Смерть ушла из Вавилона, когда последние лучи солнца золотили ворота города.Она шла, хромая, кутаясь в затертый дырявый плащ, придерживая изнутри его отпадающие куски, чтобы не увидел никто желтых потрескавшихся костей, проглядывавших в прорехах: смерть имела жалкий вид. Стражники у ворот, заметив ковыляющую к ним фигуру, что из-за всех сил прятала лицо в капюшоне, преградили ей дорогу.
- Эй, карга старая, за проход платить надо! - один из них презрительно сплюнул на сухую пыльную землю, понимая, что денег у жалкой побирушки как пить дать не окажется. Но за последние несколько часов стража порядочно заскучала, и плату можно было получить другим способом: например, погоняв несчастную вокруг ворот копьями или затравив до полусмерти псами - она расплатится и пойдет дальше, почти не пострадав, а им развлечение. Чем не выход?
"Несчастная" приблизилась еще на несколько шагов и хрипло прокаркала:
- И чем же мне тебе платить? У меня ничего нет.
Стражник рассмеялся:
- Не ври, старуха! Что-то да ты должна уметь, иначе бы не выжила в тех трущобах, которые сейчас так стремишься покинуть. Ну, давай, продемонстрируй мне свой талант: ты гадаешь на судьбу или молишься за мзду нашим богам, или подходишь на улице к богатым прохожим и предлагаешь им заплатить за то, чтобы ты отошла?
Смерть рассмеялась добру молодцу в лицо, в этом смехе было столько желчи, горечи и презрения, что собственный насмешливый тон показался ему жалким и едва заметным.
- Что ж, я заплачу тебе моим талантом, пусть таким будет мой последний подарок этому городу.
Стражник еще успел отшатнуться от представшего перед ним видения... - и осел на землю. По детски наивно-изумленное выражение лица отпечаталось и на посмертном слепке. Лежащие у его ног огромные массивные твари сорвались с места со злобным рычанием, но бросились не на виновницу гибели хозяина, а прямо к центру города. Они летели как торпеды, полосуя в безумии длинными клыками все на пути. На землю обильно летела желтая пена.
Солнце скользнуло последним взглядом по арке ворот и погасло. Ветер гнал серую сухую пыль, попадавшую в глаза и скрипевшую на зубах, маленькими смерчами над поверхностью дороги. Подволакивая ногу, по уходящей вдаль грунтовой ленте тащилась Смерть, бормоча под нос крепкие ругательства в адрес "неблагодарного города, никогда в него не вернусь...". Она уходила из Вавилона.
Никто не отметил тот день красным в календаре. Но гораздо позже люди поняли, что случилось. А когда поняли - устроили большой Праздник Жизни: пели, плясали, радовались от чистого сердца и возносили хвалу богам. Но недолго. Совсем недолго.
***
- И она смеялась мне в лицо, эта шлюха! - брызгая слюной и только что выпитым вином, которое протекало сквозь не желавшие ничего удерживать кости и скапливалось на полу, кричала Смерть, - отсутствие желудка и алкоголя в нем вовсе не мешало ей успешно пьянеть. - Она хохотала, запрокинув голову и кичась белоснежным качеством улыбки. Ее юное тело без единой морщинки было затянуто в тончайший шелк, расшитый золотом, а прическа, шея, грудь, пальцы, запястья и щиколотки сверкали сонмом драгоценных камней, вывезенных из дальних стран за огромную цену денег, крови и предательств специально для возложения на алтарь ее храма. Она лежала в роскошном палантине, проносимом мимо, и смазливый раб облизывал ей пальцы ног!..
- Н-да... - отозвалась тоже порядком захмелевшая собеседница. - Неприятно, конечно, но с чего ты так взбеленилась? "Таким" богиням активно поклонялись и поклоняться будут во все времена. Ведь они дарят наслаждения, а люди всегда стремились получить приятного как можно больше, вот и стремятся поддерживать богиню в добром здравии.
- Конечно, ведь ничего важнее ее стези нет!- саркастично прервала ее Смерть. - А я сидела там, скрючившись, нищая, в жалких лохмотьях, с ржавым обломком косы, валяющимся рядом в грязи, и в отчаянии пыталась разгрызть шатающимися зубами пожелтевшего черепа черствую горбушку, прибитую плесенью. Да и той я была обязана полоумной столетней старухе, которая при виде меня ухитрилась прошептать облегченное "Наконец-то!.."
- Значит, там был кто-то, кто мог оценить твой дар, может еще не все потеряно?
- Одиночки, капли в пустыне на жарком солнце. Они не могли дать мне силы. Я умирала, понимаешь? Смерть - умирает, смешно... И может, если бы не плевок мне в лицо из проезжающегося палантина от шлюхи-богини, я бы так и рассыпалась от малейшего дуновения ветра где-нибудь в подворотне, скукожившись оттого, что в этом долбаном городе никто не может понять, что проводить души за край - это тоже работа, напряжение, требующее постоянной подпитки, веры, просьбы. Но не мне их менять. Они не строят мне храмы, не молятся у алтарей, они проклинают мое имя - кто это выдержит?! Я не могу жить в этом городе, а его жители не нуждаются во мне. Так пусть свершиться, что должно. Я пойду своей дорогой, а этот город пусть стоит на всех ветрах и поклоняется богиням размножения. Чтоб они все подохли от перенаселения, кролики!
За такой тост было грех не выпить.
Собеседница уронила голову на стол и тоскливо завыла:
- Ты еще не понимаешь своего счастья. Ты богиня. Ты можешь заниматься своим делом до последнего, тебя никто не посмеет контролировать и строить. А я! - Тут она судорожно всхлипнула и потянула рукой вдоль носа, размазывая сопли по рукаву. - Единственно, что я могу теперь делать - это насылать чумку на собак, и то только из-за того, что сейчас ее уже научились лечить. Они говорят, что там, где я прохожу, переполняется очередь перед воротами вечности, и я должна изменять своему призванию только из-за того, что слишком много людей мрут от моего касания. Мне тошно и тоскливо, но что могу я поделать?.. Я слаба от недоедания, а из-за моей слабости мне не дают есть. Замкнутый круг.
Смерть в пьяном сочувствии наклонилась к подруге:
- Да уж, тебя давно не было видно в вавилонских трущобах... Я все гадала, почему, но уж никак не могла предугадать, что эти сволочи опять урежут квоту.
- Слишком много смертей, понимаешь? Они все умирают и умирают, умирают и умирают... при одном моем появлении... А потом сверху присылают белых да крылатых и внушают мне, что из-за меня слишком много смертей, слишком много человеческих душ приходиться уводить за край... Но разве это так плохо? - она подняла красные, по-собачьему тоскливые глаза на Смерть, будто ждала от той хоть какого-нибудь утешения. И та не могла отказать ей в такой малости.
- Ну ладно тебе, ладно... Вот сходи в Вавилон, ты там давно не была, все равно без меня там никто не умрет, и на превышение квоты можно спокойно плевать.
- Хватит врать! - взорвалась та в ответ во внезапном приступе ярости. - Я ведь понимаю, что ты говоришь все это не всерьез. Задели тебя за живое, вот ты и пришла пожаловаться, а сейчас снова поплетешься назад освобождать души от грязных тел.
Смерть с трудом выпрямилась и устремила взгляд в неведомые дали. Когда она заговорила, то ее замогильному тону мог позавидовать даже Аид с Анубисом вместе взятые.
- Не веришь, значит? ТАК СМОТРИ! - И она сотворила знак отречения. - Я не Смерть больше. Я отрекаюсь от дел моих, чувств моих и божественной сущности. Пусть другой придет на место мое и заменит меня, но рука моя не коснется души человека.
Произнеся Формулу отречения, Смерть, потерявшая право называться таковой, развернулась и поковыряла к выходу из пещеры, даже не взглянув на застывшую в изумлении фигуру на полу. Для нее теперь начиналась новая жизнь, в которой не было места старой.
***
Великий Праздник жизни в Вавилоне был в самом разгаре. Пьяная, веселая и шумная толпа заполонила улицы, освещенные огнями фейерверков. А через заднюю калитку в город бесшумно проскользнула фигура в черной мантии и с любопытством начала озираться по сторонам. "Хм... никогда еще не видела город без Смерти. Неужели она была права, и теперь мне все пройдет безнаказанно? Я ведь должна, должна попробовать..."
Внезапно чья-то сильная рука стиснула ее запястье и увлекла за собой в хоровод.
- Как тебя звать, малышка? Открой личико, не бойся! - прокричал кто-то над самым ухом.
Она попыталась прошамкать свое имя наполовину беззубым ртом, но не смогла. Тогда сосредоточилась и почувствовала волны энергии, хлынувшие в ее пустые высохшие внутренности. За несколько секунд преобразившись в свежую юную девушку, она, откинув капюшон, весело улыбнулась своему собеседнику. Тот, захваченный внезапно накатившей волной слабости, головокружения, тошноты и страшной силы озноба, таки нашел в себе силы страдальчески улыбнуться в ответ.
- Привет, меня зовут Ассен...
Девушка улыбнулась еще лучезарней.
- Привет! А меня - Чума.
***
Вавилон видел многое на своем веку. Он видел завоевателей и полководцев, разбушевавшиеся стихии и возмущенных богов, насылавших на город всевозможные напасти; эпидемии и голод, расцвет культуры и мрачное удушение смогом реакции, взрывы насилия и мирное затишье, которое потом оказывалось затишьем перед бурей. Этот город прожил много тысячелетий, возвышаясь на пустынных холмах возле пышного плодородия долины реки Кирае и являя собой для окрестных жителей и государств, непрерывно меняющихся с течением времени, символ неизменности, стойкости, силы рук и душ человеческих, сотворивших город из своей гордости и поддерживающих его верой в цивилизацию. Быть жителем Вавилона - значило всегда и везде быть образцом для подражания; это служило поводом для хвастовства, повышенного самомнения, осознания своей высокой миссии в мире, исполненном низости и фальши; чувства долга и ответственности за настоящее и будущее Великого города: Да-да, Вавилон был Великим городом в не меньшей степени, чем большинство всяческих Великих до и после него. Но в разряд и Самых Великих, и Загадок Истории, и Чудес Света, и Издевательств Природы, заслуживающих отдельных глав в учебниках и пухлых, читаемых из-под палки монографий, рефератов, кандидатских, докторских и прочих, сие селение внесли следующие события, результат решения надувшей от обиды губки богини удалиться от дел:
***
Вспышки чумы возникли в разных кварталах: от трущоб до особняков знати. Виною тому был карнавал, где в одном хороводе смешались под масками представители разных сословий. Зараза распространялась с бешеной скоростью, и Сенат в срочном порядке оборудовал похоронные бригады из самых отчаянных и, в большинстве своем, тоже не далеких от могилы, в обязанности которых входил вывоз трупов за пределы города и сжигание их на специально оборудованной площадке.
***
Борцы с трупами сидели, лежали, курили, болтали, пили и дрались, стремясь заполнить бесцельное время пребывания на сборочных пунктах. Вызовов все не было.
- Эй, лохматый, кого хрена мы тут сидим-прохлаждаемся?
- А хрен его знает! Ты хоть один труп видел?
- Не-а:
- Вот и я не видел. Трупов нет - потому и не едем.
- Эй, народ, а это не кажется вам странным? Вон у меня двоюродный брат заболел еще третьего дня. И явно видно - тяжелая форма. Я как глянул - вижу, дело швах, завтра к утру, ну к полудню точно, скопытится. Сегодня захожу - он все лежит и стонет, стонет, стонет: По всем признакам мертвяк мертвяком, а шевелится, честно! Тут что-то нечисто!!!
- Да отвяжись ты, влез со своими пятью копейками в наш разговор! Нечисть тут не при чем - она, наоборот, всех в могилу свести стремится. Не боись, скоро подохнет твой брат - поедем забирать!
- Я не понял! Ты кого хрена моему брату смерти желаешь?!! Да я тебе щас:
Раздался звук увесистого удара. И еще одного. Подключились заскучавшие. Драка разрасталась. А вызовов все не было:
***
За несколько недель город наполнился живыми трупами. Не было дома, где бы не лежал, время от времени выдавливая из себя невнятные стоны, теоретически мертвый чумной. Зараза расползалась, похоронные бригады ждали трупов. Город спас от тотального озомбения начальник городского медотделения, который при контрольном обходе зараженной территории наткнулся на ползком передвигающегося нищего. В его разорванных внутренностях клубками резвились белые трупные черви. Через час вышел приказ о немедленном вывозе за город всех жителей подобного состояния. В течение недели население резко уменьшилось. Бригады не справлялись с загруженностью. Площадка за городом оказалась слишком мала, поэтому они просто подвозили копошащуюся и бормочущую массу к ближайшему обрыву и выгружали вниз. Падая, большинство немертвых ломало кости и физически не могло подняться. Но те, кто приземлялся сверху, быстро расползались по окрестностям и, до тех пор, пока не сгнивали и не распадались окончательно мускулы и сухожилия, поддерживающие кости вместе, наводили шороху в сельской местности. Поползли слухи. В одних городах, поскольку Вавилон был примером для подражания, возникла зомбимания; в других, чьи правители были более здравомыслящими либо осторожными, рвались из-за опасности распространения неизвестной заразы все контакты: дипломатические, торговые, личные. Вавилоняне объявлялись персонами нон грата, высылались и не допускались в границы государств. С десяток сгорело на кострах, став звеньями непрерывной цепи жертв фанатичной толпы. Еще двоих в соседней стране вознесли до божеств, но какой-то рассерженный громовержец в сердцах метнул пару молний, и тут все тоже закончилось нехорошо: две кучки пепла с навеки привязанными к ним душами. Они обретались в новопостроенном в их честь храме и по ночам развлекались, рассыпаясь прахом по ветру.
Все смешалось в славном граде Вавилоне. Но Удача уже повернулась к нему улыбающимся ликом, временно спрятав в тень скривившийся от неодобрения. И одним из ее маленьких подарков была новость, в течение часа разнесшаяся с ликованием по всему городу.
В Вавилоне умер человек. Настоящей смертью.
Он погиб от укуса бешеного пса, и это была не единственная жертва желтой пены, летевшей с длинных острых клыков. К вечеру был обнаружен труп первой собаки. Она пала от рук охотников за дикими псами, которые следили, чтобы этой живности не развелось слишком много на городских улицах. Сдавленный вой отчаяния разнесся улицами, но вскоре был остановлен сообщением, что найден второй пес. Он проживал на свалке немертвых, благополучно отъедался и жирел, благо относительно свежее мясо подвозили постоянно, а заодно и упокаивал с миром души особо везучих покойничков. Двухлетнюю мускулистую тварь со всеми предосторожностями отловили, привезли и с царским комфортом поселили в вольере под гладиаторской ареной. На улице тут же выстроилась очередь. Кого-то приносили родственники, друзья и члены похоронной команды. Кто-то приходил сам. Очень скоро выяснилось, что одной собаки на всех не хватит. Начали выдаваться билеты, в ход пошли взятки, угрозы, связи и мольбы. Иногда это приводило к интересным явлениям:
***
Толчея, пыль, крики, шум и гам большого города. Обычные спутники рынков и арен. Не пройти, не продохнуться. Узкая улочка на пути к Арене, когда-то одна из самых широких улиц города, сейчас катастрофически сократившаяся из-за раскинувшегося вдоль нее 'палаточного городка'. У краев, у самых домов видны странные сооружения из подручного материала, грозящие вот-вот рухнуть на головы их обитателям, но тех это не смущает совершенно: одни из них фактически мертвы, другим до этого не далеко либо по причине преклонного возраста, либо в силу крайне тяжелого состояния здоровья. Сюда не допускаются только разносчики заразных болезней. Остальные приходят жить здесь и каждый день собираться вдоль узкого прохода, оставленного по центру улицы, чтобы поглазеть на счастливчиков, идущих, ковыляющих, а в последнее время - все чаще приносимых в палантинах к Арене, где их ждало клыкастое подобие Смерти - единственное доступное сейчас в Вавилоне.
Шум. Крики. Вонь. Зависть. Плевки, летящие в прохожих и стражников. Протянутые в мольбе и проклятии руки. Скрюченные пальцы, хватающие за одежды. Запах разложения. Валяющиеся кости. Лагерь смертников, каждый из которых так и не добился заветного билетика в Арену.
По этому поистине 'последнему пути' сейчас шел путник, чей внешний вид совершенно не соответствовал окружающей обстановке. В дорогой шикарной одежде, молодой, не достигший, вероятно и двадцатилетия, трясущийся от нервного напряжения, с бегающими глазами, пытающимися найти себе отдохновения на деталях окрестного пейзажа, который все время напоминал ему о важнейшей миссии всей его жизни. Ее он должен (обязательно должен! - так ему сказали) был исполнить до захода солнца, ибо с заходом солнца паломничество прекращалось: Его Клыкастое Величество отправлялось вкушать отдохновение.
Не дойдя самой малости до ворот, он в нерешительности остановился, вытер рукавом от пота тут же вновь намокший лоб и шагнул вбок, к сидящим вдоль улицы.
- В конце концов, у меня еще же есть этот день:
- Чего-чего? - Насмешливо протянул подвинувшийся, чтобы освободить ему место, нищий - грязный, на три версты воняющий немытым телом и еще десятком запахов, соревнующимся между собой в способности вызывать наибольшее омерзение. По обрывкам кое-как скрепленных между собой разнообразных одежд ползали насекомые. Вот таракан с выводком детишек пробежал. Вот блошка пропрыгала. Таракану нищий тут же кинул пару крошек: пусть хоть немного поест на шару, многодетная мать все-таки.
- Чего ты там пробурчал себе под нос-то, а? Ни разу такую расфуфыренную цыпу тут не наблюдал: Вашим и нашим обычно не по дороге. Вы идете там, - нищий широким взмахом руки окинул центр улицы и стряхнул на шикарную одежду нового соседа нескольких насекомых, - мы сидим здесь, - теперь он похлопал по земле, - ведь нам-то в отличие от некоторых, - тут нищий многозначительно скосил глаза на слушателя, - билетик на Арену не по карману, не по связям и не по чину. Ну и как тебя, милок, звать-величать?
Дорого одетый юноша подозрительно посмотрел на своего соседа, но, видимо, какие-то сильные переживания полностью лишили его классового высокомерия и элементарной осмотрительности.
- Лиллэ:
- Лиллэ: и все? У тебя есть причины стыдиться родового имени?
- Лиллэ Аксель. Младший: - Юноша вздохнул так горько, будто его родовое имя было причиной в его жизни немерянных бед.
Нищий нахмурился, а потом просиял, будто вспомнил что-то крайне веселое.
- Ааа! Вы же сегодня папашку вашего хороните - ему билетик на арену пришел 'За особые заслуги перед Городом'. Немолодой он, хотя для своих шестидесяти очень даже крепенький - неплохо сохранился. Как там у вас сегодня: горе али радость великая? А? Эй, чего это с тобой? Ты что, ревешь?... Что случилось то? - Нищий растерянно зарасталкивал Лиллэ, который уронил голову на руки и начал судорожно всхлипывать. Тот, не переставая плакать, протянул участливому собеседнику измятую бумажку, которая при ближайшем рассмотрении оказалась пресловутым билетиком на имя Лиллэ Акселя.
- НЕ понял: Но это ж, вроде, на твоего отца был ордер?
- А он не-е хоче-е-е-т: - всхлипывая, жалостливо протянул юноша. - Он говори-и-и-т, как ему придет пора умирать, так он себе е-е-ще-е-е достанет, а это все про-о-и-ски зави-и-и-стников, а не воля Прави-и-теля-я-я: А зовут нас оди-и-и-на-а-ково-о-о:
- И не воспользоваться именным сенатским подарком, значит, выказать свое неуважение к существующей форме государственного строя, одним из винтиков которой он является. А винтик машину не учит, так?
Если бы Лиллэ не был так увлечен своими рыданиями, то он, несомненно, заметил бы, как изменился вдруг стиль речи его нового друга, теперь уже совсем не напоминающего неграмотного, косноязычного побирушку с улиц Вавилона. К счастью ли, к несчастью ли, сейчас ему было не до того. Он, отплакав, стер с лица слезы и угрюмо кивнул, подтверждая высказанное предположение.
- Слушай, малой, так чего ж ты не смоешься подобру-поздорову - и ищи тебя, свищи. Неужто в папашке так души не чаешь, что сдохнуть за него готов, а? - Вернулся нищий к первоначальной манере разговора.
Вместо ответа Лилле показал чуть в сторону, где слонялись в ожидании чего-то четверо амбалов-наемников зверского вида.
- Вот. Сказал, что если не живым, то мертвым. А убивать больно будут.
Нищий расхохотался. Он откинулся назад, на локти, и смеялся здоровым смехом человека, только что услышавшего что-то невероятно смешное. Потом утер слезы с лица, попутно размазав по нему грязь, и, все еще посмеиваясь, сказал:
- Так, малой, билетик я тебе не отдам. Вставай сейчас и рули воооон в ту сторону. Амбалов твоих я отвлеку. Давай-давай, двигай ножками, все равно тебе помирать, а попытаться можно...
***
Через полчаса в разных концах города можно было наблюдать такие картины:
Полуистлевшая старуха, обглоданная чумой и крысами, рухнула скукожившимся комком перед лапами брызгающего желтой пеной пса посреди Арены. По ветру летел измятый билетик с неизвестно каким образом выправленным именем.
Лиллэ на окраине, зарывшись в груду мусора, пытался вытащить застрявший в плече метательный клинок, скулил от боли и думал, что же делать дальше, если в Вавилоне его изрежут в куски при первой же возможности, а за пределами вавилонян уже давно не жалуют. К тому же, он только что отказался от единственной возможности когда-либо нормально умереть. Что-то надо было предпринимать.
На площади стражники с недоумением осматривали абсолютно мертвые тела четырех стражников дома Аксель.
По все той же дороге от Вавилона удалялась сдавленно хихикающая фигура нищего. Нынешние события в Вавилоне определенно приводили Смерть в приподнятое настроение...
Впрочем, вдоволь похихикать ей так и не дали.
***
По пыльной дороге глухо отбивалась дробь лошадиных копыт. Кто-то ехал во весь опор, будто стремясь загнать несчастное животное. Когда всадник поравнялся с путником, с лошадиной морды уже капала белесая слюна; голову, и особенно глаза, покрыли сплошным ковром мухи-кровопийцы, а в издаваемом ржании явно чувствовались нотки безумия. Не замедляя хода лошадь пронеслась мимо, а с крупа спрыгнула завернутая в дорогие черные одежды молодая женщина.
Смерть остановилась и подождала, пока стихнет поднятый копытами пыльный ветер. Лошадь целеустремленно продолжала нестись к горизонту, а ее хозяйка отряхнула платье, привычным жестом поправила прическу, рассмотрела в зеркальце макияж и, наконец, воинственно обратилась к подруге:
- И долго это будет продолжаться?
Смерть недоуменно дернула плечом.
- Что именно?
- Да все это! Не делай вид, будто не понимаешь, что твоя игра зашла слишком далеко. Пора прекращать, пока не поздно!! - Чума перешла на умоляющий тон, поняв, что давлением от подруги сейчас ничего не добьешься. Взыгравшее самолюбие - это вам не фунт изюму.
- Я отказалась. Пусть ищут кого-нибудь другого. Я отошла от дел, и все происходящее в этом славном городе меня уже не волнует.
- Ах, не волнует?! Не волнует?!! Так что же ты делала сегодня на площади? На что смотрела, чем упивалась? Не волнует: А может, ты просто хочешь поставить этот город на место, по-твоему приличествующее ему? Но это нельзя делать так. Поигралась - и хватит, найди другие формы выражения своего недовольства.
- Это с чего бы?
- Кого мне позвать для объяснения того, что ты и так знаешь? Ты нарушаешь все законы, на которых держится мир. Ты оставляешь других без хлеба. В конце концов, у каждого из немертвых этого города есть нить судьбы, и обрываться она должна в строго определенное время. Пусть маленькое исключение, небольшая погрешность, отклонение в сторону: Но не в таких же масштабах! Или ты хочешь объясняться с Богиней Судьбы?.. Счастье еще, что у Дике Мора сейчас, по-видимому, есть более срочные дела. Но так будет не всегда, пойми!
- Пусть назначит кого-нибудь на мое место.
- И кто, кроме Главы Пантеона, может это сделать? Дике в очередной раз пропала, а больше никто такими проблемами заниматься не будет. Послушай меня: пока тебе не назначили преемника, твоя сила с тобой. Поверни назад, они получили уже достаточный урок!
- Слушай, подруга, шла бы ты отсюда. Оставь мои проблемы мне, а сама вон за лошадкой своей погоняйся. Вижу, похорошела, приоделась, вес в обществе обрела, над средством передвижения работаешь, чтоб с когтями, зубами да красными глазами лошадка была. Теперь можно и на попятную? Нет, дорогая, если ты уже свое получила, то я все еще недовольна. Этот город не расплатился:
- И никогда не расплатится? Да? - Осенило подругу.
Но ее уже некому было услышать.
Чума постояла на дороге, задумчиво щурясь на солнце, и двинулась обратно к городу. Своим сегодняшним поведением Смерть таки дала ей небольшой шанс, и им обязательно надо воспользоваться.
Ведь дальше так, однозначно, продолжаться не может.
***
Город задыхался и беспорядочно метался в поисках новых способов умереть.
Способы скоро нашлись. Правда, у одних проявлялись весьма интересные побочные явления, а другие вообще оказывались не тем, чем казались, а чем-то совсем другим:
***
- Да здравствует Кассида! Яви нам свою власть и силу, богиня крови и смерти! Приди, Кассида, пошли нам своих жнецов, всеблагая и всемилостевая!!! - Под завывания служителя храма бесновалась отчаявшаяся толпа, волной приливая к алтарю. Рекой лились жертвоприношения, от обычных до самых жестоких: Кассида была не из богинь, склонных к компромиссам. Но ни один человек, чья кровь оросила ступени храма, так и не умер по-настоящему. Толпа побесновалась, и в отчаянии бросилась к следующему возможному прибежищу, забыв яростные молитвы. Яростные настолько, что Кассида их просто не могла проигнорировать, и поспешила воздать должное столь ревностным почитателям.
Один из мудрецов Седьмого совета как-то сказал, что богине насильственной смерти молятся лишь самоубийцы...
Процессия Жнецов Кассиды прошла от южных ворот к самому центру - и захлебнулась в крови жителей Вавилона. Как переполненные бурдюки, неспособные вместить в себя такое количество перерезанных глоток, монахи в черных рясах с багряной каймой растворились от переполненности в воздухе, забрав с собой всех, кто имел неосторожность встретиться с ними взглядом. Прошел слух, что одним из таких стал и нынешний Правитель, но скоро утих под напором топоров стражи.
Никто не умер. И немертвых стало больше чем живых.
Померкла оживленность Вавилона. Умирающих все чаще забывали вывозить, и они гнили в переулках, наполняя воздух города невыносимым смрадом и тучами крупных зеленых мух. Над городом повисла тень обреченности. Все реже можно было услышать громкие голоса, резкие движения и яркие одежды. Окрестные города окружили Вавилон линией карантина, и никому не удавалось выбраться из города: взятки и угрозы не действовали на перепуганных до смерти служивых.
Уцелевшие хватались за соломинку.
***
- Клац-клац! - Окутывает его бледно-зеленое марево.
- Клац-клац! - Все ближе шаги, и до костей пробирает могильная дрожь.
- Клац! - Тишина, и замогильный голос внезапно шипит так близко. Он дергается, но не может пошевелится, тяжесть давит на грудь, и он не может сделать и вздоха.
- Ззссаччем они идут к боггинямм...?
Зеленый липкий туман обволакивает его полностью, заползает под кожу, забивается в ноздри и уши. Он старается не дышать, перед глазами мутится. Он хватает воздух перед собой, и капли тумана маслянисто сбегают по ладоням.
- Разззсссве боггини моггут дать имм то, сссто они ищщщут...?
Под его ногами чавкает болотная топь. Он делает шаг, и начинает медленно, но неотвратимо проваливатся.
- Ссссто они ищщщщут.....?
Пальцы, от которых ощутимо веет холодом порхают у его лица, подушечками пальцев оставляя морозные круги на коже. Капли тумана оседают на лице, отметины тают и растекаются. На их месте кожа сморщивается и отпадает, оставляя черные следы.
-Ссссто...?
Внезапно твердая рука сдавливает его горло и начинает трясти. Голова трясется из стороны в сторону, будто держится на готовой вот-вот оборваться тонюсенькой ниточке. Он пытается кричать, но густой как вата туман залазит ему в рот, проникает в легкие, не дает сделать и вдоха, наполняя его отвратительным вкусом болотной слизи. Он сам становится этой слизью. Он превращается...
... И выныривает, из последних сил вырывается из цепких лап - и хрипло рычит, не узнавая своего голоса.
- Смерти!!!
Тишина. Глубокая, тяжелая, решающая. И бледно-зеленое марево начинает уползать, постепенно рассеиваясь. Змеиный голос шипит, удаляясь:
- Так поччему они не идддут ззсса сссмерттью к Сссмеррти......?
Лиллэ вздрагивает, подскакивает, просыпаясь, и трясет головой, пытаясь выбить из себя туман. Долго ходит кругами по свалке немертвых, где прячется от отца, и боится снова уснуть. А услужливо подкинутые мысли лежат и прорастают, ожидая шанса, чтобы взойти.
***
- Да здравствует Джекайя! Яви нам свою власть и силу, богиня душ потустороннего мира! Приди, Джекайя, пошли нам своих жнецов, всеблагая и всемилостевая!!! - Под завывания служителя храма бесновалась отчаявшаяся толпа, волной приливая к алтарю. Огромные костры из плоти полыхали до неба: Джекайя была не из богинь, склонных к компромиссам. Но ни один человек, чья плоть воспарила к небу, так и не умер по-настоящему. Толпа побесновалась, и в отчаянии бросилась к следующему возможному прибежищу, забыв яростные молитвы. Яростные настолько, что Джекайя их просто не могла проигнорировать, и поспешила воздать должное столь ревностным почитателям.
Один из мудрецов Второго совета как-то сказал, что богине потусторонней жизни молятся лишь безумцы да выродки, мечтающие уничтожить мир...
Заскрипели кости, складываясь в скелеты. Обложились поеденными трупным разложением кусками мяса. Отрастили клыки, чтобы легче добывать себе пищу. И пошли на ее поиски. Двинулись громадной толпой. А за их спинами все складывались и складывались солдаты новой армии. Армии, двигающейся к Вавилону. Джекайя несла свой дар.
***
На этот раз марева не было. Не было ничего. Лишь пустота, сплошное ничто вокруг. И голос среди ничего. И собственные вопросы, осмысленные, подгоняемые близостью клацающих костей.
- Где мне искать ее?
- Ты решшшилссся..? Так можжжет позззсовешшь ссстрршшших....?
- Они не помогут. Они не успеют. Не захотят, возможно. У нас нет времени! Где???
- Ты ошшшшибаешшшшьссся. У нас цсселайя бесссконечссносссть. Ззссдесссь ничссего нет. И времени тожжжссе.
- Где она?
- Ты так ссспешшшссишшсь..?
- Ответь мне!!!
Издалека, затухая, послышалось:
- Ссследы... Пусссть они поведут теббсся...
Лиллэ проснулся в отчаянии, так и не получив желанного ответа. А потом почувствовал в себе какие-то изменения: правую щеку, где остались от пальцев черные метки, слегка пощипывало.
Когда он выбрался из-под досок возле Арены (на свалке стало совсем опасно), и направился к воротам города, жжение стало сильнее.
"Идти за следами?"
И он пошел, преодолевая боль.
***
Клац-клац! Скрип-скрип! Хлюп-хрюп! Р-р-р-р-р!
Армия Джекайи двигалась медленно, по дороге теряя свои части, но целеустремленно и неуклонно. Жителям города терять было нечего, и они пошли на крайнее средство. Они воззвали к Главе Пантеона, Богине Судьбы Дике Мора. Она не могла их покинуть, ведь еще недавно оракул в храме возвещал о том, что Нить Судьбы Вавилона крепка, толста и вьется в глубины будущего.
Дике Мора не могла их подвести.
***
Зеркало Пантеона разворачивало перед усталой, только что вернувшейся наконец домой главной богиней трагические события вокруг Вавилона.
Молящиеся толпы, воздетые в небо руки, давно умерший, но немертвый Правитель, чьи кости были скреплены железными скобами и закутаны в просторную мантию... и пещера Чумы, где за залитым вином столом общались две фигуры.
***
- Скажи, что тебе нужно, о всемогущая, мы все сделаем. Я все сделаю.
- А мне ничего не нужно! Подай-ка мне Чуму, будет она знать, как ко мне без спроса гостей приводить. Тем более смертных! Я Смерть, в конце концов, или не Смерть?!!
- Ну... Раз ты не забираешь души, значит, ты не Смерть, все же. - Предположил Лиллэ, кривясь от жуткой боли, пронзавшей его щеку.
- Я Смерть!!! Но Смерть не для Вавилона! Я не вернусь в этот город, в нем надо мной издевались, меня унижали! ПРОПАДИ ОН ПРОПАДОМ!!! - Завыла костлявая дева, взмахнув зазубренной косой.
***
Дике Мора измученно вздохнула, пытаясь представить, как еще можно разрулить такое непримиримое противостояние, прикинула количество возможно тщетных усилий, грызню с Кассидой и Джекайей, поиск новой квалифицированной Смерти, которая взялась бы разгребать патовую ситуацию в Вавилоне...прикрыла веки и нечаянно смехнула Лезвие Судьбы на прялку.
Острое как бритва, оно одним махом рассекло клубок нитей жителей Вавилона, и саму Золотую Нить Города.
***
Как только звеняще лопнула нить, город начал рушиться. Камни рассыпались в песок, а песок уносился налетевшим ветром вниз, к равнинам.
Ветер становился все сильнее, превращаясь в ураган. Он рвал с корнем деревья, сносил крыши, размазывал пятнами по стенам прохожих, срывал куски плоти с тел немертвых и превращал их в пыль.
Над Вавилоном крутилась воронка. А в центре ее отплясывала в диком экстазе безумный танец Смерть, впитывая в себя все души за раз. И когда на третью ночь воронка утихла, ничто не напоминало уже о том, что существовал когда-то под благословенным небом Алигеи славный город Вавилон.