Я обещаю
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
Вы держите обещание? А если представить, что нарушивший слово умрет через три дня - обязательно и неотвратимо, ведь Обещание - закон природы.
|
Нина Цюрупа
Я обещаю
Я всегда знал, что плохо быть обреченным на, например, казнь или слепоту. Но быть обреченным даже на любовь самой славной девушки в мире, на интереснейшее кругосветное приключение и на поездку в Китежград (куда я, кстати, рвался уже три месяца), тоже, оказывается, неприятно.
Аркадий и Борис Стругацкие
Лучше не обещать -- чем обещать и не исполнить
Когелет 5:5
1.
Сегодня отпевали очередного раба Божьего, не выполнившего Обещание.
Отец Александр вытащил с пассажирского сидения тугую сумку, хлопнул дверью и пикнул брелоком сигналки. "Жигуль" щелкнул замками. Корыто с гвоздями, а не машина, - с раздражением подумал отец Александр. Хоть бы кондиционер в ней был... Но кондиционера не было, и за путь от церкви до дома отец Александр вспотел. Ранний вечер августа истекал медным жаром, толклись столбики мошкары, пыль лежала на листьях сирени. Стекла "хрущевки" горели отраженным светом, на убогой - две лавочки и "паутинка" - площадке курили подростки.
Главная сплетница подъезда - пенсионерка Людмила Михайловна, семидесятилетняя одинокая дама - в джинсовом платье и шейном платочке, при макияже, высматривала жертву. Александр поставил сумку под ноги и прикинул, не забежать ли в магазин. Кефир и хлеб он уже купил, дети гостят у мамы в деревне, и домой ничего не нужно, но как же воротит при мысли о диалоге с Людмилой Михайловной...
Плохо. Не дело думаешь, батюшка. Нельзя так. Тебе ли не знать.
Отец Александр выдавил улыбку. К счастью, Людмила Михайловна выбрала не его, а спешащую домой Леночку из тридцать первой. Леночка волокла два набитых снедью пакета, отдуваясь и пыхтя, круглое лицо ее покрылось пунцовыми пятнами, полная грудь тяжело вздымалась под майкой.
- Леночка! - Людмила Михайловна приподнялась навстречу.
Соседка нахмурилась, зыркнула искоса, кивнула, мол, здравствуйте.
- Ты бы, Леночка, присматривала за Лешкой! Совсем от рук отбился! Покуривать стал, сама сегодня видела!
Пакеты - на пыльный асфальт. Звякнула бутылка. Покатилась консерва - килька в томате.
Колени Леночки подломились, и она упала, вцепилась в пергидрольные кудри, лицо к небу, завыла, запричитала.
Такие вопли и такие слезы отец Александр видел часто. Матери убиваются над детьми, и нет матерям дела до райских кущ или адского пекла. Наверное, и Мария так же кричала, оплакивая Сына. Отец Александр подскочил к Леночке, присел рядом, обнял за плечи. Он еще ничего не понимал - никотин, конечно, яд, но не настолько же... Людмила Михайловна хватала разинутым ртом воздух, Леночка причитала по покойнику, и Александр вычленил из воплей главное: Обещание.
- Обещал. Обещал! Не курить обещал! Обеща-ал!
- Но, Леночка... Как же так... Я же не знала, ты же никому... Господи, горе, горе-то... Это что же? Это я же сегодня вот час назад видела, за гаражами во дворе... Леночка, прости меня, горевестницу! Что же теперь будет? Что делать будешь, Леночка?
Глаза пенсионерки светились жадным беспокойством.
Отогнав раздражение (Обещание! Снова - Обещание! Снова - чужое горе, и слова бессмысленны, и не помочь! Господи! Видишь ли меня?! Видишь ли это?!), отец Александр поднял Леночку с колен.
- Пойдем, Лен, тебе домой надо, пойдем.
Почти не видный за кустами сирени, смотрел на мать округлившимися глазами виновник переполоха - двенадцатилетний Лешка. Жить ему оставалось три дня.
Из подъезда выскочила в тапочках на босу ногу Клава, завуч трехсотой, Лешкиной, школы, бывшая одноклассница жены Александра. Невысокая и стройная, она сошла бы за двадцатилетнюю, если бы не седина в коротких кудрях. Клава оценила ситуацию и сразу переключилась на Лешку, подбежала к мальчику, принялась тормошить, о чем-то расспрашивать вполголоса.
Отец Александр малодушно обрадовался помощи: сил разговаривать с обреченным ребенком у него не было.
А долг - о, долг был.
***
Суету возле подъезда Владимир Чепелян заметил от автобусной остановки. Дежурство выдалось тяжелое, еще и днем поспать не дали - у школьного приятеля заболел сын, и Генке плевать было, что Чепелян - реаниматолог, а не педиатр. У мальчика оказался бронхит, Владимир диагностировал его почти сразу, но несколько часов еще успокаивал и Генку, и его Лару, и самого пацана, а потом пришлось обедать и беседовать за жизнь.
Хотелось спать. Глаза закрывались.
А тут - суета, фургон телевидения. Дурной знак. Телевизионщики - грифы - кружат над падалью.
На боку фургона красным по белому змеилась курсивом надпись: "Я обещаю!" Наипоганейший проект современного шоу-бизнеса, бесстыдный и бестактный.
Владимир встал у второго подъезда, закурил и принялся наблюдать за таскающими аппаратуру телевизионщиками. От табака во рту было сухо и гадостно, и Чепелян под лучами заходящего солнца чувствовал себя на все свои сорок с лишним лет не самой праведной жизни. Все дежурства чувствовал, все трупы, все рюмки, бутылки, сигареты, случайные женщины и - бессилие. Двадцать лет назад, когда Чепелян выбирал специализацию, реаниматологи спасали жизни. После же... Чепелян мог положить не выполнившего Обещание под аппарат искусственного жизнеобеспечения, сесть рядом, сделать все возможные приготовления - пациент все равно умер бы через три дня после того, как нарушил слово. Секунду в секунду - ни доли не выиграть.
Приговор окончателен и не подлежит обжалованию, иначе не умирали бы периодически политики, завравшись, вон, десять лет назад похоронили даже президента. А нечего было обещать бюджетникам увеличение зарплат в два раза, еще и срок ставить - аккурат на Новый год черти утащили правителя в ад.
Судя по фургону, тупая сила пришла по чью-то душу, и телевизионщики готовились снять историю одной смерти.
Чепелян отбросил окурок и зашагал к подъезду, сунув руки в карманы. Не осознавая этого, он шел напружиненный, взведенный, боец перед решающим раундом.
Уже в подъезде, на первом этаже, он встретил Клаву с третьего.
- Ой, Владимир! - всплеснула руками зареванная Клава. - Владимир, вы не представляете, что у нас тут происходит!
Он и не хотел представлять, но знал: никуда уже от этого не деться. Они с Клавой бок о бок поднимались по лестнице, и Клавдия рассказывала.
***
- Ты обязан, обязан, понимаешь? Как человек и гражданин! Ты же Лешку с пеленок знаешь!
Лучше бы Клава картошки нажарила. Игорь поковырялся в тарелке с макаронами - "спиральками", ткнул вилкой в пузатый бок сардельку. Клава все взывала, будто от силы ее ораторского искусства зависела жизнь мальчишки.
Возвращаясь домой, Игорь видел, как Клава наседала на врача, Чепеляна, хватала его за рукав - видно, тоже требовала помощи.
Воспоминание тревожило, Игорь отогнал его: пустое.
Картошки бы. Пива холодного. Сходить на пруд, сесть на лавочку, высосать залпом полбутылки, и чтобы Клава рядышком болтала о литературе и всяком таком, а Игорь слушал бы вполуха, как птицу слушают.
- Хорошо, - Игорь отодвинул тарелку в сторону, - я позвоню Анастасии, это наш специалист. Но я тебе, Клава, и так скажу: вечером третьего дня Лешки не станет. Хоть ты тут обрыдайся, хоть весь мозг мне съешь - Лешка покойник. Жаль, да. Но ничего не сделать. Ты же не споришь с молнией.
- Как ты можешь?! - Клава вскочила и нависла над Игорем.
Это у нее хорошо получалось, вопреки всем законам точных наук: нависать. Росту - метр с кепкой, двухметровому здоровяку Игорю в пупок дышит, а поди ж ты...
- Это... Игорь, цинизму должен быть предел! Я понимаю, профессиональная деформация, но это же - мальчишка, сосед, в конце концов, ученик моей школы!
- И? Обещанию все равно.
Игорь поднялся, стукнувшись макушкой о люстру, аккуратно подвинул жену в сторону.
- Хорошо. Я позвоню прямо сейчас. А потом мы с тобой пойдем гулять, договорились? Пива выпьем.
Нет, Клаву он не понимал, так и не научился за почти семнадцать лет супружеской жизни - она заревела снова и выскочила из кухни, торопливо завозилась в коридоре, потом хлопнула входная дверь.
Поборов желание на все забить и уйти следом, Игорь набрал номер адвоката.
Обещание невозможно победить, когда оно дано. Стоит произнести "я обещаю" - и всё, ты уже в ловушке. С Обещанием можно работать на опережение, правильно формулировать. Жалко Лешку...
Игорь слушал гудки и мечтал о том, что однажды Обещание даст осечку.
Просто не сработает.
Вот так просто - промахнется. И тогда жить станет проще. Тогда жизнь обретет смысл.
- Привет, Олеся, - сказала Клава на лестничной клетке, слышно было прекрасно, будто дверь отрыта.
- Привет. - Голос у соседки, попадьи, мертвый, как всегда. - Что за суета? Где мой батюшка?
- Ой, Олеся... Он в тридцать первой. Горе у них страшное. Мальчишка, Лешка, Обещание нарушил.
Адвокат ответила, Игорь, прижав трубку к уху плечом, ушел в комнату подальше от бессмысленного диалога женщин.
***
Современные видеокамеры не стрекочут. Оператор делал все, чтобы его не замечали, то есть, не делал ничего, но все в тридцать первой говорили "под запись", и лица у всех, даже зареванное лицо Леночки, были неестественными.
Лживо пил на кухне Никита, Лешин папа.
Ненатурально оправдывался (я не курил, мама, я не курил!) сам Лешка.
Картинно хлопнув дверью, удалился в свою комнату старший отпрыск, Гена.
И отец Александр ловил себя на исполнении роли "священник утешает паству". Дурном, надо сказать, любительском исполнении. Гнать таких актеров в три шеи из школьной самодеятельности.
- Может, хотите чаю? - отвлекшись от слез, спросила Лена оператора.
Оператор безмолвствовал. Формат передачи "Я обещаю" не предполагал вмешательства, не предполагал журналистов, ведущих и режиссеров. Только оператор, фиксирующий события - до самого конца.
Камера в углу, чтобы вся комната просматривалась, чтобы попали в кадр и ковер, и "стенка" с хрусталем, и решетка на окне, и даже густые заросли сирени во дворе. Сумрачно. Душно. Этого зрители не узнают. Лена полулежала на диване и часто моргала; тушь потекла, и убитая горем мать напоминала недобитого зомби.
- Мам, я не курил.
- Хватит! - выйдя из образа, взвизгнула Лена. - Хватит! Ступай к себе! Слышать не хочу!
И тут же, вспомнив обо всем, вскочила, кинулась к сыну, схватила в охапку:
- Прости, прости, прости!
Александр отвернулся. Время уже к восьми, и пора бы домой, но уйти неловко, а сделать ничего все равно не можешь.
Вернулась Клава, взъерошенная, шепнула Александру:
- Я Олесю встретила. Какая-то она подавленная в последнее время...
Александр это прекрасно знал. Отчаявшись подыскать благовидный предлог, он поднялся со стула, кивнул оператору, хотел сказать что-нибудь утешительное Лене, но она снова рыдала, тиская Лешку.
- Идешь? - тихо спросил Александр у Клавы.
- Ты иди, я с ними побуду пока. Загляни к Игорю, узнай, пожалуйста, что там с адвокатом.
Он выскользнул из комнаты, обулся в коридоре - тесном, заваленном обувью на все сезоны. На кухне Никита гаркнул страшно:
- Нет Бога! Нет!
И, судя по звону, запустил стаканом в стену.
***
Игорь вытянулся на несобранном с утра диване и включил телевизор. В подъезде что-то по прежнему происходило, суета и беготня, обычная в таких случаях: впервые сталкиваясь с Обещанием, человек ведет себя стереотипно. Мечется, кричит, зовет на помощь, обзванивает всех знакомых, будто Обещание - грабеж или ДТП. Будто с ним можно что-то сделать.
Проработав уже пятнадцать лет в отделе по противостоянию последствиям Обещания, Игорь точно знал: с тупой высшей силой ничего не поделаешь. Бороться нужно с людьми, не с силами природы и не с промыслом божьим, как это ни называй. Бороться нужно с теми, кто вымогает Обещание, с теми, кто шантажирует Обещанием... Еле умещающийся в телеэкран политик вешал населению лапшу на уши: промытую, чтобы не слипалась, ровную, ни к чему не обязывающую лапшу. "Я обещаю, да-да, я обещаю! Что уже к Новому году прибавка к зарплате бюджетных работников составит два процента!"
От чего два процента - политик не говорил. Интересно, кто-нибудь еще верит Обещаниям политиков? На месте высшей силы Игорь их и слушать бы не стал, так прибил. Знаем мы эти прибавки к зарплатам - два процента от минималки, на коробок спичек не хватит.
В дверь позвонили, Игорь вздохнул, застонал и воздвигся.
Сталкиваясь с Обещанием, граждане бегут в милицию. Накажите, арестуйте, заставьте молнию соблюдать закон! Это - частная территория, по какому праву ураган крушит мой дом?! Примерно так.
- Игорь? - за порогом оказался поп, Александр. - Клавдия просила спросить, звонил ли ты... - Сосед поморщился, видно, забыл поручение, и покрутил в воздухе рукой.
- Адвокату звонил. Она ничего не может посоветовать. Да ты не хуже меня знаешь, Саша, ничего нельзя сделать.
- Знаю, - поп вздохнул. - Знаю, Игорь, но каждый раз чувствую, будто виноват. Ребенок же безгрешный...
- Вот проповедей мне тут не надо. Выпить хочешь?
- Пост же. Успенский. Слаб человек, Игорь, и я - слаб. Но водка не поможет, сил не придаст.
Игорь собрался ответить, что исповедей ему тут тоже не надо, но Александр и сам это сообразил. Вид у попа был замученный, карие глаза обвело кругами, что у той панды, темные пряди повисли вдоль впалых щек. Не батюшка, а вампир или наркоман... Неладное творится в его семье, Олеся всегда дурная была, а с этой весны и вовсе. Но Игорь в чужие дела не по работе предпочитал не соваться. Это пусть Александр души врачует, а мы будем с документами разбираться.
- Клавка там скоро, не знаешь?
- Не знаю. Она с ребенком. В конце концов, это - ее долг.
В тридцать восьмой, в квартире попа, загрохотало и кто-то (Игорь по звуку понял - не предмет, человек) упал. Раздался то ли всхлип, то ли сип... Не сговариваясь, они кинулись к двери. Заперто. Александр вытащил ключ, но руки дрожали, Игорю пришлось открывать самому. Они теряли драгоценные секунды, а в квартире кто-то полз, опрокидывая табуретки и всякие мелочи, полз и хрипел.
- Олеся! - позвал Александр.
Игорь наконец-то справился с замком, и они, отчаянно толкаясь и мешая друг другу, вломились в квартиру. В коридоре, на голом полу, среди свалившихся с тумбочки у зеркала пузырьков, лежала Олеся.
Домашний цветастый халатик задрался, оголив бледные ноги. Игорю захотелось их прикрыть.
Резко пахло уксусом...
- Вызывай "Скорую", - приказал Игорь Александру. - Я - за врачом.
Он выскользнул, пятясь, на лестничную клетку и побежал наверх, перепрыгивая через ступеньки. Володька Чепелян дома, Игорь видел, как он входил. Володька - врач, реаниматолог, он знает, что делать, если человек выпил уксусную эссенцию.
***
Чепелян окончательно проснулся, когда коллеги увезли суицидницу. Что ж, логичное завершение депрессии, запущенной и леченой, похоже, только молитвами и божьей помощью. Примечательно: попик, Саша, с женой не поехал, остался дома, сидел на кухне, опустив мощные руки меж колен, сгорбившись, и Чепелян решил его не трогать.
Он был готов к тому, что придется через два (какой! меньше уже! ночь, темно!) дня сидеть с мальчишкой и знать: вся помощь сведется к вколотым бьющейся в истерике матери транквилизаторам.
Но попытка суицида после тяжелого дежурства и суматошного дня - высшая несправедливость.
Зевая так, что слезы выступали, Чепелян побрел к себе.
Собиралась гроза - на улице погромыхивало, и даже в подъезде стояла липкая духота, предвещая веселую ночь для дежурящих. Бабки с гипертоническими кризами, вечно умирающие "метеозависимые" ипохондрики, суматошные мамаши, принявшие газики у младенцев за аппендицит...
- Володя? Володя, погодите.
Только этого ему не хватало. Чепелян невольно отшатнулся, прислонился к перилам. Он подняться-то успел только на несколько ступенек...
Клавочка смотрела снизу вверх. Лампы, как всегда, не горели, и в почти полной темноте лишь и можно было разглядеть ее белое лицо с черными провалами глаз. Клавочка сделала шаг навстречу Чепеляну.
- Володя, мне давно надо с вами поговорить. Можно, я поднимусь к вам?
Хорошо, что не видно, с каким выражением она смотрит. Пять лет Чепелян живет в этой квартире, и все пять лет Клавочка смотрит на него с жадным нетерпением. А ведь приличная женщина, мужняя жена. И не прогонишь ее, неожиданно жалкую, задыхающуюся от ужаса.
- Володя, можно?
- Конечно, Клава. Пойдемте. Аккуратно, не споткнитесь. - Он подал руку, и Клавдия вцепилась в пальцы.
Чепеляну послышалось чье-то дыхание впереди, выше по лестнице. Нет, вроде, никого. Из-за двери Александра бубнили на два голоса: поп плакался, мент утешал.
- Вы же врач. Вы спасаете жизни, Володя. Так спасите мою!
Владимир Чепелян хотел спать. Долго, крепко и, желательно, в одиночестве. Он еще ни разу не видел, чтобы умирали от недотраха, но отказать Клаве не мог - что-то было в ее голосе, сдавленном, слабом, этакая крайняя покорность и жертвенность, которой не один мужчина в мире не сможет отказать, особенно, если женщина хороша собой.
***
Увезли Олесю, ушел Чепелян, Игорь тоже ушел, оставив отца Александра в одиночестве. За окном сгущалась гроза, и свежий ветер выдувал из квартиры запах уксуса, запах отчаяния и смерти.
Никто, кроме Бога, не вправе оборвать жизнь. Наделенный свободой воли, человек - все-таки раб Его. К сожалению, человек слаб, человек подвержен греху отчаяния - так отчаялась Олеся. Ну и болезнь, конечно, Володя Чепелян так и сказал: затянувшаяся депрессия. Лечить надо было, сказал Володя Чепелян. Не молитвами, добавил он, а медикаментозно. Ты же, Саша, не дурак. Как же ты это допустил, почему не заметил?
Александр ползал на коленях и собирал с дряхлого половика баночки и флакончики, которые Олеся смахнула, когда упала в коридоре.
А не выпить ли водки?
Пост же, батюшка. Отмаливать придется.
Хрустнув суставами, Александр поднялся, слепо побрел на кухню и достал из шкафчика бутылку - для гостей и кулинарных целей держали. Он сорвал крышку и приложился прям из горла, обожгло пищевод, слезы выступили на глазах. Может, хоть так проплачусь. И не думать. Ни о чем не думать.
- Пост же, батюшка.
Александр обернулся - в дверях стоял Вениамин с пятого. Человечек маленький, толстенький и плешивый, в пузырящихся на коленях трениках и майке-алкоголичке.
- Нехорошо вам, отец Александр, в бутылке прятаться! Вот вам и благообразие: врачи домой замужних учительниц таскают, попы водку жрут... А с виду - приличные люди!
- Будешь? - севшим голосом поинтересовался Александр.
Вениамин вытер ладони о штаны и протянул руку: давай. Александр сунул ему бутылку. Вениамин пил - засмотреться можно, вкусно пил, умело.
- Хреновая водка. Что, батюшка, на большее не заработали трудами праведными? Шучу я, шучу. Меня, собственно, Розочка отправила посмотреть, что за беготня на ночь глядя, что за шум, почему "Скорая".
Нужно было рассказать хоть кому-то, хотя бы вот этому неверующему еврею, язвительному атеисту, тихому алкоголику. И Александр рассказал.
- И вы услышали? - поразился Вениамин. - Как она упала? Надо же, какое совпадение!
Это - не совпадение, понял Александр, это - промысел Божий. Господь привел Александра к двери, чтобы остановить Олесю, чтобы не дать ей не просто умереть - душу свою на вечное страдание обречь. Александр сказал об этом оппоненту. Вениамин задумался. Вениамин сделал еще глоток.
- Ну ладно. Остановил он тебя, Саша. Но ты скажи, что же это за Отец Небесный такой, если он пацана с первого этажа обрекает на смерть? В чем этот... в чем замысел? Или скажешь: непознаваем? Так ведь мы - по образу и подобию. Олесю он остановил - тобою. Это он любит, ему достаточно намерения: хоть Исаака и Авраама вспомни.
Александр вспомнил, и вспышка молнии высветила неожиданную мысль:
- А если, - священник опустился на колченогий табурет, - слушайте, Вениамин! А если взять этого мальчика. И - как Авраам? А? Остановит Он руку мою?
- Твою?
Вениамин еще ничего не понимал, зато Александр осознал все: и величие замысла, и свое в нем место.
- Остановит он руку мою, если я занесу над мальчишкой нож в час, когда должно свершиться Обещание?
2.
Тапки соскальзывали, и Лена, чтобы их удержать, шаркала по ступенькам вверх. Сзади, шумно дыша, тащился оператор, фиксировал каждый шаг. Достал. Ничего не говорит, ни на что не отвечает, только снимает, ладно, деньги заплатила телекомпания, и деньги хорошие, на институт Геночке хватит или от армии отмазать. Только правильно люди говорят: нет счастья от прибыли, так полученной, нельзя на могиле сына зарабатывать.
Лена не могла поверить, что Лешка уже фактически погиб.
А в райотделе так и сказали: фигли вы приперлись, дамочка? Ну, пропал. Трех дней же не прошло, заявление не возьмем. И с таким выражением, мол, сдохнет же завтра все равно, не суетись, мамаша, мы тем более суетиться не будем.
И оператор за плечом торчал.
А Никита даже не проснулся. Ему лишь бы нажраться, а горе или счастье - не важно, был бы повод.
Лена длинно всхлипнула и прибавила шагу.
Прошлой ночью соседи будто ослепли. Ничего не видели, не слышали, не знали. Лена уже опросила всех на первом и втором, и сейчас поднималась на третий. Первым делом Лена позвонила Клаве, с расчетом на то, что училка-то за ребенком следила. И муж у нее мент. Может повлиять на своих.
Дверь открыл Игорь, заспанный, в махровом халате.
- Что случилось?
Лена принялась рассказывать с заученными за столько квартир подробностями: ночью исчез Лешка. Хватились только утром, когда Генка встал в туалет и брата в комнате не обнаружил. Гена разбудил маму и попытался растолкать папу - тщетно. Лена обыскала квартиру и двор, и только потом побежала в милицию, где...
- Подожди, - перебил Игорь, - родственников обзвонила? Друзей? И вообще, пройди-ка. Выпью кофе и подумаем.
- Но время... Лешенька же...
- Так мы только наломаем дров. Заходи, Лена, мне проснуться надо. И Клаву разбудить.
Лена послушалась, Игорь попытался закрыть дверь перед носом оператора, но телевизионщик все-таки скользнул следом. В квартире училки было грязно. Лена поджала губы. Все эти - умные, типа, образованные, были жуткими неряхами, будто мозги им вместо рук выдали. И еще они часто были эмансипированными, боролись за равные права с мужиками, а сидели-то у мужей на шеях! Как вот Клавка. Приперлась вчера, все Лешеньку обихаживала, тормошила мальчика, а на Лену этак поглядывала с превосходством. И еще, неприятное, глаза выцарапать за такое вообще-то, Клава словно не хотела это делать. Не хотела приходить. А заставили.
Кто, спрашивается, заставил? Лена что, просила кого-то?
Нет.
Клава высунулась из комнаты - встрепанная, под глазами - мешки, и видно, что косметику вчера не смыла, тушь осыпалась.
- Случилось что-то?
А то, блин, не видно. Игорь отправился на кухню, а Лена, стоя в коридоре и спиной чувствуя прицел камеры, принялась рассказывать заново.
***
Ну и зачем она пришла? С какой стати она приперлась утром? Что тут ей, благотворительная организация? Клава улыбалась, кивала, улыбалась, кивала и чувствовала, как сводит челюсти.
Лена - не ребенок. Ей Клава помогать не обязана. Игорь тоже не обязан. И оператор еще топчется в коридоре, выбирает ракурс поудачнее, а Клава ночью (какой - ночью! под утро уже!) забыла смыть косметику. И не выспалась.
- А ты ничего не видела? Не слышала? - с надеждой спросила Лена.
- Нет. Я спала, - соврала Клава.
Из кухни запахло кофе. Игорь даже не вышел пожелать доброго утра, ни одним словом не обменялся с женой со вчерашнего вечера. Клава приберегла для него увесистую ложь, но Лена сейчас могла все испортить. Клава стиснула кулаки и ринулась отстаивать свой мир.
- А ты что ночью делала, Лена? Почему за мальчиком не следила?
- Я выпила снотворное, - эта дура подняла руки, защищаясь, - и заснула. Думала, Лешка тоже спит - он нанервничался... Даже не знаю, кто приходил, может, кто-то приходил?
Клава глянула на оператора. Уж этот точно не спал, и, если кто приходил, заснял. Ты только молчи, взмолилась Клава. Пожалуйста, молчи, не говори ничего.
Приходилось выстраивать новую схему, и Клава с отчаянием понимала: не получается. Соври, что была с Александром, успокаивала - Игорь легко это проверит. Соври, что приходила к Лешке - Игорь может посмотреть записи.
Единственная возможность - убедить мужа не заниматься этим делом. Он же не обязан! Даже Клава не обязана. Она помогает детям, она никогда не бросит ребенка в беде - обещала себе самой, глупая была, молодая, но взрослым кидаться на выручку Клава не станет. Не Леночке уж точно.
- Может, и приходил, - нащупала тропинку к спасению Клава, - оператор заснял, наверное? Записи смотрела?
- По контракту нельзя...
- Да речь же о жизни ребенка! Игорь! - позвала Клава. - Иди сюда! Оператор всю ночь снимал, может, записи посмотреть?
Игорь вышел на зов, и в коридоре стало тесно - не развернуться.
- Ночью съемка не ведется, - процедил оператор, - читайте договор.
Клава едва устояла на ногах. Повезло. Ночью ей было все равно, что подумает Игорь, что скажут люди, казалось, что жизнь окончена.
- Лена, если позволите, я опрошу соседей. А вы ступайте домой. У меня лучше получится, вы только мешать будете. Если что - я позвоню. Если Леша вернется - вы мне позвоните. И оператора заберите.
Оператор промолчал, зато Клавдия смолчать не смогла. Ну как же так! Зачем ему это? Пропал мальчик - и пропал, все равно завтра он умрет.
- Игорь, послушай, - начала она, улыбаясь, - это же не официальное расследование. И тебе не стоит...
- Замолчи. Пожалуйста.
Он взглянул на Клавдию так, что она поняла: знает. Не спал, знает, во сколько она пришла. И понял - откуда.
***
Розочка, дрянь ворчливая, еще спала - в выходной Розочка любит поспать долго, и будить ее - значит обидеть, а этого Вениамин позволить себе не мог. Он приготовил завтрак на двоих, Розочкину порцию гренок прикрыл салфеткой, заправил кофеварку, вытащил сливки из холодильника, написал записку: "Ушел к о.Александру на третий, вернусь часов в одиннадцать", аккуратно прикрыл дверь и запер ее.
На засов бы.
И поджечь квартиру.
И слушать, прихлебывая коньяк, как эта дрянь бьется внутри и как воет: "Веня-а! Венечкааа!"
Он бы даже не отозвался... А может, и отозвался бы, на последний ее предсмертный хрип ответил: "Что, сука, получила?!"
А потом и умирать можно. Через трое суток.
Что там вчера говорил Александр про Бога? Остановит ли руку? Явит ли себя? Вениамин представил: с неба спускается Ангел, окликает: "Александр, Александр!", поп замирает с поднятым ножом, а мальчишка - хоп! - и умирает от разрыва аневризмы. Но если вдруг получится. Если мальчик выживет. То появится - впервые за семнадцать лет супружества - надежда.
На третьем опять суетились, Вениамин перегнулся через перила: мент, Игорь, что-то втирал жене, кажется, она с ним хотела куда-то идти, а Игорь не пускал. Вениамин улыбнулся. Еще бы. Этот еще сдерживается (может, Обещание давал?), другой бы в морду двинул за ночные подвиги-то. Наконец, дверь перед носом Клавы захлопнулась, а Игорь постучался к Александру.
Вениамин покрылся холодным потом, вцепился в перила так, что пальцы свело.
- Саш, привет. Впустишь? Ты извини, тебе не до того, но есть разговор.
Вениамин принялся спускаться, медленно, на подламывающихся ногах. Он догадывался, о чем ментяра собирается говорить с Александром. И надеялся, что поп окажется достаточно стойким. И что мальчишка не выйдет из дальней комнаты.
Вчера все удавалось, будто несуществующий Бог помогал Александру и Вениамину. Распахнутое окно (первый этаж, решеток нет), Лешка за компьютером - что-то искал мальчишка в Интернете, короткий диалог... у попа, надо отдать ему должное, дар убеждать. "Есть шанс, - сказал поп, не слушая мальчишкиного лепета, мол, не курил, - мне кажется, я знаю, как тебе помочь. В любом случае, это лучше, чем сидеть дома, позировать оператору и терпеть мамины истерики, да?"
И Лешка согласился. Он выскользнул из окна, Александр просто привел его к себе.
А если мальчишка передумает? Если выйдет сейчас навстречу милиционеру?
Черт с ним, с наказанием, надежды жалко. Вениамин натянул улыбку и постучал - за дверью слышались голоса мента и священника.
- Войдите, открыто! - крикнул Александр.
Вениамин зашел. Вид у мужиков был задумчивый, но, кажется, все шло по плану, по крайней мере, Лешка в коридор не выбежал, а мент топтался у двери. И зыркал по сторонам, будто надеясь отыскать улики: детские кроссовки или куртку пропавшего мальчика. А может, и не по тому делу?
- Доброе утро, - поздоровался Вениамин, - я, собственно, только узнать, как вы себе поживаете...
Откуда только вылез этот слащаво-притворный, псевдоодесский говорок! Вениамин прикусил язык. Не умеешь врать - не берись, молчи себе. Впрочем, никто кроме него внимания на это не обратил.
- Значит, - возвращаясь к прерванному диалогу, сказал мент, - ничего? Жаль. Саш, я могу попросить о помощи? Сам понимаешь, экспертиза - занятие долгое, мне бы просто обыскать дом. Силами жильцов.
- Нет, извини. Мне сейчас... Я не смогу. К Олесе надо. Попроси Чепеляна, может, он свободен.
- Конечно-конечно. Естественно. Извини.
Мент развернулся и будто только заметил Вениамина. Он ждал расспросов и заготовил уже ехидный намек на поведение мужней жены Клавы, но Игорь только улыбнулся сухо и попросил:
- Позвольте пройти.
- Да я, собственно, тоже уже ухожу, не буду мешать, - Вениамин выразительно взглянул на попа, - если что нужно будет, какая помощь, вы заходите, мы с Розочкой сегодня дома!
- Спасибо. Если что - загляну, - отозвался Александр.
Вениамин пропустил мента вперед и вышел следом.
***
Клава подслушивала. Неужели он что-то подозревает? Или знает? Все-таки - милиционер, пусть и не опер, следователь, да и работа по большей части с бумажками, противодействие Обещанию, шантаж, договора... Но его же учили. И преступников Игорь на своем веку навидался, а Клава - преступница, и преступница неумелая.
Спросить бы прямо, не мучиться, да как спросишь-то?
Она прислонилась лбом к прохладному дерматину. Кажется, выходит от Александра. Куда он теперь?
Клава прильнула к глазку. Еврейчик с пятого, то ли Абрам, то ли Мойша, вышел за Игорем.
- Вы сейчас наверх? Что, собственно, случилось? Может, мы с Розочкой можем чем-то помочь?
- Может, и можете, - Игорь на еврейчика не смотрел, сверлил взглядом Клаву, прямо сквозь дверь, - попробуйте собрать всех жильцов сегодня в двенадцать перед подъездом. Там и поговорим.
- О, это мы можем! - расплылся в самодовольной улыбке собеседник.
- Ну и славно. А я поднимусь на четвертый для начала...
Тут Клава не выдержала. На четвертый - это к Володе Чепеляну. Она распахнула дверь и выскочила на лестничную клетку. Игорь удивленно изогнул бровь.
- Давай я с тобой. Я не могу просто сидеть дома и ждать, чем все закончится, я с тобой пойду. Ты куда сейчас?
- Клава, останься дома, - он поморщился, как от кислого, - очень тебя прошу. Побудь дома. Дай мне сделать свою работу.
- Нет, извини, это и меня касается...
- Да уж. К сожалению, касается. Останься дома, Клава, так будет лучше.
Он развернулся и пошел наверх, а еврейчик, насмешливо глянув на Клаву, засеменил следом - собирать народ и распространять сплетни.
***
Людмила Михайловна смотрела в телевизор, не замечая экранных дев с их страданиями. Она привыкла к одиночеству - вязкому одиночеству старости, когда подруги нянчат правнуков или покоятся на кладбище, бывшие возлюбленные кладут вставные челюсти на ночь в стакан с чистой водой, а молодежи наскучили твои истории. Ох, юность! Юность - когда тебе меньше шестидесяти или даже шестидесяти пяти, ты видела одну, максимум - две эпохи, ты не помнишь времен без телевизора и впереди еще маячит возможность что-нибудь изменить.
С тех пор, как не стало мамы, Людмила Михайловна завидовала юным. До того она и сама была молода, но мамина болезнь растянулась на десятилетие и дочь состарилась, ухаживая за старухой. А кто будет ухаживать за Людмилой Михайловной? В порыве отчаяния три года назад она отписала квартиру государству, хотя могла бы с той же Леночкой из тридцать первой обменяться обещаниями: я тебе квартиру, ты мне - помощь, когда сил не останется. Но вешать на шею молодой девочке безумную бабку Людмила Михайловна не хотела. Если есть Бог, то спросит потом: почему, Люда, ты поломала чужую жизнь, по какому такому праву?
Разве может человек накладывать на другого оковы - Обещанием ли, другими ли способами?
Наверное, потому и не вышла Людочка замуж - из-за нелюбви к обязательствам и оковам, из-за преклонения перед Свободой как высшим достижением. И сидит теперь, свободная, элегантная, подкрашенная даже (знали бы девицы, как тяжело подводить глаза, когда артритные руки дрожат и болят!) и совершенно одинокая. Сидит перед телевизором, а вокруг кипит жизнь, и нет в ней места Людмиле Михайловне.
Какая несправедливость. Если бы могла она сейчас умереть вместо Лёшеньки - умерла бы, не задумываясь. Но разве оценит хоть кто-нибудь этот порыв?
Задребезжал звонок, и попугаиха Кеша откликнулась с кухни:
- Кто там? Кто там?
Как галчонок из "Простоквашино". Людмила Михайловна с трудом поднялась из продавленного, расшитым покрывалом закрытого кресла.
- Кеша хор-роший! Кеша хор-роший!
Людмила Михайловна пересекла комнату. Когда она учила эту, шестую, Кешеньку, говорить, была уверена - желтый мальчик. Оказалось - девочка. Талантливая птичка, редкостная умница.
В крохотной прихожей, как и во всей однокомнатной квартирке, было чисто и пахло увядающими цветами - ненавистный тяжелый запах старости, преследовавший Людмилу Михайловну.
- Кто там?
- Игорь.
Людмила Михайловна выглянула в глазок. Да, и правда, Игорь, милиционер, муж Клавочки с третьего этажа. Наверное, по поводу Лешеньки. Людмила Михайловна открыла дверь и впустила молодого человека.
- Людмила Михайловна, извините за раннее вторжение. Я бы хотел поговорить с вами о вчерашнем вечере.
Беседовать в коридоре - пошлость, Людмила Михайловна провела соседа на кухню, поставила на плиту джезву. Сейчас будет кофе, а пока Игорёк мямлит, жует извинения и скучную предысторию. Людмила Михайловна радовалась и такому общению, живому человеку, здоровому парню, пьющему ее кофе.
- Не видели ничего подозрительного, не слышали?
Как будто с надеждой спрашивает не на то, что видела, а на то, что ничего странного не заметила. Людмила Михайловна по секунде перебрала в памяти вчерашний вечер. Вроде бы, ничего: происшествие с Лешенькой так выбило ее из колеи, что Людмила Михайловна поднялась к себе и до полуночи просидела перед телевизором с рюмочкой кагора.
Новый звонок в дверь отвлек Людмилу Михайловну, прервал ее рассказ о просмотренном за вчера и о современных нравах. На пороге обнаружился незваный гость - Вениамин - с предложением к одиннадцати спуститься во двор, на общее собрание жильцов.
Игорь допил остывший кофе и откланялся, оставив Людмилу Михайловну биться в смоле одиночества.