Через три дня после описанных выше событий стали замечать ошивающегося возле кованой ограды российского представительства в Хоккро какого-то то ли ронина, то ли бродягу. Собственно причин для беспокойства пока не было, так как вел он себя спокойно и просто подпирал спиной ограду, сложив руки на груди, провожая взглядом каждый экипаж и обитателей особняка покидающих его через единственные ворота над которыми развивался Андреевский флаг.
- Так что прикажете гнать его взашей, Сергей Васильевич? - спросил окончивший доклад поручик Якушев.
Глава российского представительства в Японии Сергей Васильевич Прохоров поморщился.
- Не горячитесь так, Алеша. Он ведь ничего недопустимого не совершил.
- Рискуем, ваше превосходительство. Помыслов его мы знать не можем. Не шпион ли?
- Ну, уж и шпион, - добродушно хмыкнул Сергей Васильевич, пожав широкими плечами. - А, может быть, и нет, а ты его, друг мой, сразу взашей. Оскандалимся.
Чиновник российской дипломатической службы имел вид холеного барина. На его осанистой крепкой фигуре отлично сидел как фрак, так и чиновничий мундир. И хотя производил он впечатление спокойного даже флегматичного человека, имел острый ум и живой характер. Вел себя с достоинством, его манеры выдавали в нем аристократа, да и внешность имел приятную и внушающую. Конечно, Сергей Васильевич получил должность благодаря протекции своей семьи и многочисленной родни, но по службе продвигался благодаря своим способностям и убеждению в великое предназначение России.
- Так что же пусть и далее шпионит, да высматривает? - недовольно уточнил поручик, молодой человек лет тридцати приятной наружности, в ладно сидящем на подтянутой фигуре мундире с ровным пробором в коротко стриженных волосах и тонкими щегольскими усиками.
- А пусть себе шпионит. Нам скрывать нечего, - тонко улыбнулся Сергей Васильевич, тут же лукаво добавив: - Так и ты за ним присмотри.
- Будет сделано, ваше превосходительство, - вытянулся поручик, и уже по-свойски спросил: - Сергей Васильевич, как чувствует себя Любовь Сергеевна?
- Да все так же, Алеша, - вздохнул глава российского представительства. - Ума не приложу, как к ней подступиться?
- Дозвольте переговорить с ней. Все же она моя нареченная.
- Переговори, Алеша, переговори, - разрешил Сергей Васильевич, машинально пригладив густые бакенбарды, с видом человека, который уже ни на что не надеется.
- Ну, что переговорил с Любушкой? - спросил Сергей Васильевич тем же вечером поручика за ужином в столовой. - Слышал, она тебя на порог не пустила.
- Не пустила, - вынужден был со вздохом признать молодой человек. - Думаю, после всего, что Любовь Сергеевне пришлось пережить, ей нужно время. Она по-прежнему не упоминает о том, как добралась до Хоккеро?
- Молчит, - пожевав губами, сказал Сергей Васильевич, заправляя салфетку за ворот и берясь за столовые приборы. - Ни словечка о том не говорит. А ты никак стороной что-то узнал?
Бросив мимолетный укоризненный взгляд на Сергей Васильевича, - как он может, есть с прежним аппетитом, когда его дочь в таком состоянии, - Алексей доложил:
- Потолковал с людишками, коим плачу за слухи, так они в один голос твердят, что, мол, тот япошка, что ошивается у наших ворот и похож на девку, в тот день, когда Любовь Сергеевна так неожиданно объявилась в ресторане, метался по Хоккеро разыскивая какую-то гендзин. Полицию поднял, а через три дня после этого, начал здесь отираться. Гнать его в шею надобно. Любовь Сергеевна от него прячется, голову даю на отсечение. Он явно ее поджидает.
- Не торопитесь, Алеша. Прогнать всегда успеем, - проговорил Сергей Васильевич, задумчиво пережевывая ростбиф. - Может он именно тот, кто Любу в Хоккеро привел.
- Тогда почему она от него прячется? - упрямо твердил свое поручик. - Слишком уж это очевидно. Любовь Сергеевна не выходит из своей комнаты, и ни разу не упоминала о своем спутнике.
- Предполагая, можем дров наломать, - рассудительно заметил Сергей Васильевич, подцепляя вилкой ломтик сыра. - Может и не от него она вовсе прячется. А то, что молчит о нем, так она вообще молчит и о том, что произошло в Саппоро. Мы не знаем всех обстоятельств. Что если, этот молодой японец признательности нашей достоин, а мы его взашей? Подумай сам, ведь как-то Люба добралась до Хоккеро?
- Вот именно: "как-то", - мрачно огрызнулся Алексей. Есть он не мог - кусок не лез в горло. - И мы не знаем, чего ей это стоило, раз Любовь Сергеевна настолько замкнулась. Я предполагаю самое худшее, и если это окажется правдой, молодчику не жить.
- Если бы Любина честь была поругана, уж прости, что говорю о болезненной для тебя теме, прямо, - сказал Сергей Васильевич, заметив, как страдальчески поморщился Алексей, швырнувший вилку с ножом на стол. - Если бы такое произошло, стал бы мужчина маячить перед родными девушки, рискуя быть побитым, а то и убитым.
- Может, он задумал шантажировать Любу, обнародованием ее позорной связи с таким отребьем, как он? Это авантюрист. Подобным субъектам слово "честь", что пустой звук. Им всегда деньги надобны.
- Так ведь не просит, - развел руками Сергей Васильевич. - Вот, что странно. Нет, Алеша, тут что-то другое и это меня пугает.
- Вы не верите, что я смогу защитить вашу дочь?
- Дело не в этом, - своей рассудительностью Сергей Васильевич заметно поубавил горячность поручика. Машинально пригладив усы и расправив бакенбарды, пояснил: - Люба не горюет и не страдает, она принимает какое-то нелегкое решение. И дело вовсе не в том, каким образом она добралась до Хоккеро, а в том, что случилось в Саппоро? А там случилась страшная резня, в которой моей дочери повезло выжить. Но, как и кому она обязана своим спасением? И почему только ей повезло выжить? Когда мы поймем истинную причину свершившейся трагедии в Саппоро, о которой японская сторона упорно умалчивает, объясняя стихийной вспышкой гнева и бунта черни против эбису, тогда сможем понять истинные намерения Любы.
В этот вечер Кирэро снова пришел в ресторанчик, который облюбовал неподалеку от российского представительства. Дав официантке одно рю, чтобы никого не подсаживала к нему, он занял низкий столик, заказав недорогой еды. Он пил уже третью чашку зеленого чая, когда в ресторанчик, к всеобщему удивлению немногочисленных посетителей, зашел европеец. Не обращая внимания на поспешившего к нему поминутно кланяющегося владельца ресторанчика, гость внимательно огляделся. Вальяжный господин сразу привлекал к себе внимание, но нисколько не озадачивался тем, что в ресторанчике он был единственным чужестранцем. Благородного происхождения, он был одет в дорогое, но не броское шерстяное пальто в черно-коричневую полоску. В шелковом галстуке поблескивала серебряная булавка. Светлыми глазами, лицом и крепким телосложением он был похож на амэрикадзин, которых в Хоккеро было немало. Однако по сдержанным манерам и по тому, как этот господин держался, Кирэро решил, что он, скорее всего игирисузин. Широкое приятное лицо с массивным носом, украшали густые бакенбарды и седеющие усы. В руке он держал трость черного дерева с серебряным набалдашником в форме изящной головы гончей. Оглядевшись, вдруг заметил Кирэро, и решительно направился к нему, оставляя позади не поспевающего за ним владельца ресторана.
- Охаирикудасаи (Проходите, пожалуйста), - говорил тот чужестранцу в спину. - До дзо, котираэ до дзо (Сюда, пожалуйста), - показал он на свободный столик в стороне, но европеец, остановившись возле столика Кирэро и, нависнув над ним, вдруг спросил по-японски глубоким звучным голосом:
- Анатага кика се (Вы позволите)? Таихэнаригато годзаимас (Благодарю вас).
Кирэро кивнул, понимая, что ничего не измениться, даже если он откажется. Вся эта ситуация не столько настораживала его, сколько вызывала любопытство. Он подозревал, что с ним пришли поговорить по поводу его ежедневных дежурств у российского представительства. Наверняка русские обращались уже в полицию, но полицейские, зная истинное положение вещей, не гнали его, потому что он не представлял угрозы, ну и из-за вредности конечно, чтобы досадить эбису и дать лишний раз понять кто здесь хозяин. Кирэро приготовился выслушать выговор и просьбу не беспокоить и не тревожить больше попусту обитателей особняка. Он готов был все это выслушать, надеясь, что, быть может, ему удастся, что-то узнать о Рюбе. Ради этого готов был потерпеть общество назойливого европейца. И теперь не без интереса наблюдал, как этот господин поддернув на коленях брюки, положив трость на пол и рядом с нею цилиндр кряхтя устраивает возле столика свое массивное тело.
- Чётто, сумимасэн (Официант)! - позвал он, стаскивая с руки перчатки. - Мэню кудасай (Меню, пожалуйста).
Перед ним тут же положили плотный лист с меню. Кирэро с интересом наблюдал как чужак, хмуря густые брови и задумчиво расправляя бакенбарды, старается разобраться в списке блюд.
- О сусумэва нандэска (Что бы вы могли порекомендовать)? - вдруг вежливо обратился он к Кирэро.
Говорил он по-японски довольно правильно и свободно, хоть и с заметным акцентом. И когда Кирэро показал подошедшей официантке блюда из списка, поклоном поблагодарил его:
- О-сэва ни наримасита (Очень вам обязан).
Передав лист меню официантке, снова обратился к Кирэро:
- С кем имею честь?
- Кирэро, - коротко ответил молодой человек и, подумав, добавил: - Бродяга и нищий.
- Ну, судя по тому, что вы мне изволили назаказывать из меню, вы не похожи на бездомного нищего, - в светлых глазах господина Прохорова появились лукавые искорки. - Но, вы уже пятый день стоите возле нашего особняка.
- Законом это не запрещено.
- Ну, разумеется. Дзикосёкаи сасэтэитадакимас, ватаси-ва(Позвольте представиться, я) Прохоров Сергей Васильевич, сотрудник российского представительства здесь, в Хоккеро.
- Вы неплохо говорите по-японски, Прохор-сан, - сдержанно улыбнулся Кирэро. Его поведение заметно изменилось: он уже не смотрел отчужденно, а взволнованно, мгновенно выпрямившись, поменял позу расслабленного пренебрежения на готовность тут же угодить.
- Э-э... принесите вилку... фо-ку... вилку, - между тем попросил отец Рюбы подошедшую с блюдами официантку, проворчав по-русски: - До сих пор не могу приспособиться к этим палочкам... наказание какое-то...
Его дочь точно так же ругала хаси (палочки для еды). Кирэро поднял кувшинчик подогретого сакэ налил в чашку, которую почтительно протянул русскому двумя руками.
- Ироиро то домоаригато (Премного благодарен), - принял чашку Сергей Васильевич, показавшейся в его руке маленькой и хрупкой, что яичная скорлупка, и выпил из нее одним глотком, словно там была пресная вода.
- Скажите мне, сударь, - сказал Сергей Васильевич, поставив чашку на стол. - Это ведь вам я обязан тем, что вы привели Любу в Хоккеро живой и невредимой?
Молодой человек вдруг резко поклонился, так что чуть не приложился лбом о низкий столик, выкрикнув:
- Как себя чувствует Рюба-доно?
- Да, хорошо, слава Богу, - озадачено пробормотал, вздрогнувший от неожиданности, Сергей Васильевич, немного потерявшись от столь резкой перемены настроения молодого ронина.
Кирэро выпрямился и снова налив в чашку сакэ, с глубоким почтительным поклоном подал ее отцу Любы.
- Вот, подишь ты... Э...э... аригато, - поблагодарил его все больше озадачивавшийся Сергей Васильевич и неодобрительно глядя на чашку которую принял, вновь попенял по-русски: - Ох, уж эти японские наперстки... никак споить меня хочет? Ну-ну... - и усмехнувшись, выпил предложенное сакэ одним махом.
- Кирэро-сан, - начал Сергей Васильевич, отставляя "наперсток" в сторону. - Я разыскал вас собственно потому, что мне хотелось хоть как-то вознаградить вас за то, что не только спасли дочь, уведя из Саппоро, но уберегали во все время вашего пути сюда. Вам бы следовало быть посмелее и представиться мне. Вы как никто заслуживаете мою вечную благодарность.
- Прохор-сан, я стоял у ваших ворот не в ожидании благодарности, я лишь хотел убедиться, что с госпожой все хорошо, и я могу не беспокоиться за нее. Но раз вы здесь, а она ни разу не вышла из дома... С ней все в порядке?
- На счет ее здоровья не извольте беспокоиться, но в остальном... Вы правы, пришел я поговорить о ней. Что я дочь свою не знаю? Посудите сами: сидит в своей комнате безвылазно, к столу редко сходит, а появиться все молчит. Ни с каким вопросом к ней не подступишься, тут же поднимется и уйдет. Я первые дни принялся ее расспрашивать, что вы! Вообще к столу сходить перестала. Предложил отправиться обратно в Россию, словно тайфун какой по особняку прошел. Такую сцену мне устроила, не приведи господи. А тут заходит ко мне в кабинет и говорит, что желает устроить прием, - и видя, что молодой человек не совсем понимает, пояснил: - Званный ужин.
- Прием? - нахмурился Кирэро, думая о своем. Лицо его сразу помрачнело.
- Ну да, - заговорщически понизил голос Сергей Васильевич, - и ведь слушать ничего не хочет. Мудрено мне понять ее перепады, то затворница, то званный ужин подавай. Чтобы все это означало, а? - с надеждой подался он к молодому человеку.
- Прошу вас, Прохор-сан, - уперев ладони в колени, низко поклонился Кирэро. - Дозвольте поговорить с Рюбо-доно.
- Э-Э... друг мой, я ведь и сам пришел просить вас об этом же. Вся надежда теперь на вас. Пойти на ее блажь и устроить званный ужин? Что-то замыслила или каприз такой? Я ведь всех обстоятельств не знаю. А ведь переживает она из-за гибели Валерия Ивановича и своих товарищей в Саппоро, молиться за них и тут же прием... танцульки эти...
Кирэро мрачно молчал, понимая, что Гендзин ничего не рассказала отцу о вакцине. Тем более его напугала затея с приемом, так же как неосознанно пугала и ее отца.
- Закажу еще сакэ, - сказал больше самому себе, чем собеседнику Кирэро. Надо было на что-то решиться. Он думал, что приведя Рюбу к представительству ее страны и передав ее отцу, больше не будет беспокоиться о ее безопасности, но оказалось, что все значительно хуже. Ее отец не представляет с чем имеет дело, а эта дурочка намеренно подставляется. Что она задумала?
Глянув на него из-под густых бровей, Сергей Васильевич досадливо вздохнул:
- Да толку-то от вашего рисового отварчика. Даже один глаз как следует не зальешь, - и тут же перешел на японский: - Рэсуторан ни го-сё: тай ситай то омоимас (Я хочу пригласить вас в ресторан). Угощу настоящей пшеничной водкой.
Кирэро не возражая вышел вслед за Сергеем Васильевичем, который к его удивлению привел его к уже знакомому европейскому ресторану с надменный швейцаром и откуда он слышал звуки скрипки в тот день, когда потерял Гендзин.
- Федор, - кивнул в ответ вице-президент российского представительства, проходя мимо.
- Ваше высокоблагородие, позвольте-с, а этот... с вами будет?
- Со мной, - коротко бросил Сергей Васильевич через плечо.
- Дозвольте доложить, - угодливо зашептал баском Федеор на ухо его превосходительству, - что япошка этот, пятого дни все бегал мимо нашего ресторана.
- Знаю, любезный, так что не изволь беспокоиться насчет него, - успокоил его Сергей Васильевич, передавая Федору, что следовал за ним, трость и цилиндр с брошенными в него перчатками.
Швейцар своей дородностью и осанистостью не уступавший самому Прохорову, подобострастно приняв все это, поспешил в гардеробную, намеренно не замечая хлипкого япошку, скромно державшегося в стороне.
- Пройдемте, Кирэро-сан, - позвал его за собой Сергей Васильевич.
С неподвижным ничего не выражающим лицом, Кирэро вошел в зал ресторана вслед за господином Прохоровым. Все здесь поражало вычурной роскошью: бордовый бархат портьер на высоких окнах, что повторял цветом обивку стульев, белоснежные салфетки, и льдистость хрустальных бокалов, пышные букеты бордовых роз в фарфоровых вазах. Надменные господа во фраках с дорогими сигарами в руках, элегантные дамы в невообразимых шляпках и драгоценностях. Все это оглядел Кирэро, не теряя достоинства, шествуя за своим провожатым. Он медленно сел на выдвинутый официантом стул, прислонив свою палку к столику так, чтобы она никому не мешала. Официант, что обслуживал их, разбитной малый с ровным пробором в напомаженных волосах и тщательно взбитым вихром, в черной жилетке поверх розовой косоворотки с перекинутой через руку салфеткой, склонившись к Сергей Васильевичу, просяще заметил:
- Палочку-то у сана дозвольте взять, ваше превосходительство? Не положено-с...
- Цыц у меня! - одернул его Сергей Васильевич. - Ишь, востроглазый, разглядел... Оставь! Хочешь без руки остаться? Он тебе скорей руку оттяпает, чем со своей палкой расстанется. Лучше подай-ка водки, разносолов к ней, икорки паюсной, да хлеба черного не забудь.
- Стало быть, как всегда будете, - склонился половой еще ниже и доверительно шепнул: - Груздочки намедни привезли...
- Ну и неси немедля, - скомандовал Сергей Васильевич и половой тут же умчался.
- Сюда и пришла Люба в тот день, когда вы потеряли ее, - сказал Сергей Васильевич. - Говорит, услышала скрипку и вошла. Спросила служащих обо мне, а тут как видите, всякий меня знает.
Кирэро кивнул, храня неприступный вид. Ему все еще было не по себе среди чужой обстановки и разряженной публики. Между тем быстро обернувшийся официант, принесший полный поднос потребованного, начал сноровисто выставлять разносолы на стол.
- Ну, так как, поговорите вы с Любушкой? - спросил Сергей Васильевич, когда половой, сунув поднос подмышку и пожелав вице-президенту и его гостю приятного аппетита, умчался дальше.
- Боюсь, господин, как бы от этого не стало только хуже, - нехотя проговорил Кирэро.
- Что так? - цепко взглянул на него отец Любы.
- На ее глазах я казнил человека. Думаю, здесь в Хоккеро, она сбежала от меня из-за этого.
- Эк вас... - огорчился Сергей Васильевич, понимая, что лишается последней надежды. - Но вы хоть по делу его... того... приговорили.
- Он был убийцей и насильником, - твердо произнес Кирэро.
- А задержать его и сдать властям, вы не могли?
- Нет, - отрезал Кирэро. - Нам нельзя было обращаться к властям.
- От чего же?
Молодой человек отвернулся, смотря в сторону, заставляя сидящую напротив даму средних лет, нервно передернуть оголенными плечами. Если Гендзин не сказала о сыворотке даже своему отцу, должен ли он молчать о ней, как и о том, что за его дочерью идет настоящая охота.
- Что ж сейчас по пройденному горевать, - философски заметил тем временем Сергей Васильевич беря графин и разливая водку по рюмкам. - Давайте-ка, Кирэро-сан, выпьем, да подумаем, как быть дальше.
- Вот это по-нашему, - похвалил Сергей Васильевич, довольный тем, что молодой человек не отнекивается и не манерничает.
Прежде чем взять свою рюмку, Сергей Васильевич обстоятельно заправил салфетку за воротничок манишки под внимательным взглядом Кирэро, потом взял рюмку и, склонившись над ней, аккуратно опрокинул ее в рот. Зажмурившись, крякнул, вздрогнув всем телом. Подцепил вилкой соленый груздочек и аппетитно захрустел им. Обманутый легкостью принятия русского напитка, чистого, что родниковая вода, Кирэро неловко взяв за тонкую ножку граненую рюмку, разом хватанул из нее, как до этого сделал отец Любы.
- Куда ж, тебя понесло, - засмеялся Сергей Васильевич, когда расширенные в шоке глаза молодого человека наполнились слезами.
Но он перенес потрясение всего своего организма с истинно самурайской стойкостью, не издав при этом ни звука. Лишь зажмурившись, прижал рукав ко рту, страдальчески выдохнув в него.
- Давай закусывай, сердешный... - с сочувствием хлопотал Сергей Васильевич, вкладывая в руку ослепленному молодому человеку вилку с малосольным огурчиком, приговаривая: - Первая пошла, вторая уже легче пойдет, а третья вообще пролетит.
Кирэро, игнорируя свое состояние, медленно отвел руку от рта и ухватился за вилку с огурцом, что поспешно сунул ему в руку его превосходительство. Чувствовал он себя странно: русский уплывал то вправо, то влево, мир словно отдалился от него, а может он отдалился от мира смотря на все со стороны. Похоже, именно такого состояния нирваны добивались святые мудрецы. Не смотря на то, что зал ресторана раскачивался, словно утлое рыбацкое суденышко в сильный шторм, Кирэро стойко выпрямился на своем стуле.
- Гусар! Самурай! - доносился до него восхищенный рокот Сергей Васильевича. - Чего ты волосья-то до пояса отрастил, ровно девичью косу? Смотри, какое тебе внимание от дам...
Держа на отлете вилку с огурцом, Кирэро опять посмотрел на даму с оголенными плечами, что сидела за соседним столиком напротив. Та кокетливо улыбнулась ему. В ответ Кирэро захрустел огурцом.
- Почему Рюба-доно сидит запершись? - разделавшись с немудреной закуской, спросил Кирэро, удивляясь своему заплетающемуся непослушному языку.
- Сторонится она меня, вот что. Да и ладно бы меня, - говорил Сергей Васильевич, деловито разрезая шницель на своей тарелке. - А то и нареченного своего как будто избегает.
- Нареченного? - посмотрел на него прямо Кирэро. - Жених Рюбы?
- Ну, да, помолвлены они. Да только Алеша все не о том говорит. Мол, тоскует, погибает без нее, все в романтическую сентиментальность впадает. А у нее, похоже, другим голова забита... Еще по одной? - поднял графин с водкой Сергей Васильевич.
- Хай, - поклонился Кирэро, протягивая к нему двумя руками рюмку.
- Эх, все не по-нашему, - ворчал Сергей Васильевич, наклоняя графин над рюмкой и стараясь не промахнуться. - Поставил бы те ее, не отберу ведь...
Наливая себе, он увидел, что Кирэро залпом выпил свою водку и, поморщившись со стоном выдохнул, опустив голову на грудь.
- Ну, а меня-то почему не подождал? - расстроился Сергей Васильевич, впопыхах все же плеснув водкой на скатерть мимо своей рюмки.
- Рюба-доно не желает видеться ни с кем, - с трудом выговорил Кирэро. - Но просит вас устроить прием?
- Ишь ты, - удивился Сергей Васильевич с одобрением пожевав губами. - Он еще и соображать умудряется.
Кирэро заметно вело.
- Не говорит она мне ничего, а я настоять не смею, - горько вздохнул Сергей Васильевич, держа в одной руке рюмку, в другой вилку с маринованным груздочком.
- Нандэ (почему)? - поднял на него глаза Кирэро. - Вы отец.
- А, никудышный я отец, самурай. Потому что ни в чем ей отказать не могу. Характер-то у нее матушкин, такая же тиранка, а я слаб сердцем перед собственным дитем. Как посмотрит на меня своими глазищами, и нет моей воли. Понимаешь?
- Сока (понимаю), - горько выдохнул Кирэро.
- Волю взяла... - продолжал жаловаться Сергей Васильевич, найдя благодатного и понимающего слушателя. - Все капризы ее исполняли. Где уж тут слово родительское слушать. Если что не по ней в бараний рог согнет. Алеше ох, как доставалась, тиранила его, да и только. Тревожусь за нее, задумала ведь что-то, а делать, что не знаю. Запереть ее в наказание, так сама ведь от нас запирается. Вы бы мне рассказали все как есть, что между вами произошло. Все приму, потому что ты, друг мой... гус-сар!
- Теперь-то уже нет, - махнул рукой расстроенный отец. - Вернулась она другой, будто подменили девку. Вся в себе. Все о чем-то думает... А скажи что поперек - цунами и тайфун, словно пружина распрямляется... Ну, что, самурай, еще по одной?
- Почту за честь, - поклонился Кирэро, поднимая рюмку двумя руками. - Кампай!
Уже за полночь припозднившиеся прохожие провожали удивленными взглядами представительного гендзин в сдвинутом набок цилиндре идущего в обнимку с каким-то молодым бродягой. Причем было совершенно не ясно, кто из них кого поддерживал, но оба слаженно шли зигзагом. Европейцы с открытым осуждением оборачивались на хорошо набравшегося русского господина, подцепившего японку, которая была буквально погребена в его медвежьих объятиях, но упорно тащила его на себе.
- Корэ-варосиаго (Как это будет по-русски)? - требовательно допытывался от тяжело переводящего дыхание Кирэро Сергей Васильевич.
- Нам сюда, господин, - попытался тот завернуть в ворота особняка, порывавшегося уйти в другую сторону вице-президента.
- Ну... - потребовал Сергей Васильевич, шатнувшись и чуть не оступившись.
- А ты не слаб в коленках, - обнял его за плечи довольный Сергей Васильевич. - Выпил-то сколько? Считай, сам один целый графин махнул, а? А на ногах держишься...
Дежуривший у ворот постовой солдат, стуча набойками кирзовых сапог, выбежал из караульной будки к барину и поддержал его за плечи с другой стороны, давая Кирэро возможность, наконец, выпрямиться и выдохнуть свободно.
- Ах ты, господи... Куда ж, вы ушли один, вашбродь, - причитал солдат. - Рази можно так? Поручик уже нам всем морды поотбивал, что не досмотрели...
- И пусть мне только кто скажет, что ты, мол, девка! - возмущался Сергей Васильевич, размахивая тростью. - Какая ты к черту девка?! Ты, самур-рай... Гус-сар-р...