Сумрачный зимний день быстро заканчивался, и Машку неудержимо клонило ко сну. Ей предстояло рожать со дня на день, поэтому она вела совершенно растительное существование. Муж пришел с работы, она проснулась и даже поленилась выйти ему навстречу. Она вдруг почувствовала, что у нее заболел живот. Поболел и отпустил. Потом еще и еще. Машка схватила секундомер и начала измерять длительность болевых приступов, едва заметных, впрочем. Ко времени родов она прочла кучу специальной медицинской литературы и теоретически знала, что родовые схватки - вещь болезненная и может походить на кишечные колики. Но главное - если они появляются периодически, три раза в десять минут - пора ехать в роддом.
--
Мне пора, - сказала мужу Машка, - Поужинай и поедем!
Боль в животе все усиливалась, и когда она шла по лестнице, ей все время хотелось сложиться пополам. Ей казалось, что так ее боль будет меньше. Муж на последние деньги нанял частника, и они поехали по ночной Москве, полнолюдной и сверкающей огнями.
--
Живот болит временами. А схватки это или нет - я не знаю...
После традиционного обряда посвящения в роженицы она отправилась в сопровождении нянечки на второй этаж, на лифте. И тут же повстречалась с небольшим поездом из двух каталок, который толкали два практиканта кавказского типа, а на каталках голышом, окровавленные, лежали женщины. Машке было недосуг рассматривать, живы они или нет. Страха у нее не было, и когда боль в животе ее отпускала, она изучала содержимое роддома с утроенным любопытством.
Предродовая палата освещалась тусклыми неоновыми лампами, отчего лица всех людей были мертвенно-бледные. На нескольких железных кроватях лежали роженицы. Одна периодически душераздирающе кричала. Машка стояла в казенной ночной рубашке и казенных же тапочках и ежилась от холода. К боли в животе она начала привыкать, но ей хотелось поскорее куда-нибудь в тепло: завернуться в одеяло и спать. Но медсестра приемного отделения ей сказала:
--
Сидеть нельзя, можно только стоять или лежать. Жди. Сейчас врач придет тебя смотреть.
Наконец, подошла докторша. Машка, охая от боли, взгромоздилась на холодное кресло.
- Ну, вам еще нескоро. Мы вас сейчас усыпим до утра.
Медикаментозный сон во время родов оказался очень необычным. Машка скоро почувствовала это на себе: каждые две минуты она погружалась в неудержимую сладкую дрему, а на третью минуту боль возвращалась, и Машка хватала ртом воздух от боли, до мозолей терла себе поясницу, поскольку орать стыдилась. Зато те будущие мамаши, которые не стыдились, в своих душераздирающих воплях просто душу отводили - за все свои прошлые и будущие несчастья. Машка лежала на своей узкой железной кровати, и думала: " Неужели я так же начну орать?" Но повода для этого все не наступало...
Иногда к Машке подходили врачи. Подошла тетенька средних лет, грубая и решительная:
--
Как там у нас дела? - и исчезла.
Подошли два молоденьких доктора, измерили давление и сделали укол. Эти были очень милые.
Подошел красивый черноглазый доктор-анестезиолог, главный Машкин утешитель. Рядом посидел, по коленке погладил, не хуже мужа, похвалил:
--
Молодец! Хорошо себя ведешь!
К утру время настало. Машку стало скрючивать и выворачивать. Ей казалось, что внутри нее проложили тоннель, и по нему протискивался товарняк Машкино дите решительно пробиралось наружу.
--
Мне пора! Я сейчас рожу! - Машка старалась говорить погромче редким проходящим медикам.
Наконец, подошел ласковый анестезиолог:
--
Ну все! Через полчасика пойдем рожать!
Потом пришла акушерка:
- Встаем и идем, - приказала она.
--
Как? Я же не смогу? - Машке предстояло самостоятельно перебраться из предродовой палаты в родилку, холодную и торжественную. Корчась от боли, придерживая свое пузо, она поползла по коридору. И краем глаза увидела за стеклянной дверью фотографа, увешанного фотоаппаратами. Удивляться сил не было.
--
Кого ждем? - спросила Машку акушерка, натягивая длинные, выше локтя, резиновые перчатки.
--
Мальчика.
Вокруг Машки собралась небольшая толпа из медиков. Все были веселыми и ласковыми. Акушерка засунула в Машку руку по плечо, анестезиолог вколол в вену что-то обезболивающее. Приятная, едва заметно пахнущая вкусными духами зав. отделением всей тяжестью навалилась на Машкин живот. И от этого Машка на миг потеряла всякий контроль над собой и внезапно заорала совершенно неприличным, животным криком. Вдруг из нее разом выскользнули все ее внутренности. В животе стало сразу пусто и одиноко. Но тут акушерка высоко подняла ребенка над собой. Пуповина оказалась ужасно толстая и переливалась всеми цветами радуги:
--
Смотри, кто у тебя родился?
--
Девочка... - слабым голосом сказала Машка, услышав неожиданно тихое, чуть хрипловатое и капризное вяканье.
--
Чтоб не говорила потом, что подменили!
Машка была потрясена увиденным: и переливающейся пуповиной, и тем, что, оказывается, у ее ребенка были открыты глазки, хотя она всю жизнь думала, что дети рождаются слепыми, как котята.
Машкина дочка уже ворочалась и кряхтела на зеркальном столе, а врачи занялись родильницей. Потом новорожденную куда-то отнесли. Возле Машки остался только анестезиолог, он смотрел ласково своими черными глазами, гладил ее по руке, и продвинутая в теории Машка решилась спросить:
- А сколько баллов по Апгар?
Доктор было смешался, а потом сказал:
--
Восемь. Покричит немного - девять будет...Ну что? Придешь к нам опять рожать?
Потом он вывез Машку на каталке в коридор и поставил в закутке, где была еще одна родильница.
Машка внезапно почувствовала дикий, зверский голод. Во рту у нее пересохло, и на все вопросы врачей она могла отвечать только нечленораздельным мычанием. Зато в ней исподволь начала подниматься волна безудержного счастья. Машка вертела головой, наблюдая за происходящим. Наконец, ей принесли картошку с селедкой и горячий чай с молоком. Повернуться на каталке на бок было нельзя, потому что она была очень узкая. -
- А как же пить? - спросила Машка лежащую на соседней каталке женщину.
--
Как-нибудь...
Незамысловатая больничная еда казалась необыкновенно вкусной. Наконец, подошла акушерка:
--
Три пятьсот, 51 сантиметр, - сказала она Машке.
Машка еще не ощущала себя матерью, но ей хотелось вскочить и прыгать от счастья. Это потом ее будут ждать бессонные ночи, ванночки, пеленки и коляски. Это потом она страшно удивится однажды, увидев свою фотку в журнале "Работница" и вспомнит фотографа за стеклянной дверью. Почему-то он пришел именно в эту ночь, выполняя, видимо, задание редакции, почему-то на нее выпал его выбор. Может быть, именно из-за него к Машке отнеслись как в VIP-персоне. Кто знает...