|
|
||
Не так всё было Вековечный Тракт с незапамятных времён пересекал этот мир с востока на запад. - Или всё-таки с запада на восток? - А это как вам нравится, почтенные дамы и господа! Идти и даже ехать по тракту не возбранялось и в ту сторону, и в другую. Налево пойдёшь - прямая тебе дорога в земли франков, в населённые вампирами леса и к пышным виноградникам по склонам невысоких гор. Потом, говорят, к бриттам, в объятья луговых фей. А ещё дальше? Не знаю, милейшие. И сам не ходил, и вам не советую. Лучше уж направо поверните, к степям и пустыням, где ползают по раскалённым камням неопалимые саламандры и джинны уныло сидят по своим кувшинам в ожидании очередного проныры, искателя приключений на собственную голову. Ещё дальше в ту сторону, сказывают, располагаются загадочные просторы желтолицых, с говорящими тиграми и гигантскими летающими ящерицами. Куда ведет дорога потом, дураки болтают много, зато мудрые помалкивают. Опять-таки, направо - это если смотреть на Северную Звезду. А развернись наоборот, к Южному Скрещению, всё остальное тоже наоборот развернётся: франки направо, желтолицые налево. Ясно только одно: ни начало, ни конец Вековечного Тракта мудрецам и магам неведомы, ибо проложили и даровали его народам и расам Нашмира силы высшие, непостижимые. Так что расслабься, случайный путешественник, и заверни в придорожный трактир, каковые стоят по обочинам, почитай, на каждой сороковой версте. Отдохни, выпей пивка под немудрёную закусь и послушай местных краснобаев. Глядишь, и услышишь чего нового да интересного! *** *** *** Таверна "У поворота" действительно стояла там, где тракт делал едва заметный поворот к мосту через мелкую речушку, и ничем от сотен себе подобных не отличалась. Дым коромыслом, пиво льётся рекой, жареная свинина с овощами или копчёный лещ на закуску. Да и компания за общим столом тоже особым разнообразием не блистала: плотник, конюх, пара крестьян позажиточнее, кто там ещё? Ага, вот и печник заглянул на огонёк, загасить после работы жар в желудке парой кружек пенистого напитка. И послушать Петровича, куда ж без этого? Петровичем звали местного затейника-краснобая. Был он немолод, морщинист лицом и ни на какую полезную работу не годился, по причине неистребимой привычки заложить за воротник по любому поводу и даже без повода. Но забавных историй знал неимоверное количество, и за дармовую выпивку был готов травить их часами: - Сидят, значит, однажды в кабаке тролль, гном и волшебник. Тут заходит девка и спрашивает: "Ну чё, мужики поразвлечься хотите?" - Да ну? - Не может быть! - Ну ты ва-аще... - А вот ещё история: жили в одном лесу две подруги - вампирша и русалка. И понадобилось как-то вампирше на другую сторону реки перебраться... И народ завороженно слушает до самой последней, ударной фразы: - Вот она, цена бабской дружбы! Захохотали практически все, благо голос у Петровича был поставлен хорошо, и слышно его было аж до самого дальнего уголка залы. И весело было всем... За одним-единственным исключением. Откуда появился Путник в их трактире, никто толком не знал, а сам он на вопросы отвечал уклончиво и неопределённо. Но появлялся здесь с завидной регулярностью уже лет пять: снимет комнату, поживёт две-три недели, побродит по окрестностям, а потом снова поминай, как звали. Сам себе хозяин и господин. Не напивается, не буянит - так чего лезть к человеку с вопросами? "Меньше знаешь, спокойнее спишь." Таким же малоприметным и уклончивым Путник и выглядел. Чуть постарше средних лет, тёмен волосом был в молодые годы, но сейчас уже заметно седеет, да и на висках залысины. Круглолицый, невысокий, поджарый... Что ещё про мужика скажешь? Ах да, многое повидать ему пришлось, поди: слегка подволакивает левую ногу, а после пары кружек проступает у него на лице какая-то измождённость, или даже сработанность... Но опять-таки: сидит себе в уголке, никого не трогает. Тем более что деньги у Путника водились. За комнату платил вовремя и не торгуясь, пиво заказывал дорогое, на чаевые не скупился. Девок, правда, отшугивал, они и хихикали промеж собой: "Не стоит уже у бедолаги, чай. Или наоборот - до дыр стёрся от частого употребления". А тому хоть кол на голове теши: гуляйте, мол, только без меня. Вот и сегодня - сидит бирюк бирюком, пиво потягивает и байки Петровича вполуха слушает. Народ за общим столом тем временем рассказчика теребит: - Ладно тебе, старый, про русалку мы уже сто раз слышали. Ты лучше про эльфийскую принцессу расскажи! - Да чего про неё рассказывать, знаете же сами. Вот и горло пересохло, пока я тут с вами балакаю... И горестно показал на пустую кружку. - Нет, ну ещё раз! А пива мы тебе поставим, не бои́сь. Сказано-сделано. Новая порция пенного зелья, первый глоток - со вкусом, с наслаждением, не торопясь. Вчувствываясь в прозрачную текучую горечь... - Ну хорошо. Слушайте. Жила-была эльфийская принцесса, всем хорошая и пригожая, нрава только буйного и капризного. И так она своего папашу достала однажды, что не сдержался он и сказал: - Пошла бы ты, доченька, со своими претензиями на ... И сказал куда, прямо и грубо. А принцесса благовоспитанная была, слов таких отродясь не слыхала. Куда ей идти, не знает. Слуги хихикают, фрейлины ржут под столом, но разъяснить не смеют. Тут появляется удалой молодец из франков или австров: проводите меня к принцессе, имею то, что её высочеству нужно! Вся свита и прислуга в шоке: да вы что, да как вы смеете! Только Её Высочество услыхали своими эльфийскими ушами и изволили устроить высочайшую истерику. Хочу, мол, и всё. Ну, уединились они в опочивальне, принцесса как молодецкий агрегат увидела, так и обомлела. На третий день выползают - а там уже папенька-король по стенам и потолку бегает от злости, кипятком писает. Принцессу - в ихний эльфийский монастырь, а франка этого, героя-любовника, король проклял: - Пошёл ты сам, дескать, на! Но куда идти, не сказал. И такова была сила эльфийского королевского заклятья, что ходит теперь мужик по миру и остановиться не может ни на минуту. Всё ищет, куда же его, блин, послали. ... Народ захлопал в ладоши, застучал по столу пивными кружками, после чего продолжил бухать. Всё как обычно. Необычно повёл себя только Путник. Дослушал он эту историю, кликает трактирщика: - Вот тебе серебро - для этого рассказчика. И лишнюю порцию пива ему же, потом на мой счёт запишешь. А мне - стопку чего покрепче. Выпил одним глотком, не закусывая, а потом горько вздохнул: - Не так всё было, совсем не так. *** *** *** До сих пор не пойму, за что меня Тайя полюбила. Или хотя бы выбрала - ещё вопрос, способны ли эльфийки любить вообще, а уж тем более простого смертного. На самом деле её звали Натайниэль Арнамэ, насколько человеческий язык в состоянии передать эту искристую, переливающуюся солнечным светом мелодию эльфийского имени. Лично мне больше всего нравилась сокрытая в его глубинах "тайна", хотя какие уж тут секреты, если принцесса рода Перворожденных берёт за руку обычного неприметного франка из внешней охраны и уводит у всех на глазах к себе в опочивальню? Скандал - да, каприз для неё и преступление для меня - трижды "да", но уж тайной здесь и не пахнет: смеяться изволите? Впрочем, если быть честным перед самим собой, то назвать обычным Марка-из-Нёвшато язык не повернётся. Какой ещё солдат из вольнонаёмных, кроме меня, станет коротать часы в карауле, сочиняя стихи?! От предков унаследовал, наверное. Мать-то моя, простая служанка из "нижних", и сама толком не знала, от кого залетела. Но по слухам, он был цыган. Похоже на то - чернявый я вырос да кучерявый, с детства песни петь тянуло и лютню за струны дёргать. В солдаты вот завербовался (с голодухи чего не сделаешь), так сержант вечно недоволен: - Ну чего ты с мечом менуэты танцуешь, дурень? Им хреначить врага надо, со всей силы и по уязвимому месту, а ты восьмёрки да полупетли вокруг его морды выписываешь. Но кто из нас двоих дурень, это мы ещё будем посмотреть. Я, как из учебки вышел, так на все отпускные деньги себе новый меч заказал: тоньше и легче обычного одноручника, зато из лучшей гномской стали, крепкий и гибкий одновременно. Пока увалень-рыцарь свой тяжеленный клеймор взмахнёт да нацелится поточнее, я его трижды со всех сторон обойти успею и подходящую точку для смертельного укола выберу. Может быть, за эти танцы с клинком на тренировках Тайя меня и приветила. С них, остроухих, и не такое станется. А я что? Одно слово - поэт. Как взглянула мне в глаза своими бездонными - заворожила, пленила, и сгинул навсегда без следа ваш воробушек в бархатистых кошачьих лапках. Да знаю я, и без вас всё знаю: за один только телесный контакт с Перворожденными низшим расам, включая безродного солдата из франкской деревушки, полагается немедленная высылка и поражение в правах. А уж за любовь с эльфийской принцессой на шелковых простынях... Тут меньше, чем смертной казнью, не отделаешься. Но три ночи волшебства - они не то что семи, а семижды семидесяти убогих солдатских жизней стоят. И шагнул через порог покоев Её Королевского Высочества, словно в пропасть. ... - Если вам расскажут, что человеческий ублюдок надругался, дескать, над бедной принцессой и лишил её невинности - не верьте. Враньё! - Это как? - А вот так, как слышали. Причём трижды враньё. - В смысле? - Ну, во-первых, она сама этого хотела и первая меня к себе позвала. Во-вторых, пресловутого "покрова невинности" у эльфийских дев отродясь не бывает, это всё людские заморочки. - У них, стало быть, как у собак или кошек? - Типа да. А, в-третьих, к постельным видам спорта эта раса с детства приучается, причём всеми способами: мужик с бабой, мужик с мужиком, баба с бабой... Да и то ещё: глянешь на этакое остроухое, с вычурной причёской да на лицо изукрашенным, и толком не разберёшь, что у него между ног, и есть ли вообще хоть что-нибудь. Не мужик, не баба, а чучело огородное, хоть и красивенькое на вид. ... Но сказать, что Тайя была женщиной - это значит не сказать ничего. Я до неё тоже девственником не был. Дворовые девки, маркитантки, прислужницы в кабаках, да мало ли? Пару раз даже с благородными доводилось. Но по сравнению с моей эльфийской девой все они, вместе взятые - не более чем бледные тени на выжженой летним зноем земле перед цветущей яблоней в самом соку. В человеческих языках нет таких слов, которые могли бы отразить то, что случилось меж нами, и даже мастерство поэта - непрочное тому подспорье. Но всё же попробую. Три солнечных дня и три бессонные ночи слились в единое мгновение, длящееся дольше вечности. Менялись часы и минуты, менялись роскошные блюда, приносимые безмолвными служителями. Волшебным образом менялись даже виды из огромного окна во всю стену: только что это был дремучий лес, потом океанский прибой, а теперь вот залитое жарким солнцем поле. Напоённое покоем, безмятежное, усыпанное цветущими ромашками и лютиками... "В этом поле не бывает боли, и любой вопрос находит свой ответ", помните? Но не было ответа на тот единственный вопрос, который не сходил с уст моей богоравной Натайниэль: "О Эру, Эру всемогущий Создатель! Что же мы с тобой делаем, Марк, любимый мой?" А мы меняли углы и грани собственных тел, складывая заново оригами, кто как хотел. Мучительно выдирались из плоскости ложа, снова складывая и множа, распятые нечеловеческой страстью. Ещё одно, одно лишь только мгновение... ... и вот-тебе здрасьте! Моя возлюбленная дёрнулась в самый неподходящий момент, а потом резко изменилась в лице. Как-то вся погасла и потухла: - Собираемся, милый! Отец приехал. Свет не без добрых людей, как говорится. Даже если это не люди, а эльфы. Нашлись доброхоты, донесли папаше, чем его дочурка развлекается - он и примчался как на пожар. Знал цену своей младшенькой давно и хорошо, недаром ведь Тайя на меня запала: тоже из семейных традиций выламывалась как могла. Старшие-то сёстры плели свои эльфийские таинства, искали женихов познатнее да обжимались в рощицах со знаменитыми лучниками или музыкантами. Но строго из своих. А чтобы хоть уголком глаза посмотреть на гнома или человека - "Фи, это же неприлично и недостойно! Вы нам ещё орка предложите или тролля какого-нибудь. Нет, извольте: заветы предков нерушимы. Как всегда поступали, так и дальше будем" Её же, мою ненаглядную, золотая клетка родительского дворца стесняла и томила. Последнюю сотню лет всё сильнее тянуло на что-нибудь новое, неизведанное... И, стало быть, запретное: в мире незыблемых традиций иначе не бывает, а шаг в сторону считается за побег. Вот и сейчас венценосный папочка вломился в наш маленький "рай для двоих", словно слон в посудную лавку. И гнев его был неудержим. - Что ты себе позволяешь, дочь моя, Натайниэль Арнамэ из рода Квайрандила? Презрев стыд, в очередной раз связалась с низшими расами, как будто прежних прегрешений тебе мало! Тяжелый вздох, после чего последовал высочайший приговор. - Ты переполнила чашу моего терпения, дочь. И потому высылаешься на двести лет в Заповедные Рощи. Там найдётся тебе и время, и место подумать о своей дальнейшей судьбе. - А что касается твоего сосунка... Голос главы рода был полон такого презрения, что я приготовился к немедленной мучительной смерти. Собственно, ничего другого и не ожидал. Но боль и страдание моей Тайи были настолько сильны, что их мог без труда расслышать даже я. Что уж говорить о любящем отце, слышащем мысли своих соплеменников даже за многие тысячи миль. - Ладно, щенок, жить будешь. Но дочери моей ты никогда больше не увидишь... И за выразительной паузой последовало самое главное: - Зато искать её будешь вечно, с сегодняшнего дня и до скончания веков. Обрекаю тебя на бессмертие - и на вечные скитания. Походишь веками по миру в тщетных поисках своей возлюбленной, так ещё и пожалеешь, что сейчас не умер. *** *** *** Вечер давно уже перетёк в ночь, и посетители таверны "У поворота" потихоньку разбредались по домам. Ушёл Петрович, ушли крестьяне - им-то раньше всех завтра вставать. Хозяин протирал стаканы и выразительно посмотрел на Путника. Тот с тоской допил последние капли водки из своего стакана и поднялся из-за стола. Завтра он съедет с этой таверны и снова в путь. На поиски Натайниэль. А то засиделся тут, на повороте, понимаешь ли.
|