Аннотация: Благодарю Леху и Нейтака за знакомство с Олегом Медведевым как литературно-музыкальным явлением. Очень показательно и интересно.
Выруби свет - выруби звук, или Война как мать родна
...Все из нас, до почти годовалых,
Толковища вели до кровянки,
А в подвалах и полуподвалах
Ребятишкам хотелось под танки...
В. Высоцкий
Песни Олега Медведева. Мне мучительно стыдно за то, что мне это нравится.
Мне очень нравится. Вернее, я подсел. Я слушаю, слушаю и слушаю. Когда не слушаю - тогда напеваю. Меня мутит от бесконечных повторов текста, который на уровне чистого рассудка вызывает у меня принципиальное неприятие, но я всё равно слушаю снова и снова. Презираю себя. Чувствую себя наркоманом или любителем порнографии - и силы воли не хватает оставить Медведева в покое и послушать что-то другое. Искренне надеюсь, что это пройдёт. Тогда я выкину диск.
Наркотик - вещество, заменяющее собой естественную химию нашего мозга. Лжёт, создаёт иллюзорный восторг, иллюзорное счастье - а потом похмелье или ломки. Порнография - бессюжетное, но цепляющее на инстинктивном уровне действо. Мы, приматы, возбуждаемся, наблюдая за чужим спариванием - и нас торкает его примитивное изображение, даже если оно глупо, противно или смешно. Нас ведёт инстинкт.
А кроме этого инстинкта, у нас есть ещё парочка-другая других, очень пригодных для химических или нехимических воздействий: чувство общности - "мы - стая!", чувство территории - "ни пяди родной земли!" и врождённая ксенофобия, призванная охранять популяцию. Соорудив поэтический микс из воздействий на эти рычаги, можно добиться такого сильного эффекта, что порнографы с наркодиллерами возрыдают в коридоре.
Алхимия Медведева - приводит меня в ужас и восторг. И мне стыдно восхищаться человеком, восхищающимся войной, да ещё и такой войной. "Им нужна хорошая оккупационная армия!" - бросает советник-меценат в "Хищных Вещах Века", имея в виду, что жители Города Н уж слишком зажрались в своём бездуховном и изобильном мирке, и Медведев согласно кивает: "Нужна, нужна!" А ты, друг-храбрец, оглянешься по сторонам и тоже скажешь: "А неплохо бы..." - и, вдруг испытав приступ острой тоски по общей святой идее, вспомнишь камикадзе или комиссаров Первой Конной... Были же люди!
Впрочем, камикадзе Медведеву больше нравятся, советское время он реже делает образцом, хотя не без того, конечно. Ведь советские - воевали хорошо. Медведев опьянён, очарован, упоён красотой войны. Ему кажется восхитительным пиковый момент, перелом, где все делятся на своих и врагов, где осенённый верной и чистой целью боец может умереть за други своя. К "божественному ветру" он возвращается снова и снова: основной мыслью - в "Карлсонах", в "Вальсе Гемоглобине", в "Маленьком Принце", тенью - во многих других вещах; похоже, камикадзе - его идеал Человека, Мужчины и Бойца. Восхитительно, восхитительно красиво: и самурайский клинок в кабине обречённого самолёта, и прощальный круг над покидаемым навсегда аэродромом, и героическая смерть за Родину, и кодекс Бусидо, вшитый в душу нервущимися нитями... "Какая прекрасная смерть!" - восклицает Медведев, а между строками слышится: "Мне бы так..." И сердце откликается: "Прекрасная! И мне бы!" И подло всё это, а вдобавок - пошло.
Но сделать с этим ядом ничего нельзя. Мы - люди дурного времени, разрушающего многие инстинктивные установки. Ни настоящего врага нет, ни настоящего друга не видно. Поганая действительность дико похожа на Город Н с его слегачами, меценатами, першами и рыбарями. "Я же не карась, я же человек, мне же скучно!" - а вот если ты человек, то не только скучно, бывает ещё стыдно и страшно. И в ярость приходишь. Хочется взять гранатомёт - и разнести всю эту разноцветную дрянь ко всем чертям, как интелям хотелось обстрелять "дрожку" гранатами со слезоточивым газом.
Лёгонький толчок - и начинает колотить от бешенства. Люди - сволочи, грязные сволочи! Люди - дураки, пошлые дураки! Им бы жрать да сношаться, а вот было время, когда восемнадцатилетние мальчики швыряли через плечо ключи от "фонаря" кабины своего фанерного самолёта, который им больше никогда не открывать, и улетали умирать, чтобы их страна жила...
Нам ВСЕМ нужна ОБЩАЯ идея - вот тогда на душе будет рай. А самая лучшая общая идея - это война. Любой психиатр знает: во время войны количество психических растройств снижается почти до нуля, суицид уходит в прошлое, мобилизуются все ресурсы. Боевое братство! Кристальная чистота отношений! "Это прекрасно, упоительно прекрасно!" - слышится из любого текста Медведева, и душа тут же отвечает, как на камертон: "Да, прекрасно, прекрасно!" Помножьте-ка это на обаяние голоса невероятное, на отменный ритм, на гитару, которая голос души сама по себе! Я - крыса, заслушавшаяся флейты Гамельнского Крысолова: "Господи, как прекрасно!"
И моя душа упивается этими песнями, вытесняющими с рецепторов моего мозга остатки здравого смысла. Я наслаждаюсь разрешённой и романтизированной ксенофобией, облагороженным животным страхом и яростью перед будущим, восхитительной ненавистью к тем, кто не хочет, мразь, жить, как положено! Тексты пафосны, порой - пошло пафосны: "Здесь никто не вспомнит тебя, никто не узнает тебя в лицоДо броска и молнии твоих зрачков", - это ведь дёшево до предела, но так точно попадает в самый нервный узел, что кажется дивной поэзией.
Я испытал весь утончённый кайф горе-читателя, ассоциирующего себя с крушащим чужие рёбра Марти-Сью в дурном боевике. Поэтическое мастерство Медведева велико, его образы - исключительной силы, часто - честной и чистой красоты. "Из серых наших стен, из затхлых рубежей нет выхода, кроме как Сквозь дырочки от звезд, пробоины от снов, туда, где на пергаментном листе зариПикирующих птиц, серебряных стрижей печальная хроникаЗаписана шутя, летучею строкой, бегущею строкой, поющей изнутри", - я очарован, эти слова звучат во мне уже не первый день. Эта вещь меня глубоко потрясла - а ведь, по сути, это - очередной очищенный восторг перед смертью в бою как таковой! И - да, "Вальс Гемоглобин" и "Идиотский марш" - исключительной мощи... а за что умирали-то? А какая разница?! За страну, за жизнь, за идею, за вот эту высоту! За того, кто не вернулся из боя! Этот "кто-то" умирал на руках, а мы все сдерживали слёзы и клялись мстить, а чистый снег был залит чистым и алым, а мы стирали копоть с лица, мы шли вперёд, не за награды, нет - за что-то, неназванное, но прекрасное...
Мной манипулируют.
Очень мастерски.
Песни Медведева - это "Смело мы в бой пойдём" новой эры. И как один умрём в борьбе за это. За что будем умирать, нельзя ли уточнить?
Вожделение к войне - признак сугубо штатского человека. Я не припомню, чтобы кто-то из поэтов-писателей-кинорежиссёров, воевавший или побывавший в "горячей точке", хоть в командировке, как Шевчук, вот так упивался бы красотой войны как таковой. Кто собирал клочья тела погибшего друга наяву - тому война, вероятно, навсегда перестаёт казаться прекрасным и справедливым действом. И о войне не грезят - если "планка не слетела", если не превратился живой человек в машину смерти, жаждущую обратно, в бойню, где всё понятно, а во врагов можно разрядить "калаш".
Впрочем, не припомню я таких среди воевавших поэтов.
Зато у невоевавших восторг так и прорывается сам собой. И только честнейший и проницательнейший Высоцкий определил, как припечатал: "А в подвалах и полуподвалах ребятишкам хотелось под танки" - ох, эта инстинктивная страсть к самоутверждению через драку у юных приматов! Романтические мечты - "Он упал возле ног вороного коня и закрыл свои карие очи" или "И о наградах-орденах ты помышлять не моги: Всего награды - только знать наперёд, Что по весне споткнется кто-то о твои сапоги И идиотский твой штандарт подберёт". Господи, как это прекрасно... на бумаге или под гитару.
У меня есть раритетная книжка - 1984 год, "Стихи советских поэтов, павших на фронтах Великой Отечественной". Она начинается с Когановской "Бригантины".
Крайне показательная вещь. Во-первых, читая, понимаешь, что вся эта подборка, все четыреста страниц - воевавшие поэты и убитые поэты. Во-вторых, перед каждым стихотворением - даты рождения-смерти. Так что - известен их возраст на момент написания стихов и их боевой опыт. И сразу видно, сколько времени человек успел повоевать в ррромантическом раже.
Вот "Моабитские тетрадки" Мусы Джалиля. Он по духу ближе всего к камикадзе, ИМХО - восточный менталитет. "Предал меня, отказался от слова, от последнего слова - друг пистолет". И такое дивное сохранение лица, спокойное мужество. Отличные стихи, очень горькие. У тридцатилетних - тоска, тоска невыносимая по дому, по мирному времени, или прикрытый спокойствием глубокий ужас. Иногда в эту тоску плавно переходят плоские агитки начала сорок первого. А у призванных мальчиков - вот этот самый романтический восторг - зашкаливает. Радость, чистая радость, беспримесная - умереть за Родину; не как у Джалиля, которого взяли в плен тяжелораненым и промучали много месяцев, а он жалеет, что не смог застрелиться. Нет - чтобы "яблочко-песню держали в зубах". Такие бодрые тексты - разной, конечно, степени талантливости, но все с веселым щенячеством, с радостной готовностью... И смотришь - убит в сорок первом, убит в сорок первом... Или призван в сорок втором, успел написать много веселого - убит в сорок втором... едва успев погеройствовать.
А пережившие войну целиком - они всю жизнь подранки. И с веселым красивым пафосом писать на эту тему, видимо, не могут. Они насмотрелись на кишки, намотанные на штык, на трупы, раскатанные танками, и на головешки внутри тех же танков, только сгоревших. До рвоты и приступов злого и горького цинизма: "Ну чего же ты плачешь, как маленький? Ты не ранен, ты просто убит. Погоди, я сниму с тебя валенки - Мне ещё воевать предстоит..."
Я - сугубо штатский человек, давлю инстинкты, тянущие в эту сторону, и не позволяю себе упиваться войной. Писатель, поэт - не смеет упиваться войной, это подло. Это - ложь, как ложь - восхищение мальчиками-камикадзе.
Мне случалось читать переводы их дневников. Более искреннего и душераздирающего свидетельства - не представить себе. Поверяли мысли бумаге, не смея высказать вслух - японцы. Самурайская честь. Сохранение лица. Святой долг. Закончив лётное училище ускоренного выпуска - "взлёт-посадка", а в их случае, видимо, только "взлёт", нажирались в ближайшем кабаке в хлам, били бутылками зеркала, ломали мебель, рыдали и драли на себе волосы. Все понимали, никто не взыскивал - мальчики прощаются с миром живых. Не слишком-то им всё-таки хотелось умирать, несмотря на весь осиянный романтический ореол. Отчасти потому, что они уже знали: большая часть из них умрёт совсем даром, впустую умрёт: не найдёт в первом и единственном боевом вылете американский военный корабль, а возвращение не предусмотрено. И терзали они себя сакэ, стихами, письмами родным. И кляли судьбу непроизносимыми вслух словами, и накручивали себя, готовя к смерти, не видя другого выхода и для себя, и для страны. И я вместе с этими мальчиками подыхал от тоски, представляя, как мой самолёт просто падает в океан - без победы, даже последней ценой, без шанса, без славы, просто так. Смерть камикадзе, не нашедшего цели, мне кажется такой ужасной драмой, что я боюсь вообразить его чувства - не до, а в момент, там, в кабине сорвавшегося в пике, падающего в никуда самолёта.
Восхищаетесь?
Я не хочу восхищаться этим. Я думаю о камикадзе - и чувствую обычную ненависть к войне. Я не хочу поэтизировать смерти. Я не хочу поэтизировать ксенофобию и ненависть к тем, кто живёт иначе.
Меня обвиняли, бывало, в ненависти к людям... Наверное, приступы ненависти и презрения бывают у каждого, кто хоть немного способен мыслить - но уж я никогда не ненавидел людей настолько, чтобы поэтизировать войну. Территориальные разборки высших приматов плюс сугубо человеческая, изощрённая и бессмысленная жестокость - я не вижу в войне красоты... Пока работает интеллект.
Но поэзия, а в особенности - талантливая поэзия - отключает способность к критическому восприятию, активизирует эмоции, запускает инстинктивные программы... и мне хочется под танки. Всё равно под чьи...
Разве это не повод презирать себя за это?
Впрочем, послушаем повнимательнее.
Вот "Княгиня Рыжих" - такая прекрасная сказка... Добрая... если не считать... милитаризированности. И какая у Медведева замечательная интонация! Как у певших в шестидесятые... Вот только войну они не поэтизировали - ещё хорошо помнили, что это такое. Но и в этой доброй сказке при многократном прослушивании возникающие ассоциативные цепи вызывают, кроме приступа нежности, множество неожиданных мыслей. Ну, Княгиня Рыжих - символ всего хорошего, рыжие - очевидно, милые автору персонажи, но кто же враги всей этой рыжей идиллии? В этой песне они названы Медведевым поимённо: Злые Клоуны, Крестоносцы, Хунвейбины и Управдомы. А это точно внешние враги? Управдомы, конечно, "перешли границу и стали лагерем у реки", но именно из-за медведевского виртуозного владения словом приходит мысль, что Управдомы перешли все границы, а не государственную границу, всё-таки. Да и какие за границей Управдомы, увольте! Крестоносцы - "напялили" не тевтонские рогатые шлемы и не белые плащи храмовников, а "чёрные клобуки" православных священников... Хунвейбины вышли не из-за угла, и не из-за горы, а "из комы" - они точно имеют какое-то отношение к китайцам, или больше - к маоистской или коммунистической идеологии? И почему Злые Клоуны с их бритвами, в итоге "пойманные под мостом", скорее ассоциируются с троллями в классическом сетевом значении, чем с настоящей злой силой? Потому, что - "бритва-язычок"? Похоже, вся эта публика обитала на территории Государства Рыжих - просто Княгиня решила, что они "перешли границы". А для наведения порядка обратилась к Барсам и Орлам, серьёзным вооружённым силам, настоящей армии, которая легко разгоняет эту внутреннюю мелкую нечисть по углам... Ну да, ну да. Армия всегда затыкала хвативших через край очень успешно. А почему Орлы кружат дозором над Лысой Горой? Какая нужда Княгине Рыжих в этом стратегическом пункте - классическом месте сбора настоящей, не мелкой, нечистой силы?
А "Гудбай, Америка!" Кормильцева трансформировалась в "Балладу о кроликах" - печаль и надежда стали незамутнённой агрессией, которая обращена сразу и внутрь, и вовне... как мне это знакомо! И, чёрт подери, близко: "Тех, кто меня уничтожит, встречаю приветственным гимном!" Но - кого конкретно собираются уничтожать во время своего рейда три Главных Кролика Америки? "Слякоть выбравших "Пепси"? Всяких избыточно политкорректных? Кого? "Если Кролики встретят нас - грохнут нафиг и будут правы". Нас, грешных. И - кто там ещё подвернётся. Логично.
Удивительная публика - враги, с которыми сражаются сказочные и несказочные герои Медведева. "В дебрях этих тусовок даже воздух стал ядовит. Прилизанный демократ и бритый налысо кришнаит, Слякоть выбравших пепси, банкиры и хиппи в дурман-траве, Поп, кадящий иприт, всепожирающая попсня И сытые хряки на BMW" - отличный, я бы сказал, набор врагов. Ленты, кружево, ботинки. Демократ в обнимку с кришнаитом, банкиры с хиппи, курящие, видимо, один косячок по кругу, поп в компании попсушников и сытые хряки, которые то ли бандюки, то ли просто "новые русские", нувориши... К чему их сортировать-то? Всё - одна гадость. "Браво, парень - ты становишься волком!" - это сильно, очень сильно. Пробуждение в человеке зверя мало кто так откровенно и радостно приветствовал. Разумеется, Медведев отсылает или считает, что отсылает слушателя к "Охоте на волков" и "Охоте с вертолёта" Высоцкого или, хоть это и не так вероятно, "Волкам" Леонидова - но ведь по сути смысл "Вервольфа" Медведева отличается от глубинного смысла песен и Высоцкого, и Леонидова, самым принципиальным образом.
Волк в старых трактовках предстаёт затравленным зверем, которому не оставили выбора, которому приходится принять бой и, возможно, погибнуть за други своя. И Волку Высоцкого, и Волку Леонидова, воевать совершенно не хочется, это - жестокая необходимость. В "Охоте на волков" - попытка отстоять своё отнятое право на новый путь и новый взгляд, на духовную свободу, в конечном счёте: "Не на равных играют с волками Егеря, но не дрогнет рука. Обложив нам свободу флажками, Бьют уверенно, наверняка", - а в итоге Волк не убивает своих врагов, а всего лишь вырывается из порочного круга: "Я из повиновения вышел - За флажки! Жажда жизни сильней! Только сзади я радостно слышал Удивлённые крики людей". В "Охоте с вертолёта" взгляд более пессимистичный, враг сильнее и коварнее, Волк побеждён, осталась только надежда пробраться к своим: "Те, кто жив, притаились на том берегу. Что могу я один? Ничего не могу. Отказали глаза, притупилось чутьё... Где вы, волки, былое лесное зверьё? Где же ты, красноглазое племя моё?" - и в тексте звучит не жестокость, а печаль.
Более поздний текст "волчьей тематики" принадлежит Леонидову. Его Волк "когда-то был псом и на волка похож не слишком, Но нарушил собачий закон и теперь мне - крышка", - в тексте предельное сожаление души, поставленной пиковыми обстоятельствами в чудовищные условия. "Это вы научили меня выживать, Гнать лося по лесам, голосить на луну - И теперь, когда некуда больше бежать, Я вам объявляю войну!" - звучит, как вопль отчаяния. Волк, бывший Пёс, воспринимает себя преступником, мечтает о том, что ему бы "волчат, да забиться в нору, где сука" - и в смертной тоске осознаёт, что закончит жизнь, когда его палач "полыхнёт из "винта" или из "калаша" - ни малейшей поэтизации убийства нет в этой грустной вещи.
В отличие от предшественников, Медведев не заканчивает метафору. "Браво, парень!" - обращение не к зверю, а к человеку. Его Волк - вполне антропоморфен, не честная зверюга, но человек-оборотень, вервольф, как есть. Убийца. Его выбор осознан, он поощряется. Та самая отвратительная строчка - описание убийства, совершённого киллером, неважно, на государственной ли службе, купленным ли, "робингудствующим" ли: "Здесь никто не вспомнит тебя, никто не узнает тебя в лицоДо броска и молнии твоих зрачков". Браво ему - именно за это. За смерти каких-то людей, вполне, разумеется, врагов - ну, в начале текста мы ведь получили список врагов, среди которых равным образом может оказаться банкир, поп, демократ, телезвезда, хиппарь... Да здравствует оздоровление общества! Господи, прости - как мне это может нравиться?! Особенно потому, что у меня слово "вервольф" применительно к живому человеку без примеси мистики упорно ассоциируется с недобитыми на бывших оккупированных территориях фашистскими бандами, а "молнии зрачков" тут же тянут двойную руну "зиг"... Не сомневаюсь, что ассоциация случайна - но, быть может, автору поэтического текста надо быть поосторожнее с ассоциативными рядами?
Развитие образа, созданного в шестидесятые, поэтом нулевых... Как не восхититься? Я слушаю современное, очень современное. Настоящее современное изделие. Как-то славно умещается в упаковке одной эпохи: ароматизированный презерватив попсы - и граната со слезогонкой Медведева! Мои любимые современные поэты, Шаов и Арбенин, в эту упаковку не влезают, слава Богу. Впрочем, Шаов о войне не пишет, а то, что пишет и поёт вместе с хором ветеранов Арбенин - никак не милитаристская агитка. Скорее, наоборот. Рок-н-ролл, стало быть, "сдохнуть не сумел, как полагается"? Кажется, Медведев готов его пристрелить... из жалости, не иначе. Дай Бог суметь его остановить. Пусть Злой Клоун Шаов и питерский хиппарь Арбенин попоют ещё.
И вот ещё вспомнил у Высоцкого: "Смеюсь навзрыд, как у кривых зеркал - меня, должно быть, ловко разыграли..." В этом зеркале - мир отражается очень и очень своеобразно. Необычное, экстраординарное творческое мышление. Потрясающий мастер делал. Жаль, зеркало кривое. Совсем.