хочу вспомнить миг зачатия - недоумеваете, к чему? да, я брежу, я собираюсь бережно распотрошить распластанное материнское море, как там величали его досократики? - архэ, апейрон, иначе говоря, первобытная подложка, осеменяюще проткнутая лучом потустороннего, башнеподобно набухшим; млечно-вкрадчивое соитие кусков речи, мягко пальпирующее язык и нёбо - почему-то они крапчатые, вроде ящерицы - и нежно-шершавый голос обтесывает граненый гроб, обитаемый словами: "монохорд пустоты"
b
а наглядная вспышка-дразнилка вечной соразмерности такова - порхание клыков крюковатых пальцев, философски поблескивающих, по струнам отсутствия, от музыки этой, струхнув, открестились когда-то Пифагор и доктор Фладд, подменив хрустальное небытие воловьими жилами пространства; тебе пригрезилось, будто вибрации в грудном своем возрасте поют беззащитно-голубым, и далее взрывным делением пузырится жизнь - беззвездная матовость порталов, зубы-колпаки стражей порога, скарлатинная апоплексия комнат, и уже в лунке снега закручивается сине-зеленый, как воздушность итальянского, просто итальянского, без уточнения, гомункулус, он же - разум, пляшущий обезьяной, а потом, когда Львиная Голова великих центурий состарилась и оглохла, уродливо, сквозь скрипящую кожу, проросла кривыми рогами, жрецы состряпали очередную истину: теорию струн, неужели? ну кто бы мог подумать
c
тут медленный сюжет прорывается зияющей дырой во внеположную стужу, умело граничащую с внутренней янтарностью вагона, нет, цепи вагонов, бесконечной, ты же, словно злобный дух, герметично схороненный в утопленном кувшине, мстительно ждешь внезапного рыбацкого солнца избавления - чтобы убить его презрением