"Изумительный по силе пример мизантропа - это автор романа "Мертвый хватает живого", господин Чувакин. Да-да - именно автор, а не кто-то из героев романа. Если вы хотите узнать, что творится в голове у всех тех, кто пытается осчастливить человечество, настоятельно рекомендую эту книженцию. Герой романа, если он - мизантроп, имеет право даже не подозревать об этике, праве выбора, обязанности уважать чужие решения и прочей чепухе. Но в данном случае, к сожалению, об этих вещах не слыхал и сам автор. Его герой, ученый, осчасливливает человечество путем некоего газа, который превращает людей в зомби - и притом этот ученый положительный герой, а жалкие людишки, живущую скучную, никчемную, пустую жизнь и совершенно не умеющие любить - просто декорации, от которых отрывают один кусок мяса за другим. И смакуют. Впрочем, герой уверен - когда мясо кончится, его создания смогут перейти на вегетарианскую пищу..." (Конец цитаты).
Речь в заметке, из которой я привёл цитату, в числе прочего идёт о моём романе "Мёртвый хватает живого", номинированном в 2011 году на сетевой конкурс "Триммера". Ну, а заодно в заметке речь идёт обо мне.
Обыкновенно я не отвечаю на выпады тех, кто критикует не произведение, но его автора.
В этот раз промолчать не могу.
Доверчивые люди могут счесть заметку, появившуюся в сети, правдивой.
* * *
1. "Изумительный по силе пример мизантропа - это автор романа "Мертвый хватает живого", господин Чувакин. Да-да - именно автор, а не кто-то из героев романа". (Конец цитаты). Критик настаивает: "Герой романа, если он - мизантроп, имеет право даже не подозревать об этике, праве выбора, обязанности уважать чужие решения и прочей чепухе. Но в данном случае, к сожалению, об этих вещах не слыхал и сам автор". (Конец цитаты).
Я слыхал "об этих вещах". Честное слово. Да-да, именно я.
2. "...и притом этот ученый положительный герой..." (Конец цитаты).
Во-первых, герои романа "Мёртвый хватает живого" (уточню: первой книги пятитомной эпопеи), -- не плохие и хорошие, не "чёрно-белые". Они люди с их страстями, стремлениями, ошибками. С их жизнью, пусть и придуманной. В персонажах есть и положительное, и отрицательное. Сводить их к плохим и хорошим, делить их на "тех" и "этих" -- значит примитивно упрощать.
Во-вторых, учёный, доктор Таволга, один из главных героев (показавшийся, видимо, критику настолько убедительным, что тот свёл его воедино с автором), -- отнюдь не положительный герой, что ясно любому, кто прочёл весь текст романа. Я подчеркну: весь, а не половину или меньше. Впрочем, кое-что читателю должно стать ясно уже из записки, предваряющей роман: "Раскрытие темы конкурса. Сибирский учёный, директор секретного института, сделавший открытие, умалчивает о нём, хотя обязан доложить московскому начальству, и задумывает использовать открытие во благо человечества. Означенное "благо" учёный понимает весьма своеобразно..." Как видим, "благо" поставлено в кавычки. Кем же поставлено? Да автором, автором! Пресловутым мизантропом.
В-третьих, доктор Таволга -- персонаж, без которого невозможно развитие основного сюжетного конфликта. Этот "положительный" герой -- антагонист Алексея, героя, в котором положительное перевешивает отрицательное настолько, что даже типичный потребитель дешёвого фэнтези быстро отличит тут дурное от хорошего. И не рядовой антагонист, такой, как, например, Шурка Городнин, а -- главный антагонист. Это, опять же, ясно любому, кто не поленился прочесть весь роман.
Вот он, Алексей, не пожелавший стать "зомби":
"Все трое -- Регина (в кресле), Софья, Шура (на диване), -- слушали меня с мрачным видом. А мрачный вид слушающих -- показатель безошибочный. Мрачный вид означает одно: слушатели верят рассказчику. Никто и не интересовался, почему у меня бинокль и каждое ли утро я в него наблюдаю. И не наблюдаю ли за ними на улице. И не влюблён ли я, скажем, в Регину. До того, как подняться к Регине (и после того, как увидел Таньку -- и как Таньку мою убили), я чувствовал себя таким одиноким, что рассказывать, да что рассказывать -- просто находиться здесь, среди людей, с которым я был знаком очень мало, шапочно, -- было хорошо. Никто так не одинок, как человек, который считает, что достаточно изучил людей".
"Мы обменялись номерами проводных и сотовых телефонов. Будем держать связь.
Одиночества моего будто и не бывало.
Вот так люди и сходятся. Когда является общий враг. А то ведь живём в одном доме, видимся чуть не каждый день -- и не чувствуем никакой нужды друг в друге. Это плохо. Новостей мы ждём не от того, кто рядом, а из телеящика или из радиоящика. Это ещё хуже. Помощи ждём не от соседей, не от друзей, а от государства. От мэра с губернатором. А это так плохо, что хуже некуда. Прав был Кропоткин: мы живём рядом с соседями, не зная их; наш сосед может умереть с голоду или заколотить своих детей, но нас это не касается: это дело полиции. Не уверен, что вспомнил точно, но суть та самая".
"Вдруг я передумал насчёт анонимности. Мне захотелось борьбы. Яростной, беспощадной. Не на живот, а на смерть..."
"Она так хорошо смотрелась на моём диване. Неприбранном. В домашней кофте. Пышные её волосы были стянуты на затылке. Я могу дать ей воды, и она вымоет голову. Пропасть сколько воды уйдёт на Регинины волосы. Вся моя вода уйдёт, наверное. И мне безумно захотелось отдать ей всю воду".
"В комнате я опять уставился на экран ноутбука.
"На ваших глазах происходит переход старой цивилизации к новой. Переход неизбежный и давно назревший. Переход, который нельзя ни отменить, ни отложить".
-- Иди-ка ты в задницу, отец людоедов!"
"Но я всегда любил трудности. Не они ли придают сил, энергии? Что бы был человек без препятствий и трудностей?"
Думаю, отрывков достаточно.
Попробуйте теперь сказать, что положительный герой романа -- мизантроп! (И я с ним заодно).
Есть ещё и в-четвёртых. Главы об Алексее недаром написаны от первого лица. Подчеркну: от первого -- в то время как все остальные персонажи должны удовлетворяться лицом третьим! Трудно это не заметить: Алексей появляется в начале книги!
Исходя из "во-первых", "во-вторых", "в-третьих" и "в-четвёртых", заключаю: автор заметки не прочёл весь роман, а лишь поигрался с его фрагментами. Быть может, осилил первую часть и немного из второй. Или только те главы, что посвящены доктору Таволге. Прочёл -- вероятно, не по желанию, а по конкурсной необходимости, числясь в четвёртой конкурсной группе, которой приходится читать мою, пятую, -- килобайт пятьсот или семьсот из тысячи восьмисот, и решил, что вполне созрел для язвительной заметки.
Поспешишь -- людей насмешишь!
Настоятельно рекомендую уважаемому критику не торопиться -- и судить о героях книги, прочитав книгу целиком.
А уж суждение критика о личности романиста, что ни говори, целиком на совести критика. Когда некто, козыряющий в своих заметках словом "этика", судит не героя, но автора, он, по меньшей мере, ставит себя в неловкое положение.
3. "Если вы хотите узнать, что творится в голове у всех тех, кто пытается осчастливить человечество, настоятельно рекомендую эту книженцию". (Конец цитаты).
И снова -- попадание в "молоко". Если пуля, конечно, предназначалась мне. Если моему герою-доктору -- то цельтесь и стреляйте на здоровье. Но ежели готовите пулю для меня -- то... то, по-моему, стрелок, не дочитавший "книженцию", не понял, что я скорее его союзник, нежели враг.
Я давний противник утопистов и прочих "улучшателей" человечества. Изучением утопий занимаюсь давно, и в 2007-2009 гг. написал на эту тему книгу (осталось отшлифовать и выложить в Интернет, да времени не хватает!..) Одна глава-статья, впрочем, выложена: http://samlib.ru/c/chuwakin_o_a/theory_04.shtml.
Автор заметки, заняв по отношению ко мне "противную" позицию, поступил примерно так же, как поступил объект статьи Г. П. Климов -- по отношению к философу Ивану Ильину, которого едва ли читал.
* * *
Итак, почему же критик сделал вывод о... мизантропии романиста?
Мне хочется думать, что мой доктор Таволга получился настолько убедительным, что читателем был принят за автора. Однако я лишь пытаюсь себя утешить.
На самом деле всё проще: я и мой герой были включены критиком в список мизантропов потому, что доктора Таволги оказалось куда больше в короткой первой части романа, нежели в длинной второй, -- а на ней-то торопливый критик и споткнулся.
Во второй части отважный Алексей в ОЗК и противогазе прорывается через город, отстреливаясь из "Макарова" от пристающих к нему мертвяков и желая остаться человеком, а "положительный" учёный превращается в ходячего трупа -- очень мало, смею всех заверить, похожего на автора романа.