«Поэтические разочарования». Запись первая
        Некоторые позднесоветские авторы. Избавление от многих книг и журналов

        В последние годы чтение поэтических вещей у меня стало проходить сильно по-другому, нежели оно было лет десять и более назад. То, что жизнь с возрастом делается скучней, — обычное дело, так мне ж надо этому процессу ещё и самому сознательно помогать! И помогаю вот... на свою голову. На свою бедную голову. Тут не метафора, именно голове-то больше всего и достаётся. Она у меня не слишком умная, ей и любое-то чтение даётся не больно-то отдыхаючи, а уж чтение умных-переумных критических статей (почему-то в журналах они чаще именно такие — умные-переумные) или всего того, что написано стихами, — для неё (ну и для меня соответственно) вообще большой — и не всегда приятный, чаще даже неприятный — труд. Довольно тяжёлый труд.
        Как иные люди воспринимают поэзию на слух — я вообще не постигаю, для меня это дело практически невозможное (понятно, что речь здесь о новых для меня, незнакомых стихах). Так ведь и с бумагой дело не многим проще. Почти всякое прочитанное стихотворение прямо тут же нужно прочитывать заново, иначе никакой общей картины сложиться не сможет, так и хуже того — ещё и детали тут же забудутся (вероятно, они просто не успели восприняться вообще: пока голова обдумывает первую строчку, следующие успевают пройти мимо сознания). И читаешь стихотворение второй или третий раз — и с удивлением видишь как будто новые, словно только что появившиеся, детали, которые ты при первом проходе просто не успел заметить.

        Из-за таких вот невыгодных свойств моего восприятия, бóльшую часть жизни я предпочитал поэзию просто любить, нежели непременно всю её «знать». То есть читал — больше только то, что мне нравилось. Потому что я не критик, а просто читатель, а потому всё, что не нравится, могу просто не читать.
        До сих пор ностальгически вспоминается самое чудесное время (но это — только относительно моих отношений с поэзией, в других отношениях никакое моё время не было особо «чудесным»), да, самое чудесное время, когда поэзия приносила мне столько душевной радости и ещё не приносила огорчений, многих и многих огорчений.
        Так вот, в ту пору я, живя в общежитии, выходил по ночам на общую кухню курить, устраивался там у окна и раскрывал книгу со стихотворениями. И — читал совсем немного, недолго, только пока курил, и читал — всё только любимое, как правило давно знакомое, успевая прочитать всего, может быть, два-три стихотворения. Зато как они мной внутренне проживались! Давно знакомые — а всё продолжали приносить ощущение радости. Чаще всего это были книги одних и тех же трёх или четырёх поэтов. Поль Элюар в переводе Мориса Ваксмахера, Арсений Тарковский, Борис Пастернак, Николай Заболоцкий. Немного позднее к ним прибавился Георгий Иванов. (Ну и ещё — Пушкин, но он пришёл ко мне ещё позднее). Вообще, поэзии я и тогда читал много разной, потому что всегда искал новых авторов, которые стали бы мне интересны, но вот чтение не для знакомства, а именно для удовольствия — давали мне именно эти поэты. Это было ещё в восьмидесятые годы прошлого столетия, позднее к числу полюбившихся добавлялись-таки всё новые и новые авторы. Но тот период — чтения всего одного-трёх стихотворений, не больше, — был у меня самым сладким периодом общения с поэзией.

        Ну вот. Зачем я всё это сейчас вспомнил? Просто для того, чтоб сказать, что дальнейшие отношения с поэзией и поэтами у меня сильно расширились, но далеко не всегда давали ощущение радости. Там уже пошла как бы работа. И всё же ещё долго я позволял себе читать более-менее выборочно, и то, чтó было совсем уж не моим чтением, спокойно пропускал. Правда, сильно мешали случаи, когда какой-либо автор мне в лучшем случае неинтересен, а в худшем — откровенно не нравится, но когда именно о каком-то из таких авторов — жужжат и жужжат кто ни попадя. Ну, тут уж ничего не поделаешь — эту беду я сам к себе впустил, потому что, кроме стихов, читал ведь ещё и много критических статей, а там, например, что ни статья — то вечно упоминается поэт А, что ни страница — то поэт Б, что ни абзац — то поэт В.
        Вот и приходилось потом обращаться к этим поэтам А, Б или В, которые мне лично совсем не были интересны, но раз уж о них столько говорят, то, может, я чего-то ещё недопонимаю. Вот и пытался (до сих пор пытаюсь) «допонять». И ведь что обидно, практически всегда — безуспешно. Пустое так и остаётся для меня пустым.

        Помню из совсем уж недавнего времени — большой ужас для меня был, когда руки наконец-то дошли (заставил-таки себя) взяться за многие-многие экземпляры толстых литературных журналов — в основном это были «Знамя» и «Дружба народов» примерно начала века, и «Арион» лет за двадцать, до его самого последнего номера. Другие журналы тоже были — «Новый мир», «Наш современник», но в единичных номерах, а эти три — прямо годовыми выпусками. Две с половиной больших полки этих журналов, к которым я, понятно, и раньше обращался, но всё же выборочно, по желанию, а теперь взялся читать их прямо подряд.
        И... начал испытывать очень неприятные ощущения, очень. (И стал понимать тех, кто не любит читать вообще). Прочитаю номер журнала — выброшу, прочитаю следующий — выброшу. И с тоской думаю: и вот это хранилось у меня в доме больше двадцати лет!
        Всё полетело в макулатуру. Теперь в доме чисто, но когда я вспоминаю о том, что тут было, да ещё столько лет, — до сих пор становится очень неприятно.

        Что же до отдельных авторов в этих журналах, то что-то лучшее я для себя всё-таки сохранял либо в виде аккуратно выдернутых страниц (если уж очень хорошая статья или стихотворная подборка), либо копируя тексты стихотворений в файл с очередной частью моей собственной антологии. Главное же, что хотел здесь показать, — это то, что чтение для меня чаще не удовольствие, а именно труд, причём очень не всегда приятный. А показать это я хотел для того, чтобы тот, кто удосужится читать эти заметки, сразу понимал, что всё это написано человеком, в общем-то, раздражённым, а потому, возможно, и не совсем справедливым (и уж ни в коем случае не «объективным», боже упаси).

        После журналов эти мои «несправедливость» (по отношению к авторам) и «необъективность» (по отношению к литературе как явлению) пошли дальше. Очередь дошла до книг...
        И очень скоро в корзину полетели толстые книги уже послесоветского времени под названиями вроде «Новая поэзия», «Поэзия новой волны» и проч. (Сразу скажу: с каким облегчением я сейчас смотрю на свои книжные полки и вижу, что эти книги теперь там не стоят!) «Спасал» я оттуда только отдельные стихотворения, причём чаще стихотворения явно не «главных» авторов того или иного, как сейчас говорят, «проекта». Потому что цели всех этих «проектов» видны сразу: везде и всюду протискивать своих. Собственно, как раз тех, о ком (если брать ныне живущих авторов) в каждой статье талдычат было толстые журналы. Но вот странность, многие из тех, кто там называются хорошими поэтами (или так — ведущими поэтами), мне — чтоб именно поэтами — не кажутся вообще. Ну разве что — очень уж слабыми, о которых и помянуть-то в приличном обществе как-то неловко. Тем не менее, в журналах именно эта новомодная гвардия чаще и поминается.
        Ну ладно, с этим я за сколько-то лет расправился тоже. Дышать стало легче. Можно забыть.

        Ан нет, оказалось, сильно легче-то и не стало (хотя свежéе — явно). Избавившись от этих удушающих «новых волн», я наконец-то остался уже с относительно «своими» авторами, теми, кого любил или хотя бы просто знал — уже давно. Но прежде я их читал только отдельными нравящимися мне стихотворениями, практически никогда не целой книгой подряд. Забавно, но до сих пор живу с ощущением (может, уже и ошибочным), что даже у самых близких мне авторов — у Тарковского, у Заболоцкого, у «позднего» Пастернака, даже у (позднего же) Георгия Иванова — есть ещё такие стихотворения, которые я ни разу, ну совсем ни разу, не читал, которые мне ещё только предстоит прочитать. Думается, с этими авторами я и экспериментировать не буду — буду так же читать наугад, «где книга откроется». Потому что этот «эксперимент» — чтение того или иного поэта подряд, стихотворение за стихотворением, — даёт очень не радостные результаты. Единственная «положительная» сторона этой работы — мои полки ещё сильней поредели, а значит, дышать (и смотреть на эти полки) стало ещё чуть легче.

        Некоторые книги, которые хранились у меня по 20-30 лет в предвкушении сладкого часа, когда я наконец-то доберусь до их спокойного чтения, — улетели сразу и, главное, совсем без сожаления. Наоборот, с чувством облегчения: всё, об этом можно навсегда забыть. Подвох оказывался, видимо, в когдатошней случайности же — понравились мне одно-два стихотворения (понравились на тот момент, заметим), вот я и держал книги этих авторов «до лучших времён», предвкушая более близкий с ними контакт. Но, как оказалось, контакт часто оказывался совсем не таким вкусным, как мне прежде предвкушалось. И ушли от меня, опять же без сожаления, книги ещё некоторых авторов. Это уже из таких авторов, о которых не говорили везде и всюду, а на которые у меня самого когда-то глаз упал. Но при близком знакомстве оказалось, что они мне ничем не близки. Не буду даже называть — ушли, и ладно.

        Но вот были случаи и погрустней. Например, с Евгением Винокуровым. Он был один из самых первых поэтов, которых я вообще стал читать, когда ни Тарковского, ни Заболоцкого, ни Пастернака даже имён ещё не знал. Первые из попавших ко мне его книжек появились у меня, наверно, уже лет сорок назад. И многое там нравилось, много было закладок, пометок. Но вот дёрнул же чёрт меня взяться за относительно недавно приобретённый его двухтомник (чёрный такой, издан давно, да и весь приятно потрёпанный, просто попал ко мне уже позднее). Помню, там ещё и его статьи были, статьи мне было жаль, но унёс-таки все его книги. Просто не понимал, зачем многие стихи там вообще написаны — словно какие-то рифмованные зарисовки, поэзии мне в них явно не хватало. Статьи только всё же спас (они мне, хотя тоже не все, но в целом понравились больше, чем стихотворения) — осталась у меня его отдельная небольшая книжка со статьями о поэзии, хоть она — для рук и для глаз — уже не так приятна, как тот явно читанный (кем-то, ещё до меня) двухтомник.
        Книги Евгения Винокурова унёс, а потом всё же загрустил: всё же — одна из «первых любовей» и прочее. А потом как-то глядь по полкам — а самые-то первые его две книжки с очень давними закладками у меня каким-то чудом, оказывается, остались! Обрадовался. Ну и пусть стоят, даже если читать особо уже никогда не буду (просто не успею, век человека ведь не вечный) — места уж не много занимают, а — память всё-таки.

        А вот Константина Вашенкина всё-таки унёс — всё, что у меня было. И Александра Межирова унёс. Они ко мне немного позже пришли, так и ладно, чтó уж. Да многих авторов, ставших известными ещё с советского времени, — унёс. Не хватало мне в них поэзии, не хватало. А если ещё учесть, что написано ими как-то очень уж много, ну прямо очень, то понятно, что, даже перечитывая некоторые стихотворения, «целиком» этих авторов я всё равно уже не успевал бы воспринимать. Да и само содержание их поэзии, в целом если, — оказалось для меня совсем неинтересным. Нередко напоминая стихотворное протоколирование всякого-разного, происходящего с ними самими или где-то вокруг.
        Вообще общее впечатление от поэтического творчества этих авторов таково, что, кажется, все они жили и творили как-то очень уж в ладу со своим временем. (При том, что самые близкие, самые дорогие мне поэты — как будто ни в каком особо времени не прописывались, жили и писали словно вне конкретного времени).
        Но был и ещё один момент, который часто всплывал в моих размышлениях и очень не радовал меня как человека, очень любящего своих любимых поэтов и очень переживающего за них, буквально сострадающего им. Просто иногда представлялось как все эти Винокуровы-Ваншенкины (хоть и тоже не совсем чужие мне, а их имена в целом для меня вовсе не отрицательные) регулярно выпускали книгу за книгой, выступали на всяких конференциях, пленумах, сидели в президиумах, встречались с читателями, а, например, Арсений Тарковский (которого для меня никто не заменит) в это время мог лишь сидеть дома, скромно занимаясь стихотворными переводами, и следить за всеми этими литературными событиями тогдашней литературной жизни — разве что по публикациям в «Литературной газете» или в других изданиях, где те имена так и мельтешили, а его, Арсения Тарковского, имя — даже не упоминалось. Слишком хорошо помню, как, выписывая в ту пору «Литературную газету», я едва не пропустил сообщение о его смерти — настолько скромно и малозаметно оно было там подано, даже фотографии не было.

        Но я уже давно забыл многие публикации тогдашней «Литературной газеты» (хотя и, помню, — очень даже уважал её), а вот ту вырезку, в которой сообщалось о смерти дорогого мне поэта, — для себя сохранил.

        А с книгами и авторами, ставшими мне ненужными, — расстаюсь. Причём расстаюсь по-разному. С какими-то — просто передавая их другим потенциальным читателям (есть у нас в Сыктывкаре такие «книжные домики», стоящие прямо на улице небольшие будочки-шкафчики, куда любой может вынести ставшие ему ненужные книги и так же любой может их оттуда взять; некоторые мои приобретения из этих «домиков» прямо удивительны по своей ценности для меня). С некоторыми же — с отвращением бросая их в макулатуру, чтоб никого уже больше не смущали. Сколько-то оказалось и такого качества книг, причём иногда даже от авторов не совсем безызвестных даже и советскому ещё читателю. Было такое ощущение, что сами времена, — когда стало позволено хлынуть многому, что прежде по разным причинам сдерживалось, — их несколько испортили.

        Правда, не могу похвастать, что смог провести работу (по очищению полок) до конца. В отношении некоторых книг всё-таки колеблюсь, причём очень подолгу. Иногда — в итоге так ни на что и не решившись. Так случилось, например, с трёхтомником (три толстенных тома!) Бориса Слуцкого. Причём ведь именно с ним — и уже лет двадцать назад, когда ещё не брал на себя эту обременительную практику «обязательного чтения», — и был мой первый случай, когда вдруг взял и прочитал все три тома целиком и подряд. А в прошлом или позапрошлом году — проделал то же самое. Опять — всё до строчки. И ведь многим, очень многим был разочарован (ну опять же — слишком много, бесконечно много протокольного описывания стихами всего и вся), а книги — почему-то не решился унести. Может, просто потому, что в них много моих пометок, притом часто — очень давних? Да, наверное, именно поэтому не решился.
        А досада всё-таки большая — три тома, с ума сойти! Так ведь и это полбеды. Ещё обидней другое: в этих томах много чего такого, что прежде, в советский период, никогда не было напечатано (хоть я тут же добавил бы, что это «многое» незачем было и в этом трёхтомнике печатать). А вот моих любимых стихотворений Бориса Слуцкого — в этих трёх томах — нету. Нет их. Да и в других, уже более тонких сборниках Слуцкого, что у меня ещё отыскивались, этих стихотворений тоже нигде не было. И откуда только я их когда-то и взял да к себе переписал? Может, из той же «Литературной газеты»?.. И почему составителям этого толстенного трёхтомника именно эти несколько стихотворений показались ненужными? Ведь окажись там и эти стихотворения тоже, — я бы хоть уже не колебался, оставлять ли мне эти книги у себя и для себя.

        Понятно, я здесь многие книги и многих авторов не смог даже просто перечислить. В том числе и книги не только поэтов, но и критиков, например. (В личном читательском дневнике все они отмечены у меня комментариями, но те записи спонтанны и не систематизированы, — высыпáть их здесь в таком виде не станешь). Слишком мало оказалось в этих поэтических книгах чего-то действительно стóящего. Ушли, и слава богу. Оказались скучнее, чем я ожидал? Да. Но ведь и предварительного особого ожидания личного — тоже не было. Просто думал, что вот считаются неплохими авторами, да и некоторые стихотворения чем-то когда-то глянулись, так что хорошо бы иногда и почитывать. Вот и держал на полках, иногда к одному-двум же стихотворениям и обращаясь.

        Но оказались среди прочитанных в последнее время книг и такие, от которых всё-таки много чего ждал для себя. Иногда — со времён ещё давнего своего увлечения (можно сказать, юношеского, хоть и обратился когда-то в сторону поэзии — уже далеко не юношей), иногда — чересчур доверяясь устоявшимся общественным вкусам. В этих случаях разочарования были много сильнее, а иногда и болезненней, чуть ли не на грани какого-то шока. Но такие случаи стóят уже отдельного разговора.

        Сыктывкар. 11-12 января 2022 г.
          (Подготовлено к публикации — июль 2023).