Старается Петя, работает не покладая рук. Москвы своей белокаменной толком не видит, да и домом загородным насладиться некогда. До работы - полтора часа, домой - столько же, на работе, в конторе своей может все десять часов просидеть, ну что это за жизнь?! Конечно, пока мама с ним он делает всё, чтобы приехать домой пораньше, хотя и нелегко ему это даётся. А вчера вечером позвонил сыну заместитель, попросил отгул по неотложному делу. Это значит, что сегодня вернётся Петя ближе к ночи - голодный, как водится и пирожки, что сунула ему утром перед отъездом Глафира Ивановна, наверняка, привезёт нетронутыми. Но главное, приедет и будет ещё пару часов слоняться по дому этаким пришельцем, весь в каких - то других мирах, куда ход старым комсомолкам заказан.
Есть, есть у Глафира Ивановны лекарства, которыми можно вылечить даже самых отпетых марсиан. Надо просто выхватить сына из цепкого болота столичной деловитости, пусть нахлебавшегося этой мутной жижи , пусть покрытого дурно пахнущей коркой служения мамоне, но живого - живого! Поскорей отправить его в душевую, а потом ещё обмыть своими тёплыми словам, да отпоить крепким чаем собственного настоя, да уложить в чистую постель, пропахшую запахами подмосковного лета - этого чуда, за которое наша Глафира кажется готова простить всю нелюбимую ею столичную жизнь.
Чтобы осуществить задуманное, как раз и не хватало самой малости - чистого белья с запахами ароматных августовских трав. Что делать Глафира Ивановна решила ещё со вчерашнего вечера. Едва за сыном закрылась дверь, как она бросилась стирать и гладить все простыни, наволочки и пододеяльники, какие смогла найти в корзинке для использованного белья. Пока крутилась и гудела от усердия стиральная машинка, неугомонная провинциалка сходила - сбегала на лужайку перед домом, где в изобилии как раз и колыхались эти самые пахучие августовские травы, по счастливому стечению обстоятельств, давно не стриженные хозяином.
Гвоздь, нет, скорее гвоздище, она присмотрела в Петином гараже. Он был длинным и несгибаемым, как решимость Глафиры Ивановны отбить у столицы своё любимое чадо. Бельевая верёвка, привезенная когда -то ею самой, обнаружилась там же. Эту верёвку она и протянула как раз посередине лужайки, обкрутив один конец вокруг железной решётки, закрывающей окно на первом этаже, и намертво обмотав второй конец вокруг монументального гвоздя, который она без колебаний вогнала в белоснежный деревянный забор, идущий по периметру дома. Получилось не очень эстетично, но зато прочно и масштабно, как любили делать всё в те времена, когда и формировался характер моей замечательной героини.
Вывесить постиранное бельё было делом одной минуты, - благо горячее солнце Подмосковья сегодня явно было на стороне беззаветной труженицы. К Петиному приходу всё давно было высушено, выглажено и выстелено без единой морщинки и благоухало так, что хотелось немедленно оставить в стороне все дела и ринуться в пахучую чистоту этого белья, как в прозрачную воду лесного озера, лежащего в десяти минутах ходьбы от дома, в которое сама Глафира Ивановна с удовольствием окуналась несколько раз за время своей побывки.
Всё было так, как и представляла себе мама. Петя вывалился из машины скованный, всё ещё живущий своей работой, Москвой, которая трудно расставалась со своими деловыми людьми, старалась продлить с ними залихватский роман, манила их прелестями электрических ночей, дымами кальянов, музыкой, запахами ресторанов, а, если не получалось заманить - банально мстила, оставляя отступникам куцые вечера и короткие, не дающие полного отдыха, ночи.
Глафира Ивановна посмотрела на сына, слегка покачала головой и бросилась хлопотать с ужином. Петя постоял у дома, вдохнул несколько раз душистый воздух, увидел в наступающих сумерках нестриженую траву, которая его несказанно раздражала и неожиданно для себя решил немедленно пройтись по лужайке с бензокосилкой и только потом сходить в душ и поесть. В садовом домике он быстро сменил костюм на комбинезон, выкатил косилку и принялся за работу. Ему удалось дойти лишь до середины лужайки, как кто -то жестко и больно ударил его по горлу, оторвал от машинки и опрокинул на траву. Секунду он лежал ничего не понимая, глядя в уже темнеющее небо, пока его глаза не рассмотрели тонкую белую полоску, еще вибрирующую в азарте от удачного захвата. Потирая ушибленное горло, он поднялся, изумлённо прошёлся по всей длине маминой конструкции, испытывая непрерывно нарастающее раздражение. На беду, славно закрученная верёвка не хотела отрываться от решётки на окне, а жуткий гвоздь, вбитый в изящный деревянный забор, казалось вонзился в самую сердцевину Петиного представления о бытовой культуре.
Он ворвался в дом, подобно шаровой молнии, грозя испепелить всё, к чему прикоснётся.
- Ты что, сынок ? - участливо спросила Глафира Ивановна, увидев Петино искажённое лицо.
- Вот, - Петя ткнул пальцем в горло, - вот, что случилось, - почти прокричал он. - Мне чуть голову не снесла твоя дурацкая верёвка. Решётка вся в узлах, гвоздище этот в заборе, к чему всё это, мама?
- Петя, - сказала Глафира Ивановна, - и в её голубом глазу заблестела хрустальная слеза, - я хотела, чтобы ты сегодня заснул на душистом белье, ты ведь так устаёшь на своей работе. Разве это преступление? - добавила она, уже слегка возвышая голос, чуть дрожавший, как и полагалось в подобных случаях. - Кто ещё позаботится о тебе, скажи, - продолжила бывшая комсомолка, вложив в голос всю свою мягкость, на которую она только была способна.
И от этих слов Петино раздражение, готовое выплеснуться, как вскипевшее молоко на плиту, внезапно стало уходить, уменьшаться, как - будто хозяйка в последний момент всё же успела убрать перегревшуюся кастрюлю с раскалённой конфорки. - И потом, Петя, - добавила мама, понимая, что инициатива опять вернулась в её руки, - что это тебе взбрело в голову косить на ночь глядя? Давай уже поскорее в душ, а то ужин снова остынет... И только тогда, когда сын уже отходчиво повернулся и сделал шаг в направлении душевой, Глафира Ивановна выдала ему в спину то самое главное, что ей так хотелось сказать ещё в тот момент, когда она поняла, что произошло.
- Ты ведь у меня с детства такой рассеянный, сынок... Тебе всегда надо смотреть в оба, а то неприятностей не оберёшься, - и не дожидаясь возражений, она быстро ретировалась в сторону кухни, пока Петя пытался сообразить, кто из них двоих сошёл с ума.