Мальчик по весне мирно валялся на солнышке кверху пузом, растолстел и почти перестал лаять, Коля же, напротив, худел буквально на глазах, и то сказать, впервые в жизни шестнадцатилетний человек влюбился, страшно по этому поводу переживал, не спал ночами, запустил учебу в техникуме, все думал-думал... а когда придумал, то удивительно искусно скрывая свое состояние от ближних, принялся претворять в жизнь изобретенный им глупейший, но действенный план.
Соседке сверху Любаше по весне тоже исполнилось шестнадцать.
Беда в том и заключалась, что занятые обыденными заботами родители не обратили внимания ни на странное поведение обычно злой дворовой собаки, ни на фанатический блеск глаз сына, и впоследствии произошло то, что и должно было произойти, а именно: Колина мама Нюра, женщина серьёзная, обладательница монументальной фигуры и твердейшего, закаленного жизненными неурядицами характера, насмерть рассорилась с доброй соседкой Марусей, матерью Любаши.
Прочие же соседи, посвященные в суть конфликта, давно сошлись на том, что после драки кулаками не машут: раньше смотреть надо было за сынком. Правда-истина в том и состоит, что не только чужая душа - потемки, а и родная, с кем рядом живешь, бывает весьма и весьма непроглядна. Виновником всего спектакля, или истории любви, был, конечно, Никола, но какой с него нынче спрос? Посему за все ответ держит отчим Паша.
Согласно придуманного жизненного плана, Николай постовал второй месяц, ощущая при этом ватную слабость, нисколько не мешавшую устойчиво сидеть на стуле в своей комнате и готовится сразу к двум вещам: завтрашней итоговой контрольной по математике и отъезду Любочки. "Как бы оказаться к ней поближе? - думал он настойчиво морща юный лоб. - Совсем чтобы близко? Сидеть, к примеру, рядышком на стульях у окна и смотреть на закат. А он бы красный-красный. И о чем-нибудь разговаривать интересном, пусть бы она говорила, рассказывала, а он с удовольствием слушал, и что бы это продолжалось не менее часа, а лучше два. И чтобы Любочка не вкось куда смотрела, как обычно, но прямо ему в лицо, тогда бы все получилось, он бы тоже прямо ей в глаза глядел, и губы их были близки. Впрочем, если так, то следует друг напротив друга находиться, а не рядом сидеть. Лучше всего, конечно, целоваться... тогда уж точно все выйдет как надо, стопроцентное попадание в яблочко будет, но в щёчку в их шестнадцатилетнем возрасте - смешно да и без толку, а в губы... он как-то не решится даже представить, не то что на самом деле".
Так мечтал Коля о близости с верхней соседкой Любочкой, сочиняя план их главного свидания, которое бы определило их будущую счастливую совместную жизнь раз и навсегда. А на дворе цвела весна. Всем хорош месяц май, первый по-настоящему теплый в нашей местности, когда можно выскакивать из квартиры не надевая ни пимов ни шуб с шапками, единственная закавыка - народная мудрость: "В мае жениться - всю жизнь потом маяться".
- А не хочешь маяться, так не женись, вот что я вам скажу. Никто ведь не заставляет, правда? - выразила свое мнение мать Коли, Нюра, выйдя постоять у ворот дома с тремя ближними соседками.
Те с ней, разумеется, согласились и начали приводить в подтверждение мудрости разные случаи из жизни.
Соседские сходки частенько у их дома организуются: стоит Нюре хлопнуть калиткой вечером, достать из кармана горсть семечек и оглянуться по сторонам. Высокая, как и сын ее Колька, в словах и по фактуре прямая, строго вида женщина лет сорока - санитарка близлежащей поликлиники, она редко улыбается, да и шутит с серьезным выражением лица. Муж Нюры погиб на войне, сын сорок первого года рождения нынче учился в приборостроительном техникуме, а года три назад Нюра вышла замуж за пожилого шофера, человека молчаливого, нездешнего, замкнутого, с раннего утра до позднего вечера работавшего на самосвале, возившего бетонный раствор по стройкам города.
Одной поднять сына, дать хорошее образование, вывести в люди больничной санитарке не под силу. Мечтала Нюра, чтобы Николай инженером стал, сначала техникум, потом институт окончил, а тут хоть и пожилой мужчина, но работящий подвернулся, одинокий и без крыши над головой. Звали шофера Пашей, несмотря на почтенный возраст вечно ходил в грубой казенной спецовке, заляпанной раствором также сильно, как и его самосвал. Неразговорчив, вот и сейчас, возвращаясь с работы, пройдя мимо соседок глаз не поднял, молча кивнул головой да в калитку.
Женщины чинно, хором поздоровались во след Паше, Паша - редкий труженик, не выпивоха какой-нибудь. Пенсии только не заработал, хотя идет ему уже седьмой десяток, и видно никогда не заработает: в 29-ом году раскулачили, сослали в Нарым на лесоповал. В сорок первом из лагеря отправили на фронт, кровью смывать вечную крестьянскую вину перед властью, где попал в окружение, затем в плен. Там мобилизовали в Русскую Освободительную Армию воевать против коммунистов, успел в Праге постоять немного за чехов, как опять угодил в советские лагеря на десять лет, во глубину казахстанских рудников. Десять лет - минимум для власовца. Каторгу, известное дело, в трудовой стаж не вносят, а у него она четверть вековая, стало быть трудится Паше до гробовой доски. А он не против, пашет и пашет.
Еще позднее, в двенадцатом часу ночи возвращается с работы Любочкина мама Маруся. Маруся работает кассиром в заводской столовой, но когда организуются какие праздники, дни рождения, юбилеи, она еще подрабатывает официанткой. Маруся очень красивая женщина, замужем за Денисом Иванычем, прорабом, они живут прямо над Нюриной семьей, на втором этаже их двухэтажного казенного дома. Сам Денис Иваныч появляется под конец собрания, в темноте, часов в двенадцать, с метелкой. Он метет тротуар перед домом. Это как бы его общественно-полезная нагрузка, которую Иваныч производит по собственной инициативе, ликвидируя шелуху семечек от соседок и фантики, брошенные игравшими детьми.
- Здравствуйте все! - говорит звонким веселым голосом Маруся, словно поздравляя с каким праздником.
Конечно же от гулянки всегда остается что покушать и особенно выпить. У Маруси прекрасное настроение - подзаработала деньжонок, протанцевала два танца, у нее красивая походка счастливой женщины, которая всем нравится. Впрочем, бабы ей не особо завидуют в силу конкретных жизненных обстоятельств. Степенно, по очереди здороваются. Маруся одаривает конфетами детей играющих неподалеку и уходит в свое небольшое семейство к Денис Иванычу и Любаше. Нюра провожает ее соболезнующим взглядом, вздыхает:
- Любаша послезавтра уезжает в Крым, там, говорят, солнца много, как в Швейцарии.
- Смотрите какой закат алый, - перебивает чей-то оптимистический голос, - это к ветреной погоде.
Но следующее утро не приносит никакого ветра. "Хочу быть с ней рядом всегда, - привычно думал в то утро Коля, учащийся 2-го курса техникума, собирая учебники в портфель и уже зная, что Любочка открыла на втором этаже окно, усевшись перед ним загорать. Он дождался тихого скрипа шпингалета оконца, когда выходил в сени и несколько минут стоял, караулил. Летняя кухня соседей располагается прямо над их сенцами, в конце длинной лестницы, ведущей с первого этажа на второй. Там перед окном стоит стол, пара стульев, на одном сидит нынче Любочка с закрытыми глазами, принимает солнечные ванны ровно до десяти часов утра.
Николай давно вычислил ее несложное расписание. И как только она хлопает дверью и распахивает окошко, его внутренняя жизнь тотчас наполняется радостью, потому что стоит теперь выйти во двор, можно здороваться с Любочкой, смотреть на нее, о чем-нибудь спросить, не сколько влезет, конечно, болтать, а в рамках отпущенного времени до начала занятий в техникуме и хозяйственных утренних работ, для исполнения которых ему нужно будет бегать по двору. Пока мать готовит завтрак, он идет к колодцу, натаскать воды домой и в бочку для вечернего душа.
-Привет, Люба!
- Здравствуй, - отвечает Любочка еле слышно, явно без всякого желания к долгим разговорам.
Николай и сам знает, что сейчас не время бесед. Впрочем, никогда не время. Этими краткими приветствиями все и ограничиваются, далее можно бросить лишь редкий взгляд, ведь форточка из кухни раскрыта, мать Николая слышно каждое слово, произнесенное им во дворе, да и через окно видит его. Хорошо, что хоть Любочкины родители на работе. Его мать уйдет в больницу даже позже Николая, больница-то рядом, а ему до техникума ехать и ехать. Заспешил к колодцу, стараясь, насколько возможно не упускать из виду Любу, что сидит приподняв подбородок, дабы на шею не падала тень, ведь загар должен лечь равномерно. Завтра она уедет в Крым, на курорт, дома побыла не долго. Любочка уже закончила в своем специнтернате 9-ый класс, успешно перейдя в десятый, а Коле, чтобы стать третьекурсником, надобно еще сдать экзамены, а сегодня предстоит зачетная контрольная по математике. Но контрольную придется пропустить, ведь Любочка завтра уедет, и если у него не получится сегодня, весь план о совместной с нею жизнью пойдет прахом. Чего допустить совершенно невозможно, тем более, что план давно выполняется только вот с итоговой заключительной, самой важной фазой он затянул. Фаза крайней близости с Любочкой не то что бы пугала, просто непонятно было как начать, он надеялся на случай какой-нибудь счастливый, который, увы, так и не представился. Сегодня - крайний срок, далее отступать некуда.
Волосы Любочки золотистые, с рыжинкой, кожа бледная, вся в веснушках. Несмотря на каждодневный утренний моцион, что на лице, что на шее видны голубые венки. С такой кожей модная бронзовотелость невозможна, однако Любочка все равно загорает понемногу с утра, это полезно. Кроме того необходимо приучать кожу к солнцу после зимы, в Крыму, небось, еще не то будет. Подружек у нее нет, никто к ним не приходит, ей наверное очень скучно.
Родители давно на работе, Любочка в квартире одна, это хорошо, просто замечательно. Это вдохновляет его на безумство. Нет, она ему не откроет, исключено. Но если он не попадет к ней, они расстанутся надолго, возможно навсегда.
Последнее наполнило душу страстным протестом: если они не окажутся близкими - вся жизнь пойдет под откос. Собственно, ничего особенного ему от Любочки не надо - только бы гулять, взявшись за руки, или сидеть рядом с ней и молчать, а еще лучше о чем-нибудь разговаривать вдвоем, просто так. Да хоть об огурцах. На той неделе мать высадила проросшие семена в лунки на навозной гряде, лунки закрыли стеклами, а сегодня он увидел, что огурчики уже распустили первые зеленые листки-семядоли под запотевшим с ночи стеклышком. Огурцы любят теплый влажный парной воздух, а он - нет, но если сидеть рядом с Любой, то хоть и в душегубке, все равно будет замечательно приятно. А без нее везде ужасно плохо, просто ужасно. Последняя надежда на свой гениальный план, как им всю жизнь провести рядом и вместе.
Любочка пока не подозревает о его намерениях, как и его и ее родители, и хорошо, что все они ничего не подозревают. Если догадаются - какие кары падут на его голову, даже представить страшно, а она ни за что сегодня не откроет дверь и тогда все пропало, надежды чудесного жизненного устройства рядышком с ней рухнут навсегда. Перелив из колодезного ведра воду в свое, он немного запыхался, тащить воду с глубины в последнее время стало делом затруднительным. Теперь можно постоять минутку, еще раз внимательно рассмотреть Любашино оконце в мельчайших подробностях. В нем виден один только локоток на подоконнике. Зато можно смотреть и смотреть - Николай здесь недосягаем материнскому взгляду с кухни. Ему кажется, что это окно терема царевны - оно расположено высоко и очень небольших размеров, гораздо меньше, чем другие окна дома. Эх, был бы он Иван-царевич, сел на своего Конька - Горбунка, как прыгнул! А она ему: шлёп царской печатью по лбу!
Но Конька - Горбунка нет, зато имеется Мальчик. Мальчик очень чуток. Он моментально перехватил взгляд Коли, радостно мотнул головой, будто вспомнил нечто приятное, но тут же насторожился, подняв остренькие ушки: кто-то шел мимо ворот. Мальчик небольшого ростика, коренастый, беспородный кобелек, внешним видом напоминающий лайку, но меньших размеров и более массивный. В меру брехлив, как и полагается цепному псу, который ходит по длинной тонкой стальной проволоке, натянутой из одного конца двора в другой, и цепь у него тоже стальная, тонкая, легкая, но прочная и очень длинная, позволяющая доставать почти до самой калитки.
Мальчик - прыгучий пес. На своей цепочке он вытворяет устрашающие случайных посетителей акробатические кульбиты. Соседи говорят про него: мал золотник - да дорог и стараются без крайней нужды не открывать их калитку, когда что надо - стучат в окно. Днем Мальчик остается главным, а подчас единственным хранителем дома и огорода от разного рода посторонних граждан, которым взбредает в голову зайти в чужой двор. На него вся надежда.
Лишь только кто берется снаружи за кольцо и щеколда щелкает, он стремглав кидается к калитке маленькой мускулистой и очень звучной торпедой, разгоняется, и лишь только чужой нос просовывается на его территорию, делает последний устрашающий длины прыжок вверх, прямо на незваного гостя.
Взмывает высоко, на высоту человеческого роста, оказываясь на уровне лица с оскаленной пастью. Далее происходит собственно сам номер. Проволока натягивается, цепочка дергает за ошейник голову Мальчика в обратную сторону, но задние ноги его и хвост бесстрашно устремляются на агрессора. Мальчик злобно кувыркается в воздухе, показывая врагу как он силен и ловок, после чего, приземлившись на все четыре пружинистые лапы, осыпает нарушителя самой отборной бранью, которую можно остановить лишь ретировавшись на улицу и закрыв за собой калитку. Так было прежде, но в последнее время Мальчик здорово растолстел. С этакой брюхенцией трудно бегать-носиться по двору, посему большую часть времени охранник проводит развалившись на земле у своей будки.
Вошла почтальонка с газетами. Мальчик знал ее, но не признавал за свою, смело кинулся в очередной полет. На этот раз непомерный вес помешал сотворить привычный кульбит, бедняга рухнул с высоты вниз плашмя, носом в пыль и конфузливо зачихал.
- Ой, Мальчик, насмешил ты меня сегодня, - рассмеялась почтальонка, кладя пачку газет на стул, стоявший на любочкином крылечке. - Раскормили тебя шибко хозяева, куда же годится такое дело? Брюхоносец какой-то, ей богу!
Коля понес ведро домой. Мальчик покатился у него под ногами маленьким бочонком, срочно забыв о неудачном падении.
- Мой руки и садись, ешь! - сказала мать Коле, - да иди на учебу. Сегодня у вас контрольная?
-Сегодня, - подтвердил Коля, - мне надо еще доучить кое-что, я у себя поем.
И отнес завтрак в комнату.
Матери это не нравится, но против науки она бессильна:
-Смотри, не накроши на столе.
А Коля в это время как раз крошил хлеб, не на стол, разумеется, а прямо в тарелку с пюре и котлетами. Предупредительно поставив перед ней открытый учебник, чтобы если мать зайдет, не увидела подобного варварства. Ему хочется съесть чего-нибудь, чуть-чуть, маленечко, одну ложечку картошки, хоть кусочек хлеба, но усилием воли он запрещает себе делать это. Надо спешить, пока мать возится на кухне. Тихо-тихо отворяет окно и вываливает завтрак в миску Мальчику, заблаговременно поставленную на правильное место. Дело сделано. Мальчика не надо упрашивать, он давно ждет рядом, смешно извиваясь толстым телом и следующие полсекунды рассматривая котлеты с видом непреходящего восхищения, как истинный ценитель втягивает в себя запахи, потом бросается чавкать. Молоко выливается прямо ему на крепкую лобастую башку, Мальчик не в обиде.
Все дело заняло две секунды и вот окно уже закрыто. Давно засохшая капля краски привлекла внимание. Окно он красил прошлым летом по заданию отчима. Тот говорил: "Когда петли будешь красить, три раза проверь, чтобы потеков не было, понял?". Николай красил старательно, растирал кистью эмаль как надо, через какое-то время проверил - есть все же небольшой потек - убрал его. Когда подоконник красил, проверил еще раз - чуть- чуть всего вытекло с петли, опять растер, а третий раз не проверил. И вот, в результате потек сантиметра на два получился. А он и забыл, только сейчас заметил, через год почитай после работы. Интересно, увидел ли отчим потек? Конечно увидел, без всякого сомнения. Но ничего ему не сказал. Наверное, подумал как всегда: "Сам не сделаешь - никто не сделает".
-Николай, опоздаешь!
-Выхожу!
Самый трудный этап - заставить мать поверить что он ушел, для этого надо громко хлопнуть калиткой, затем прыгнуть на крыльцо Любочки, ни в коем случае не нажимая кнопки звонка, постучаться тихо-тихо, прося открыть дверь. Мать слышит грохот калитки, хмурится: "Вот балбес! Сколько раз учила: тихо закрывай, осторожно, нет, сила есть - ума не надо!" А в это время Любаша будет спускаться вниз по высокой лестнице, она легонькая, Любочка, тоненькая, словно балерина, как бы танцевала на сцене вдохновенно, но нет, сидит одна-одинешенька у окошка, принимает солнечные ванны. Спустя некоторое время спросит неслышно не только для матери, но и для него:
- Кто?
Любаша все делает тихо, неслышно. Нет в ней громкости, хохота, беготни, стука пятками по полу.
- Помоги с задачкой, у нас сегодня контрольная, - шепчет он в щелочку, - если не решу, к экзамену не допустят!
-Мне нельзя.
-Ну, Люба! Спаси человека!!!
Люба тихонько думает.
-Ты же отличница?
Люба продолжает сомневаться, но уже то, что она не уходит по ступенькам наверх, вселяет большие надежды. В эту секунду Николай вдруг узнает откуда-то из будущего, что у него все получится, и они будут когда-нибудь сидеть рядом и разговаривать совершенно свободно обо всем. Он видит это совершенно отчетливо, а будущее, кстати, не слишком и отдаленное. И о сегодняшнем поворотном происшествии в их жизни, в том числе, ей расскажет подробнейшим образом, что думал и на что наделся, ибо свободного времени у них станет очень много. Это его успокаивает, возвращает силы и Коля говорит обыденным голосом:
- Я побуду внизу, на ступеньке посижу, пока ты решишь, ладно?
Боже, да он бы сто лет сидел внизу, даже не на ступеньке, прямо на коврике в темноте, а она пусть бы наверху, за столом, у своего оконца - светлая, чудесная. За счастье почел такую несомненно тишайшую, кроткую жизнь, их прекрасное будущее. Ради которого ему, все же, придется сегодня взойти по высокой лестнице к ней, а для пущей близости обнять, поцеловать долгим поцелуем... Только тогда кроткое будущее обеспечится, хотя ему сейчас никакой близости тоже не нужно, ему бы просто сидеть рядышком, но всегда. Сколько можно стоять за дверью и молчать? Сейчас мать отправится на работу, застанет его стоящим на соседском крыльце, вот где буча поднимется! Не сносить тогда головы! Засов испуганно щелкает, дверь сама собой отошла, Любочки внизу уже нет - легким ветерком воспарила наверх, встала там, скрестив руки на груди, как взрослая женщина на вечерних бабских сходках и сердитым тихим голосом говорит:
-Кидай сюда задачник. Какой номер решать?
Первым делом Николай прикрыл дверь на защелку, перевел дух, его качнуло от волнения. Все, путь в техникум окончательно отрезан. Не пойдет он ни на какую контрольную. Задачник взлетает ей прямо в руки.
-Триста двадцать - двадцать один.
Любаша села на другой стул, где солнца нет, и начала писать.
Он искренне надеется, что ей придется очень долго решать, а когда решит, то не сойдется с ответом. Пусть думает подольше, ведь он не знает, что далее делать. Как добиваться необходимой близости? Однажды в магазинчике у остановки, стал свидетелем неприятной сцены. Народа внутри почти не было: веселый даун Вася, две продавщицы да неизвестная симпатичная девушка в красивом платье. Дауну девушка приглянулась, он стоял рядом, пока та покупала пряники, разглядывал, улыбался, пуская изо рта пузыри.Потом вдруг накинулся, обхватил мертвой хваткой, прижал к себе и стал жадно целовать в губы, мусоля их и жуя.
Девушка страшно закричала. Дауна еле оттащили, но из магазина вытолкнуть не смогли, продавщицы упрекали: "Что же ты Вася творишь?" на что идиот радостно гукал, сидя на полу, по-прежнему пуская пузыри. Девушка отходила от пережитого постепенно, вскрикивала непонятно что за шторкой у продавщиц, а когда вышла, снова забилась в истерике от одного вида Васи. Тетки прыскали на нее водой.
Помятуя данный прискорбный случай, Николаю очень не хотелось лезть к Любочке с поцелуями даже с великой целью: всегда быть вместе. Нет, на это он не пойдет. Неужели нет другого пути? Почему бы сейчас, пока она не смотрит в его сторону, не пересесть на ступеньку выше? Любочка начала читать условие задачи вслух. Он метнулся сразу на две ступени вверх, зашипел:
-Тише, тише, мать услышит!
Ей сделалось ясно, что Коля у нее в гостях тайным образом:
- Куда лезешь? - заметила она его восхождение. - Сиди там.
Что делать? Остается быть страшно непонятливым. Любочка решила обе задачи скорее, чем предполагал, стала объяснять, а он глядел на нее снизу вверх стеснительно-туманным взором. Пришлось ей встать из-за стола, подойти ближе к лестнице, на которой Коля сидел почти в самом низу, как в глубоком и темном ущелье меж двумя отвесными стенами. Добрая и душевная по природе своей Любочка спустилась вниз на две ступени, стояла, объясняла тихо-тихо, хотя мать Николая давно ушла на работу. Коля был тупей бревна. Тогда она присела на пятую ступеньку в то время как он добросовестно продолжал сидеть на четвертой и оставаться глупцом, отчего в ее голосе появились педагогические нотки. "Боже мой! Как ты напишешь контрольную? Ты же не знаешь элементарных вещей!" - изумлялась Любочка.
Прошло не менее двух часов близкого сидения, пока он не начал хоть что-то понимать. Сообразительность увеличилась после переселения на пятую ступеньку. Здесь они оказались расположены настолько близко в ущелье прохладном, темноватом, что слегка прижались один к другому, непонятно кто к кому, не испытывая чувства неловкости. Время, вроде бы, пришло. Однако Коля не мог, как не старался, избавиться от ужасного магазинного воспоминания и был не в состоянии поцеловать ее хотя бы в щеку, пусть не обнимая, не прижимая к себе, а просто в благодарность за то математическое просветление, что снизошло вдруг на его голову.
Любочка объясняла ему уже не задачи, а целиком всю тему, охваченная педагогическим восторгом, а он вдыхал поглубже в себя ее дыхание и почти верил, что будущее счастье возможно и от такой вот близости, без поцелуев, если жить одним дыханием. Внезапно Люба увидела его глаза, опомнилась, рассердилась и выгнала вон. Коля поехал в техникум, написал на отлично контрольную, которая стояла третьей парой, впоследствии даже сдал экзамены и перешел на третий курс. Любочка всего этого не узнала, проведя в крымском санатории все лето.
И вообще, дело окончилось хорошо, точно так, как он задумывал. Конечно, через год ему пришлось уйти из техникума не доучившись, зато они с Любочкой оказались вместе, под одной крышей, и зажили совершенно замечательно, ежедневно встречаясь в столовой, гуляя и разговаривая в свободное время, а свободного времени в противотуберкулезном санатории Чемал, что на Горном Алтае, согласитесь, более, чем достаточно.
Мать Николая Нюра по-прежнему вечерами стоит - разговаривает с соседками возле калитки. Все они уверены, что Любочка, у которой была открытая форма, заразила Колю, целуясь с ним. Как еще-то? Поэтому, возвращаясь с работы поздним вечером, мать Любаши Маруся старается скользнуть мимо бесплотной тенью, даже не раздает ребятишкам конфет, которые всегда остаются от празднеств, а значит имеются у нее в сумке. Тихо поздоровается с соседками и шмыг в калитку, не глядя в сторону Нюры. И та тоже не смотрит и не отвечает.
Денис Иваныч более не является с метлой на улицу. Тротуар перед домом нынче метет Паша, которому на роду написано работать до гробовой доски. Что ему, паши да паши... О чем сам Паша размышляет поздним вечером за чаем, когда Нюра непрестанно горюющая о судьбах погибшего мужа и болезного дитяти, нет-нет, да хряпнет с размаху по лысой, твердой как полированный гранит башке скалкой за то, что жив и здоров власовец, и ничего-то каторжнику проклятому не делается - кому про то интересно знать?