Дачевский Виктор : другие произведения.

Прикладная анатомия

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками

Прикладная анатомия

   До неприличия глупо выглядят люди после того, как скажут, что пытаются докопаться до истины.
   - Извините, - помахал Саша Трефилов повесткой о вызове к следователю в качестве свидетеля. - Вы меня за этим пригласили?
   Следователь молчал. Следователь смотрел в окно.
   Он был похож на хорька-падальщика. Понятно, что хорьков-падальщиков в природе не существует. Хорьки слишком живые, слишком агрессивные. Хорьки любят горячую кровь.
   Но следователь становился вымышленным животным только на короткие мгновения. Он задавал неприятный вопрос, после чего жадно вглядывался в собеседника, пытаясь уловить первую реакцию, а потом отворачивался к окну и, казалось, даже не пытался слушать ответ. Делал вид, что ему и без ответа всё понятно.
   Неприятный тип.
   Саша не вникал. Он тоже смотрел в окно и по сторонам. Разглядывал скудную обстановку кабинета и отмечал про себя приёмчики уголовного фэн-шуя, которыми посетителей вгоняли в состояние, подобное трансу.
   Кроме решёток на окнах и неудобного низкого стула, особо порадовали два больших зеркала. Их повесили друг напротив друга, причём повесили так, что сидящий посетитель время от времени краем глаза улавливал собственное, многократно повторяемое отражение.
   На это поневоле приходилось обращать внимание. Саша пару раз непроизвольно вздрагивал, когда следователь задавал особо неприятный вопрос, и очень хотелось отвести глаза куда-нибудь в сторону. В этот момент казалось, что за спиной стоит толпа агрессивно настроенных карликов, которые вот-вот вломят тебе по затылку чем-нибудь тяжёлым, но не оставляющим видимых следов.
   - Кто свёл вас с подозреваемым? - спросил следователь. Настоящий такой, типично московский сыщик, майор Алигалиев, Олег Алигамедович. Пишется раздельно, произносится слитно.
   Хорёк.
   - Не помню... - соврал Саша.
   Соврал потому, что именно это и было самое интересное. Потому что подозреваемый Андрюха был просто фоном для памяти о девушке, говорить о которой со следователем не хотелось в принципе.
   - Александр Михайлович, да ладно вам, - притворно улыбнулся майор.
   Саша посмотрел в правое зеркало. Просто так посмотрел, ради паузы в разговоре. Хотел поправить причёску, но это выглядело бы глупо. Слишком короткие волосы.
   А время надо было тянуть. Саша подержался за дужку узких, прямоугольных очков, подравнял оттопырившийся воротник пиджака. Вполне приличный внешний вид. Этакий честный налогоплательщик, который имеет право на адвоката, право на телефонный звонок и право соврать. Один разок... По-мелочи... Ради хорошего человека...
   - Где, когда и при каких обстоятельствах вы познакомились с подозреваемым? - устало спросил майор и повернулся к окну.
   - Точно сказать не могу, - буркнул Саша. - Я, когда студентом был, подрабатывал на дискотеках. Мы танцы крутили. Аппаратуру на место привозили, а потом до утра караулили. Транспорта своего у нас не было, а дискотеки допоздна. А что дальше было, наверное, и так можно понять.
   По большому счёту, всё сказанное было правдой. Плюс-минус пара мелких деталей и задавись ты своею, блин, истиной, хорёк южный.
   - Нет, так не-по-нять, - по слогам выдал майор, но от окна отвернулся и приготовился записывать.
   - Меди-цинский инсти-тут, - передразнивая следователя, раздельно проговорил Трефилов. - Диско-тека. Заканчивается. А у нас помещение. Для аппаратуры. Там всю ночь музыка играть. Девочки танцевать. Мальчики спиртные напитки употреблять. Безобразия нарушать. Так понять?
   Майор поджал губы и начал медленно перебирать пальцами грязную клавиатуру компьютера. То ли он и вправду медленно печатал, то ли сочинял на ходу, заполняя пробелы в словах свидетеля.
   На самом деле, ту ночь Саша провёл в другом месте. Тогда он считал, что ему повезло, потому что в напарники достался звукарь, который совсем недавно, по пьяному делу, потерял половину поджелудочной железы и, теперь, со студентами-медиками не пил, а разговаривал про свои болячки.
   Надо было бы Трефилову тоже не пить, но пришлось. Нехорошо отказывать будущим докторам, которые пьют водку как верблюды воду. Про запас, наверное. Спирт откладывался в невидимых горбах и братья-медики, по сравнению с Сашей смотрелись неприятно трезвыми.
   Или им такое горе досталось от ума? Это не байка, это не выдумка, Саша своими глазами видел конспект лекций, по предмету, который назывался: "Как правильно употреблять спиртные напитки" с огромными формулами, похожими на хоровод бензольных колец. Внимательно прочитать полезные советы времени не хватило и к первому "медляку" Саша уже был готов танцевать. Кругами. Лишь бы кто-нибудь придерживал.
   - А как вас зовут? - спросила девушка, которую он молча, почти не глядя, вытащил за руку из шеренги подпирающих стенку студенток.
   В медицинском институте парни нарасхват.
   - Саша.
   В девушке было что-то неправильное.
   - А меня Надежда. А как вас по отчеству?
   - Михайлович.
   Девушка была очень милая. Тонкие брови, курносый нос, какая-то неровная, но чистая кожа. Щёки круглые, с готовыми улыбнуться ямочками.
   - А фамилия?
   Вот! Вот что было неправильно! Шляпка! Соломенная шляпка с линялыми тряпичными маками на правом виске. Этот... как его... Капор! Надо же какие слова в памяти всплывают... Серебряный век русской поэзии.
   - Соломенный капор, с завязками под подбородком, - подражая Вертинскому, прогнусавил Саша, особо напирая на твёрдые согласные.
   Завязки были затянуты чуть сильнее, чем надо, и от этого лицо девушки казалось круглощёким... "Буколическим", раз уж пошли словами бросаться.
   В этот момент музыка начала затихать и Саша наступил Наде на платье. Судя по звуку рвущихся ниток, платье умирало легко и радостно. Потому что надоело ему тлеть ещё с позапрошлого века.
   Отступив на шаг, Саша посмотрел на порванное платье. Оно было под стать шляпке. Длинное, серое, с высокой талией и круглыми, набивными плечиками.
   - Сударыня! Поручик Трефилов весь в вашей власти. Позвольте кровью смыть нанесённое оскорбление. Прикажите стреляться!
   Саша произнёс эту пафосную речь, стоя на правом колене и трагически прижимая руки к сердцу.
   - Вы издеваетесь, да? - она просто спросила. Без дрожащих губ и подкатывающих слёз.
   - Помилуйте! - тут пришлось встать на оба колена. Шатало так, что Трефилов боялся упасть. - Я был пленён вашими глазами, но мой поступок плох и жизнь более не имеет смысла! Позвольте кровью! Позвольте искупить! Я согласен на холодное оружие! Я возьму иглу и буду всю ночь, при копоти свечи, исправлять содеянное. Так я верней всего умру от потери крови.
   Насчёт глаз Трефилов соврал. Глаза у Нади были обыденно-карие и совершенно не пленительные.
   - Это реквизит. С киностудии, - она оглянулась по сторонам и подоткнула оторванную юбку под широкую ленту талии. - Мы в самодеятельности Чехова ставили...
   - А возможно ли надеяться, Надежда, - поручик Трефилов нежно взял девушку под локоть. - Что вы перевяжите мои окровавленные пальцы и тем подарите недостойному жизнь и счастье?!
   Вокруг них уже начинали собираться любопытные.
   - Вы издеваетесь? - повторила она.
   - Можно я вас домой провожу? - Саша опустил пафосно воздетые руки и выглядел, наверное, жалко. Барышни серебряного века это любят. - Вы необычная. Я думал... а тут такая лажа...
   - Александр, да? - она хихикнула в кулачок и убежала вприпрыжку. Наверное, просто юбка падала. Но, памятуя высокий стиль серебряного века, она "упорхнула".
   С трудом добравшись до пульта, за которым трезвый поневоле звукарь микшировал очередную дискотечную долбилку, Саша попытался объяснить напарнику, что караулить аппаратуру сегодня ночью будет кто-то один.
   - Средь шумного бала, случайно! - орал Трефилов напарнику в ухо, закрытое огромным профессиональным наушником.
   - Чего? - не понял тот.
   - Я в хлам! - губами и жестами показал Саша.
   - Вижу! - снисходительно кивнул напарник. - Вали домой! Береги поджелудочную!
   Надежда стояла возле выхода. В первую секунду Трефилов решил, что она не переодевалась. Шляпка была прежнего фасона, только без завязок. И без маков. Но жёлтая. Или бежевая. Почти соломенная.
   Ещё был плащ. Тёмно-зелёный. Или пальто. Вероятно, при Чехове, именно такую одежду и называли "летнее пальто". Нечто тонкое, но ворсистое, плечи подбиты, грудь и талия плотно обжаты, длинный низ.
   На улице был конец апреля, шёл редкий, крупный дождь. Надя стояла на фоне жёлтого ртутного фонаря, огромные капли звучно падали ей на плечи, разбивались в мелкую, белесую пыль, светились в мутных лучах. Театр полутеней.
   - Сударыня, прикажете карету? - Трефилов подошёл к ней сзади и, кажется, немного испугал. - Я не издеваюсь, нет!
   Скорей всего он угадал. Именно это она и собиралась спросить. Но Саша не дал:
   - Честное слово не издеваюсь. Смотрю на вас и не могу говорить иначе. Вы особенная, да?
   Надя смутилась. Слово "особенная" звучит пошло, даже если сказано поручиком... но... работает. Всегда работало и работать будет.
   - Здесь недалеко. Не надо карету. Вы обещали проводить...
   - Поручик сказал - поручик сделает.
   До чего же она мила... Такими рождаются. Кто-то рождается в рубашке, кто-то в шляпке и летнем пальто. Ей бы муфту. Ей-богу, ей бы муфту. С такою шляпкою, в таком пальто - и муфта. Сказка. Картинка с выставки. Любимый с детства, милый сердцу лубок.
   Вместо муфты Надя держала сумочку. Держала так, как носят муфту. Эй, кто-нибудь! Снимите нас на сепию... Хочется просто быть рядом. Надолго. На всю сепию.
   - Можно, я буду звать вас Александр? - спросила Надя.
   - Зовите меня зонтиком! Балдахином зовите меня, мня...
   Трефилов разозлился на собственные невнятные звуки, скинул с плеч кожаную куртку и, вывернув руки через спину, закрыл Надю от крупных капель дождя.
   - Вы промокните... - глухо донеслось из-под куртки.
   - Очень хочется повыпендриваться.
   Саша не врал. Выпендриться очень хотелось.
   Всю дорогу от института к дому милой девушки Нади - километра полтора - Трефилов старательно работал зонтиком и читал нараспев что-то из Бальмонта. Романтическое. Про затон и призраков саги. Сбивался, повторялся, многократно рвал струну над гладкою гладью, не попадал ни в размер, ни в рифму. Выпендриваться - так по-крупному. Промок насквозь.
   - Знаете, Александр, - сказала Надя, набирая немузыкальный код на клавиатуре домофона. - Я всё думала: как вы будете напрашиваться на кофе?
   - Я не хочу кофе! - пошатываясь, гордо отвернулся Саша.
   - А вы, наверное, всё заранее... Вы ведь мокрый...
   Саша был не просто мокрый. Сашу надо было выжимать, нанизывать на вертел и сушить над открытым огнём до золотистой корочки.
   - Я был бы плохим поручиком, - Трефилов встряхнул тяжёлую куртку и зашёл в подъезд. - Если бы отказался от кофе.
   Сине-белыми вспышками освещая грязную лестницу, мигали в хрущовском подъезде неисправные лампочки дневного света. На третьем этаже Надю и Сашу встретила приоткрытая дверь и маятник откинутой цепочки. Наверное, кого-то поднялся на звонок домофона. В квартире было темно и тихо. - Раздевайтесь прямо тут, - прошептала Надя.
   Саша не стал сопротивляться. Из ботинок он вылез уже в одних трусах. Остальная одежда осталось на полу прихожей.
   - Пойдёмте в мою комнату, - Надя, так и не снявшая пальто и шляпку, потянула его за руку.
   В маленькой комнате, в тусклом квадратном отсвете уличных фонарей, Надя разложила диван. Странный был диван. Нижняя часть выдвинулась и получилась двуспальная кровать. На два уровня. Та часть, которая внизу, была заранее застелена простынёй. Надя на секунду скрылась в тени.
   - Ложитесь, Александр, вам надо согреться, - шепнула она оттуда. - А я, пока, с вашими вещами разберусь, ладно?
   Саша молча бухнулся на нижний уровень странного дивана. Голова кружилась.
   Надя вышла из темноты с подушкой и одеялом.
   - Я сейчас... - шепнула она, укрывая вальяжно развалившегося поручика.
   Проснулся Трефилов почти засветло.
   Одеяло. Наверное, она специально накрыла его именно этим одеялом. Если бы прямо сейчас третий ангел вострубил и по земле пустили бы коня бледного, Саша просил бы за собою в небо именно такое одеяло.
   Похожее одеяло однажды сделала Сашина прабабушка. Она выложила на старом пододеяльнике мокрую овечью шерсть, потом пододеяльник скатали в плотный рулон, а дальше события гуляли мимо логики. Когда рулон развернули, шерсть ровным слоем оказалась внутри пододеяльника. Как это произошло - Саша не понимал. Никто не понимал. Мёбиус - и тот бы с ума сошёл.
   Потом прабабушка вставила в швейную машинку толстенную иголку и прошила нелогично вывернутое одеяло мелкими ромбиками.
   Спать под этим чудом было как-то неестественно приятно. Под таким одеялом никогда не бывает жарко. Даже летом. Что тут ещё сказать?
   Надя спала без одеяла. Или не спала. Скорей не спала. Лежала на спине. Напряжённая. Застыла, руки-ноги по струнке вытянула. Подбородок в потолок, глаза закрыты. Дышала тихо-тихо. Мумия в отпуске. Не хватало разве что таблички с надписью: "Я не вставала, я тихо лежу, это уборщица с меня пыль смахнула".
   Саша медленно перевернулся через жёсткий бортик своей лежанки, глухо стукнулся коленями об пол, поднялся и на полусогнутых ногах пошёл к двери, звонко отлипая босыми пятками от линолеума. Дверь тихо скрипнула. Саша вышел, прикрыл её за собой и начал дышать.
   Хрущёвка была какая-то неправильная. Вместо туалета рядом с кухней оказалась тёмная кладовка. Дверь в ванную нашлась в коридоре, прямо напротив входной двери. Свет включался где угодно, только не там, где надо. Санузел, на счастье, был совмещённым.
   Немного успокоившись, Саша поймал себя на мысли, что вот уже несколько минут он стоит, глядя на висящий почти под потолком сливной бачок гениальной советской конструкции, и думает только об одном: как бы смыть за собою потише?
   Мысль не шла. Трефилов обернулся и заметил, что его джинсы и рубашка уже выстираны, выглажены и висят на плечистой вешалке над змеистой батареей. Досыхают. На душе как-то сразу полегчало.
   - Ну, раз так, - буркнул Трефилов и смыл громко.
   Вода из горячего крана текла чуть тёплая, но Саша уже всё для себя решил и полез под душ. Единственное, на что не хватило похмельной наглости, - чужие щётки трогать не стал. Почистил зубы пальцем, полтюбика пасты извёл. Полотенце взял первое попавшееся.
   Потом Саша долго не решался выйти из ванной. Показалось, что кто-то шаркает тапочками по коридору. Трефилов взял в руки вешалку с одеждой, но одеваться не стал. Стоял, прислушивался. Обманчивый звук не повторился.
   Саша прижал к лицу скомканное полотенце и громко спросил в него, обращаясь к милой мумии в соседней комнате... он почти крикнул:
   - Ждёшь ли ты меня, моя Нефертётя? - а потом рванул на себя дверь и почти побежал обратно в комнату.
   Полотенце, послушно впитавшее громкие вопли, потерялось где-то по дороге.
   В комнате было холодно. Грязно-серый свет, текущий из окна, продолжал игрища театра полутеней без актёров и зрителей.
   Вешалка с одеждой полетела на пол, лежанка скрипнула, озябший Трефилов с разбегу попытался забраться Наде под ночную рубашку, но рубашка не пустила. И не потому что руки тряслись от холода. Ночная рубашка у Нади была сродни поясу целомудрия.
   Длинная, почти до щиколоток, плотная байковая ткань своим начёсом моментально сдавила, запутала запястье и остановиться пришлось на вполне приличном уровне - чуть ниже колена.
   И ни туда, ни обратно. Ни вправо, ни влево. А тут ещё этот двухуровневый диван скрипит...
   - Александр, - шепнула Надя. - Я понимаю, так надо.
   Трефилова словно уронили в жидкий азот. Сердце начало бухать громко и медленно, а пульсирующие волны разносили по телу мёрзлую кровь. Чужие тёплые колени больно жгли преступную руку.
   - Я правда понимаю, - скороговоркой шептала Надя. - Я даже сама так решила, сразу решила, я понимаю, я сама так хочу... Я хочу попросить... Всё правильно, всё хорошо, всё так и должно было быть... Я хочу попросить... Можно ещё немного подождать?
   Защитная рубашка как-то сама по себе отпустила Сашино запястье. Трефилов перевернулся на другой бок и замер, считая шумные удары собственного сердца.
   Глупо и не к месту подумалось, что нет перед глазами секундной стрелки часов и считать неровный пульс тоже нет никакого смысла. Впрочем, со смыслом происходящего Саша почти никогда не мог договорится даже до минимальных уступок. Не было ему от смысла жизни никаких поблажек. Никогда. Но сегодня - особенно.
   Буквально накануне по телевизору показывали смешное. В супермаркете почтенный папаша важно вёл перед собою тележку в форме автомобиля "Фольксваген-Жук", густо-красного пластика. За рулём сидел пацан, лет пяти с виду. Вдруг автомобильчик лоб в лоб столкнулся с обычной тележкой, которую, не глядя, катила очкастая тётка средних лет.
   После удара пацан высунулся из окна своей машины почти по пояс и гневно заорал:
   - Ты чё творишь, овца?!
   За кадром пустили смех и приблизили, насколько это было возможно, побуревшее лицо почтенного папаши. Вот, примерно так, в этот момент, должен был выглядеть Трефилов.
   А хотелось наоборот. Хотелось по-простому, как тот пацан, высунуться и спросить...
   Что ж ты делаешь?
   Ты... умница...
   Вдруг за спиною послышались звуки, похожие на радостное умирание подгнившего реквизитного платья. Саша обернулся.
   Надя лежала всё в той же мумифицированной позе, но руки шевелились. Нет, не руки. Только кисти. Только пальцы. Одними пальцами Надя сминала, подтягивала вверх плотную ткань ночной рубашки. Подтягивала в такт медленным и шумным ударам Трефиловского сердца.
   Р-раз - пять сантиметров. Два - уже десять. Три...
   Где-то на середине бёдер край сорочки остановился. Надя подняла обе руки и закрыла ладонями лицо.
   Саша с трудом, почти со скрипом, поднял морально закоченевшую руку, чтобы дотронуться до Надиного локтя, потому что будь она сто раз умницей, но иначе нормальный мужик вести себя не должен. Нужно взять за руку, нужно обнять, сказать что-то типа "в другой раз", или уже проверенное "ты особенная", поцеловать в лобик, взять телефон и сбежать. Сбежать и забыть. Это такой мужской рефлекс. Безусловный.
   Рука подвела.
   Рука опустилась на талию. Ниже талии. Туда, откуда торчит неудобная в постели гребенчатая кость. Так получилось.
   Надя вздрогнула. Возможно, ей показалось, что Трефилов тянет её к себе. На самом деле не шибко-то важно, что ей там показалось. Важно, что Надя слишком резко подалась на это неудачное движение. Она прокрутилась вокруг себя, но так быстро, что колени оказались на нижнем уровне скрипучего дивана, а голова и плечи остались там, где были. Теперь Надя стояла на коленях рядом с Трефиловым, а ночная рубашка задралась настолько высоко, что дальше некуда.
   Почти совсем задралась.
   Саша глубоко вдохнул и, обжигаясь о горячую, шершавую кожу, поднял неуступчивую рубашку ещё выше. Трусиков под ней не было.
   Поэтам серебряного века легко было восхищаться женщинами тех романтических лет. Женщины казались так недоступны, так милы, а платья... Длинные, до пола, платья, под которыми воображение рисовало всё что угодно, кроме правды. Но некоторым везло и на самом деле.
   Саша продолжал тянуть рубашку вверх и остановился только на уровне лопаток. Отсюда можно было начинать стихи, потому что талия у Нади оказалась не просто тонкая. Она была красива каждой линией, причудливо тонка... Нет, нельзя так.
   Трефилов как поэт был безнадёжен.
   А красота у Нади была натуральная. Прямо под двумя точками на пояснице ... Слова тут лишние...
   Вспоминая этот момент и приукрашивая его внутри собственной фантазии, Саша не раз цинично признавался самому себе, что судьба подарила ему неповторимый фетиш. Практически безобидный, но работающий на все сто.
   Трефилова можно было в крещенский мороз выставить на Красной площади голым, принимать военный парад. Трефилов бы мёрз. Ему было бы стыдно и неуютно. Но если бы он вспомнил Надю с задранной рубашкой - ух он и встретил бы защитников отечества поднятым в приветственном жесте! Потому что правильная женщина должна быть круглой в правильном месте.
   Но парад откладывался, а там, в реальности, стоя на коленях позади переставшей дышать от волнения Нади, Трефилов чуть не выл от глупости происходящего. Потому что не знал, что делать. Потому что Надя уже смирилась и затихла окончательно. Потому что не было под рукою ничего из заначек резиновой безопасности. Потому что напряжение оказалось настолько сильным, что Саша, словно отстранившись от себя самого, четко понимал - вся любовь закончится в одно движение. Хуже того. Если этого движения не случится - любовь всё равно вот-вот закончится.
   - Надя, - спросил со стороны скрипнувшей двери сонный детский голос. - Собака с тобою спит?
   - Ещё нет, - на вдохе ответил Трефилов и прикрылся одеялом.
   Откуда-то из тёмного угла комнаты, радостно тявкнув, выскочила поджарая такса и, радостно проскальзывая лапами по линолеуму, прошмыгнула в приоткрытую дверь.
   Почти как такса, проскальзывая руками и ногами по сбивающимся простыням, Надя убежала с нижнего уровня скрипучего дивана, вытянулась в столбик и замерла на своём месте в позе мумии. Одно отличие. Плотная рубашка уже не лежала саваном поверх всего тела. Она скрутилась на плечах, на груди, частично на шее. Скрутилась так, что прикрытой оставалась только грудь, и было видно, как чуть ниже, под рёбрами, высоко поднимая кожу, сильно бьётся сердце.
   - Я сейчас, - непонятно зачем шепнул Саша и начал одеваться. В сторону Нади он старался не смотреть.
   Толстая джинсовая рубашка после стирки стала жёсткая, она казалась накрахмаленной, хотя какой смысл крахмалить джинсовые рубашки? Пуговицы не лезли в петли, они, если посмотреть со стороны сексуального символизма, откровенно издевались над Трефиловым, который до боли в пальцах пропихивал неподатливые металлические кругляши в заросшие петли. Пропихнуть не получалось.
   Снаружи громко хлопнула входная дверь и радостное повизгивание таксы начало удаляться куда-то вниз. Трефилов оставил рубаху в покое и вышёл в коридор, на ходу пытаясь натянуть ещё сыроватые джинсы. Но шут с ними, с джинсами. Ботинки и кожаная куртка оказались мокрыми насквозь, а ботинки ещё и набиты газетами.
   Когда Саша выбрался на лестничную площадку, на нём не было ни одной застёгнутой пуговицы. Трефилов закрыл за собою дверь и, придерживая спадающую одежду, бочком поднялся по лестнице на пролёт выше злосчастной Надиной квартиры.
   Там, сквозь паутину разбитого стекла, показались над серо-коричневым маревом пятиэтажных крыш, первые красно-жёлтые проблески начинающегося рассвета.
   Возле подъезда, рядом с пятнисто ржавеющим "Москвичом", стояла щуплая девочка в красной куртке и тёплой, не по сезону, вязаной шапке. Шапка была огромная, первобытно-двурогая, с клочковато-пушистыми помпонами на рогах.
   - У, коза, - одними губами прошептал Саша, хотя первой в ряду неприятных сравнений у него перед глазами появилась самка бизона. С попончиками, надетыми на рога, безопасности ради, наверное.
   Трясущимися от холода руками, Трефилов начал разминать неподатливые петли джинсовой рубашки, которая уже успела впитать неприятную сырость так и не высохшей куртки. На часах было...
   Плотные капли росы собрались на внутренней поверхности часового стекла и держались там крепко, словно бывалые энцефалитные клещи на загривке романтически настроенного туриста. Трефилов потряс часы, подышал на циферблат, но капли не сдавались. По стеклу пробежала лишь одна безвольная дорожка, сквозь которую с трудом удалось разглядеть толстую часовую стрелку, лениво разлёгшуюся на подсвеченной цифре пять.
   - Мика-Мика-Мика! - неожиданно резко и громко крикнула девочка, присела на корточки и боднула шапочными рогами задний бампер "Москвича". Было видно, как грубый пластик сильно прогнулся, а с другой стороны автомобильного скелета, шипя и выгибая спину, выскочила дворовая кошка. Вслед за кошкой, возбуждённо хлопая ушами, из-под бывшей машины вылезла тявкающая такса, но её тут же затянуло обратно удушливым рывком поводка.
   Саша вздрогнул и сильно поцарапал себе подбородок металлическим ремешком часов. На подоконнике стоял пластиковый цветочный горшок, полный сухих стеблей неизвестного растения и цветущих окурков. Трефилову захотелось взять этот горшок и прямо сквозь битое стекло запустить его в дурацкую шапку щуплой девочки, которая в пять утра орёт таким дурным голосом. Людям это обязательно понравится. Любой, на его месте, обязательно хотел бы сделать то же самое.
   В ту же секунду сзади знакомо хлопнула входная дверь Надиной квартиры. Саша оборачиваться не стал, вместо этого он торопливо заправил рубашку в джинсы и начал судорожно затягивать ремень. Когда стало ясно, что Надя торопливо стучит каблучками вниз по лестнице, ремень порвался.
   - Японский труд! - в голос простонал Трефилов и зашвырнул обрывок ремня в сторону ненавистной двери. - Сегодня хоть что-нибудь нормальное случится?!
   Кусок ремня ещё кувыркался в воздухе, когда тяжёлая от влаги Сашина куртка задела пластиковый горшок и тот, рассыпая укуренные цветы, упал с подоконника на пол.
   Трефилов медленно обернулся. Треснувший горшок вяло перекатывался по полу из стороны в сторону, постепенно выталкивая из себя сухой комок стеблей и корней, сейчас больше похожий не на растение, а на диковинного морского ежа, или на магнитную мину. Тяжёлую бляху Сашиного ремня потянуло вниз, к этому шипастому магниту, и весь ремень медленной масляною змеёй сполз и закрутился кольцами вокруг упавшего горшка.
   - И ты, гадюка, туда же? - спросил Саша.
   Ремень промолчал.
   Трефилов нагнулся, поднял скрученную кольцом кожаную полосу, а когда начал разгибаться, то сначала услышал и только через мгновение ощутил на своём затылке мощный удар с перезвоном хрустящего стекла.
   Было не столько больно, сколько обидно. Весь окружающий мир словно объявил ему мелочную вещевую войну. К примеру, заминированный горшок подпирал разбитое окно и, когда он упал, окно начало открываться, но не сразу. Оно открылось именно в тот момент, когда Трефилов нагнулся.
   После того, как Саша ударился затылком в открывшееся окно, неприятности не закончились. Длинный, изогнутый по форме турецкой сабли, осколок стекла выпал из паутины и полетел вниз. Убить, он, конечно, не убил, но длинный, тонкий шрам на левой стороне шеи остался навсегда.
   Вначале Саша боли не почувствовал. Осколок, чиркнув по шее, воткнулся в рукав кожаной куртки, вошёл глубоко, сантиметра на три, но к руке не прикоснулся, застрял в прокладке.
   Сдерживая накопившиеся слова, Саша, не разгибаясь, вышел из-под распахнувшегося окна, вытащил из рукава осколок стекла и только потом позволил себе выпрямиться.
   На другом конце лестничного пролёта стояла Надя, бледная, как вампир перед рассветом.
   - Не надо, Александр, - она это даже не сказала вслух, даже губами до конца не договорила.
   - Что не надо? - начал было грубить Трефилов, но тут на него накатило. Он на секунду увидел себя со стороны, глазами милой девушки Нади.
   Злой, с очень по-детски обиженным выражением лица, Саша стоял в напряжённой позе, готовый отбить нападение взбесившихся вещей. В левой руке у Трефилова покачивалась сама по себе свернувшаяся петля из порванного ремня, а в правой руке хищно светился отражёнными рассветными лучами осколок стекла. По шее за воротник щекотно бежала тонкая струйка густо-чёрной крови.
   - Пожалуйста, не надо... - прошептала Надя.
   - Ну и дура, - сказал Саша и бросил на пол стеклянный кинжал.
   Бросил, не потому, что хотелось бить и ломать, наоборот. Просто не хотелось смотреть Наде в глаза, но Трефилов почему-то не мог отвести взгляд, а Наде действительно было больно и страшно.
   Звякнувший осколок не помог. Надя медленно и плавно пошла вперёд, так дрессировщица в цирке приближается к поранившемуся тигру.
   - Пожалуйста, Александр, я очень прошу, не надо...
   - Что не надо? - Саша уже почти успокоился. В кармане рубашки нашёлся свежий квадратик носового платка. Трефилов достал его и приложил к царапине на шее.
   - Не надо...
   - Не, ну вот заладила, - Саша несколько раз промокнул царапину платком. Кровь почти не шла. - Можно я застегнусь и на работу пойду, а? Или не надо? Пускай Пушкин с Бальмонтом колонки таскают, да?
   - Я думала, что вы ушли, - наконец-то отвела взгляд Надя. - Я побежала, просто хотела отдать, вот...
   Она расстегнула свою сумочку-муфту и достала Трефиловский мобильник, в котором ещё вчера скончалась батарейка, и маленький пластиковый пакетик со штампом дорогих французских духов.
   - Бутерброд? - бездумно ляпнул Саша, принимая пакет. Внутри было что-то круглое и мягкое, красиво завёрнутое в упаковочную бумагу. Так в МакДоналдсе заворачивают гамбургеры.
   - Вы меня простите, пожалуйста, - одновременно с Трефиловым заговорила Надя. - Глупо всё получилось.
   В свёртке были Сашины носки. Отстиранные. Возможно, что и отглаженные. Выглядели они так, словно только что из магазина.
   - Вы спали, а к нам родственники приехали. Из Курска. В половине первого ночи, - Надя говорила медленно. Говорила просто так, чтобы заполнять неудобные паузы. - Они дозвониться не смогли. Поэтому не предупредили. Так такая возня была... Такая была суета...
   - Знаете что... Надежда... - Саша, неожиданно для самого себя, тоже перешёл на "вы" - Вы тоже меня извините. Пойду я.
   - Александр, не уходите сейчас, - Надя отступила на шаг назад. - Вы ведь потом всё равно уйдёте.
   - В смысле? - остановился Трефилов.
   - Я боюсь вас отпускать. В смысле сейчас отпускать. Боюсь.
   - Да не собираюсь я себе вены резать! - глуповато усмехнулся Саша, но Надя вдруг приложила палец к губам.
   Снизу раздался грохот железной двери. Судя по крикам и лаю, неприятная девочка тянула таксу домой.
   Диалог у них получился очень увлекательный:
   - Мика, пойдём!
   - Гав!
   - Мика, пойдём!
   - Гав!
   - Мика, пойдём!
   - рррррррррррр! Гав-гав-гав!
   Дверь в Надину квартиру грохнула ещё сильнее, чем подъездная.
   После таких звуков, жильцы несчастного дома должны были, как минимум, вызвать пожарных и сапёров, а сами выскочить на улицу в одних трусах и ночных рубашках. Но было на удивление тихо.
   Надя молчала. Она стояла возле открытого окна и смотрела на улицу. Там по-прежнему было серо и уныло. Жёлтые отсветы восходящего солнца расползлись по краю горизонта, словно заполонившая купол неба серость огромным ножом размазывала их, как сливочное масло по горбушке хлеба.
   Трефилов стряхнул ботинок, отлепил от босой ноги приставший кусок газеты и начал надевать носок. Ему хватило времени на оба носка и на шнурки, а Надя так и не пошевелилась.
   Саша посмотрел в окно. На улице было пусто. Разве что там, далеко, возле старого корпуса медицинского института, светились три пары фар. Здоровенные чёрные джипы казались отсюда смешными квадратными коробочками, вокруг которых суетились игрушечные бритоголовые братаны в кожаных куртках.
   Прощальных слов не нашлось. Трефилов просто повернулся и начал тихо спускаться по лестнице. Надя опомнилась нескоро. Он уже успел пройти полтора этажа.
   - Подождите, пожалуйста, подождите! - бежала Надя вниз, стараясь не греметь каблучками, - Я не хочу вас заставлять, правда, но я с ума сойду, ну куда вы сейчас пойдёте?
   - В институт к вам пойду, - Саша говорил с нею через плечо. Останавливаться не хотелось. - Там наша аппаратура, скоро выгружать будем.
   - Вас не пустят туда так рано. Сегодня суббота. Раньше девяти никого не пускают. А у вас куртка мокрая. Вы ведь замёрзнете на улице, заболеете.
   Трефилов почти не слушал. Шёл вперёд.
   - Ну пожалуйста, Александр...
   - Знаете, мадмуазель Надежда Батьковна, - не вытерпел Саша. - Мне очень неприятно, когда вы меня вот так называете. Если по-человечески не желаете, я предлагаю углубить маразм. Может, называйте меня сразу по имени-отчеству, с фамилией и номером горшка?
   - Каким номером? - не поняла Надя.
   - Мой номер пятнадцатый, - буркнул Трефилов и вышел на улицу.
   На улице подмокшую Сашину гордость отморозило в три секунды. Космически холодный ветер, казалось, продувал сырые вещи насквозь. Трефилов остановился и повернулся к Наде. Пока он это делал, куртка начала хрустеть так, словно покрылась слоем льда.
   - А м-метро далеко?
   - Саша, - было заметно, что Надя с большим трудом укоротила это имя. - Пойдёмте со мною. Пожалуйста.
   - Куда? - втягивая голову в плечи, спросил Трефилов.
   Формально, он ещё ни на что не соглашался, но Наде, похоже, было всё равно.
   - Это недалеко, - она взяла его под локоть и, подпрыгивая со второго шага на третий, потащила замерзающего Трефилова в сторону института. - Там один человек работает, можно просто чаю попить, подождать пока основной корпус откроют. Мы там часто к экзаменам готовились. Он и меня пустит...
   Последняя фраза показалась Трефилову какой-то неправильной, неуместной.
   - Я очень прошу вас... Саша, - последнее слово далось ей слишком непросто.
   - Это в институте? - вместо того, чтобы просто согласиться, грубо спросил Трефилов.
   Надя была невысокого роста. Почти на полторы головы ниже Трефилова. Но в эту секунду Саша стоял сгорбившись и глубоко засунув руки в карманы, а Надя вдруг выпрямилась, приподнялась на носочках и её счастливые глаза оказались в паре сантиметров от Сашиных.
   - Там по подвалу перейти можно, - возбуждённым звонким шёпотом произнесла милая барышня серебряного века.
   Сумочку свою она, как и раньше, прижимала к груди на манер муфты, но Трефилову вдруг показалось, что сейчас Надя эту сумочку бросит и начнёт часто-часто хлопать в ладоши, потому что столько восторга было у неё в глазах и...
   - Я на секундочку, - шепнула Надя и телепортировалась к себе домой.
   Так показалось Трефилову, потому что промежуточного её движения в пространстве он не увидел. Может, просто мигнул. Только пушечный удар железной двери подъезда мог быть косвенным свидетелем того, что Надя передвигалась по-человечески.
   Нехотя, как одноразовая зажигалка после падения в воду, сработал безусловный мужской рефлекс. Захотелось развернуться и уйти. Быстро и навсегда. Но победила логика.
   Далеко бы он ушёл? Против ветра... От Нади... Той самой девушки, которая успела упаковать его носки в бумагу, пока он застёгивал рубашку? Впрочем, носки - это не аргумент. Могла и раньше упаковать. Но прямо возле носа у Трефилова превращалось в пар последнее слово, сказанное Надей перед телепортацией.
   Облачко пахло мятой. Знакомый запах. Та самая паста, полтюбика которой Саша не так давно пальцем размазывал по своим зубам.
   Получалось, что Надя успела встать, умыться, одеться, набросить на лицо минимальную косметику, упаковать носки, догнать Трефилова... А тут ещё ремня нет и штаны спадают, приходится держать их сквозь подкладку в карманах куртки... Нет не уйти... Такую Каренину сбрось на рельсы - она догонит предыдущий поезд.
   Саша начал поворачиваться к ветру лицом, но вдруг понял что его уже тянут за руку в сторону института.
   - Пойдёмте скорее, вы же замёрзнете!
   Откуда она взялась? Тем более, с таким баулом...
   Надя одной рукою тащила за собой окоченевшего Трефилова, а в другой у неё была огромная брезентовая сумка. Зелёная. С ручками, толстыми, как корабельные канаты. Злой ветер выскребал глаза, дышать было больно, штаны спадали, но Трефилов всё-таки вынул руку из кармана и, вместо того, чтобы забрать у Нади сумку, схватился за голову. Волосы стояли дыбом, торчали мелкими сосульками, острыми, как у ледяного ежа. Было не просто холодно, было больно так, словно воинственные эскимосы сдирали с головы скальп.
   Если бы сейчас Сашина мама привычно отвесила сыну подзатыльник с памятным "почему без шапки?" - проткнула бы себе ладонь. Насквозь.
   Последнюю часть пути Трефилов уже не видел. Он послушно лёг на ветер и падал вслед за Надей, часто перебирая ногами, которые почти не сгибались, а если сгибались, то морозно похрустывали.
   - Мы уже пришли - сказала Надя и ветер выключился.
   Трефилов открыл глаза и увидел, что тяжёлая сумка вдавила Надю почти по пояс в землю.
   - Пойдёмте! - улыбнулась Надя и погрузилась в асфальт ещё сантиметров на двадцать.
   Трефилов основанием ладони по очереди протёр слезящиеся глаза. Нет, Надя не тянула его в асфальтовое болото, просто театр полутеней снова сыграл над Сашей злую шутку. Прямо под ногами начиналась короткая лестница с высокими ступенями, которая упиралась в металлическую дверь с трафаретной надписью "Анатомическая лаборатория".
   - Зомбик, позови Андрюху, пожалуйста, - крикнула в закрытое решёткой окошко Надя, отпуская кнопку противно дребезжащего звонка. Там за окошком, было темно.
   - Знаете... - Трефилов попытался посмотреть на часы, но часы показывали не время, а точку росы.
   - Он не спит! - Надя взяла Сашу за руку поверх часов. - Я его видела ещё там, у нас в подъезде, из окна. Только называйте его Андрюхой, пожалуйста. У него пунктик такой, понимаете?
   - Понимаю, - простучал зубами Саша, спускаясь по ступенькам. Потом он сделал паузу и выразительно добавил: - Надежда.
   Она улыбнулась ему в ответ. Улыбнулась очень искренне. Мило. Это уже начинало нервировать.
   За решётчатым окошком зажёгся резкий жёлтый свет.
   - Андрюха! - Надя ухватилась обеими руками за прутья решётки. - Андрюха, это Александр, он у меня ночевал, а к нам гости приехали. У папы позавчера день рождения был, а его сестра вовремя не успела, а сегодня они всем семейством нагрянули, вместе с собакой! В час ночи, понимаешь?!
   Ей не ответили. Саша сунул руки в карманы куртки, уже привычным движением поправил сползающие джинсы и попытался представить в какой стороне находится метро.
   - А вчера дождь был, Александр промок насквозь и вещи до сих пор не высохли, понимаешь?
   - Александр Михайлович Трефилов, номер горшка ... - Саша заготовил эту фразу для того, чтобы развернуться и уйти. Очень хотелось уйти.
   Но Надя...
   - Да! - сказала она, не дослушав номера. - Александр Михайлович...
   Она не успела договорить. На "Александре" громко лязгнул железный засов и дверь начала открываться.
   - Здорово, - сказал Андрюха.
   - П-привет, - сказал Саша.
   - Заходи, - кивнул головой Андрюха и хлопнул Трефилова по плечу. - Налево. Там моя камора.
   С Андрюхой Саша познакомился накануне. Ещё до дискотеки, поскольку Андрюха был один из тех, кто эту самую дискотеку заказывал и оплачивал. Саша точно не знал, но думал, что Андрюха был кем-то из молодых преподавателей.
   И напоил давеча Трефилова именно он.
   Напоил какой-то жуткой дрянью, каким-то разбавленным на лимонном шампуне спиртом, под три корочки хлеба из помятой коробочки, на которой были нарисованы улыбчивые альпийские коровы и плавленые сырки, только сыра в коробке не было. Но всё происходящее текло так лихо, весело и в удовольствие, что Саше снесло чердак за полчаса, не больше. А кружилась голова до сих пор.
   - За вами в котором часу машина придёт? - спросил Андрюха, когда Саша уже повернул за угол.
   - В десять.
   - А я тут к чаю принесла... - послышался Надин голос. - Можно?
   На пороге Андрюхиной каморы стояло странное существо. Сначала Трефилов принял эту коротконогую диванную подушку, за чучело, собранное из несовместимых запчастей, за химеру, полуподвальный сон разума. Голова шотландского терьера, те же усы и борода, только серо-жёлтого цвета, который лучше было бы назвать седым и прокуренным; острые уши, короткая шея, а дальше не пойми что. Эта собака была реально поперёк себя шире. Правильный куб, пусть немного приплюснутый сверху.
   Возможно, такая неестественная форма получилась из-за того, что длинная, густая шерсть была или расчёсана, или как-то ещё разделена купеческим пробором, тянущимся по линии позвоночника. Наверное, так смотрелся бы хорошо причёсанный, залитый лаком для волос дикобраз, которого с боков и сзади чуток подравняли газонокосилкой.
   - Зомби, свои! - сказал Андрюха, с трудом тянущий перед собой огромную сумку.
   Псина никак не отреагировала.
   - Зомбик, здравствуй, - остановившись чуть позади Трефилова, поздоровалась с геометрической собакой Надя.
   Непонятный терьер одновременно обрадовался и ... нет, не испугался. Наверное, его поведение можно описать словами "радостное отчаянье". Он весь трясся, невидимый хвост в бешеном темпе вибрировал где-то глубоко под плотным слоем шерсти. Он радостно скулил, притявкивал, но, при этом, пятился назад. Пятился до тех пор, пока не спрятался под диваном.
   Каморой своё обиталище Андрюха называл зря. Комната была большая, с шестью матовыми окнами под потолком. Под окнами во всю стену протянулся огромный диван на высоких ножках, больше похожий на скамью в зале ожидания какого-нибудь старорежимного вокзала. Поверх деревянной рамы лежали плоские прямоугольные подушки, одинаковые по форме, но с разной обивкой. Одна из подушек была обшита кожей, а остальные разноцветным велюром. Спинка, похоже, была из лакированной фанеры, красиво изогнутой по форме человеческой спины.
   Посредине комнаты стоял стол. Тоже длинный, но какой-то совсем простой, наверняка вручную сколоченный из разнородных досок и обтянутый клеёнкой в шотландскую клетку.
   Дальний конец стола упирался в стенку, там стоял ящик с посудой, микроволновка и маленькая электрическая плитка на две конфорки. Противоположную окнам стену занимали одинаковые закрытые шкафы, между которыми некрасиво затесался высокий двухкамерный холодильник.
   - Ну и что у тебя тут? - спросил Андрюха Надю, с трудом подтаскивая брезентовую сумку к столу.
   - Желюшки, - ответила Надя. - Ты любишь.
   Андрюха вынул из сумки белый пакет, поставил его на стол и улыбнулся.
   - Опять песочницу ограбила, - весело буркнул он и начал вынимать из пакета пластиковые формочки. Уточек, зайчиков, медвежат, бабочек и прочую милую живность. Внутри формочек студенисто колыхалось разноцветное желе.
   - И тортик, - смущённо сказала порозовевшая Надя. Она вела себя ничуть не лучше квадратной собаки. Чему-то радовалась, но подойти боялась.
   - Ух ты! - шумно выдохнул Андрюха и почти отбросил в сторону очередной пакет, сквозь который проглядывал помятый торт.
   Вслед за пакетом из сумки появилась на свет бутылка водки. "Московская особая" с зелёной этикеткой.
   - Вот это правильный чай! - голос у Андрюхи был донельзя довольный.
   - Ой, - шепнула Надя, закусив кулачок.
   - Два чая! - светился счастьем Андрюха, вынимая из сумки ещё одну бутылку. - Да ты, мать, стала на путь исправления и морального совершенствования!
   - Это не я! - стискивая кулачки сбивчиво заговорила Надя. - К нам гости приехали, тётя моя, папина сестра, а холодильник забит весь, она мне всё это сама собрала, пока я торт перекладывала.
   - Наследственность у тебя хорошая, слов нет, - продолжал улыбаться Андрюха, вынимая из сумки дорожную снедь. Завёрнутую в рваную фольгу жареную курицу, трёхлитровую банку варёной картошки со слоем топлёного сливочного масла на дне, литровую банку солёных огурцов и такую же помидоров, маленькую баночку маринованного чеснока, контейнер с десятком яиц, палку сухой колбасы, толстый кусок сала с ярко-красными мясными прожилками, нарезанный чёрный хлеб, пачку печенья и прозрачный пакет измятого до неузнаваемости белого зефира.
   Печенье и зефир Андрюха брезгливо отодвинул в сторону, снова взял в руку бутылку "Московской", подкинул её на ладони и почти прошептал:
   - Как в детстве...
   Трефилов чихнул.
   - Ой, Александр! - плеснула руками Надя. - Вы же насквозь продрогли!
   - Будь здоров, - иронично пожелал Андрюха, глядя как Надя пытается стянуть с Трефилова мокрую куртку. - Слышь, Надежда, переодевай его в мой камуфляж. А то действительно дубу даст.
   Саша не успел ничего возразить. Надя привычным движением открыла ближний к двери шкаф и на диван полетели камуфляжные штаны и куртка. Потом Надя присела и, глядя на дрожащего Трефилова, достала из шкафа тёплую серую майку и шерстяные носки.
   - Ну, чего встал, Саша? - разрывая затянувшуюся паузу, спросил Андрюха. - Переодевайся давай.
   Трефилов стоял как вкопанный и смотрел в никуда, даже дрожать перестал. Перед ним точно так же, без движения, стояла напряжённая Надя, но она смотрела Трефилову в глаза и её напряжение было другим. Ожидающим. Готовым к действию. Опережающим действие. Так в старых фильмах сёстры милосердия смотрят на умирающих больных. Смотрят с жалостью, терпением и огромным желанием помочь, причём помочь до того, как их об этом попросят. Подушку поправить. Утку пристроить. Что угодно. Почти всё.
   - Слышь, Надежда, - позвал её Андрюха. - Разогревай картошку, а? Порезать тут всё надо. Не стой, пожалуйста.
   Надя с трудом оторвала взгляд от Трефилова, грустно опустила голову и пошла к дальнему краю стола.
   - Раздевайся, Саня, - Андрюха подошёл поближе и хлопнул Трефилова по плечу. - Я сам на три минуты на улицу вышел, так чуть мозги через ноздри не выдуло. Замёрз как цуцик. А ты ещё и мокрый...
   Сашу моментально пробила крупная, размашистая дрожь. Все свои вещи он сдирал с себя не расстёгивая пуговиц, как попало, путаясь и выворачивая наизнанку.
   - Можно мне повернуться? - тихо спросила Надя, как раз в тот момент, когда Трефилов пытался попасть ногой в камуфляжную штанину.
   - Да ладно тебе обиженную из себя строить! - недовольно сморщился Андрюха. - Я и сам всё приготовлю, не маленький.
   Он действительно взял длинный нож и начал нарезать колбасу толстыми кусками, прямо на широкой тарелке. Лезвие ножа с неприятным звуком царапало синее стекло.
   Надя, не поднимая головы, прошла вдоль стола, собрала разбросанную одежду и вышла из комнаты.
   - Слышь, Санёк, ты с ногами на диван забирайся, - Андрюха перекладывал огурцы и помидоры в большую миску. - Там батарея за диваном, быстро согреешься.
   Спинка дивана действительно оказалась почти горячей. Трефилов сел на колени, как японец во время чайной церемонии. В такой позе можно было прижаться к тёплому дереву онемевшими ступнями и спиной одновременно.
   - А чтобы согреться всесторонне... - Андрюха с хрустом распечатал бутылку и начал наливать в широкие стаканы тягучую водку. - Выпьем за неминучую победу над злым недугом.
   На вес в стакане было грамм полтораста. Трефилов зажмурился и сглотнул набежавшую слюну.
   - Ну, рак печени, - Андрюха почти лёг на стол, чтобы стукнуть своим стаканом в Трефиловский.
   - Ну, наверное... - выдохнул Саша и силой залил в себя холодную водку. Хватило на три больших глотка.
   - После первой не закусываем, - сдавленно просипел Андрюха и громко хрустнул солёным огурцом.
   Трефилов тоже ухватился за огурец. Тот был настоящий, бочковой, вкусный до судороги в челюстях.
   - Твою морду надо с утра по телевизору показывать! - сказал Андрюха. - Заряд позитива на целый день. Такая счастливая - спасу нет.
   Саша молча жевал огурец, но глотать его не спешил. Внутри разливалось неторопливое тепло. Наверное, так горит сухой торф. Огонь занимается от одной спички, а потом медленно тлеет, расширяя круг.
   Саша открыл глаза и увидел, что от его рук идёт пар.
   Из коридора послышалось противное дребезжание дверного звонка. Квадратная собака вылезла из-под дивана и с недобрым ворчанием потрусила на звук.
   - Это Надя? - спросил Трефилов.
   - Было бы глупо, - пожал плечами Андрюха. - Сейчас Зомбидло скажет.
   И действительно, квадратная собака уже вернулась, но не вошла в комнату, а остановилась в дверном проёме. Левым плечом псина упёрлась в дверной косяк, голову опустила почти до земли, а правую переднюю лапу подняла в воздух.
   - Это дядя Фёдор Иваныч пришёл, - сказал Андрюха пододвигая третий стакан. - У него ключ есть, это он так предупреждает, что пришёл. На всякий пожарный.
   Собака спрятала переднюю лапу обратно под квадратную шубу и побежала к себе на место. Под диван. А в дверном проёме показался карикатурно тощий и длиннорукий человек без головы.
   Дядя Федор Иваныч был одет в короткие, выше щиколотки, серые джинсы, синий рабочий халат и серый свитер с толстым горлом. На ногах у него были шерстяные носки и резиновые шлёпанцы.
   Саша припомнил, что он сам немного пригнулся, чтобы войти в эту дверь. Как-никак полуподвал, не пентхаус. Но дядя Фёдор Иваныч ростом был наверняка больше двух метров, поэтому его головы видно не было.
   Потом всё произошло так, как предсказывала квадратная собака. Дядя Фёдор Иваныч упёрся левым плечом в дверной косяк, хрустнув шейными позвонками просунул голову под перекладину и приветственно поднял правую руку.
   Трефилов не выдержал и глупо хихикнул. Чуть не подавился огурцом.
   - Санёк, это Фёдор Иваныч, дядя Федя, это Санёк, он нам вчера потанцульки устраивал, - представил их Андрюха, деловито разливая водку.
   Саше полагалась прежняя порция, себе Андрюха налил чуть меньше, а Фёдору Ивановичу достался полный стакан, цинично накрытый куском чёрного хлеба.
   - Меня твои бандиты разбудили, - голос у дяди Фёдора был неожиданно густой, басовитый. - Полчаса трезвонили.
   - И ты терпел? - Андрюха аккуратно, стараясь не расплескать, пододвинул полный стакан к свободному месту. - Надо было ментов вызывать.
   - Они мне вот эту фигню всучили, - дядя Фёдор вошёл в комнату целиком. В левой руке у него была пятилитровая пластиковая бутылка виски с незнакомой этикеткой. - А она не открывается. Пробки нету. Запаяна.
   - Там донышко такое... впуклое, - улыбнулся Андрюха нарезая сало. - К этому донышку пластиковый пакет прилеплен. А в пакетике кран. Этот кран нужно в специальную дырку заворачивать.
   Фёдор Иванович бухнул свою бутылку на стол и внимательно обвёл взглядом комнату и встретился глазами с Трефиловым.
   Саша разглядывал его как монстра в кунсткамере. У дяди Фёдора были очень крупные, но тонкие черты лица. Огромная, выступающая нижняя челюсть, высокий лоб, длинный тонкий нос, острый кадык и махонькие уши. Две розовые пуговицы по бокам доброй лошадиной морды.
   Наверное, дядя Фёдор давно привык, что на него все пялятся так, как тогда, открыв рот, это делал Трефилов.
   - Я смотрю, вы тут уже неплохо кран завернули? - дядя Фёдор сел на табуретку возле полного стакана. Его колени при этом почти коснулись плеч.
   - Слушай, Санёк, - опомнился Андрюха. - Ты как к виски относишься?
   - Нормально, - пожал плечами Трефилов.
   - Написано что ирландское, - Андрюха нагнулся и вытащил из-под стола такую же бутыль но с краном. - Мы с дядей Фёдором его не очень того. Традиционалисты мы. Будешь?
   - Я смотрю утро налаживается, - немного ошарашенный Саша крутил головой из стороны в сторону, глядя то на одну бутылку, то на другую.
   - Есть понимание в человеке, а это главное! - широко улыбнулся Андрюха. Он взял Трефиловский стакан, перелил водку в свой, а Сашин стакан подставил под открытый краник огромной бутыли.
   - На самовар похоже, - задумчиво сказал дядя Фёдор.
   Он сидел, обхватив ноги руками, и опирался подбородком на правую коленку. Саша смотрел на него и боялся, что острые кости сейчас разрежут туго натянутые джинсы.
   - Ну, рак печени, - сказал Андрюха, подвигая Саше полный стакан виски.
   Дядя Федор снял со своего стакана кусок хлеба, аккуратно положил его на тарелку и тоже сказал: - Рак печени.
   - Типа того, - сказал Саша и сделал большой глоток светло-коричневой жидкости.
   Виска как виски. Обычный крепкий самогон, разбавленный грушевым компотом.
   Андрюха подавился и закашлялся. Дядя Фёдор молча поставил полный стакан на место и аккуратно накрыл его хлебом.
   - Слышь, Саня, - откашлявшись, спросил Андрюха. - Тебе два слова сказать трудно?
   Трефилов ответил не сразу. Он взял толстый кусок колбасы, повертел его в руке, понюхал, не чувствуя запаха, и положил на свою тарелку.
   - Понимаете, мужики, - глядя в сторону сказал Саша. - Я не хочу вас обидеть. Это наверно какая-то очень смешная медицинская шутка. Но мне малость не по себе. Неуютно мне. Я вчера весь вечер пил за рак печени, но юмора так и не понял.
   - Да какой тут юмор? - Андрюха выглядел сильно обиженным.
   - Подожди, Андрюха, с эмоцией, - остановил его дядя Фёдор. - Сначала надо через мозг.
   - Вот и давай через мозг, - угрюмо буркнул Андрюха.
   Дядя Фёдор Иваныч поставил острые локти на стол и переплёл длинные паучьи пальцы над своею макушкой. Получилась добрая лошадиная морда в рамке, хоть сейчас на стенку вешай.
   - Можно я объясню? - спросил он Трефилова.
   - Я вчера десять раз просил объяснить! - шмыгнув носом ответил Саша и сунул в рот кусок колбасы.
   - Это не медицинская шутка, - мягко улыбнулся дядя Фёдор Иваныч. - Это наша шутка. Полуподвальная. Запах чувствуешь?
   - У меня, честно говоря, - Саша провёл под носом тыльной стороной кисти. - Только-только сопли оттаивать начали.
   - Формалин, - дядя Фёдор выпрямился, положил руки на колени и шумно втянул в себя воздух. - Тут повсюду формалин. Он в организм попадает, а наружу не выводится. Накапливается в печени. Вызывает рак.
   - Не пугай пацана, он невиноватый, - прервал его Андрюха, глядя на Трефилова, который резко перестал жевать колбасу. - А то скажет, что ему пора, сбежит и замёрзнет под дверью к чертям собачим.
   - Я не пугаю, я информирую, - Фёдор Иваныч был спокоен как удав Каа и голос у него был такой же гипнотический. - Формалин это официально разрешённый консервант. Его можно найти в половине магазинных продуктов. А ещё есть жидкие средства для мытья посуды. Они тоже не выводятся и в тысячи раз опаснее формалина. Теперь понимаешь?
   - Нет, - честно признался Саша и с трудом проглотил непрожёванную колбасу.
   - Наш "рак печени", это что-то вроде латинского "memento mori", в том смысле, что радуйся, пока живой, - подытожил дядя Фёдор. - Очень хороший тост. Правильный.
   - Тост, может, и хороший, - после долгой паузы согласился Трефилов. - Но очень уж болезнь плохая...
   - Хорошая болезнь! - почти перебил его Андрюха. - Замечательная! По двадцать лет люди с этой болячкой живут и знать о ней не знают. А самое главное что? Самое главное, что лечение этой болячки самое правильное в мире. Чем больше бухаешь, тем дольше живёшь.
   - Есть такая неправильная теория, - кивнул головой дядя Фёдор.
   - Очень даже правильная! - резко повернулся к нему Андрюха.
   - Рак печени! - высоко поднимая свой виски, сказал Саша.
   - Меня подожди! - улыбнулся Андрюха и свернул пробку со второй бутылки водки.
   Фёдор Иваныч медленно, плавным движением снял кусок хлеба, положил его на тарелку и протянул свой стакан в Сашину сторону. Глухо звякнуло стекло.
   - Рак печени, - сказал Фёдор Иваныч.
   - Молодец, Саня, - чокнулся с Трефиловым Андрюха и быстро выпил.
   Со второй попытки виски показался Саше не таким поддельным как в первый раз. Он сделал большой глоток и надолго задержал дыхание. Да, всё не так уж и плохо.
   Дядя Фёдор Иваныч аккуратно поставил полный стакан на место и красивым движением накрыл его прежним кусочком чёрного хлеба.
   - Где у вас туалет? - тяжело выдохнув, спросил Трефилов.
   - Следующая дверь туда, - махнул рукой Андрюха.
   Саша выбрался из-за стола и как был, в шерстяных носках, поторопился в указанном направлении. Глаза слезились.
   Туалет оказался на удивление чистым, почти домашним. Саша уселся, отмотал длинный кусок туалетной бумаги и наконец-то как следует высморкался. Теплое тление, начавшееся в желудке, добралось до головы, но в этом не было ничего приятного. Начало резко ломить в области лба, боль пульсировала где-то там, под глазами и отдавалась в затылке. Трефилов понимал, что сильно простудился и обычной головной болью эта отмороженная прогулка уже не закончится.
   После того, как нос прочистился, немного полегчало. Боль осталась, но притихла. Саша вытер слезящиеся глаза и увидел диплом.
   Диплом об окончании медицинского института с отличием, был выдан некому Станичному Андрею Викторовичу три года назад. Теперь этот диплом висел на внутренней стороне туалетной двери, прибитый обойными гвоздями. Рядом с дипломом на жёлтом резиновом клею держалась несолидная бумажка какого-то кандидатского минимума. Что это такое Саша не знал, но там от руки было размашисто написано, что научный совет рекомендует представленную работу рассматривать как докторскую.
   Удостоверениями, сертификатами, свидетельствами и прочими бумажными регалиями были заклеены все стены туалета, кроме задней. Трефилов узнал, в частности, клейма Сорбонны и Тринити-колледжа. Над рулоном с бумагой прилепилось оглавление журнала "Nature" с заумным названием статьи, уже знакомой фамилией и маленьким фото молодого Андрюхи в анфас.
   - Саша, вы здесь? - три раза стукнули в дверь.
   - И тут достанет, - буркнул Трефилов, спустил воду, подошёл к раковине, долго мыл руки, ополоснул лицо, тщательно вытерся белоснежным вафельным полотенцем и только после этого вышел.
   - Вы меня извините пожалуйста, - Надя стояла снаружи с таким виноватым видом, что, казалось, сейчас сама себя отшлёпает. - Я уже всю одежду погладила. Она уже сухая совсем. А ботинки я бумагой набила. И касторовым маслом протёрла. И на батарею поставила. Они теперь за пару часов точно высохнут. А куртка не высохнет. Я просто хотела спросить: можно я её тоже маслом натру? Тогда её можно будет на батарею повесить. Потому что иначе она дня три сохнуть будет. И кожа может испортиться. Но если вы скоро пойдёте, то куртка жирная будет.
   Казалось, она собиралась говорить до тех пор, пока Саша не ответит, или ещё какую глупость сотворит.
   Трефилов собрался с духом и взял её за плечо.
   - Знаете, Надя, вы меня извините, пожалуйста, - подстраиваясь под её короткие предложения с длинными паузами, начал Саша. - Это я так прощения прошу. Всё как-то некрасиво. Как-то по-свински всё получилось. Я совсем не хотел вас обидеть. Но наверняка обидел. А вы вот... Спасибо вам большое.
   - Не за что, - Надя спрятала улыбку в ладошке, развернулась и упорхнула.
   Разумеется, никуда она не упорхнула, просто убежала, подпрыгивая со второго шага на третий, да и не бабочка она, чтобы порхать, а красивая и добрая баба. С любой стороны красивая, тем более сзади - там просто слов нет.
   - Андрюха, а сколько тебе лет? - спросил Трефилов заходя в комнату.
   - Вот и допускай вас до личного санузла, - грустно вздохнул Андрюха и замолчал.
   Саша пробрался на своё место, сел, взял в руку стакан, покачал его в руке. Дядя Фёдор сосредоточенно жевал сложный сэндвич из хлеба, колбасы, сала, солёного огурца, солёного помидора и снова хлеба. Другой бы рот порвал, но удивительная челюсть Фёдора Иваныча легко пропускала внутрь эту Пизантскую башню.
   - Ты ждёшь ответа? - спросил Сашу Андрюха уже после того, как дядя Фёдор доел свой бутерброд и сложил руки на коленях, всем своим видом давая понять, что он эту паузу не нарушит.
   - Извини, просто в голове не укладывается, - пожал плечами Трефилов.
   - Давай так, я отвечаю на твой вопрос и закрываем тему, не потому что ты там чего не так сказал, просто я сам не люблю, ну там... - Андрюха увидел, что Саша пытается что-то ответить и скороговоркой закончил: - Мне двадцать пять, да, все бумажки мои, это уже давно другая жизнь, я просто был типа вундеркинд, в тринадцать лет школу закончил и прочее фуфло...
   - Боже мой, Надя, ты?! - перебасил его удивлённый дядя Фёдор.
   Надя стояла в дверях и чуть не плакала, переводя взгляд с одной пятилитровой бутыли на другую. Она распустила волосы, они лежали на плечах, крупно завитые в длинные спирали, русые, с редкими осветлёнными прядями.
   - Ангел ты человеческий, как же я рад тебя видеть! - поднялся со стула дядя Фёдор и широко развёл свои длинные, костлявые руки.
   - Чистый паук, - подумал Трефилов и поймал себя на том, что чуть было не сказал этого вслух.
   - Здравствуйте дядя Фёдор Иванович, - Надя, судя по всему, доверяла этому пауку с доброй лошадиной мордой и ушами-пуговками.
   - Да ты холоднее снега, солнце апрельское! - длинные пальцы дяди Фёдора протянулись, чтобы убрать с Надиного лица прядь волос и задели мокрую от одинокой слезинки дорожку на щеке. - Этот изверг тебя опять всю ночь под дверью держал? - он гневно посмотрел на Андрюху. - А ещё меня жить учит, гадёныш мелкий.
   - Нет, это я Александра погреться привела, мы пришли чаю попить, - Надя сама отвела упавшую на лицо прядь волос, утёрла размывшуюся слёзную дорожку и вдруг плеснула руками. - Ой! А как же чай?! Я же совсем забыла про чай!
   Она вприпрыжку подбежала к дальнему краю стола и нажала на кнопку электрического чайника.
   - Фёдор Иванович, вы будете чай? - спросила она.
   - Нет, чаю не хочу, спасибо, - сел на своё место дядя Фёдор. - Потому как я подсчитал, что для меня назревает третий тост...
   - За любовь? - едко ухмыльнулся Трефилов.
   - Было бы глупо с моей стороны, - совершенно серьёзно ответил Дядя Фёдор и снял со своего, по-прежнему полного, стакана кусок хлеба. - Рак печени.
   - Рак печени,- ответил погрустневший Андрюха и повернулся к Фёдору Ивановичу.
   Чокаться они не стали. Выдохнули и начали пить. Андрюха выпил быстро, а дядя Фёдор, словно смакуя, медленно втянул в себя целый стакан водки. При этом острый кадык так гулял под кожей что, казалось, вот-вот её прорежет.
   Два мужика, сидящие друг напротив друга, одновременно выдохнули, по очереди нюхнули кусочек хлеба, и в один голос сказали:
   - Нет в тебе степенности.
   Но, если точнее, это дядя Фёдор так сказал, а Андрюха сказал "нет во мне степенности". После этого они столкнулись лбами и ненадолго замерли.
   - Ну, третий тост, - непонятно на что обидевшись, буркнул Саша и выпил до дна. Получилось больше половины стакана.
   - Пора мне, - поднялся дядя Фёдор, протянул Трефилову свою длинную руку и тихо добавил. - Ты, с виду, нормальный. Заходи, если разберёшься, в чём тут дело. Посидим.
   - А намекнуть? - пожал узкую ладонь Саша.
   - Слышь, Санёк, - Андрюха посмотрел на часы и тоже поднялся. - Я тут типа на работе. Пора промывку начинать и прочее фуфло. Я отойду на час, или как там получится. Ты тут не стесняйся, пожалуйста. Всё твоё. Ключ в двери торчит, если там... Ну, чтоб ты знал. Не скучай.
   Он умудрился выйти из комнаты раньше дяди Фёдора, который что-то тихо говорил Наде, ласково поглаживая ей руку.
   Саша подсунул свой стакан под краник пластикового самовара и пустил тонкую, дробную струю с тяжёлым запахом самогона. Он прочитал ирландскую фамилию на этикетке, она ему ни о чём не говорила и тотчас вылетела из головы, потому что Саша всё это время пытался уловить хоть слово из того, что бубнил дядя Фёдор.
   Острый кадык пилил плохо выбритую шею, глубокий бас мягко и внятно вибрировал, но нельзя было разобрать ни единого слова. Казалось, что паукообразная лошадь не разговаривает с девушкой, а пробует на ней какой-то звуковой ритмический гипноз.
   Надя улыбалась.
   - Может, на посошок, ещё по одной? - спросил Саша, когда увидел, что виски из его стакана уже перелилось через край и растекается по клеёнке.
   - Не могу, - дядя Фёдор пожал Наде ладошку и повернулся к Трефилову. - У каждого здесь своя придурь. У меня - один стакан. С одной стороны memento mori на месте, а с другой... Вроде как человеком остаёшься. Будь здоров.
   Он развернулся и вышел из комнаты.
   - Вот чай, - Надя поставила перед Сашей огромную чашку из непрозрачного синего стекла, больше похожую на супницу с одной ручкой. - Я про сахар забыла спросить. И положила. Автоматически. Если вы не любите...
   - Он кто такой, вот этот вот?! - Трефилов хищно пошевелил в воздухе пальцами рук, некрасиво пародируя дядю Фёдора.
   - Ну зачем вы так? - огорчилась Надя. - Фёдор Иванович очень добрый. Он меня всегда пускает.
   - Добрый? - по непонятной причине вдруг озверел Трефилов. - Это фамилия у него такая?
   - Нет, он просто человек такой, - Надя вдруг заговорщицки обернулась, потом перегнулась через стол в сторону Саши и прошептала. - Он кальвинатору на ночь сказки читает.
   - Кому? - не понял Саша.
   Надя ещё раз обернулась, посмотрела на дверь, проверяя, нет ли там кого, и громким шёпотом повторила:
   - Кальвинатору.
   Она почти легла на стол, упёрлась в него локтями, а подбородок положила в раскрытые ладони.
   - Это холодильник так называется, кальвинатор, - тихо сказала она. - Специальный морозильник. До минус тридцати замораживает, а если надо, ещё больше.
   - Зачем? - Трефилов тоже перешёл на шёпот и периодически нервно поглядывал на дверь.
   - Ну как зачем? - не поняла вопроса Надя. - Замораживает зачем? Для науки. Там разные образцы хранят: стволовые клетки, абортивный материал...
   - Зачем холодильнику на ночь сказки читать? - перебил её Саша.
   - Ну я же говорю, - Надя виновато пожала плечами. - Дядя Фёдор, он добрый. Поэтому странный.
   У Трефилова ещё не все слова правильно осели в голове, поэтому он ничего не сказал, опустил глаза, взял в руки чашку и отпил из неё большой глоток.
   Чай был самое то, что надо. Крепкий, сладкий, горячий, но не обжигающий. Саша отпил из переполненного стакана маленький глоток виски и запил таким же маленьким глотком чая. Получилось вкусно. Даже как-то слишком хорошо.
   - Вы, может, поешьте чего-нибудь? - погрустнев, спросила Надя. - Попробуйте тортик. Ну пожалуйста. Я сама делала.
   Разговора у них не получилось. Под диваном вдруг что-то заурчало и на свет выбралась квадратная собака.
   - Зомбик! - улыбнулась Надя. - Иди сюда, возьми колбаски.
   Волосатая тумбочка быстро протрусила к дверям, выскочила наружу и остановилась.
   - Хорошая у него кликуха, - буркнул Саша.
   Собака осмотрелась по сторонам, вернулась в комнату и заново начала свой танец удалённого обожания. Вибрация хвостом, скулёж, тявканье и топтание на месте. Ничего нового.
   Трефилов угрюмо продолжал чередовать виски с чаем. Головная боль прошла, дышалось легко, но какая-то вредная, неосознанная злость точила его изнутри, не давала расслабиться.
   - Зомбик, миленький, ну вкусно ведь, - Надя вышла на центр комнаты, нагнулась, и помахала псине толстым куском колбасы.
   Квадратная собака оглянулась на дверь и вдруг резко сорвалась с места.
   - Сейчас укусит, - испуганно крикнул Трефилов и вскочил с ногами на диван, расплёскивая горячий чай. Ещё секунда и огромная кружка полетела бы в собаку.
   Но Зомби так же внезапно остановился и начал лихорадочно вылизывать Наде руку.
   - Хороший мой! - улыбнулась Надя и протянула вторую руку, чтобы погладить странную зверюгу.
   Зомби вдруг жалобно заскулил, словно его подло ударили сзади, увернулся от приближающейся руки и, высоко подпрыгивая, выбежал из комнаты. В коридоре его занесло, он громко стукнулся боком в стену и молча побежал дальше, скрывшись из поля зрения.
   - А колбаски? - тихо шепнула ему вслед Надя. - Не хочешь?
   - Красиво, - вздохнул Трефилов, глядя на стол.
   Там, по клеёнке, разливалось бледно-коричневое море, бездарно разлитая смесь чая и виски.
   - Я сейчас уберу, - засуетилась Надя.
   Она прошла в угол комнаты, положила колбасу в пластиковую миску ядовито-зелёного цвета, наощупь сняла с высокого подоконника пачку серых, но чистых вафельных полотенец и начала раскладывать их по краям рукотворного моря.
   Трефилов сел, поджав по-турецки ноги, и допил чай. Потом он поднял опрокинутый на бок стакан и, со злобой в каждом движении, пустил в него тонкую струйку из крана пластикового самовара.
   - Я, вот, ещё чаю налила, - стараясь не глядеть на Сашу, Надя поставила перед ним новую кружку. Такую же огромную, но тёмно-красную.
   - Спасибо, - вздохнул Саша, но вдруг вспомнил, что он злой, резко закрыл кран и сделал большой глоток из стакана. Запил чаем. Вкуса не почувствовал.
   - Зачем вы меня сюда привели? - спросил он, отдышавшись.
   Надя, которая буквально только что делала вид, что ничего не замечает, и собирала мокрые полотенца в белый пластиковый таз, вдруг уронила свою лохань с тряпками и закрыла глаза руками.
   - Мне уйти? - жёстко спросил Трефилов.
   - Нет, пожалуйста, я скажу... - Надя села на табуретку и положила руки на колени.
   - Говорите, - Саша старался на неё не смотреть.
   Надя молчала. Трефилов молчал. Они долго сидели друг напротив друга и молчали.
   - Где моя одежда? - тихо спросил Саша.
   - Простите меня, пожалуйста...
   - За что?
   - Я не знаю за что, - Надя крест-накрест обхватила свои плечи руками. - Я не знаю, почему всё так плохо, я не хотела, простите меня, пожалуйста.
   - Что здесь за дрянь такая происходит?
   Надя вскочила.
   - Ну зачем вы так думаете? - она чуть не задохнулась в собственных словах.
   - Как я думаю?
   - Андрюха умный, добрый, - Надю трясло. - Честное слово, он очень добрый, просто загнал себя, до невозможности загнал, всё бросил, всё, только и говорит, что нормальные люди на свете есть, а не он, что он уже не выберется никогда, что...
   - Меня! - почти крикнул Саша, пытаясь остановить эту истерику. - Меня вы зачем сюда привели?
   - Я... - Надя закрыла себе рот обеими руками.
   - Нет, я! - Трефилов треснул кулаком по столу так, что подпрыгнули тарелки. - Для чего здесь нужен я?
   Надя простояла ещё три вдоха, потом развернулась, подошла к двери и заперла её на ключ. Изнутри. Потом она, не поднимая глаз, вернулась и села на диван в полуметре от Саши.
   - Мамочки мои, - только и смог прошептать Трефилов.
   Понимание происходящего пришло само по себе, без слов, без определений, рыхлое, невнятное и невыносимо тяжёлое. Оно почти физически легло на плечи, придавило, размазало по мокрой столешнице, лишило воздуха и правильно сделало, потому что хотелось бездумно орать, чтобы хоть как-нибудь выплеснуть наружу рвущее внутренности чувство непереносимой подлости окружающего мира.
   Саша сидел, навалившись грудью на стол, и душил себя долго, основательно, до тошноты, до потемнения в глазах, но потом не выдержал, откинулся на тёплую деревянную спинку дивана и глубоко вдохнул.
   Он не верил самому себе. Такого с людьми просто не может быть только потому, что не может быть никогда. Нельзя так. Невозможно. Всё это дикий фарс и скрытая камера смотрит сейчас откуда-нибудь своим равнодушным стеклянным глазом только для того, чтобы потом несколько потребителей возле экрана телевизора сыто ржали, глядя на Трефиловские метания.
   Впрочем, это легко проверить.
   - Слышь, Надежда наша, - некрасиво копируя Андрюху, вальяжно протянул Саша, утрируя масковский говор и пытаясь спрятать поглубже предательскую дрожь в голосе, но тут же сорвался и перешёл на глухой, хрипловатый шёпот. - Надя... У тебя свитер... Он как расстёгивается?
   Она была одета в белую, обтягивающую водолазку с откидным воротником на шнуровке и высокие в талии брюки-клёш серо-зелёного цвета с золотистой искрою.
   Под шнуровкой водолазки пряталась обычная застёжка-молния. Трефилов смотрел впереди себя, но там стоял стакан, в широких гранях которого достаточно чётко отражалось всё то, на что так не хотелось смотреть. Послышался звук расстёгнутой молнии.
   - Не надо, пожалуйста, не надо, пожалуйста, - нараспев мычал про себя Надину защитную мантру Саша, но заклинание вдруг начало меняться само по себе. - Пожалуйста, не надо, дура ты дурная, ну пожалуйста, что ж ты делаешь, господи, ну зачем, ну за что это мне, блин...
   Надя стянула свитер через голову, аккуратно сложила его и оставила лежать у себя на коленях.
   - Спасибо, - непонятно зачем сказал Саша.
   Надя свесила волосы на глаза, подождала ещё немного и начала расстёгивать лифчик.
   Трефилов поставил локти на стол и лёг глазами на основания ладоней. Хотелось ещё и уши закрыть, но дёргаться начал глаз, а не ухо. Перед собою Саша сейчас рисовал красивую и очень позитивную картинку. Высокий альпийский луг, зелёная трава, синее небо, кудрявые облака, пятнистая белая корова и собака-далматинец. Это было такое психологическое упражнение.
   После того, как Саша однажды пытался самоубиться, его научили массе таких упражнений, но это было самое правильное.
   Потому что Трефилов не знал что ему делать. Точнее знал. Надя сейчас представлялась ему чем-то очень нежным, очень хрупким, почти прозрачным. Стоило только тронуть это невесомое нечто и оно разобьётся, рассыплется в тончайшую алмазную пыль, чтобы утонуть в окружающей серости и навсегда остаться микроскопической актрисой бессмысленного театра полутеней.
   Нельзя. Ни в коем случае нельзя даже смотреть на неё, даже дышать в её сторону нельзя. Разобьётся. Думать о ней и то запрещено, потому что вот как она выставила перед чёрт знает кем своё самое нежное, самое ранимое, просто чтобы узнать: оно вообще кому-нибудь нужно? Ну хоть кому? Ну пожалуйста!
   И отказываться нельзя. Потому что отказ не просто разобьёт и размажет её на километры серой пыли. Отказ может её физически убить, причины те же.
   Трефилов молчал. Ситуация оставалась безвыходной. Что ни сделаешь - всё к худшему. А если ничего не сделаешь - ещё хуже будет. Но все черти и дьяволы с нею, с ситуацией. Саша больно елозил зубами по закушенной губе и пытался найти хоть одну оговорку, хоть одну лазейку, чтобы сбежать. Чтобы сказать потом, что судьбу этой девочки решает не он. Не сейчас. Не так. Не хочется, блин, до крови во рту, до выдранных вживую волос - не хочется.
   По выдуманному синему экрану ползали кукольные облака, пятнистая корова ходила из стороны в сторону чинно, с достоинством перетаскивая циклопическое вымя. Далматинец суетился, подпрыгивал в углах картинки, и метался из стороны в сторону так, словно кто-то невидимый бросал ему палку. Время от времени собака, корова и облака пересекались ровно по центру. Такие моменты, по условиям игры, надо было запомнить, чтобы потом из сложившихся пятен составить цельную картинку и узнать о чём ты думаешь сейчас на самом деле.
   Хорошая игра. Трефилов перепробовал множество способов самокопания и этот нравился ему больше других. Во всех остальных играх есть обязательный момент самоунижения, а тут просто голая правда о собственном подсознании. Саша глубоко вздохнул, отпустил закушенную губу и начал.
   Первая картинка оказалась очень яркой, потому что далматинец неожиданно прыгнул через корову и пятна сложились в необычной схеме, но получившийся образ оказался таким ярким и однозначным, что Трефилов удивился его бессмысленности.
   Воображение нарисовало ему квадратную собаку по имени Зомби в анфас. Морда - один в один. Только уши были другие. Уши спаниеля. Висячие, длинные, забавно развевающиеся на ветру.
   Почти сразу же щёлкнула вторая картинка. Лампочка. Облака и корова нарисовали обычную электрическую лампочку. Трефилов не понял. Далматинец дал круг по полянке, корова развернулась и следующее совпадение тоже показалось Трефилову лампочкой, только теперь перевёрнутой цоколем вверх. Или это груша с листиком на черенке...
   Далматинец остановился, свесив до земли голову и безвольно обвиснув хвостом. Если бы пятнистая собака могла говорить... "Ну ты Трефилов и тормоз" - сказал бы пёс. Но далматинец подбежал к корове, обхватил своими лапами её переднюю ногу и начал это копыто по-собачьи обхаживать.
   Саша почувствовал, что краснеет. Хорошая игра. Прямым текстом, без обидняков напомнила хозяину, что пока Трефиловская совесть где-то там, далеко, трясётся над нежностью девичьей души, большая часть мозга пытается найти ответ на нерешаемый вопрос: грушкой или ухом спаниеля?
   Вот ведь оно как. Отдели мужика от высоких чувств и что останется? Желание посмотреть какой формы у девушки грудь.
   Саша снова куснул себя за губу. Посмеялись и буде. Это не ответ. Это будет всего лишь меньшее зло. Повернуться сейчас, завалить, сделать то, о чём чешется уже очень давно, а на следующий день позвонить и спросить сколько денег должен на аборт... Почему не вариант? Вариант. Будет у дяди Фёдора кому сказки рассказывать. Но ведь можно хотя бы попробовать?! Ещё есть минута, ну две. Чтобы не разбить. Можно ведь хоть что-то придумать...
   Далматинец прыгнул и в небе снова нарисовался гордый профиль квадратной собаки именем Зомби, но на этот раз со своими, драконисто подрезанными ушами.
   Корова пошла в другую сторону, из-за горизонта натянуло новое пузатое облако и получилась... новая лампочка? Нет? Лампочка с ручками? Нет? Лампочка с чайником... Да японский же труд! Самовар! Ну разумеется! Два самовара!
   - Надя, спасибо тебе огромное! - Трефилов сказал это глухим грудным голосом, одновременно укладывая руки на стол, как первоклассник.
   Первая реакция была ожидаемая. Надя вздрогнула и напряглась так, что, казалось, воздух вокруг неё начал вибрировать.
   - Сижу тут, как идиот, который в лотерею выиграл и сам себе не верит... Извини, мне трудно говорить, я... - Трефилов всё так же, не оборачиваясь, протянул руку за стаканом с виски и отхлебнул хороший глоток.
   Надя, похоже, дрожала крупной дрожью.
   - Это я для храбрости, - сдавленно прохрипел Саша и запил виски чаем. - Прости меня, ради бога, трясёт всего...
   Надя, отражённая в стакане, перекрестила руки и прикрыла грудь.
   - Правда прости, - быстро заговорил Саша, понимая, что ещё секунда и всё хрупкое расколется с какой-то мольбою, с каким-то, блин, заоблачным звоном и аминь. - Я за последние пару лет оскотинился уже, понимаешь? Сначала танцы, потом валянцы, всё не по трезвости, всё через резину и вроде как живёшь. Я уже забыл, что есть такие люди, которые любить умеют.
   Надя всхлипнула.
   - Но с тобою так нельзя, понимаешь? - частил Трефилов. - Ты особенная, ты меня там, на двухэтажном диване, просила подождать, а я, дурак, не понял ничего, потому что не просто дурак, а душу замылил, глаза залил, в упор ничего не вижу.
   - Саша, - сказала Надя и замолчала.
   Трефилов глубоко вздохнул и допил остатки виски. Надя молчала.
   - С тобою я так не смогу. Правда не смогу, - отдышавшись, медленно сказал Трефилов. - С тобою надо, я не знаю... С тобою мне хочется, чтобы чинно всё, чтобы с милыми глупостями было. В кино там, сходить, а ещё лучше - на мультики детские. Чтобы без грязи, понимаешь? Кофе попить, с родителями познакомиться...
   За дверью завыла собака. Хорошо завыла, качественно, октавы на три размазывая скорбную песню свою от густого баса в начале, до странной ноты, вибрирующей созвучно главной струне, непонятно где натянутой в душе человеческой.
   - А я как знал, что всё равно ни черта не получилось бы, - буркнул Саша и сунул стакан под кран пластикового самовара.
   Надя, со свитером и лифчиком в левой руке, не прикрываясь, прошла к двери и повернула ключ, стоя к Трефилову боком.
   - Грушка-грушка-грушка, - пронеслась у Саши в голове пародия на детскую дразнилку. Он закрыл кран, сложил руки на столе, упёрся в них лбом и застыл. Пусть думает, что напился и заснул. Пускай что хочет - то и думает.
   Дверь, открываясь, щёлкнула и заскрипела. По полу дробно прощёлкали собачьи когти. Судя по звукам, Зомби убежал к себе на место. Под диван.
   - Собака с тобою спит? - беззвучно прошевелил губами Трефилов, но эта фраза, вместо того, чтобы рассмешить, натянула в горло удушающий ком и Саша зажал виноватые губы зубами.
   Стало тихо и натянутая эта тишина тянулась долго, непомерно долго. Потом раздался шорох ткани, тихий щелчок застёжки, снова шорох и звук застёгнутой молнии. Потом шаги. Надя подошла к Трефилову и положила руку ему на плечо. Саша, чтобы не вздрогнуть, чуть было не откусил себе нижнюю губу - верхняя удачно выкрутилась. Кажется не вздрогнул.
   - Простите меня, Саша, - тихо сказала Надя. - По-человечески, наверное, не получится. Я не пробовала, но, кажется, что не получится. Мы ведь с Андрюхой... Мы заявление в ЗАГС подали. Два месяца назад.
   Потом были торопливые шаги, щелчок двери и тишина, разбавленная разве что потрескиванием остывающего электрического чайника.
   - Обнадёжила, Надежда, - буркнул Саша, когда спасительное безмыслие откатило под напором зачесавшегося уха, боли в прокушенной губе и мурашек, побежавших по затёкшим рукам.
   Трефилов резко поднялся и чуть было не завалился обратно на диван. Его шатало.
   - Пер-ре-бор, - громко сказал Саша, упёрся руками в стол и бочком пошёл в сторону двери, неуклюже переставляя руки и ноги.
   - За-ши-бись! - ещё громче сказал Саша после того, как нажал на дверную ручку.
   Дверь оказалась закрытой на замок. Ключа не было.
   - Ты специально? - спросил Трефилов, наклоняясь к автоматическому замку. - Или сама закрылась?
   Секунд через тридцать, не дождавшись ответа, Саша разогнулся и пошёл обратно к дивану Сел на своё место, схватился за стакан. Подержался немного и отодвинул его в сторону. Взял кружку с тёплым чаем, отпил несколько глотков.
   Из-под дивана вылезла собака. Понюхала кусок колбасы в своей миске, облизнулась, но есть не стала. Вместо этого Зомби повернулся и пристально посмотрел в глаза Трефилову.
   - Ну и что мне делать? - спросил его Саша.
   Зомби отвернулся и потрусил вокруг стола, куда именно - видно не было.
   Трефилов вынул из дивана дальнюю подушку, подложил её под голову и лёг. Матовые окна плавали перед глазами, смещаясь под неприятными углами друг к другу.
   Зомби, сделав почётный круг по комнате, запрыгнул на диван и втиснулся между левой Сашиной ногой и спинкой, уткнувшись носом в карман камуфляжных брюк.
   Трефилов непроизвольно поднял руку и почесал у псины за ухом.
   Зомби угрожающе зарычал.
   - Ты или терпи, - сказал Саша. - Или вали обратно под диван.
   Зомби, для порядка, порычал ещё секунд пять, фыркнул и за ухом чесать разрешил.
   - Всё, как ты и предсказала, противная рогатая девочка, - сказал Саша, закрыл глаза и быстро уснул сюрреалистическим сном.
   Там, во сне, Надя в кружевном белом платье и соломенном капоре стояла под грушевым деревом, прокручивая в руках зонтик от солнца, а Саша возился с заклинившим ремнём и деловито командовал:
   - Давайте, Наденька, как тогда, на диване... Сей же час околачивать будем.
   - Санёк, подъём! - крикнула Надя бодрым Андрюхиным голосом.
   Саша хотел ответить, мол, не кричи, давно подъём, да только ремень вот, заклинило, но открыл глаза и дёрнулся так, что всем телом впечатался в деревянную спинку дивана.
   Когда первая волна шока с шорохом откатилась, Саша повернулся и, прикрывая глаза руками, посмотрел перед собой.
   Там стоял Андрюха в костюме химической защиты и противогазе, надетом на голову нахлобучкой - так древние греки с картинок на кувшинах надевали свои глухие шлемы. Круглая шайба противогазного фильтра смешно раскачивалась на лбу.
   - Саня, не тяни резину, у меня петля на крышке полетела, помогай, пожалуйста, там на три минуты делов, - улыбнулся Андрюха.
   Трефилов сел. Сердце лупило с частотой барабанной дроби.
   - Сапоги надевай, - Андрюха поставил на пол высокие резиновые сапоги и начал бочком выбираться из-за стола.
   Саша засунул ноги в резину и поднялся. Шатало ещё сильнее, чем до того, как он заснул.
   - Давай, Санёк, не время растекаться мыслею по древу, - Андрюха ухватил его под локоть и аккуратно потащил за собой.
   Резиновые сапоги оказались размера на три больше Трефиловского и всё время норовили соскользнуть с ноги. Андрюха протащил Сашу по коротким изгибам тёмных коридоров и вывел на свет, который лился сквозь большие окна в дверях, похожих на двери автоматического подземного гаража.
   - Противогаз надевай, - с невидимой в темноте полки Андрюха снял пыльный противогаз, протёр его рукавом и отдал Саше.
   Там, за стеклом, в светлой комнате, на высоком железном столе, ногами к дверям лежала мёртвая девушка, спереди, из бёдер у неё торчали толстые резиновые трубки.
   - Аквариум видишь? - спросил Андрюха.
   Саша с трудом оторвал взгляд от трупа и посмотрел на большую коробку с прозрачной передней стенкой, в которой плескалась зеленоватая жидкость.
   - Там петля на крышке сорвалась, - сказал Андрюха. - Я крышку на лебёдке подниму, а ты придерживай, чтобы она вторую петлю не оторвала. Понял?
   Трефилов кивнул и натянул холодный противогаз на голову.
   - Ну, тогда пошли, - Андрюха протянул Саше рабочие рукавицы, надел свой противогаз и нажал невидимую кнопку.
   Двери начали медленно разъезжаться.
   Андрюха взял Сашу за локоть, провёл вдоль стола и поставил на углу аквариума. Одна из петель действительно была с мясом выдрана из тяжёлой железной крышки. Андрюха показал что и как надо держать, после чего взял большущий пульт, свисающий с потолка на толстом проводе.
   Цепная лебёдка начала поднимать крышку. Андрюха что-то кричал сквозь противогаз. Саша не понял ни единого слова. Крышка поднялась и повисла на цепи. Нужно было прижимать её к разорванной петле, иначе она действительно, оторвала бы и вторую.
   Андрюха махнул рукой и отошёл к столу. Держать крышку было нетрудно и Саша заворожённо смотрел на мёртвую девушку.
   У неё была короткая мальчишеская стрижка, волосы белые, тонкие, сквозь мутное стекло противогаза они смотрелись сплошным слоем мокрого пластика, облепившим голову.
   Кожа казалась зелёной и прозрачной. Саша не имел ни малейшего понятия о том, что здесь происходит, но откуда-то знал, что там, под кожей, не осталось ни единой кровинки. Вместо крови по телу сейчас текла та самая ядовитая жидкость, которая колыхалась в аквариуме. Словно в подтверждение этих мыслей Андрюха грубо выдрал из разрезов на бёдрах резиновые трубки. С них тоже капала бледная зелень.
   Андрюха ловко подсунул девушке под поясницу широкую полосу прорезиненной ткани с металлическими кольцами на концах. Потом он свёл эти кольца спереди так, что получился плотно прилегающий к мёртвому телу пояс, который Андрюха прикрепил к цепям свисающей с потолка лебёдки.
   Сверху зашумело. Лязгнувшие цепи подняли девушку со стола в воздух. Её тело выгнулось так, что пятки почти касались затылка. Руки неестественно вывернулись и качались в такт дёрганым движениям электромоторов.
   Трефилов стоял и смотрел в широко открытые глаза мёртвой девушки, которая плыла по воздуху в полуметре от него. Глаза были голубые, красивые, они почти светились на фоне прозрачной кожи и ослепительно ярких белков. Контраст между мутно-зелёной кожей и светящимися глазами казался чем-то плохо связанным с реальностью. Словно из моря выловили настоящую русалку, подвесили и собираются разделывать.
   Трефилов поймал себя на том, что тяжело дышит и от его дыхания стёкла в противогазе сильно запотели. Сквозь водяную плёнку даже контуры окружающего мира обманывали воображение. Саша думал, что девушка, ещё там, наверху, но раздался громкий плеск, звон цепи и крышка аквариума начала закрываться.
   Когда крышка закрылась, Андрюха взял ослепшего Трефилова под локоть, вывел за двери и сам стянул с него противогаз.
   Саша обернулся к закрывшейся двери, прижался к холодному стеклу лбом и обеими руками. Там, за стеклом, в аквариуме ничего не было видно, словно изогнутое тело уже растворилось в кислоте. Но это была не кислота.
   - Что, потерял? - весело спросил Андрюха.
   Саша не ответил.
   - Сейчас увидишь, - пообещал Андрюха и закурил.
   И действительно, почти в ту же секунду Трефилов вдруг заметил светящиеся сквозь зелень голубые глаза. Вслед за ними медленно прорисовались прозрачные контуры стройного тела.
   Так бывает, если кусок стекла кладёшь в воду - там он становится невидимым. Когда прозрачное до зелени тело положили в аквариум, остались одни очертания. Чётко выделялись только глаза, маленькие коричневые соски и тёмные волосы на лобке.
   - Красиво? - спросил Андрюха.
   Саша судорожно кивнул.
   - Я ж говорил, есть в тебе понимание, - непонятно чему радовался Андрюха. - Вот, к примеру, дядя Фёдор. Мировой мужик. Но ему долбишь-долбишь, а он не врубается. А ты вот один раз посмотрел и сразу видно, что с пониманием.
   - Отчего она умерла? - не оборачиваясь, спросил Саша.
   - Интересный вопрос, - не сразу ответил Андрюха. - Обычно их мне после передоза привозят. Но у этой вены чистые. Зато нос немного помятый был, я поправил. Наверное, подушкой задушили.
   У Саши что-то не совпало в голове. Он обернулся, на секунду зажмурил глаза, встряхнул головой и спросил:
   - За что?
   - За что бандиты проституток душат? - пожал плечами Андрюха. - Проблемы на производстве, наверное.
   - А её... - Саша сглотнул вязкую слюну. - Её разве не ищут?
   - Ищут, - пыхнул дымом Андрюха. - Под Полтавой в стоге сена. Но не найдут.
   Трефилов обернулся и ещё раз посмотрел в зелень аквариума. Синие глаза равнодушно отражали свет. Не было в них ни печали, ни радости. Русалка - существо холодное. Ей всё равно.
   - Зачем ты мне это рассказываешь? - повернулся Саша к Андрюхе.
   - А я всем рассказываю, - улыбнулся тот. - Всё жду ту единственную и неповторимую сволочь, которая меня сдаст, наконец. Но сволочь не идёт. Не везёт нашему подвалу на сволочей. Один я тут такой. Но тебя Надюха привела. Поэтому с тобою случай особый. Если хочешь, то лично тебе я не только расскажу, но и объясню. Хочешь узнать зачем?
   Саша немного помолчал и кивнул.
   - Вон там, - Андрюха показал окурком в тёмный потолок. - Мальчики и девочки учатся лечить людей. Большинство из них сами очень хорошие люди. На данный момент времени, я имею в виду. Почти у каждого первого есть душа. Ну, мне так кажется. А когда они выучатся, то вместо жизни их ждёт огромная яма человеческого дерьма. Понимаешь?
   Саша не ответил.
   - Там, наверху, в гуманном за чужой счёт обществе, человеку с моей профессией делать нечего. - Андрюха докурил сигарету и аккуратно затушил окурок в жестяной банке, стоявшей на полу рядом с дверью. - Потому что среди всего этого постсоветского человеческого шлака, чтобы просто прокормить своих детей, приходиться быть скотиной невероятной. Моральной падалью. Циничной нелюдью. Тем ещё отродьем. Поверь на слово. Мы закопаемся, если я начну ещё и это объяснять.
   Трефилов слушал и не слышал. После слов о проститутках и бандитах он перестал воспринимать Андрюхину речь как информацию. Не верил. Почему-то сразу вспомнилось, как Андрюха сказал, мол, после первой не закусываем, и тут же начал хрустеть огурцом.
   Теперь каждое услышанное слово Саша автоматически складывал на воображаемую полку в памяти, чтобы потом проверить его со всех сторон и вычислить ложь. Поэтому после фразы "поверь на слово" Трефилов улыбнулся. Улыбка получилась грустной. К сожалению, пока всё, что говорил Андрюха было больше похоже на правду, даже если не совпадало с привычной для Саши реальностью.
   - Но мальчики и девочки о своём печальном будущем пока только догадываются, - продолжал Андрюха. - И мне не хочется портить им настроение такою правдой. Зачем гадости говорить, если вместо этого можно делать для них хоть что-нибудь хорошее. Так пускай хоть что-нибудь красивое будет у них в жизни. Хотя бы красивый труп.
   Саша отвёл глаза и спрятал улыбку.
   - Смешно ему, - ухмыльнулся Андрюха в ответ. - Ты в Гейдельберге был? Понятно, что не был. Так хоть в интернет залезь, посмотри на их анатомический музей. Потому что там произведения искусства. А тут принесут тебе ведро маринованных в формалине внутренних органов, вывалят на поднос и сиди, изучай. На здоровье. А, может, ты думаешь, что в канализационном люке или в лесу это симпатичное тело больше пользы принесёт?
   Саша промолчал. Андрюха нервно вынул из кармана пачку сигарет и зажигалку, но в последний момент вдруг встрепенулся и курить передумал.
   - Вот! - радостно сказал он. - Всё правильно. Не с того я начал. С тобою сразу про высокие материи нельзя. Пойдём, я покажу, с чем надо сравнивать русалок.
   Он грубо ухватил Трефилова за локоть и потащил сквозь тёмные коридоры. Саша не сопротивлялся, но начал считать углы и повороты, потому что Андрюхина идея ему чем-то не понравилась. Впрочем, почти сразу Саша понял, что сам он по этому лабиринту не пройдёт даже с компасом.
   Через несколько неожиданных поворотов они вышли в холодную комнату, плохо освещённую тусклыми лампами на стенах. Вместо потолка там была двустворчатая железная решётка, закрытая сверху листами ржавой жести.
   - Смотри, - Андрюха показал на большой мешок из чёрного пластика с застёжкой-молнией и жёлтой клеёнчатой биркой. - Учебное пособие.
   Саше снова захотелось влезть в душный противогаз. Сладкий запах формалина, от которого тошнило рядом с аквариумной комнатой, показался вдруг чем-то правильным и даже приятным.
   - Документы в каморке, но я и так помню, - подтолкнул Сашу вперёд Андрюха. - Неопознанная женщина, предположительно пятидесяти лет. Причина смерти: переохлаждение в состоянии алкогольного опьянения. Замёрзла бомжиха с перепоя. Нашли её два месяца назад. И неизвестно, сколько она до этого под забором пролежала. Зима-то тёплая была.
   Трефилов зажал нос всеми пятью пальцами. Зима действительно была тёплая.
   - Поиск родственников и опознание признаны бесперспективными, в возбуждении уголовного дела отказано. Тело передано в городской морг, оттуда к нам. Учитесь, мальчики и девочки.
   Андрюха достал сигареты и протянул Саше. Тот словно не заметил.
   - Скажи мне, друг Саня, - прикуривая, спросил Андрюха. - Можно я этот мешок даже открывать не буду? Можно я эту гниль даже в ломтерезку совать не стану? Разрешишь мне отдать этот перегной как биохазард на сжигание вместе с мешком? Потому что смотри, какие крысы.
   Он подошёл к мешку и легонько пнул его ногой.
   Угадывающееся под чёрным пластиком тело словно ожило, засуетилось, задёргало руками и ногами, крупные волны гуляли по краю мешка, сталкивались друг с другом, громко шуршали и пищали.
   - Я подозреваю, - задумчиво сказал Андрюха, - Что в городском моргосе его тоже не открывали. Просто списывать не хотели.
   Саша развернулся и пошёл наугад в темноту, которая, сперва, отобрала у него возможность видеть, потом дышать и звать на помощь, потом запутала ноги мокрою паутиной пещерных пауков и уронила на холодный пол, чтобы задавить падающей с потолка прелой ватой, завалить с головою, оставить себе и ни с кем не делиться.
   - Не, брат, так не пойдёт, - пробился сквозь воображаемый вонючий хлопок голос Андрюхи, который включил свет. - У нас в подвале принято блевать на линолеум. С бетона в жизни не отмоешь.
   Саша был бы рад ответить, но его выворачивало наизнанку. Желудок был пустой и от этого его спазмы становились с каждой волной всё больнее и больнее, и эта боль дошла до такого предела, что Трефилов с колен завалился на бок и начал орать дурным голосом.
   Андрюха подскочил к катающемуся по полу Саше, схватил его за правую руку и костяшками пальцев сильно ударил в тыльную сторону кисти, но не в самый центр, а на уровне безымянного пальца.
   Трефилов ещё раз вскрикнул и затих. Боль в руке была такая, что перекрыла дыхание и глаза натурально полезли на лоб. Но эта боль прошла так же быстро, как и возникла, а Саша понял, что он снова может дышать и желудок ещё дёргается, но уже не рвёт сам себя, пытаясь выскочить наружу.
   - Очунял, братан? - спросил Андрюха. - Встать сможешь?
   Трефилов медленно встал на колени, опёрся руками на стенку. Андрюха аккуратно подхватил его под локоть и Саша с трудом поднялся на ноги. Коленки тряслись, голова кружилась, сильно царапало в горле, наверное, от собственных воплей.
   - Извини. Я чего-то... - сказал он и понял, что продолжить нечем.
   - Зато теперь точно с пониманием, - вздохнул Андрюха. - Пошли в камору.
   В коридорчик, с видом опоздавшего к большой драке деревенского хулигана, влетел встрёпанный Зомби, непонятно на кого громко гавкнул, сделал круг, вынюхивая на полу остатки урока по прикладной анатомии, ничего не нашёл и побежал обратно в камору, по дороге порыкивая на тёмные углы, наверное, чтобы произвести впечатления доблестного защитника тех, кто боится темноты.
   Перешагнув через порог Андрюхиной комнаты, Саша увидел аккуратно висящие на двух вешалках вещи.
   - А который час, - он повернулся и перегородил дорогу идущему за ним Андрюхе.
   - Половина второго...
   - Японский труд! - Трефилов стукнул себя по затылку и побежал к вещам, на ходу расстёгивая камуфляж и сбрасывая сапоги.
   Андрюха с улыбкой посмотрел на Трефиловскую суету, прошёл к столу и начал переставлять аккуратно составленные и накрытые бумажными салфетками тарелки с едой. Рядом стояли чистые стаканы. Он взял два и по очереди набулькал в них похожей на чай жидкости из початого пластикового самовара с ирландкой фамилией на боку.
   - Слышь, Санёк, - сказал он, брезгливо понюхав содержимое одного из стаканов. - А ты умеешь одеваться и одновременно слушать?
   - Не умею, - зло буркнул Трефилов натягивая носки.
   Носки отвлекли его, затормозили, удивили и вообще - вывели из равновесия. Светлый путь, да неужели она действительно гладит носки утюгом? Или она старые выкидывает, а сама, исподтишка, покупает новые? Надя, блин, коричневые глаза, как и зачем ты делаешь так, что носки каждый раз выглядят только что купленными?
   - Приводил я сюда Егора, напарника твоего, - негромко рассказывал Андрюха, раскладывая вилки для церемониального обеда на две персоны. - Он тебя будил-будил, будил-будил, до такой степени устал, что пришлось заново слушать длинную историю про его поджелудочную железу.
   Саша буквально запрыгнул в джинсы и начал мучаться с металлическими пуговицами на рубашке.
   - Позвал я твоему Егору на подмогу студентов наших, - нарочито медленно продолжал Андрюха. - Они всю аппаратуру погрузили, отвезли, выгрузили и уже назад вернулись. О чём это говорит?
   - О том, что денег мне не дадут, - зло прошипел Саша, заправляя рубашку в джинсы.
   - Отнюдь, - улыбнулся Андрюха. - Если Егор споёт грустную песню о твоих подвигах, то не сможет рассказать о своих болячках моим друзьям, которые эти самые болячки очень хорошо лечат. Так мы и договорились. Поэтому мне кажется, что спешить тебе особо некуда.
   - Есть куда, - сказал Трефилов, завязывая шнурки на ботинках.
   - Пять минут, Санёк, - попросил Андрюха. - Хочу тебе про Надю два слова сказать.
   Кожаная куртка оказалась на удивление сухая. Только на спине красовалось большое жирное пятно, но было видно, что и оно скоро впитается без следа. Саша надел куртку и молча сел на своё прежнее место.
   - По пятьдесят? - Андрюха подвинул ему стакан.
   - Не могу, - покачал головою Трефилов. - Я в жизни столько не пил. Хватит.
   - Не хочешь петь - не пей, - вздохнул Андрюха, стукнул своим стаканом в Сашин и улыбнулся. - Рак печени.
   Саша молча ждал, пока Андрюха выпьет, но тот не торопился. Медленно отхлебнул из стакана, поморщился, глубоко вдохнул, разломал вилкой варёную картошину, положил на меньшую половину кусок сала с красивой мясной прожилкой, отправил в рот и начал неторопливо жевать.
   Трефилов терпеливо ждал. И дождался.
   - Ты уже понял, что Надюха лучший в мире человек, или до сих пор сомневаешься? - спросил Андрюха.
   - Вы же заявление в ЗАГС подали, - ответил Саша, глядя собеседнику прямо в глаза.
   - Третья попытка, - криво, одним углом рта улыбнулся Андрюха. - Ты ведь догадался уже, что я конченый человечек и ничего у неё со мной не получится...
   - Это не мне решать, - перебил его Саша, глядя в пол.
   - Не скажи! - Андрюха пригнулся к столу чтобы заглянуть Трефилову в глаза. - Ты ей нравишься. Первый случай за год напряжённой работы по перевоспитанию. Она тебя "Сашей" называет. Даже дядя Фёдор от такой фамильярности охренел во весь свой рост. А как её по отчеству зовут, знаешь?
   Саша задумался. Говорила, или нет?
   - Нет, не знаю.
   - Вот! - обрадовался Андрюха, словно только что на пальцах доказал теорему Ферма. - А зовут её, брат Саня, Надежда Константиновна. Она если познакомится с кем-нибудь в своей неповторимой манере, только и видишь, как мужичок пытается убежать и падает каждые два метра. От смеха. А она догоняет и заботливо так, спрашивает: хорошо ли вам, плохо ли? Может вам водички принести? Таблетку дать? Как за эпилептиком...
   Саша улыбнулся. Представил себе эту картину. Очень правдоподобную.
   - Думаешь, мне всё это нравится? Я вот как запретил ей сюда приходить, пока она... - Андрюха вдруг прервался и укусил себя за правый кулак. - Пока она не поймёт, что не я один на свете... И не пускаю. Сижу тут и думаю: живая она там, не живая... Саня, ты же нормальный человек. Один бог знает, как там всё дальше сложится, но не проходи ты мимо этого кошмара, словно не было его. Я тебя не прошу, я тебя умоляю: спаси ты её от меня! Хотя бы на время спаси...
   Он замолчал и смотрел куда-то в сторону, продолжая громко скрести зубами по костяшкам судорожно сжатого кулака.
   - Я человек... Я не проходи... Я спаси... А сам что? - глядя прямо на Андрюху, начал говорить Саша после, примерно, минутной паузы. - Извини, брат Андрюха, ни единому твоему слову не верю. Рассказываешь мне тут подвальные сказки про бандитов с проститутками, а сам над живою девочкой издеваешься страшнее чем в концлагере. Я вообще не понимаю: как так можно? И что ты за урод такой аморальный? Что у тебя внутри происходит, если ты себе такое позволяешь?
   Андрюха бросил грызть кулак и слушал Трефилова с какой-то неуместной, почти бессмысленной, грустной и мягкой улыбкой. Когда Саша закончил, Андрюха взял свой стакан, звонко стукнул его в Трефиловский, дождался, пока стихнет хрустальный звон, и очень спокойно сказал:
   - Рак печени.
   С глухим ворчанием из-под дивана вылез Зомби, чихнул и потрусил на выход из комнаты.
   Саше не обратил на квадратную псину никакого внимания. У него в голове только что рухнула стройная система полочек, на которые он раскладывал Андрюхины слова, чтобы потом проверить и поймать спрятанную в них неправду. Теперь эту информацию стряхнуло на пол, она лежала там гнилою, но цельною кучей. Она смотрелась как инопланетный организм, протянувший во все стороны осмысленные метастазы, похожие на щупальца осьминога.
   В этой заразной куче не было никакой логической стройности и направленности, зато там нашлось место и для бандитов, и для судорожного подтягивания ночной рубашки - для всего. На то она и куча.
   - Рак печени, - повторил Саша, взял свой стакан и через силу заставил себя проглотить налитый туда ирландский самогон, тёплый, как отстоявшийся грушевый компот.
   За стеною послышалось дребезжание звонка и чуть слышные слова:
   - Зомбик, позови Андрюху, пожалуйста.
   Квадратная собака влетела в комнату, по дороге сильно стукнувшись об дверной косяк и начала свой танец радостного отчаянья. Удалённого обожания. Грустный танец.
   - Ну что? - спросил Андрюха. - Откроешь, или пусть стоит под дверью?
   Саша не ответил. Он сидел и смотрел в пол. Сидел до тех пор, пока не раздался ещё один звонок. После него Трефилов вздрогнул, медленно поднялся и пошёл на звук. Собака побежала за ним.
   Перед металлической дверью Саша остановился. Нужно было открыть, но рука не поднималась. И что теперь? Теперь не помогут ни игры с подсознанием, ни подкидывание монеты, ничего. Голый выбор. Хватай себя за яйца и принимай решение. Делай что-нибудь. И что ни сделаешь - всё к худшему. Вот красиво...
   Задребезжал ещё один звонок. Саша снова вздрогнул. К нему вернулось время и ощущение реального мира. Время шло, бежало мимо, проходило зря и оставляло после себя горький привкус сожаления о невозможности вернуться назад и обойти стороною тот соломенный капор там, тогда, чтобы не было всего этого...
   Квадратная собака по кличке Зомби стояла перед Сашей и внимательно смотрела ему в глаза. Трефилов только что это заметил.
   Раздался ещё один звонок.
   - Зомбик! - позвала Надя.
   Собака не выдержала.
   Зомби подскочил к Трефилову, ухватил его за штанину и дёрнул. Квадратная псина оказалась на удивление сильной - Саша чуть не упал, а джинсы неприятно хрустнули швами. Зомби разжал зубы и побежал в тёмный коридор. Там он остановился, повернулся и громко тявкнул. Саша вздохнул и пошёл за ним.
   Квадратный пёс активно стрекотал когтями по бетонному полу тёмного коридора, а Трефилову было трудно за ним поспевать. Потолок стал ниже, из него торчали какие-то трубы, приходилось идти согнувшись и страхуя голову руками.
   Метров через пятнадцать по левому краю показалась открытая дверь, в которую Зомби заскочил на пару секунд, гавкнул и выскочил обратно. Вслед за ним оттуда, сложенный почти пополам, вышел дядя Фёдор.
   - Надя трезвонит? - спросил он у Трефилова, но ответа дожидаться не стал.
   Вместо этого он повернулся и пошёл вслед за собакой.
   Ещё метров через пять коридор закончился торцевой дверью. Дядя Федор порылся в кармане халата, вынул ключ и открыл её.
   - Поднимаешься по лестнице и прямо, - сказал он, глядя на подоспевшего Сашу. - Там троллейбусная остановка. Садишься на любой и через две остановки метро.
   Трефилов ещё пару минут постоял, пытаясь найти в себе хоть какие-то слова, но слов не было, он просто переступил через угрюмо стоящего Зомби и вышел в дверь. На улице была весна.
   Сколько прошло с тех пор? Лет, наверное, семь. Да, семь лет, даже немного больше, когда Саша встретил Андрюху на подземной стоянке одного из супермаркетов.
   Андрюха выглядел плохо. Худой, ссутулившийся, с морщинистым лицом, он медленно катил перед собой тележку, полную продуктов, а под мышкой нёс раскладной детский домик, милейшую игрушку, таких не было в Сашином детстве, приходилось прятаться от взрослых в коробке из-под телевизора.
   Ещё Андрюха отрастил длинные волосы, они были какие-то бесцветные и желтоватые. Почти такие же седые и прокуренные, как у памятной квадратной собаки.
   - Андрюха, здорово! - Саша захлопнул багажник своей машины и встал у Андрюхи на дороге.
   Тот остановился и недоверчиво посмотрел на Сашу. Не узнал.
   - Да не вспомнишь ты меня, не пытайся! - улыбнулся Трефилов. - Мы с тобою один раз очень сильно квасили. Ну, для меня сильно, ты как-то легче пережил.
   Саша, улыбаясь, залез в кошелёк, вынул визитку и сунул её Андрюхе в руку.
   - Почему не вспомню? - заглянул Андрюха в визитку, но было видно, что не вспомнил.
   - Ты извини, не хочу навязываться, - не стал спорить Саша. - Скажи мне как там Надя и я снова убегу.
   - А что с ней может быть? - не понял Андрюха, заглянув через Трефилова куда-то вдаль.
   Саша тоже обернулся. Машин через пять от него женщина грузила в багажник сложенную детскую коляску. Она стояла спиной к Трефилову, но на ней были обтягивающие брюки. Этого более чем хватило.
   - Вы как, - спросил Саша, повернувшись. - Поженились?
   - А говоришь не вспомню, - улыбнулся ему Андрюха.
   Они довольно долго стояли друг напротив друга и молчали.
   - Скажи мне, очень тебя прошу, - глубоко вздохнув, переспросил Саша. - Вы поженились, или нет?
   - Заявление подали, - улыбался Андрюха.
   Что было дальше, Саша помнил смутно. Помнил, что они как-то скомкано попрощались и разошлись. Подходить к Наде Саша не стал. Не стал и всё тут. Что он мог ей сказать? Ведь, по сути, ничего не изменилось. Наверное...
   О том, что было дальше ему напомнил майор Алигалиев, там, у себя в кабинете с уголовным фэн-шуем. Он повернул к Трефилову монитор компьютера, на котором, дёргаясь, плыла съёмка камерой наблюдения с подземной стоянки того самого супермаркета и спросил:
   - Можете вспомнить, о чём вы говорили вот с этим молодым человеком?
   На краю монитора появился худощавый парнишка, бомжеватого вида. Он стоял за колоннами и разговаривал по мобильному телефону.
   Саша помнил, как Надя выезжала со стоянки. Она вцепилась обеими руками в руль и так вытянулась вперёд, что её подбородок почти лежал на руле, словно рук для управления не хватало. Двигалась машина медленно-медленно.
   Пока Трефилов потерянно смотрел на выезжающую Надю, сзади к нему сзади подошёл тот самый, плохо одетый паренёк и сказал:
   - Уважаемый человек, подари, пожалуйста, десять рублей.
   - Чего? - не понял Саша.
   - Я не бухаю, мне на жизнь, - парень виновато пожал плечами и неестественно, неискренне улыбнулся. Зубы у него были жёлтые, неровные.
   - На жизнь? - Саша был заторможен, он всё ещё думал о чём-то своём, но в ту секунду словно проснулся.
   Он достал кошелёк, вынул все мелкие бумажные деньги, добавил одну мятую купюру покрупнее и протянул это парню, болезненному на вид, может быть даже немного двинутому на голову, хотя откуда взялось это впечатление было непонятно.
   - Хорошо сказал, - улыбнулся ему Трефилов. - Ты, главное, живи... А остальное как-нибудь...
   Нездоровый парень достал толстый красный блокнот и ручку.
   - Как тебя зовут, хороший человек? - он приготовился записывать. - Я за тебя помолюсь сегодня. У нас в приюте правило такое.
   Трефилов улыбаться перестал и недоверчиво пожал плечами, но паренёк стоял и ждал, жалобно глядя снизу вверх.
   - Александром меня зовут, - сказал Трефилов и начал садиться в машину.
   Красный блокнот лежал сейчас перед следователем. Там было Сашино имя, чуть ниже номер машины, а ещё ниже фамилия, паспортные данные, домашний адрес, номер телефона.
   - Он у меня денег просил. Я дал, - помедлив, сказал Трефилов, глядя в глаза майору.
   - Наш сотрудник пропал без вести. Последний звонок с его телефона был определён возле места работы вашего знакомого, Станичного Андрея Викторовича, - следователь, похожий на хорька, жадно всматривался Саше в лицо. - Нам известно, чем именно занимался ваш знакомый в составе организованной преступной группировки, совершавшей особо тяжкие преступления. Поэтому я предлагаю вам рассказать всё, что вы знаете, и без наводящих вопросов.
   Саша хмыкнул.
   - Возможно, вы не понимаете, - зло улыбнулся майор тонкими губами, - Как серьёзно мы относимся к исчезновению наших сотрудников и что ваш статус свидетеля при таком поведении, может очень резко измениться.
   - Я сейчас должен очень резко испугаться и придумать для вас что-нибудь полезное? - разозлился Трефилов.
   - Вспомнить и оказать содействие, - следователь брезгливо отвернулся и начал смотреть в окно.
   - Очень не люблю, когда меня пытаются напугать, - сказал Саша. - Поэтому, если у вас есть ко мне ещё какие-нибудь вопросы, я хочу отвечать на них в присутствие вот этого человека.
   Он вынул из нагрудного кармана заранее заготовленную визитку своего адвоката.
   Майор, не глядя на визитку, взял со стола Сашину повестку и расписался в ней.
   - Это надо будет предъявить на выходе, - толкнул он бумажку по столу и снова хищно посмотрел на Трефилова. - Иначе могут не выпустить.
   Саша молча поднялся и взял бумажку.
   - Александр Михайлович, - окликнул его следователь, когда Трефилов уже взялся за дверную ручку. - А вы точно не хотите ничего сказать? Может быть, лично мне и без протокола?
   - Очень хочу, - ответил Саша и вышел из кабинета.
   Он хотел объяснить насчёт хорька, потому что про Надю майор бы не понял, но, когда закрыл за собою дверь, то глубоко вздохнул и задумчиво сказал:
   - Орган ты. Правоохранительный.
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"