Аннотация: Людям старым, в ворожбе да знахарстве сведущим, известно доподлинно, что лучшего помощника, чем желтяница, в делах сердечных нет в природе...
Людям старым, в ворожбе да знахарстве сведущим, известно доподлинно, что лучшего помощника, чем желтяница, в делах сердечных нет в природе. И ежели кто хочет от погони уйти на старой хромой кляче, то и тут иванова трава первое средство. Откуда пошло то поверье - незнамо-неведомо, а только говорят люди, будто если наденет кто венок из желянницы на голову возлюбленной свой, то тотчас же полюбит его девица, и не разлучат их ни помыслы дурные, ни годы долгие. А коли спросит кто: почему это травка с фиолетовым да желтым цветом ивановой зовется, поведут старые люди долгий рассказ.
Стояло одно селение средь гор да лесов, да поля широкие расстилались рядом с ним. И жил в том селении один парень; откуда родом, когда и как появился он в селении - никто не ведал, оттого и звали его люди Иванкой Безродным. Не было ни кола, ни двора у Иванку, а кормился он тем, что ночами за табуном лошадей доглядывал, а днями бродил по лесам да помышлял грибами-ягодами и пушниной.
Сам из себя был Иванку парнем ладным да смекалистым, оттого любили его люди, хоть и без роду, без имени явился он в селение. Девки за Иванку хвостом увивались, а он ни одну не обидит: кому на дудочке-долбленке сыграет, кому видочек берестяной подарит, кому васильков луговых нарвет. Коль надо спомочь какой старухе на сенокос - Иванку тут как тут, коль надо старику подсобить да крышу подправить - и тут Иванку, горит хата у кого - Иванку впереди всех у реки воду пудами черпает. А уж как танцевать начнет - такого умельца искать-искать - не сыскать.
Но вот стали замечать люди, будто погрустнел Иванку. Дудочка его звонкая ночами перестала лихие плясовые насвистывать, а все печальные песни плела. Стал чураться людей Иванку: не ходил с парнями на потешки, не прыгал с девками через костры. День ото дня хирел Иванку, глодала его будто какая зазноба, но отчего он сделался вдруг угрюм и невесел, дознаться никто не мог.
Вот погожей лунной ночкой - был тогда на дворе месяц червень - лежал Иванку среди душистой луговой травы да глядел, как над головой звезды-светлячки зажигаются, слушал, как кони в поле траву жуют да фырчат. Вдруг почудилось ему, будто разносится над полями песня, до того жалобная и протяжная, что засвербело, заныло в сердце. Поднялся Иванку, глядит: спит деревня, дремлют на лугу кони, блещут звезды-светлячки, дышит дремой темный лес, а только за дубравой на полянке будто горит красный огонек.
Вспомнил Иванку, что рассказывал ему один чабан, будто если ночью в поле услышишь песню печальную да увидишь красный огонь вдалеке, то берегись - то ведьма у костра пляшет да путников одиноких да пастухов на погибель зазывает. Вспомнил ещё Иванку, что коли изловчиться да поймать ведьму пляшущую за распущенные власа, то исполнит она любую твою волю.
И решил пастушок попытать удачи да проверить свою удаль молодецкую. Пробрался Иванку через дубраву, залег среди густого орешника да стал наблюдать.
Перед ним - полянка, посередь неё костер. Поднимаются ввысь языки пламени, танцуют свой неведомый танец, а вкруг них хороводом бредут на двух лапах по-человечьи серый волк, рыжая лисица, да заяц-русак. Пляшет волк, подбоченившись, тощее брюхо подбирает; танцует лисица, хвостом, точно платочком тоненьким, обмахивается, а заяц и вприсядку, и вприпрыжку пускается, мнет кривыми ногами мягкую траву.
И вот видит Иванку, спиной к нему на камне замшелом сидит девица, не девица, чудо лесное, видение ночное, ногами босыми в огне играет, руками белыми лунные лучи в косу вплетает. Голову склонила, ведет печальную тихую песню, а голос молодой так и звенит, так и трепещет.
Оробел пастушок, да вспомнилось ему, что чабан сказывал, будто коли оробеешь и испужаешься, то тут и поймает тебя ведьма своими когтями и не будет тебе уж ходу назад. Дождался Иванку, пока ведьма за очередным лунным лучом руку протянет, да выпрыгнул из орешника и схватил её за толстую косу.
Вспыхнул костер ярче прежнего; волк, лиса да заяц врассыпную бросились, только пятки засверкали, а колдунья лесная завизжала, закричала голосом нечеловеческим, завертелась ужом, да только Иванку её крепко за волоса ухватил и держал, хоть и впились лунные лучи в его руку змеиными зубами, хоть жгли кожу языками пламени. Осыпала проклятиями, царапала, кусала ведьмарка Иванку, да не сплоховал пастух, не разжал пальцев.
Но вот приутихла, обмякла на руках Иванки колдунья, тогда повел пастух такую речь:
- Слыхал я от старого чабана, что коли поймать ведьмарку за волоса, то исполнит она любую просьбу. Я тебя, колдунья лесная, поймал. Выполняй теперь мое желание.
- Хотела я тебя, Иванку, на погибель заманить, но обхитрил ты меня, пастух. Что ж, твоя воля, помогу тебе, коль отпустишь меня на волю к зверям лесным да духам водяным. Птица-иволга принесла мне беду твою, Иванку, и вот что скажу я тебе: поутру, как угаснет в небе огонь, пойди на эту поляну да нарви охапку цветов. Из цветов этих сплети венок нарядный, лентами атласными укрась. Обвенчают завтра твою ненаглядную Марьяну, а ты виду не подавай, весь день пируй-пляши с гостями, будь весел да приветлив. А как зайдет солнце, ты позови ненаглядную на полянку эту, да надень ей венок сплетенный на голову. Коли сделаешь все так, как я сказала, быть вам навек вместе, и не разлучат вас ни людские толки, ни годы долгие, а коли сплохуешь или расскажешь кому об нашем уговоре, быть Марьяне женой Яромира. А теперь ступай, Иванку, да не тоскуй ни о чем, не играй на дудочке жалобных песен.
Отпустил Иванку колдунью лесную, а та тотчас же вороной черной обратилась да и улетела восвояси. Исчез костер, как и не было его, и побрел тогда пастушок обратно к табуну коней, ночь за игрой на дудочке коротать.
Скатилась луна белоликая за высокие горы, поднялось из-за леса ясное солнышко. Дождался Иванку, как отгорит на небе алая зарница, и отправился на заветную поляну, как ведьмарка лесная велела. Пробрался через орешник пастух и не поверил своим глазам: перед ним поляна, а на поляне, точно костер, горят цветы красными маковками. И жалко было ему цветов, да только завет ведьмин соблюдать надобно было.
Нарвал Иванку полную охапку цветов да отправился обратно к стоянке своей. Лежала путь-дороженька через село, и вспомнил пастух, что велела ему ведьма в венок из огонь-цветов ленты атласные вплести, да только где их взять?
Вдруг увидел Иванку: бредет по тропке от родника девчонка босоногая, лицо круглое рябое солнцу подставляет, песенку чудную голоском звонким напевает.
- Гей, Миришка! Утрецо доброе.
- И ты здравствуй, Иванку, - улыбнулась пастуху девчонка. - Куда путь-дороженьку держишь?
- Дело есть одно, а кого просить - не знаю, - сказал Иванку.
- Какое такое дело? - спросила Миришка.
- Велели мне ленту атласную достать, - отвечал пастух.
- Это мы мигом сделаем! Мне отец с ярмарки и цвета алого, и цвета бирюзы, и цвета зелени ленты привез. Красота-а! - смеялась Миришка. - А кто велел тебе?
- Кто велел - не твоего ума дело. А коли достанешь мне ленты, возьму тебя с собой в рощу по утру пустозвонов слушать да лисью нору покажу.
Не успел досказать Иванку, а девчонки уже только пятки сверкают. Бросила ведра егоза и убежала ленту раздобыть, пока сестрица не видит, - уж больно хотелось ей соловьев-пустозвонов послушать да лисью нору поглядеть, а пастух взял миришкины ведра да потащился песчаной тропинкой к избе. Не успел Иванку в калитку войти, ему навстречу Миришка - щеки от бега красные, глаза горят - достала!
- Ты гляди, Иванку, ленты за пазуху спрячь, чтобы сестрица не заметила... Да не позабудь про лисью нору! - так пастуху Миришка наказывала.
- Спасибо тебе, Миришка, добрая ты девчонка! А про нору не позабуду - завтра поутру приходи к моему становищу, коли хочешь, сестрицу да братца с собой бери - никого не обижу, - обещал Иванку и, ленты атласные за пазуху спрятав, пошел прочь со двора.
Не ведал Иванку, как донесли его вмиг ноги до костерка, у которого он ночь коротал, на дудочке играючи. Опустился пастух на землю да принялся за работу.
Долго-долго сидел пастушок на земле да цветы красно-алые в тугой венок нарядный сплетал, а как готова была работа его, перевил венок лентами атласными да спрятал в дубовой рощице рядом с заветной полянкой.
Начал уж вечер в небе золотиться, и услышал Иванку, как разлетается над деревней песня печальная - песня венчальная. Поспешил пастушок к двору на окраине селения, где стол от яств ломился, да плясали хмельные гости.
- Здрав буде, хозяин хлебосольный! Здрава будь и ты, его женушка добрая! - приветствовал Иванку хозяев.
- Будь и ты добрым гостем, Иванку. С чем пожаловал? - так встречал пастуха хозяин.
- Я, батюшка, все по полям да лесам брожу, отвык от речи человеческой. Как бы мне песни послушать да пляски поглядеть, а я бы сам и за музыканта сошел, - ответил хозяину Иванку.
- Проходи, пастух! Мы всякому гостю рады. Будешь пировать со всеми, дочку мою Марьяну да мужа её Яромира чествовать, - сказал хозяин и усадил Иванку за стол со всеми гостями да место получше выбрал.
Пил, гулял Иванку, на дудочке своей веселые плясовые выводил. Гости нарадоваться не могли, девки смеялись, плясать его звали, парни только головами качали, дивясь стати да нраву веселому молодого пастушка.
Вот уж догорел день ясный, да опустилась на землю ночка прохладная. Закутались бабы в теплые платки да затянули песню грустную, а мужики все в сторонке сели, махру покуривая да меж собой беседу степенную ведя. И заметил Иванку, что осталась Марьяна одна - муж её Яромир пошел в кулачном бою да других потешках силой и ловкостью мериться. Сидит, ручкой тонкой щечку подпирает, взгрустнулось ей вдруг отчего-то.
- Здравствуй, Марьяна, - сказал Иванку, дудочку за пазуху спрятав, да весь хмель из головы его мигом улетучился.
- Здравствуй, Иванку, - отвечала Марьяна. - Почему не веселишься со всеми? Отчего не нарядный пришел, коль есть чем перед девками хвастать?
- Не мил мне стал белый свет, Марьяна, не могу я веселиться и плясать со всеми. А что до рубахи моей - так я всю ночь в ней в поле за конями доглядывал, - сказал Иванку. - А пришел я к тебе вот по какому делу: на венчание надобно жениху с невестой подарок дарить. Какой же гость без подарка? А я к вам явился незваный, нежданный. Так позволь же мне, Марьяна, вину свою искупить да подарок к венчанию подарить.
- Ты у нас, Иванку, всегда желанный гость. Но коли хочешь и подарком оделить, так милости просим. Рада буду твоему подарку, Иванку, - улыбалась в ответ Марьяна, - очень уж матушке твои берестяные видочки нравятся. На стене у нас висят - все гости любуются, налюбоваться не могут.
- Радостны мне твои слова, Марьяна. Да только дело в том, что нет у меня сейчас подарка с собой, а оставил я его в дубовой роще. Идем со мной, - сказал Иванку.
Тоскливо было Марьяне слушать заунывную бабью песню, печально было глядеть, как парни в силе состязаются. Быть может оттого, что прощалась она с девичеством, быть может оттого, что не любила мужа своего, родителями избранного. Подала красавица руку Иванку да пошла за ним следом.
Погасло в небе красное солнышко, зажглись звезды-светлячки, дышал прохладой лес, да приветливо дубы резными листочками манили. Долго брел Иванку, Марьяну ненаглядную за руку держа, да только не несли его ноги, будто деревенели с каждым шагом, а сердце так и стучало, так и рвалось из груди, как голос чей-то до ушей его долетал.
Но вот показалась впереди заветная полянка. Взял Иванку венок из огненных цветов да вмиг слова все растерял, опустил глаза долу, точно вор. Вдруг разнесся над лесом голос, будто звал кого. Вздохнула Марьяна, вздрогнула:
- Слышишь, Иванку? Яромир меня кличет. Вертаться пора...
- Погоди, Марьяна. Знаю я, ты теперь мужняя жена, да только послушай, что тебе пастух скажет. Любил я тебя долго, для тебя и видочки ладнее вырезал, и песенку веселее играл, и плясал с тобой, как ни с какой другой девкой не плясал, и ягодки крупные, сладкие для тебя по лесам и болотом днями искал... Да только не видела ты, красавица, как сердце пастуха об тебе тоскует. А теперича прими подарок мой к твоему венцу, - так сказал Иванку да венок алый на белокурые марьянины волосы опустил.
- Любила и я тебя, Иванку. Да разве пойдешь против воли родителей? А решили они меня обвенчать с Яромиром. Как сказал бы ты раньше, так и бежали бы мы с тобой за леса дремучие, за поля широкие да за реки глубокие, а теперь я мужняя жена...
Как сказала это Марьяна, так потекли по щекам её слезы горючие. Вдруг вспыхнул венок на голове её жарким пламенем, да слезы те кровью обратились.
- Погибаю я, Иванку, сгорает в огне сердце мое, а платье венчальное так и душит, так и давит на грудь. Прощай...
Побледнела Марьяна да повалилась наземь замертво. Подкосились ноги Иванку, упал пастух, прижал к сердцу любимую, сорвал венок с неё да крикнул, что было мочи:
- Обманула колдунья! Будь же проклята ты, ведьма лесная! А как земля кровью умоется да взрастут на ней цветы, так будут они на века заветом да от веры напрасной людей сберегут!
Взял Иванку нож охотничий, что всегда при себе держал, да вонзил его в сердце. Закапала кровь алая, склонил голову к своей Марьяне Иванку да уснул вечным сном.
Говорят старые люди, что родилась желтяница из крови горячей, а потому особое почтение к этой колдовской траве. Но коль бережно и с лаской собрать её, то как одарила счастьем она Иванку, фиолетовым цветом обернувшегося, да Марьяну, желтой сердцевинкой сделавшуюся, так и в любом деле к счастливому венцу приведет.