За бортом +30, палящее солнце в безоблачном небе. Жар исходит, кажется, даже от стен домов, бетонных заборов и фонарных столбов. Кружит голову аромат свежескошенной травы с нотками жасмина, в который тонкой струйкой вливается медовый запах цветущей липы.
Когда же небо затягивается влажной дымкой, и проснувшийся вдруг ветерок дует в лицо не освежающей прохладой, а горячим, будто сушишь голову феном, потоком, воздух делается густым, как кисель. Беременное дождем пространство становится влагой, едва соприкоснувшись с кожей. Кустарники и травы, успевшие вымахать выше человеческого роста, замирают в ожидании грозы.
И вот уж она спешит. Глухо гремят колеса телеги небесного водовоза, из-под которых, порой, вылетают чудовищные искры, словно он едет не по свинцово-ватным облакам, а по старинной булыжной мостовой.
Дождь, долгожданный и все равно внезапный, вырастает сверху вниз плотной водяной стеной. Деревья, расправив плечи, подставляют ему судорожно трепещущие под напором частых капель листья. Пенится вода в мгновенно появляющихся лужах, затихают голоса птиц, и только перезвон дождевых капель, да грохот старой, как мир, грозовой телеги заполняют все вокруг, заглушая остальные звуки.
Но вот плотная дождевая стена редеет, превращаясь в редкую плетеную изгородь, и, наконец, тает совсем. Освеженный город удовлетворенно вздыхает, и над ним выгибается вдруг волшебным мостом мягко светящаяся радуга. Она проявляется в еще не очистившемся от облаков небе зыбко мерцающая, иллюзорная и реальная одновременно, и вскоре опять растворяется в нем.