Нимб
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
НИМБ
1
Первым засветился лоб.
Мелкие электрические ёжики щекотали кожу. Глаза, не привыкшие к потрескиванию прямо над бровями, часто моргали. Костя тёр лоб, переминал с места на место брови. Хруст волосков смешил, натёртые уши горели. Костя подошёл к зеркалу: вдоль лба мерцал ровный ободок нимба. Неяркое свечение принарядило голову. В волосах нарастал треск. Прямо на глазах Кости, две половинки обруча сошлись посередине, сомкнув хвосты. Гладкий круг нимба лежал на его голове, отсвечиваясь в волосах, прыгая золотистыми зайчиками по молодой коже.
- Ёлки,- только и просипел Костя,- Как же я на работу пойду...
Есть люди, которые, просыпаясь, говорят мирозданию "Здравствуй". Их не отличить в толпе от других людей, но именно они продлевают долголетие мира.
Костя заперся в ванной, сунул голову под струю воды, стал мылить волосы. Он скрёб пятернёй кожу, смывал, снова намыливал и снова скрёб до боли. Теперь горели огнём голова, уши, шея, ныла спина. Мокрый Костя бросился к зеркалу: вкруг слипшихся рыжих волос светился правильной формы круг, никуда не девшийся. Костя наклонил голову вправо - нимб повторил движение головы, будто был её частью. Наклонил влево - нимб ушёл влево и замер. Костя выпрямился и дотронулся рукой до бесцветного светящегося ободка, тоже вставшего прямо - рука коснулась волос и ничего не почувствовала.
- А, значит, ты неопасный,- выдохнул Костя. Он взъерошил волосы полотенцем, ещё раз посмотрел на своё отражение, нахмурился, стукнул ладонью по лбу,- Как же я на работу пойду, блин...
Коммуналка, в которой жил Костя Пузиков, окнами трёх комнат выходила на Фонтанку, одна комната смотрелась в глухую улицу, а кухня выпячивала зад в тёмный двор, сроду не видавший света. Костя был одним из трёх счастливых обладателей восемнадцати квадратных метров, выходивших в океан воздуха, синевы, криков чаек, бульканья моторов, громадного пространства перспектив, разбегавшихся во все стороны. Давным-давно в комнате жили бабушка, мама и Костя. Потом: мама и Костя. Теперь жил один Костя Пузиков, двадцати четырёх лет. В школе он учился в коррекционном классе, из ветеринарного техникума, где преподавала мама, Костю отчислили за неуспеваемость спустя месяц, как мама умерла. Всё, что досталось Косте в наследство - это комната с видом на закаты и птичьи метания. Кому-то это показалось бы мало, Костя же был совершенно счастлив.
Днём он заправлял картриджи в крохотной мастерской, вечерами смотрел телевизор, утром, облившись холодной водой, ел макароны, укутывал потеплей вечно больное горло, и, воткнув наушники, катил на стареньком велосипеде на работу. Путь от дома начинался с Man in the Mirror. У Египетского моста Костя сворачивал под первый припев This is it, а к финишу выходил на Let Me Live.
Что же ему делать сегодня?
Надо купить новую одежду, с капюшоном, надо попасть на работу и девять часов как-то прятать свечение. А может всё же это болезнь? При этих мыслях Косте стало одиноко и зябко, словно его одного забыли на заснеженной льдине.
- Что это со мной?- чесал и чесал лоб Костя. Щекотливое шелушение кожи прошло, но Косте было легче от ощущаемой боли. Боль отвлекала от отчаяния.
- Костян, выкатывайся, не один тута...
Костя вздрогнул и очнулся. Нахлобучил на голову полотенце, вышел. Сосед Лёша презрительно свистнул, и, неожиданно толкнул Костю плечом с такой силой, что тот боком отлетел в коридор, ударился о стену и грохнулся на четвереньки. Полотенце слетело с головы, обнажая нимб.
Лёша уставился на Костю, Костя на Лёшу.
Лёша освободился месяца четыре назад, пугал жильцов, но, по большому счёту, никого не трогал. Все знали, что потерпеть надо всего лишь месяца два-три: регулярно, по прошествии шести-семи месяцев на свободе, нагулявшись, Лёша вляпывался в новое дело, и садился.
- Вот так вот, да? Мы, значит, так. Опочки,- свистнул,- Ого-го. Ну, ну...
Леша прищурился, помолчал, а потом сказал совершенно нормальным языком:
- Что делать-то думаешь?- и помог Косте встать.
- Да вот...Одежду надо другую, с капюшоном. Представляешь? Дурдом. На работу - как? Что делать?
- И давно это?- он свистнул снова, делая головой круг.
- Утром. Одежду надо, на работу надо...Что делать?- повторил монотонно Костя.
Лёша думал секунду, подхватил Костю под мышки и потащил в его комнату, озираясь по сторонам, как вор.
- Садись. Слушай, - сказал сосед,- Из дома нынче - ни шагу,- Костя попытался перебить его,- Я сказал, братан, никуда сегодня, понял?- увидав страх на лице, смягчился,- Куда тебе в таком виде? Ты отдыхай, Костян, а я сам посуечусь. В коридор не высовывайся, понял? Заметут. Жди...
После слова "Жди", Лёша чуть отвернулся, потом резко повернулся назад. Костя не понял, что случилось. Лицо Лёши было страшным, и было близко-близко. В глазах Кости вспыхнул быстрый свет, и сразу погас. Затошнило, и всё кончилось.
Первые мысли полезли ещё в темноте. Голова болела. Изо рта не шли звуки.
- Да что же это?- хотел крикнуть перепуганный до смерти Костя, но лишь промычал нечто бессвязное. Открыл глаза: темно. Комната, в которой он застал себя, была маленькой, и воняло рыбой. За дверью говорили. Костя стукнул ногами по стене. Голоса смолкли, дверь открылась. Довольная физиономия соседа Лёши расплылась в улыбке.
- О, Костян, привет. Что ж ты такой неосторожный, а, братан? Упал, как пацан. Больно? А?
Костя мычал и вертел головой.
- Сейчас, Костян, сейчас. Кляп мешает? Ну, ты преувеличивать любишь, паинька...- подошёл к Косте и вырвал плотный кусок прятки изо рта,- Так, да? Хорошо теперь? Ух, ты, тихоня ты наш...
- Какого чёрта, Лёха? За что? Я не упал, ты, гад, вырубил меня. Зачем? Что я тебе сделал?
- Ну, разорался ты, братан...Смотри, не огорчи меня снова...
Лёшу грубо позвали назад. Пришли двое других. Развязали, боязливо косясь на ярко светящийся нимб. Один осмелел и тронул ободок рукой. Его сшибло с ног в долю секунды. Треск получился, как от петарды, взорвавшейся в крохотном помещении. Прыгая на месте, смельчак орал от боли, махал почерневшей рукой, потом свалился на колени и зажал поджаренную кисть между ног, воя. Костя наблюдал, ничего не понимая. Прибежали люди. Костю, аккуратно от него отстраняясь, отвели в другое помещение. Здесь тоже воняло рыбой, и стоял гул машин.
Голоса стихли.
- Есть хочется,- сам себе пожаловался Костя, слушая урчанье,- Я не позавтракал сегодня.
Он положил сложенные ладошки под голову, зевнул, и крепко уснул на голом полу, воняющем рыбой, разжигающем голод.
2
Если человек упрётся умом в страшную мысль: "Почему именно я?", или "За что мне?", он ни до чего хорошего не додумается. Деструктивность мысли есть залог её неразрешимости. Сложные и умные люди так далеко заходят в расследовании причин и следствий, что к свету мало кто из них добирается не покалеченным. Простые люди, как Костя Пузиков, не знают мук, но зато ясно знают ответы. Костя потянулся, и спросил воздух комнаты:
- Когда же они меня отпустят?- не хотел ругаться, но не вытерпел,- Гады...
Костя потерял счёт времени из-за монотонного шума механизмов, вони, головной боли, мельтешения новых и новых лиц. Сосед Лёша один раз просунул голову в дверь, подмигнул Косте, и почтительно скороговоркой выпалил:
- Ну, везунчик, ты, засранец. Будущее у тебя - ой-ой,- поднял палец вверх и скрылся. Костя без злобы посмотрел на предателя.
По суете вокруг себя, по двум втиснутым в вонючее пространство креслам, Костя понял, что ждут кого-то важного. Его накормили деликатесами, отвели к умывальнику. Прямо на грязный пол поставили поднос с белоснежным фарфоровым чайничком, расточавшим головокружительный аромат ломких листов, ошпаренных бурлящим кипятком. Каждая спираль выпрямлялась в струнку, отдавая чаю божественный вкус. На подносе стояла одна единственная белая чашка.
Костя сел, как Будда, зажмурился, и, отхлёбывая крохотными глоточками божественный напиток, улыбался своим мучителям.
- Он шизик?- шептались в коридоре.
Костя отхлёбывал один обжигающий глоток за другим, и улыбался ещё счастливее.
Вдруг, все шумы смолкли. Даже вмиг заглохли проклятые машины, к гулу которых Костя почти привык. Тишина опустилась зябкая, пугающая. Как-то плохо всё, подумал Костя, и поёжился.
- Да, Валентин Львович. Сюда.
В комнату вошёл щуплый мужчина, очень ухоженный и очень старый. Телом подросток, лицом старик. Костя посмотрел на него и испугался. Запросто он дал бы ему лет двести.
Незнакомец чуть повернул голову:
- Дверь закрыть, уйти всем.
Через десять секунд тишина начала стукать по перепонкам. Косте стало ещё страшней, чем прежде. Странное одиночество сдавило ему грудь, сердце билось протяжно, через силу. Гость в упор рассматривал Костю.
- Здравствуйте, молодой человек,- красивым голосом, ничуть не старческим, начал гость.
- Здравствуйте,- просто ответил Костя.
- Святой?
- Какой святой?- упёрся взглядом Костя, на всякий случай, отодвинувшись от незнакомца.
- А нимб?
- Ну, вот...
- Чудеса пробовал?
- Какие чудеса?- уставился он. Про себя подумал: "Чокнутый".
- Работать над собой надо.
- Я работаю...это...компьютеры ремонтирую...на Тургенева.
- Со мной поедешь.
- Куда?
- Какая тебе разница? В хорошее место. К хорошим людям. От бандитов, зэков, нищей шантрапы к правильным, добрым людям. Они научат тебя жить правильно, не сорить собой. Вы подружитесь,- он не смотрел больше на Костю, и Костя с облегчением вздохнул,- Лет через пять ты, мальчик, станешь оружием страшней водородной бомбы. Собирайся.
- Сейчас?
- Нет. Подожди минутки две-три...
Не успел он договорить последние слова, как в коридоре начался страшный грохот, посыпались очереди игрушечных хлопков, топот, возня, стоны. Кто-то кричал, кто-то плакал, кто-то визжал изуродованным голосом животного страха, кто-то бился в дверь. Ругань и проклятия слились.
Там, за дверью, убивали людей, понял Костя. Кто убивал, кого и за что, он не знал, но мудрым сердцем он понимал, что ужас, происходящий за дверью, связан с приходом гостя. Тот, как сидел, так и остался сидеть, равнодушно разглядывая ногти. Ни одна эмоция не пробежала по лицевым мышцам тираннозавра.
Костя сразу осунулся и побелел. Сел на пол, обхватив колени. Ужас сполз за его воротник, сердце билось кое-как. Руки дрожали.
И всё стихло.
- Ну, вот. Идём,- встал незнакомец перед дверью. Дверь предупредительно распахнулась.
- Готово, Валентин Львович. Прошу.
Гость кивнул на Костю:
- Глаз с него не спускай,- и быстро ушёл.
Костя шагнул и очутился в самом центре бойни. Разбитые столы, перевёрнутые стулья, тряпки, стекла, пятна, тела. Костя никогда не видел трупы людей, убитых две минуты назад, но что-то в голове подсказало, что именно так они и должны выглядеть: растопыренные, скрюченные, распахнутые, в страшных позах смерти. Тела лежали повсюду и были безобразны. В углу проходной комнатки зашевелился человек. Он лежал ничком, коряво подгребая внутрь ногами, пытаясь, видимо, встать. Носки ботинок скользили по чёрной жиже, подтекшей из-под него. Костя узнал Лёшу, кинулся к нему, перевернул.
- Костян,- кровь булькала во рту, мешая говорить, перелилась и стекла вниз по шее, освобождая дыхание,- Не так всё вышло, как я хотел. Не суди...Не так я хотел...
Новая волна хлынула наружу. Он задыхался. Тело вытянулось от судороги, глаза закатились, одна кровь текла и текла из открытого рта. Костя сидел с ним рядом, поддерживая голову. Вдруг, Лёша открыл глаза и с незнакомой улыбкой обрадованного человека, вспомнившего, наконец, свою радость, тихо проговорил:
- Святой...
- Да какой я святой, Лёха?- кричал Костя,- Какой святой?
Тут за спиной хлопнула хлопушка, и на лбу Лёши открылась крохотная чёрная ранка. Запрокинувшаяся голова соседа потяжелела в двадцать раз. Костя не успел даже испугаться, а когда обернулся и увидел, что произошло, взвыл, как волчонок, оскалился и свалил убийцу, не устоявшего от неожиданности на ногах. Костя рычал и рвался к его горлу. Он прекрасно знал, кто он и что делает, но старался лишь как можно скорее довершить расправу, пока великан его не остановил. Боковое зрение уловило движение рукой. Поняв, что опоздал, Костя, со всей силы вцепился в волосы убийцы, напрягся и прижался своим лбом к его лбу...
На секунду сознание пропало, но, быстро очнувшись, Костя заметил, что с невероятной силой по-прежнему держит противника, и прижат к нему. Что-то всё же изменилось. Прошли ещё мгновения прежде, чем Костя расслабился, и отвалился. Сопротивления нет. Костя болтыхался, как кусок тряпки на шее великана, раскинувшегося на полу.
Там, где должно быть лицо убийцы, зияло дыра из оборванных кусков чего-то чёрного. Запах стоял едкий. Костя рад бы был проснуться, но он не спал. Цепляясь за поваленную мебель, он поднялся, покачался, и с размаху грохнулся без чувств на заляпанный кровью пол как раз между мёртвым Лёшей и его убийцей.
3
В добрых фильмах полиция приезжает за миг до развязки преступления. В злых - час спустя после кровавой резни. Костя попал на сеанс беспросветного фильма, да ещё, по недоразумению с ним, Костей, в главной роли. В его фильме полиция не приехала вообще.
Придя в себя, Костя ждал час, два. Замёрз. Ему мерещились шорохи и всхлипывания, но, обойдя помещения, он не нашёл живых людей. Его похитители были мертвы. Надо было выбираться. Костя побрёл наугад искать выход, прихватив чью-то не измазанную кровью куртку и толстую шапку, чтобы скрыть свечение. Выбравшись, удивился: его прятали в порту. Костя в последний раз оглянулся на тёмные ангары, прячущие в недрах страшные находки, ссутулился и побрёл домой.
Дома он первым делом взял мобильник, набрал 02, но сразу отключился и швырнул мобильник на диван.
- Дурак, что ли?- подпрыгнул Костя от злости на себя,- Совсем спятил...
Выбежал прямо в тапочках на набережную Фонтанки. В телефонной будке набрал 02, вдохнул воздуха. Как только с ним заговорили, перебил:
- Там, в этом...в порту, в восточной части, тёмно-зелёный ангар, цеха какие-то. Там девять трупов. Их всех убил тот, что с обугленным лицом. А его, значит, я убил. Вот,- воздух кончился,- Заберите их, пожалуйста.
Повесил трубку. Подпрыгнул на месте, и стукнул себя по лбу ещё злее, чем в квартире.
- Надо было голос изменить, осёл! Ну, отстой...
Костю забрали на следующее утро. Он ни капли не удивился. Единственный цветок и клетку с попугаем пристроила у себя сердобольная соседка из комнатки, глядящей в тупиковую улицу. Она растила одна троих детей, и все они непонятно как помещались на двенадцати квадратах убогого жилища. Уходя, Костя улыбнулся блёклой, натруженной женщине:
- Вы, эта, документы собирайте, тёть Женя. Правду говорю. Лёша не вернётся, у него никого нет. И я не вернусь, у меня тоже никого нет. Вам первой положено,- Костя наклонился к самому её уху,- Ну, как его, расширение жилплощади. Делайте, как говорю. Тихонько собирать начинайте бумаги прямо с сегодняшнего дня...
Костю грубо толкнули к выходу, он послушно ушёл.
Женщина склонила голову набок, постояла, будто в забытьи, хмыкнула, поправила волосы.
- Ну, Костя, ну, затейник,- по-доброму погрозила она пальцем в пустоту, но потом зашла в свою комнатку, достала толстый пакет с документами, надела очки и углубилась в работу...
Через четыре месяца мытарств, Костя очутился в психлечебнице.
Полиция ничего не смогла предъявить Константину Пузикову. Убийцу восьмерых бандитов установили по пулям, извлечённым из их тел. Смерть же самого киллера объяснить так и не смогли. То ли на высоковольтный кабель напоролся, то ли кто-то из жертв успел облить убийцу кислотой, прежде, чем умереть. На Костины попытки рассказать правду не реагировали никак. Дело закрыли. Костю, как явно невменяемого, отправили на принудительное лечение.
В больнице Косте понравилось.
Завтрак, обед, ужин, телевизор с четырёх до восьми. Не хватало музыки, но музыка сама звучала в его чистом сердце. Врачи тщательно обследовали светящийся нимб над Костиной головой. Приезжали физики из Петербурга и даже Кёльна, с кучей аппаратуры, облепляли Костино тело проводами и присосками, хмуро приникали к экранам с пляшущими диаграммами. Уезжали. Приезжала новая экспедиция, и повторялось всё тютелька в тютельку: суета, присоски, хмурые лица у мониторов.
Наконец, всё стихло. Костю оставили в покое. Он привязался в больнице лишь к одному человеку, старой-престарой медсестре бабе Кате. Все её звали так. Говорили, что она работала здесь ещё в те времена, когда палаты были забиты политическими оппонентами бывших генсеков, философами, поэтами, свихнувшимися от запоев артистками, брошенными любовницами вождей. Баба Катя была такой набожной, что умерла бы с голоду, но не проглотила кусочек хлеба, не перекрестив его мелким крестиком трижды.
- За что ж это тебя Господь покарал-то так, милый, а? Горемыка ты истинный, горемыка,- причитала бабка, присев на край кровати, подперев ладошкой щеку.
- Грешён, стало быть, грешён,- качала она головой,- Не каешься, видать. Я так думаю: покарали, значит, виноват! Умерло дитё, значит, родители, али там, бабка с дедом, согрешили. Заболел, значит, виноват. Хромым родился - виноват. Глухим - виноват. Привыкли нынче о милосердии вопить...
- Так хочется же, его, ну, милосердия,- стеснительно признался Костя.
- Ты вины свои сначала кровью искупи! Милосердия ему подавай! Так у Господа, кидайся он им направо - налево, в два дня всё милосердие выйдет. Пропасть, что ли там, милосердия твоего? Думал?
- Да как же так? Кто же тогда меня простит?- расстроился Костя.
- Глянь на мою макушку. Есть нимб? Нету! Праведная, значит, я. Не карает меня Бог. А на себя погляди. То-то же. Со свиным рылом лезешь к милосердию. Моя бы воля, я бы таких...- глаза бабки затуманились, поплыли, и Костя отшатнулся от неё, изумившись силе злобного правдивого взгляда,- Праведные они все серенькие, а у тебя, вон, вся башка горит!
Она ещё долго пугала Костю вечными муками, звала к покаянию, и уходила, трижды плюнув в палату с внешней стороны порога, бормоча то ли молитвы, то ли заклинания.
Костя хоть и не очень доверял духовному опыту санитарки, но всегда грустнел после её уходов, и не мог перебороть желания горько наплакаться. В отличие от него самого, она знала, во что верит, и что ждёт её за перегородкой мира. Сердце Кости чувствовало всё же, что бабка знает не всё, что нечто важное и нежное прошло мимо её длинной жизни, что жизнь её, полная суеверий и страха, подпитывающих друг друга, нехороша и нечиста.
Костя ложился лицом к стене и горько плакал о запуганной бабе Кате, о себе, о Лёше, даже об убийце, которого он убил...
- Нет хуже меня человека на земле, нет!- метался Костя, ничего не видя ни рядом с собой, ни за миллиарды километров вокруг, чувствуя лишь боль, которую ни поправить, ни заткнуть анальгином нельзя, понимая, что совершённое им безвозвратно и немыслимо,- Что же мне делать? Кто же меня простит? Как же я буду жить с этим?- он трогал в темноте нимб, согревающий руку,- И с этим?- он выпускал из памяти воспоминания об убийстве человека,- Господи, Господи, Господи, зачем ты меня оставил?
Он плакал долго-долго, горько-горько, и нимб его, если бы Костя мог видеть, сиял, как солнце.
4
Больница Кости была не самой строгой и не самой страшной. Одно крыло занимали женские палаты, второе мужские. Смирным разрешалось гулять в скверике за главным корпусом. Туда же выпускали и благонадёжных клиенток женского крыла. Здесь познакомился Костя с Соней.
Она называла себя Кассандрой. Её глаза ненормально блестели, как это бывает у больных людей. Соня двигалась порывисто, говорила гортанно, руки её летали перед лицом, тонкие, как голые сучья. Её восхищало буквально всё, а в особенности всё банальное и очевидное. Взмахнёт синица с лапы сосны - Соня хлопала в ладошки, визжала, и глаза её блестели ненормальным блеском. Облако, порыв ветра, скидывающий волосы на лицо, цветастое платьице соседки, поцелуй героини в кино, любой знак внимания, жест вежливости, всё приводило Соню в болезненный трепет.
Костя привязался к новой знакомой, но быстро от неё уставал. Всё же вдвоём было веселей, и Костя каждый день после тихого часа, отпросившись у дежурной сестры, спешил в садик.
В марте мир некрасив, если бесснежен. Наступивший март был бесснежен и некрасив.
Соня пришла бледная, с глазами такими измученными, что в них трудно было глядеть.
- Идём, святой, времени мало,- она схватила Костю за запястье и хватка её оказалась на удивление крепкой.
- Куда, Соня?- мягко упирался Костя, не желая обидеть. Она никогда не называла его святым. Костя заметил это, плохое чувство колыхнулось в груди, но он сдержал его, и ещё ласковее предупредил,- Нельзя, Соня. Я сказал сестре, что буду здесь...
Лицо Сони сделалось злым, вдруг сбежавшиеся складки обезобразили девушку.
- Соня, тебе нехорошо?- испугался Костя.
- Ты думаешь, ты святой? Да?- это говорила совсем другая Соня, не та, которую он знал раньше. Голос её переменился, лицо, глаза - всё было новым и очень злым.
- Нет,- честно успел выпалить Костя.
- Ты дьявол, которого мы пришли уничтожить...
- Подожди, кто это "вы"?
- Мы, Секта Стражей, дозорные Ягъве, каратели Всевышнего...
- А причём тут я?- не понимал Костя.
- Ты должен умереть,- твёрдо ответила Соня, и Костя почувствовал, как ледяная рука ужаса надавливает откуда-то сверху на его голову, пытаясь свернуть её.
- Как это? Почему я?
- Ты принёс в мир соблазны. Сейчас тебя временно оставили в покое, но они придут за тобой вновь...
- Кто "они"?
- Наши враги, твои помощники. Ты станешь для них знамением. С тобой они могут победить. Тебе нельзя жить,- просто закончила она.
Костя стоял, раскрыв рот, не зная, что сказать.
- Но я хочу жить!- нашёлся он.
- Чтобы избавить мир от соблазна, ты должен умереть,- девушка говорила все слова с одной интонацией, Костя понял, что не докричится до неё.
- Как же мы уйдём?- решился на фальшь Костя, выигрывая минуты.
- Здесь есть верные люди. Нас много...
- Я не пойду,- он, было развернулся, но непонятно чьи стальные руки крутанули его назад, перехватили горло, и повернули лицом к Кассандре. Тот, кто напал на него, знал, что прикасаться к нимбу нельзя, и действовал расчётливо.
Девушка спокойно глядела на Костю. Брови её поползли вверх, губы задрожали:
- Ты очистишься огнём Ягъве, избранный. Бог должен быть непостижимым для простых смертных, а ты искажаешь собой этот закон. Подумаешь, нимб...Что с того, что у тебя нимб?
Зрачки Кассандры, вдруг, закатились, лицо передёрнулось. Не успел Костя ничего сообразить, как девушка повисла на его груди и била его грудь крохотными кулачками. Вид её был ужасен.
- Почему он достался тебе, а не мне? Почему? Почему? Почему? Кто ты такой, Костя Пу-зи-ков? Никто! Никто! Никто! Ты хуже вот этой земли, вот этих камней, штукатурки, ничтожней проволоки забора, мизерней заклёпок на твоей куртке...Почему тогда нимб у тебя? А? Кто ответит за то, что нимб достался тебе?
Костя оцепенел от страха и молчал.
- Ты и ответишь, Костя Пузиков! Ты! Ты! Ты! А-а-а...
Кассандра упала на землю и задёргалась, оскалив зубы. Серая пена полилась из её рта. Откуда-то взявшиеся люди бросились к ней с нескольких сторон.
Сильные руки отвернули Костю от ужасной сцены, он ничего больше не видел.
Его вывели с территории больницы, накинув на голову наволочку. Запах перьев мучил Костю больше, чем наяву происходящее с ним. Пушинки забивались в нос, намокали: Костя непрерывно чихал. Потом его втолкали в машину. Машина пахла дорогим освежителем воздуха, и вкусно пахнущими средствами для полировки панели. Ехали недолго по очень плохой дороге, потом, видимо, застряли. Минут пять шли пешком. Нос Кости уловил запах керосина и сырых дров.
- Открывайте его.
Костя стоял рядом с сооружением, похожим на пионерские костры. В мамином альбоме были не меньше десяти снимков из разных детских лагерей, куда мама уезжала вожатой на лето. И на каждом, из-за спин улыбающихся детей, торчали вот такие же вигвамом сложенные кострища.
Картина Косте открылась печальная. Костёр был сложен посередине поляны. Вокруг чернел лес. Воздух был сногсшибательной густоты: Костя пил его, пил, и не мог напиться. Полукругом от костра стояли люди в белых балахонах. Костя хмыкнул: совсем плохо у людей с фантазией. Где-то недалеко в лесу, моргнули фары машины, и исчезли.
Действие началось факельным шествием, как в кино. Косте больше всего не понравилось, что всё так предсказуемо. Он боялся потерять остатки мужества, опуститься, расплакаться. Когда всё кончено и финальная черта подведена, умные и сложные люди просчитывают, суетятся, ладятся, а простые, как Костя, принимают всё всерьёз и как есть. Смерть - это смерть, но сначала ещё надо умереть.
Чужие крепкие руки так натёрли ему плечи и запястья, что Костя стоял и чесал зудящие красные раны, рассеянно улыбался по сторонам, и никак не был похож на ритуального агнца.
Шествие двинулось в другую сторону. Было видно, что участники напряжены, торжественны, и что экстаз их искренен. Поверх голов, Костя во второй раз увидел свет фар, и во второй раз не придал ему значения. Кто-то из сектантов, видимо, опаздывал.
Головы служителей склонились перед маленьким человеком, вышедшим на середину поляны.
- О, Ягъве, ты хотел чистую жертву, но сестра наша осквернила чистоту жертвы завистью к ней. Приведите её.
К коротышке подвели человека в белом балахоне, ничем не отличимом от остальных.
- Что заслуживает затуманенная сестра наша, о, братья?
- Смерть,- не дружно, не громко, промычали сектанты.
- Да будет так!
При этих словах он быстро вынул из складок широкой одежды узкий нож с изогнутым лезвием, и без замаха коротко ткнул им в грудь стоящего человека.
У Кости не успела слететь с лица блуждающая улыбка, непонятно как очутившаяся там за время происходящего безумия.
Жертва крикнула. Костя присел на миг, словно это его ударили, и тоже закричал. Ему хотелось порвать криком свои барабанные перепонки, выдавить из глазниц свои глаза, чтобы больше не видеть, не слышать того, что видеть нельзя, слышать нельзя, перенести никакому сердцу нельзя. В этот момент, с качнувшейся жертвы слетел колпак, и Костя увидел обезображенное ужасом лицо Сони-Кассандры. Из уголка рта уже вовсю бежала кровь. Глаза её застыли, а рот всё пытался что-то сказать.
- С...с...,- на поляне повисла такая тишина, что было страшно дышать,- С...с...,- ещё раз попробовала Соня, и у неё снова не получилось.
- Соня, Соня,- раскидав сторожей, бросился к ней Костя,- Боже мой, Соня. Да что же это? В больницу, Соня, нам надо в больницу! Скорей! Скорей!
- Святой,- выговорила, наконец, Соня, улыбнулась и умерла.
- Терпи, Соня! Соня! Соня! Да что же это? Господи, что же это? А-а-а...
5
Костя споткнулся о корягу, лежащую в основании импровизированного постамента для его казни, и упал на первый ряд сложенных брёвен. Худой, истерзанный, в грязной одежде, он встал в полный рост, огляделся и понял, где стоит. Лицо его, вдруг, просияло, нимб просиял следом. В толпе служителей прокатилось "Ах". Что-то жуткое подымалось из глубин, и каждый чувствовал это.
Костя сбросил куртку, и, соскальзывая, проваливаясь между рогатин, стал карабкаться на верхнюю площадку лобного места, дыша быстро и отрывисто. Руки его покрылись рваными ранами, из глубоких порезов текла кровь. Наконец, он зацепился за верхний ряд брёвен, подтянулся, встал, весь в крови и лохмотьях, еле справляясь с дыханием. Ветерок играл разорванными кусками его рубашки. Вся фигура Кости внушала благоговейный ужас, который сильнее ужаса смерти. Костя повернулся к толпе. Закрыл глаза и поднял голову к звёздам.
Прошло, наверное, не меньше двух минут. Костя опустил голову, открыл глаза, спокойно и пристально оглядел собравшихся людей, чуть хмурясь, будто видя их впервые.
- Люди,- простым голосом сказал Костя,- простите меня.
По толпе вновь прошло лёгкое "Ах".
- Простите меня, пожалуйста. Я наделал много зла,- доверчиво, как братьям или друзьям, рассказывал Костя,- Я не хотел зла,- крутил он головой,- Но делал зло. Простите меня, люди,- он вспомнил важное,- Сожгите меня, братья. Ваша сестра была права: я должен умереть. Вот, я готов...
Костя поднял верёвку, приготовленную для связывания его рук и ног, и стал перебрасывать конец с узлом через толстую ветку, торчавшую выше всех. С первого раза у него не получилось. Костя топнул от досады ногой, чуть не сорвался, потом, тщательно замахнувшись, кинул тяжёлый узел ещё раз. Верёвка описала полукруг и упала в его подставленные ладони.
"У-у-у" разнесла толпа.
Костя обвязал грубой верёвкой сначала ноги, после, правой рукой ловко перехватил левую. Тишина, в которой он привязывал себя к столбу казни, была звенящей.
- Люди д...д...добрые,- вновь очень просто сказал Костя, губы его дрожали,- Сожгите меня. Что будет, если я останусь жить? Представьте только, скольким ещё шизофреникам захочется или уничтожить меня, или приколоть на свои знамёна...
Костя задумался. Толпа послушно ждала, когда он заговорит. Никто не посмел двинуться с места.
- Люди,- всем давно было страшно, но никто не двинулся,- Зло от меня будет только расти,- запнулся,- и расти,- кто-то шелохнулся в толпе и замер,- Я залью мир кровью. Я готов. Братья, помогите мне справиться с моим страхом...
Костя хотел раскинуть руки. Левая рука его была привязана, и свободная правая произвела жест то ли благословляющий, то ли повелительный. Маленький человек в балахоне взял у заторможенного служителя факел и направился к кострищу, но дойти не успел.
Первыми встали на колени перед костром балахоны левого крыла. Наверное, там были женщины и подростки. Потом, озираясь, на землю спустился весь полукруг ритуальной процессии.
- Что вы, суки, творите?- вертелся коротышка, маша факелом. Его никто не слышал.
- Встали все. Встали! Твердолобое быдло! Распустили слюни!
- Святой,- глухо неслось по толпе сектантов,- Святой,- всё смелее и смелее говорили голоса.
Костя хихикнул.
- Да вы слепые, что ли, или обкуренные? Какой я вам святой? Что ж вы заладили? Что вы ко мне привязались?
Ничего не изменилось. Коротышка, размахнувшись, швырнул факел в канистры с керосином, расставленные вокруг помоста. Огонь нехотя принялся за трапезу, наглея всё больше и больше.
Костя сосредоточился, расслабил мышцы. Лихорадка, бившая его, прошла. Умирать - это трудно. Это знает каждый. Лучше всего это знает тот, кому умирать сейчас.
Вдруг, будто упав с небес, загрохотали хлопушки, в упор врубили прожектора...
Из лесу выбежали вооружённые люди в камуфляжной форме, укладывая всех лицом вниз.
- Лежать, падлы, лежать, сказал!- неслось то справа, то слева. Одинаковые люди одинаково кричали. Люди в балахонах метались в ужасе, не зная, где их свалят.
Из выехавшего прямо на поляну джипа, вышел щуплый человек с фигурой подростка, и лицом вурдалака. Очень ухоженный и очень старый. Глаза его искали Костю.
- Беги, Костя, беги...
Костя встрепенулся. Он знал этот голос! Он много раз его слышал. Это кричал ему кто-то родной, ненаглядный.
- Костя, беги...
Третий раз Косте повторять не пришлось. Распутавшись, с четырёхметровой конструкции эшафота Костя слетел, как ангел. Ушиб ногу, но поднялся и рванул в сторону леса. Лес стоял перед ним чёрной занавесью. Казалось, стукнувшись об него, можно разбить голову. Но, лишь Костя переступил чёрточку света и тьмы, как темнота сделалась уютной и видимой. Он скакал, как заяц, поглядывая назад. Скоро сзади него метались лишь бесформенные тени, а голоса стёрлись совсем.
Костя свалился на землю, затих, и заплакал...
- Сколько же можно меня мучить? Сколько же можно?- задыхался он от слёз,- За что это мне? Почему я? Почему меня так мучают?- задавал он сырой мгле самые бесполезные на свете вопросы,- Что же мне делать? Куда я пойду? Меня не оставят в покое...