Дубовая дверь противно заскрипела, впуская струю холодного воздуха, пропитанного ночью и дымом. Халупа травницы Бланш выгорела дотла два дня тому назад, но навязчивый запах гари раздражал и тревожил по сю пору. Хижина старухи, как и домишко Жеана, стояла на отшибе. Кому могла помешать одинокая старая женщина? Кто мог затаить против нее зло?
Юноша справил нужду под чахлым кустиком и прислонился к забору. Звезды на бархате неба сияли крохотными алмазами. Он тихонько напел строки любимой баллады:
--
Ах, какие дивные каменья
Сверкали в чудном ларце...
Нынче Жеан опять видел во сне свою матушку. Лицо ее ускользало из памяти, но, кажется, она была вновь молодой и прекрасной. А вот голос все еще звучал в его ушах. И, как в детстве, не отпускало очарование старинной легенды о могучем рыцаре и двух его оруженосцах.
Храбрый Раймонд совершил множество славных деяний во времена первого Крестового похода на Святую Землю. Однажды в руки его попал резной ларец с драгоценностями удивительной красоты. Особенно поражали два необыкновенно крупных камня: оправленный в серебро кроваво красный рубин и золотой аграф с сапфиром, густо синим, словно море полуденного края.
Но недолго тешился богатой добычей рыцарь. Кривой сарацинский меч разрубил латы, нанес Раймонду ужасные раны. В безумии жестокой битвы потерял свою честь старший оруженосец Алоис, он бежал с поля боя, покинув своего сюзерена.
Однако молодой Доминик не дал истекающему кровью господину попасть в руки безбожников. Он не только вытащил его из страшной сечи, но и каким-то чудом довез до отчего края. Храбрый Раймонд перед смертью узрел свою землю и почил в ней, а сокровище оставил верному Доминику по прозвищу Ле Сизьем -- Шестой, ибо на каждой ноге его, помимо пяти пальцев, рос еще и шестой.
Известно, что бесчестный человек способен на самые низкие и злые поступки. Алоис обманом убил бывшего товарища по служению сюзерену, завладел его замком, но не сумел отыскать вожделенные сокровища.
За свои прегрешения предатель и убийца не нашел упокоения после смерти. И вот уже два столетия бродил он по Лангедоку, искал драгоценности Раймонда, коими владеть ему никогда не было суждено.
.................................
Утро выдалось пасмурным. Впрочем, на рыночной площади все равно толпились люди. Жеан неспешно обошел торговцев снедью, привычно складывая в корзину товар, за который он никогда не платил. Ибо все опасались навлечь на себя гнев Господен, принимая "кровавые" деньги. Рослый красномордый мясник Жюль хмуро проводил взглядом увесистую свиную ляжку, прихваченную с его прилавка.
В детстве они с Жеаном были тайными приятелями. На их счету числилось немало совместных проказ. У мальчиков была и схоронка в дупле старого дуба, по преданиям, высаженого еще во времена римлян. Именно здесь, в самой сердцевине дерева-ветерана обнаружили они обрывок пергамента, приколотого к "потолку" дупла крошечным узким кинжалом (из тех, что ломбардские торгаши называют стилетом). Отец немного обучил Жеана чтению, и он разобрал слово ''vita'', но Жюль, не поверивший в грамотность дружка, лишь посмеялся над ним и отобрал пожелтевший клочок выделанной кожи.
Однажды сорванцы забрались в подземелье находившейся неподалеку от древнего дерева и имевшей дурную славу полуразрушенной базилики альбигойцев, нашли тайный ход в ее подземелье. Тусклый свет сального огарка скользил по истертой временем каменной кладке стен. Кое-где на ней проступали непонятые письмена, а в одном месте был вырублен крест. Камень рядом с ним внезапно зашатался и мальчики вытащили его. Из отверстия потянуло запахом тлена. Пляшущий огонек пламени выхватил из темноты мощи неведомого святого в крипте, забранном решеткой. Жеан навсегда запомнил оскал черепа с остатками темных волос на чуть отсвечивающей золотом полусгнившей парчовой подушке.
А позднее дети сознались друг другу, что после этого каждый раз, минуя базилику, трепетали, ощущая укоризненный небесный взгляд Девы Марии на чудом уцелевшем витраже в одном из сохранившихся окон. Ее лицо было строгим, а пальцы сжимали розу, символизирующую кровь Христа, как сказал однажды их старенький падре.
Было у них еще одно не менее странное и страшное приключение. Сорвиголовы попытались проникнуть в склеп, где, по поверью, водилась нечисть. Ночью на старинном кладбище было жутко даже таким маленьким смельчакам, какими были они. Мальчишки забрались в тесное мрачное помещение на рассвете. Свет сочился через дыру в куполе, которая стала входом и для малолетних любителей приключений. Спрыгнув вниз, Жеан сильно ушибся об острый край покореженного гроба. Здесь внури все было разбито, останки истлевших трупов валялись по всему полу. Но внезапно в одном из углов шевельнулся и приподнялся один из мертвецов. Жеан завизжал , ухватился за свесившиеся ноги Жюля. Позднее оба не могли понять, как им удалось выбраться оттуда. Должно быть ужас придал силы сыну мясника и он выдернул ноги вместе с вцепившимся в них приятелем.
В отроческие годы, когда прежний друг окончательно отвернулся от него, Жеан, отчаявшись, вознамерился бежать из дому, затеряться в дальних краях и сбросить с себя проклятое клеймо отродья палача. Городок полнился слухов и розказней о тайном ходе, ведущем за пределы маркизата из таинственного подземелья, не известного никому из ныне живущих.
Юнец полагал, что речь идет именно о мрачных катакомбах под старой базиликой. Он вновь проник туда, отыскал подземный ход, но после нескольких часов томительных блужданий оказался в господском замке. Замирая от ужаса, стоял Жеан за толстым пыльным гобеленом, вслушивался в бряцание оружия стражи и громкие пьяные голоса, доносившиеся из трапезной.
Когда неподалеку раздался лай собак, не задумываясь, шагнул обратно в промозглый сырой коридор, полный вздохов приведений и шорохов крысиных лапок. Испуганный ребенок долго плутал. Когда же, наконец, ему удалось возвратиться домой, получил от обеспокоенного отца серьезную взбучку и больше не помышлял о бегстве от уготованной ему судьбы.
С той поры утекло немало времени. И теперь Жюль ни за что бы не признался, что когда-то водил дружбу с нынешним городским палачом.
"Проклятье палача" было для Жеана не пустыми словами. Он часто задумывался над тем, отчего довелось ему родиться в семействе с такой наследственной профессией и оказаться изгоем в родном городке.
Отцу повезло встретить чудесную девушку из семьи такого же парии - живодера. А вот сын не находил себе невесту. Дочери местных золотаря и могильщика были слишком уж безобразны. Поэтому порою Жеан проводил ночи с одной из двух городских шлюх, которых, согласно традиции, ему надлежало опекать.
В последнее время после папской буллы о вреде альбигойской ересси и вторжения в их края француского короля, искоренявшего еретиков, работы у палача прибавилось. Но допросы инквизиторов, которые он "обслуживал", удивительным образом разбудили его интерес к вероотступникам, именовавшим себя "добрыми людьми". Ибо их объяснение существования двух равных принципов мироздания -- добра и зла -- отвечало его внутренней потребности понять свое место в этом мире и суть своего ужасного предназначения.
Жеан поставил на дощатый стол горшок с ароматной похлебкой. Но тут зычный голос конюха их сеньора окликнул его снаружи. Долговязый Пьер не желал не только заходить в домишко презренного палача, но почитал для себя бесчестным даже стучать в его дверь. Конюх проорал приказ незамедлительно явиться в замок со всеми орудиями палаческого ремесла и тут же ускакал прочь, дабы не пятнать себя путешествием бок о бок с Жеаном.
Медлить не приходилось. Маркиз отличался скверным нравам. А его гордость была столь же велика, сколь ничтожным сделалось состояние. Ибо сей владетельный сеньор гораздо лучше умел проматывать нажитое предками, чем умножать онное.
Уже вскорости упрямый серый ослик палача остановился перед подъемным мостом, упиравшимся в приземистый донжон угрюмого тяжеловесного замка. Стены грубой кладки подслеповато обозревали окрестности узкими щелями бойниц.
Сеньор нетерпеливо мерил шагами подвальное помещение, освещенное чадящими факелами. В углу на соломе лежал связанный незнакомый старик в грязной старомодной одежде.
Повинуясь господину, юноша начал раскладывать на дубовой столешнице страшные орудия своего ремесла.
--
А ты не боишься, что, вырванную пытками тайну, узнает и этот молодчик?- проскрипел задыхающийся голос. - Или ему тоже предопределен скорый конец?
Жеан поднял голову и даже в полумраке увидел гневно сверкнувшие глаза маркиза. Остроносая туфля пнула распростертое тело. Затем господин коротко и зло приказал палачу оставить здесь пыточные инструменты и убираться наверх к солдатам, ибо пытать еретика он будет сам.
Это было нелепо и странно. Неужели речь шла не только о ереси, но о чем-то столь важном, что владетельный сеньор готов был и сам стать на время палачом?
Впрочем, Жеану полагалось лишь повиноваться. Не без облегчения поднялся по сырым ступеням, захлопнул за собой окованную железом дверь. В мрачном коридоре, слабо освещенном факелами, он на несколько минут остановился, засмотревшись на гобелен, на котором скакал рыцарь, воздевший к небу крест. Невольно коснулся старой ткани, обвел пальцем гордый профиль. Почувствовал, что вытканный узор повторяет рельефную резьбу под ним. Стук дерева и голоса заставили отдернуть руку. Жеан прошел по коридору мимо трапезной, где слуги укладывали столешницы на грубые козлы, подготавливая зал для пиршества.
Наконец, он вышел во двор, ловя недоуменные взгляды челяди. Юношу не оставляло ощущение, что однажды он уже был здесь и касался деревянного рельефа под пыльным гобеленом.
Солнце изрядно продвинулось по небосводу, когда один из стражников велел молодому человеку забрать из подвала свои вещи, а также то, что ему полагалось из имущества мертвого преступника.
Жеан опять спустился по скользким ступеням. Судя по странно вывернутым конечностям погибшего, выжженным глазницам и множеству ран, маркиз оказался способен на самую невероятную жестокость. Впрочем, в этом не было ничего удивительного. Ведь ходили упорные слухи, что он самолично убил собственную дочь. Скромная и послушная девушка, готовившаяся уйти в монастырь, внезапно влюбилась в бродячего менестреля. Говорили, что сеньор беспощадно расправился с юной парой.
По закону палачу полагалось все имущество казненного, которое было на нем ниже пояса. И, хотя на этот раз, Жеан не предпринимал никаких действий, сеньор жестом дал понять, что он может забирать то, что причитается.На истерзанном теле остались лишь широкие латанные штаны, которые, вероятно, принадлежали еще отцу или деду погибшего. Жеану не хотелось их забирать, но он боялся разгневать господина. Поэтому выцветшее тряпье вместе с пыточными инструментам отправилось в его заплечный мешок. Переворачивая труп, юноша внезапно случайно бросил взгляд на искалеченные ноги и замер, увидев шестипалые конечности.
Уже дома прежде, чем выбросить рванные окровавленные панталоны убитого принялся обтирать ими изпользованные сеньором орудия пытки. Внезапно ветхая ткань расползлась, и в руках его осталась заплатка. Она была сшита из двух кусков материи. Скрепляющих шов разошелся, внутри неожиданно блеснуло золото вышивки. Жеан легко разорвал старые нити и с изумлением уставился на странную картинку. Очено просто, даже несколько примитивно изображенный человек в шлеме, увенчанном пером, держал в руках нечто похожее на камень. Обе босые ноги его оканчивались шестью пальцами.
Несколько дней спустя, на рыночной площади он случайно услыхал обрывок разговора двух кумушек, обсуждавших пожар в домике травницы. Сплетницы мусолили слух о том, что Бланш дала приют некоему преступнику, которого обнаружили у нее слуги маркиза. Они то и сожгли хижину ведьмы.
Загадка эта мучила Жеана еще несколько лет. А потом ее вытеснили другие раздумья. Пылали костры, висилицы заполонили окрестности. Святая инквизиция искореняла ересь, уничтожала бесовские отродья. Работы у палача прибавилось, денег тоже. Но это, как ни странно, не радовало. Взгляды и мысли альбигойцев все больше проникали ему в душу. И, наконец, однажды он почувствовал, что вот-вот сорвется, откажется пытать и казнить их и сам окажется в роли пытаемого и казнимого. Несколько раз тайком давал обреченным снадобья, притуплявшие боль. Пока что это сошло ему с рук, но рано или поздно кто-то из подсудимых мог проговориться. И тогда Жеан уж точно был бы обречен.
Следовало что-то решать. Он пересчитывал скопленные деньги и подумывал о побеге, прикидывал, где наилучше скрыться: в Провансе, Оверни, Лемузене или Гиени? А, может, стоило затеряться в гуще северных лесов?
В раздумьях и колебаниях миновало еще два года. И вот упрямый ослик опять неторопливо трусил по дороге к замку, а за спиной Жеана висел опостылевший мешок с орудиями пытки.
За прошедшие время маркиз несколько оплыл и обрюзг. Все еще красивое холеное лицо портили набрякли подглазья. В холодном недобром взгляде появилась сумасшедшинка:
--
В наших руках опасный еретик и его дочь-ведьма! - сеньор упивался каждым словом.
Над узником уже изрядно "потрудились" стражники. Один глаз заплыл, одежда была в крови. Маркиз потер руки:
--
Постарайся на совесть, палач. Этот мерзавец должен испытать все муки ада! - он пронзил лежавшего на полу ненавидящим взглядом и вкрадчиво добавил, - ...если только он не раскается и не откроет мне то, что обязан открыть.
Приказав готовить самые "надежные" инструменты, господин вышел из темницы, ибо ему надлежало отдать кое-какие распоряжения слугам.
Жеан, оглянулся, никого рядом не было. Он быстро наклонился над страдальцем, вложил в его руку мешочек со снадобьем:
--
Возьми это в рот, добрый человек, боль отступит. Постараюсь дать тебе это зелье и перед казнью. Только не выдавай меня.
--
Ну и времена пошли, - с горькой иронией промолвил пленник. - У палача есть сострадание, а рыцарь бесчестен! - он хрипло вздохнул и вдруг зашептал горячо и страстно. - Спаси мою дочь, добрый человек! Попытайся увезти ее отсюда. Я открою тебе тайну, у вас очень скоро будут большие деньги...
Тяжелые шаги стражник прервали его речь. Чуть пошатываясь, в камеру ввалился господин:
--
Ну что, еще не захотелось открыть рот и поведать мне сокровенное? - загрохотал он, поигрывая плетью. - Эй, палач, где твои самые сильнодействующие инструменты?
Лежавший на полу пошевелился, попробовал сесть и издевательски бросил:
--
Даже если бы я знал интересующую тебя тайну, неужели ты думаешь, что стал бы рассказывать такой стоеросовой дубине, как ты?!! Дубовая твоя башка!!!
Жеан всегда ненавидел свое ремесло. Но на сей раз ему было особенно тяжело, хотя по реакции пленника он понял, что его зелье подействовало, и муки пытаемого не были чрезмерными.
Когда же его привели в каморку, в углу которой съежилась маленькая девочка, его сердце болезненно сжалось. На замечание, что она совсем еще ребенок, маркиз, скривившись, ответил:
--
Она -- ведьма по рождению, недаром на ее ногах, как и у отца, по шесть пальцев. Это отродье следовало бы уничтожить еще в колыбели. Девку нужно основательно помучить завтра перед глазами ее родителя. Может быть, это развяжет ему язык. А если нет, то прежде всего разведем костер под девчонкой. Хочу насладиться зрелищем ее криков и его горя.
--
Что ж, я постараюсь сделать все, как можно лучше, - голос Жеана был совершенно спокоен.- Но в таком случае мне необходимо использовать еще одни клещи с особыми загнутыми иглами. Если господин позволит, я съезжу за ними и вернусь до рассвета, казнь ведь назначена на утро. Но прежде хотел бы дать указания тем, кто готовит костры для завтрашнего сожжения. Необходимо, чтобы преступники мучились долго, а не задохнулись дымом в самом начале.
--
Верно, - кивнул сеньор, - я вижу, ты знаешь свое ремесло. Можешь съездить за клещами. Эти негодяи получат у меня сполна!
В полночь юноша вернулся в замок маркиза пешком, пожаловался стражникам на проклятого осла, подвернувшего ногу. Угрюмый Батист, ворча, отпер дверь, ведущую в подземелье. Разбуженный посреди ночи охранник, ворча, перебирал висевшие на поясе ключи от камер:
--
И что тебе надо у этой соплячки в такое время. Господин не разрешил ее трахать. Сказывают, покажет папаше в целости и сохранности, чтобы тот не артачился и признался во всем, а уже потом можно с ней делать, что захочется, - он с подозрением и жадным любопытством уставился на Жеана. - А тебе, что уже можно с малолеткой поразвлечься?
--
Мне нужно подготовиться к обряду экзорцизма, - сухо ответил палач. Гнусная ухмылка на зверской роже вызвала у него омерзение.
Стражник пожал плечами и обернулся к выходу, его клонило в сон. В то же мгновение тонкая удавка обвила ему шею. Юноша наклонился над громоздкой тушей и, для пущей уверенности, всадил кинжал в сердце стражника. Затем он присел на корточки рядом с дрожащим, забившимся в угол ребенком и попытался успокоить девчушку:
--
Твой отец просил меня спасти тебя, маленькая. Не бойся, я вынесу тебя отсюда и увезу далеко-далеко, где тебя не найдут злодеи. Только, очень прошу, постарайся не плакать и вести себя очень тихо, чтобы нас не смогли обнаружить.
Девочка молчала, широко распахнув глаза.
Догадка Жеана подтвердилась. За пыльным гобеленом скрывался та самая потайная дверь в подземный ход, которым он однажды уже прошел в детстве. И на этот раз ему сопутствовала удача. Теперь путь показался намного короче. Где-то через час серенький ослик увозил беглецов из проклятых владений маркиза.
Жеан мысленно простился с отцом девочки, представляя, как обрадуется страдалец, осознав, что его просьба выполнена. Юноша вознес благодарственную молитву Господу и попросил у Всевышнего дать ему возможность спасти и уберечь потомство добродетельного и верного клятве Доминика Le Sixieme.
Его молитвы были услышаны. Беглецы сумели беспрепятственно покинуть негостеприимные земли маркиза. А уже далеко за пределами его владений в одном из дальних лесов Жеан наткнулся на пожилую женщину подвернувшую ногу. Как известно, палачи, знакомы со строением человеческого тела куда лучше обычных людей, а посему случается им не только казнить, но и врачевать. Вправить вывихнутую ногу для юноши не составляло труда. Его несколько смутила проницательность спасенной, которая сразу же предложила им кров, посоветовав выдать молодого человека и девочку за своих дальних родственников. Но в их положении выбирать не приходилось, и, как оказалось, он принял верное решение.
Иветт, вдовая и бездетная, настолько привязалась к обретенным "детишкам", что через пару месяцев, когда и в их селении начали слишком упорно поговаривать о ведьмах и еретиках, отважилась переехать к своему тоже овдовевшему одинокому брату, державшему мельницу неподалеку от Тулузы. Жеан прикинулся немым, дабы избегать ненужных распросов. А девочка, по-видимому, действительно онемела от пережитого ужаса. Так что даже имя ей подбирали долго, пока не начала реагировать, когда ее называли Вероник.
Малышка еще долго оставалась пугливой и замкнутой. Все чаще сидела где-нибудь в уголке, прижимая к груди висевшую на тоненькой шейке ладанку.
Рослый и крепкий Жеан оказался хорошим помощником старому Жаку и пришелся тому по душе. Работы было много. Но в то время, как руки парня были заняты, голова его оставалась свободной и он много размышлял о тайне, скрываемой шестипалыми.
Он полагал, что они действительно были потомками легендарного le Sixiеme, маркиз же, унаследовав проклятую кровь Алоиса, владел отнятыми у них землями, где были спрятаны воспетые в балладе сокровища. Но сам он не ведал, где именно хранится клад, поэтому и охотился за шестипалыми, которые постоянно возвращались к своему истинному родовому гнезду, чтобы забрать завещанные им драгоценности.
По иронии судьбы, в старинную балладу вкралась ошибка. Не предатель Алоис, а потомки добротельного Доминика скитались в поисках сокровищ. А владетельный сеньор, потомок презренного нарушителя клятвы верности, пытался устрашением и пытками вырвать тайну у этих людей, когда они попадали в его руки.
Где же могли быть спрятаны драгоценности? Жеан полагал, что где-то в имении или неподалеку, потому что отец Вероник говорил, что, открыв свой секрет, даст им возможность разбогатеть ОЧЕНЬ СКОРО. Следовательно за сокровищами не нужно было ехать в долгий путь. К тому же, постоянное кружение во владениях маркиза представителей семейства Le Sixime тоже указывало на это.
Вспоминая детские проказы, Жеан вдруг подумал, что жуткий случай в старом склепе вовсе не обязательно являлся свидетельством действий потусторонних сил. Возможно, увиденная им мельком тощая фигура принадлежала не скелету, а живому человеку, искавшему там фамильные драгоценности? Но, скорее всего, подобных охотников за сокровищами было немало из числа посторонних искателей приключений. Не потому ли так пострадали надгробья, а останки усопших были выброшены из гробов?
Размышляя о записке, приколотой в дупле старого дуба, он пришел к мнению, что это был обрывок послания влюбленного менестреля. Знатная девица, собиравшаяся принять постриг, вполне могла быть обучена чтению. Среди бродячих певцов тоже изредка встречались грамотеи. Поэтому вряд ли клочок пергамента с латинским словом "жизнь" имел отношение к сокровищам. Хотя, как знать, всего письма ведь не сохранилось.
Не давала покоя и загадочная заплатка, найденная на старых панталонах то ли прадеда, то ли деда Вероник. В нечастые свободные минуты помощник мельника часто доставал ее в укромном уголке и размышлял о непонятной вышивке, подозревая в ней скрытую символику. Но, если в этом рисунке и были некие подсказки, распознать их было трудно. Понятно, что речь шла о шестипалом рыцаре с драгоценным камнем. Но, что из этого?
А жизнь, между тем, шла своим чередом. Немая девочка подросла и научилась улыбаться. И Жеан все чаще задумывался о ее будущем. Он с горечью сознавал, что никак не может дать ей положение, достойное ее происхождения. И все чаще мечтал вернуться в покинутый ими маркизат, чтобы отыскать сокровища, по праву принадлежащие Вероник.
... В этот день не было отбоя от крестьян, привезших зерно на муку. Лишь поздно вечером старый Жак и Жеан переступили порог дома. Обычно после работы их встречали ароматы свежеприготовленной снеди. Но на сей раз на кухне царил беспорядок. Иветт выглянула из комнатушки. Лицо ее покрывала бледность.
Девочка металась в горячке. Жеан шагнул и под ногой что-то хрустнуло, разлился сладкий приторный запах. Он наклонился и поднял маленький замшевый мешочек -- ладанку, которую Вероник, очевидно, сорвала в беспамятстве. Внутри похрустывали осколки. Молодой человек развязал тесемки, на ладонь легли останки крошечного дорогого сосуда, в котом прежде хранилась пахучая маслянистая жидкость, и восточное украшение-талисман, которое он видел однажды у паломника, называвшего его странным словом "хамса".
--
Жеан...- прозвучал хриплый голосок.
Потрясенный парень бросился к сундуку-лежанке. Глаза девочки были мутными, ее руки беспокойно скользили по овчине, которой ее накрыла Иветт. Сильные пальцы осторожно сжали маленькую кисть. Вероник вздохнула и забылась.
Несколько дней девочка, буквально, горела. Уксусные обтирания помогали ненадолго. Но Жеан с Иветт не отходили от больной, сражаясь за ее жизнь. Наконец, однажды, задремав у постели ребенка, молодой человек проснулся и не услышал зловещих хрипов. С ужасом посмотрел он на исхудавшее личико. Оно чуть-чуть порозовело. Кризис миновал, Вероник дышала спокойно и ровно.
Жеан собрался в путь через месяц, когда девочка выздоровела полностью. Теперь он был почти уверен, что нашел решение мучившей его загадки. Болезнь удивительным образом вернула Вероник речь. И теперь она со слезами на глазах уговаривала своего добровольного опекуна остаться и никуда не ехать. Но тот отрицательно покачал головой:
--
Не беспокойся, моя маленькая госпожа, волей Божьею я непременно вернусь. И обязательно привезу тебе что-то взамен разбитого фиала.
--
Мне ничего не нужно, останься! - всхлипнула девочка.
--
Это нужно нам всем: тебе, Иветт, старому Жаку, - молодой человек осторожно погладил нежную щечку.
Очевидно, Доминик на том свете тоже молил Господа покровительствовать сыну палача, даровав ему удачу. В эти беспокойные и опасные времена путь Жеана удивительным образом ничто не омрачило ничто. И вновь во тьме ночи, оставив коня в лесу, он подошел к разрушенной базилике. Поскользнулся, под ногами перекатывались и хрустели желуди. Молодой человек тихо рассмеялся. Как он сразу не догадался, что шлем на старой вышивке увенчан не пером, а дубовым листком. Ведь слова "дубина", "дубовая" настойчиво повторил перед его уходом и отец Вероник. И контуры фигуры рыцаря фактически являются контурами плана базилики.
Он хорошо ориентировался в этом заброшенном строении, поэтому не спешил зажечь свечу. Хотя место было удалено от города, и после гибели травницы Бланш здесь не осталось жителей, все же не стоило рисковать.
Базилика была еще в худшем состоянии, чем прежде. Он остановился у знакомого окна. Витраж был разбит. В переплете осталось лишь несколько стеклышек. Бледный свет узкого лунного серпа пробивался сквозь руку, державшую розу. Но перед внутренним взором Жеана ясно стояла вся фигура Девы Марии с очами небесной синевы. Их напомнил ему синий лазурит глаза в восточном амулете, который, словно святыню, носила в своем мешочке Вероник. Сладкий запах розового масла связал содержимое ладанки с изображением на старинном витраже. Конечно, ассоциация была весьма условной. Вряд ли Le Sixieme оставлял зашифрованное послание потомкам. Скорее это были символы - напоминания о том, что они и без того хорошо знали. А золотое шитье "заплатки" могло появиться и после гибели Доминика. Со временем же и старинная ладанка, и вышивка приобрели статус семейных реликвий.
Базилика строилась в те времена, когда этими землями еще владел Le Sixieme. Вполне вероятно, он возводил ее в благодарность Господу и Деве Марии, позволившим ему вернуться в свою Отчизну и достойно исполнить долг вассала. Поэтому он решил увековечить цвета чудесных каменьев в облике Мадонны.
Согласно балладе, бесчестный Алоис прикинулся раскаявшимся в своем грехе и якобы сделал попытку примирения, прислав Доминику в дар отравленное вино. Излишняя доверчивость и благородство погубили Le Sixiеme. Он не позволял себе давать питье и пищу на пробу слугам или собакам, а потому выпил ядовитое зелье и тут же скончался.
Предатель ведал, что единственный сын Шестипалого слишком юн и неискушен в битвах. Можно только предположить, что пришлось пережить молодому наследнику после гибели отца. Отсутствие воинского опыта помешало ему дать отпор захватчику и отстоять свою вотчину. Он сумел лишь достойно упокоить отца, спрятав его тело, дабы не попало оно в руки захватчика и, как предполагал бывший палач, возможно, вместе с останками Доминика схоронил и прославленные драгоценности. При этом юноша использовал символы предания, дабы оставить тайные отметки, по которым впоследствии можно отыскать вход в место погребения отца.
Жеан проследовал к боковому простенку, на который указывала рука Богородицы. Он осторожно зажег свечу в потайном фонаре. Каменную кладку украшала грубая резьба. Луч света осторожно скользнул по ней и остановился на дубовом листе, повторявшем "перо" шлема на "заплатке".
Пальцы Жеана легли в углубления под листом. Скрытый рычаг поддался не сразу, пришлось приложить силу, и, наконец, массивная стена отошла назад, открывая ступени, ведущие вниз. Однако он все еще медлил. Запоздало подумал, что прятавшийся в склепе человек вполне мог забрать свое сокровище еще много лет тому назад. Неизвестно ведь, сколько потомков Le Sixiеme осталось на свете.
Разверзшееся отверстие страшило и манило. Жеан переборол страх и осторожно спустился вниз по сырым ступеням. Судя по всему, это было именно тот крипт, в который им с Жюлем привелось заглянуть краешком глаза.
Молодой человек склонился над скелетом. Осторожно приподнял череп с прогнившей парчовой подушки. Нащупал внутри нее продолговатый предмет, завернутый в промасленную кожу.
--
Прости, Доминик, что потревожил твои бренные останки! - Жеан положил череп обратно на место его упокоения.- Я забираю хранимое тобою не для себя, а для той, в коей течет твоя кровь.
Лишь к концу следующего дня, когда маркизат отался далеко позади, он вынул ларец, чтобы рассмотреть сокровища. Помимо двух легендарных драгоценностей, лежавших в отдельных мешочках, было еще несколько явно очень дорогих украшений. Жеан еще раз возблагодарил Господа. В нем крепла уверенность, что выполняя волю провидения, он благополучно возвратится в маленький домик у мельницы.
Молодой человек мечтал о достойном будущем для шестипалой девчушки. Деньги могут помочь им, перебравшись на новое место, выдать себя за состоятельных торговцев. Хорошее приданное даст возможность найти для Вероник завидного жениха, может быть, даже человека достойного ее благородного происхождения. Хорошо бы, чтобы был он добрым человеком в прямом и переносном смысле.
... В домике у мельницы юная девушка улыбнулась во сне. Ей привиделось, что Жеан вернулся. Красивый сильный добрый Жеан. Самый лучший на всем белом свете!
