277. Сехмет2012/10/07 04:08 ///////////"Нет, что ни говори, но Сталин совершенно не собирался допускать врага на свою территорию. И подтверждением тому стал факт обнаружения К. Закорецким русско-английского военного разговорника 1940 г. выпуска. Для антирезунистов это, конечно, не является аргументом в пользу планов Сталина по захвату Европы."
Конечно нет. скорей это говорит о подготовке к тому, что Великобритания может напасть на СССР. Особенно в связи с ее планами бомбардировок Баку 1940 г., и т.д. И особенно если учесть тот факт что Великобритания со своими лагерями смерти засветилась ранее уже в Архангельске. Так что факт издания такого рода разговорников говорит четко об оборонительном, но никак не наступательном, характере подготовки.
///////////"Ясно только одно: в случае планов разгрома Германии на своей территории (по версии Я. Верховского и В. Тырмос), никакого русско-английского военного разговорника издавать никакого смысла не было."
вообще-то эти разговорники тогда издавались и переиздавались каждые несколько лет на 15 языках и служили одним из учебных пособием для языковой подготовки в военных вузах, в том числе, военных атташе и других военных специалистов. Причем одним из обязательных языков был или английский, или немецкий, или французский.
и вообще-то автору неплохо было бы знать, что английский язык имел хождение не только в Великобритании.
Автору. Означает ли обнаружение русско-английского военного разговорника 1940 года о том, что СССР собирался напасть также на Великобританию, на США, а также на ~50 стран-колоний Великобритании и США, в которых имел хождение английский язык?
Вот ведь какое планов громадье может быть развито резунистами-фантастами... контора пишет и сочиняет...
276. (gimnazia@mail.kmr.ru) 2011/05/30 03:51 >>275.A. Р. М.
А.Р.М, зайдите на История ру. Я Вас прошу. Вы там к месту будете. Надеюсь, что сможете свою точку зрения высказать.
275. (xe-korneva@yandex.ru) 2011/05/30 01:02 >>272.Малышев Александр
>>>271.A. Р. М.
>АРМ, вертайте ССвой раздел, лечите ССвою паранойю, кончайте пороть чушь - тады поговорим.
Сколько раз вы давали себе зарок, не давать мне советы!.. А каков результат?
274. (xe-korneva@yandex.ru) 2011/05/30 00:59 Не... Это все несерьезно.
273. (gimnazia@mail.kmr.ru) 2011/05/30 02:15 Гражданская война в миниатюре.
Вы там друг друга еще не поубивали?
Может, хватит уже?
272. 2011/05/29 22:10 >>271.A. Р. М.
АРМ, вертайте ССвой раздел, лечите ССвою паранойю, кончайте пороть чушь - тады поговорим.
271. (xe-korneva@yandex.ru) 2011/05/29 22:04 >>270.Малышев Александр
>>>269.A. Р. М.
>Бла-бла-бла.
>Сколько раз зарекался давать вам советы...
Ваш главный талант - смешить. А вы зарекаетесь...
270. 2011/05/29 21:47 >>269.A. Р. М.
Бла-бла-бла.
Сколько раз зарекался давать вам советы...
269. (xe-korneva@yandex.ru) 2011/05/29 20:45 >>268.Малышев Александр
>>>267.A. Р. М.
>>История не наука. Однозначно.
>Ну раз считаете историю лженаукой - не лезьте вы в нее, г-н АРМ.
>И г-н "Русских" с собой возьмите... ну не знаю... марки коллекционировать. Чо вы претесь в тему, где ничего не соображаете?
Г-н Малышев! А что вы, дилетант, лезете в науку? Ваше дело потреблять ее плоды и есть, что дают. А я считаю, что история должна еще только стать наукой, перестать проституировать и плодить бездумных соглашателей с любым бредом, какой несут "авторитетные ученые", переписывающие учебники при всякой перемене политического режима.
268. 2011/05/29 20:20 >>267.A. Р. М.
>История не наука. Однозначно.
Ну раз считаете историю лженаукой - не лезьте вы в нее, г-н АРМ.
И г-н "Русских" с собой возьмите... ну не знаю... марки коллекционировать. Чо вы претесь в тему, где ничего не соображаете?
267. (xe-korneva@yandex.ru) 2011/05/29 20:25 >>263.Русских Владимир Николаевич
>Кстати, о птичках. А история, это наука?
История не наука. Однозначно. Не помню, кто из историков, но очень точно определил данное недоразумение, как политику, обращенную вспять. Она и родилась как родословие царствующих домов, во обоснование претензий на власть. Чаще всего, неправедных. Таковой и осталась.
"Повесть временных лет" - о чем это? О том, что Иоанн Васильевич Третий в своих землях - природный государь, новгородцы - бунтовщики, отложившиеся от своего господина, а Гедиминовичи - хищники, захватившие вотчинные земли его предков.
266. (gimnazia@mail.kmr.ru) 2011/05/29 08:39 Наши проклятые демократические подпевалы привыкли обвинять русский народ в 'рабскости', дескать, при царях не было никакой демократии, а сейчас, якобы, у нас появился шанс ее построить - надо лишь четко все делать по зарубежным образцам. Эти тупоголовые бараны, презирающее все русское, не могут взять в толк, что русские мужики всегда жили своим умом и по своим собственным законам, поэтому и никакими рабами царя они никогда не были. За исключением Петра-якобы-Великого и последующих за ним баб-цариц, типа Екатерины-тоже-якобы-Великой. До Петра, сломавшего Россию своими масонскими экспериментами, на Руси существовала самая настоящая демократия, да причем такая, какой не снилось всем современным этим немцовым и хакамадам.
Иван Солоневич в своей книге 'Народная Монархия' приводит слова известного историка Ключевского о быте русских людей в допетровские времена. Я хочу, чтобы вы, читатель, внимательно прочитали то, что было написано Ключевским, который отнюдь не являлся этаким 'русопятом', и который, тем не менее, вынужден был кое-что донести до нашего сведения про те времена.
Ключевский:
'С половины XV века Московское государство... усвояет задачи общенародного блага... Пробиваются непривычные для тогдашних умов идеи о различии общих и местных интересов, о необходимости надзора за местными властями и о способах регулирования их быта... Первый момент обозначился тем, что центральное правительство стало точнее определять законодательным путем установившиеся в силу обычая или практики права и ответственность областных управлений ...Центральная власть начинала заботиться об ограждении интересов местных обывателей от своих собственных агентов, то есть начала сознавать свое назначение охранять благо общества... Кормленщик, наместник или волостель, получал при назначении на кормление наказный или доходный список, своего рода таксу, подробно определявшую его доходы, кормы и пошлины"...
"Ко второму моменту в преобразовании местного самоуправления можно отнести меры, в которых сказалась попытка придать кормленщикам характер местных правителей в государственном смысле этого слова... Эти меры не только стесняли произвол, но и самый объем власти кормленщика. Средством для этого ограничения служил двойной надзор за их действиями, шедший сверху и снизу. Надзор сверху выражался в докладе. Так называлось в древнерусских документах перенесение судебного или административного дела из низшей инстанции в высшую... из приказов "в верх", в боярскую думу или к государю... С другой стороны, судебные действия наместников или волостителей подчинены были надзору местных обществ... Но едва заметно мелькает в тогдашних грамотах другой ряд властей, в которых выражалась самодеятельность общества. Города и пригороды издавна выбирали своих сотских, сельские волости - своих старост.'
Такие слова, как 'кормленщик', 'волостель', 'наказный', конечно, нынче уже архаика, поэтому мы с трудом можем понять, о чем, в деталях говоря, идет речь. Зато понятно главное: Царь старается дать своему народу в руки больше самостоятельности для своего собственного самоуправления. Мы видим, что местные властители не были неподконтрольными - наоборот, они были под жестким двойным надзором: сверху и снизу. Ну, про контроль сверху мы все хорошо знаем, но что же это за контроль снизу? Вот что:
'С объединением Московской Руси этих земских выборных стали привлекать и к делам государственного хозяйства. Но до второй половины XV века сохранившиеся памятники законодательства не указывают такого значения мирских выборных. Зато с этого времени земские учреждения становятся все более деятельными участниками местного самоуправления и волостителей. Первый Судебник и уставные грамоты этого времени предписывают, чтобы на суде у областных кормленщиков присутствовали сотские, старосты и "добрые" или "лучшие" люди. Судебник прибавляет еще дворского выборного управителя, заведовавшего в некоторых городах тюрьмами и другими казенными зданиями, а также и утверждавшего некоторые гражданские сделки, например, переход недвижимых имуществ из одних рук в другие.'
Переводя на современный русский язык это все означает, что на суде помимо судьи, прокурора и адвоката обязательно должны были присутствовать, и не просто присутствовать, а именно НАДЗИРАТЬ за правосудием, представители общественности. Существует ли такая практика в современной России? Или в любой другой стране 'развитой демократии'?
Ключевский далее пишет вот еще что: 'Призывая этих земских "судных мужей" на суд областных кормленщиков, закон восстановлял или обобщал древний народный обычай.' Иными словами, такая форма судопроизводства существовала на Руси испокон веков.
'Если дело, рассмотренное наместником или волостителем, шло на доклад в высшую инстанцию, и одна сторона оспаривала, "лжи-вида", судный список, судебный протокол, то староста с другими судными мужами призывался засвидетельствовать, так ли шел суд, как он записан в судном списке, который при этом случае сличали с "противнем" - копией протокола, выдававшейся судным мужам при первом производстве дела. Если судные мужи показывали, что суд шел так, как он изложен в судном списке и этот список сходился с копией "слово в слово", то сторона, оспаривавшая протокол проигрывала дело. В противном случае ответственность за неправильное судопроизводство падала на судью.'
Ну-ка, ответьте на вопрос: какая ответственность падает на судью за неправильное судопроизводство в сегодняшней России? А в других 'демократических' странах?
'По второму Судебнику в суде должны были присутствовать особые выборные старосты с присяжными заседателями - "целовальниками" (присягая, эти люди "целовали крест" - отсюда и термин "целовальники". - И. С.)... Компетенция присяжных судных людей расширилась: они стали принимать более деятельное участие в правосудии. Им вменялась в обязанность на суде кормленщиков "правды стеречи" или "всякого дела беречи вправду, по крестному целованию, без всякия хитрости"... Таким образом они должны были наблюдать за правильностью судопроизводства, охраняя местный правовой обычай от произвола или неопытности кормленщиков, словом быть носителями мирской совести. Кроме того, Судебник 1550 года давал им право блюсти справедливые интересы тяжущихся сторон...'
'Наконец, оба контроля, сверху и снизу... соединялись в порядке принесения жалоб обывателями, установленном Судебниками и уставными грамотами. Обыватели сами назначали срок, когда наместник или волоститель должен был стать или послать своего человека на суд перед великим князем, чтобы отвечать на обвинение в московском приказе или перед государем.'
Кто бы в наше время - не говорю про советские времена - позволил обывателям привлекать к ответственности местные власти перед самим Государем?!! С точки зрения нынешних 'просвещенных' времен, такое не может придти в голову даже в тяжелом бреду. Поэтому наши власти и неподконтрольны народу, не то, что в царские времена. Помните, как однажды суд одному красноярскому 'авторитету' дал восемь лет условно! Смех. Правда, сквозь слезы. Будь у нас нынче такое законодательство, какое оно было у наших предков, такой судья враз бы слетел со своего места, да еще и ответ бы держал пред Государем: что же это ты, собака, над честным народом насмехаешься?
Ключевский отнюдь не был поклонником русской старины, поэтому его совершенно нельзя причислить к лакировщикам русского прошлого. Следовательно, то, что он сообщает, есть истинная правда. Но именно эту истинную правду от нас скрывают все эти 'просветители' хакамады-чубайсы-немцовы-шендеровичи. Та 'демократия', которую они нам впаривают, и близко не стоит с той настоящей Демократией, которую имели русские люди Московской Руси. А нам блеют все о какой-то нашей мифической рабскости! Вот и недавно, в день православного Рождества, 7.01.07, некий 'дежурный по стране' М. Жванецкий тоже размышлял о нашем рабском менталитете, а сидящие в зале радостно улыбались и аплодировали этому бреду. А затем все дружно клялись к любви этому 'дежурному по стране'. Глядя на них, я понял, что отчасти М. Жванецкий был прав: некоторые рабы еще не перевелись. Видимо, о них он и говорил. Читали бы Ключевского, а еще лучше - 'Народную монархию' Солоневича, глядишь, и ладоши себе отбивать бы не пришлось.
Помню, как-то Хакамада сетовала: вот, опять заговорили о царе, о сильной руке - эту рабскую психологию надо в себе истреблять; при демократии человек сам хозяин своего счастья... и т.д., и т.п. Ты сама-то, подпевала заокеанская, знаешь, что такое Царское Самодержавие? Ты сама-то знаешь психологию русского народа? Сама-то русская?
Иван Солоневич в своей книге в главе 'Самодержавие и самоуправление' пишет следующее:
'Нам могут сказать: все это, может быть, теоретически и хорошо, но практически все это - утопия. И мы можем ответить - это не утопия, а факт. Не беспочвенные посулы для будущего, а совершенно реальная историческая действительность. В самом деле - даже по признаниям левых историков московское самодержавие все время работало для самоуправления, а когда самодержавие пало (Смутное Время), то оно было восстановлено самоуправлением. Когда самодержавию удалось справиться с крепостным правом, оно сейчас же возродило самоуправление. В Московской Руси и самодержавие и самоуправление неизменно поддерживали друг друга - и только наследие крепостного права изувечило эту традицию. Император Александр Второй был убит уже после подписания Им манифеста о созыве Земского Собора(Собора, а не Думы!), а крестьянское самоуправление было ограничено дворянством. Самодержавие противоречит самоуправлению только в том случае, если "самоуправление" превращается в партию и если самодержавие превращается в диктатуру. В Москве этого не было. В Санкт-Петербурге это было:
в наш восемнадцатый век отсутствовали и самодержавие и самоуправление. Самодержавие, восстановленное Императором Павлом Первым - привело к возрождению самоуправления при Императоре Александре Втором. Но в петербургской атмосфере русской жизни - наше "средостение" (посредники - В.Р.), т. е. наша интеллигенция - или, что то же, - наша бюрократия - покушалась: как бюрократия, на права самоуправления и как интеллигенция, на права самодержавия. В результате мы остались и без самодержавия и без самоуправления.
Банальная интеллигентская терминология определяет "самодержавие" или как "абсолютизм", или как "тиранию". По существу же, "самодержавие" не может быть определено терминологически, оно должно быть описано исторически: русское самодержавие есть совершенно индивидуальное явление, явление исключительно и типично русское: "диктатура совести", как несколько афористически определил его Вл. Соловьев, Это - не диктатура аристократии, подаваемая под вывеской "просвещенного абсолютизма", это не диктатура капитала, сервируемая под соусом "демократии", не диктатура бюрократии, реализуемая в форме социализма, - это "диктатура совести", в данном случае православной совести. Русское самодержавие было организовано русской низовой массой, оно всегда опиралось на Церковь, оно концентрировало в себе и религиозную совесть народа и его политическую организацию. Политической организацией народа, на его низах, было самоуправление, как политической же организацией народа в его целом было самодержавие.'
Я немного расшифрую те мысли, которые высказал И. Солоневич. Институт Самодержавия изначально был продуктом творчества русского национального гения. Он не был нам навязан извне, а возник как жесткая необходимость выживания русского этноса в условиях неблагоприятного климата и постоянной угрозы многочисленных врагов, с которыми приходилось биться не на жизнь, а на смерть. Поэтому, Царь изначально для нас никогда не был тираном. Он был самым лучшим политическим средством самоорганизации народа. Только и всего. И вот это-то и надо бы нам всем хорошенько понять, не поддаваясь на провокации этих всех 'средостений'-посредников, присвоивших себе право вразумлять и управлять российским народом. Эти 'средостение'-посредники гнилая интеллигенция - привели к развалу Самодержавной власти при Петре, затем баламутили воду весь 19 век, что привело в конце концов к красной вакханалии 17-го года века 20-го, а сейчас и нам мозги пудрят своей демократией.
И. Солоневич, писавший свою книгу в коммунистические времена, отметил, что в России нет ни Самодержавия, ни самоуправления. Но Самодержавия нет и сейчас, как нет и самоуправления. Зато есть 'демократия'. Разницу между самоуправлением и 'демократией' я сейчас покажу на таком примере:
Представьте, что в некоем небольшом городке есть десятка два-три шахматистов, которые хотят участвовать в городских турнирах, даже, может быть, ездить на областные соревнования, но у них нет своего шахматного клуба. Шахматисты встречаются между собой - все 30 человек - и решают промеж собой скидываться по 100 р. в месяц, чтобы взять в аренду небольшое помещение под клуб. Сказано-сделано. Полгода-год они играют в шахматы, проводят различные соревнования, все хорошо. Но вот неожиданно арендодатель заявляет: мало платите, давайте еще. Поскольку шахматисты наши люди небогатые, то платить больше становится затруднительно: у одних нет денег, других жаба душит, а третьи принципиально не хотят платить за первых двух. Вот они собрались и начинают решать: что делать. Кто-то вдруг вспоминает, что в городе существует, оказывается, городской спорткомитет. Порешили: идти в спорткомитет, просить помощи. Пришли. Начальник спорткомитета, выслушав внимательно, говорит: 'Денег у меня, ребята, на аренду нет, и помещения под ваш клуб тоже нет. Ничем помочь вам не могу'. 'Как нет, - удивляются шахматисты, - вы же спорткомитет, вы обязаны помогать всем спортсменам в городе?!'. 'Увы, все фонды уже выбраны. У нас кроме вас есть футболисты, хоккеисты, тяжелоатлеты, боксеры, кикбоксеры, борцы и т.д. Всем нужны деньги, и они все уже распланированы. Вот, если бы вы пришли годом раньше, да со своей сметой... А так - увы, увы'. 'И что же нам делать?'. 'Ищите спонсоров, - разводит руками начальник спорткомитета, - что же еще остается?'. Шахматисты уходят и начинают искать спонсоров. Однако, никакой спонсор не собирается финансировать каких-то неизвестных шахматистов. Шахматисты - это не футболисты, рекламу на них не сделаешь. В результате сообщество шахматистов распалось на несколько групп, которые собираются на разных квартирах по 3-4 человека в каждой, и играют там. Про городские соревнования приходится забыть. Ну что ж, годик потерпев, приходят шахматисты опять в спорткомитет со своей сметой, в которой расписано сколько необходимо средств на аренду, сколько на призы, сколько на судейство, сколько на поездку на областные соревнования и т.п. Начальник спорткомитета говорит: 'Да вы что, ребята, кто же вам столько денег выделит? Ладно, я эту смету утверждаю, но вряд ли на вас область столько раскошелится'. В результате удалось добиться только средств на четыре блиц-турнира в год, которых все равно негде проводить, хотя все знают, что деньги так или иначе выделяются, но до шахматистов не доходят. Вот это все и называется ДЕМОКРАТИЯ в отдельно взятом городе. Права-то мы все имеем. Денег только не имеем. И контролировать расход средств не можем. И влиять на решения начальника спорткомитета не можем. А вот если бы был совет спортсменов города, который имел бы право влиять на финансовую политику спортивных властей города, и где от шахматистов бы тоже был свой представитель, то вот тогда это и было бы САМОУПРАВЛЕНИЕМ. Таким, какое и было при Московском Самодержавии.
Так вот я и хочу спросить, какой толк мне от такой демократии, если я все равно ни на что влиять не могу? Мне скажут: выбирайте себе такую власть, которая будет к шахматистам прислушиваться. Ну да, выбирали уже. Сколько ни выбирали, а воз и ныне там. Наш начальник спорткомитета как при коммунистах сидел и ничего для шахматистов не делал, так и при демократах сидит. Пять мэров уже сменилось, а наш начальник спорткомитета как непотопляемый дредноут - с места не сдвинешь. При Царе-батюшке такого не было, потому что он издавал такие законы и указы, что простой человек имел реальные возможности влиять на решения власть предержащих. И эти законы и указы всего лишь обобщали древние русские обычаи - те самые обычаи, которые наш народ напрочь забыл, а мы с вами их даже и не знали. А раз мы не знаем своих древних демократических обычаев, то что мы можем сделать при самой распрекрасной в стране демократии? Как будем влиять на власть? Выборами раз в четыре года? Какой бред! И этот ведь бред нам и навязывают все эти гнилые интеллигенты, которые считают себя 'средостением'-посредниками между Царем, то бишь Президентом, и народом. Учат нас 'демократии', призывая отказаться нас от 'рабскости'. Вот же ублюдки. Этих 'просветителей' всегда на Руси хватало, о чем И. Солоневич, в частности, пишет:
'За все эти одиннадцать веков из русского человеческого сырья известные и неизвестные нам властители дум пытались изваять: нордического морехода, византийского царедворца, польского шляхтича, голландского шкипера, французского скептика, немецкого философа и английского парламентария. На тучных пастбищах всех этих влияний паслись целые стада профессоров. Они наживали гонорары и лоснящуюся шерсть.
Они пытались переделать русского тысячелетнего Ивана хоть на какой-нибудь человеческий лад - то византийский, то марксистский. Сделать его то феодалом, то шейлоком, то республиканцем, то даже социалистом. Сейчас обозревая простым, совершенно невооруженным глазом одиннадцативековые усилия византийских книжников девятого века и марксистских книжников двадцатого, можно сказать, что кроме временных кабаков ни из чего ничего не вышло. Приблизительно так же, как ничего не вышло бы из Федора Шаляпина, если мы его переделали бы на Джима Тэннея. С научной точки зрения такая переделка могла бы показаться целесообразной: в качестве боксера Тэнней зарабатывал неизмеримо больше, чем Шаляпин в качестве певца. Кроме того Тэнней зарабатывал "научным" боксом - есть, ведь, и такой, - Шаляпин же ни с какой наукой ничего общего не имел. Но можно предположить, что в результате такой переделки Шаляпин перестал бы быть Шаляпиным, но никак не смог бы сделаться Тэннеем. ТАК МЫ НА ПРОТЯЖЕНИИ ВЕКОВ БЫЛИ ХОРОШИМИ МОНАРХИСТАМИ (Выделено мной - В.Р.). Но, на протяжении всех этих одиннадцати веков, я что-то не могу припомнить ни одного примера тех республиканских добродетелей, которыми жил Древний Рим и с которым помирает нынешняя Франция.'
Кто может заявить, что здесь написана ахинея? Так оно и было на самом деле: когда мы были хорошими монархистами, страна процветала и укреплялась, когда же мы поддавались на пустопорожний брех, мы падали в бездну.
И. Солоневич:
'Вторжение феодальной идеологии в Киев, шляхетской - в Москву и марксисткой - в Петербург привели нас: к татарскому игу, к крепостному игу и к социалистическому игу. Вполне вероятны какие-то очередные влияния, вторжения, философии и концлагеря'.
Сейчас нас пытаются переделать на 'демократический' лад и тыкают носом в некую мифическую русскую 'рабскость'. Но реальная 'рабскость' идет-то как раз не от монархизма, а от всех этих новомодных утопических доктрин. Когда же мы плевали на чужие доктрины, то от русских 'рабов' все враги под лавки прятались.
И. Солоневич:
'ВСПОМНИМ, ЧТО ШЛЯХЕТСКИЕ УРОКИ ОКОНЧИЛИСЬ В ВАРШАВЕ, ШВЕДСКИЕ -ПОД ПОЛТАВОЙ И ПОД СТОКГОЛЬМОМ, ВОЛЬТЕРЬЯНСКИЕ - В ПАРИЖЕ, И ГЕГЕЛИАНСКИЕ В БЕРЛИНЕ (Выделено мной - В.Р.). И все это будет проделано снова тем же Иваном Непомнящим, которого вот уже сотни лет никакая философия никак не может переделать ни в американца, ни в социалиста, и никакие подвалы и концлагеря тридцати последних лет не могут сделать ни коммунистом, ни колхозником. Хотя очень многих сделали все-таки прохвостами. Но - пройдут даже и прохвосты. Желательно было бы, впрочем, принять кое-какие превентивные меры: и против философии, и против прохвостов.
В первую очередь, конечно, против философии и философов-прохвостов. Только для этого надо сначала вспомнить свои корни. Надо понять, что мы есть такие, какие мы есть. Русские не американцы, чтобы списывать с американцев американскую демократию. У нас и своя демократия была, получше американской.
Меня вообще умиляет их убеждение, что ихняя демократия - это манна небесная для любых народов. То ли они действительно дебилы, то ли нас за дебилов держат. У каждого народа свой национальный менталитет, следовательно, исходя из своего менталитета, народ и создает свою государственную политическую систему, которая ему наиболее удобна. У американцев есть своя демократическая система - ну и слава Богу! Причем только здесь мы или еще кто-то? Вот американцы кричат: в России нет демократии, в России нет демократии! Ну и что? Зато у нас есть человеческие отношения между собой. Вот, недавно заказал я две тонны угля, мне привезли его в виде огромных кусков килограммов по 80 каждый. Что с ними делать? Подошел ко мне сосед (с которым, кстати, у меня не самые лучшие отношения), принес кувалду и помог мне эти куски раскрошить, а я их потом уже в углярку скидал. А помог бы мне американский сосед при вашей демократии? На кой черт мне ваша демократия, если мне соседи не помогают? При демократической американской системе мне пришлось бы у соседа или кувалду арендовать, или ему за работу платить, да еще, наверное, и договор в бумажной форме составлять, чтобы все по закону было. А так - помог только за спасибо, кувалду забрал и домой ушел. Все просто, без излишней волокиты. Я тоже соседям по возможности помогаю. А как иначе? Если мы начнем меж собой демократию разводить с торгово-денежными отношениями, то все перемерзнем к черту зимой - вот и вся демократия.
Американцы нашего менталитета не понимают, как европейцы, впрочем, тоже. Это и не удивительно: они наш характер изучали и до сих пор изучают по нашей великой литературе 19 века. Той самой литературе, которая описывала какие-то выморочные переживания всех этих Базаровых, Маниловых, Печориных, Онегиных, Раскольниковых и прочих мятущихся загадочных русских душ. Все эти 'лишние люди', якобы существовавшие в России - это просто галиматья, написанная такими же 'лишними людьми', интеллигентами, которые совершенно ни черта не понимали в характере русского народа. Ну в самом деле, как мог понимать простого человека граф Толстой, если всю свою жизнь вращался только в среде аристократии? Или Гончаров? Или Чехов? Или Некрасов? Да Пушкин тот же? Я не спорю, писатели все были замечательными, но жизнь народа-то они знали? Или вот еще один интеллигент, классик-сатирик советского уже пошиба - Зощенко. То, что он писал, это такой отстой, что просто дальше некуда. Сколько ни читал его рассказов, сколько не слушал, как его читает с эстрады известный артист (по-моему, А. Филлипенко), и не перестаю удивляться: чему тут можно восхищаться?
И. Солоневич:
'В первые годы советско-германской войны - немцы старательно переводили и издавали Зощенко: вот вам, посмотрите, какие наследники родились у лишних и босых людей! Я, как читателям вероятно известно, никак не принадлежу к числу энтузиастов советского строительства. Но то, что пишет Зощенко, есть не сатира, не карикатура и даже не совсем анекдот: это просто издевательство. Так, с другой стороны, - издевательством был и Саша Черный. Саша Черный живописал никогда не существовавшую царскую Россию, как Зощенко - никогда не существовавшую советскую. Саша Черный писал:
...Читали, - как сын полицмейстера ездил по городу,
Таскал почтеннейших граждан за бороду,
От нечего делать нагайкой их сек -
- Один - пятьдесят человек?
Никто этого не "читал". Но все думали что, вероятно, где-то об этом было написано: не выдумал же Саша Черный? Эти стишки, переправленные за границу, создавали впечатление о быте, где такие вещи, может быть, и не случаются каждый день, но все-таки случаются: вот, катается сын полицмейстера по городу и таскает почтеннейших граждан за бороду. А граждане "плакали, плакали, написали письма в редакцию - и обвинили реакцию..." - Абсолютная чушь. Неприкосновенность физиономии была в царской России охранена вероятно, больше, чем где бы то ни было во всем остальном мире: телесных наказаний у нас не было, а в Англии они были по закону, в Германии - и по закону и по обычаю. В царской полиции действительно, били - так били и бьют во всех полициях мира - вспомните "Лунные скитания" Джека Лондона и "Джимми Хиггинс" Элтона Синклера. Точно также и в советских концлагерях в мое время, по крайней мере, с заключенными и даже с обреченными обращались вежливее, чем не только в Дахау, но и в лагерях Ди-Пи.
Но всякая чушь, которая подвергалась, так сказать, художественному запечатлению - попадала в архив цитат, в арсенал политических представлений - и вот попер бедный наш Фриц завоевывать зощенковских наследников, чеховских лишних людей. И напоролся на русских, никакой литературой в мире не предусмотренных вовсе. Я видел этого Фрица за все годы войны. Я должен отдать справедливость этому Фрицу: он был не столько обижен, сколько изумлен: позвольте, как же это так, так о чем же нам сто лет подряд писали и говорили, так как же так вышло, так где же эти босые и лишние люди? Фриц был очень изумлен'.
'Русская литература отразила много слабостей России и не отразила ни одной из ее сильных сторон. Да и слабости-то были выдуманные.
И когда страшные годы военных и революционных испытаний смыли с поверхности народной жизни накипь литературного словоблудия, то из-под художественной бутафории Маниловых и Обломовых, Каратаевых и Безуховых, Гамлетов Щигровского уезда и москвичей в гарольдовом плаще, лишних людей и босяков - ОТКУДА-ТО ВОЗНИКЛИ СОВЕРШЕННО НЕПРЕДУСМОТРЕННЫЕ ЛИТЕРАТУРОЙ ЛЮДИ ЖЕЛЕЗНОЙ ВОЛИ (выделено мной - В.Р.).
Неудивительно поэтому, почему Гитлер считал Россию 'колоссом на глиняных ногах', а русских 'недочеловеками'. Если наши собственные писатели на весь мир показывают героями нашего времени подобных зощенковским недочеловеков, так про нас все так думать и будут. Но это еще полбеды, чего они там думают. Гораздо хуже, когда эти горе-интеллигенты нас самих приучают думать о себе точно так же. Вот что, например, будучи редактором журнала 'Компьютерра' написал Георгий Кузнецов:
'В сегодняшних дискуссиях о будущем России тема вклада, который вносит нация в прогресс человечества, если и присутствует, то в извращенных формах.
Достижения в области материальной культуры у нас почти сплошь оружейные, а этим не делятся. Часто упоминают культурное заимствование, якобы весь мир питается российским искусством. Образованных и, вроде бы мыслящих, людей, которые делают подобные заявления, извиняет, по-моему, только то, что им позарез нужны деньги от правительства.
... Между тем роль российской культуры в мире, рискну сказать, по большей части пассивна. Это музей, к фондам которого обращаются в поисках затравки для вдохновения, и не более того. К тому же, это один из музеев, и с точки зрения платежеспособных потребителей далеко не самый интересный. Есть еще черная Африка, индейцы Южной Америки или, например, совсем маленькая Япония'.
Я уже приводил этот пример в своей книге 'Сатанократия'. В другой раз он написал еще хлеще: 'Вы чувствуете за собой какие-то национальные особенности? Я - нет'. Ну конечно, мы нация ублюдков, и национальных особенностей у нас нет - как же иначе? Вот на Западе, там да: и культура, и искусство, и наука, и производительность труда, и демократия. Ему вторит Михаил Веллер:
'Цивилизация и культура. А вот это главное! Это определяющее. Европейская цивилизация и культура - это какая, говоря прямо и грубо? цинично и бестактно говоря? без политкорректности прямо в лицо заявляя?
ЕВРОПЕЙСКАЯ ЦИВИЛИЗАЦИЯ - РОМАНО-ГЕРМАНСКАЯ
И все тут...
Вклада, равновесного вкладам романо-кельтско-германских народов, славянские народы в европейскую культуру внести никак не могли. Ну позже они оформились, окраиннее жили, маломощнее были. Чешские и польские средневековые города, заметьте, строили немцы, как бы ни пытались сегодня западные славяне доказывать обратное. Вы почитайте перечни великих открытий и изобретений. Как кто из славян - так на родине праздник! Коперник - Польше ура! Тесла - да здравствуют славяне! Менделеев (Менделя сын будет?) - наша слава! Прочие - оттеда...
Мы. Алфавит и религия пришли из Европы. Водка и моды из Европы. Итальянский балет, итальянская архитектура, голландская корабельная терминология, французские манеры и язык. Самолет, танк, винтовка, пулемет. Социализм - из - Европы!!!
И победил у нас социализм, и противопоставили мы себя Европе, и пообещали коммунизм во всем мире, и подсела Европа на снотворные.
Евангелие? Евреи! Утопизм? Англичане и французы! Рождественская елка? Немцы!
Мы - следовали европейской культуре. Подражали. Перенимали. Старались. Стажировались. Приглашали к себе. Но органичной частью ее как целого - ну побойтесь Бога. Блока почитайте'.
Ну, и так далее. Прониклись? Поубавили спеси? А то ишь, великодержавные вы мои. Место! К ноге! Служить! Фу!
Подумаешь, танки с самолетами к нам из Европы пришли. От нас тоже немало чего на Запад попало. Сколько американцы после развала СССР наших изобретений за бесценок скупили - не кричим же на каждом углу. Социализм? Вот счастье-то. Лучше бы он к нам вообще не приходил. Водка? Извините, к нам сейчас из всех помоек не только водка, но и наркотики идут - тоже спасибо говорить? Итальянская архитектура? Так у нас и своя не хуже была. Древний Киев, пока его не уничтожил Андрей Боголюбский, был самым красивым городом в Европе. Итальянский балет? А чем хуже него украинский гопак или казачьи пляски? Это, знаете ли, вопрос вкуса.
А вот это уже серьезно: алфавит. Объясняю: алфавит пришел из Греции, а не из абстрактной Европы. В романо-германской Европе греческий алфавит не используется, только в славянских странах, и то некоторых. Так вот: в Древней Греции жили наши предки и говорили на схожем языке. Вот одна фраза по древнегречески: 'Нипадхоже каложе'. То есть, неподходяще, непохоже выкалываешь, колешь. Ничего и удивительного, что греческий алфавит в качестве наследства попал на Русь - все логично. Что же касается Евангелия, так Благую Весть Господню не одна Россия заимствовала. Европа первая это сделала.
В общем, как вы сами понимаете, все зависит от точки зрения. Если вы считаете свою нацию ублюдочной, то при некоторой сноровке сможете найти сколько угодно подтверждений этому тезису. Наши интеллигенты только этим и занимаются. Вот еще пример, на этот раз из книги В. Солоухина 'Последняя ступень':
'Вспоминаю маленький инцидент на даче у Георгия Леонидзе в Кахетии. Проходила декада русской литературы в Грузии. Ну, ездили, выступали, восторгались, как говорится, с трудящимися. Но тоже и грузинские писатели по своей неписанной традиции то один, то другой приглашали к себе в гости, если не всю делегацию, то часть ее по собственному выбору. Значит, другая часть в это время приглашена другим грузинским гостеприимцем. Так вот оказались мы, человек десять, на даче у Георгия Леонидзе. Неторопливы и велеречивы грузинские застолья. На много часов. Успеют сидящие за столом и спеть песню, и повспоминать, и почитать стихи. Настроение сложилось такое, что начали вдруг то один, то другой прославленные, известные во всяком случае, поэты читать чужие стихи. Есть ведь у каждого любимые, и прочитать его под настроение все равно что спеть хорошую песню. Были там Тихонов и Прокофьев, Доризо и Сергей Васильев, Долматовский и Боков, Смеляков и Дудин... В основном верно, но в деталях предположительно. По крайней мере, таким мне представляется сегодня состав того леонидзевского застолья. Но совсем точно, что Сергей Васильев, когда дошел до него ряд читать чужие стихи, удивил меня и заставил высказаться. До этого звучали Гумилев и Анненский, Цветаева и Блок. Кто-то прочитал "Мать" Николая Дементьева, кто-то "Зодчие" Дмитрия Кедрина, кто-то "Прасковью" Исаковского. Так шло, пока Сергей Васильев не встал, и не оперся руками о край стола, и не выдвинул вперед подбородка, словно тут не дружеская пирушка, а московское писательское собрание.
-- Да, дорогие друзья, да, да и да. Как только мы начинаем читать любимые стихи, сразу идут Гумилев и Блок. Хорошо, что зазвучали тут милые наши, можно сказать, современники: и Коля Дементьев, и Боря Корнилов, и Паша Васильев. Я вам прочитаю сейчас одно прекрасное, воистину хрестоматийное стихотворение поэта, имя которого никогда, к сожалению, не возникает уже много лет в наших поэтических разговорах. Что-то вроде дурного тона. А между тем -- напрасно. Я и сейчас, идя наперекор установившей традиции, назову это имя -- Демьян Бедный.
Тут действительно шумок прошелся по застолью, так неожиданно оказалось это для всех, хотя и непонятно было, то ли это одобрительный шумок, то ли от удивления.
-- Да, да и да! И чтобы показать вам, какой это был все-таки превосходный поэт, я прочитаю сейчас одно его стихотворение. Это маленький шедевр, забытый, к сожалению. А забывать такие стихи нам не следовало бы.
И Сергей Васильев, еще больше выставив вперед свою тяжелую нижнюю челюсть и еще тверже опершись о край стола большими волосатыми руками, внятно донося каждое слово, проникаясь каждым словом до глубин своей собственной души, прочитал нам стихотворение, которое перед этим назвал шедевром.
НИКТО НЕ ЗНАЛ...
Был день, как день, простой, обычный,
Одетый в серенькую мглу.
Гремел сурово голос зычный
Городового на углу.
Гордяся блеском камилавки,
Служил в соборе протопоп,
И у дверей питейной лавки
Шумел с рассвета пьяный скоп.
На рынке лаялись торговки,
Жужжа, как мухи на меду,
Мещанки, зарясь на обновки,
Метались в ситцевом ряду.
На дверь присутственного места
Глядел мужик в немой тоске, --
Пред ним обрывок "манифеста"
Желтел на выцветшей доске.
На каланче кружил пожарный,
Как зверь, прикованный к кольцу,
И солдатня под мат угарный
Маршировала на плацу.
К реке вилась обозов лента.
Шли бурлаки в мучной пыли.
Куда-то рваного студента
Чины конвойные вели.
Какой-то выпивший фабричный
Кричал, кого-то разнося:
"Прощай, студентик горемычный!"
.........................................................
Никто не знал, Россия вся
Не знала, крест неся привычный,
Что в этот день такой обычный
В России... Ленин родился!
Закончив чтение, Сергей Васильев обвел застолье победоносным, прямо-таки торжествующим взглядом. Тихонов подтвердительно, по-патриаршьи закивал головой: "Да, так, забываем". Боков и Доризо просветлели, словно омылись в родниковой воде, Долматовский озарился, раскуривая трубку и как бы собираясь высказать что-то еще более одобрительное. Прокофьев потянулся чокаться к декламатору, а сам толкал Доризо, сидящего по соседству: "Кольк, Кольк, а?" И вот-вот расплачется, прослезится от умиления. "Кольк, Кольк, вот как надо писать-то".
Не знаю уж, как получилось, то ли я насупился угрюмо над своим бокалом, не поднимая глаз, то ли какие особые ледяные эманации, флюиды излучались от меня на все застолье, но только все как-то вдруг замолчали и уставились на меня выжидающе, вопросительно, словно предчувствуя, что я сейчас могу встать и высказаться. Леонидзе как чуткий тамада тотчас и дал мне слово, постучав дополнительно ножом по бутылке, хотя дополнительно призывать к вниманию уже и не требовалось.
А говорить пришлось разбросано, возможно, от того же волнения, только в другую сторону, и чтобы получилось в конце концов в духе тоста. Других, кроме тостов, речей здесь не могло быть.
Неужели же они ждали, что я сейчас провозглашу здравицу за бедного и забытого Демьяна или, на худой конец, за Сергея Васильева. Или уж не ждали ли они, что я провозглашу тост за героя стихотворения, родившегося в тот день. Или за всю Россию, которую он -- предполагается этими людьми - вывел из тьмы, осветил и спас. Но я уж встал, и стакан, как я успел заметить, отнюдь не дрожал в моей руке.
-- Толстой был срыватель всех и всяческих масок. И верно, срывал. Но, увлекшись этим процессом, не заметив как, он начал в конце концов срывать одежды со своей собственной матери, стремясь обнажать и показывать всему свету ее наиболее язвенные места. Для родного сына занятие не очень-то благородное и похвальное. Но то был хоть гений, тот хоть перед этим нарисовал нам образ великой и просвещенной, красивой и одухотворенной России. Вдохновенный портрет ее вырос перед нами из ее военного подвига и составлен из отдельных прекрасных образов: Андрея Волконского, Наташи Ростовой, Пьера Безухова, Пети Ростова, Левина и Кити, Вронского и Анны Карениной, Оленина, Марьянки, Брошки, Кутузова, Тушина, Багратиона, Денисова...
Что мы услышали здесь, извергнутое в свое время, если не ошибаюсь, в 1927 году, грязными и словоблудными устами Демьяна Бедного, который по сравнению со Львом Толстым не заслуживает, конечно, другого названия, кроме жалкой шавки?
Ропот недоумения и смущения прокатился по застолью. Но, как видно, соскучились они в своем сиропе по острому, и никто не оборвал, не пресек, давая возможность высказаться.
-- Я сознательно груб. Но мои эпитеты (перефразируя известное место у Белинского) слишком слабы и нежны, чтобы выразить состояние, в которое привело меня слушание этого стихотворения. В каждом из нас, как в организме, много всего и разного. Во мне кило шестьсот мозга, но есть и иные (в животе) вещества. Вопрос, на что смотреть.
Что такое Россия в 1870 году? Творит Достоевский, звучат новые симфонии и новые оперы Чайковского. В расцвете сил тот же Толстой. В деревне звучат хороводы. Ссылаюсь на Некрасова и на его строки: "Будут песни к нему хороводные на заре из села долетать, будут нивы ему хлебородные (хлебородные, заметьте!) безгреховные сны навевать".
Менделеев уже открыл свою периодическую таблицу, Тимирязев вот-вот начнет читать свои блестящие лекции. В Москве возводится грандиозное, ослепительно бело сооружение -- памятник московскому пожару и Бородину и вообще памятник победы над Наполеоном. В России от края до края бурлят ежегодно 18 тысяч ярмарок. Через восемь лет Россия, жертвуя своей кровью, освободит свою ближайшую родственницу -- Болгарию -- от турецкого ига... Сами понимаете, я не ходячая энциклопедия и не готовился к этому выступлению. Но я думаю, если поднять газеты того времени, мы найдем там много такого, что можно было бы прочитать с гордостью за Россию, за ее общественную жизнь, за ее дела.
И что же он выбрал из всей российской действительности того времени, чтобы показать свету? Повторяю в коротком пересказе. Серенькая мгла. А почему, собственно, в апреле серенькая мгла? Скорее, это был день весенний, напоенный синевой и солнцем, грачи прилетели. Городовой на углу и поп в соборе. У дверей питейной лавки шумит пьяный скоп. На рынке лаются торговки. Не просто ведь торгуют в изобилии сметаной и маслом, а обязательно лаются. Мещанки мечутся в ситцевом ряду. А чего бы им там метаться, если ситцев огромный выбор, всем хватит и все ситцы дешевые? А они мечутся там, словно в теперешнем ГУМе. На каланче пожарный, прикованный, как зверь, к кольцу... Ну, знаете... Не хватает уже ни слов, ни злости. При чем тут пожарный, который обязан нести свою службу, свое дежурство?
Солдатня марширует под угарный мат. Не просто солдаты, а солдатня. Не думаю, к тому же, чтобы русские офицеры так-таки все и матерились угарным матом. Между прочим, те самые офицеры, которые через несколько лет проявят на Шипке и под Плевной чудеса героизма...
Как же надо было ненавидеть Россию, свою родную мать, чтобы собрать в одно стихотворение все наиболее грязное и мерзкое, да и не просто собрать, а клеветнически преувеличить и даже выдумать и преподнести нам эту вонючую жижу, чтобы мы ее нюхали. Вот вы, хозяин стола, -- грузин. Возможно ли, чтобы грузинский поэт написал бы нечто столь же омерзительное о прошлом своей страны? Только мы, самоеды и предатели, мало того, что способны написать такое, способны еще и восхищаться этой гадостью сорок лет спустя после ее написания! Меня уже понесло, и надо было сворачивать на тост.
-- Есть табу. Есть запретные вещи. Нельзя взрослому мужчине подглядывать, как раздевается мать. Вот он раздвинул занавеску и в щелочку подглядел: "Гы-гы, сиськи висят!" И снова щелочку закрыл, и ничего словно бы не случилось. Нет, случилось! Он переступил запретную грань. В душе своей. Из человека он превратился в хама. А я нарисую и еще более трагическую ситуацию. Представим себе, что разбойники под угрозой оружия и смерти заставили взрослого мужчину изнасиловать собственную мать. Их было несколько сыновей. Один, хоть наставлены пистолеты и приставлены ножи к горлу, бросился на разбойников и тотчас погиб. Что ж, были у России и такие сыновья! Другой покорился и совершил насилие. Третий хоть сам и не насильник, но смотрел, как насильничает его брат, и не пошевелился, потому что у горла нож -- нож. И вот они оба остались живы. Но жалка их участь и страшна их жизнь. И что же теперь с них спрашивать? Они теперь могут все. После насилия над собственной матерью что для них осталось святого? Что для них насилие над чужой женщиной? Или вообще над другим человеком? Жечь, убивать, мучить, предавать, доносить -- все пожалуйста! А уж глумиться на словах -- про это и говорить нечего.
Вы можете не поддержать меня в этом тосте, но я хочу выпить за настоящие сыновний чувства, за настоящее сыновнее мужество, которое в
крайнем случае предпочитает смерть покорности и позору. Я рад провозгласить этот тост на древней грузинской земле, которую всегда отличало рыцарство, мужество, доблесть. Я рад произнести этот тост в доме замечательного грузина, нашего хлебосольного хозяина. Ваша!
Другой раз был случай, когда Безыменский читал в Доме литераторов в малом зале свою новую поэму. И когда прозвучали вдруг чудовищные строки о том, что храм Христа Спасителя вскочил на теле Москвы, как белый волдырь, я немедленно поднялся и демонстративно покинул зал, неторопливо идя по проходу, а потом громыхнул дверью сзади себя'.
Как видите, и у Демьяна Бедного и у Саши Черного и у Зощенко одна общая неистребимая черта: паталогическая неприязнь к своей Родине.
А вот еще один паталогический интеллигент, про которого рассказывает В. Солоухин:
'-- Светлов хороший поэт... Гренада...
-- Гренада... Раздули и раззвонили на весь белый свет. А что такое "Гренада"?
Гляжу, как безумный,
На черную шаль.
И хладную душу
Терзает печаль.
Когда легковерен
И молод я был,
Младую гречанку
Я страстно любил.
Не надо, не надо,
Не надо, друзья.
Гренада, Гренада,
Гренада моя.
Вот и вся расхваленная "Гренада". Напел на пушкинскую интонацию. Подтекстовка. Так, кажется, это называется у поэтов? Кроме того, знаешь, что такое эта самая Гренада там, в Испании?
-- Город какой-то, местность.
-- Не местность, а местечко. По значению вроде нашего Бердичева или Конотопа. Но дело и не в Гренаде. У тебя есть Светлов?
-- Наверное, есть, коли писал статью.
Я протянул Кириллу томик Светлова. Он быстро перелистал его и остановился на каком-то стихотворении в середине книги.
-- Вот, слушай. "Пирушка".
Хорошо нам сидеть
За бутылкой вина
И закусывать
Мирным куском пирога.
Хорошо им, сукам, сидеть, захватив Россию и став хозяевами положения. Хорошо им есть российские пироги. И с кем он пирует, твой любимый поэт Михаил Аркадьевич? Вспомни-ка, с кем пировал Мандельштам, когда поссорился с Блюмкиным, вырвав у него ордера на расстрел? А вот с кем пирует Михаил Аркадьевич:
Пей, товарищ Орлов,
Председатель ЧК,
Пусть нахмурилось небо,
Тревогу тая, --
Эти звезды разбиты
Ударом штыка.
Эта ночь беспощадна,
Как подпись твоя.
Ну, Орлов -- это, конечно, псевдоним, как и сам Светлов. Нетипично было в те годы, чтобы подлинный Орлов был председателем ЧК и подписывал приговоры своей беспощадной подписью. Это так, камуфляж. Не мог же Светлов написать стихотворение "Пей, товарищ Бернштейн, председатель ЧК". А Гофман или Коган и в стихотворный размер не укладываются. А дальше-то, дальше-то каково.
Приговор прозвучал,
Мандолина поет,
И труба, как палач,
Наклонилась над ней.
Вот так под мандолину, под сурдинку и звучали приговоры председателя ЧК. Думаешь, один-два? Думаешь, расстреливали единоличными выстрелами или хотя бы залпами? Твой кореш вносит на этот счет полную ясность.
Не чернила, а кровь
Запеклась на штыке.
Пулемет застучал,
Боевой ундервуд.
Какова емкость поэтических образов! Чернила чековской подписи сразу превращаются в кровь на штыке. А стрекотание пишущей машинки (отпечатывающей имена обреченных, конечно, а что же, исходя из контекста?), естественно, переходит в стрекотанье пулемета. Но послушаем дальше.
Расскажи мне, пожалуйста,
Мой дорогой,
Мой застенчивый друг,
Расскажи мне о том,
Как пылала Полтава,
Как трясся Джанкой,
Как Саратов крестился
Последним крестом.
Миленькая картинка, не правда ли? И председатель ЧК, оказывается, милый застенчивый человек, интеллигент и очкарик. А ведь пылают и трясутся не заморские, не вражеские города, а мирная, тихая Полтава, и среди родной России на берегу родной Волги Саратов вынужден креститься последним крестом! А это разве двусмысленно:
Как без хлеба сидел,
Как страдал без воды
Разоруженный
Полк юнкеров.
Понимаешь ли ты, о чем тут написано? Юнкера -- это юноши, русские, светловолосые, в белых гимнастерках, самая жертвенная часть русской интеллигенции в те годы, молодежь. Ты понимаешь ли, что их, оказывается, разоружив, уморили голодом и жаждой! То-то сладко вспоминать об этом даже в условиях революции, излишней жестокости за мирным куском пирога! "А помнишь, как мы их, русских сволочей, с голоду уморили? Как пить им не давали, гадам, они и подохли все. Выпьем, что ли, товарищ Орлов?"
Ты, что руки свои
Положил на Бахмут,
Эти темные шахты благословив.
Нет, ты вдумайся, вдумайся в слова, которые тут написаны. Ну, то, что председатель ЧК положил руки на Бахмут, это понятно. Он не только на Бахмут, на всю страну положил свои руки. Но что это за шахты он еще благословляет к тому же? Что-то некстати здесь словечко "благословив", даже если бы в шахтах работали заключенные. Да и шахты-то зловещие, темные. Уж не в них ли и откликался пулемет боевому, неусыпному ундервуду? А кончается стихотворение теми же строками: "Приговор прозвучал, мандолина поет..."
Вот, Владимир Алексеевич, каков Светлов, которого вы две недели назад всячески превозносили в своей статье в "Литературной газете".'
Хороша гнида? Ничего удивительного, ибо поэт Михаил Светлов был не просто паталогическим интеллигентом, но, так сказать, паталогическим интеллигентом в квадрате. Знаете, какова его настоящая фамилия? Либерзон! Одни интеллигенты тявкали на Императорскую Россию, другие интеллигенты - застенчивые - топили ее в крови, а третьи интеллигенты пели оды первым и вторым. И некому им всем кол осиновый в гроб заколотить. Вот они и повылезали из своих могил в качестве демократов-упырей типа Новодворской.
И. Солоневич:
'Русская книжная интеллигенция веками занималась "размышлениями у парадного подъезда" Западной Европы. Дальше подъезда она не шла. Но так как даже и Западная Европа не представляла собою чего бы то ни было единого, то российский интеллигент размышлял сразу по меньшей мере у трех подъездов: философского - германского, революционного - французского, и вообще демократического - английского. В Англии была демократия - но не было ни философии, ни революции. В Германии была философия, но не было ни революции, ни демократии, во Франции была и революция и демократия, но философской конкуренции Франция последнего столетия не могла выдержать никакой. Так что интеллигенция так и бродила: от подъезда к подъезду. В конце XVIII века "душа ее принадлежала короне французской". После свержения этой короны, она стала "прямо геттингенской" (Ленский у Пушкина), а в милюковский период русской истории русская интеллигентская душа угнездилась где-то на Темзе. Принципов государственного строительства Германии и Франции сейчас, пожалуй, даже и оспаривать не стоит. Английские государственные порядки, попавшие под высокое покровительство Бритиш
Бродкэстинг Корпорэйшэн - сокращенно ВВС, - сейчас считаются самыми лучшими - English wears are the best. До американского парадного подъезда русская общественная мысль пока еще не добрела.'
Как теперь мы все хорошо видим, уже добрела. Наша русская либеральная общественная жизнь - это содержанка у богатых иностранных дяденек. Дядя ей платит, а та его обхаживает-обстирывает и между делом ноги раздвигает. Но стоит только дяде обанкротиться, содержанка тут же его бросает и идет срочно искать нового богатого дядю. И ради чего она, наша содержанка-интеллигенция, все это делает? Известно, ради чего - ради свободы. Жить свободно своим трудом за свой счет ей в тягость, ей хочется свободы за чужой счет. В отличие от этой содержанки, русский мужик всегда жил за свой счет и имел свою собственную монархическую свободу. Я приведу большую выдержку из И. Солоневича - прошу простить меня за мое постоянное изрядное цитирование. Просто книгу 'Народная монархия' мало кто читал, а она должна стать настольной книгой любого здравомыслящего человека. Однако для этого необходимо ознакомить читателя хотя бы с некоторыми примерами того, как мыслил Иван Солоневич. Пусть уж он сам выскажется, а я помолчу в сторонке.
И. Солоневич:
'Современная оценка московской монархии - левая оценка - имеет две разновидности:
Первая: азиатский государственный строй.
Это - откровенно глупая оценка, ибо соперники Москвы, имевшие, так сказать, более "европейскую" конституцию - новгородская республика и польская ограниченная монархия - конкуренции с Москвой не выдержали. Сейчас этой оценки стесняются даже и марксисты.
Вторая оценка: да, этот строй был хорош для своего времени, а теперь нам нужна свобода. О второй оценке стоит поговорить подробнее.
Если бурный и буйный московский посад, тяглые мужики севера, низовые массы Новгорода, а в Смутное Время "последние люди государства московского" так заботливо поддерживали московских князей и царей, - то, очевидно, вовсе не потому, что - по таинственной русской психологии - были одержимы политическим мазохизмом. И если они проявляли горячий и бурный интерес к политической жизни страны, то очевидно, что они никак не считали и не видели себя политически бесправными или даже политически бессильными. Царь не был ограничителем ИХ свободы.
Он был представителем ИХ свобод. А также - их силы, их роста, их мощи и их национально-государственного сознания. Иначе - незачем было бы выкупать Василия Темного, наседать на Василия III, взывать к Ивану Грозному, протестовать против конституционных "записей" Шуйского и возводить на престол Михаила? Способов отделаться от монархии было сколько угодно. Еще больше было способов просто не поддержать монархию. Всеми этими способами Московская Русь не воспользовалась.
И бессловесной рабой Москва себя не считала. Не надо принимать всерьез, как это делают историки, смиренные подписи под московскими челобитными: "твои, Государь, худые рабишки" - так до 1917 года подписывались под письмами и самые свободолюбивые русские либералы: "Ваш, милостивый государь, покорнейший слуга имя-рек". Ни "слугой", ни тем паче "покорнейшим" имя-рек себя никак не считал. Так было принято. В этом роде принято еще и сейчас: если вам в трамвае наступят на ногу и извинятся, то вы скажете - пожалуйста. Это "пожалуйста" никак не обозначает приглашения наступить еще раз.
Московский человек не чувствовал себя ни рабом, ни пассивным материалом той стройки, которою заведовали московские государи. В какой степени московский человек чувствовал себя свободным человеком?
Особенных свобод в Москве, конечно, не было да и быть не могло: было постоянное осадное положение. И вообще очень трудно было представить, как именно понимал москвич XVII века то, что плебс двадцатого века называет свободой? "Свободы печати" - не было, как не было и "печати" вообще ни в Москве, ни в других местах мира. Свободы религии было больше, чем в других местах мира: инквизиции не было, варфоломеевских ночей не устраивалось, мордва молилась своим мордовским богам, татарам было оставлено их магометанство. Но если ересь жидовствующих проникла до великокняжеского престола - то Москва подняла скандал и великому князю пришлось капитулировать. И если католицизм Москва к себе не пускала, то и хорошо делала. Протестантские же кирхи строились свободно - по мере надобности проживавших в Москве иноземцев, однако, с условием: не заниматься прозелитизмом.
В Европе же в семнадцатом веке из-за религиозных ссор сжигались сотни тысяч людей и другими способами отправлялись к праотцам миллионы.
Экономических свобод в Москве было больше, чем где бы то ни было в мире. Крестьянин был "тяглецом", то есть налогоплательщиком, и государство стремилось его попридержать.
Однако, он мог селиться где ему угодно и как ему угодно: или легально, покрыв свои финансовые обязательства помещику, или нелегально: забрав свои несложные манатки - двинуться то ли в черемисы, то ли в Понизовье - на Волгу, то ли на Дон. Угнаться за этим мужиком не было никакой возможности, да государство и не стремилось гнаться - так шла московская колонизация.
Тяглецом был и ремесленник. Однако и ремесленник - как и мелкий торговец были неизмеримо свободнее, чем в какой бы то ни было современной Москве стране мира: в Москве не было цехов. То есть, не было монополии старожилов ремесла, которые обставляли доступ в свою профессию всякими рогатками, практически непреодолимыми для людей без достаточного кошелька. Эти монополии в какой-то очень большой степени дожили и до Европы сегодняшнего дня... Вообще - в Москве не было того деления людей на классы и подклассы, какое было характерно не только для тогдашней Европы. Даже и дворянство не было строго очерченным сословием: из его состава бывали "нетчики" - дезертиры государевой службы, опускались в ряды "однодворцев" и потом в крестьянство. Умелые хозяева, из крестьянства и из посадских людей проникали в дворянское сословие во всякого рода многочисленный служилый элемент, и от них не требовалось, как в Европе, документальных доказательств по меньшей мере трех рыцарских поколений - в Европе иногда требовалось и семь. И, наконец, вся московская Русь судилась своим судом целовальников - или в худшем случае коронным судом воевод, а не баронским судом.
Свобод, всяческих свобод, в азиатской Москве было неизмеримо больше, чем в европейской Европе: европейцы и до сих пор называют это бесформенностью русского быта. Россия девятнадцатого, и даже начала двадцатого века, имела их меньше, чем Москва - однако больше, чем их имела, например, Германия. И даже, чем Великобританская Империя, взятая в целом. Ибо, если мы будем учитывать Великобританскую Империю, взятую в целом, то, всячески восторгаясь свободами английской метрополии - не забудем, что, например, Ирландия была: политически совершенно порабощена, а экономически ограблена до нитки: вся земля принадлежала английской аристократии и ирландские восстания
подавлялись с такой жестокостью, что наши 1831 и 1863 годы в Польше - это нянюшкина заботливость по сравнению с ирландскими историями. Сегодняшний ирландский премьер за свои самостийные поползновения был приговорен к повешению, сбежал весьма романтическим образом из тюрьмы, и теперь, после Первой мировой войны добившись независимости - не забудет ни судьбы сэра Кэзмента, ни своей собственной. В аналогичном случае у нас - Костюшко получил свободу и даже деньги на отъезд в Америку, а Пилсудскому прошло безнаказанно даже Безданское дело...
Я не собираюсь говорить о свободе в метафизическом смысле этого слова: моя философская эрудиция читателю, я надеюсь, уже ясна. Но если мы перейдем к практике, то нужно будет поставить вопрос: свобода от чего и для чего. Свобода от тягла, от повинностей? Это могла себе позволить Америка - да и там этому приходит конец. Свобода голосования? Тогда мы должны констатировать, что ни в Англии, ни в Америке свободы голосования нет. Ибо ни там, ни там нет партийной системы управления - вещь, которую русские сеятели как-то совсем уж проворонили.
Ни в Англии, ни в Америке нет партий или, по крайней мере, того, что называется в Европе политической партией. Ни консерваторы и либералы в Англии - наследники ториев и вигов, ни республиканцы и демократы в Америке - наследники тех же ториев и вигов - не имеют никакой программы. И если вы возьмете любой труд по английскому или американскому, так называемому, "государственному" праву, или статью на эту тему в любой энциклопедии, то вы увидите, что авторы и трудов и статей никак не могут определить: а чем же, собственно, отличаются консерваторы от либералов и республиканцы от демократов?
Вообще, - в самых общих чертах, - консерваторы более "империалистичны", либералы более миролюбивы. Но о миролюбии говорят и консерваторы, а империалистическую политику ведут и либералы - и никак ни хуже консерваторов. Эти две пары партий есть просто организация двух совсем спаянных между собою групп правящего слоя, которые работают на смену, но которые делают одно и то же дело и проводят одну и ту же программу, выигрывая или проигрывая не по программным вопросам - ибо их нет, а по текущим нуждам текущей политики, или, точнее - экономики.
Избиратель может голосовать за одну из этих партий, но не может голосовать ни за какую иную - ибо в Англии и Америке избирательная система построена на относительном большинстве голосов: вещь настолько важная, что с ней стоит познакомиться.
Для упрощения, представим себе, что у нас имеется сто один избиратель и двадцать пять партий. И что из всех этих партий одна получила пять голосов, а все остальные по четыре. Партия, получившая пять голосов, получает все соответствующие места в парламенте. Остальные двадцать четыре партии, получившие в сумме девяносто шесть голосов - не получают ни одного. В отдельном избирательном участке может случиться, что пройдет кандидат не принадлежащий к монопольным "партиям" консервативной или либеральной. Он попадает в парламент и будет там сидеть один, как перст. Ни вреда, ни пользы от этого никому
никакой. В общей избирательной машине страны весь избирательный, пропагандистский и прочий аппарат монополизирован двумя партиями: избиратель может выбирать только одну из двух. На этом, в частности, основывается консерватизм и английской и американской политики, а он, в свою очередь, исходит из психологического консерватизма англо- саксонских народов - из их государственной традиции.
В материковой Европе действует пропорциональное избирательное право. Сто один голос может быть распределен так, что в парламент, как то было в Веймарской Германии, попадут представители сорока двух партий. Сорок две партии сговориться, разумеется, никак не могут. Начнется парламентский кабак, который ликвидируется пришествием Ленина, Сталина, Гитлера, Муссолини и прочих, - и парламентарные свободы автоматически кончаются Соловками, Дахау и прочими местами парламентарного успокоения и упокоения. Это есть факты. Они могут нравиться и могут не нравиться, но от них никуда не уйти.
"Свобода голосования" есть совершеннейшая иллюзия. Ее вообще не существует. Свобода голосования предполагает свободу выбора: в Англии и Америке эта свобода ограничена вековой монополией двух не-партий. Свобода голосования предполагает, дальше, что избиратель, действуя в здравом уме и твердой памяти (что бывает не всегда - вспомните Бунина, участвовавшего в большевистской печати и восторженные стада на Невском в феврале 1917 года), во-первых, достаточно толково информирован о положении вещей и, во-вторых, достаточно толково сможет разобраться в этой информации. И то и другое является тоже иллюзией. Партии ведут себя, как ведет себя всякая лавочка: расхваливают свой товар и чехвостят товар конкурентов. В тех случаях, когда лавочка выросла в вековую и очень солидную фирму - она, как английские консерваторы и либералы, враньем не занимается, да и не к чему: выбора все равно нет, или консерваторы или либералы. Так, например, столь, солидное предприятие, как банк Ротшильда не имеет даже вывески на своем здании: кому нужно - найдет. Английский банк тоже не имеет вывески. Вместо нее на его фасаде красуется нравоучительная сентенция: "Все что есть на земле и под землей, принадлежит Господу Богу" - акционеров просят не вмешиваться...
Таким образом, в классической стране политической свободы - в Англии, избиратель получает свою информацию из монопольных источников и может нести свой голос только монопольным организациям - свобода не очень велика...
Понятие свободы, взятое отвлеченно, в разрезе "да здравствует", - есть понятие вздорное. Свобода может быть и будет здравствовать, но вам-то придется совсем плохо. Рядовой человек, то есть, в данном случае, не профессионал политики, заинтересован в целой массе совсем простых вещей: в свободе труда, веры, передвижения, в безопасности от татар и от чекистов и в том, чтобы его не заставляли кричать ура татарам или чекистам. Он, рядовой человек, не собирается садиться ни на место Сталина, ни даже на место Клемансо. Интересы партийной борьбы всегда направлены против его интересов. Партийные дяди норовят сделать себе капитал - политический и просто, наличный, обыкновенный капитал. В таких богатых и традиционных странах, как Англия и Америка, в политическую борьбу вступают только люди с большими - очень большими, капиталами. А если случайно выдвигается нужный, но безденежный человек, то делается так, как было сделано с м-ром Макдональдом: его добрый приятель и почитатель подарил ему двести тысяч фунтов (два миллиона рублей золотом).
Это раскрылось, - однако никакой сенсации не произвело: неудобно же политику сидеть без денег, а дружеский подарок - это ведь не взятка!
Но где-нибудь во Франции, в Германии, Италии и прочих, человек идет в политику. И так как в наше время все требует специализации, то никаких других дел он вести не может: его должна оплачивать политика. Другие занимаются банковскими делами или зубоврачеванием, пишут книги или картины, играют на сцене или изобретают новую систему подтяжек. Что же остается профессиональному политику? В министры попадает один из ста, да и то ненадолго, да и министерский пост оплачивается ерундой. Что же остается? Не питаться же "сухожилием и яичной скорлупой"?
Начинается настоящая политическая жизнь: то есть жизнь на задворках биржи... В балканских странах, где еще сохранялась, вместе с парламентским режимом, этакая нетронутая девственность побуждений, всякая парламентская оппозиция мотивировалась очень простым доводом: "ты, вот сидишь министром уже год - довольно наворовал, дай и мне". Ненамного лучше было и во Франции - лидер партии, попавший в министры, должен был поставить "на кормление" и всех своих приспешников. И так как министерская жизнь бывала очень скоротечной, то приспешникам приходилось не дремать и не зевать. Свобода Франции - свобода от Бурбонов - была сохранена. Пришлось только отдавать ее то Гогенцоллернам, то Гитлерам...
Гипноз свободы оплачивается очень дорого, как и гипноз любого вранья. Русский народ имел свободу в Москве, для того чтобы наполовину потерять ее в Петербурге и попасть на галерные работы в СССР. После СССР нам будут предлагать очень многое. И все будут врать в свою лавочку. Будет много кандидатов: в министры и вожди, в партийные лидеры и военные диктаторы. Будут ставленники банков и ставленники трестов - не наших. Будут ставленники одних иностранцев и ставленники других. И все будут говорить прежде всего о свободах: самая многообещающая и самая ни к чему не обязывающая тема для вранья: свободу, как нам уже доподлинно известно, организовали все. И Сталин, и Гитлер, и Муссолини и даже покойный Пилсудский...
В общем - будет всякое. И на всякого "мудреца" найдется довольно простаков - с этим ничего не поделаешь: бараны имеются во всех странах мира - от самых тоталитарных до самых демократических. Их, как известно, не сеют и не жнут.
Постарайтесь не попасть в их число. Это - не так просто, как кажется.'
Если все, что касается всей этой политической кухни, понимал И. Солоневич, когда несколько десятилетий назад писал свою книгу, то сейчас и мы все это видим наглядно, не отходя от экранов телевизоров. Любой парламент, в том числе и российская Дума, состоит из политических партий. А эти партии отстаивают исключительно интересы самих партий, а не интересы народа. При московских Царях никаких парламентов не было (хотя европейский пример уже тогда был перед глазами) - тогда были Земские Соборы. На эти Соборы съезжались депутаты не партий, а российских земель, интересы которых (земель) они (депутаты) и отстаивали, собственно говоря. Интересы своей собственной земли, откуда они родом - но не интересы партийных лидеров, озабоченных жаждой власти. 'Тогда кооператор будет, в частности, знать, что есть защита Сибири, а следовательно, и сибирской кооперации, а генерал будет знать, что есть кооперация, а, следовательно, и снабжение армии. Раньше ни тот, ни другой не знали ни того, ни другого.', как написал в другом месте И. Солоневич. Земские Соборы сплачивали народ, а не разъединяли, как это делают политические партии. И рядом с Собором стоял Государь, который активно с ним сотрудничал. Собор не посягал на власть и права Государя, а Государь не ограничивал прав Собора, поскольку Собор выражал волю российских земель с проживающими на этих землях людьми. Эта спайка была крепкой и непоколебимой. Почему эта спайка в конечном итоге все же распалась, это отдельная тема, и я расскажу об этом чуть позже. Сейчас же мне хочется показать, к чему может привести парламентаризм, т.е. примат партийности над земским самоуправлением. Для этого я хочу привести выдержки из книги русского эмигранта М. К. Первушина 'Мысли о фашизме', которую он написал в 1927 г. Первушин был свидетелем развала той политической парламентской системы, которая существовала в Италии, того развала, который и привел в конце концов к диктатуре Муссолини.
М. Первушин:
'Что же происходило? А вот что...
Как я уже отмечал в предшествующих главах, в массе населения Италии имелось множество здоровых, честных, патриотически настроенных элементов. Вся беда была только в том, что все сплошь эти элементы были рассеяны, не имели единой общей идеи в смысле решения, что и как именно надо делать, не имели вождя, в которого могли бы верить и которому могли бы повиноваться, не рассуждая.
Образно говоря, в стране имелись крепкие, но разрозненные нити, но не было того "станка", который мог бы послужить для превращения этих нитей в прочную ткань государственности.
Вы спросите:
- А разве не было законной власти, разве не было правительственного аппарата, разве не было Закона?
- Да, все это было, но пребывало в положении или состоянии, как если бы всего не было.
Закон был, но не исполнялся. Власть официально существовала, но бездействовала, потому что она была только "эманацией" Парламента, а сам Парламент совершенно разложился. Аппарат власти существовал, но был в параличе, потому что в параличе была и сама власть. Еще в своей основе здоровое общество держалось пассивно, потому что на пути его активности стояла стена парламентаризма. Общество делегировало парламентскую власть, дало ей мандат на право и обязанности защищать государство, и тем самым связало себе руки. А власть, повторяю, была в маразме...'
Обратите внимание на слова о том, что патриотически настроенные элементы 'не имели вождя, в которого могли бы верить и которому могли бы повиноваться, не рассуждая'. К этим словам я еще вернусь.
М. Первушин:
'Еще в начале XX века, когда социалистическая партия была совершенно ничтожной в общем силой, ее вожди применили тактику, которая дала большие положительные для социалистов и их революционной цели практические результаты.
Тактика эта состояла в повсеместной организации так называемых "Камер Труда" в постепенном завоевании коммунальных и муниципальных учреждений.
"Камеры Труда", по идее, по официально объявленной программе действий являются организациями политическими. Они имеют, по идее, характер организаций чисто профессиональных, дело которых - облегчать положение рабочих путем организации труда, взаимопомощи, защиты интересов и прав, и так далее. Но, разумеется, эта формальная аполитичность была только маской, прикрывающую истинную физиономию "Камер": организованные и руководимые социалистами, они фактически служили лишь для завоевания влияния на аполитичную рабочую массу и для использования этого влияния в революционных целях. Рабочие не-социалисты, становясь клиентами социалистических Камер, автоматически переходят на положение "симпатизанов" и сателлитов, образуют большой "хвост", влекущийся за социалистической "головкой".
Что же касается коммунальных и муниципальных учреждений, конструирующихся на принципе избирательного права, то с ними положение было таково: на выборах решающий голос принадлежит количеству. Народная масса, как показывает практика, относится к своим избирательным правам, обыкновенно, весьма пассивно. На выборы является меньше половины избирателей. Масса избирателей, находящаяся еще на весьма низком культурном уровне, чрезвычайно легко поддастся влиянию демагогических лозунгов. Свои голоса она склонна отдавать не тому, кто обращается к доводам простого здравого смысла и развивает программу действительно полезных действий, соответствующую реальной возможности, а тому кто без зазрения совести морочит невежественную и легковерную толпу обещанием золотых гор и кисельных берегов.
Если к этому добавить еще, что так называемые "буржуи" разбиваются на множество грызущихся партий, а социалисты идут сомкнутым строем, и тащат за собой послушным "хвост" из представителей рабочих низов, - не приходится удивляться, что на выборах очень часто одерживают победу именно социалистические кандидаты, хотя самих-то социалистов в населении имеется еще ничтожное количество.
Но что же дается завоеванием коммунальных и муниципальных
учреждений? О, очень и очень многое!
Где социалистам только удается, всеми правдами и неправдами, захватить, скажем, муниципалитет, - там, в прямую зависимость от них становится весь многочисленный служебный персонал, там, конечно, в их распоряжении оказываются общественные суммы, право производить разнообразнейшие, требующие затрат, работы, право контролировать школы, больницы, приюты и так далее. И потому, совершенно естественным путем, социалисты получают огромное влияние на огромную политическую массу. А пользоваться этим влиянием они, конечно, не стесняются: из среды муниципальных служащих выбрасываются или выживаются люди, оказавшиеся неугодными социалистам, и замещаются или социалистами же, или "симпатизанами".
Подряды и поставки попадают в руки "своих людей", то есть, социалистов. Для производства работ принимаются лишь "организованные". И так далее.
Но, помимо простого увеличения своего влияния, социалисты, конечно, извлекают и другие, чисто материальные выгоды. Они, не стесняясь с общественным добром, устанавливают высокие тарифы оплаты труда, особенно рабочим низших категорий, но взимают с них высокий процент в пользу партийной кассы, и таким путем получают значительные средства для своей чисто партийной деятельности.
Особое внимание социалистов всегда обращают на себя разные благотворительные учреждения, обладающие огромными, веками накопленными путем пожертвований средствами. Захват таких благотворительных учреждений с их богатствами дал возможность социалистам, предавшимся неудержимому хищничеству, - получить огромные суммы. Как выяснилось только гораздо позже, - социалистами были буквально разграблены десятки и десятки миллионов.
После Мировой Войны, под влиянием ядовитой пропаганды социалистов, как "красных", так и "черных", то есть, "мильолистов", в земледельческих районах Италии начало развиваться аграрное движение, скоро принявшее весьма угрожающее для всей страны размеры.
"Организованные батраки" или "малоземельные" принялись захватывать частновладельческие земли, начиная с хуторов в десяток-другой гектаров.
Растерявшаяся, страдающая параличом воли парламентская власть не дерзала бороться с этим разбойничьим движением, ссылаясь на неимение в своем распоряжении достаточных сил полиции или войск. На самом деле - это было, конечно, простой уверткой: если бы только власть решилась начать изгонять расхищавших и уничтожавших чужое добро грабителей, прибегая к энергичным средствам, то есть, атакуя захватчиков как разбойников, какими они по существу были, то, конечно, двух-трех суровых расправ было бы совершенно достаточно для острастки всей массы хищников. Эта масса поняла бы, что с ней шутить не будут, и что ее ждет наказание. Но для того, чтобы приняться уничтожать, хотя бы только находящиеся в непосредственной близости к административным центрам разбойничьи гнезда вооруженной силой, - надо было официально признать, что власть поднимает бросаемую ей революцией перчатку, и намерена бороться не с отдельными нарушителями законности, а со всей революцией, со всей уже увлеченной в революцию ратью "красных". А вот, на это-то правительство, пребывавшее в рабстве у социалистов, и не смело решиться, ибо оно, правительство, было "строго конституционным" и боялось отменить конституционные нормы, хотя бы на короткий срок...
Я уже упоминал однажды о том, что здесь, в Италии, был тогда период, когда распропагандированные социалистами "сознательные" принялись захватывать мастерские, фабрики, заводы и т.п. промышленные предприятия, и, изгоняя хозяев, стали организовывать там пресловутые "Советы Рабочих", - ячейки будущей "Советской власти". И, опять-таки, растерявшаяся слабовольная власть не осмелилась сделать то, что было ее прямым долгом: не применила вооруженную силу, которой располагала, для изгнания насильников и грабителей, расхищавших и уничтожавших чужое добро. И опять нашлась оговорка, то есть, увертка:
- Нужны были большие силы, а мы ими не располагали!
Джолитти, великий хитрец и лукавец, не постеснялся заявить, отвечая на запрос в Камере Депутатов по этому вопросу следующее:
- Чтобы изгонять захвативших фабрики и заводы рабочих надо было бы пустить в ход пушки, то есть, надо было бы стрелять по тем же фабрикам и заводам. Не знаю, понравилось ли бы это самим владельцам фабрик и заводов?!
Тут, конечно, опять проделывалась грубейшая передержка: ведь, достаточно было подвергнуть обстрелу какую-нибудь одну мастерскую, чтобы захватчики прониклись сознанием грозящей им опасности... Так или иначе, - но социалистическая затея захвата фабрик и заводов скоро провалилась, ибо выяснилась невозможность поддерживать производство, не захватив одновременно банков, не завладев железными дорогами, не свергнув парламентское правительство, не перетянув на свою сторону армию и флот, не уничтожив аппарата администрации и полиции.
Но если захватившие силком фабрики и заводы городские рабочие скоро принялись уходить оттуда, - то не так дело обстояло с захваченными сельскими рабочими и малоземельными крестьянами землями там, вдали от административных центров, - захватчики засели прочно, и продолжали сидеть и после падения министерства Джолитти, уступившего свое место радикалу Факта.
Я вынужден останавливать внимание моего читателя на этих подробностях по особым причинам; ведь когда фашисты перешли на путь организованной борьбы с социалистами, - их меткие удары стали обрушиваться по трем направлениям, указанным выше, то есть, на "Камеры Труда" и родственные им социалистические "Клубы", на захваченные социалистами муниципалитеты и, наконец, на "красные гнезда", то есть, на захваченные поместья.
В этом периоде борьбы фашисты применяли следующую тактику: там, где они чувствовали себя сильными, они организовывали своего рода "стратегические пункты", и сформировали "летучие отряды активистов", людей, умеющих владеть оружием и не боящихся пускать это оружие в ход. Эти "летучие отряды", быстро передвигаясь на грузовиках, принялись совершать налеты на ставшие очагами революционной заразы "Камеры Труда", подвергая их и родственные им социалистические "Клубы" и "Общества" разгрому. Обстановка "Камер" или "Клубов" безжалостно уничтожалась, засевшие там "организаторы рабочих масс" разгонялись, а если оказывали сопротивление оружием, то получали ответ оружием же. Одновременно другие "летучие отряды" производили "примерные экзекуции" в захваченных социалистами поместьях, норовя при этом расправляться главным образом не с красным быдлом, а с его вожаками, с "организаторами" и с "руководителями" среди них в первую голову - с облеченными парламентской неприкосновенностью депутатами социалистами и мильолистами. В более или менее крупных городских центрах такие операции революционного с другой стороны характера были, конечно, затруднительны, но все же, возможны, хотя и в известных рамках. Здесь такие же "летучие отряды" по большей части захватывали муниципальные и коммунальные учреждения, арестовывали засевших там "красных синдиков" и "консильеров", и угрозами расправы заставляли их подписывать прошения о сложении полномочий. За явной невозможностью замещать выгнанных таким образом синдиков и консильеров путем выбора самим населением новых, правительству ничего не оставалось делать, как назначать "временно", до выяснения дела, собственных, правительственных агентов на должность синдиков и консильеров.
На первых порах все общество пришло в несказанное смущение от применения такой тактики фашистами, а социалисты, как я уже говорил, принялись высмеивать фашистов и грозить расправой с ними.
Однако, очень скоро в социалистическом стане послышались уже вопли боли и обличавшей их органическое бессилие ярости: социалисты принялись взывать к правительству, требуя от него принятия энергичных
мер, не исключая и вооруженные силы, для защиты "Камер Труда", "Клубов", муниципалитетов, разных социалистических организаций и т.д., ссылаясь на законность. Из глухих мест провинции начался исход, а потом и паническое бегство всех социалистических вожаков. Они стремились в большие города, и там становились под охрану агентов власти, под охрану той самой конституции, разрушением которой только что занимались.
Боевые выступления фашистов скоро стали производить глубокое впечатление на всю массу населения, и тогда наметился заслуживающий серьезного внимания феномен: как только стало выясняться, что фашисты представляют собой известную и имеющую тенденцию расти, силу, сейчас же завилял во все стороны и потом стал по частям отрываться огромный социалистический "хвост". Люди, покорно тащившиеся на социалистическом буксире, покуда верили, что победа обеспечена за социалистами, и что союз с ними гарантирует полную безнаказанность, - стали открещиваться от солидарности с социалистами, а потом и перебегая понемножку на сторону фашистов.
Как ни странно, - это движение проявилось в серьезных размерах и среди самих рабочих, сначала, конечно, только тех, которые не входили в ряды социалистической партии, а лишь шли за социалистами в так называемых "профессиональных союзах". Оказалось, что в самой же рабочей среде было немало людей, резко недовольных засильем социалистов, отказывавшихся верить в возможность насаждения социалистического строя, отчасти патриотически настроенных, но запуганных и "затурканных" социалистами. Затрещали "красные синдикаты". Затрещала и сама социалистическая партия. Утечка "симпатизанов" и "зарегистрированных" скоро приняла очень большие размеры. "Откалыванье" шло и направо, к фашистам, и налево, к коммунистам. Но важным было то, что неимоверно распухшее за 1918- 1920 годы ядро социалистической партии неудержимо таяло, силы раздроблялись, распылялись, убывали.
При министерстве Джолитти, социалисты устами своих парламентских представителей, стали настойчиво требовать от правительства сначала просто только обуздания, а потом и формального уничтожения фашистской партии. Джолитти очень сухо ответил, что, не входя в обсуждение вопроса с юридической точки зрения, не возбуждая вопроса о праве фашистской партии на существование, все же приходится считаться со следующим обстоятельством: сейчас в партии состоит около 120 тысяч человек, в большинстве умеющих владеть оружием и объединившихся в организацию военного характера. В готовности фашистов отстаивать свои права на существование, хотя бы с оружием в руках - не приходится сомневаться. Кроме того, у фашистов имеются уже миллионы сочувствующих им среди населения, так как они, фашисты, открыто выступают в защиту достояния граждан и порядка.
Это означает, что для осуществления попытки обезоруживания и потом
роспуска фашистских организаций придется прибегнуть к вооруженной силе, пустить в ход армию. Иначе говоря социалисты требуют от правительства, чтобы оно, в угоду им, врагам, существующего государственного и общественного строя, вступило в обещающую быть кровавой гражданскую войну с фашистами.
У правительства на это не хватает сил! А фашистское движение все развивалось и развивалось. В самом Милане, еще недавно бывшем цитаделью социалистической партии, организовался мощный фашистский центр. В рядах социалистов все чаще и чаще начала прорываться паника, порой дававшая почву прямо-таки комическим эпизодам.
Когда, в конце первой половины XIX века, прародитель современных большевиков, Фердинанд Лассаль, после одного из удачных выступлений социалистов, вырвавших ряд уступок у растерявшейся власти, говорил, проявляя изумительный цинизм:
- Нас, социалистов, было совершенно ничтожное количество. Наши силы, в сравнении с силами наших противников, равнялись почти нулю. Наше дело было, собственно говоря, безнадежным.
Но мы, вырядившись в львиные шкуры, принялись так страшно рычать, и при этом так яростно били копытами о пол, вызывая неописуемый грохот, что наши противники дались в обман. Они поверили, будто мы и впрямь - львы революции, да еще какие?! Они поверили, что мы страшно сильны. И они сдали нам важнейшие позиции.
Эта же немудреная, но ловкая тактика оглушения противника зычным ревом и грохотом, ослиных копыт его запугивания скрежетанием, будто бы страшных львиных зубов, угрозы "стихийным гневом пролетарской массы" - она применялась, и с неизменным успехом социалистами всех стран на протяжении почти семи десятков лет, то есть, до прихода на сцену фашистов.
В истории итальянского фашизма имеется один удивительно красочный эпизод, о котором недавно поведал вождь футуристов Маринэтти.
В Милане социалисты решили произвести попытку революции и в случае успеха - организации "Временного Правительства, стоящего под контролем Совета рабочих и солдатских депутатов". По программе, дело должно было начаться грандиозной забастовкой, потом на улицы вываливается под предлогом "мирной демонстрации" вся "пролетарская армия", она сметает слабые кордоны полиции, завладевает муниципалитетом, и прокламирует социалистическую республику.
Первая часть этой программы была проведена, как по маслу: произошла по пустому предлогу забастовка, жизнь огромного города начала замирать, мирное население принялось прятаться в разные щели, на улицу вылилось из социальных подвалов несколько десятков тысяч "пролетарских бойцов", "мирная демонстрация" уже направилась в центр, чтобы захватить почту, телеграф, банки, муниципалитет и префектуру.
Но планы социалистов были известны фашистам. Фашисты наскоро собрали в своем главном штабе, то есть, в помещении редакции руководимой Муссолини газеты, триста человек решительно настроенной молодежи, вооружившейся только увесистыми палками. И, вот, когда полицейские кордоны начали уже поддаваться под напором "мирных демонстрантов", фашистская дружина произвела вылазку и врезалась в ряды пролетарской армии. По признаниям самих социалистов, в организованной ими "мирной демонстрации" участвовало не меньше тридцати тысяч человек, и из них по меньшей мере у двенадцати тысяч были револьверы, а у остальных - засапожные ножи, кастеты, кинжалы и другие предметы из арсенала "пролетарского вооружения".
Но вся орава дрогнула, столкнувшись с кучкой фашистов, пришла в замешательство, попятилась, расстроила свои ряды, а потом ударилась в паническое бегство, сея по дороге тысячи револьверов, кастетов, ножей и дубин... Попытка революции была сорвана...'
На этом примере мы видим ясно, четко, наглядно и доходчиво, что парламентаризм, связанный законами, которые он сам же и создал, оказался неспособен защитить себя, а вместе с собой и свой народ от экстремистски настроенных элементов. Замените слово 'социалисты', которым оперирует М. Первушин, на слова 'террористы' или 'экстремисты', и вы поймете, что то, что происходило в Италии во времена Красной вакханалии, абсолютно не исключено в любой другой стране и в любое другое время. В Италии, чтобы задушить террор, пришлось применять такой же террор, наплевав на придуманные законы, ибо не 'человек для субботы, а суббота для человека'. Чтобы объединиться ради спасения себя и своей страны, пришлось идти за диктатором Муссолини. И все это оттого, что в стране не было единого объединительного центра. Даже не так: не было самой идеи объединительного центра, ибо идея парламентаризма по своей сущности ею быть не может - парламентаризм, это идея разделения людей по партиям. А та 'законность', которую парламентаризм из себя выродил, оказалась гнилым тришкиным кафтаном, ни на что не годным в случае появления в обществе экстремистских тенденций. Так вот, возвращаясь к словам о том, что патриоты Италии 'не имели вождя', и которого они - хвала Аллаху - все же заимели, хочу обратить внимание на то, что в России времен московского Царства такого положения не было по определению, ибо уже изначально русский народ имел этакую матрицу, идею лидера, вождя, вокруг которого в тяжелую годину испытаний можно объединиться - автоматически, так сказать. Когда во времена Смутного времени в России не стало своего царя, а в стране хозяйничали как у себя дома поляки, да грабили разные шайки и банды, русский народ собрался, выгнал поляков, перебил бандитов, нашел себе нового царя, и преспокойно разошелся по домам делать свои дела. Никакого Муссолини дожидаться не пришлось. Зачем диктатор, когда есть Самодержец?
М. Первушин:
'И сам Муссолини, а за ним и его соратники и единомышленники, и не только из итальянцев, но и из фашистов других национальностей - постоянно твердят миру, который недоуменно и растерянно присматривается к новому и малопонятному для него движению, к фашизму:
- Мы не правые, мы не левые: мы - фашисты. Мы, фашисты, не отвергаем старого из-за того только, что это - старое. Мы в старом отвергаем только то, что является уже отжившим. Но мы не отворачиваемся и от нового ради только того, что это - новое: мы испытываем его, изучаем, и если оно оказывается могущим быть полезным, - мы берем его.
Мы, фашисты, сознаем и признаем, что в мире нет всесовершенных, абсолютных и неизменных, форм общественности и государственности, ибо в мире идет беспрерывный процесс эволюции, изменяющий постоянно условия. Но именно поэтому-то мы, фашисты, и не преклоняемся перед разными фетишами, и отказываемся признавать незыблемыми догмами разные теории, претендующие на монопольное господство в мире идей. Мы, фашисты, не довольствуемся проторенными уже дорогами, но стараемся проложить новые, нами созидаемые дороги.
Мы, фашисты, радикально отличаемся от социалистов вот чем: социалисты воображают, что настоящая история человечества началась только с выхода на сцену Карла Маркса и Лассаля с их "научным социализмом", мы же, фашисты, твердо помним, что человеческая культура существовала и до рождения Маркса, и что прожившее в творческой деятельности человечество прошлых тысячелетий успело открыть многие близкие к абсолюту и великие по своему значению истины. И мы, фашисты, боремся за защиту созданных человечеством и губимых социалистами великих ценностей.
Так, например, мы, фашисты, признаем, что религия вовсе не есть "опиум для души", а, прежде всего, могучий и незаменимый фактор прогресса. Мы, фашисты, знаем твердо, что и "Нация" - тоже великий фактор прогресса, и мы защищаем "Нацию" против безумной попытки заменить национальный строй интернациональным.
Мы видим прогрессивную, а не регрессивную силу в семье, и защищаем семью. Мы признаем абсолютную невозможность полного уничтожения всех классов, ибо "классы" являются совершенно естественным и потому законным продуктом селекции. Уничтожьте все классы в угоду какому-нибудь одному, и этот единый класс немедленно подвергнется процессу дифференциации и станет расслаиваться на такие же классы, только с значительно большим процентов дефектов.
Признавая права "Нации", мы логически признаем огромное значение и за патриотизмом, и видим в нем не отрицательную а в высшей степени положительную силу, необходимую для прогресса.
Вместо "классовой борьбы" - мы признаем и проповедуем "общеклассовую солидарность", в которой соревнование классов играет положительную роль.
Мы знаем, что "неограниченная свобода" означает на деле "общее рабство" и господство злой черни. Но, в то же время, мы знаем, что права индивидуума должны быть ограничены в пользу Государства, а долг Государства не допускать порабощения одних другими.
Мы знаем, что в настоящей стадии своего развития человечество абсолютно не может упразднить частную собственность, но мы не настолько наивны, чтобы признавать неограниченные права частной собственности. Всему есть мера, для всего есть предел.
Мы знаем, что учение социалистов о "пролетарской культуре", о "пролетарской науке", "пролетарском искусстве" и пр., есть наглый обман, ибо в мире есть только "человеческая культура", "человеческое искусство", "человеческое творчество".
Мы, фашисты, знаем, что современное человечество есть дитя прошлого и мать грядущего, только звено между прошлым и грядущим, и учитываем все значение связи и с прошлым, и с грядущим.
Социалисты делают свою ставку на грубую силу темной, невежественной и буйной массы, и в частности на силу черни. А поэтому им приходится поневоле делать ставку на невежество, на подлость, на зверство.
Мы, фашисты, веруем в то, что качество является более мощной силой, чем количество, мы знаем, что чернь способна на разрушение и что она неспособна к творчеству, а потому мы делаем ставку против господства черни.
Наша ставка - на знание, на способности, на талант, на любовь к Родине, на готовность самопожертвования для Родины и достоянием и жизнью.
Социалисты делают свою ставку на диктатуру, но вовсе не диктатуру пресловутого пролетариата, а только социалистической "головки", веря в возможность заставить Человека сделаться социалистом - ударами дубинки по голове. Это - ставка на голую силу. На силу кулака. Мы не отрицаем "диктатуру", напротив, признаем, что бывают такие условия, при которых в диктатуре - единственное опасение. Но мы знаем, что ударами дубинки по черепу можно или убить Человека, или сделать его злым и лукавым рабом. А в то же время мы признаем, что "дубинка" может служить очень хорошим средством защиты общества от кровожадных тигров и от шакалов и гиен, напяливающих на себя львиные шкуры.
И наша главная ставка - тоже на силу. На силу Человеческого Ума. Такова наша фашистская доктрина.'
Все то, что декларировал Муссолини - а декларировал он, как видим, мысли вполне здравые - все это изначально было заложено в Царском Самодержавии. И точно так же, как итальянский народ в тяжелую годину нашел себе лидера с подобными убеждениями, точно так же русский народ находил себе лидеров с подобными убеждениями. Только с двумя отличиями: 1. Итальянский лидер был диктатором, т.е. действовал вопреки законам, и лишь на некоторый срок; русский лидер был законным Самодержцем и на все времена. 2. Тяжелое время в Италии случилось лишь однажды; в России тяжелые времена следовали одни за другим. Будь в Италии такие же условия, что и в России, боюсь, что идея диктаторства в Италии со временем плавно переросла бы в идею Самодержавия. Я, конечно, утрирую. Никакого Самодержавия ни в одной европейской стране никогда не было и не могло быть. Дело в том, что Самодержавие - это абсолютная власть Царя с позволения народа. Европейские же монархии были ограничены конституциями. Монарх не мог делать многое из того, чего ему бы хотелось сделать. С точки зрения европейца, это правильно и разумно, иначе монарх неизбежно превращается в деспота. Почему же русские Самодержцы не превратились в деспотов (про Петра я не говорю, о нем разговор особый)?
Мы хорошо знаем 'слоган', по словам М. Веллера, 'Православие. Самодержавие. Народность'. Для русского народа эта формула не была 'слоганом', эта формула была жизненной необходимостью. Так вот, что касается 'Народности', мы уже разобрались - это то самое самоуправление, земство, о котором я уже говорил. Осталось разобраться с 'Православием', и мы поймем, почему 'Самодержавие' не превратилось в деспотию. Опять даю слово И. Солоневичу:
'Православие - не только догматически, но и практически - выступает в мире, как религия наибольшей человечности и наибольшей любви. Как религия наибольшей надежды и наибольшего оптимизма. Православие оптимистично насквозь, и учение о Богочеловеке есть основной догматический опорный пункт этого оптимизма: Бог есть абсолютная Любовь и абсолютное Добро, и между Богом и человеком есть нерушимая непосредственная личная связь - ибо Бог, как и человек, есть ЛИЧНОСТЬ, а не слепая сила природы.
Человек, следовательно, в этом мире не одинок. И не бесцелен. Если вы когда-нибудь интересовались астрономией - и не с практической целью зазубрить эксцентритет планетных орбит или число тысяч световых лет до одного из таинственных провалов в Галактике, - то вам, вероятно, знакомо непосредственное ощущение бессмыслицы и жути. Где-то на задворках бесконечности болтается микроскопический сгусток межзвездной пыли - наш Млечный Путь. Где-то в этом сгустке бесследно затеряна солнечная система. На одной из ее пылинок появилась поверхностная ржавчина - земная кора, и на поверхности этой ржавчины - подвизаются, видите ли, великие люди и формулируются, видите ли, великие идеи.
Бескрайнее одиночество, бессмыслица и жуть. И если материя - все, а дух - ничто, то все в мире не имеет никакого смысла. В том числе и вы, и я. И книга, которую я пишу, и Россия, за которую мы, может быть, умрем. Тогда все это совершенно и абсолютно бессмысленно: нелепая гниль на микроскопически тонкой плесени земной коры.
Христос сказал: не хлебом единым жив будет человек. И если вы и живете интересами не только вашей хлебной карточки, то вопроса о смысле или бессмыслице, цели и бесцельности вы не можете не поставить перед своей мыслью - и перед своей совестью тоже. Для огромного большинства человечества этот вопрос и ставится и разрешается инстинктивно, почти бессознательно, - как инстинктивно и бессознательно ставится и решается вопрос о поле, о любви и о семье. Или, иначе, как ставится и решается вопрос о жертве в пользу защиты родины. Вы никогда и ничего не сможете сказать о Боге человеку, рожденному духовным евнухом. Это точно так же недоказуемо, как недоказуема женская красота для, скажем, Шопенгауэра: что-то в человеке не работает. Мне никогда не приходилось беседовать со Сталиным, - но если бы пришлось, я не вижу решительно никакой возможности доказать ему реальность существования, скажем, чувства дружбы и товарищества: у него их нет. Для него Бухарин, пока он был жив, и Ленин, если бы он остался жив, - какие-то гнилостные процессы на плесени земной коры и раздавить их своим сталинским сапогом ничего решительно не стоит, - не надо даже никакого морального усилия над самим собой.
Совершенно ясно и просто - зарезать своего ближайшего друга с тем, чтобы на вырученные из его кармана деньги наслаждаться мороженым или вином, бифштексами или властью: никакой нравственности нет (то, что происходит, собственно говоря, в нынешней выверевшейся России - В.Р.). В мире микроскопической плесени позволено все. И тогда люди истребляют друг друга. "Бытие Бога" доказывается, так сказать, "от противного". Не хотите? - Ну, что ж, попробуйте без Бога...
Практическая сторона всех религий человечества изъедена всякими пороками. Я никак не собираюсь утверждать, что православная Церковь чужда этих пороков: все в мире очень далеко от совершенства. Но у нас их все-таки меньше, чем где бы то ни было. Православие не организовывало инквизиции, как организовывали ее и католицизм и протестантство, православие никогда не жгло ведьм и еретиков, и всякие попытки протащить к нам это великое изобретение западноевропейской культуры немедленно встречались самыми резкими протестами со стороны русского церковного мира.
Индульгенции, которые жаждавшие прибытков восточные патриархи привозили на Московскую Русь, так и остались нераспроданными: идея взятки Господу Богу Руси была и осталась чужда. Православие почти никогда не пыталось утверждаться и распространяться насилием - первые шаги в этом направлении сделал Петровский полупротестантский Синод. Православие несло и несет в мир то искание Божьей Правды на грешной нашей земле, которое так характерно для всей русской литературы, для всех преданий и былин русской истории, для всего народа вообще.
Православие - не торопится: Бог правду видит, да не CKOРO Скажет. Но все-таки "скажет"! И нельзя ускорять насилием поставленных Им сроков.
Если исключить трагическую историю со старообрядцами, то никогда православие не пыталось навязать себя кому бы то ни было силой. Были завоеваны татарские завоеватели и никто не трогал их религии. Были как-то включены языческие племена - и никто не резал их за идолопоклонство, как в соответственных случаях резали другие религии мира. В шестую часть земной суши, на которой вперемежку расположились полтораста наций, народов и племен - православие внесло невероятно много мира и света, дружбы и любви. Я подчеркиваю слово "невероятно" - ибо это в сущности граничит с чудесным: представьте себе, что на этой территории и среди этих народов "господствующей" оказалась какая
бы то ни была другая религия или другой народ - сколько было бы религиозных войн (а мы их не знали совершенно), сколько было бы костров и застенков, сколько было бы попыток миссионерствовать и рублем и дубьем. Православная терпимость - как и русская терпимость, происходит, может быть, просто-напросто вследствие великого оптимизма: правда все равно свое возьмет - и зачем торопить ее неправдой? Будущее все равно принадлежит дружбе и любви - зачем торопить их злобой и ненавистью? Мы все равно сильнее других - зачем культивировать чувство зависти? Ведь наша сила - это сила отца, творящая и хранящая, а не сила разбойника, грабящего и насилующего. Весь смысл бытия русского народа, весь "Свете Тихи" православия погибли бы, если бы мы хотя бы один раз, единственный раз в нашей истории, стали бы на путь Германии и сказали бы себе и миру; мы есть высшая раса - несите к ногам нашим всю колбасу и все пиво мира...'
Упрощенно говоря, русские люди, обладающие православным мировоззрением, которое можно охарактеризовать как 'человек человеку друг, товарищ и брат', просто не поняли бы своего Царя, если бы он вдруг стал бы вести себя по иному, если бы он стал деспотом. Русское Самодержавие вышло из народных недр, из православного народного сознания, отсюда и принципиальная невозможность превращения Самодержца в тирана и деспота. Если же брать протестанско-католическую Европу с ее культом индивидуализма, где никто никому не верит, каждый друг от друга отгораживается заборами, законами да юристами, то совершенно естественно, что европейская монархия вырождается или в абсолютизм ('государство - это я') или в конституционную монархию с властью парламентаризма. Самый наглядный пример последнего - нынешняя демократическая Великобритания, где монархия настолько ограничена конституцией, что превратилась в ширму, пустую вывеску, не имеющую в себе никакого содержания. В случае же московского Самодержавия Самодержец был не ограничен никакими писанными законами, но ограничен законами нравственными, религиозными.
Именно Православие вместе с Народностью стали основой для возникновения русского Самодержавия
265. (gimnazia@mail.kmr.ru) 2011/05/29 08:34 К ВОПРОСУ О РАБСКОСТИ
Предисловие.
Монархистом я стал не сразу. В школе я был убежденным коммунистом. Это не удивительно: система промывания мозгов в Советском Союзе была налажена совсем даже неплохо. Когда началась перестройка и стали вскрываться факты всей гнусности, которая творилась за фасадом речей с телеэкрана и коммунистических лозунгов на транспарантах, я качнулся в сторону 'демократии'. Это, в сущности, тоже понятно - вся страна тогда действовала так же. Году этак к 97-му я начал сомневаться, в том ли направлении мы идем. И главным фактором, заставившим задуматься, стало то, что наша демократическая пресса постоянно вдалбливала: мы, русские, отсталые аборигены; мы отстали от мировой цивилизации, нас надо учить свободе и демократии. Подтекст этих нравоучений был такой: раз вас надо учить, значит, должен быть и учитель. А кто самый лучший учитель свободы и демократии? Конечно, Соединенные Штаты, кто же еще!
В середине 90-х годов в стране шла ожесточенная полемика между коммунистами и демократами, чье учение вернее, правильнее. Но я, глядя на эти их дискуссии, для себя установил одну простую истину: если в коммунистические времена было плохо, это совсем даже не означает, что в демократические времена автоматически все стало хорошо - и наоборот: если в нынешние времена плохо, это совсем не означает, что при коммунистах все было благостно. Одно из другого совсем даже не вытекает. Что из этого следует? Надо искать третий путь. Для себя я его назвал национализмом. То есть идеей национального благополучия. Я стал интересоваться историей, и к удивлению своему, узнал, что эта идея давным-давно уже известна: монархия.
Глядя на полемический запал радетелей народного благополучия, я все не мог понять, почему же никто не замолвит слово за монархию? Что, 10 веков русского Самодержавия ничего не стоят с исторической точки зрения? За все время, что я читаю прессу и смотрю в экран телевизора, до недавнего времени мне удалось увидеть только одного человека, который однозначно и безоговорочно высказался за монархию - художник Илья Глазунов. Идеи монархии в СМИ просто не существовало, да и сейчас ее не существует, есть только некоторые отдельные робкие попытки что-то сказать по этому поводу. Нас ставят в плоскость, образованную двумя векторами: коммунизм - демократия, демократия - коммунизм. Это плоскостное мышление. А есть мышление объемное. Кто изучал в школе геометрию, тот знает, что пространственный объем раскладывается на три вектора - X,Y и Z - два из которых всегда составляют плоскость, перпендикулярную двум другим плоскостям, образованным двумя другими парами векторов. Так вот: нас катают, образно говоря, по плоскости XY, и не дают задуматься о том, что существует еще и вектор Z, который тоже может образовывать вкупе с двумя другими векторами плоскости XZ и YZ. А вектор Z оч-чень даже интересный векторок. Не имеет ли смысл к нему приглядеться? Вот я к нему и стал приглядываться - потихоньку-полегоньку. Слава Богу, помимо наших средств массовой дезинформации есть еще и такие блага современной цивилизации, как компьютеры, CD-ROM-ы, Интернет, DVD, и прочие сканеры-принтеры. Теперь можно найти такую информацию, какую никогда не встретишь на страницах газет и печатных книг, тем более на экранах телевизоров. Было бы желание докопаться до сути. А у меня оно есть. И, покопавшись в мегабайтах информации, я приобрел однозначное мнение, что нам необходимо вернуться к своим корням, т.е. к нашему родному русскому Самодержавию. Вот, этим своим мнением я и хочу с вами, читатель, поделиться.
264. dobryiviewer2011/05/29 07:31 >>263.Русских Владимир Николаевич
>Кстати, о птичках. А история, это наука?
Это уже не вопрос. В популярной форме изложено у Фейнмана, есть и более сложные работы. История не наука, ибо не соответствует определению науки.
Другой вопрос, более существенный, что быть или не быть наукой не то же самое, что быть важным/неважным, полезным/бесполезным ....
Есть важные и полезные "вещи", которые к науке не относятся. Любовь, например, не наука.
263. (gimnazia@mail.kmr.ru) 2011/05/29 07:01 Кстати, о птичках. А история, это наука?
262. (gimnazia@mail.kmr.ru) 2011/05/28 19:51 >>260.A. Р. М.
>Интересная штука - история!
+1
261. Иван2011/05/28 17:26 >>260.A. Р. М.
>Мое мнение - о подлинной истории войны мы не знаем почти ничего. Мы имеем дело с фантомом, с гигантской фальсификацией, с самой наглой, тотальной ложью, призванной скрыть подлинные события прошлого. И надо быть полным болваном, чтобы, всерьез занимаясь вопросами истории, этого не понимать.
К чему ходить далеко за примерами?
Берём выпуск "Российской газеты" ? 20 от 26 мая 2011 года, страница 24, статья "Лечению не поддаётся". Про то, как писалась книжка про Афган.
Там есть замечательная фраза: "...Многие СОВЕТСКИЕ документы, ТОГО периода, до сих пор(!) у нас не рассекреченные, имеются в СВОБОДНОМ доступе в западных, например, в американских фондах... Однако у всех историков возникает вопрос: зачем тогда эти документы ВСЁ ЕЩЁ держать под грифом "секретно"? Их цитируют американские, английские и прочие исследователи, с ними может познакомиться ЛЮБОЙ желающий, правда, для этого надо приехать в Вашингтон или Лондон."
И, это, про Афган.
А что уж говорить про Великую Отечественную! Когда "Партия и правительство" ОБЛАЖАЛИСЬ по-полной! ЧтО, мы не знаем, как "неудобные" документы УНИЧТОЖАЛИСЬ на наших глазах\при жизни НЫНЕ живых СВИДЕТЕЛЕЙ? КАК "переписывалась" История в "нужную" коммунякам сторону?
ЗНАЕМ. И верить "комсюковским иисследователЯм" - себя не уважать. ОНИ, УЖЕ не РАЗ "переписывали" Историю. И, хотят сделать это снова. Было уже: и "гениальный Вождь народов", и "маршал Победы"... 3,14здели о "гениальной операции подо Ржевом", "ЗАБЫВАЯ" о погибших...
260. (xe-korneva@yandex.ru) 2011/05/27 18:51 Интересная штука - история! Союзниками захвачены практически все немецкие архивы, но в историографии войны используются не подлинные документы, а некие планы без подписей и печатей, в виде копий с копий же, "дневники", "свидетельства", пересказы и мемуары генералов, написанные в условиях жесточайшей цензуры. Война давно окончена, а число жертв продолжает расти - где на 6,6 миллионов человек единовременно (СССР), где в 2,5-3 раза (Китай). Начинаешь разбираться - откуда дровишки? Из чего выведены столь чудовищные цифры? А в ответ - тишина! И это называется (только не смейтесь!) - наукой! Давайте судить о вкусе трюфелей по телепередачам, а о голосе Карузо по тому, что Рабинович напел! Я охреневаю, дорогая редакция! Представляю себе физику, основанную на сплетнях, или географию, базирующуюся на сказках Марко Поло! А еще того лучше, математику, где таблица умножения засекречена и разглашению не подлежит! Мое мнение - о подлинной истории войны мы не знаем почти ничего. Мы имеем дело с фантомом, с гигантской фальсификацией, с самой наглой, тотальной ложью, призванной скрыть подлинные события прошлого. И надо быть полным болваном, чтобы, всерьез занимаясь вопросами истории, этого не понимать.
259.Удалено написавшим. 2011/05/23 20:52
258. (tchijik@juno.com) 2011/05/23 19:34 >>257.Русских Владимир Николаевич
>Так Вы сами нарываетесь, со всеми успели переругаться. Особенно почитайте вашу полемику с Иваном.
Продолжайте подобно "Ивану" писать глупости, самодовольно пуская пузыри друг перед другом. Это весьма полезное и вполне мирное времяпровождение.
257. (gimnazia@mail.kmr.ru) 2011/05/23 18:10 >>256.Чижик Валерий Александрович
>>>255.Русских Владимир Николаевич
>Умный человек такого никогда не напишет. Вакса чернит с пользой,
>а злой и глупый человек - с удовольствием.
Так Вы сами нарываетесь, со всеми успели переругаться. Особенно почитайте вашу полемику с Иваном.
256.Удалено написавшим. 2011/05/23 08:37
255. (gimnazia@mail.kmr.ru) 2011/05/21 23:47 >>254.A. Р. М.
>Птица божия не знает ни заботы, ни труда, ни, тем более, стыда.
Птички божия ни жнут, ни сеют, но сыты бывают. Особенно, когда за океаном прикормленные.
254. (xe-korneva@yandex.ru) 2011/05/21 16:19 Птица божия не знает ни заботы, ни труда, ни, тем более, стыда.
253. (gimnazia@mail.kmr.ru) 2011/05/21 15:15 Пришел страшный Чижик, и всю рыбу распугал.
Что характерно - не стыдно же.
252.Удалено написавшим. 2011/05/16 11:54
251. Иван2011/05/15 20:49 >>250.Чижик Валерий Александрович
>Стоит мне здесь появиться и все храбрые онанимы-педерасты сразу оживляются - чтобы сернуть.
"Я - Ужас летящей на крыльях ночи!"(с)
250.Удалено написавшим. 2011/05/15 20:40
249. Иван2011/05/15 19:34 >>248.dobryiviewer
>>>246.Иван
>>>>245.Чижик Валерий Александрович
>>>
>
>Похоже, это робот.
Это не робот. Это - "сталинутый" на всю голову коммуняка. (что гораздо хуже. Увы, это не лечится)
248. dobryiviewer (dobryiviewer@mail.ru) 2011/05/15 19:31 >>246.Иван
>>>245.Чижик Валерий Александрович
>>Прочёл крик твоей души, храбрый онаним. Хочу вставить пять своих копеек.
Иван, послушайте доброго совета: никогда не отвечать чижику. Дело Ваше, с кем общаться. Но именно этот человек совершенно не способен к общению. Ничего, кроме таких сентенций, Вы от него не получите. Похоже, это робот.
247.Удалено написавшим. 2011/05/15 18:14
246. Иван2011/05/15 18:13 >>245.Чижик Валерий Александрович
>>>211.Иван
>Привет "Иван"!
>Прочёл крик твоей души, храбрый онаним. Хочу вставить пять своих копеек.
>>Я вот поразмышлял на досуге про Суворова. И понял - Суворов ИСТИННЫЙ большевик!...
>Совершенно верно. Но ты-то сам - разве нет? Постишь ты свои горькие раздумья, как заправский большевик, под ником из подполья,
Вы бредите?
Я пишу под своим именем.Не из "подполья".
Вы какую-то ахинею написали. При чём здесь, "чтоб у соседа корова сдохла"? Или, вы хотели сказать, что у русских такая нехорошая мечта, НО вот ЗАТО НА ЗАПАДЕ... Там, все, блин, "Д'Артаньяны" прям! И в дела наши не лезут, и альтруизмом страдают...
Маркс предложил программу?
Маркс записал свой бред. Программа предполагает ДЕЙСТВИЯ. У Маркса действий НЕ ПРЕДПОЛАГАЕТСЯ, там ИМЕННО "горькие раздумья". На тему: "вот бы ТАКОЙ пастью, да медка нае...нуть!"
Ваши "пять копеек" - умственный онанизЬм. Совершенно не в тему.
>Кропоткин - крупнейший русский социолог
>Ленин - философ,социолог ("Материализм и Эмпириокритицизм" чего только стоит)
>Маяковский - гениальный поэт
>Шолохов - крупнейший романист
Вы закусывайте ....
Если не закусывать с ног сбивает быстрее, меньше ТАКИХ открытий совершите.
Чтобы не лезть в частности, посмотрите ответ Богданова на "Материализм и Эмпириокритицизм", много нового узнаете. А уж если Маха почитаете, то детские наезды на него, величайшего физика грани веков, со стороны недоучившегося адвоката, даже диплом не получившего, вызовут только неловкость.
Кропоткин - пустышка. Ничего из им написанного не подтвердилось.
Маяковский - ..... ну, ..... это вопрос вкуса. Может кому он и близок, но с Гумилёвым его сравнивать .... - просто нечестно. Гумилёв -гений, а Маяковский .... любил писать стихи.
243. (xe-korneva@yandex.ru) 2011/05/15 15:01 Иван, а термин "обезьяны" вы с какой целью используете? Вы, таким образом, что имеете в виду подчеркнуть?
242. *2011/05/15 14:41 >>240.Иван
>>>237.Забигайло Александр Олегович
>>>>233.Иван
>Убогая у вас "матрица".
А я вашу матрицу сичтаю убогой.
Выдаже не представляете ороль Маяковскоговруской словвесности современной,недогадываетсь о роли Ленина в современной филофии,и ужочень прикольно рассуждаете о Кропоткине.Идея анархизма принадлежит не ему.Зато ему ,например, принадлежит статья в британской энциклопедии-Анрахизм,и много чего другого.Уверен что вы не читали"Взаимопощь какфактор эволюции",впрочемвыиМатериализм и эмпириокритицизм не читали наверняка.
так что,вот вам и вся логика - вы считает нашу матрицу,построенную на великих достижениях русской мысли, убогой,а мы считаем вашу матрицу,построенную на "Мастере и Маргарите" убогой .
А теперь представте -у французов Сартр,а у вас Мастер и Маргарита.
241. Иван2011/05/15 14:38 >>239.A. Р. М.
>>>236.Иван
>
>>
Так, по-вашему, выходит, большевики ради блага папуасов социализмы им несли? Благодетельствовали, значица, афганцев и эфиопов, за наш с вами счет? А мне всегда казалось, что они марионеточные режимы поддерживали, которые иначе и дня бы лишнего не просуществовали. Ошибался, выходит?
Большевики собирались устраивать "Мировую Революцию". Это была их "иде фикс". Вот и поддерживали "марионеточные режимы", на хрен никому нужные! Которые заявляли, что строят социализм. Союзу от этих обезьян НИКАКОЙ пользы не было! А строили большевики дебильныую систему в стране, по заветам вождя, НЕНАВИДЕВШЕГО эту СТРАНУ и НАРОД, являющийся СТРАНООБРАЗУЮЩИМ.
240. Иван2011/05/15 14:33 >>237.Забигайло Александр Олегович
>>>233.Иван
>>>>231.Забигайло Александр Олегович
>>>
>
>Кропоткин - крупнейший русский социолог
>Ленин - философ,социолог ("Материализм и Эмпириокритицизм" чего только стоит)
>Маяковский - гениальный поэт
>Шолохов - крупнейший романист
>
>и вам это все не очеь любо.Могу догадаться,что во главе вашей кукльтурной матрицы " Мастер и Маргарита"
>
В чём выражается "крупнейшесть" Кропоткина? В идее "Анархии"?
Ильич - ну, да, конечно. СТОЛЬКО накропать! Человек, В ЗДРАВОМ УМЕ, столько писать не будет! У него же, есть "цитаты" НА ВСЕ случаи жизни! Зачастую Ленин противоречит САМ СЕБЕ. Но он этого не признаёт. Как и его последователи.
Маяковский гениален? То есть, вы хотите сказать, что КРОМЕ Маяковского ДРУГИХ поэтов и не было? Сравнимых с ним, гениальным.
Шолохов. Ну, Шолохов. И, что? Сравним со Львом Толстым? "Крупнейший"...
Убогая у вас "матрица".
И, кстати, чем вам "Мастер и Маргарита" не угодила?
Даже не знаю... Спасибо, конечно, за приглашение. Так, по-вашему, выходит, большевики ради блага папуасов социализмы им несли? Благодетельствовали, значица, афганцев и эфиопов, за наш с вами счет? А мне всегда казалось, что они марионеточные режимы поддерживали, которые иначе и дня бы лишнего не просуществовали. Ошибался, выходит?
238.Удалено написавшим. 2011/05/15 13:41