Цюрупа Нина Игоревна
Дети ржавой цвили

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Типография Новый формат: Издать свою книгу
Оценка: 8.00*3  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Пятнадцать лет назад ржавая цвиль пробралась сквозь зеркала, и многие тогда сошли с ума и покончили с собой. Но некоторые получили умения, которые легко принять за магию. Девочка приходит в чужой город и открывает пустой дом. Она не помнит своего имени. Не помнит ничего. Но знает - ей нужно быть именно здесь.
  Дети ржавой цвили
  
  Райончик был модный, зажиточный, и дом - богатый, с большими окнами, аккуратным газоном. Ничем он не охранялся, кроме ржавой цвили - об этом предупреждала аккуратная наклейка в красном ромбе, и никому, разумеется, с цвилью связываться не хотелось, хотя она уже выдохлась - девочка подошла к стеклянной двери, заглянула, поймала свое отражение в зеркальном шкафу - точно, выдохлась. Тогда девочка нажала на ручку - заперто, конечно, не было, и зашла внутрь, ступая все еще осторожно.
  Тонкий налет ржавчины, для воришек невидимый, не мог причинить вреда, но вторжение осознавал, насколько цвиль может осознавать. Девочка подняла крышку стандартного сундука, стоящего слева от входа, и, задержав дыхание, погрузила руки в ядовитую труху, похожую на рассыпавшиеся осенние листья: я - своя. Кожу пощипывало. Примет? Приняла. Закончив, девочка набрала пригоршни рыжей пыли, вышла из дома и обновила защиту, посыпав порог, подоконники (встав на цыпочки) - цвиль тут же впиталась. Хорошо.
  Девочка вернулась, плотно притворила за собой дверь и прижалась к ней спиной. Здесь никто не живет, хозяева вернутся не скоро, и у девочки наконец-то появилось постоянное место.
  ***
  Первый гость пришел под вечер. Был он сутулый, мешковатый, но цвиль его вспомнила, и девочка вышла, чтобы встретить. У гостя в руках был черный пакет, новый, только из магазина, не тяжелый.
  - Привет! - гость пригнулся и натянул улыбку. - Ты у нас кто, сестрёнка?
  - Сестрёнка. - Согласилась девочка.
  - А он когда вернется?
  - Не скоро.
  Гость неуверенно протянул ей пакет, девочка заглянула внутрь - два кабачка, помидоры, баклажан и бумажный плотно набитый фунтик.
  - И семена укропа, - подсказал гость. - Ты же знаешь рецептуру? Или придется ждать его?
  - Знаю, - девочка кивнула, - ты знаешь расценки?
  Гость покрутил длинным носом - как крыса, когда принюхивается.
  - Ну, это зависит от результата...
  - Нет, - отрезала девочка, - это никогда не зависит от результата, наоборот, результат зависит от платы. Если ты не можешь платить - уходи.
  - Но ты же все-таки не он! - оскорбился гость. - Я же не знаю, что ты умеешь! Ты все-таки еще маленькая.
  - Если я здесь, как думаешь, что я умею? И какое тебе дело до моего возраста, если нужен результат?
  Он отражался в зеркале шкафа - как во всех домах, защищенных цвилью, зеркало вело себя непредсказуемо, искажая пропорции, колеблясь темной водой, и казалось, по гостю ползает бесформенное и почти лишенное цветности. Страх.
  - Хорошо, - пробормотал гость, - хорошо, я заплачу, все-таки - сестренка, конечно, это наследственность...
  Она ждала. Она не знала, какую плату требовал хозяин дома, и лишь смутно догадывалась, за что, поэтому просто ждала. Гость полез в карман, вытащил кошелек и отсчитал несколько купюр дрожащими пальцами. Наверное, это было много. Девочка не представляла стоимость денег, но деньги - самое простое, с ними всегда можно разобраться.
  - Приходи вечером, - сказала она, развернулась и пошла на кухню, прижимая кулек к груди.
  Вспоминалось. Медленнее, чем она хотела, пробиваясь сквозь оглушающий морок новизны. Девочка выложила продукты на круглый стеклянный стол. Шеф оказался великоват для руки, и пришлось пользоваться ножом с коротким лезвием, и коленями встать на стул, чтобы дотягиваться, но она справилась и нарезала все аккуратными кубиками, сложила в сотейник, каплю льняного масла - оно горькое и противное - посыпать семенами укропа, не солить, закрыть, тушить до готовности, не отходя, не перемешивая, не сводя взгляда. Глаза начали слезиться, заболела спина, но девочка не позволила себе пошевелиться. Так было нужно.
  Наконец, она выключила газ и, тяжело вздохнув, легла прямо на пол. Плитка холодная, на плинтусе - хлопья пыли. Девочка закрыла глаза и уснула.
  Когда солнце ушло из окон, гость вернулся. Девочка успела переложить овощи в стеклянную банку и закрыть, как положено, промасленной бумагой, и вручила длинноносому.
  - Есть после заката? - спросил он.
  - Это вы сами знаете, - кивнула девочка, - как всегда есть.
  - А когда подействует?
  - Как всегда подействует. Вы ступайте. Вам быстрее надо.
  Он прощался долго и липко, но все-таки ушел, оставив девочку одну. Зачем ему, - подумала девочка, - что ему не хватает? Что он из этого месива получит, когда сожрет, дергая кадыком, прямо из банки, деревянной ложкой, как только солнце скроется за горизонтом? И не угадаешь, и не спросишь и, в общем-то, неважно, просто любопытно. Потом он придет снова, и за ним потянутся другие, и можно будет жить сколько-то, прежде чем снова придется уходить, и лишь бы хватило времени немного подрасти, совсем немного, чтобы не цеплялись на улицах "где-твоя-мама" и не приходилось показывать татуировку на ключице, и видеть, как стекает со "взрослых" уверенность, как ползет по ним страх - от пяток и выше, и цепляется за грудь, напротив сердца, и ерошит тонкими паучьми лапками волосы.
  Где бы ни был хозяин дома - пусть его путешествие затянется. Она бы даже сварила на это абрикосовое варенье - но для себя сил не было, и получился бы обычный джем, прозрачно-оранжевый, липкий и сладкий, только - без осуществления, без возможностей.
  ***
  Они приходили с продуктами, оставляли деньги, и забирали соте, варенье, компоты, салаты (салаты - самое простое), соусы - девочка не пробовала то, что готовит, и подозревала, что это невкусно, но гостям было все равно, не вкуса они хотели. Недели и месяцы - девочка разобралась с деньгами и выяснила, что ей платят, и правда, много. Приходил полисмен, спросил: сестренка? Она подтвердила. В доме не было фотографий, и она не представляла, кого называет братом.
  Один раз прикопались на улице - богатенькие оболтусы, считающие себя хозяевами района, дразнили, пока она не добралась до дома, не зачерпнула цвили и не вышла на порог: ну-ка, получите-ка, разбежались с криками, хотя не могли помнить эпидемию, а она откуда-то помнила, было это лет пятнадцать назад, что ли, но она помнила.
  И снова полисмен стучался вежливо: нехорошо, девочка, конечно, каждый имеет право...
  Она оттянула ворот футболки и показала тату. Больше он не приходил, толстяк с вислыми усами и глазами спаниеля-алкоголика.
  Это было плохо, но девочка решила остаться. Пусть боятся, главное, чтобы не боялась она. Отрасли волосы, и девочка стала завязывать их в тощий черный хвост, приблудилась облезлая кошка, соседи отворачивались при встрече, девочка выросла на два или три сантиметра - но оставалась слишком маленькой, чтобы уйти.
  Она осторожно копалась в пене воспоминаний, первое четкое - приморский город, стволы деревьев, словно покрытые чешуей, и круглая тетка с красным носом, очень высокая тетка, она не должна быть такой высокой: девочка, где твоя мама? Тогда она убежала, и, запыхавшись, увидела себя в витрине: тощая малышка в футболке с чужого плеча, в болтающейся юбке и сбитых пластиковых "шлепках" (они тоже были велики, на много размеров велики). Ее спасла только скорость реакции, видимо, вдолбленные намертво навыки защиты, она сумела выставить сферу, хоть это отняло почти все силы, и люди больше не обращали внимания. Она стянула с развалов сарафан и обувь, забилась в жаркий подъезд, и там, на лестнице, переоделась.
  Девочка вызывала доверие и жалость, и это позволило ей уехать на север, уехать зайцем на электричках, рыдая контролеру: папа запил, я еду к бабушке, денег нет, но она меня ждет. Если пытались разобраться - убегала.
  Почему-то убраться из приморского города было критично, как и попасть сюда.
  Одна полисвумен ей не поверила, и, цепко ухватив за плечо, притащила в отделение, там - давайте ее отмоем хотя бы и накормим, наверняка из дома сбежала, бродяжка, душ, и - татуировка. Девочка раньше не обращала внимания, не рассматривала себя, голую, в зеркале, по ключице - черный ряд цифр, штрих-код, буквы. Извините, но вы молодо выглядите, совсем ребенок. Еще раз просим извинения за беспокойство. Счастливого пути.
  Случай оставил муть недовольства и недоумения. Что означала татуировка, она не помнила, но полисмены ее испугались.
  Она вообще ничего не помнила, навыки сохранились да иногда всплывало: это я, оказывается, знаю. Например, эпидемия - она знала, что была эпидемия и знала, что это было страшно, но это - только факты, а картинка представлялась одна: женщина перед зеркалом. Смотрит, и смотрит, и смотрит, и гладит пальцами стекло, а отражения нет, только ржавая корка, идущая живыми жадными буграми.
  Казалось, будто дом, в котором она теперь жила, тоже лишен воспоминаний. В шкафах - сорочки, брюки и платья, лишенные запахов и индивидуальности, как полки магазинов, на кухне - небольшой запас круп, соли, масла и консервов, в ванной - шампунь "для всех типов волос". Ни фотографий, ни книг, ни картин на стенах, ни шкатулки с рукоделием. Обезличенное пространство, прекрасно оборудованное - вот и всё. Девочке хватало. Соседи ни разу не заговорили с ней про прошлых жильцов, и она иногда надеялась: уехали навсегда, в другую страну, на другой континент.
  Она думала иногда, что может обратиться в полицию, пойти в библиотеку и полистать газеты, но сил по-прежнему не хватало, и каждое блюдо выматывало донельзя, и девочка решила, что память вернется, когда она немного восстановится.
  День выдался жаркий и липкий, заказчица - немолодая и стертая - вдруг расплакалась "люблю, люблю же, за что он так?!", хотя заказчикам не обязательно говорить, зачем им клубничный джем, и все это давило девочке на голову, она с трудом успокоила и выпроводила тетку, а когда поставила ягоды на огонь, присыпав сахаром, вдруг рывком вспомнила это "люблю, люблю" с той же интонацией, только выкрикнутое кем-то в безнадежном отчаянии одиночества.
  Девочка ухватилась за воспоминание, начала разворачивать его, механически помешивая варенье, и пришло следующее: она в тапочках, домашней футболке и старой юбке протирает зеркало в прихожей не этого, другого, дома. В одной руке - брызгалка с моющим средством, в другой - сухая салфетка. Зеркала в домах с цвилью всегда ведут себя странно. Она старается не рассматривать, просто убирает пыль и пятнышки, и едва замечает, как меняется отражение, как под стеклом появляется - он рядом, беги, беги же! - силуэт мужчины, просто силуэт, как против солнца, и зеркало рассыпается осколками, в каждом - кусочек тьмы, она выставляет сферу, но натиск слишком сильный, сфера комкается, лопается, цвиль бессильна защитить - он не пришел через дверь или окно - и...
  Он со мной это сделал, понимает девочка, варенье пригорело, в кухне дымно, он со мной это сделал, я была взрослая. Кто-то отнял у меня возраст и память, вышвырнул в тот город с платанами. И я его не убила. Почему не убила? Почему - люблю?
  Открывается входная дверь. Цвиль узнает вошедших.
  ***
  Телеграмма от участкового полисмена блуждала долго, несколько месяцев, и первой ее прочитала Надя.
  - У тебя есть сестра? - спросила она, когда он пришел с моря. - Младшая?
  - У меня вообще нет сестер и братьев.
  - Тогда кто-то взломал наш дом.
  Теоретически это было возможно, год - достаточное время, чтобы защита выдохлась, но практически - кто в родном сраном городишке в своем уме полезет в их жилище?! Пришлось звонить, ждать, когда этот жирный алкоголик возьмет трубку, сообразит, кто его беспокоит, и сбивчиво расскажет про какую-то малолетку, живущую и "ведущую ваш семейный бизнес, уважаемый". Потом пришлось собираться и брать билеты на поезд, и трястись двое суток, чтобы разобраться самому. Полиция не занимается теми, кто ведет "семейный бизнес", полиция боится отмеченных умениями и хочет одного: чтобы по закону.
  Надя, конечно, злилась. Они не планировали возвращаться, и он предложил:
  - Ну давай я поеду один. Разберусь - и обратно.
  - Нет уж, - отрезала Надя, - это - и мой дом тоже.
  Ситуация складывалась абсурдная, он не мог придумать ни одного объяснения: что за "сестренка", да еще и с умениями, почему, не скрываясь, живет в чужом доме? Надя зудила и дулась, и путь получился тяжелым, нервным.
  Приблуда вышла навстречу, как только он открыл дверь (защиту она умудрилась обновить, но цвиль помнила хозяина). Черноволосая, тощая, едва по грудь Наде - лет восемь-девять, не больше. Приблуда обеими ручонками держала кухонный нож, будто намеревалась защищаться. Надя стукнула чемоданом об пол.
  - Что ты тут делаешь?!
  - Погоди, - остановил он жену, - не пугай ее. Как твое имя, умелица?
  Девчонка задумалась и закусила губу. Глазищи у нее были карие, выпуклые, кожа - очень белая, в веснушках, и уши смешно торчали. Надя молчала выразительно - ей бы силенок и умений, она бы этим молчанием дробила камни в горах.
  - Мое... имя... Ксанка я. Ксана.
  - А я - Олег. Вот и познакомились. Почему ты назвалась моей сестрой и что делаешь в моем доме?
  - Я... я не называлась, добрый умелец, они сами меня так назвали. Мне некуда было идти. Я почему-то пришла сюда.
  Надя шумно принюхалась:
  - Что у тебя там горит?!
  - Заказ. Я уже выключила.
  - Интересно, - сказал Олег. - А что заказали?
  - Клубничный джем на приворот.
  Он быстро глянул на жену: Надя была красная, и очень, очень, взрывоопасно злая. Олегу стало смешно. Девчонка выставила сферу, достойной, надо признать, плотности, но не врала. Такое случается - дома сами притягивают умелых. В незнакомом городе Олег тоже нашел бы жилище коллеги - по запаху, по ощущениям, по тонкой путеводной нитке. Девочка попала в беду, видимо, осталась одна, и пришла туда, куда не могла не прийти.
  - Надя, - попросил он, - погоди сердиться. Ребенок не виноват. Она ничего не натворила. Сейчас мы сядем и со всем разберемся.
  Девочка кивнула и опустила нож.
  ***
  - Но что-то ты помнишь? - настаивал Олег.
  Приблуда-Ксанка сидела на диване в гостиной: руки на коленках, в глазах - слезы, и Олег радовался тому, что умельцы, чаще всего, бездетны и лишены необходимости год за годом вытирать сопли и решать проблемы подрастающего поколения. Сам он нависал над ребенком, привалившись к столу, а Надя устроилась в кресле в углу - сторонний наблюдатель.
  - Да всё она помнит, - сказала Надя с непонятным раздражением. - Девочка, хватит нам здесь комедию разыгрывать. Что тебе от нас надо? Что ты уже спёрла?
  - Надя, - Он повернулся к жене, - выйди.
  У нее скулы пошли багровыми пятнами.
  - Выйди, дай мне поговорить с коллегой.
  Вскочила, выбежала, была бы дверь - хлопнула бы.
  - Извини, - пробормотал Олег, - она устала с дороги.
  - Она злится, потому что я вломилась в ваш дом. Но я ничего не брала, добрый умелец.
  Голосок у нее был елейный, нищенский, и повадки заискивающие. Олега подбешивало. Он понимал: это - защита, девчонка выживала как-то в одиночку и с умениями, вот и научилась говорить со взрослыми "правильным" тоном, но только диалог так не получится, не склеится.
  Был бы мальчишка - Олег бы прикрикнул, ладонью по столу хлопнул бы, как папаша покойный, туда ему и дорога...
  - Я даже только с последним заказом ошиблась.
  - Конечно, ошиблась. Ты... кхм. Как бы тебе. В общем, дети не могут варить привороты. Это связано с физиологией. Знаешь, что такое - физиология?
  - Понимаю, - кивнула она.
  Хороший, не по годам и не по социальному уровню, пассивный словарный запас, недурной интеллект и уж точно - внушительный уровень умений. Кто-то ее воспитывал, натаскивал. Ерунда получается: учеников не выкидывают на улицу. Несчастный случай? Амнезия?
  - Давай с начала. Итак, ты не помнишь, как здесь оказалась?
  - Помню. Я долго ехала. Меня даже ловила полиция, но увидели татуировку...
  - Стоп. Показывай.
  Она неуверенно дернула плечами. Стесняется, что ли? Вроде, мала еще стесняться.
  - Показывай, не бойся. Давай же, Ксана.
  Она стянула футболку через голову - стесняться, и правда, ей было еще нечего, и Олег увидел стандартную регистрационную тату со штрих-кодом на левой ключице. Подошел поближе, опустился на колени. Девочка задышала часто и попыталась прикрыть несуществующую грудь.
  - Глупости, - Олег убрал руки, - не мешай.
  Цифры: год регистрации, месяц регистрации, день регистрации, номер региона регистрации. Остальную информацию без сканера не прочитать, но это и не важно, потому что...
  - Детка, - тихо проговорил Олег, посмотрев ей в лицо, - да ты же регистрацию прошла девятнадцать лет назад.
  ***
  Хорошо, что Надя вышла. Она бы, мягко говоря, не поняла.
  - Это значит, что мне - девятнадцать?
  - Скорее, больше. - Олег отвернулся, чтобы оделась и не смущалась. - Никто не проходит регистрацию после рождения, обычно - в пубертат, реже - лет в семь...
  - Но я не помню. - Голос у нее стал совсем жалобным. - Добрый умелец, я помню только последние месяцы. И еще две картинку: начало эпидемии и женщину перед зеркалом с цвилью и, наверное, себя. Тоже перед зеркалом. Я была... больше, я была взрослой, добрый умелец, но потом кто-то сделал со мной вот это.
  - Это невозможно, - отрезал он.
  Девчонка не врала. Ложь чувствует даже бедолага с самыми хлипкими умениями. Но никто не может омолодить другого человека. Убить - да, сбить с пути - да, приворожить или прогнать, только шутки с возрастом неподвластны умельцам, никому не подвластны.
  - Это было, - с тихой настойчивостью повторила Ксана. - Как та женщина перед зеркалом с цвилью. Я думаю, это была моя мама. Она сошла с ума или умерла.
  - Да, тогда многие сходили с ума... Подожди, Ксана, дай мне подумать. Почему ты сама не прочитала татуировку?
  - Не умею. Не помню. Навыки сохранились, но как их вытащить - я не знаю.
  - Почему не попросила установить твою личность в полиции? У них есть сканеры.
  - Я не подумала, добрый умелец.
  Предположим, только на минуту предположим, что на женщину Ксану, лет тридцати, ну, может, двадцати семи-восьми, проживавшую в столице, это видно из кода, напал неизвестный умелец. Что сделала Ксана - пока не важно. Важно: есть сильный недоброжелатель. Он нападает - и Ксана превращается в ребенка, теряя память и жизненный опыт, однако сохраняя навыки.
  - Собирайся, Ксана. Тебя так зовут-то хоть? Пойдем в полицию выяснять твою личность.
  Она вцепилась в диван и зарыдала - резко, будто только этого и ждала.
  - Нет! Нет, добрый умелец, пожалуйста, нет! Я боюсь! Я боюсь, вдруг ОН тогда найдет меня?!
  ***
  - Я против.
  Ксанка спала в гостевой, а Надя раскладывала вещи по местам в спальне.
  - Я категорически против этого ребенка у себя дома, Олег.
  Ничего он ей не сказал - ни про возраст Ксанки, ни про нападение. Выдал байку "ее-мама-умерла-в-аварии-у-девочки-пропала-память".
  - Пусть она хоть сто раз умелица и сирота, меня это не беспокоит. Пусть ею занимается полиция. У меня дома этого беспризорника не будет.
  - Надь, ты же - добрая женщина. Ты же понимаешь, что нельзя так...
  - Можно. Мне она не нравится. Интуицию не обманешь, пусть я и не умелица. Мне эта Ксана неприятна, и я с ней находиться в одном доме не буду. Выбирай, милый. Или я - или приблуда.
  - Это - не рациональное решение, Надя. Подумай сама: ученик мне необходим. А тут такая удача - одаренная девочка. К тому же, "интуиция" - миф. Я прекрасно вижу, что Ксана не врет. Не думаешь же ты, что можешь распознать обман лучше умельца?
  - Я думаю, что в будущее не можешь заглянуть даже ты. Чем она тебя так очаровала, Олег?
  Ревность, с облегчением понял он. Обычная женская ревность, и не важно, что объекту - всего девять биологических лет. И, наверное, действительно интуиция - Надя замечает несоответствие между внешним и внутренним, но сформулировать и просто осознать - не может. И ревнует, раньше все внимание доставалось ей, а тут - новая игрушка, и поди объясни...
  - Надя. Я люблю только тебя и всегда буду любить. Обещаю. Но ребенок пока что останется здесь - и тебе придется с этим смириться. Уверен, ты еще поймешь. И примешь мое решение.
  И - закрепить объятиями, поцелуями, это всегда действует.
  ...ему приснилось море - зимнее, тяжелое. Приснились снежинки, тающие над водой, хруст гальки под ногами, приснились поникшие пальмы, холодный туман, и некто, идущий рядом. Чья-то рука в его руке.
  - Я люблю только тебя и всегда буду любить. Обещаю.
  Он хотел посмотреть на спутницу, но не смог повернуть голову.
  ***
  Ксана стояла рядом с Олегом и смотрела, что он делает. Раньше она готовила интуитивно, Олег же знал - как, в каком порядке и, главное, для чего. Сегодня ему принесли мясо, завернутое в пропитавшееся кровью льняное полотенце.
  - Говядину выдержали четыре дня, как я и велел, - пояснял Олег, разворачивая мясо, - четыре дня она мариновалась в мечтах и желаниях купившего, атмосфере его дома, нервах и обидах.
  - А почему мне ни разу не приносили мясо?
  - И скажи спасибо, что не приносили, сестренка, если бы ты взялась за это... В общем, пока ты с мясом не работаешь, просто - смотри, запоминай, не приведи мироздание, пригодится.
  С ней он становился легковесным, треплом становился и балагуром, наставником и "старшим братом" - легенда прижилась, тем более, волосы у обоих были черными, глаза - карими. Правда, Ксанка обещала стать девицей тонкой, а Олег был мощным, высоким, но это никого не смущало. Кроме Нади.
  - Ты же видела, с чем он пришел?
  - Я не поняла, - смутилась Ксанка. - Что-то дурное. Я пока плохо умею понимать, лучше бы они говорили.
  - Они никогда не говорят. Это - правило. Поэтому учись, со временем придет.
  - Но раньше я умела? Значит, мне надо вспомнить.
  Он не любил думать о ее реальном возрасте. Гнал от себя, забывал специально и старательно, а Ксана - помнила.
  - Значит, надо вспомнить. Не отвлекай. В этом мясе - тяжелая болезнь, Ксана, и лекарство от нее. В каждой болезни скрывается излечение. Так... рак. Рак печени. Верная смерть. Видишь, какое темное мясо? Понюхай, оно пахнет мучением. Немного позже - и я смог бы только предложить яд. И меня посадили бы, кстати. Обрати внимание: прожилки дряблые, жир зернистый, желтый. Все это нужно удалить прежде, чем жарить. Филейник передай, пожалуйста. Спасибо.
  С простыми заданиями, ежедневными хлопотами, Ксана справлялась прекрасно: улучшить память, подсказать выход, чтобы ребенок слушался, чтобы спокойней быть - мало ли, с чем приходят клиенты. Но сложные вещи и все, связанное с любовью, брал на себя Олег. Ксана только присутствовала, смотрела и слушала, иногда - спрашивала.
  Они часто гуляли вдвоем и болтали, он подсовывал ей книги, которые Ксана наверняка раньше читала, но забыла, и она с каждым часом становилась все больше ребенком, ученицей, сестренкой, оттаивала, оживала. Надя молчала. Не уходила, готовила на всех пищу, не требующую умений, но молчала. Страдала, Олег видел это, видел: жене плохо, и это, конечно, имело значение, отравляло радость, он надеялся - притрется, притерпится.
  Ксана Надю вежливо игнорировала - совершенно по-взрослому.
  Он пытался осторожно навести справки о пропавшей столичной умелице, и ничего не нашел. И с облегчением оставил это. Какая, в самом деле, разница.
  Разделанная говядина жарилась, Олег запечатал излечение в кусках мяса - без крови, полностью готовых, только так. Выключил огонь. Ксана подала банку, которую следовало накрыть промасленной бумагой.
  - Вот и все.
  Он рухнул на стул и закрыл глаза.
  - Олежка?
  Ксана села ему на колени и обняла за шею, прижалась к груди. Олег задержал дыхание.
  - Я же взрослая, да? Я уже взрослая баба, может, у меня дети где-то есть. И я в этом теле. За что, а? За что со мной так поступили? Мне даже не хочется ничего такого, чего взрослым хочется. Только снится иногда. Будто я тебя обнимаю. Вот так обнимаю. И вот так обнимаю.
  Она положила ладони на его щеки и поцеловала - клюнула в губы.
  ***
  Это был он.
  Ксана отпрыгнула. Бежать. Бежать. Быстрее бежать - это он сделал с ней такое, он лишил памяти, он отбросил в это тело. Олег. И делал вид, что заботится, имел наглость сниться, и сейчас...
  - Ксанка, ты что?!
  - Не подходи!!!
  Она заорала так, что наверняка слышала Надя, ну да плевать. Это ведь он - сейчас бледный, медленно поднимающийся со стула, медленно идущий к ней - был тогда в зеркале, он нанес тот, первый, удар.
  - Ксанка, да что случилось-то? Ты что-то вспомнила?
  - Я все вспомнила! Подонок, какой же ты подонок, какой же ты гад! За что, Олег, за что ты со мной так? Этого никто не заслуживает!
  - Да что я тебе, дуре, сделал?!
  На шум, конечно, прибежала Надя, уставилась, рот открыла. Ксана отмахнулась: молчи. Тетка замерла.
  - Ксана, успокойся. Ксана, ты меня слышишь? Я понятия не имею, о чем вообще речь.
  - Ты. Сделал. Меня. Беспамятным. Ребенком.
  Она взяла со стола банку чужой болезни - и чужого излечения - и швырнула в Надю. Банка осколками разлетелась у ее ног, мясо шлепнулось на пол, Надя, замороженная, замершая, даже не заметила этого, не заметила, как в нее входит ее же тяжелая, дурная смерть.
  - Я же любил тебя, - пробормотал Олег. - Я же любил тебя, Ксанка. Что же ты. Ты же убила ее. Я же ее не спасу. И тебя - не спасу уже.
  И тогда она вспомнила на самом деле.
  ***
  - Я хочу поговорить, - сказало зеркало, - Ксана, позволь мне объяснить.
  Она стояла нелепая - домашняя, в тапках и старой футболке, с тряпкой и брызгалкой в руках. Она закрыла от него эту - съемную - квартиру в приморском городе, но он нашел лазейку. С эпидемии зеркала - слабое место.
  - Нам не о чем говорить. - И тут же, противореча себе: - почему она к тебе приехала? Ты обещал. Ты говорил, что любишь только меня. Ты мне обещал, Олег.
  - Все не так просто. Ксана. Пожалуйста, не нужно так. Давай встретимся и поговорим. Я не хочу, чтобы все так закончилось.
  - Конечно, ты хочешь и дальше меня трахать. А жить - с ней. Как там ее зовут, твоего человечка? Наденька? Ты хочешь жить с ней, да? Хорошо устроился. Удобно устроился. Только не на ту напал. Трахай человечков, дорогой. Меня не трогай.
  - Ерунда же, Ксана, ты должна сама понимать, что говоришь ерунду. Я тебя не обманывал. Просто дай мне время. Пожалуйста.
  - Время?
  Она была сильнее - так сложилось. Она стала сильной, когда во время эпидемии, принесшей цвиль и умения, сошла с ума и покончила с собой мама. Она стала сильной, промышляя непринятым, тем, за что никто больше не брался ни в одной стране мира. Она привыкла быть сильной. И сейчас из зеркала на нее смотрела слабость.
  Время. Ходит слух, будто умелец не имеет над ним власти - ерунда.
  Умелец может стереть из жизни другого и месяц, и два, и три. Стереть без следа - но только цена будет неподъемной, и никто не хочет ее платить.
  Ксана ни разу еще не делала этого. Она потянулась и вырвала из жизни Олега последние полгода - полгода, когда они были вместе. Никогда больше. Никогда. Она так любила его - пропади все пропадом.
  Зеркало рухнуло на нее, темнота скрутила сознание, и время двинулось назад, в непонятной пропорции пожирая Ксану, ее память и опыт, уже прожитое и еще предстоящее.
  ...а потом были платаны и краснолицая баба и "девочка-где-твоя-мама".
  За все надо платить, подумала Ксана, глядя, как ржавого цвета плесень покрывает ее руки и ноги - цвиль среагировала, напала на убийцу хозяйки дома. Любовью - за любовь, и жизнью - за смерть.
  
  Житомир, август 2015
  
  
  
  
  
  
Оценка: 8.00*3  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"