Где-то на грани сна и реальности я вижу странное место. Это огромная странная песчаная пустошь, покрытая ямами, заполненными чёрной маслянистой жидкостью. Пустошь представляет собой ровную круглую площадку без возвышенностей, на вид около пятидесяти километров в диаметре.
Я попадаю на эту пустошь с юга, выходя по тропинке из зелёного и цветущего летнего леса к его удивительно резкой границе с пустошью. Я растерянно и настороженно осматриваюсь. На западе пустошь обрывается в ярко-голубое небо; видимо, там грандиозный обрыв. На востоке, где-то вдали видны уродливые развалины громадного мегаполиса. С виду он безжизнен, и хищное белое полуденное солнце освещает останки его прежнего величия.
С севера пустошь ограничивают огромные необычные синие горы, теряющиеся в дымке ядовитого лёгкого тумана. Почему необычные? Потому, что нигде ещё я не видел целые огромные заснеженные горы...отбросов. Тем более странные, что над ними не кружат птицы, и я чувствую, что там нет даже крыс. Полное отсутствие жизни.
Вся эта картина навязчиво пышет какой-то смертельностью, обречённостью. Словно гигантский бездушный вампир, эта пустошь хочет высосать мою жизненную силу, подчинить своей липкой прогорклой воле. Несмотря на то, что я нигде не вижу признаков жизни, я знаю что сама мёртвая равнина - это единое разумное существо. Она наблюдает за мной безучастно, с какой-то равнодушной издёвкой.
Поверхность под моими ногами - это песок. Но не тот песок пустыни, где растут кактусы, колючки, где бегают весёлые беззаботные тушканчики, где бродят флегматичные верблюды, и на котором оставляют едва заметные следы неторопливые пустынные змеи. На нём нет ни одного росточка - даже засохшего. Он ровный и прилизанный, словно целиком отлит из пластика. Этот песок не только мёртв - он мертвит. Всё, прикасающееся к нему, умирает. Ибо ядовитая чёрная маслянистая жидкость в ямах - это кровь этой пустоши, это её дух, её квинтэссенция. Это сама смерть. Но это неестественное состояние равнины. Такой её сделали несчастные безумные существа, некогда населявшие погибший город на востоке.
Жизненная сила леса противостоит мёртвой равнине уже давно. Лес дал мне силы для того, чтобы я мог исследовать равнину, и остаться в живых после этого. Сейчас я вдыхаю отравленный воздух долины - я, живое существо из леса на юге. Однако пока он не причиняет мне вреда: между лёгкими и ядом в воздухе словно неодолимая преграда. Но я знаю, что времени у меня очень мало - и я спешу во всём разобраться. Так почему-то хочет лес, по настойчивому зову которого я сюда и явился.
Я прикасаюсь дрожащими от волнения руками к горячему песку. Мёртвая осквернённая земля кричит им о своём гневе и о своей боли бесплодия. Она вскормила жителей города - но построив свои бездушные гигантские небоскрёбы, что вонзили острия своих башень в исстрадавшееся небо, они завязли в вялой гордыне, и забыли о своей прародительнице. В благодарность за дары матери-земли они кормили её своими ядовитыми отбросами и своей кичливой ненавистью к прочим живым существам. Ибо, оторвавшись от земли, и погрузившись в свои мерзкие пороки, они стали считать себя повелителями всего живого - и встали на сторону разрушения и пустоты. Земля всё помнит, и ничего не забыла. Но в ней нет ненависти к своим сыновьям-матереубийцам. В ней лишь непонимание, неизбывная боль и обида несправедливо преданного существа. Я отдёргиваю руки - меня слишком ранят эти ясные чужие мысли.
Закрывая глаза, я чувствую смертельные равнодушные удары по живой земле, которые превратили её в мёртвую пустыню с бездонными колодцами вязкой чёрной жижи, кажущимися простыми лужами. "Бам. Бам. Бам." - гулко и размеренно стучат безликие грязные металлические кулаки, выкачивая кровь из земли. "Тццуотт...Тццуотт" - булькает толстый прожорливый насос, перегоняющий кровь на Станцию. Из трубы Станции валит чёрный маслянистый дым. И вот драгоценнная кровь земли переработана во что-то, нужное для удовлетворения капризов существ в большом городе - от неё остаётся только та мёртвая густая чёрная жижа, которая за десятки лет пропитала всю равнину смерти.
Если солнце пустоши убивает своим зноем, а воздух - ядовитыми испарениями, то чёрная жижа несёт ещё более страшную смерть. Малейшее прикосновение к ней вызывает страшные ожоги - и вокруг нет ни капли воды, чтобы смыть её с кожи. В самом начале возникновения пустоши, когда Станция только прекратила свою работу, от жижи погибло много птиц - сверху, из-за отсвета солнца, они принимали чёрную жидкость за воду, и садясь на неё, уже не могли взлететь. И чёрная кислота быстро сжирала их без остатка, тихо и быстро заметая все следы своего преступления.
Опасней же всего был тёмно-серый песок около ям с жижей. Если кто-то и догадывался, что песок имеет такой цвет из-за того, что сам пропитан кислотой, то открытие делалось слишком поздно: серый песок был чрезвычайно скользок, и едва ступив на него, несчастный уже оказывался в яме.
Я обратился к памяти мёртвой земли и узнал всё о существах на востоке. Когда-то они были такими же людьми, как и я. Они были сильными, умными и добрыми творцами. Но затем, создав свой маленький душный мирок плотских удовольствий, они со временем превратили себя в рабов своих же изобретений и глупых стереотипов. Постепенно их перестала интересовать красота природы. Облака, деревья, озёра и птицы больше не радовали их. Они ненавидели природу уже за то, что она не подчинялась их желаниям; за что, что они были вынуждены жить по её законам - а не наоборот.
Вначале красивые и величественные, эти люди стали деградировать. Последние их потомки, сказала мне земля, были какими-то слабыми полупрозрачными призраками. Несмотря на развитость их медицины, этих людей всё больше и больше одолевали болезни. Они не понимали, что это оттого, что они предали свою сущность, предали свою святую связь в матерью-природой, и стали изгнанниками на своей же земле и в своих же слабеющих с каждым поколением телах. Люди упорствовали в мнимой правде своей слепоты, и скоро лишились разума.
Их женщины сначала не хотели, а потом уже и не могли рожать детей. Да и мужчины уже не могли любить своих женщин, и оплодотворять их чрево. Все эти люди превратились в племя сверхпотребителей.
Конец этих людей был ужасен. Зациклившись на своей плоти и получении удовольствий, они создали машины, с которыми были связаны множеством проводов и трубок. Машины кормили их и искуственно доставляли удовольствие, воздействуя на мозг. Люди стали жить в этих машинах, всё реже выходили оттуда. Для получения еды они нажимали одну кнопку, для мгновенного получения физического удовольствия - другую, для мгновенного получения морального удовольствия - третью. Но потом им стало лень заниматься и этим - и они сделали так, чтобы машины сами угадывали их, людей, желания. С тех пор люди перестали размножаться и двигаться. Жили они лишь в своём воображении, потому что машины постоянно впрыскивали им сонные и галлюциногенные препараты - на самом же деле они лишь существовали.
Но почему же конец? Выходит, они всё же остались живы, хоть и превратились в придатки машин удовольствия? Нет, сказала земля. Они все умерли. От чего? Земля отвечала молчанием.
Я знал, что у меня ещё есть время, и направил свой дух искания в мёртвый мегаполис для получения ответа; я хотел увидеть закат цивилизации технократов своими глазами.
По мере приближения к разрушенному городу жара становилась всё нестерпимей, над землёй плясали волны раскалённого отравленного воздуха. Двигаться было всё тяжелей и тяжелей - несмотря на то, что я не шёл, а летел низко над землёй. Контуры мрачной обители безумцев становились чётче с каждым метром.
Гигантские небоскрёбы, покрытые пылью - некоторые полуразрушенные, с торчащими прутами ржавой стальной арматуры, некоторые ещё целые - надвинулись на меня плотной стеной. Я с трепетом смотрел на их кажущиеся неприступными мрачные серые бетонные стены.
Бам. Бам. Бам.
Я вхожу на улицу, где нет и не было ни одного живого деревца, ни одной травинки, ни одной птички - только бетон и металл.
Тццуотт...Тццуотт.
Звуки машин, сосущих кровь земли, всплывают в моём сознании. Эти машины вскормили город, и на страдании земли взросли его стены, которые ничего не давали ей взамен.
Мой народ, трудолюбивый и весёлый народ Синего Леса, ужаснулся бы, узнав историю этого города - ибо мы помним Золотое Правило Жизни: беря что-то, нужно давать более чем равноценное взамен. Равнодушные потребители, жители города, видимо, были близки по духу пугающим Летунам, обитателям зловещего Кладбища-с-Сиреневыми-Кустами, которое лежит западнее моей страны. В этой стороне всегда ранняя осень. Там всегда светит печальное предзакатное солнце, которое роняет блики своего холодеющего бордового света на листья аккуратно подстриженных сиреневых кустов, окружающих безымянные могилы. В этих бликах, подпрыгивая высоко над землёй, совершают свои немыслимые противоестественные кульбиты Летуны - свирепые вампиры. Летуны ни с кем не водят дружбы, даже между собой. Они объединяются лишь для того, чтобы затравить очередную жертву, необдуманно забредшую в печальную и красивую Землю Предзакатного Солнца. Летуны одержимы жаждой живой крови, поскольку сами они не живы. Они думают только о том, в кого бы вонзить свои острые конические зубы. Это единственная раса в нашем сновидческом мире, которая схожа с безумцами-технократами, в город которых я сейчас попал по воле леса.
Очевидно, жители города хотели полностью оторваться от природы: кроме всего прочего я заметил, что несмотря на повсеместное обилие пыли, здесь нет ни одной песчинки. Это казалось бы странным в обычном мире (ведь в городе нет врат, защищающих улицы от ветров, приносящих песок!), но не в сновидческом, где всё на порядок проще.
В городе всё было сделано из бетона, почерневшего, вероятно, от постоянного смога, который создавала Станция во время своего функционирования. Я представил себе, как люди, не имевшие домов в этом жестоком месте, скребли в отчаянии эти безмолвные стены, умирая от истощения и ядовитого смога, не находя поддержки у тех, кто прятался от страшной действительности в своих каменных коробках, внутри Машин Удовольствий. Тёмно-серый бетон опустевших домов давил на меня, словно хотел обрушиться и задавить меня своей тяжестью. Но в голове звучал голос Хозяина Леса: "Пока, будучи в гнетущем месте, ты чувствуешь, что находишься вне его - оно не имеет над тобой силы". И я вновь обретал душевное равновесие.
В городе не было звуков. Ни одного. Даже ветер не гулял в пустых трущобах. По мере того, как я шёл вперёд по унылым пыльным улицам, я встречал лишь пустые глазницы домов и остро пахнущие горелым фенолом колонки с некогда чистой водой. И ещё воздух здесь пах чем-то смутно знакомым, но я никак не мог вспомнить, чем именно. И это вселяло в меня тревогу, ибо я понимал, что этот запах просто не мог появиться здесь.
Нужно войти в один из домов и узнать, что же случилось с жителями города. Куда они все исчезли?
Я внимательно осматривал стены домов, но не мог найти ни одной открытой двери, ни одного открытого окна. Я не мог попасть внутрь сам, но я знал, что сосредоточившись, могу попасть туда своим сознанием. И, прикоснувшись к одной из горячих от солнца стен, я стал фокусировать свои мысли на этом стремлении.
Я так и не увидел желаемого, но примерно через минуту я стал видеть обрывки действий, происходивших некогда в городе. Они были как вспышки, и одно налагалось на другое.
Женщина смеётся. Смех истеричный, и злобный - так здесь принято. Здесь это считается признаком силы. Её лицо, шея, большие груди и широкие бёдра покрыты неестественно красивой и блестящей кожей. Её тело выглядит здоровым, но она вся - как гнилое яблоко с красивой оболочкой. Гнилое, искуственное тело и гнилая душа. Я с каким-то отвращением осматриваю её, и на заднем плане в чёрно-белом изображении возникают ещё живые животные, у которых равнодушные хромированные машины отрезают внутренние органы и гениталии. Это нужно для процедур омоложения Первичных Жителей. Её тело трясётся от смеха, словно она тоже это видит, и ей это кажется забавным. Потом животных сменяют дети Вторичных Жителей. После родов машина сообщит матери, что ребёнок родился мёртвым - и его, кричащего и дёргающегося, только появившегося на свет, машины растолкут в кровавую кашу, а потом переработают в клеточный субстрат. Это бесценный состав для процедур омоложения Первичных Жителей. Первичным всё равно: они хотят удовлетворения своих желаний, и кроме этого их ничто не интересует. На их благо работает целая индустрия удовольствий (которая с помощью вездесущих видеофонограмм заботится и о том, чтобы жители думали только о наслаждении). Эта женщина - из Первичных. Она давно и быстро растратила на удовольствия своё здоровье, и её новое тело по клочкам собрано из душ и тел бессловесных тварей и беспомощных младенцев. Новое тело - новые удовольствия! Только у нас скидки на новую кожу и на Пульты Удовольствия!
Бам. Бам. Бам.
Тццуотт...Тццуотт.
Человек в непонятного рода серебристой одежде яростно машет кипой бумаг перед лицами усталых людей, неподвижно сидящих перед ним за широким столом, и подчёркнуто спокойно и вежливо слушающих его. Сначала рот его открывается бесшумно, но вскоре я начинаю слышать звук:
--
Этот билль, изданный в самом начале Республики, гарантировал всем равные права! Дайте Вторичным право на свежий воздух, дайте им право обслуживать машины!
--
Вы правы, билль даёт равные права всем жителям нашего Города. Но...большинство вторичных имеет слишком низкий коэффициент удовлетворённости...Обслуживать машины имеют право граждане с коэффициентом удовлетворённости пятой степени.
--
Но ведь они не удовлетворены именно из-за того, что не имеют работы!!! Из-за того, что они дохнут из-за испарений Станции!!
И ты тоже сам скоро сдохнешь, доходяга...Сам ведь из Вторичных - кашляешь всё время. Думаешь, натурализовался, и стал полноценным?
--
Пожалуйста, держите себя в руках. Совет согласился выслушать ваше мнение из-за вашего авторитета, профессор. Но мы не будем терпеть ваши эмоции. Помните о том, что юристами могут работать граждане с коэффицентом удовлетворённости от восьмой степени и выше. Ваши эмоции уменьшают ваш коэффициент. Поберегите его, он и так критический...Вы можете потерять лицензию...
От волнения профессор зашёлся в приступе тяжёлого кашля, но вскоре справился с собой и продолжил:
--
Люди должны дышать свежим воздухом!! Они должны нормально есть и отдыхать!!
--
Люди имеют всё это. Люди имеют удовольствия. Не имеют только опасные элементы и лентяи.
--
Это лицемерие!!
Что вам-то за забота, профессор? У вас и так осталось полпункта. Ещё пара таких выпадов - и лицензии как не бывало.
--
Профессор, напоминаю: вы имеете право подать апелляцию по поводу решения Cовета об обязательных работах на Станции для Вторичных Жителей. Хотя эти работы полезны для здоровья жителей и увеличивают их удовлетворённость. Людям это только на пользу! А вы приходите на заседание Совета и горячитесь. Нехорошо как-то, по-детски...
--
Вы не люди!! Вы звери!! Вы уничтожили всю природу в Городе и за ним, а теперь взялись за своих же братьев! Они бедные, но они люди!! Где ваше сострадание?!! Что же вы за твари??
--
Важна лишь удовлетворённость, вы знаете закон. И будьте осторожны: эмоции уменьшают ваши пункты.
--
Законы должны быть написаны для людей, а не для Компании Удовольствия!!
После этого профессор снова зашёлся в кашле, и вместе с этим раздался громкий электронный писк.
--
Сожалеем, но из-за вашего неудовлетворённого поведения ваши юридические пункты закончились. Вы исключены из Коллегии, и больше не имеете права обсуждать решения Совета.
--
Законы...закон...несправедлив, - хрипел профессор. На губах его показалась кровь.
--
За публичное осуждение законов вы отправитесь на урановые рудники. Сожалеем, но вы подпадаете под это наказание как лицо без юридического права. Приговор только что был автоматически вынесен и одобрен Судебной Машиной. После года работы на руднике вы сможете подать апелляцию на это решение.
Мгновенно после этих слов металлический пол под профессором раздвинулся, и он с криком полетел вниз. Передо мной остался лишь его образ: узкое лицо, слишком ранние морщины, умные горящие глаза. И я увидел тысячи грязных оборванных людей на задымленных улицах, с отчаявшимися лицами, больными телами и потухшими глазами. Внезапно все эти лица слились с образом профессора, в один печальный измождённый лик. И одновременно с этим со стороны Совета появился образ жирного самодовольного лица. Лицо профессора становилось всё тоньше, а толстое лицо становилось всё больше и довольнее. По мере того, как первое становилось всё менее чётким, и всё более искажённым ужасом, второе становилось всё более лоснящимся и наглым. И когда лицо профессора уже было готово исчезнуть совсем, оба образа громко лопнули как мыльный пузырь, и видение пропало.
Фуррррр...Крамг!
В набор фоновых звуков тихо и внезапно встроилась эта новая добавка, и я испуганно вздрогнул. Что-то двигалось вдали, за всеми этими "подснами", за причудливыми картинами. Большое, неумолимое и чудовищное. Самое противоестественное из того, что я здесь видел. Но пока я лишь ощущаю его мерные одинаковые шаги, я не вижу и не чувствую его.
Хозяин Города идёт сюда.
Эта чужая мысль пронеслась в моём сознании, и долго горела, как сигнальная ракета. Мне стало тревожно. Я не знал, где топает это существо - наяву, во сне, в очередном "подсне". Я только ясно ощутил опасность. Настоящую опасность.
Необычный запах, который я ощутил при входе в город, стал яснее. Я узнал его, и теперь уже понял, откуда он тут. Запах ненависти к живому душой. Его источал невидимый пока колосс, шагавший вдалеке.
Он ищет тебя, ты разбудил его своими поисками! Беги скорее в лес! Хозяин способен погрузить твою душу в себя! Беги!!
Это душа одного из погибших Вторичных. Мне стало теплее на сердце от этого внезапного товарища.
У меня ещё есть время, друг. Ещё одна картина ждёт меня.
Переживание и страх за меня в ответ. Ты не бойся, друг, я успею.
И я погрузился в "подсон". Чувствовал, что он последний. Больше поруганная земля мне ничего не имела сказать. И моё время кончалось.
Это где-то за Городом, и здесь нет людей. Здесь некогда был живой лес, наподобие моего. Но теперь тут то же, что и на песчаной пустоши. Омертвение.
Всё как поздней осенью - опавшие бурые листья, голые деревья да стылая, скованная холодом земля. Свинцовое небо. Но деревья и земля здесь словно пластиковые, неживые, отравленные, отравляющие и опасные. Перерождённые они.
Их высосала та же сила, что и на пустоши.
Бам. Бам. Бам.
Тццуотт...Тццуотт.
Я иду по лесу, и под ногами не щёлкает ни одна веточка. Впереди канава - несмотря на холод, она не замёрзла.
Не мёрзнет она, мёртвая вода. Канаву сделали люди. Те, которые из Города.
Это голос земли - Вторичный остался в Городе, и я не слышу его больше. Я подхожу и смотрю в чёрную непроглядную воду. Там кто-то есть.
Ну, появись!
Земля молчала - видимо, ждала от меня действий.
Несколько минут ничего не было, поверзность воды была абсолютно неподвижной. Потом вдруг - бульк! - по ней пошли волны, внутри кто-то двигался. Большой, длинный, и излучающий глухую неопределённую злобу. Досаду на своё существование.
Ну что, ж, будем смелее.
Я вошёл в канаву, и скоро почувствовал, как рядом со мной кто-то проплыл, потеревшись о мои ноги. Древний инстинкт охотника был безошибочен: рыба! Но было ещё какое-то смутное чувство. Что-то ещё.
Что именно? Я понял это, когда схватил рыбу за склизкое туловище и поднял из воды. Это было отвращение, вот что.
Странно, но рыба обычно начинает дёргаться, когда её хватаешь - я знал это, мы часто ловим с друзьями рыбу в ручьях и озёрах. Но этой было всё равно - плывёт она или плывёт, живёт или не живёт. Она лишь вяло двигала телом (оно было длиною метра четыре, я поднял из воды только часть), выражая упорное но слабое желание: оставь меня в покое. И уже это меня пугало! Рыба не имела никакого желания жить!
Кроме того, существо было рыбой лишь отчасти - всё тело было белое, змеиное, рыбьей была лишь голова. Да и голова была странной: какой-то неестественной, больной, с незрячими глазами. Рыба-змея вяло открыла пасть, и я увидел оголённые челюсти и нестройные ряды тонких игловидных зубов - такими и не схарчишь никого...Плавников существо не имело. Оно было совершенно не приспособлено к жизни. Я чувствовал, что таких вялых рыб-змей тут много, просто у некоторых вообще нет сил плавать.
Посмотри, что они сделали с моими детьми!!!
Сколько боли, сколько скорби и обиды в твоём голосе, мать-земля...
Существо медленно открывало и закрывало пасть. Я понял, почему рыба излучает негатив: она беззвучно кричала, она жаловалась!
Я увидел её эволюцию.
Большая здоровая рыба плещется в голубом озерце. Много шагов у берега. Землю коверкают механические мышцы.
Бам. Бам. Бам.
Тццуотт...Тццуотт.
В воду, в землю ввинчиваются стальные иглы. Берут жизнь, наверх льют яд и равнодушие. В воду льётся что-то густое и чёрное. Фырканье машин наверху.
Рыба корчится, ей мучительно больно. В воду, извиваясь от жгучих страданий, причиняемых ядом в воздухе и на земле, сползают змеи - чтобы вода принесла хоть какое-то облегчение. Рыба уже знает - здесь не легче. Но вместе не так плохо.
Через года вид рыб и змей менялся, они пытались приспособиться к ядам - и истощили весь запас жизненных сил, оставленных матерью-природой. Они приспосабливались, а машины и яды равнодушно били их природу. Животные выжили...но только отчасти. И больше не имеют желания жить, в жизни для них уже нет никакой радости. Вокруг всё мертвое - и рыбы-змеи от этого тоже полуживые. Даже скорее мёртвые, чем живые. Живые по случайности, но без надежды и любви. Больше нет озерца - только вонючая канава, мёртвые деревья и высосанная земля.
Вялые крики боли излучают не только сами рыбы, но и сама материя, из которой они состоят. Порушена святая святых: внутренняя гармония плоти!
Боже, как больно на всё это смотреть!!
Как больно видеть страдания, и не быть способным помочь!!!
Я выпускаю рыбу обратно, и она безвольно плюхается в канаву. Я иду обратно, сжимая в бешенстве кулаки, и из глаз у меня текут слёзы бессильной ярости.
Мои шаги становятся всё тише - я чувствую, что последний "подсон" закончен. Я перешагиваю через ствол упавшего дерева (из слома почему-то текла не смола, а какая-то чёрная жижа), и...
Бам. Бам. Бам.
...прихожу в себя у стены дома...
Тццуотт...Тццуотт.
...в Городе.
И крик, заглушающий всё, врывается в моё сознание:
"ОН ЗДЕСЬ!!! УХОДИИИИИИИИ........."
И спокойный голос леса: "Сынок, время. Не могу тебя держать дольше. Иди обратно ко мне".
Фуррррр...КРАМГ!!!
Он здесь.
Без паники.
Я раскидываю руки, и крестом, уверенно в себе, взмываю вверх, над небоскрёбами.
Фуррррр...КРАМГ!!! Фуррррр...КРАМГ!!!
Шаги. Гигантские.
Чёрный щербатый металл. Обожжённый. Двигается ко мне. Совсем рядом.
Это металлический колосс, он в два раза выше самых высоких небоскрёбов, он высотой около километра. Я вижу его ноги, его стальные суставы, маслянистые шарниры.
КРАМГ!!!
Это шаг по улице. Сапог великана занимает по ширине всю широченную улицу. Каждый шаг - как удар по мне. Он идёт за мной, по мою бессмертную душу.
Фуррррр...
Этот звук идёт от самого верха колосса - но я ещё не поднял взгляд, чтобы увидеть источник звука. Я продолжаю подьём вверх, и поднимаю взгляд. И чем выше я его поднимаю, тем больше у меня захватывает сердце от страха.
Точка! Выше взлетать не надо.
Вот он, момент истины! Я смотрю на колосса.
Я увидел его уродливую голову на фоне замасленных чёрных труб Завода, грязно-синего полуразваленного шара Видеоцентра, и смертельного серого ромба Реактора. Небо из синего тотчас превратилось в свинцово-чёрное, наполнилось тревогой.
Весь колосс был из аспидно-чёрного щербатого металла, словно по нему стреляли миллиардами пуль. Это гиганский одушевлённый робот, сделанный по подобию человека, военного человека. Точнее, он сам себя таким сделал. Он - это одушевлённая, материализованная эманация Города. Вся его грязь и мерзость.
Голова колосса закована в каску, глаза его - видеокамеры с обьективами из чёрного стекла. На месте рта - военный респиратор, и трубки уходят куда-то за металлическую башку. Но сам респиратор, как и всё прочее у колосса - из чёрного щербатого металла.
Он шагает ко мне!
ФУРРРРРРРР...
Этот звук вылетает из металлического респиратора - как дыхание. Вместе со звуком оттуда вылетают клубы чёрного вонючего дыма.
Он всё ближе и ближе, он меня видит!!
Меня сковал ужас, и я был не в силах двинуться, я был беспомощной мишенью, раздавлен его свирепым видом и его негативной мощью.
Сынок, не могу держать...Скорее, время кончилось. Защита кончилась. Забираю тебя сам.
И я вдруг почувствовал, как начинаю стремительно возращаться к границе с лесом. Город в один миг стал маленькой точкой, и я уже смотрел на него, сидя на корточках на границе леса. В полной безопасности. Но отсюда я видел пустошь и Город, где мерно вздымалась и опускалась голова чёрного Хозяина Города. Моё сердце бешено стучало - ибо за тот миг, пока лес тянул меня обратно к себе, я пережил самое чудовищное, увидел самое ужасное, хоть я и сумел оставить это внутри самого сна. В последний момент, когда защита уже пала, я ощутил все ужасные запахи Города, весь его яд.
Я увидел, как внутри колосса, в его чёрной выпуклой груди, работают механизмы, машины. И в этих машинах вертелись души опустившихся до Машин Удовольствия Первичных Жителей. Они перемалывались и вновь срастались при каждом шаге бездушного, но живого колосса. Они испытывали ужаснейшие мучения, но уже не в силах были что-то сделать с этим.
Он пожирает твою душу, как только ты обращаешься к равнодушию. Испугаешься его - и вечно будешь дрожать по углам бетонных улиц. Пожинал его плоды, которые он внушал делать людям, когда он был ещё простой бестелесной эманацией разврата - и ты будешь вечно крутиться в его мрачных тисках. При этом будешь делать вид, что тебе хорошо - и заманивать новых дураков в чёрные жернова.
Мой друг из Вторичных. Стоит спокойный. Колосс проходит сквозь него, не причиняя ни малейшего вреда.
Колосс живёт лишь в твоих снах. Теперь и для меня он - сон. Живи свободой, дыши воздухом. Прощай, и больше не приходи - ты видел всё.
И ты прощай, друг.
И тут я очутился на границе с лесом.
Я сидел и смотрел на страшную картину, но сердце моё билось всё ровнее и спокойнее. Вскоре я лишь вздохнул с облегчением, встал, и вошёл в лес.
- Что ты видел?
- Я видел смерть и разрушение.
- Ты видел смерть реального мира, но далёкого отсюда. Ты прошёл испытание: ты остался жив, увидев Хозяина Города. Многие из твоих соплеменников теряют душу, и остаются навсегда в Городе, прячась по углам, когда Хозяин ходит в округе.