Домик тёти Саши прячется внутри зелёного квартала частной застройки на краю города, откуда рукой подать до соснового бора. Прекрасное, тихое местечко: вокруг деревянного домика небольшой сад, огороженный штакетником, где растут три яблони, большая груша, очень много малины, смородины. Вишня со сливой живут здесь просто для красоты, обильно цветут по весне, но ни разу не плодоносили из-за обычных заморозков в начале июня.
Я люблю приходить сюда поздней осенью, когда всё кругом убрано, прибрано, перекопано, листья опали, высохли и сожжены вместе с обрезанными ветками. По-осеннему видно далеко вокруг, и так хорошо сидеть на скамеечке в плаще и шляпе под лучами светлого, призрачно-октябрьского солнца, дыша свежим, прохладным воздухом, кажется, состоящим из одного чистого кислорода. Тётя Саша моя единственная кровная родственница, если, конечно, не считать четырёхлетней дочурки, которую иногда беру с собой. Дочь играет сама по себе, не мешает мне думать, у неё глаза моей мамы, такие же пронзительно чистые, почти не моргающие, как на фотографии, стоящей на рабочем столе. Когда невзначай натыкаюсь на этот серьёзный взгляд маленького ребёнка, то поневоле вздрагиваю. Тётя Саша тем более.
Но и летом я люблю бывать здесь, и весной, иногда прихожу зимой. Почему не навестить старую одинокую тётушку-долгожительницу? Хотя и надоедать негоже, но что-то тянет прийти и побыть вместе. До замужества тётя Саша жила в нашем родовом дедушкином доме, где у неё была своя комната, как и у моего отца. Выйдя замуж, она осталась пребывать в той же комнате с законным супругом, дядей Женей. Отец женился поздно, когда уже болел. Можно сказать, он сделал это вопреки своей болезни, или назло ей, пытаясь переиначить судьбу, предопределённую врачебными диагнозами. Потом родился я.
В какой-то степени именно я стал причиной утери тётей Сашей её законного места жительства под родительским кровом, это отчётливо проявлялось в прежних взаимоотношениях, немного чувствуется и теперь, но что делать, коли давно в тётиной комнатке стоит кроватка моей дочери? Свято место пусто не бывает.
Что ещё мне нравится у тёти Саши - это ворота на улицу. Большие, высокие, для въезда грузовиков с углем и дровами, их открывают пару раз в год, а в одной створке проделана маленькая калиточка для людей. Всё основательно, на несколько слоёв крашено бурой краской. Заходишь в калитку, перед тобой открывается прямая, длинная-предлинная дорога, заросшая травой, с еле заметной тропинкой посерёдке между двумя соседскими заборами из штакетника, и по этой тропинке идёшь метров сто до веранды тёти-Сашиного домика.
Просто отличная тропинка, по которой можно гулять вечером, совершая моцион: ходи туда-сюда, и думай о чём угодно.
Когда здороваюсь, приходя в гости к тёте Саше, первым делом с интересом всматриваюсь в её лицо, чем-то сильно напоминающее фотографии давно умершего отца. В свою очередь тётушка взглянет колко снизу вверх, и начинает моргать тонкими старческими веками быстро-быстро, словно совсем невероятную вещь увидела, на что не очень хочется смотреть, а надо. Я тоже знаю, что сильно похожу на отца, никакого секрета в том нет, даже с женитьбой, как и он, припозднился. За одним малым исключением - здоровье моё совершенно отменное. Потом она улыбнётся неяркой улыбкой выцветших губ, ответно поздоровается. Тусклые, глубоко посаженные глаза отведёт, и больше в лицо уже не смотрит, всё куда-то рядом, а говорит почти неслышным, бабушкиным голосом - так все в семье утверждали, но я бабушки совсем не помню, её голоса, естественно, тоже, остаётся просто верить на слово старшим.
Когда был жив дядя Женя, мы поддерживали разговор в основном с ним, он очень любил показывать свои домашние достопримечательности: фарфоровую китайскую лампу с немного треснутым абажуром, большое дерево лимона в кадушке с несколькими зелёными и жёлтыми плодами, от которых приятный цитрусовый запах распространялся по зале и всему дому, высоченные напольные часы столетней давности, с бронзовыми римскими цифрами на циферблате, купленные во время войны на барахолке. Потом пили чай.
После того, как дядя Женя умер, никто более не рассказывает о семейных реликвиях, впрочем, и надобности особой нет, я давно выучил всю илиаду наизусть. Китайская лампа уж сколько лет как перестала включаться, но часы по-прежнему идут медленно и верно, ничего им не делается, отличный старинный механизм.
Мы с тётей пьём чёрный байховый чай, только теперь не в зале, а на кухне за маленьким расшатанным столиком, покрытым клеёнкой с дырками на углах. В этом неспешном чаепитии присутствует своя невысказанная семейная приятность.
Мама рассказала мне однажды по большому секрету, что когда она забеременела мной, тётя Саша пригласила её в свою комнату, тоже как бы на чай, и долго уговаривала сделать аборт: "Борис неизлечимо болен, еле ноги на работу таскает, как потом ребёнка сможешь поднять одна?". Но мама в тот раз не послушала золовку и родила. А на другой раз послушалась и сделала аборт.
Почти год после моего рождения мы все ещё жили бок о бок, рядом: тётя Саша с дядей Женей в своей комнате, мама с папой и мной в своей. Пока дедушка не распорядился в последний раз - их комнату передал мне: "Внуку побегать как следует негде!", а они купили себе этот домик на окраине. Тётя Саша ушла на новое место жительства и больше никогда под родительскую крышу не заглядывала, даже на дни рождений. Так бывает в семьях от большой обиды: дед умер - завещал всё отцу, отец умер - завещал всё мне, тётя Саша осталась без наследства. Жила в своём тихом флигеле посередь сада с мужем дядей Женей. И никто ни к кому в гости не ходил.
Но после смерти мамы я начал изредка наведываться к тёте Саше - всё ж единственная родственница осталась на белом свете, тянет побыть рядом, перекинуться словом, заглянуть в лицо с семейными чертами, услышать неведомый тихий бабушкин голос, чая попить. Иду вот опять по длинной тропинке от ворот, иду, иду, подхожу к веранде, звоню в дверь. Выходит тётя Саша - маленькая, сгорбленная старушка в тёплом платке и порыжевшей фуфайке.
Смотрит снизу вверх ускользающим взглядом, моргает быстро-быстро несколько раз.
- Здравствуйте, тётя Саша! Здравствуйте, дорогая вы моя! Решил вот наведаться, проведать свою единственную тётушку. Может, не вовремя? Эх, была бы сестра у меня или брат, к ним бы бегал, всё меньше вам надоедал...
Целую в сморщенную холодную щёку, отдаю коробку с тортиком, смотрю на фамильные черты. Родная кровь.