Аннотация: Городское... фэнтези? мистика? НФ? Куча фрейдистских вывертов и аллюзий на работы братьев по цеху, но вещь - крайней самостоятельная. Вторая глава.
СПЛЕТЕНИЕ ВТОРОЕ
На улице было пустынно, и мир вне подъезда показался мне миром молочно-белой тишины. В нем правили безмолвие и недобитые вороны на старом тополе, что растет рядом с детской площадкой.
Вороны настороженно каркали, старались забраться на ветку повыше и оттуда спокойно разглядывали окрестности: зорко следили за редкими передвижениями в сторону супермаркета горожан, с утра грустных и блеклых на фоне снега.
Я вспомнил, что за каждую пичугу в мясницкой на Герасименко дают один евро и почти уже решился вернуться домой за воздушкой, но передумал - непорядок начинать Новый Год с отстрела невинных птиц. Хотя орут они, конечно, премерзко...
Руки в карманы, и вот я гуляю по свежему снегу, обновляю его, проделываю в сугробах тропу. Приятно осознавать себя одним из первооткрывателей новогоднего снега, хотя жаль все-таки, что я не самый первый: в стороне протоптана еще одна дорожка, причем на ней изрядное количество чужих следов-отпечатков.
Ну и черт с ним!
У меня свой путь.
Поддерживая оптимистическую мысль, я достал из-за пазухи последнюю сигарету, сунул фильтр в рот; хлопнул весело, имитируя танец-гопак, по карманам в поисках зажигалки. "Огниво" обнаружилось в крутке. Вместе с зажигалкой вытащился и вчерашний флаер.
Я прикурил. Поднес глянцевый листок к глазам, прочел: "Клуб "Желтый дом". Внизу белел адрес: выяснилось, что клуб располагается в центре города.
Перевернув контрамарку, я наткнулся на надпись, сделанную от руки. Самые обычные синие чернила, корявый почерк и куча ошибок в пунктуации. Неизвестный (милиционер-украинец?) обращался ко мне:
"Клуб "желтых" приглашает Вас Полев Кирилл поучаствовать в сегодняшней вечеринке при клубе "Желтый дом" в 18-00 по Москве. Приходите обязательно если, конечно - хотите узнать что-то новое о Вашей необычной, способности".
Подписи не было.
Я сказал:
- Оба-на, - и подумал:
"Желтый дом", конечно, весьма харизматичное название для ночного клуба, но меня больше интересует другое: почему "желтыми домами" называют психушки? Кажется, еще до революции их делали из желтого кирпича, но тогда встает другой вопрос: а почему именно из желтого? Что такого необычного в этом самом желтом кирпиче? Если вспомнить цветовой тест Люшера, то желтый цвет выбирает тот, кто стремится к изменениям; к выходу и освобождению; его выбирают люди, которые избегают проблем. Кстати, это же прямая ассоциация с "Волшебником Изумрудного Города"! Дорога из желтого кирпича уведет тебя из этого мира, в волшебную страну твоих собственных фантазий; выражаясь современным языком - в страну Шизофрении. Ответ кроется где-то здесь, скорее всего".
Закончив мысль, я взглянул на черных воронов - те посмотрели в ответ. Не знаю, что подумали они, а я подумал вот что:
"Хрень какая-то. Откуда они знают о моей способности? И... знают ли? Быть может, это чья-то шутка? Но об этом, в смысле о моей "ненормальности", знает только Игорек, а он не трепло; нет, он никому не расскажет. Никогда. Хм... так идти или как?"
Думал я еще с час, переваривая содержимое записки, возвращаясь к нему снова и снова; думал до самого окончания прогулки. Собственно, нормальной новогодней прогулки не получилось - получились хождения вокруг дома с умным видом на лице. Даже кошки и собаки разбегались прочь, едва видели мою мрачную физиономию.
Так ничего конкретно и не надумав, я решил вернуться домой - там можно размышлять в тепле.
Я возвращался на свой этаж как обычно, пешком; на площадке после десятого этажа меня окликнул знакомый голос:
- Кирилл, я всегда хотела вас спросить: почему вы не пользуетесь лифтом?
Наташа. Девушка, что живет этажом ниже. Она, как всегда, стояла, нога за ногу, на площадке между этажами и курила. Сейчас на ней был красный халат из батиста; из-под халата выглядывали спортивные синтетические штаны и застиранная оранжевая маечка. Волосы Наташа заколола на затылке, наверное, "невидимкой". Глаза у нее были усталые - кожа вокруг них потемнела, но улыбка оставалась как всегда веселой и белозубой.
Желание напиться по поводу мелькнуло в самых глубинах мозга и тут же растворилось, потерялось, заблудилось где-то в синаптических связях.
Уже напивался. Хватит.
Кроме того, сейчас, после прогулки по свежевыпавшему снегу (и часового блуждания вокруг дома) я себя чувствовал новым, посвежевшим, а, значит, лишенным старых предрассудков.
- Не знаю, - улыбнулся я, останавливаясь. - Поддерживаю форму, наверное. Раз спортом не занимаюсь, то хотя бы так...
- Это вы хорошо придумали, - сказала Наташа и легонько притронулась к шрамику над бровью: не почесала, а именно притронулась. Как бы намекая на прошлое: на кусочек скотча крест-накрест, который был хорошо виден на том видео.
- С Новым Годом вас, Наташа! - спохватился я. - Вы извините, что сразу не поздравил: не сообразил просто... мысли скачут, как стадо мустангов...
- Да что вы! Бросьте извиняться, я ведь сама такая же. С Новым Годом, Кирилл!
Обменявшись новогодними поздравлениями, мы замолчали; притихли, с притворной любознательностью принялись разглядывать стены и потолок. Неловкость усиливало то, что у Наташи была сигарета, и она курила - то есть, как бы была занята; у меня же сигареты не имелось - последнюю выкурил на улице, а другого занятия не найти не мог: отчасти по причине всегдашнего утреннего скудоумия, отчасти из-за относительной близости женского тела. Продолжая топтаться на месте, я попробовал подобрать прощальные слова, но не успел вымолвить ни звука - Наташа меня опередила:
- Кирилл, что-то случилось?
-Э?
- Понимаете, - она замялась, наклонила слегка голову, выпуская струю никотинового дыма в пол. - Вы... дружелюбный когда-то были... поболтать со мной всегда останавливались. Улыбались. Нет, я понимаю, у вас развод приключился... вы уж простите, что так напрямую; но ведь даже после развода мы с вами, бывало, болтали. Говорили о том, о сем. А ведь это приятно: поболтать с хорошим человеком. Нет, не возражайте - это правда. А потом... в какой-то день вас словно выключило; перестали со мной разговаривать, даже здороваетесь по-нормальному через раз, чаще бурчите что-то и проходите мимо... я глупости говорю?
Я еще больше захотел, чтобы у меня во рту очутилась сигарета. Как жаль, что курю не так часто, чтоб всегда держать в кармане запасную пачку.
Наташа смотрела выжидательно и одновременно с какой-то грустью что ли: будто знала, почему так вышло. Догадывалась.
- Наташа, - сказал я. - Понимаете...
Сверху с оглушительным грохотом хлопнула дверь; послышалось чье-то нетерпеливое то ли сопенье, то ли пыхтенье, потом дверь хлопнула еще раз - и все стихло.
- Леша буянит, - пробормотал я. - Пойду, гляну... А то опять натворит делов.
Наташа ничего не ответила: кивнула только и затянулась крепче, разом сжигая тонкую сигаретку до самого фильтра.
Я же побежал вперед. И почти сразу увидел на площадке Колю. Он стоял возле Лехиной двери неподвижно, похожий на статую, только как всегда слезились глаза. Я прошел мимо него, подошел к Громовской двери и постучал. Тишина. Я постучал громче, под конец добавил ногой - железная дверь задребезжала; металл загудел протяжно и тоскливо.
Надо сказать Леше, чтобы заделал щели между дверью и стеной монтажной "пенкой".
- Кто там? - послышался злой голос с той стороны двери.
- Соседи, вот кто. Ты чего Колю на площадке держишь?
- Пошел он! - заорал Громов и добавил кое-что покрепче. Язык у него заплетался слегка, а в некоторые моменты - так и не слегка даже. Понятно было, что вчера (сегодня, то есть) в три часа ночи Леша пить не закончил. Наверное, травил организм алкоголем до самого утра.
- Да что случилось-то?
- Расшифровал я фразу его очередную! - крикнул Громов.
- Правда, что ли?
- Ничего сложного! Еще парочку записал, друг под дружкой расположил - и сразу все ясно стало. Некоторые буквы повторялись, и я вычислил, какие. Слушай внимательно: из первого слова берем первую букву, из второго - вторую, из третьего - третью; и опять по кругу - с четвертого - первую...
- И что же он говорил?
- "Я запутался"!! Он, видите ли, запутался, банка консервная без открывалки! Ржавый бидон с отвалившимся дном! Канализационная труба из чугуна, которую вот-вот прорвет! Запутался, ма-а-ать...
- Да ладно тебе... хоть какой-то прогресс!
Громов с той стороны заплакал:
- Устал я, Кирюха, до смерти устал; не могу так больше, лучше сдохнуть, чем так продолжать жить. Все в моей жизни кое-как, все по-сволочному получается... - Он притих, только иногда громко шмыгал и всхлипывал.
- Так ты впустишь его или как?
Богатырь с той стороны двери ответил:
- Пускай он у тебя денек поживет, а, Кирюха? Я отдохну немножко... с меня причитается, если что.
- Ты чего? - возмутился я. - Не могу я!
- Значит, пусть там стоит... а я посплю пока... - голос стал утихать.
- Ты чего!? - я замолотил кулаком в дверь. - Совсем опупел что ли? А ну открой! Ирод!
Громов не отвечал. Может, и впрямь уснул.
- Что-то случилось?
На ступеньках стояла Наташа - уже без сигареты; она обняла себя за плечи и дрожала. Все-таки в подъезде было не совсем чтобы тепло.
- Громов буянит, - скованно, пожав плечами, сообщил я. - Мальчишку вон своего выгнал.
Наташа поглядела на стоящего истуканом Колю и кивнула:
- Красивый малыш. Как живой, прямо.
- А Леха думал, будто никто не догадывается, что его сын - на самом деле робот, - ляпнул я.
- А чего тут догадываться? Не было сына - появился сын. Молчит все время и питательный шнур из задницы торчит - что ж тут неясного? - пожала плечами Наташа. - Тебе помочь с ним?
- Не знаю, - сказал я. - Помочь.
Вместе мы привели малыша в мою квартиру. Почти сразу он споткнулся о гору обуви, которая имеет свойство скапливаться у моего порога, и чуть не потерял равновесие. Мы удержали его, но с трудом: все-таки робот весил побольше обычного мальчика.
- Что с ним? - спросила Наташа, пока мы вели Колю мимо стопок с книгами, раскиданных газет, баллонов из-под маринада - все это прекрасно помещается в небольшой и узкой прихожей. А еще здесь есть большой, под потолок, шкаф для одежды; ветвистые оленьи рога - потемневшая от времени вешалка; старый бабушкин трельяж без дверок, зато с зеркалами.
На рога я повесил куртку, шапку бросил на трельяж - в кучу барахла.
- У меня тут неприбранно, - подтвердил я. Впрочем, Наташа ничего не спрашивала.
Мы привели робота в зал; там усадили на диван напротив телевизора; предварительно мне пришлось совершить скоростную уборку постели - подушку, одеяло и простыню я засунул в шкаф для грязного белья - этого самого белья там скопилось уже предостаточно, но постирать, как всегда, времени не находилось.
- Что дальше? - спросила Наташа, с любопытством разглядывая мою комнату.
- Не знаю, - неловко ответил я, смахивая с единственного зального кресла старые журналы. - Будем ждать. Присядете пока, Наталья?
Она помотала головой; улыбнулась своим мыслям, а потом подошла к стенке, тому ее отделению, где находится бар. В баре отродясь не водилось алкоголя: я забиваю его счетами за квартиру, документами, расписками и прочими "важными" бумажками. Над баром стоят старинные электронные часы со встроенным радио и фотография в белой, с черными полосками, рамочке. Маша называла эту фотографию "березкой" именно из-за полосатой рамочки. Это если жена была в хорошем настроении. А если в плохом - тогда презрительно цедила: "зё-ёбра".
На фотографии мы с Машенькой стоим на круге-компасе, который расположен в центре города возле парка Горького. Компас - круг из чугуна диаметром метра два. Он "вмонтирован" прямо в плитку на площади перед парком. "Стрелки" компаса указывают направление на крупные города мира. Названия городов располагаются по окружности компаса.
На снимке май: деревья в цвету, прохожие бродят по парку с баночным пивом в руках; на мне белоснежная льняная рубашка, черные вельветовые брюки, пиджак перекинут через плечо; видно золотое кольцо на безымянном пальце правой руки. Тупоносые туфли начищены и блестят: в нынешнее, холостяцкое время мне редко удается довести их до такого блестящего состояния.
На Маше роскошнее шелковое платье серого цвета - очень подходит к ее глазам; на запястьях - серебряные браслеты, на ногах - туфли с высокими каблуками под цвет платья. Волосы жгучие черные; прическа - каре с челкой; губы подведены неяркой помадой, глаза немножко печальные - а, может, это тень так падает. Носик вздернут кверху - красавица моя курносая.
Я могу любоваться Машей на этой фотографии бесконечно долго, запоминая каждую деталь, фиксируя в памяти каждый ее волосок.
Когда-то на этом месте стояла наша свадебная фотография, но Маша, когда уходила, забрала ее с собой. Сказала напоследок: "У тебя есть "зёбра". А свадебная тебе ни к чему. Я ее спрячу". А потом она все время молчала. И я тоже не сказал ни слова. Я помог отнести чемоданы к такси - через минуту оно тронулось. Я же продолжал стоять возле подъезда. Продолжал смотреть в небо. Месяц был апрель, и до ее дня рождения оставалось три дня. До 13 мая, когда был сделан снимок, оставалось 38 дней.
Наташа некоторое время рассматривала фотографию: одной рукой она продолжала придерживать полы халата, другой, кончиком пальца, коснулась стеклышка.
- Это ваша жена? - спросила Наташа тихо.
- Бывшая, - подтвердил я.
Наташа вдруг отпрянула от снимка, обняла себя за плечи и поежилась. Посмотрела на меня чуть виновато:
- Вы извините, Кирилл, что я так ворвалась. Просто дома скучно - гости разошлись...
...гости...
- ...делать нечего, работать только с десятого, опять же. Скучаю. А тут вы... с мальчиком.
- С роботом, - поправил я.
- Но ведь все равно - мальчиком?
Она подошла к неподвижному киборгу, присела рядом с ним на корточки, провела ногтем по щеке мальчишки - тот не отреагировал.
- Прямо, как настоящий. А откуда у вашего соседа деньги на него взялись?
- Сам гадаю, - буркнул я и присел рядом, на одно колено - глупо как-то получалось: она сидит, а я стою.
- Но ведь все-таки интересно; живет вроде небогато... ну и не бедно, конечно, но все-таки, робот, он ведь кучу денег стоит!
- Наверное.
- Что вы будете с ним делать?
- Дождусь, когда Леша проспится и протрезвеет. Потом верну.
- Он такой миленький, - сказала Наташа, касаясь носа мальчишки. - Бип!.. А вы его почему-то ненавидите.
Я вздрогнул, покосился на соседку - она продолжала смотреть на Колю и улыбалась.
- Почему вы так решили?
- Не знаю. Просто подумала. Его вы ненавидите, а меня презираете - по-моему, так.
- Глупости, - пробурчал я. - Хотите кофе? Хороший зерновой из Бразилии, по блату достал. Немножко правда, но на маленькую чашечку хватит.
- Нет спасибо, - она встала, на прощание ладошкой пригладив золотистые кудри мальчугана. - Пока, малыш!
Когда она вышла из моей квартиры, я запер дверь на ключ и побежал на кухню за тряпкой. Тряпку смочил горячей водой из-под крана, потом достал пакетик с чистящим веществом и со всех ног бросился в зал. Там я отсыпал горсточку вещества на тряпочку и принялся оттирать рамочку фотографии-"березки". Оттирал долго, а чтоб не соскучиться, приговаривал:
- Знаем, мы этих гостей, ага, ушли уже, как же. Наверное, целую ночь только и делали, что километр за километром на постели пахали, на камеру снимали, а сегодня утром ушли - на порносайт сливать. А ведь как невинно выглядит, а?! Ну, девочка прямо! Тоже мне! И не поймешь вот так сразу, даже стыдно становится, за мысли-то... "А меня презираете"... Ха! Ну да, конечно! Презираю, ыгы...
Потом я побежал в ванную: мыл руки с мылом, долго, усердно, выключал воду и опять включал, потому что казалось, что не от всей грязи избавился еще.
- Черт его знает, чем они там еще занимаются; чем она больна; заразит ведь - как пить дать, какую-нибудь гадость подхвачу и с гадостью этой залечу в кождиспансер...
Закончив с умывкой, я вдруг вспомнил, что Наташа касалась робота. Хотел было вновь бежать за тряпкой, но потом передумал.
- А что с ним станется? - сказал я вслух, насвистывая под нос что-то жутко старинное, то ли Битлов, то ли Саймона и Гарфанкля. - Он же робот. А если гадость Наташкина к Лешке перекинется, так ему и надо! Не фиг мне тут.
Я уселся за домашний компьютер, размышляя, чем же заняться до вечера - было скучно, а телефон молчал. Никто не спешил меня поздравлять.
И тогда я включил компьютер.
Мне пришло три электронных письма. Первые два - реклама, спам, а в третьем я прочел:
"Уважаемый, Кирилл!
Сегодняшний поход в так называемый "Желтый клуб" - вещь крайней полезная. Но не в том смысле, в каком вы подумали. Клуб этот, на самом деле, сборище недоумков, у которых не все в порядке с головой. Вам будут говорить, что люди эти обладают некими способностями, наподобие вашего умения. Не верьте. Единственная их способность - получать на входе проверенную информацию и превращать ее в дерьмо.
Искаженное представление о мире, галлюцинации, нарушение речи - это неполный перечень симптомов, которые проявляются у этих людей. Но что-то вынести из встречи можно. Конечно, если вы сумеете поговорить с лидером этих отморозков. Есть мнение, что лидер отличается от шестерок: будто бы у него есть некие тайные знания, а, возможно, и способности. Было бы неплохо, если б вы выяснили, что именно он знает.
Мы с вами свяжемся. И, поверьте, вы не будете разочарованны - платим за информацию мы хорошо".
Подписи не было. В окошке "отправитель" темнел некий труднопроизносимый адрес: электронный ящик распологался на бесплатном хосте. Наверняка заведен совсем недавно.
Что за чертовщина?
Профессиональная привычка взяла свое: я прогнал полученное письмо через поисковые системы. Поисковики выдали тонну разнообразнейшей информационной шелухи. Здесь были сайты, рассказывающие о чем угодно, но связи между ними я не увидел. Сначала. Потом стали повторяться странички, посвященные психическим расстройствам. На одной из них я прочел: "Искаженное представление о мире, нелогичное мышление, галлюцинации, нарушение речи - острые симптомы шизофрении".
- Ыгы, - сказал я и решил пока на эту тему не заморачиваться. По-хорошему, стоило обратиться в милицию: и насчет клуба, и насчет этого письма, но мне стало интересно - что будет дальше. Кокон, в котором я сидел после развода, пошел трещинами - идиотское письмо от анонима принесло в мою жизнь что-то интересное. Что-то новое. Это странно, но, прочитав письмо, я принялся весело насвистывать, даже пробежался на кухню и соорудил многоэтажный бутерброд из остатков хлеба, соевого соуса и лимона. Запил питательного "мутанта" чашкой кофе.
На сердце стало легко, и все виделось в приятном свете. Поход в клуб и письмо казались приключением; чем-то, что пришло из далекого подросткового прошлого, когда я грезил путешествиями и дальними странами. Когда каждое необычное событие воспринималось ни через призму сложившихся взглядом и общественных норм, когда каждое необычное событие казалось потенциальным чудом.
Отсвистев мелодию, я с бутербродом в зубах, плюхнулся в кресло. Прокрутил для успокоения еще пару интернет-страничек - в них говорилось что-то о регрессии - и подумад:
"Если отвлечься от приключения как такового, обращение к официальным властям грозит известными проблемами: придется рассказать о моей способности. Два варианта развития событий в этом случае:
- мне поверят и заберут на опыты;
- мне не поверят и заберут в пресловутый желтый дом".
Оба варианта мне не нравились. С властями решил подождать.
Ближе к вечеру, когда оставалось совсем немного времени до похода в клуб "желтых", я начал нервничать. Бродил по комнатам туда-сюда, но даже прыжки через стопки книг и нагромождения обуви не принесли успокоения. Тогда я вышел на площадку и поколотил в дверь Леши. Сосед не отвечал. Вместо него открылась дверь в квартиру напротив: выглянула тетя Дина - толстая женщина лет под сорок; сколько ее помню, она всегда ходит в одном и том же фланелевом халате, а из волос у тети Дины испокон века торчат длинные деревянные бигуди и слипшиеся клочки волос. Сейчас тетя Дина что-то пекла: халат был в муке, а лицо ее раскраснелось: видно было, что именно в этот момент она имеет дело с духовкой.
- Не открывает злыдень? - поинтересовалась тетя Дина, трубно высмаркиваясь в большую тряпку - с виду бывшую простыню.
- Молчит, - подтвердил я.
- Денег должен?
- Да нет. Он робота выставил на площадку, а сам спать увалился после вчерашней пьянки, - зло сказал я, еще пару раз стукнув в дверь - она задребезжала мелко, противно. - И я теперь за ним ухаживаю... за роботом, в смысле. А мне уходить надо. Дина Михайловна, а может вы...
- Хочешь, чтоб помогла к контейнеру отвести киборга проклятого? - перебила меня женщина. - Так ты и сам немаленький вроде; думаю, справишься. Ну ладно, счастливо тебе, Кириллка, а я побежала к духовке; у меня там пирог с яблоками печется. Ты, кстати, если все-таки не уйдешь туда, куда собирался, заходи, я кусочек отрежу, полакомишься: пироги у меня знатные выходят; яблочки потому что свежие, через младшенького их достаю. Он у меня при войсковой части завскладом. - И она захлопнула за собой дверь.
- Транда ушастая, - буркнул я под нос и вернулся в квартиру.
Дома прежде всего отыскал старую жестяную кружку, потом нашел стену, что была общей с Лешкиной; прижал кружку к стене, а ухо ко дну кружки. Сначала ничего не было слышно, затем почудилось, что раздается натужный, с самыми разнообразными звуковыми вкраплениями, Громовский храп. А может и показалось.
Тем не менее, я сказал:
- Вот урод! - И шмякнул кружкой о стол.
Время поджимало: я побежал одеваться. Еще раз вынул из кармана флаер, пробежался взглядом по адресу - минут сорок езды на автобусе; вот только автобуса дождаться еще надо, лучше все-таки бежать на монорельс.
Одевшись, я заглянул в зал: робот продолжал неподвижно сидеть на диване. Руки на коленях, глаза смотрят в пол - невинные, слезящиеся глаза обычного ребенка.
- Блин, - сказал я, - а вдруг, пока меня не будет, твой затяжной приступ закончится? Выйдешь из-под контроля, порушишь мне тут все! Но не брать же тебя с собой? Да и как я тебя возьму: на улице около нуля, грязь, слякоть, ветер холодный дует - а у тебя и теплых вещей-то нет. В комбинезончике и легких кроссовках не разгуляешься. Хотя... о чем это я... ты ведь робот, верно? Тебе холод нипочем, все будет в порядке, правильно? Пробежимся до монорельсовой остановки, доедем до площади, а оттуда квартал пешком до клуба. Ты ведь ребенок, верно, тебя в клуб должны бесплатно пустить, без всякого флаера?
Коля Громов не ответил.
- Договорились, - сказал я.
В вагоне монорельса на нас косились, но молчали. Я усадил Колю на скамеечку из протертого кожзама, сам остался стоять рядом, вцепившись в теплый, согретый чужими руками, поручень. Две или три остановки народ в вагоне постоянно менялся: одни выходили, другие, соответственно, заходили. Нашлась-таки вредная бабулька с набитыми пакетами в морщинистых руках: она поставила покупки на скамейку рядом, а потом театрально всплеснула руками и запричитала:
- Ты что ж с малолеткой делаешь, изверг? Замерзнет же, глаза, глянь-ка, слезятся, плачет, бедняжка!
- Успокойтесь, бабушка, - пробормотал я. - Это робот, ничего с ним не сделается. И глаза у него слезятся, потому что техника такая. Нежная. Смазать надо.
- Бабушка для тебя только твоя родная бабушка, - сказала вредная старушка и отвернулась. Когда освободилось место напротив, она плавно переместилась туда - видно было, что роботов женщина недолюбливает, побаивается, скорее всего.
- Ярко озон краснеет первой мухой потеет аризоной следит росой якшается.
- Как запутался, так и распутаешься, - пробормотал я, гладя пацана по голове, - и, по хорошему, пора тебе что-нибудь новенькое сказать, более осмысленное. Как мы тебе помочь сможем, если ты жалуешься все время? Возьми себя в руки, сынок! Возьми себя в руки и заткнись. Не мешай мне: что-то интересное наклевывается, а такого не было последние лет двадцать. И если ты, гаденыш, попытаешься испортить мне это приключение...
Тут я вспомнил, что киборга касалась Наташа, и отпрянул от мальчишки, как от прокаженного. Отыскал в кармане платок и тщательно вытирал каждый палец на руке; вытирал до тех пор, пока ни приехал на свою остановку.
Центр города - это вам не окраина, здесь надо действовать осторожнее. Я сошел с вагона, и дождался когда глянцево-серебряный поезд умчится - сам в это время ходил от одного газетного ларька к другому и осматривал окрестности - милиции поблизости не обнаружилось. Вообще, народу было маловато: только целующаяся парочка возле эскалатора (это на сквозняке таком!) и спящий в куче газет бомж.
Вспомнился давешний урод со скарабеем в груди.
Мы протопали вдоль перрона (я держал Колю за руку через платок - чтоб лишний раз не рисковать), встали на ступеньки эскалатора, и чудо-лесенка медленно и неотвратимо потащила нас вниз, к улице.
В центре было ощутимо теплее, чем на окраине, да и народа побольше, хотя все равно не так много. Люди отходили после праздников: лениво ступали по мокрому асфальту, без интереса заглядывали в витрины работающих магазинов - таких было меньше четверти, потому что у продавцов тоже был Новый год; и только дети радовались: требовали у родителей новую игрушку, хлопушку с конфетти или петарду. Мой случайный сын ничего не требовал, и я даже порадовался, что так и не успел завести настоящего ребенка. С другой стороны о собственном размножении пора задуматься - время идет, а мы не молодеем.
У перекрестка я заметил двух милиционеров: они дежурили у подземного перехода, о чем-то весело болтали и крутили в руках дубинки. Чтоб не рисковать, я свернул в темный переулочек - идти чуть дольше, зато меньше шансов натолкнуться на служителей закона. Минут через пять уже стоял у дверей клуба - дверь вела в полуподвальное помещение, за стеной играла ритмичная музыка, а из-за приоткрытой двери выпрыгивали разноцветные "зайчики". Стены клуба были обычные, подвально-серые, и только вывеска над входом выглядела роскошно. "Желтый дом" - вот, что на ней было написано.
Больше ничего желтого в клубе я не заметил.
- С ребенком нельзя, - сказал мне прилично одетый охранник с татуировкой на левой ладони: кинжал начинался на запястье и уходил в рукав его двубортного пиджака. Костюмчик был не самый дешевый, из кашемира; в темноте было сложно определить, но скорее всего марки ".Onorati", итальянский. Такой я видел у шефа. Рубашка у клубного "вахтера" была белоснежная, черный галстук повязан криво. Видно было, что охранник тяготится галстуком. Да и самим костюмом тоже.
- У меня специальное приглашение, - сказал я, протягивая флаер охраннику. - И, кстати, это не ребенок, а робот. Кукла.
Охранник посмотрел недоверчиво, но контрамарку взял. Принялся читать, шевеля губами: флаер он поднес к самому носу.
- Ладно, проходи, - сказал, наконец, возвращая приглашение. - Подойдешь к барной стойке, там тебя ждут.
Он открыл дверь, и мы с Колей окунулись в мир грохочущих басов и скрежета синтезированного звука. Сначалу я оглох на оба уха и не мог обращать внимание ни на что, кроме шума в собственной голове. Потом начало проступать "изображение".
Зал, несмотря на занюханное преддверье, был большой; обставлен дорого, впрочем безвкусно. Ну то есть безвкусно по-моему, а я - не дизайнер.
Сразу справа увидел длинную барную стойку, чуть левее расположилась танцевальная площадка. Площадка была выполнена из стекла или прозрачного пластика. Сделана она была похожей на шахматную доску, но "мест для хода" было больше; к тому же черными и белыми квадратами не ограничились. В одном углу преобладали красные и синие цвета, в другом - черные и белые. В черно-белом углу совершали дикие, но по своему прекрасные, танцевальные движения юноши и девушки, лица которых были раскрашены черной краской, одежда была под стать (мне она почему-то напомнила школьную форму старых советских времен) - действо ассоциировалось с "Черным квадратом" Малевича.
Видимо, это были готы или косящие по них.
В другом углу ребята были попроще: в том смысле попроще, что одеты привычнее, хотя казусы случались и здесь. К примеру, меня изрядно удивил молодой человек, голый по пояс, который танцевал в обнимку со сломанной бензопилой. То есть это мне было приятнее считать, что она сломана, а так - кто его знает.
Сверху, по периметру, зал окружал решетчатый балкон; на балконе слева я приметил еще одну барную стойку - теперь думай, мучайся, к какой надо подходить. Впереди, в клубах табачного дыма терялись обтянутые "тигровыми" шкурами диваны, а в левом углу я увидел две двери - в женский и мужской туалеты.
Оценив обстановку, я двинулся к первому бару; по пути натолкнулся на знакомого милиционера-украинца. Узнал его не сразу, потому что выглядел он сейчас не как страж закона - скорее был похож на дикаря-неандертальца. С плеч у парня свисала, вся в проплешинах, шкура какого-то неведомого зверя (скорее всего, она была переделана из коврика в прихожей), а над джинсами парня постарался сумасшедший писатель граффитист.
Милиционер меня узнал, подмигнул с намеком, хлопнул по плечу и кивнул в сторону нижней стойки - проходи, мол. Сам нырнул в толпу: шкура колыхалась сзади, напоминая о былых временах, когда мужчины охотились на диких зверей, избавляясь от тестостерона менее мудреным способом.
Я подошел к стойке - Колю установил рядом, хлопнул по макушке (выправка что надо!) - заказал у смуглолицего бармена стаканчик виски. Ждал заказ, облокотившись о стойку, простукивая пальцами по дереву в такт к мелодии - это было сложно, но я старался.
Заказ принесли, и я успел отпить - в этот момент сзади меня похлопали по плечу.
Я оглянулся: передо мной стоял смешной, на полторы головы ниже, лысый толстячок в черных джинсах и засаленной майке с нарисованными черепом и костями. На плечах у толстяка уютно расположилась бандана, с вышитой неумелой рукой надписью "желтые". Через "е".
- Добро пожаловать! - жизнерадостно крикнул толстяк, протягивая мне потную, в мелких черных волосках, ладонь. Странно, подумал я, пожимая руку, сам лысый, а на руках волосы растут. Болезнь? - Называйте меня Прокуроров.
- Привет, - поздоровался я. - Кирилл Полев. Как я понимаю, приглашение получил от вас?
- Не совсем, - подмигнул мне толстяк. - Но, в общих чертах, вы правы. Мы - "желтые", - он потянул бандану за уголок, чтобы лучше было видно надпись, - люди с особыми возможностями!
- Как у меня?
- Тсс... - Прокуроров приложил указательный палец к губам.
Услышать нас в таком шуме было очень не просто, но я все-таки сказал тише:
- Как у меня?..
- Как у вас. И мы предлагаем вам стать частью нас. Частью нашей организации, частью нашей семьи. Она относительно новая: совсем недавно мы были одиноки в этом мире, так одиноки, как могут быть одиноки в этом мире только гении и безумцы; последнее это, конечно, не про нас. А теперь мы вместе. И мы предлагаем тебе, Кирилл (извини за формальность): будь с нами!
Прикольно, подумал я. Желание беседовать с этим идиотом растворилось в сильноалкогольном виски, а желание покинуть клуб возникло вместе со спиртом в моей крови.
- Откуда вы меня знаете?
- О-о-о, - лысый довольно закудахтал-засмеялся, - мы многое о тебе знаем. Но пока - молчок. Надо кое-что прояснить, убедиться, что ты не вражеский подставной...
- Вражеский?
- Все в свое время, друг, все в свое... э-э... а это кто? - вылупил огромные глазищи на мальчишку Прокуроров.
- Это? Подставка, - ответил я и поставил на голову Коли стакан с остатками виски; ледяной кубик шевельнулся по дну и замер. С минуту мы смотрели на Громова, не отрывая взгляд. Похоже, роботу не мешали ни громкая, басы в основном, музыка, ни перестук туфлей и ботинок по голографическому полу. Не мешал ему и навязчивый парень с бензопилой. Пока я разговаривал, молодой идиот успел нацепить неизвестно откуда взявшуюся хоккейную маску. Черт, как же он меня раздражал. Как я завидовал спокойствию мальчишки. Какой-то миг я мечтал поменяться с Колей местами, какую-то малюсенькую долю секунды я думал: вот оно, избавление. Клетка, которая на самом деле слаще любой свободы - когда ты не знаешь, что сидишь в клетке. Когда ты не знаешь, что такое клетка. Когда не надо подбирать слов и раздражаться по пустякам - когда тебя нет.
Еще я подумал, что если это хорошо, когда тебя нет, тогда как замечательно всем тем, которые не родились или умерли; всем тем, у кого отключились мозги, и они теперь лежат на больничных койках, подключенные к аппарату искусственной поддержки жизни. Господи, они же счастливы! Кто называет этот мир миром скорби и горя? В этом мире на четыре миллиарда несчастных живых приходятся миллиарды миллиардов мертвых, сумасшедших и неродившихся! Нет, ребята, вы как хотите, а это мир безоговорочного счастья...
Так думал я, а Прокуроров, наверное, решил, что я - извращенец-садист. Раз держу в услужении мальчонку.
- Кульно, - сказал, наконец, толстячок и высморкался в бандану. Поймал мой неодобрительный взгляд, смешно пожал худенькими плечиками: - А что тут такого? Мы - сливки этого мира, Полев. Нам все можно. - И высморкался еще раз, на этот раз демонстративно повернувшись к танцующему залу.
Я взял стакан с головы Коли, отпил. Становилось веселее; подумалось еще, что не стар я для подобных забав: почему бы и нет? Ноги пустить в пляс несложно, благо техника танца примитивная - маши руками, как мельница, да выбивай некое подобие чечетки. Некоторые, правда, еще по полу валялись, кружились замысловато, прижав колени к животу, но было их немного, так что, сразу видно - это необязательно.
Толстячок подпрыгнул перед моим лицом пару раз; замахал руками, привлекая внимание.
- Чего?
- То, что я тебе сказал: подумал? Вступай в нашу организацию, дружище, и будет тебе счастье. А также защита и покровительство. Своих в беде не бросаем.
Я вспомнил загадочное письмо.
- Не нравится мне что-то, - признался. - Как-то все просто: пришел, встретили, предложили. Слишком все просто. - Повторил я.
Прокуроров довольно потер руки:
- Ну, это тебе кажется только. Не все просто. Организация у нас маленькая, и чтобы выжить, необходимо держаться друг друга; одновременно выполнять всякие мелкие поручительства босса - а он плохого не желает, поверь. Все для блага Семьи.
Я вернул стакан Коле на голову.
- Ыгы.
- Вот-вот! Нет, ты не бойся, денег у нас хватает, тут другое дело. Кое-какие услуги придется выполнять.
- Блин! Такое чувство, будто меня в мафиозную семью принимают!
Толстяк опять замахал руками: отчаянно, словно на него налетела стая москитов:
- Ну что за сравнения! Какая мы мафия? Самый обычные люди... ну то есть не совсем люди... которые хотят жить спокойно.
- Эй, это твой виски? - спросил у меня потный парнишка весь в черной свиной коже. Он стоял рядом с Колей и показывал на мой стакан. - Можно угоститься?
- Валяй, - ответил я. Обратился к Прокуророву:
- Так что вам от меня надо?
- Ну-у... - протянул весело толстячок, разводя руки в стороны, словно собирался тянуть это "у-у" вечно. - Нужна нам услуга. В качестве вступительного взноса, так сказать. Помнишь бомжа со скарабеем в груди?
- Ракового? - переспросил я, краем глаза следя за действиями потного в кожаном. Тот почти опустошил стакан. - А ну поставь! - прикрикнул я на него. Тип в кожаном вернул стакан на голову Громова-младшего и исчез в толпе. Виски осталось немного: на самом донышке.Посередке сиротливо таял лед.
- Да нет, то действительно скарабей был.
- Ыгы.
- Что за слово такое! - взвился вдруг толстяк. - Хрена ты его все время повторяешь?
- Я ж у тебя не спрашиваю, откуда фамилия эта дурацкая - Прокуроров.
Толстяк замялся, промокнул кончиком засморканной банданы вспотевший лоб. Вздохнул пару раз тяжко, ответил с грустью в голосе. Такая грусть случается со всеми нами, когда сидим на пляже, на мелкодисперсном песочке и смотрим на закат: на то, как горячее южное солнце опускается в море. Впрочем, никакого заката здесь не было; значит, грусть Прокуророва была поддельной.
А сказал он вот что:
- Эх, Кирилл... это очень грустная история, и рассказывать ее мне пришлось бы ни день и ни два. Ладно, неважно. Короче говоря, насчет скарабейного этого... помнишь, что он кричал?
- Нет.
- Он ищет вторую половину скарабея.
- На черта?
Толстяк повертел головой из стороны в сторону, потом поманил меня пальцем, а когда я наклонился к нему, прошептал на ухо:
- Честно говоря, я и сам не знаю. Вот шеф, он все знает. Но всего не говорит. Ведь это он сказал мне сегодня, вызвал на ковер и сказал: "Послушай, Прокуроров, меня внимательно. Понял, рожа жирная? Слушай и запоминай. Этому новенькому, Полеву, если изъявит желание к нам присоединиться, дай задание. Задание такое: необходимо найти субъекта, которого искал бомж со скарабеем; есть подозрение, что бомж относится к неким силам, что плетут против нас заговор. Темным и связанным с Древним Египтом силам. Вот так.
Примет у разыскиваемого нет (пока нет, но мы движемся в этом направлении, подвергая скарабейного бомжа страшным пыткам - и скоро он заговорит). Хотя вру, почему "нет"? Есть примета. Из груди субъекта торчит вторая половинка скарабея. Полев видел первую, а, значит, узнает и вторую. Все. Если он выполнит задание - с радостью примем мы Полева в наши ряды; тогда я кое-чего открою ему насчет нашего и его, кстати, предназначения в этом мире.
Ну что, запомнил, тупая скотина Прокуроров, или повторить тебе?" Вот, что сказал шеф. Я чуть от страха ни, извини за физиологическую подробность, обосрался. Раскланялся, короче, задницу шефу еще полизал, фигурально выражаясь: мол, какой вы умный и дальновидный; и ретировался. Пока тебя здесь ждал, разглядывал девчонок танцующих; но так как ни одна из них в этой жизни на меня ни поведется, я, не предпринимая никаких действий по соблазнению нимфеток, представлял, как приду сегодня поздно ночью домой, залезу под одеяло и...
- Эй, старик, - перебил я его, допивая виски. - Ты чего раздухарился? Мне эти подробности знать вовсе необязательно. Ты мне лучше скажи, что это за скарабей такой?
Лысый помотал головой: не знаю, мол.
Потом он замер на секунду; посмотрел пусто, как бы мимо меня, снова обтер глянцевую поверхность над бровями черепно-костной банданой и пробормотал:
- Ой, наговорил я тут... прости меня, дружище Полев... моя проблема и мое же "желтое" умение - если начинаю говорить что-то, увлечься могу и говорю тогда долго-долго, без перерыва, причем всю правду, как на духу, говорю, ни слова лжи не вплетаю.
- Это твоя способность? - вылупился на него я. - Я то думал у меня идиотская способность: возраст людей угадывать, а у тебя... у тебя вообще не способность, а психическое заболевание какое-то. Шизо...
- Нет, способность! - крикнул толстяк; вжал голову в плечи, зыркнул глазенками туда-сюда, потом сказал потише:
- Эта моя способность помогает открывать такую правду, о которой я и сам не догадываюсь. Например, когда с шефом прощался, я думал, что не задницу ему лижу, а смело так, даже с ехидством некоторым, прощаюсь, в отместку над шефом прикалываюсь, в общем. А вот как оно, оказывается, на самом-то деле было.
- М-да... - буркнул я. Поднес стакан ко рту, вспомнил, что виски закончилось и крикнул бармену: - Дружище, налей еще стаканчик этой гадости!
Бармен кивнул, подхватил стаканчик и принялся выполнять заказ.
Я спросил у толстяка:
- А как, кстати, выглядит шеф?
- Весь в желтом, - мгновенно ответил Прокуроров. - Желтый плащ, желтый двубортный пиджак; брюки строгие, рубашка - все желтое. На лице - желтая маска. На манер африканских ритуальных масок. Ну, знаешь: гротескные пропорции, огромные глазища, длинные уши, орнамент...
- Погоди-погоди... - перебил его я. - А зачем ему маска? Чтоб никто лица не увидел? Он безобразен? Или от кого-то скрывается?
Толстяк пожал плечами:
- Да ни фига шеф не безобразен: маску снимает иногда. И при нас, кстати, тоже. Обычный мужик лет под сорок. Когда не в маске, ну то есть когда он как бы не шеф, а обычный парень, свой в доску становится. А маска... это как традиция; не знаю, откуда она появилась. Может, сам шеф ее и выдумал. Когда он в деле - маска должна быть на нем.
- Ыгы, - сказал я. Заметил, что на голове мальчонки появился новый стаканчик: взял его, сделал очередной глоток. - Значит, чтоб увидеться с твоим шефом, мне надо отыскать вторую половинку скарабея?
- Да.
- Ыгы, - повторил я задумчиво. Подумал вдруг, что от местных ритмов начинает болеть голова; до жути сильно захотелось домой - к теплой кровати, уютно бормочущему телевизору и электрокамину. Сесть на кровати, укрывшись теплым одеялом; уставиться в ящик, отключив мысль; вытянуть ноги к камину, разогревая подмороженные пальцы - вот, о чем я принялся мечтать под басы и визг заводской сирены. А музыка здешняя для танцев, конечно, удобная, но все-таки через некоторое время она начинает конкретно доставать.
Только-только мы вошли в подъезд, и Коля встал. Встал намертво, навсегда, навечно: замер столбом возле первой ступеньки - я дернул его за руку. Громов-младший качнулся, но не упал. Я дернул сильнее - он не сдвинулся с места.
- Твою мать, неужели заряд кончился? - пробормотал я, раскачивая киборга из стороны в сторону: - Эй, есть, кто живой! - Крикнул ему в ухо.
Робот молчал: видимо, и впрямь закончился заряд.
Тогда я прислонил его к перилам и потащил вверх, к лифту, перекатывая мальчишку с бока на бок. Потом таким же манером протащил вдоль стеночки.
- Ну ты и тяжелый, чертяка...
Аккуратная прическа мальчишки тут же растрепалась; волосы и костюм окрасились в грязно-белый цвет.
Кое-как докатив Колю до лифта, я нажал на кнопку.
Ничего не произошло.
Кнопка не загорелась. Лифт не сдвинулся с места.
- Нет, Господи, нет... - пробормотал я, отчаянно, раз за разом, вдавливая кнопку в пластиковую панель. Лифт уговорам моего пальца не поддавался. Тогда я бросил кнопку и стукнул пару раз в обитую европанелью дверь напротив. Потом позвонил и снова стукнул. Поначалу внутри было тихо, затем за дверью зашевелились, шепотом выругались - и в глазке загорелся желтый огонек.