«Дневник воспоминаний» // 23-24.01.2025
        Результаты, не соответствующие научным ожиданиям,
        или Всё не как у других


        23.01.2025
        Вспомнились два момента из периода моей учёбы в Сыктывкарском университете. Они совершенно разного характера, эти два эпизода, но по воле случайности есть в них нечто объединяющее.
        Вообще, учёба на химико-биологическом факультете была, как я потом начал понимать, делом очень трудоёмким. Об этом я сужу, сравнивая свою тогдашнюю жизнь с жизнью (куда как более лёгкою) некоторых моих знакомых с филологического и, особенно, экономического факультетов. Мне всё казалось, что те (особенно экономисты, потому что филологам хотя бы читать много приходилось) в сравнении со мной — словно отдыхают. Биологические же и химические науки — просто так не давались, усердия требовалось очень много. И самым сложным для нас, биологов, был предмет «физическая химия». Мне кажется, все его боялись. И то! Вспоминаю, как на экзамене по «просто физике» (ещё безо всякой в дополнении химии), преподаватели всё вздыхали: да, от биологов толкового знания физики требовать не приходится. И старались быть к нам как можно снисходительнее. Помню, как пытались вытянуть меня. Того, что выпало по билету, — не знаю. Ну практически не знаю, то есть толком изъясниться не могу. Они давай помогать дополнительными вопросами. Одно спрашивают — не знаю. Другое спрашивают — только беспомощно вздыхаю. Наконец один из них (там их почему-то было сразу несколько) спрашивает, кажется: «Формула силы тяжести?» Я отвечаю, притом уже с уверенностью, что отвечаю правильно. Они грустно вздыхают — наконец-то могут поставить мне хотя бы тройку. Правда вздохнули почему-то очень уж грустно (я ведь психолóг — всё ведь, каждое человеческое движение успеваю подметить). Поэтому, дома уже, на всякий случай решил проверить, не напутал ли я чего-нибудь в этой формуле. Проверил. Залился краской. Оказалось, собственно формулу-то я назвал верно, но выдал её в том виде, в каком она подаётся где-то в восьмых классах средней школы. В университетских учебниках она, при той же, в общем-то, основе, выглядела немного сложнее: там к ней было прибавлено ещё много чего, обозначений всяких, может, ещё разного рода переменных и прочего. А у меня — лишь элементарно простые составляющие: масса, помноженная на ускорение свободного падения, и всё... Такая вот была картина.
        Но если знаний (глубоких, то есть настоящих знаний) по физике преподаватели от нас, биологов, не могли и даже почти не пытались требовать (сами эти преподаватели были не совсем «наши», а с физико-математического факультета, находившегося в смежном с нашим корпусе), то по-иному обстояло с дело с таким предметом как физическая химия. Тут уж мы были обязаны хорошо знать. Как минимум, уже потому, что кафедра физхимии была частью нашего факультета. Ведь «обычные» физики никакой физхимии и не касались, за ненадобностью для них, это уже была целиком наша область — химия, даром что «подпорченная» физикой. Словом, предмет этот — физхимия — был самым сложным для нас. Например, курс органической химии на фоне его казался почти совсем простым, аналитической химии — тоже посильным, даже с очень сложной биохимией как-то справлялись, а вот перед физической химией, мне кажется, уверенности не было ни у кого, даже у самых старательных студентов (к которым, я, например, себя никак не мог относить). Всё это касалось в первую очередь теоретической части. Потому что лабораторные работы худо-бедно, но как-то всё-таки удавалось выполнять...
        Правда, не всегда и не всем.

        Вот одна заминка, с одной из лабораторных работ, мне почему-то и вспомнилась. И если с другими работами, хоть они были тоже трудны (там одних инструкций к приборам надо сначала сколько прочитать, чтоб научиться ими правильно пользоваться, а потом ещё инструкций к ведению самой лабораторной работы), мне ещё как-то удавалось справиться, то эта — нет, абсолютно не далась.
        Эта наша роковая лабораторная работа носила название — криоскопия (что-то связанное с холодом, с медленным, очень-очень медленным охлаждением какого-то раствора). Её все не слишком любили ещё и потому, что она была самой кропотливой, самой трудоёмкой и самой долгой по времени. Длилась она больше шести часов (если не все восемь) и притом отойти нельзя было — нужно всё время следить за показаниями и помешивать, помешивать и следить за показаниями. И хоть каждая лабораторная работа — у нас они почему-то назывались просто «лабораториями», поэтому лучше я для краткости буду называть так же — так вот, хоть каждая лаборатория выполнялась двумя человеками, так что одному можно было ненадолго и отлучиться (на перекур или даже на обед), но даже при этом криоскопия была ужасно нудной работой.
        Задача же в ней была такова, что следовало постоянно отслеживать некие показания приборов и, в их связи со временем, выстраивать из них определённый график. Который должен был закономерно и постоянно расти вверх. В принципе, у всех (то есть у наших девушек) так и получалось. Но — не у нас (мы были в паре с Юрой Лощинским). У нас график неуклонно шёл вниз. Чтó было делать? — так всё и записали. Сдаём работу. Преподаватель её, естественно, не принимает (ведь она не соответствует той закономерности, которая должна была проявляться в силу того или иного физического закона). Видимо, подумав, что мы что-то делали неправильно. Пришлось проводить её заново. Ещё один день потратили, уже с максимальной для нас тщательностью. А график — что бы вы думали?! — график, вместо того чтобы подниматься, точно так же преспокойненько ползёт вниз. Опять приходится сдавать работу с такими же непонятно как получившимися результатами.
        Преподавателю это уже не нравится. Притом у меня появилось ощущение, что сомневается он уже не только в нас с Юрой.
        Что же до самой работы, то она, понятно, опять не принята, надо делать в третий раз. И в этот раз — от начала и до конца — преподаватель уже сам, далеко не отходя, проводит её вместе с нами, вместе с нами следя за всеми показателями. И что же график? График — угу — ровно так же ползёт вниз. Это уже финиш.
        Не помню точно, как было, но думается, что преподаватель тогда всё-таки принял у нас эту работу как зачтённую. В конце концов, не вечно же эту криоскопию всё заново да заново делать.
        И всё это при том, что у наших девушек (то есть у других пар студентов) во всё это время (когда эту криоскопию выпадало делать им) всё было нормально — график послушно полз вверх.
        Вот такой казус.
        Ещё вот, кстати, подумалось: мы-то, студенты, тогда про эту работу могли и спокойно забыть: «сдано» — и с плеч долой, а вот преподавателю нашему, боюсь, после этого наверняка пришлось немало поворочаться, засыпая в назойливом сопровождении смущающих душу мыслей. Интересно, как он потом с ними справился? Поди, и в одиночку уже — не раз, может, эту криоскопию заново проводил? Хороший потому что преподаватель — молодой, а потому и сам наверняка пытливый, и все мы относились к нему и просто, и уважительно.
        [Интересно, когда я это писал — никак не мог вспомнить его имя. Но некоторое время назад, недели три тому — встретил живущую недалеко бывшую однокурсницу Люду Коданёву (сейчас у неё другая фамилия, но называть её здесь не хочу), и она тут же назвала его имя и фамилию. Я поразился: «Ну у тебя и память!» Она посмеялась: «Так я же с ними столько лет проработала». То есть, действительно, она после окончания университета на своём факультете и осталась было работать. А незадолго перед этим я этого нашего преподавателя и сам в городе видел. Я проезжал в автобусе, а он стоял на остановке — как раз возле химико-биологичского корпуса нашего университета. А потом встретились и второй раз — всего несколько дней назад — во время антракта в фойе нашего Театра оперы и балета, когда мы ходили на «Травиату» (или это было во время «Чио-Чио-Сан»? — точно уже не помню, в какой из вечеров). Здороваться я с ним не стал. Это от простой мысли, что я-то его как преподавателя помню внешне (притом, он и очень мало изменился), а студентов за эти больше чем сорок лет у них было много, так что всех, наверно, они помнить и не могут — что ж мне там соваться-здороваться. 24.04.2025]

        ---------

        Ладно, перескочим к другому моменту. Он будет уже много проще. Хотя бы потому, что связан уже не с колдовской физхимией, а с «обычной» биологией, точнее — с ихтиологией, а если ещё точнее — с рыбной паразитологией.
        Я вот упоминал уже, что филологам и экономистам в их студенческой жизни было много легче, чем нам, биологам. В частности это проявлялось ещё вот в чём. У всех других студентов (причём включая и наших химиков тоже), уже в конце июня, сразу после сдачи летней сессии, тут же начинались каникулы. Не то было — для нас, биологов. Потому что у нас сразу по окончании сессии начиналась летняя полевая практика, которая длилась до первых чисел августа. Тогда мы на месяц с небольшим уезжали на нашу университетскую биостанцию, которая находилась на высоком обрывистом берегу Вычегды немного выше Корткероса и Усть-Локчима. Самым ближним же населённым пунктом был находившийся чуть выше по течению посёлок Приозёрный, куда мы, пройдя сколько-то километров по лугам и болотам, выбирались иногда за хлебом (остальное всё варили сами в общих котлах полевой кухни).
        С ней, с этой летней практикой, нам тоже не всегда везло. Имею в виду, не всегда везло с «научной» её частью. Так, например, после первого курса она была посвящена энтомологии. Но неудачным оказалось то, что лето восьмидесятого года выдалось не больно жарким и относительно сырым, а это значило, что раздолья для насекомых не было, а потому отыскивать их было сложновато. Ну да как-то справились, ничего.
        После второго курса оказалось попроще. Эта практика была связано с растениями, а уж тра́вы для гербариев мы находили довольно спокойно. Единственная трудность — требовалось знать на память около двухсот латинский названий разных растений: деревьев, кустарников, трав. Попробовал вспомнить сейчас — оказалось, только три названия и смог вспомнить, и то не в латинском написании, а лишь по звучанию: Бе́та Пла́ндула (берёза; кажется, берёза плакучая), Пи́нус Сильве́стри (сосна; помните деревянного человечка Пиноккио из итальянской сказки? — он был сделан как раз из сосны, потому и — пиноккио) и Лу́зула Пило́за (один из видов осоки). Ох-ох-хо, а ведь ещё совсем недавно, каких-нибудь лет двадцать назад, помнил куда больше — десяток, а то и два... (Притом всплыло сегодня в голове ещё одно название — Ос Окципита́лис, да что-то долго не удавалось припомнить, какое же именно растение так называется. И вдруг... вспомнилось-таки. Только это совсем не растение, а... затылочная кость. По анатомии нам тоже кучу всего надо было на латинском запоминать).

        А вот с летней практикой после третьего курса у меня оказалось совсем уж плоховато, хотя сам же и виноват — уж никак не природа. (Просто на два-три дня, хоть и не совсем по своей воле, задержался в городе, а карась, который мне нужен был для исследований, уже начинал переставать ходить, и пойманных особей для научной выборки у меня потом оказалось маловато. Впрочем, ниже речь пойдёт не о количестве выловленных рыб, а немножко о другом, что́ от моего опоздания уж никак не зависело).
        Начать с того, что с третьего курса у нас уже шла специализация. То есть из «просто биологов» первого и второго курса мы уже распределялись по разным кафедрам для более узкой специализации. Мне очень хотелось на кафедру ботаники, куда я и просился, но оказалось, что на ботанику желает больше, чем на зоологию (третья кафедра — физиологии — со своим составом, кажется, определилась сразу), поэтому на неё изо всех претендующих взяли тех, у кого выше успеваемость. Я учёбой похвалиться не мог, поэтому пришлось отодвинуться на кафедру зоологии. Более же узкой специализацией стала ихтиология, а ещё более конкретной темой — рыба Карась, её внешние паразиты — Дактилоги́рус и Гирода́ктилус (как это латинскими буквами — тоже уже не помню), а также взаимозависимость между ними (то есть между рыбой и её внешними, прицепляющимися к её покровам, паразитами).
        Ещё до летней практики, во время семестров «теоретического» периода, мне, помнится, пришлось писать курсовую работу, где — по результатам прежде опубликованных научных исследований — лейтмотивом проходил такой простой вывод: чем крупнее экземпляр рыбы-хозяйки, тем крупнее и экземпляры «притулившихся» к ней «гостей». С нужными графиками и со всей прочей научной атрибутикой. Тут всё в порядке — курсовая, насколько помню, была без проблем принята и зачтена.
        Летом же — предстояло проверить это на практике, то есть уже в приложении к нашей конкретной местности ли, климату ли, неважно, — главное, пополнить данные общей науки. Для этого в ближних к биостанции озёрах были расставлены сети для ловли этих самых карасей. Также связанной с этой рыбой темой занималась моя однокурсница Таня Торба, так что мы с ней каждый день ходили на эти озёра, садились в резиновую лодку и проверяли сети, выбирая из них попавшуюся нам нужную рыбу, то есть карасей (остальных наверное отпускали; впрочем, точно не помню — может, и уносили на кухню). Затем в мою задачу входило измерение каждой рыбины (длина, вес) и сбор с неё всех экземпляров Дактилогируса (их обычно было по три-пять на одной рыбе — такие округленькие прозрачные «хвостики» около сантиметра длиной и около миллиметра в толщину), которые мной также тщательно измерялись. Так, обычная кропотливая работа зоолога. Но тут главное — выстроить определённый график, который показывал бы зависимость размеров паразита от размеров хозяина. По идее, должна была быть обычная прямая зависимость: чем крупнее (откормленнее) хозяин, тем крупнее (также откормленней) и приклеившийся к нему паразит.
        Но... у меня было не так. А было как раз да с точностью до наоборот: чем меньше (слабее) был хозяин, тем крупнее (наглей, разухабистей) был его паразит. И так — практически со всеми экземплярами.

        Помню как-то, был уже вечер, а я, всем этим порядком удивлённый, не удержался и, случайно увидев где-то своего научного руководителя (дело-то было на биостанции, а там и жилые помещения, и лабораторные — все в одном двухэтажном деревянном здании), тут же сказал ему об этой странности. Тот изумился: как так?! Ведь «в науке» этот вопрос считался давно определившимся, так сказать уже вполне установленным (эвон сколько я зимой таких научных статей перерыл, да в своей курсовой их отметил!), а у нас имел роль, может быть, скорее «учительную», чем уже строго научную. До того он, мой научный руководитель, изумился, что, несмотря на то, что был чуть навеселе (они что-то отмечали с приехавшей к нему женой и другими преподавателями), тут же пошёл со мной в лабораторию, чтоб самому в этом убедиться. И тоже всё не мог поверить: как так?! Однако что́ было — то было...
        То есть, как и в случае с физико-химическим опытом по криоскопии, график опять «полз не туда».

        ---------

        Такие вот два похожих меж собой эпизода из жизни, когда у всех всё (график то есть, показатели зависимости) ползёт куда надо, а как этим же займусь я — начинает вести себя странно. Причём — в обоих случаях — даже независимо от вроде бы посторонних «третьих лиц» (то есть, в нашем случае, специалистов-преподавателей).

        ---------

        Однако к чему я это всё? Да ни к чему, в общем-то. Просто действительно странно.
        А потом отчего-то вспомнились и некоторые моменты уже из последнего времени. У моей хозяйки свой телевизор, стоящий подле неё на столике, который она довольно много лет смотрела, лёжа на диване, а звук слушала через наушники. Поэтому я как правило не видел и не слышал, как и что он показывает, как и что в нём говорят. Только видел, что она в раздражении часто возится с антенной, то так её пристраивая, то этак, да ещё возя её по полу с постоянным бряканьем (что и меня сильно раздражало). И вот она не раз говорила, что её телевизор часто начинает барахлить после того, как я мимо пройду. Ну тут ничего особенно удивительного нет — всё ведь на всё влияет.
        Однако же я и сам подозревал, что именно моё присутствие сказывается как-то сильнее, нежели влияние каких-либо других помех. Потому что ровно то же самое было с моим компьютером. Хотя, казалось бы, уж ему-то — что? ведь, по крайней мере, никакой специально улавливающей антенны у него нет, работай себе да и работай. Ан нет. Сколько ж раз замечал: как включу его в особенно напряжённом и нервном состоянии — так некоторые мои программы и начинают сбоить, работать неправильно. И я почти всегда чувствую: это из-за меня, из-за моего нервного настроения. Что, впрочем, легко объясняется и простыми физическими законами: ведь любое живое существо (так что и я в данном случае) вследствие своих биотоков распространяет вокруг себя некое биополе, то есть некоторое количество той или иной энергии. Обычно эта энергия практически неощутима, но временами — всё же ощутима, и даже очень. Вот она-то и действует на находящиеся рядом с нами физические приборы. Ровно также, как и на находящихся поблизости других живых существ, чьи организмы тоже эту энергию хоть в какой-то степени, хоть поневоле, а улавливают. (Возможно, отчасти я именно поэтому почти всегда стараюсь ходить по городу пешком и очень не люблю ездить в автобусе, особенно если в нём много всякого разного народу. Слишком много вокруг чужой энергии рядом с тобой).

        24.01.2025
        Ну вот. Отвечая на эти претензии (на то, что в телевизоре из-за меня помехи идут), я и говорил, что — да, что это — из-за меня, потому что во мне — много энергии.
        Так я отвечал, когда настроение было ещё куда ни шло. Но чаще моё настроение бывает никуда не годным. И тогда я уже без шутливой напыщенности, а почти с унынием, бормотал, что — да, мешает сконцентрировавшаяся на мне и вокруг меня энергия, но что это, к сожалению, — вовсе и не моя энергия. Как раз мою-то собственную энергию она чаще и разрушает, то наглухо блокируя её и не давая ей выхода, то просто рассеивая, тем самым приводя меня в состояние постоянной неуверенности даже в совсем незначительных мелочах.
        Это энергия неких других сил, которые постоянно влияют на меня, постоянно мешают мне жить и быть относительно довольным жизнью человеком. Вот какая это энергия, а вовсе не моя. Иное дело, что она почему-то вьётся как раз да вокруг меня, ну тут уж что сделаешь...
        Впрочем, что́ говорить, — эта не всегда добрая для меня энергия тоже приходит не прямо из космоса (разве что лишь исподволь действуя через обычные явления природы — солнце, дождь, тепло, холод, ветер, свет, темнота и прочее). Чаще она — от людей же. Однако очень печально, но я даже не могу винить никого (то есть, по сути, даже и обижаться на кого-то). Потому что тоскливо понимаю: сами эти люди (казалось бы, делающие мне худое или слишком явно не делающие доброго) — тоже почти вовсе ни при чём. Они лишь невольные (хотя и, увы, порой довольно-таки ревностные) исполнители той вышней воли, которая в восточных религиях называется кармой. Само это слово как нельзя лучше и подходит для объяснения всех неудач у моих эгоистичных и самолюбивых помышлений на фоне эгоистичности и алчности человеческого мира вообще. (Наверное, подошло бы и слово фатум, но я к нему не привык). Если кому-то не нравится слово «карма» как пришедшее не из мира христианских верований, то можно назвать это явление по-иному (правда, ещё страшноватей, потому что ещё обречённей и, главное, — внешне оценочней). Если основываться на Библии, то это можно было бы назвать чем-то вроде печати Каина. Именно вот эта печать Каина постоянно и мешает «просто жить» в человеческом обществе, то есть «жить как все». Именно эта печать Каина создаёт вокруг тебя поле отчуждения.

        Я давно не перечитывал это место в Библии, но в голове оно у меня запечатлелось так. Каин (нелюбимый Богом; во всяком случае — так трактуется) был отмечен той печатью, по которой люди должны были не принимать его, отворачиваться, отходить от него. Это беда. Беда в первую очередь для самого Каина. Ну да что ж — «сам виноват». Но у этой беды есть и другая сторона, которая уже больше чревата для самих отвергающих его людей. Она — в «добавочном правиле», которое звучит примерно так (я по памяти): а кто обидит Каина, тот будет поражён в несколько крат сильнейшим отмщением.
        Это страшит меня. Может быть, именно по этой причине я не хочу иметь для себя «врагов» (то есть считать кого-либо моим явным недоброжелателем; и это при том, что само чувство обиды — для меня почти постоянное чувство). Мне страшно и за них тоже, я не хочу им в несколько крат сильнейшей беды. (Тем более что иногда, с щемящим страхом, — такие случаи будто действительно вижу. Хотя это, наверно, тоже всего лишь мои домыслы — мало ли что на свете происходит случайно, почти совершенно независимо от нас). Поэтому на всякий случай говорю себе: да, от них мне добра не ждать, чаще — наоборот, но они — не враги мне, они лишь невольные исполнители Провидения, то есть моей кармы, лишь люди, творящие те действия, которые вызваны моей (моей — не их) кармой. И всего лишь. А так — люди как люди. Мне такое их отношение даётся тяжело, страшно тяжело, но жить всё-таки можно. Можно ведь?..

        ---------

        ...Ладно, довольно здесь о вещах метафизических. Говорить о них можно много, но, в любом случае, они «ненадёжны» уже тем, что наглядным экспериментом, как в научной лабораторной работе, их не проверишь. Просто либо берёшь на веру (видя ту или иную закономерность), либо (никакой такой особой закономерности не успевая заметить) не берёшь. Так что попробуем снова вернуться к обычной — и вполне себе измеряемой — физике.
        Итак, есть (мы не все можем, при наших способностях, её не замечать) энергия (можно назвать её психической или ещё какой) самого какого-то живого существа, источаемая им. И есть — энергия, приходящая извне, собирающаяся вокруг этого существа, концентрирующаяся на нём, от желания или нежелания самого этого существа не зависящая. Жаль, но, как уже сказал, в моём случае мне (по моим ощущениям) больше приходится иметь дело со второй. Хотя отчего так выпало — не знаю. Рассуждать тоже, как видим выше, попробовал, но доподлинно, «по-научному», — сказать не могу. Но не ощущать — не удаётся.

        Впрочем, и особо мудрствовать тут особо нечего. В конце концов, и каждый обитатель сумасшедшего дома очень много мог бы о своих ощущениях и своих (неопровержимых!) догадках рассказать. Нам, в данный момент, эта слава ни к чему (не прояснит она тему разговора). Расскажу лишь, в завершение, об одном ещё более давнем эпизоде, случившемся за несколько лет до моей учёбы в университете.
        Было это, вероятнее всего, где-то в сентябре семьдесят пятого года, когда я учился в десятом классе. Мы, старшеклассники 36-й школы, ездили помогать убирать с поля турнепс — что-то среднее между редькой и репой. (Хочу предупредить: подозреваю, что где-то об этом случае я уже писал, так что кому-то, может, эта история попадается уже не первый раз). Поле находилось возле ближайшей к Сыктывкару коми деревни Чит, стоящей у реки Сысолы (в моём детстве мы с отцом и братом прямо из дома пешком ходили туда на рыбалку — удобно было рыбачить с бон). Там мы, школьники, и трудились, иногда наблюдая за взлетающими прямо над нами или, наоборот, идущими на посадку самолётами (у нас, в Сыктывкаре, аэродром оказался прямо в черте города). В какой-то из таких дней, когда мы были на поле, вдруг начала быстро портиться погода, стали надвигаться большие тучи, предвещая дождь и даже, может быть, грозу. Не помню, мы ещё продолжали работать или уже начали понемногу собираться обратно к автобусам, но вдруг в какой-то момент вижу — почему-то многие мои одноклассники уставились на меня. Именно что уставились — смотрят не то с удивлением, не то даже и с некоторой оторопью. Я не понимаю. Один из одноклассников (кажется, Сергей Терновых, хотя точно не могу сказать, очень ведь давно это было, всё-таки полвека прошло) мне говорит: «У тебя все волосы поднялись. Голова стала как у Анджелы Дэвис». А волосы у меня тогда были довольно длинные, по тогдашней моде на «битлов». И оказалось, что все они вдруг поднялись, разошлись веером, и голова стала похожа на головку одуванчика. Вот, собственно, и всё.
        Понятно, что никакой метафизики тут не было (и уж какая там «карма» или, тем более, «печать Каина»), а была лишь самая что ни на есть обычная физика: просто волосы вдруг наэлектризовались, что́ не так уж и удивительно в предгрозовой атмосфере, отчего стали отталкиваться друг от друга и вынужденно расходиться во все стороны — только и всего.
        А у других наших школьников? У моих одноклассников и одноклассниц? Ну может, у них просто шапочки были надеты или платки, не знаю...

        23-24 января 2025
        (Подготовка к публикации - январь-май 2025)


        _______________________________________


        Небольшое добавление-постскриптум
        Вдруг вспомнил, что я ведь не написал, чтó потом стало с результатами моих измерений пойманных особей карася и его паразитов с их взаимозависимостью (которая у других изучающих была прямой, а у меня оказалась обратной). Эти данные набирались мной для курсовой работы, которую я должен был подготовить и сдать в конце четвёртого курса в мае следующего года. Но закончить и сдать эту работу мне не довелось — в марте следующего после той летней практики года я был исключён из университета. Так что эти странные результаты ни в какие научные реестры попасть не смогли, оставшись для официальной науки как бы несуществующими.
        6.05.2025