Госпитализировать нужно. Вы понимаете вообще, что с ней?
   - М-м-м.. - Я ничего не понимал.
   Я стоял и смотрел на серую роговую оправу на ее носу.
   Местами поцарапанная, дужка выгнута.
   Разве что изолентой не перемотана.
   - Собирайте ее вещи. Быстро!!!
   Из комнаты выглянул санитар с лицом ученика, провалившего лабораторную работу.
   Или с лицом мученика.
   Или вообще без лица.
  
   А потом я стал в спешке собирать не хитрый набор: чашка, ложка, полотенце.
   Чашку взял большую, керамическую. Ее любимую.
   С оранжевой рыбкой, которая таращит глаза и загадочно улыбается.
   Белое полотенчико из мягкой махровой ткани.
   Зубную щетку, пасту. Прихватил с полки пару книг.
   Первое, что под руку попалось. Не знаю зачем.
   Запихнул все это в рюкзак.
   В спешке влез в мятую футболку.
  
   Она была бледна.
   Мне показалось, что она стала прозрачнее пергамента.
   Врач собрала инструменты в чемоданчик и поправила очки.
   - Одевайтесь.
   Я принес ее джинсы и свитер.
   Носки и кроссовки.
   Помог одеться.
   Чувство такое, будто я - актер - кукловод.
   А она - ...
   Она молчала, молчала... Иногда ее глаза роняли крупные капли.
   Которые скатывались по щекам и, падая, впитывались одеждой.
   Бедная девочка.
  
   А потом мы ехали в карете скорой.
   По ночной Москве, по пустым улицам.
   С каемкой желтых фонарей.
   Я сидел рядом и сжимал ее ладони в руках.
   Когда-то давно в детстве мама рассказывала мне, что дорожки из светящихся фонарных столбов на шоссе - это рога оленей.
   И я, открыв рот, глазел из окна машины на убегающие завитки.
   Теперь мне казалось, что я внутри какого-то фильма.
   Что вот-вот я услышу "стоп, снято!", и реальность исказится, окажется выдумкой режиссера.
   Но нет, ничего подобного не происходит.
   Я, кажется, все еще продолжаю спать.
   У нее вид такой беспомощный сейчас.
   Растерянный.
   Мол, вот видишь, как получается. Извини, не хотела...
  
   Сквозь туманную призму моего восприятия проплывает Приемный покой.
   Запах хлорки и медикаментов въедается в нос.
   Вызывает приступ тошноты и с ним чувство страха.
   Необъяснимое животное чувство беды и боли.
   Словно какая-то тьма надвигается на мой мирок.
   Людей в белых халатах нет.
   Спят все, наверное.
   Фельдшер выискивает в сестринской заспанную женщину - дежурного врача.
   Короткий диалог.
   И бригада скорой уезжает, оставляя нас в полутемном приемном.
   Я смотрю на трещины в коричневом кафельном полу.
   На столе у дежурной пухлый журнал.
   Поверх него открытая книжка Донцовой и очки.
   Ненавижу...
   Все.
  
   Откуда-то прибегают еще пара людей "в белых".
   Суетятся, бормочут.
   Что-то мне говорят.
   Увозят ее в коричнево-желтый коридорный сумрак.
   Медицинская сестра трясет меня за плечо.
   - Молодой человек!!! Вы девушку привезли?
   Я "включаюсь".
   - А? Да-да. Я. А что с ней?
   Сестра смотрит на меня с таким видом, словно она тут ни при чем.
   Ее сейчас волнует только то, что в пятой главе убили парикмахершу Валечку ни за что, ни про что. Ужас как хочется дочитать, а тут еще этот юноша...
   И девочку привезли плохую.
   - Пока врачи ставят диагноз. Сейчас трудно точно сказать, что там такое.
   - Ну, это опасно?
   - Не могу сказать. Увозили - была без сознания.
   Блин, я не знаю, что говорить и спрашивать.
   Стою тут в сыром темном коридоре, с теткой в мятом халате.
   С пакетом Ее вещей в руках.
   С кашей в голове.
   С полным бардаком в мыслях.
   Черт знает что происходит.
  
   * * *
   Кажется, тогда я долго просидел там.
   В кресле возле стола дежурной сестры.
   Просто сидел и вспоминал.
   Какие-то куски, фрагменты нашей с ней жизни.
   Наши катания по ночному городу.
   Наши воскресные поездки за город.
   Я вспомнил, что ко Дню рождения она просила купить ей собаку.
   А я все отнекивался, мол, времени нет за ней присматривать.
  
   Без сознания.
   Без сознания...
   Что это такое - сознание?
   Наше.
   Ее.
   Что значит потерять его?
   Куда оно уходит? Оставляет безвольное тело, как свой дом.
   И идет.
   Куда???
  
   Разбудил меня голос все той же сестры.
   - Юноша! Проснитесь!
   Я открыл глаза.
   Проснулся, вроде. Сначала не понял где.
   Попытался встать на ноги.
   Тело как-то задеревенело, затекли ноги и руки.
   Подошел врач.
   Говорил, говорил...
   Мне объяснили, что у нее произошло кровоизлияние в мозг.
   Отвезли в реанимационный блок.
   Находится под наблюдением врачей.
   В сознание не приходила.
   - Вы бы домой ехали. Все равно не пустят. Вот телефон, позвоните, узнаете о ее состоянии.
   - Спасибо, хорошо. Вещи вот, отнесите.
  
   И я уехал.
   Ранним утром четверга, на одной из первых электричек метро.
   Поехал домой.
   В пустую холодную квартиру.
   Со следами чужих ботинок в прихожей.
   С едва уловимым запахом лекарств в спальне.
  
   На кухне горел свет.
   Забыл второпях выключить, наверное.
   На столе нашел распечатанную пачку сигарет.
   Присел, закурил.
   В глазах поехала едва уловимая рябь.
   Так бывает, когда нервы на пределе.
   И усталость какая-то скорее психологическая.
   Налил себе стакан молока.
   Посмотрел на него, посмотрел да и отодвинул в сторону.
   Кухня наша показалась мне вдруг тесной и душной.
   Какой-то скучной, серой.
   Как заброшенный игрушечный детский дом.
   Дети поиграли, побросали игрушки, выключили свет и убежали.
   А я остался.
   Один.
   Здесь.
   Сейчас.
  
   И я осознал и почувствовал размеры своего одиночества.
   Я понял, что всегда был один.
   Что люди сами по себе одиноки ИЗНАЧАЛЬНО.
   С того самого момента, как отсекают пуповину.
   Мы становимся независимыми, свободными.
   И мы получаем свое законное одиночество.
   У нас есть родители, друзья, любимые люди.
   У нас есть соседи и сослуживцы.
   Люди, люди кругом.
   Но ты один.
   Один на один со своими проблемами.
   Один на один с собой.
   Ты приходишь в этот мир один.
   Уходишь из него тоже в одиночестве.
   Так устроено все.
  
   Меня поглотила бездна отчаяния.
   Чувства тревоги.
   Ощущение отсутствия почвы под ногами.
   Сейчас только часы на кухне подают признаки жизни.
   И протекающий кран.
   Кап-кап.
   Тик-так.
   Я завернул кран покрепче, взял ключи и вышел.
   07.36 утра.
   Раннего московского утра, серого с туманом.
   С мокрым от дождя асфальтом, с бодрыми подметающими дворниками.
   С первыми автобусами, уходящими по маршруту.
   Я зашел в первый попавшийся на пути бар.
   Последние посетители уже ушли, первые еще не появлялись.
   Бармен, молодой мальчик, равнодушно смотрел утренние новости и протирал фужеры полотенчиком.
   Я присел за стойку.
   - Водки.
   Паренек флегматично обернулся на мой голос.
   Водка рано утром?
   Но он, по всей вероятности, даже и не удивился.
   Бормотание телевизора раздражало.
   Я предпочел пересесть вглубь зала, за столик у стены, в темноту.
   Есть не хотелось.
   Спать уже тоже. Все чувства уступили место ощущению пустоты.
   Словно что-то выпало из мозаики.
   Так сыплются карточные домики, стоит только вытянуть одну карту.
   Бармен принес графин и стопку.
   Поставил все это на стол и молча испарился.
   Я огляделся: тесное помещение, света мало.
   Несколько столиков по стенам, бильярд.
   Так себе заведеньице.
   В это время суток я был здесь совершенно один.
   В поле не воин, как говорится.
   Вот и водочка тут.
   (в жизни не пью ее, ненавижу...)
   Но сегодня сам себе как-то взял и изменил.
   Выпить - попытка уйти от реальности.
   Попытка забыться, отгородиться.
   Я пил горькую, разглядывая тлеющие окурки в пепельнице.
   Неожиданно моему взору предстали руки.
   Кто-то подсел за мой столик, аккурат напротив меня.
   Я продолжал сидеть, разглядывал эти самые руки.
   Возраст по ним определить мне не представлялось возможным.
   Поднял глаза.
   Человек, как человек.
   Футболка с эмблемой Ливайс выглаженная до маразма идеально, часы электронные Касио, тоже словно только что с витрины.
   Сначала я даже не понял, что же в нем, что не так.
   Пока не взглянул на его лицо.
   Лица не было.
   Не могу объяснить каково это - нет лица.
   Просто там, где должны были быть рот, нос, глаза не было НИЧЕГО.
   Ровная гладкая кода.
   Баз единой складочки и морщинки.
   Не голова, черт знает что такое.
   У меня даже мысль проскользнула: наверное, очень тщательно за лицом ухаживает!
   Я был уверен, что это именно ОН.
   А не оно или она.
   Абсурда в этой ситуации я не учуял.
   И удивился мало.
   - Пьешь?
   Я не понял откуда происходил голос.
   Он словно существовал отдельно.
   Низкий, поставленный, красивый голос подумал я.
   - Да.
   Я с трудом выдавил из себя хоть что-то.
   Говорить не хотелось.
   Я чувствовал себя не в своей тарелке и так.
   Особенно с этим, безликим непонятным чуваком.
   Мутант какой-то.
   А вокруг и нет никого больше.
   - Что врачи говорят? - Голос снова зашелестел.
   Ни громкий, ни тихий.
   - Какие врачи? - Я немного оторопел от такой осведомленности.
   - Она может и не поправиться. - продолжал он, не обращая на меня внимания.
   Словно я был декорацией, а он пришел сюда рассказать что-то.
   - Как?
   Я понял, что ТЕПЕРЬ я уже не влияю на ситуацию.
   На положение вещей.
   Я уже ничего не могу решать.
   Раз уж вот так пошло все, раз уж всякие уроды знают больше.
   Вопросы возникали и копошились в моей голове.
   Роем.
   Как пчелы в улье.
   Я смотрел на стену с бра и продолжал пить.
   - Так. Сознание - это такая вещь. Может и не вернуться. Понимаешь?
   - Нет. - Я отрицательно помотал головой.
   - Ну вот знай теперь.
   - И что мне делать?
   - Ничего. Я просто тебе говорю.
   - А ты кто?
   - Много будешь знать... - Он замолчал на секунду. - Поверь, не стоит тебе этого знать.
   Он потеребил ремешок от часов.
   И я подумал: чем он смотрит на них?
   - Там на столе у нее рисунок остался. Для тебя рисовала.
   - Да? - Я уже не удивлялся.
   Слишком много ВСЕГО для одних суток.
   - Спасибо, посмотрю, когда приеду домой.
   - Ага. Ну я пойду... Удачи!
   - Да.
   И он ушел.
   Я не стал оглядываться и проверять, пройдет ли он в дверной проем или споткнется о порожек.
   Допивал водку.
  
   Приехал домой уже днем.
   Умылся.
   Хотел было позвонить в больницу, но вспомнил разговор с незнакомцем.
   Заглянул в кабинет.
   На клавиатуре валялся измятый лист.
   Альбомный.
   С двумя смешными птицами, сидящими на холме.
   Вокруг них солнце с лучами-щупальцами.
  
   И я подумал о том, что она ведь никогда-никогда не рисовала...
  
   Simamoto
   02/09/04
   P.S. Посвящается Noname...
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"