За стеклом можно видеть школу - шоколадного цвета здание. Две серые девятиэтажки справа и слева от нее. Еще чуть правее, ближе к дому, ограда, за ней красное, всего два этажа, здание детсада. Если посмотреть из окна кухни, которая выходит на противоположенную сторону дома, то опять увидишь школу, покрытую плиткой всё того же шоколадного цвета, девятиэтажки по бокам и морковный детский сад. И так повсюду в районе. Девятиэтажки - коробки, школы - коробки, коробки - детские сады. И сам сидишь в такой же коробке, смотришь на это безобразие. Наверное, среди таких пейзажей и сходят с ума. Да еще этот снег, которым основательно засыпано поле перед школой. Иногда на поле играют в футбол, снег утоптан пацановьими ногами. По вечерам перед Новым Годом группа энтузиастов повадилась запускать здесь фейерверки, было красиво - я видел из окна. Теперь праздники прошли, пусто.
Размышляя подобным образом, я стою перед окном с тетрадкой полной конспектов по сравнительной политологии, и учить эту самую политологию не имею ни малейшего желания. И тут зазвонил телефон. Мой мобильник. Я удивился. Кто это может звонить утром? (Было часов 12 или около часа; утро ведь начинается, когда просыпаешься, а проспался я тогда поздно).
Звонил Козлик. Это погонялово, а не фамилия. Кличку такую он заслужил за крайне несерьезное поведение на одном ответственном мероприятии. Козлик вообще отличается очень распиздяйским поведением, это видно даже по его внешнему облику. Рыжий, длинноволосый, с козьей бородкой, тощий, небольшого роста, любитель дури и пламенный революционер - таков Козлик.
Я взял трубку. Козлик сбивчиво стал рассказывать, что происходит последние дни в центре города. Еще вчера, как оказалось, Невский проспект был перекрыт населением, протестовавшим против отмены льгот, вернее, их замены денежными компенсациями. Там, на Невском, Козлик повстречал Кузнеца, и они оба приняли участие в этой несанкционированной акции. Михаил Кузнец - лидер антиглобалистской организации, в которой мы с Козликом состоим - высокий атлетического сложения близорукий человек, издали похожий на шкаф в очках. Небольшой такой, компактный добродушный шкаф.
Тем временем Козлик стал вдруг рассказывать про некого Александра, с которым он познакомился недавно на какой-то комсомольской тусовке и которого, по мнению Козлика, возможно привлечь в наши ряды. Для этого мне необходимо было немедленно отправиться на Владимирскую, где должна была состояться еще одна несанкционированная акция протеста, в которой примет участие этот Александра. Я стал пререкаться с Козликом - отчего он сам не едет, мы с этим Александром друг друга не видели никогда, как я его узнаю? Иван Козлик заверил меня, что я его обязательно узнаю, и даже назвал мне в помощь особые приметы искомого Александра:
-Черная куртка и зеленые джинсы. Или наоборот. Я точно не помню. - сказал Козлик. Сам Козлик в данный момент был занят чем-то срочно-неотложным, но обещал подъехать чуть позже. Я согласился. Согласился с внутренней радостью. Мне, конечно, необходимо было готовиться к экзамену, но, во-первых, мне тогда казалось, что он послезавтра, а, во-вторых, несанкционированная акция протеста гораздо веселее учебника по сравнительной политологии. Это вам скажет любой политический хулиган, тем более, если он студент.
Закончив разговор с Козликом, я начал одеваться. В углу комнаты, на разложенном кресле спал Кайзер. Мы вместе снимали комнату в этой трехкомнатной квартире на улице Латышских Стрелков. По ночам Кайзер работал над своим курсовиком - я слышал это по мерному гудению компьютера, спал и слышал. Комп работал в две смены, днем я за ним, ночью - Кайзер. Мы так привыкли, Кайзер привык жить по ночам, это был его добровольный выбор.
Так вот, одеваясь, я попытался разбудить Кайзера с целью взять его с собой.
-Эй, Кайзер! Проснись! Дело есть. - тормошу его. В ответ Кайзер перевернулся на другой бок, по-сонному сопя и не открывая глаз.
-Кайзер, проснись, труба зовет! Пришел из-за гор проклятый буржуин, снова рвутся снаряды! - говорю ему в ухо строки классика. Закрываясь от меня одеялом, Кайзер бормочет что-то вроде: "Ну, мама, еще минуточку". Понятно. Кайзера не разбудить. Я оделся и уехал.
- Вот, - думаю, качаясь в вагоне метро, - такой с виду скучный денек начинался с утра, а теперь предстоит что-то интересное. Как неожиданно всё переменилось.
Ровно в два я был на Владимирской, где, по словам Козлика, должно было состояться несанкционированное перекрытие улицы. Я посмотрел направо, в сторону Невского. Владимирский проспект. Всё буднично. Ходят люди, ездят машины. Никакого намека на перекрытие, ни переглядывающихся подозрительных людей, ни флагов, ни криков, ни лозунгов. Все спокойны и пасмурны.
Глянул в другую сторону. Достоевский тоже какой-то пасмурный, вокруг него люди. Памятник писателю - традиционное место встреч. Вокруг писателя в любое время тусуются человек 10-20. Попробуй тут найти Александра, который даже не известно как выглядит. Козлика тоже нигде не видно. Что мне делать? Решил позвонить Козлику, но он меня опередил. Неугомонный Козлик оказался уже на Пионерке, откуда, вместе с Кузнецом, он вез на Гостинку партийную атрибутику - так он сказал по телефону.
-Безусловно, - заметил я недовольно, - для того чтобы привести транспарант и партийный флаг требуется как минимум 2 человека.
В ответ Козлик снова просил найти таинственного Александра, повторив основную примету - черный и зеленый цвета в одежде. Найти этого Александра и поехать с ним на Гостинку, где все мы и должны были встретиться. Я снова внимательно посмотрел на толпу вокруг русского писателя, на пятачок перед монументом и заприметил парня в зеленой куртке и черных джинсах, черноволосого и очень сутулого, даже изогнутого. По его фигуре и простоватому выражению лица можно было подумать, что он идиот, небуйный, амбулаторный недоумок.
-Александр? - немного поколебавшись, подошел я к нему. Он действительно оказался Александром, членом КПРФ и СКМ. Говорил он как-то странно, криворотя, смотря не на собеседника, а куда-то в сторону. Его поведение и речь явно давала понять, что я не ошибся в предварительном диагнозе. Со второй фразы он принялся доказывать мне революционность КПРФ и ее лидера, а я, не пытаясь даже вступать в дискуссию, стал думать, как бы незаметно оставить его наедине с самим собой и добраться до Гостиного Двора. Но тут к нам подошел еще один парень. И он тоже оказался Александром, первым секретарем питерского СКМ. Он лично знал Козлика, только вот одет был не так, как Козлик его описывал. Вечно этот хиппи всё напутает! Первый секретарь принес с собой охапку красных флагов, надетых на древки и свернутых рулонами.
-Сейчас, - сказал он, держа флаги на подобие винтовок, на плече, - пойдем на Невский. Флаги я понесу один - вдруг менты привяжутся, припишут нам еще несанкционированное шествие.
Потом он всучил пучок флагов полоумному Александру и, приказав нам встать подальше друг от друга, что я сделал с радостью, ушел еще за кем-то. Мы стоим, между нами метра три - конспирация. Если вдруг привяжутся менты, то только к этому идиоту, его не жалко. Минуты через две коммунистический секретарь вернулся со стороны улицы Рубинштейна с еще двумя комсомольцами. Мы представились друг другу, но имена их я тут же забыл.
Таким образом, нас было уже четверо и все, за исключением меня, были коммунистами и комсомольцами. Красный пояс. Секретарь Александр, тем временем, вновь завладел охапкой советских флагов и, руководимые им, мы пошли. Причем не по Владимирскому проспекту сразу на Невский, как было бы проще, а в обход, по Загородному и Ломоносовской улице, с тем, чтобы выйти на Невский проспект в районе Катькиного сада и Малой Садовой. Дорогой мои новые знакомые вели меж собой какие-то разговоры, я иногда вставлял слово или два в их организационно-политический треп, хотя беседа их была не особо интересной. За полтора года общения с представителями молодежной радикальной тусовки я наслушался подобных монологов и диалогов вдоволь. Уходишь с какого-нибудь собрания и уже через 5 минут плохо помнишь, о чем шла речь - настолько это незначительно. Поэтому я почти не участвовал в беседе, а больше смотрел по сторонам. День как день, люди ходят. Даже не верилось, что в городе какие-то беспорядки, перекрытия улиц - ничего такого. Наверное, 25 октября 1917 года по старому стилю тоже люди ходили буднично, тоже не верилось.
Так, перекидываясь словами и замолкая, мы вышли Александринскому театру. К нам он стоял задом, к Невскому - передом. Всё как положено. Тут молодые комсомольцы как-то одновременно замолчали. Улица Зодчего Росси абсолютно пуста. В воздухе чувствуется какое-то напряжение. Даже не верится, что это ни кино, ни сон, а совершенно пустая улица в центре многомиллионного города. Зато поперек переулка Крылова видны люди и, что это за люди! Солдаты внутренних войск серой шеренгой от дома до дома в полной тишине перекрывали переулок. Может они деревянные или терракотовые какие-нибудь? Только мы поравнялись с фасадом Александринки, как из-под земли, справа от нашей компании вырос усатый мент в чине капитана, кажется, впрочем, я его не рассмотрел. Вырос и спрашивает человеческим голосом: "Откуда флаги несете?" Чертик из коробочки.
Я, вот, всё думаю, почему, когда ты пьешь алкогольные напитки в неположенном месте и в неприличном состоянии или еще как-нибудь нарушаешь общественный порядок - менты тут как тут, а когда нужно, на тебя нападают вдесятером или еще что - их нет? Что за чертовщина такая?
Главный комсомолец Алексей сказал нам еще на Владимирской, что, если спросят, куда несем флаги, следует отвечать: "В штаб КПРФ". Сейчас же он так ответил на вопрос: "Откуда?". Мент спросил что-то еще, но, что именно, я уже не услышал. Ноги несли меня вперед. Я уходил и ждал окрика мента в спину, но тот, очевидно, был слишком занят выяснением происхождения комсомольских флагов, что не заметил моего исчезновения. Я не убегал, шел по-деловому быстро. Мне казалось бессмысленным быть задержанным за красные флаги и комсомольские идеи, которые я не разделял. Кроме того, я помнил, что на Невском меня должны ждать партагеноссе с нашими флагами и транспарантами, за которые я готов был быть задержанным. Может, конечно, я поступил неправильно, что бросил своих попутчиков на съеденье подземному менту, но совесть меня ничуть не мучила.
Мимо Катькиного сада шла под звуки бубнов группа кришнаитов. Оранжевые и других цветов флаги с узорами. Издали можно было подумать, что это политическая манифестация, какие-нибудь спятившие активисты неизвестной организации устроили "пляшущую демонстрацию" в поддержку своих требований. Кришнаиты ходят так здесь каждые выходные и, даже теперь, в нетеплую январскую погоду по почти безлюдному Невскому они все равно двигаются, одетые в легкие цветные балахоны, ритмично выкрикивая свои "Кришна-Хари". Невский казался в те секунды улочкой провинциального городка - ни людей, ни машин.
Куда все подевались, понял я, повернув с площади Островского за угол, что закрывал от меня перекресток Садовой и Невского. Прямо на проезжей части перекрестка стояла толпа народа, человек 300 под различными, преимущественно красными флагами. Пенсионеры, молодежь, даже люди среднего возраста, а по периметру - частокол ментов мышиного цвета. В этот момент до меня дозвонился Козлик, сказал, что они с Кузнецом уже на Гостинке, поднимаются на эскалаторе. "Будьте осторожны", - сказал я, думая об истории с комсомольскими флагами. Перед Гостиным Двором народ тоже бурлил, но был более рыхлой массой, чем толпа на перекрестке. Теперь было понятно, почему пуст Невский, пусты прилегающие улицы. Воздух искрился от напряжения, намечалось что-то необычное. Я снова подумал, переходя Садовую, идя по направлению к Гостинке, что не зря, бросив неотложную подготовку к экзамену, приехал сюда.
Козлик и Кузнец были видны издали. Кузнеца вообще сложно не заметить, благодаря своим габаритам он выделяется в любой толпе, а тут, вместе с рыжеволосым, экстравагантным Козликом... Они, безусловно, были самой импозантной парой в толпе. В руке у Козлика древко для флага - швабра-телескоп на самом деле, купленная мной в политических целях мене года назад на рынке вблизи метро "пр. Большевиков".
-А Кайзер с тобой не приехал? - спросил Козлик вместо приветствия. Я ответил, что Кайзер спит как сорок сурков и в ближайшее время вряд ли откроет глаза.
-А Александр? - опять спросил Козлик. Я сказал, что один Александр оказался секретарем СКМ, а другой - идиотом.
-А! - удивился Козлик моему открытию. Кузнец же предложил незамедлительно встроиться в толпу митингующих. Плотного кордона милиции не было, один - два мента на каждые 5 метров. Мы свободно подошли к митингующей массе людей и встали в ее восточной части, лицами в сторону Инженерного замка. В центре толпы вовсю митинговали радикальные комсомольцы под красными флагами с портретом Че Гевары на них и надписью РКСМ(б). Чуть правее от них шумели национал-большевики под черным серпом и молотом в белом круге на красных полотнах знамен. В непосредственной близости от нас стояли АКМ-овцы - еще одна разновидность радикального комсомола. На левом предплечье у каждого из них красные повязки с аббревиатурой организации. Смотрелись повязки стильно, буква "К" была выполнена в виде Калашникова.
У нас повязок не было. Были стикеры. Черные буквы на морковном фоне. Название организации, адрес сайта и какой-нибудь из нескольких лозунгов. Одна шестая формата А4. Стикеры мы с Козликом наклеили друг другу на предплечье, а Кузнец налепил его себе на грудь в район сердца. Из остальной атрибутики у нас был флаг и растяжка-транспарант защитного цвета с белыми буквами названия организации. Флаг... Изначально планировалось, что он будет цвета хаки, но ткань такого цвета найти было не просто, потому полотно темно-зеленое с нашим - рука, сжимающая молнию в круге - символом. Таков наш реквизит. Мы ведь как актеры: сцена - улица; транспаранты, флаги - реквизит; речи и речевки - тексты пьес. Есть труппы поменьше, побольше. Одни выступают на улице, другие - в залах с колоннами. Только в отличие от театра у нас всё всерьёз; наши выступления касаются повседневной жизни непосредственно, да и по опаснее наш театр будет.
Между тем, политизированная радикальная молодежь составляла едва ли половину митингующих. Основную их часть составляли пенсионерки, что было понятно, ведь монетизация в первую очередь ебанула по ним. Они вышли первыми, стали основными зачинщиками беспорядков, главной движущие силой революционного выступления. Новыми рабочими и крестьянами.
- Давайте покричим! - предложил я тусовавшимся неподалеку АКМ-щикам, когда мы развернули транспарант, вскинули свой флаг над краем толпы. Мы стали скандировать: "Путин - враг России!". Сперва кричишь несмело, еще не раскричался...
Путин - враг России!!!
Затем громче, резче и агрессивнее, хотя еще несколько секунд назад был спокоен...
Путин - враг России!!!
Мы своими глотками уже перекрикиваем уже РКСМ(б)-шников, хотя у них мегафон.
Путин - враг России!!!
Вздымаем кулаки к небу. Вокруг тебя толпа, жадно впиваются в транспарант - читают название организации. Все глаза на нас! Центр внимания! Народ встал полукругом. Кузнец выходит в его центр и начинает.
Громко и эмоционально он говорит простые и понятные вещи. О том, что существующий режим продемонстрировал в очередной раз свое полное неуважение к собственному населению, заменив льготы мизерными денежными компенсациями; что нужно заставить власть уважать народ. О том, что необходима революция, которая сметет зарвавшихся власть имущих, отстранит от управления людей, которые ведут себе на своей земле как оккупанты. Он говорил простые понятные вещи, но говорил их сильным рычащим басом. Человек-шкаф, по бандитски коротко стриженный, глубоким громким голосом произносит очевидные истины о ситуации в стране, говорит ту радикальную правду, о которой уже давно молчат официальные СМИ. Я испытывал гордость или подобное ему приятное ощущение. Совсем как в прошлый Первомай, когда Кузнец, словно танк, вел нашу колонну молодых радикалов по Невскому и кричал в мегафон антиправительственные лозунги. Сейчас мегафона у нас не было. Мы всё собирались его купить.
-Тяжело без мегафона, - пожаловался Кузнец, взяв паузу в речи и подойдя ко мне.
-А я тебе когда еще сказал?! - сказал я ему. Дело в том, что мегафона у нас не было отчасти из-за сомнений Кузнеца в целесообразности такой покупки. Хороший мегафон стоил около четырех - пяти тысяч, а на первом же митинге его могли отобрать или сломать и деньги были бы потеряны. 5 штук - большая сумма для организации, состоящей из малообеспеченных студентов и пэтэушников. Однако я настаивал, что мегафон нам необходим. Теперь стало понятно, кто оказался прав.
Речь Кузнеца прерывалась нашим скандированием: "Путин - враг России!", "Другой мир возможен!", "Ре-во-лю-ция!" и даже "АПСМ - удар низов!". Последний лозунг был выдуман мной специально для нашей организации.
Только я закончил скандировать очередную кричалку, когда рядом со мной появились парень и девушка. У парня в ухе серьга, у девки - микрофон в руке. В шуме митинга они представились как журналисты "Радио России" и спросили о блиц-интервью. Ну, давайте. Они попросили прокомментировать происходящее, мое участие в нем.
-Наша организация, - решил я говорить за весь АПСМ, - выступает не против этой конкретной социальной реформы, а против существующего политического режима в целом. Это реформа лишний раз продемонстрировала отношение власти к гражданам. Мы для них подданные, холопы и, как нам жить, решают только они. Кремль отнимает понемногу у граждан права! Свободных выборов уже не осталось! В регионах вместо избираемых губернаторов - путинские назначенцы! Теперь он решил отнять у стариков льготы!.. Это надо остановить сейчас или завтра мы будем жить при диктатуре...
Я разошелся, стал орать, стараясь перекричать шум стихийного митинга. Журналисты медленно потянули микрофон к себе и я, уже почти убежденный, что столь радикальные заявления не пропустит в эфир проправительственное "Радио России", все же несколько раз, как бы невзначай, назвал адрес сайта нашей организации. Всё реклама.
Импровизированный митинг, организованный АПСМ, тем временем завершился. Инициатива перешла к организациям, что стояли в центре и на другом краю общей массы людей, блокирующей движение. Полукруг слушателей Кузнеца распался, наши пятнадцать минут славы иссякли.
В толпе рядом с нами отиралась группа бритых молодых людей, штаны на подтяжках, гады, кепки на лысых головах в честь потепления. Во время выступления Миши один из них, невысокого роста, с задиристой рожей, произнес как бы себе: "Мы оппозиция оппозиции". Теперь они ввинтились в людскую массу поглубже, встали кругом, спиной ко всему остальному миру, вытащили красно-черный флаг и хором начали скандировать что-то неразборчивое про анархию. Красные скины, как выяснил я впоследствии. Чего только на Невском ни увидишь! В тот день, впрочем, они ничем более не отличились.
Вдруг я заметил, что Козлик с нашим флагом оказался у моего края транспаранта. Я посмотрел на другой край, на тот, который должен был держать Козлик. Там стоял какой-то юнец не известный мне. Парень-коротышка лет двенадцати.
-Кто это?
-Не знаю - отвечает Козлик. Интересно, думаю, сперва идешь на акцию, все нормально, потом транспарант уже держат незнакомые люди, которые сами с трудом понимают, что на нем написано.
Нацболы, тем временем, свернули флаги и дружной толпой отправились к метро. Их место заняли СКМ-вцы, те самые, которых я оставил у Александринки. Они только сейчас пришли, видно разговор получился долгим, однако добрались они в полном составе и даже сохранили пресловутые флаги. Красные скины уже куда-то делись. В середине гудящей людской массы продолжают митинговать радикальные коммунисты. К нашему транспаранту подбегает женщина средних лет, растрепанная, не очень опрятная:
-Что вы тут устроили? Нам не проехать! Долго так будет продолжаться?! - кричит она почему то именно нам. Стоят несколько красных кирпичиков трамваев на Садовой, поперек путей - машина ДПС, других машин почти нет. Женщина орет что-то еще, но звуки коммунистического мегафона и несанкционированной толпы заглушают ее. Недовольная, она уходит. Иди отсюда, иди. Кроме себя самой и своей машины тебя ничто не интересует.
По периметру митинга ходит бабка, стуча алюминиевой ложкой о пустую миску: "Сталина надо! Сталина надо!" Это уже третий или четвертый круг под непрерывное бормотание. Мантра. Шиза. Впрочем, как я уже говорил, бабки составляют большую часть тела толпы. Только им под силу в нашем государстве перекрыть главную улицу второго по величине города страны. Это наши ударные силы, танки, гвардия. Мы стоим здесь единственно под их защитой. Выйди группа молодых людей на несанкционированную акцию протеста - с нами расправились бы в несколько минут. ОМОН не стал бы церемониться с молодежью, и руки бы переломали, и ноги. Другое дело пенсионеры и пенсионерки. Обозленным старикам терять нечего, оказывать сопротивление они стали бы обязательно, а еще и громко орать. Прибавьте к этому некрасивую картинку с задержанием и избиением пенсионеров, которую могут показать по телевиденью. Это не молодым руки выкручивать под одобрительные комментарии журналистов и прохожих. Со стариками не справиться полицейскими методами, поэтому менты стоят по периметру нашего несанкционированного митинга с растерянным видом. Менты в ауте.
Этими своими соображениями я поделился со стоящим рядом Козликом.
-Смотри, - сказал мне Козлик, - какой странный мужик.
Чуть в стороне от толпы стоял человек, средний возраст, весь в черном, и смотрел как-то странно, вдоль толпы, то в одну, то в другую сторону. Словно чего-то ждал. Действительно, выглядел он странно. Либо присоединяйся к митингу, либо проходи мимо. Чего в отдалении стоять, высматривать?
-Смотри, еще один! - я указал Козлику на стоящего в метрах 30 от первого второго подозрительного человека в штатском. Вел он себя так же странно. Мы с Козликом переглянулись. Без слов всё ясно.
Из толпы вынырнул отлучавшийся Кузнец.
-Скоро должны приехать журналисты РТР, с камерой. Возможно, я буду давать интервью. - сказал он. Мы с Козликом, в свою очередь, указали Кузнецу на подозрительных людей, увиденных нами.
-Да, - согласился Кузнец, посмотрев на них.
-Давайте поближе к толпе подвинемся, - предложил я, поскольку между нашей группкой и общей массой митингующих образовалась пустое пространство. Вечереет, люди расходятся по домам.
-Маскируетесь на Невском? - подошел поздороваться мой знакомый из одной троцкистской группировки. Их красный флаг с кулаком на фоне черной звезды уже давно реял на другом краю митингующей массы.
-Почему маскируемся? - не понял я.
-Транспарант у вас защитного цвета, - с ухмылкой пояснил высокий козликобородый и усатый, черноволосый, в очках, издали похожий на иностранца, марксист, знающий несколько европейских языков.
-Антиглобализм - стиль войны! - я ответил ему лозунгом, придуманным в припадке экзальтированного безумия. - Мы милитаристская организация и не скрываем этого.
Троцкист уходит, возвращается к своим. Для него мы "псевдореволюционны" и "мелкобуржуазны" - страшные грехи в марксистском сознании.
В толпе родился новый лозунг: "Путин хуже Гитлера!". Его стали скандировать. Но мне он не понравился, исторические параллели бывают сомнительными. "Гитлер лучше Путина", - перефразировал кто-то в унисон моим мыслям. Действительно, наш лозунг "Путин - враг России!" гораздо однозначнее, враг и есть враг, без всяких "хуже-лучше".
Однако 16:00, стало уже темнеть. Короткий промозглый зимний день. Участников митинга становится меньше. Питерская сырость дает о себе знать. По толпе пронесся слух, что завтра перекрытие начнется с 10:00. В десять на Гостинке. Из нас троих завтра может прийти только вечно свободный Козлик. Кузнец к этому времени каким-то образом узнал, что журналисты, которых он ждал, не придут и интервью ему сегодня не давать. Решаем, что пора уходить, сворачиваем транспарант, снимаем с древка флаг. Тут рядом со мной оказался Артем - тот самый мальчик четырнадцати лет, что держал другой край транспаранта вместо Козлика. И, хотя он вряд ли бы нам пригодился, Козлик записал его телефон, и мы дали ему стикеры с названием организации, нашими лозунгами и адресом сайта. С другой стороны, в Бирме в вооруженных силах служат с 13 лет. И ничего, диктатор Тан Шве доволен. Может и нам поможет как-нибудь этот парень.
Кузнец и Козлик уже отправились по домам, но мне сразу домой было ехать лениво, учить ненавистную сравнительную политологию. Поэтому я предложил своему новому малолетнему знакомому, бабушка которого всё еще стояла среди митингующих, пройтись до канГриба (до канала Грибоедова), где можно было согреться и поесть. По дороге, пока мы шли по безмашинному Невскому, он говорил что-то про губернатора Матвиенко, которая в его представлении была виновата в произошедшем беззаконии. Я, в общем, его не слушал особо, сказал только, что главный виновный во всем этом безобразии не Матвиенко, а режим, верхушка власти. Провел урок политвоспитания молодёжи, так сказать.
В кафе на канГрибе мы поели, уложившись в 200 рублей, но так, конечно же, и не наелись. Вечная проблема дорогих заведений - платишь много, но не наедаешься. Платил, разумеется, я. За столом он говорил опять что-то о политике в своём, детском варианте ее понимания. Я молчал. Думал о событиях сегодняшнего дня, смотрел в окно на набережную канала в вечерних огнях. Смотрел отстраненным взглядом.
После того как мы подкрепились, я решил проверить почту. Зашел в ближайшее Интернет-кафе, оно было рядом с Малой Конюшенной. Артем, конечно, со мной. Я показал ему наш сайт, заглянул в свой и партийный ящики, пошарил на других оппозиционных сайтах в поисках репортажей о сегодняшних событиях - почти ничего не нашел, не успели напечатать. Мой новый знакомый смотрел на мои действия открыв рот. Может он впервые видел Интернет?
Мы вышли из кафе. Небо над Питером уже по-ночному темное. Машин все еще нет на Невском, подсвечена Казанка, горят желтые, новогодние гирлянды поперек проспекта. Там-сям шатаются люди, прохожие. Очень тихо для будничного вечернего Невского, словно уже ночь. Ощущение праздника. Альтернативный Новый год. 16 января. Я иду по проезжей части, прямо по двухполосной разметке под этими яркими гирляндами. Звезды в небе едва видны. В воздухе аромат спокойной радости. Умиротворение. После несанкционированного митинга, словно после отличного, замечательного секса. Психопатология и политика.
Рядом, то справа, то слева от меня скачет Артем, как будто он, на хер, мой новообретенный младший брат. И возвращаемся мы на всё тот же перекресток Невского и Садовой. Толпа поубавилась, но продолжает митинговать. Я остановился посмотреть-полюбоваться на неё с расстояния. Ментов, вроде, тоже стало меньше. Тёма побежал искать в массе людей свою бабушку. Больше я его никогда не видел - Козлик потерял его телефонный номер.
В самой гуще, в эпицентре какие-то энтузиасты уже установили палатки, совсем новые, в таких только и ночевать на трамвайных рельсах. В одну из них залезла уже знакомая мне безумная бабка с пустой посудой. "Сталина надо! Сталина надо!", - стучит из палатки миской об ложку. Даже кришнаиты, наверное, уже устали повторять свои мантры и ушли с Невского, но только не эта старуха. Почти все представитель молодежных организаций исчезли, остались лишь пенсионеры и пожилые. Я еще постоял пару минут в толпе. Ничего не поделаешь, нужно ехать домой, учиться. Пошел к метро.
Дальше не особо интересно рассказывать, а потому не хочется. Что особенного в том, как в вагоне поезда до меня дошло, что экзамен должен быть завтра, а не после завтра, как мне казалось первоначально с утра? Как я до шести утра учился, не спал и как в 6 вернулся Кайзер, ушедший вечером к друзьям, вернулся с расширенными бешеными зрачками и словами: "Чувак, никогда этого не пробуй!". Или в том, что Кузнеца потом вызвали в специальное заведение, занимающееся такими как мы, где пытались взять его "на понт", обвинить чуть ли не в организации массовых беспорядков, показывая зачем-то статью из газеты "Версия", в которой наша организация фигурировала в списки участников перекрытия. Ведь всё эти события лишены того духа яркой радости и праздника, каким был проникнут день 16 января.