Она так любила эти летние путешествия к Святому озеру! Ближе к вечеру, когда зной впитывался листьями и травой, постепенно уступая место вечерней прохладе, они с мужем шли по тенистым улочкам старого дачного поселка. Заросшие палисадники и потемневшие от времени дачные дома звали в прошлое, к чаю на веранде под звездопадом, звукам травяной жизни где-то рядом и неторопливым разговорам ни о чем...
Потом они шли по капустным полям, каждый раз удивляясь бесчисленности этих зеленовато-белесых земляных роз, потом - по тропинке через высокие камыши, скрывающие взрослого человека, от чего она казалась неизменно сказочной. Утиные выводки совсем рядом - можно дотронуться - копошились в маленьких болотцах, своих крошечных утиных царствах.
Святое озеро, заботливо укрытое со всех сторон камышами, ожидало своих паломников.
Единственное место, где можно было зайти в воду, было все еще многолюдно. Богомольные старушки раскладывали свои белые одежды, молодежь и собаки резвились, нисколько не благоговея перед таинством омовения, к которому церемонно готовились пожилые женщины. На этом маленьком пляже, как в преддверии храма, благодать струилась, исходила от озера, успокаивая сердце. Здесь, на Святом, в стародавние времена храм тихо ушел под воду, и само озеро стало похожим на храм - с зелеными камышовыми стенами и голубым куполом неба - большая московская купель.
Она медленно ступила в воду, приятно прохладную, взбаламученную бесчисленными детскими ногами и, преодолевая ее податливую упругость, пошла по длинному камышовому коридору. В конце коридора ей открылась серебристая водная гладь, зеленовато-коричневая при ближайшем рассмотрении. Она поплыла, оставляя за спиной радостную суету купальщиков, все больше погружаясь в блаженное одиночество. Там, далеко, на берегу, в вечерней дымке виднелся силуэт мужа, напряженно всматривающегося в даль: он всегда ужасно боялся этих ее дальних заплывов. Она оказалась в самом центре водного храма. Четкий круг багрового солнца уже коснулся горизонта. Туманная дымка, словно дымка кадила, начала разливаться по поверхности воды.
Она раскинула руки, легла на спину, наблюдая за белыми речными чайками в темнеющем, но все еще голубом небе. Одна ее половина вдруг отделилась и начала медленно, плавно подниматься к небесному куполу, а вторая - так же неудержимо и плавно погружаться в прозрачно-бурую воду, туда, где, говорят, нет дна. И где-то там все еще живет храм, вечно растворяясь в воде серебром.
--
Господи, можно, я умру? Я устала и не вижу дороги. Я ищу радость и отраду - и не нахожу ее, ни в чем! Нет ничего, о чем бы я могла подумать и возвеселиться. Я хотела любви и творчества - а вместо этого стала надоедливой прислугой для своих близких. Я не хочу больше этого отупляющего и неблагодарного существования, а для иного у меня нет больше сил...
Тут чайка пролетела низко-низко, почти коснувшись ее белым крылом.
--
Не гневи Господа своим унынием! Ты будешь услышана!Ждут тебя нечаянная радость, и творчество, и любовь! Проблемы кажутся бесконечными внутри одной вселенной. А выйдешь за ее пределы - и она превратится в точку, а кропотливый и неблагодарный труд обернется выстроенным храмом, - вдруг услышала она голос, возможно, свой собственный...
Она вдруг ощутила ласковую волну, которая коснулась всего ее тела; легкая усталость и блаженство перемешались в ней. Став вдруг почти невесомой, она поплыла назад - туда, где на берегу стоял, напряженно всматриваясь в водную даль, ее муж.