И снова - та же заезженная пластинка: а чем плохо, собственно, суррогатное чтиво?
Я нарываюсь на затрещины. Меня называют человеконенавистником. Меня обвиняют в травле тех, кто мирно жуёт эрзацы: ну почему, чёрт возьми, ты не даёшь одним людям спокойно развлекаться, а другим - деньги зарабатывать?! Заткнись уже и не мешай радоваться тому, что нам любо!
Ага. Гнусный я критикан. Музыку я разъял, как труп, и алгеброй гармонию проверил. В эпоху всеобщей толерантности и политкорректности - смею говорить, что одни книги объективно хуже других. Гад последний. Это литературный шовинизм, может, даже фашизм, кто меня знает...
Я - литературный шовинист. Я признаю за человеком право жить, где он захочет, верить в то, во что он захочет, мыслить так, как он захочет, спать с тем и так, как они оба захотят - но не признаю права писать плохо за тем, кто взялся за перо или клавиатуру. Если же человек пишет плохо - он должен быть назван плохим писателем вне зависимости от количества читателей, от тиражей, от степени раскрученности и прочих вещей, не имеющих отношения к качеству текста, но считающихся по нынешним временам главными критериями успеха.
И я знаю, что такое - пишет плохо. Это определимо простыми словами. Шаблонный сюжет и шаблонные персонажи, лишённые глубины - это плохая работа. Корявый язык, слова, употреблённые вкривь и вкось, нарушенная композиция, отсутствие идеи, духовная порнография в виде потакания человеческому низу - хоть в виде порнографии натуральной, хоть в виде грязных мыслишек, ласкающих самолюбие - это признаки плохой литературы. Я понимаю, что любителям бросового чтива, особенно поклонникам очередного литературного порнографа, который подсаживает читателей на себя, как на наркоту, слушать меня обидно до злости. Я понимаю, что не по-хорошему мил, а помилу хорош. И "спева добейся", когда подразумевают коммерческий успех - я тоже понимаю. Но это у меня - фанатизм, вроде религиозного фанатизма: я верю в истину, высказанную словом. Вытирающих ноги об эту истину, зарабатывающих деньги на унижении этой истины, да просто - неверующих в неё, но рассуждающих о ней - я, как истинный религиозный фанатик, считаю еретиками со всеми вытекающими последствиями.
Мне претит подход "книги - товар". В моём представлении он равен примерно торговле в храме, да не просто на его территории, а прямо вывеске "Пиво" в царских вратах. Это - дурная профанация, которая губит литературу, как вид искусства, превращает её в пустое развлечение, в обслугу, в дрянь. То, что считается коммерческой литературой - к литературе отношения не имеет. Это - другая вещь, это - просто вещь, неживая, практически организованная вещь, используемая для других целей. Не для самопознания или познания мира. Не для катарсиса. Не для умножения смыслов. Для забавы - причём, не очень чистой забавы.
Я ничего не имею против товаров секс-шопа: всяк с ума по своему сходит. Но меня убивает использование с этой целью переделанной в вибратор святыни - под громогласное одобрение всех участников процесса, а также наблюдающих за участниками и берущих за погляд деньги.
Литература превращается в товар, как любовь превращается в проституцию, сохраняя внешние признаки, ужимки, завлекательный вид, ореол чего-то упоительного - но за внешним, за пёстрыми тряпками-обложками - совсем другое, совсем. Больная грязная плоть, голод, создающий иллюзию сытости. Те, кто не знал любви, уверены, что любовь ничем от коммерческого продукта не отличается; те, кто вырос в убеждении, что проституция и есть любовь, просто не поймут никаких претензий. Им большего не нужно, им хватает. А как же те, кто помнит, что бывает совсем иначе? Те, кому знакомы такие откровения и упоения, что тошнит, буквально тошнит от любой профанации?
А все кругом уверяют, что ничего другого не бывает. Что единственная возлюбленная, абсолютная истина, первая и последняя в жизни страсть, часть собственной души, и наглая вокзальная девка - абсолютно одно и то же. До хрипоты уверяют, приходя в ярость, если пытаешься спорить. И спаси тебя Господь пытаться намекнуть, что есть свет, полёт, слияние душ, катарсис, вечная красота, которую не сравнить с забавами, примитивными, рискованными и грязными - сожрут. Да ты же против любви! Ты не выносишь чужой радости! Ты ненавидишь людей! Ты - мелкая душонка, завистник: всё об одной да об одной - а у нас уже было по сорок штук, конечно, тебе завидно!
Сперва добейся. Ага.
Милые, хорошие - ЧЕГО добиться-то? Ну почему, во имя того моего Бога, имя которому Слово, критерием успеха - литературного успеха, подчеркну - считаются деньги, раскрутка, тиражи, фанаты, какими бы они ни были, а не качество текста? Почему успешными считаются самые удачливые дельцы, сумевшие продаться подороже? Разве они имеют отношение к литературе? Почему хорошего коммерсанта сравнивают с художником, для которого любые коммерческие дела - номер шестнадцатый, если вообще имеют какое-то значение? Коммерческая стоимость предмета искусства, в особенности, такого, как литература - не обесценивающегося от количества копий - к его истинной цене отношения не имеет; сколько стоит "Война и мир"? А "Калевала"? А "Старшая Эдда"? А Библия, наконец? Не книгу, где напечатаны слова, имею в виду - сами слова, сам дух, сам свет, вот я о чём. Почём стихотворная строка, твердимая умирающим от голода зэком на лесоповале или выжженная на душе сельской учительницы, спасение и завет?
Цену имеет продукт. Массовый продукт. Те самые книги, которые, по словам Джулии, производят, как джем или шнурки для ботинок. Этот продукт не имеет с искусством ничего общего вообще. Кусок продукта - не греет, не спасает, не очищает, даже если подделан под светоч истинный. Создатели продукта - не ремесленники от литературы, они, как та же Джулия, обслуживают версификатор. Обслуживают определённый спрос, собирая ширпотреб по определённым стандартам. Стандарты эти, опять же, внелитературны - хотя бы потому, что не существует стандартов для произведений искусства. Законы композиции есть, приёмы, концепции - вроде базового знания анатомии для художников и грамматики для писателей - а стандартов нет. Так вот, стандарты массового эрзац-чтива постепенно создаются тьмами и тьмами желающих развлекаться, поддерживаются коммерсантами от пишущего люда и представляют собой набор стереотипных сюжетных ходов, образов и даже фраз, который легко вписывается в определённый коммерческий проект. Она предсказуема и примитивна, эта штамповка; её потребитель хочет знать, за что деньги платит. Если попаданец - то молодец, единым махом сорок сороков побивахом, и невозможно его поражение как невозможно его разочарование в себе; если Мери-Сью - то красавица, стерва, и мужики всех сортов и рас падают к её ногам, и невозможно её посрамление или ситуация, в которой герой предпочтёт другую... Издательства вывешивают свои требования для писателей, то есть, для рабочих на версификаторе: герой - один, крутой, враг - один, ужасный, сюжетная линия - одна, простая, хэппи-энд. Потребитель коммерческого суррогата знает, что он берёт. Он относится к производителям коммерческого чтива с тем пренебрежением, какое у наших людей прёт при виде лакея: "Заплачено - давай, гнида! Как подаёшь?!" - или вовсе как к проституткам, которым полагается вставать в любую позу, которую клиент закажет. Ну, клиент ещё норовит исчезнуть, не заплатив - а проститутки выходят из себя, сообразив, что их обсчитали, устраивают громкие скандалы с визгом - да вы все их видели в Интернете.
Художник любого уровня потребителю суррогатов неприятен хотя бы тем, что непредсказуем, а зачастую и непонятен... хотя потребитель понятия не имеет, что читает художника. Он не может отличить художника от нехудожника - не развит вкус, не наработано чутьё языка, взгляда, стиля... Всё равно, что завсегдатай борделя, встретивший невинную, гордую и разумную девушку - вы же знаете, дорогие друзья, что он ей скажет. "А ну, кончай ломаться, стерва!" Хорошо, если не врежет.
Этот тон так усвоен потребителями суррогатов, что с писателями - любыми - они общаются исключительно свысока, окриками, брезгливо. "Мадам, Ржевский денег не берёт!" - "Да ты ещё благодарить должен, что я тебя вообще читал, холуй! Много вас, таких..." Они разговаривают с писателями, как хамоватый богатый турист постесняется обратиться к бою из туземцев. "Ты чо, тля, тут понаписал?! Мне не понравилось, ваще! У тя почему герой такой, а не сякой? А чо кончается плохо? Чо, не соображаешь, что народу не нравится? Ты для кого тут бумагу мараешь ваще?!" Самое забавное, что тон не воспринимается потребителями, как хамский. Они чувствуют себя в своём праве. Хозяева. Всякая обслуга - официантки, бармены, шоумены, диджеи, писатели - должна работать на них. У них - деньги. Хотят - заплатят, хотят - нет.
Производители суррогатов ведут себя соответственно. Скандалят, хамят в ответ, вымогают деньги, оправдываются, если их упрекают в низком качестве продукции. Общий вид - как в ресторане, где подвыпивший гость потребовал жалобную книгу. А как вести себя художнику?
У меня - хроническая тупая боль в душе. Я ведь вижу: вопрос о писательском престиже не стоит, он даже не упал под плинтус, этот престиж - он грохнулся, он валяется. Писатель - холуй, быдло, обслуга, клепальщик дешёвого ширпотреба на конвейере. Книжка - в метро глаза занять. Мерцание смыслов? Неисчерпаемость? Чистая красота слова? Нет таких слов, не бывает таких чувств, а я - идиот, стоящий у входа в бар с плакатом "Трезвость - норма жизни".
Лучшим из писателей - тому же блистательному Харитонову, но и прочим, всем - хамят походя, не замечая, что нахамили. На попытку возразить - обливают возмущением, негодуют, будто им в солянку каперсов недоложили. Об художников вытирают ноги, не заметив и искренне удивляясь, когда кто-то обратит внимание хама на его поведение: если в брошенной реплике не было мата, она считается изысканно вежливой и корректной. Если мат был - "да что там, мы свои люди!" Впрочем, мат - законная часть современной разговорной речи, меня сейчас забросают камнями, если я буду настаивать на некорректности матерных реплик в отношении незнакомого человека. Всё нормально. Нормально, особенно памятуя о последнем "Букере".
Лучших из писателей - не замечают издатели, не замечают читатели. Для издателя книга может быть слишком хороша, но не может быть слишком плоха; плохое легче подогнать под стандарт, плохое почти всегда уже стандарт в какой-то мере - и плохой писатель с готовностью будет переделывать и перекраивать всё, что угодно. "За деньги мы кого угодно обучим - хоть сиамского кота английскому, хоть английского дога - сиамскому": какая разница, как в суррогатном чтиве переставят слова и как будет развиваться сюжет? Своими глазами видел, как выглядит стандартизированный текст до и после издательских правок: дорогие друзья, я бы не поверил - они вправду переделывают! Как им скажут - так и переделывают. Хоть внешность и психику героя, на которой должно бы держаться повествование, хоть любую сюжетную перипетию. Им скажут: надо летающую тарелку в ваш Рим - и будет Рим с летающей тарелкой, хоть раньше гладиатор трахал патрицианку, а не инопланетянку. И никто не заметит подмены; читается - и ладно.
Художник - не может так. Художнику - дороги его образы, его слова, его мысли. Он ради образов, мыслей и слов и работал. Поэтому художник неудобен издателю. Неформатен, упрям, капризен. Художника выгонят, заменят послушным халтурщиком. Пиар слепит из халтурщика лауреата литературной премии - реклама продаст часть тиража, всё остальное книготорговцы будут с проклятиями уценять и уценять, пока не дойдут до десятки-пятёрки, и бабуси не раскупят остатки за бесценок почитать на даче. Стандарт разойдётся и так - тиражи попаданцев-мерисьёв мизерны, реклама ничтожна, но армия потребителей стандарта всё растёт. Имена производителей мелькают перед глазами, большинство издаёт по книжке-паре и ныряет в Лету - но потребителям это и не интересно. Им бы "голову не грузить", "прочесть - и забыть", но надо получить именно тот сорт чтива, к которому они привыкли и от которого не ждут сюрпризов - какая разница, кто в данном конкретном случае за конвейером стоял? Имя автора на такой обложке - как вкладыш в коробке с лакомством: "Упаковщик N4"; больше никому и не надо. Только удачливые бизнесмены, раскрученные ещё в лихие девяностые, выпускают стандартные многотомные саги с шаблонными ходами - и их личные потребители, привыкшие к бренду за столько лет, читают и ждут, читают и ждут... разве кто-то иногда проворчит: "Исписался Имярек", - и это будет значить, что суррогат стал совсем уж несъедобной подошвой.
А помнится, была литература. На Западе замирали от восторга. Давали Нобелевскую премию русским писателям. Переводили на десятки языков, шалея от непостижимой русской души и невероятного русского взгляда. Мэтр сиял сверхновой на звёздном небосклоне - и благоговеющим читателям в голову не могло прийти нахамить небожителю. А язык небожителя был совершенен и неповторим, и сочетания слов вызывали катарсис уже сами по себе, о крылатые мои господа присяжные!
Была литературная держава. Дети росли на экологически чистых словах, змеиное молоко! Ценность слова была непреложна и абсолютна; издаться было нечеловечески тяжело, но когда звёздный свет доходил до глаз сынов и дщерей человеческих... Ах, массаракш, какое было время, муторное, нудное, медленное время, освещённое только звёздами слов - галактиками библиотек, неисчерпаемых, как Вселенная! И мерцающие караты звёздной прозы рассыпались бриллиантовыми брызгами смыслов, и их собирали и хранили в памяти. Сокровище... Эх!
Профукали.
Разменяли на гонорарные гроши, на сетевые дрязги, на порнушку, на фанфики... на телепередачи, не дай Бог. Авторы коммерческих проектов, продали первородство за гамбургер, "пипл хавает"... Сами себя превратили в холуев при "хавающем пипле", сами встали вдоль трассы, предлагая известно что. А Истинная Вера?! Забыли Литературу, грешники жалкие... Пламень священный в себе погасили... Покайтесь!
Ладно, увлёкся. Просто - верую.
Верую. И я - художник. Ну да, юродствую, с претензиями, закидываюсь, высокомерен, сумасшедший, человеконенавистник, мешаю развлекаться - но я художник, а не рабочий на версификаторе. Какой бы ни был, я - художник. И художника во мне оскорбляет и мучает засилье коммерческой дряни, пошлых эрзацев, пустых упаковок вместо пищи. Оскорбляет моё религиозное чувство.
Есть же закон об оскорблении религиозных чувств верующих... Дьявольщина, другие верующие оскорбляются песнями и плясками в их храме, за это оскорбителям полагается тяжёлое наказание; в моём храме гадят, плюют на мои иконы, размалёвывают святые стены порнографическими картинками - и ничего им за это не станется, а некоторым ещё и денег дадут, потому что развесёлых зрителей это зрелище развлекает. Плевки в иконы - вообще излюбленное развлечение черни.
Поэт и чернь?
Чернь потрясающе солидарна между собой. Стоит резко осадить зарвавшегося хама, очередного "хозяина", считающего, что можно в нецензурных выражениях потребовать у художника отчёта - как толпа черни уже воет: "Травля инакомыслящих! Сквернословие! Да он никого не уважает!" Это обо мне, лучше - за глаза. Это я сквернословлю и никого не уважаю. Инако? Вся чернь мыслит одинаково - разумеется, иначе, чем я. Скорее, это я - инакомыслящий. Я один - травлю их всех? Это - ужасно? Означает ли это, что я должен выслушивать одно и то же столько раз, сколько представителям черни захочется? Потребители суррогатов тем и отличаются, что не способны ни воспринять что-то новое, ни придумать... в старину говорили: "Нечистый ходит кругами".
Дьявол для меня - вовсе не романтичный образ. Может, христиане со мной и не согласятся, увидав, как я переделываю их древний и прекрасный миф по-своему, но я не воспринимаю дьявола как символ бунта. Я вижу его, как антитезу Творению, как противоположность Духу, как воплощение скуки и шаблона, как отца заплесневелых стандартов - и да, как отца лжи, потому что ложь присутствует в любом шаблоне неявной функцией. Стандартная Мери-Сью - ложь. Стандартный боевиковый вояка - ложь. Не сказка, в которой присутствует искра Творения и может быть правда - унылая ложь, грубо льстящая потребителям. Фанаты стандартного чтива - пожиратели лжи, и именно они, а не психи, мучающие кошек - настоящие дьяволопоклонники. Фанаты картона... круче, чем поклоняться чурбану, однако. В древнем языческом идоле присутствует дух, возможно, опасный и недобрый; в картоне, блёкло расцвеченном мелкими страстишками - желанием вызывать зависть, копеечным властолюбием, дешёвой жестокостью к заведомо слабейшим, похотью без любви - и тени духа нет.
Потребители стандарта убивают дух в себе. Потом и в своих детях убьют.
Может, создать секту? Подпольную - не звенящие кедры, чай, и не уринотерапия, народ не потянется, поэтому надо выбрать место, где камнями не закидают. Верующие в Искусство, святое Искусство, во всемогущий человеческий разум, в чудо Творения, когда миры диковинными соцветиями расцветают прямо под пальцами - а? Ведь есть же ещё верующие, правда? Я же старый, я застал истинных апостолов этой веры ещё живыми и молодыми, я видел чудеса, люди, милые, хорошие - это правда!
Мне б ещё суметь объяснить, что такое катарсис, высшее упоение словом, слово, втекающее в душу - тем, кто воспитан на стандартизированных суррогатах... Сам-то я не апостол, не гений и не титан, я могу только хорошо ли, плохо ли, рассказывать сказки. Я даже не знаю, стоит ли пытаться объяснять, как складываются слова, если меня никто об этом не просил.
Если кому надо - я буду. Я отдам всё, что имею - ради Веры, единоверцам. В них я тоже верю.