Перед самым отпуском папа подарил Миле резиновый мячик: красный, с голубой каемочкой посередине, до того сильно накачанный, что самостоятельно звеневший от внутреннего напряжения, стоило чуточку до него дотронуться. Мячик выпал из рук папы, стукнулся об пол прямо перед Милой, легко подскочил, загудев при этом на всю комнату и начал прыгать вокруг, как живой.
- Не мог подождать до завтра? - обвела взглядом фигурки из стекла и фарфора на книжных полках мама. - Завтра в деревне и вручил бы.
На лакированной глади трюмо плавала парочка чудесных лебедей цветного чешского стекла, - любимые игрушки Милы. Голова одного лебедя с недавнего времени отсутствовала и часть шеи тоже, но убрать безголовую статуэтку ни у кого рука не поднималась: другой-то лебедь совершенно целый и прекрасный оставался тогда без пары.
- Не мог, - согласился папа, мечтательно рассматривая мячик.
Обрадовавшись нежданному подарку, Мила стукнула в резиновый бок носком туфельки. Мяч взлетел на удивление высоко, пронесся над столом, после чего неуловимо куда-то девался, на самом деле спрятавшись в углу под креслом, где его, тихого-претихого нашли впоследствии, а большое оконное стекло комнатной рамы словно бы само собой по волшебству вдруг рухнуло на пол, вдребезги разлетевшись на мелкие и крупные осколки.
-Ничего страшного, - первым опомнился папа, - подумаешь, завтра же вставлю новое и все дела.
После чего быстренько убежал на кухню за совком и веником.
- Конечно надо вставить до отъезда. Вернемся в конце сентября, тогда уже поздно будет по магазинам бегать, - предупредила мама недовольным голосом.
- Вас утром отправлю, пойду куплю в магазине стекло, вставлю, а послезавтра приеду, будем в мячик играть, да Мила?
В городе имелись два магазина строительно-хозяйственных товаров, торговавших стеклом. У Старого базара по улице Льва Толстого даже стекольщик работал, пожилой сухопарый, в синей беретке и таком же халате, с метчиком за ухом, без брака режущий нужные покупателям размеры. В другом магазине, что на Черемушках, стекольщика не было. Первым делом Ярослав поехал в ближний черемушкинский магазин, где на данный момент стекла не оказалось: ни больших размеров, ни маленьких. Народу все равно не продохнуть: длинная очередь многократно извивалась за ходовыми гвоздями-сотками, и можно не беспокоиться: к обеду их расхватают. Само собой, из-за большой очереди гвоздей тех в одни руки отпускалось не более двух килограммов, в нагрузку к гвоздям шли три железные скобы очень приличных размеров, абсолютно никому не нужных, зато стоящих весьма дорого. К тому же не в каждую сумку войдут. Что говорить, нагрузка - вещь серьезная, хочешь - не хочешь - бери, коли гвозди нужны.
Гвозди-сотки ему нынче не позарез. Позарез стекло в зал, где новая батарея прошлую зиму подтекала и толком не грела. К тому же плохо заделанные панельные стыки промёрзли, а углы вовсе отсырели. Теперь с одним стеклом с октября месяца зал превратится в холодильную камеру, пребывая в которой народ начнет простывать, кашлять, чихать, заболеет еще чем, не дай бог. Нет-нет, кровь из носу, срочно стекло достать и вставить!
В магазине на базаре стекло имелось, он понял это издалека, лишь слез с трамвая - по густой плотной очереди, сбившейся густым человеческим роем возле дверей и у стола резчика, стоявшего прямо на улице. Рой негромко гудел в рабочем ритме. Подойдя ближе, Ярослав удостоверился - точно: на раскрытых дверях вывешен листок с размерами имеющегося в продаже стекла. Первым делом новоприбывшие пытались пробраться к объявлению: узнать, какой дефицит нынче имеется, но их не очень пускали: "Читай издали, не слепой! Знаем мы вас, пронырливых!". Новенькие, однако, все равно лезли. Невиданную активность проявил хилый очкарик, которому надо было добраться до самого листка, ткнуться носом, а потом уже сказать разочарованно: "Эх-ма! Нет моего размера! Узкие да короткие". Будто трусы выбирал.
Ярослав заглянул в листок через чье-то плечо в ветхом пиджаке, а там совсем махонькие размеры значатся непонятно для каких нужд предназначенные. Мужчина в кепке, через плечо которого он заглянул, дыхнув портвейном, кротко разъяснил: "Форточки такими осколками стеклить туалетные... делать нечего, надо ехать к свояку на оптовую базу. Он там на каре разъезжает. Пол-литра ему выставь для уважения, любыми размерами снабдит по себестоимости. Не сразу, конечно, пару деньков придется обождать". Выразившись подобным образом, кепка обернулась уже конкретно к Ярославу, в глаза заглянула участливо, с пониманием. Как бы приглашая принять участие в деле, то бишь немедленно купить те пол-литра, что кепка доставит в целости и сохранности на оптовую базу, а за стеклом прийти туда надо будет дня через два, лучше даже три: на проходной спросить карщика Лёньку. Любые на той базе крайисполкома есть размеры, хоть метр на метр, хоть два на два, чего думать долго, в очередях потеть, деньгу гони и все будет в ажуре.
Оказавшись невосприимчивым к человеческой доброте, Ярослав выбрался из цепкой толкучки наружу, отряхнулся, сел на трамвай и вернулся не солоно хлебавши домой, пребывая в смутной озадаченности. Собственным блатом на оптовых базах он не располагал, в спасительного карщика не верил, оставалось каждый день с утра посещать магазины, надеясь, что нужный или больший размер все-таки появится. А вдруг и завтра не будет? И послезавтра? Что тогда делать?
В кооперативном доме, где они год назад получили квартиру, на этажах располагается по четыре квартиры: две трехкомнатные и две двухкомнатные. На их площадке в двух квартирах жили постоянно, в одной изредка наездами появлялись хозяева, вели ремонт, а одна двухкомнатная стояла вроде бы еще незаселенная. По крайней мере он доселе ни разу не видел, чтобы кто-нибудь туда входил или выходил. И вот почти сразу, как только вернулся не солоно хлебавши из похода за стеклом, вдруг раздался звонок. Открыв дверь, Ярослав увидел перед собой высокого, пожилого, с благообразной сединой мужчину, лет около шестидесяти, отнюдь еще не старика.
А впрочем, можно сказать, что и за шестьдесят, конечно пенсионер уже: волосы совсем белые, вид беспомощный, одет по домашнему, в тапочках, хотя брюки со стрелками, сорочка с хорошо отглаженным воротником, на губах виноватая улыбочка служащего, явившегося в смежное ведомство для выяснения некого деликатного вопроса. Скорее всего, именно служащим гражданин и трудился много лет вплоть до выхода на пенсию: тяжело не вкалывал, водкой после смены усталость не глушил, потому выглядит для своих лет весьма неплохо.
-Извините, не могли бы вы нам помочь разобраться с электропечью? - спросил пенсионер, указывая на раскрытую дверь двухкомнатной квартиры, находившейся на другой стороне площадки, в которой вроде бы никто прежде не жил, не ремонтировал, ни разу не шумел, иначе было бы слышно. - Мы ее не включали, а она чего-то слегка греется, будто бы сама собой.
- Идемте, глянем.
К немалому удивлению Ярослава, квартира оказалась обставлена хорошей мебелью, а по устоявшемуся жилому запаху нетрудно догадаться, что люди въехали сюда отнюдь не вчера, скорее всего, как и он сам - год назад, сразу после сдачи дома. Когда успели так незаметно?
У плиты его встретила приветливо улыбаясь женщина неопределенного возраста, тоже высокая, интеллигентного вида, с тонкими чертами замершего в благообразном покое лица. Смущенно кивнула на сверкавшую белизной плиту, все четыре конфорки которой были выключены, если судить по положению включателей, но на ощупь верхняя эмалированная поверхность действительно была слишком теплой.
Ладно, с конфорками все в порядке, Ярослав склонился ниже - к панели духовки, где один из включателей оказался перещелкнут на одно-единственное деление, отчего сам духовка, а вместе с нею и вся печь чуть-чуть грелись. Ярослав выключил духовку.
Хозяйка обрадовалась:
-Ой, а мы смотрим, смотрим на конфорочные включатели - ничего понять не можем, про духовку и забыли. Не пользуемся ей совсем. Спасибо вам огромное, спасибо.
И сделала длинный скользящий шаг по направлению к выходу.
Хозяин тоже облегченно закивал, совершая незаметный шаг в том же направлении. Оба выходили из кухни, значит и гостю оставаться здесь незачем.
Было ясно, что несмотря на всю свою искреннюю благодарность, соседи желают побыстрее выпроводить его вон за пределы квартиры и это не от того, конечно же, что они такие замкнутые да нелюдимые, нет, напротив, милые, добрые, по лицам же видно, и, вообще говоря, радушные люди, при других обстоятельствах не преминули бы пригласить соседа на чай. Но... в данную секунду некие обстоятельства складываются настолько неприятно, что его аккуратно выводят за пределы помещения... в его же собственных интересах без чаепития и даже знакомства, сами не представившись и не спросив его имени. Потому что меньше знаешь - лучше спишь. Да именно так и никак иначе.
Ну и ладно, с вежливой улыбочкой солидарный шаг на выход свершил и Ярослав. Уже проходил по узкому коридору след в след за хозяином, до хорошо утепленной входной двери, снаружи и внутри обитой кожей, осталась пара шагов, как в одно стремительное и одновременное растянутое во времени мгновение, из другой комнаты к нему с боку вдруг выпорхнула очень высокая, симпатичная белокурая девушка, на висках которой трепетали, подпрыгивали пружинками накрученные локоны, простирая навстречу обнаженные до плеч тонкие руки.
Близко засмеявшись ему в лицо, как давно не виденному дорогому человеку, не находя слов от радости и не ища их, неуловимым движением охватила трепетными руками шею, прижалась тоненьким, легким телом, ткнулась, расцеловала.
Боковым зрением гость тотчас увидел до смерти бледных стариков, которые единым согласным движением схватили девушку за локти, быстренько отъединили от Ярослава, и повели, уговаривая, как маленькую, расплакавшуюся, поникшую, в ту комнату, откуда она только что явилась. Пока ее вели, девушка успела обратить к нему искривленное гримасой непередаваемого горя разлуки лицо, давясь брызнувшими слезами, что-то лопотала нечленораздельное, и спокойное дотоле сердце его в миг облилось кровью.
Ни на секунду не задерживаясь, потупившись и не прощаясь, он заданно скорым шагом покинул соседскую квартиру, а войдя к себе быстро закрылся на ключ, сел в кресло тут только перевел дыхание. Обнаружилось, что невозможно избавиться от выражения глаз несчастной безумицы, когда ее уводили, будто в плен, в полон вечный, навсегда, а она оглядывалась и тянулась к нему. Боже, какое несчастье! Оказывается, совсем рядом тихо, дабы не разбудить соседское любопытство, живут несчастные старики с безумной внучкой. Или, быть может, дочкой? По возрасту не вполне ясно... а лет ей семнадцать, не более. И как тихо, уединенно... не желая, что бы соседи о чем-то догадались... даже о самом их существовании. На его, Ярослава, счет они могут быть абсолютно спокойны: он ничего никому не скажет, даже самым близким не проболтается. Пусть чужая тайна останется тайной, так всем лучше. Но как жаль несчастную, которой пришло время любить, а ее держат взаперти, не желая сдавать в психушку, конечно, дома лучше по сравнению с дуркой, это да, и все же... несчастная бедняга... каково юному созданию сидеть взаперти, никого не видя, ни с кем не общаясь?
И пожилые родители, тоже несчастные люди, само собой боятся, что не дай бог, безумное дитя вырвется на свободу, что-нибудь сотворит этакое... да что собственно, она может натворить? Такое нежное, тонко чувствующее прелестное создание? Ну... к примеру ... бросится на шею первого встречного... вроде него...и родит ребенка... Это да... Тормозов у несчастной, похоже нет, но как она целовала, бормоча... что-то вроде... милый, милый, люблю... точно, он сразу от страха не разобрал, помогал старикам разорвать кольцо рук на собственной шее, а теперь понял какие именно слова были произнесены... несчастный ребенок... и одновременно с тем - удивительнейше, прелестное создание...
Вдруг рассердился на себя: а почему, собственно, он решил, что девушка умалишенная? От того, что бросилась на шею? Да, это конечно... был бы он известный артист, или хоть немного, хоть чуточку походил на какого-нибудь артиста, пусть даже клоуна циркового, или концертирующего баяниста, почитательницей которого она являлась и просто в коридоре обмишурилась... но в том-то и дело, что не походит Ярослав ни на какую знаменитость, имея внешность обыкновенную, а эта... кинулась, будто ... нет, не фанатка, будто... любит его до смерти... да до смерти... от этого кровь внутри сразу вскипела пузырьками... непонятно со страху или... от благодарности? Родичи не зря сторожились, опасаясь чего-то подобного с ее стороны, действовали в критический момент слажено и умело... не впервой, знать...Но, возможно, у нее просто временное помутнение рассудка от какой-нибудь неудачной первой любви, поэтому надо какое-то время пережить, перетерпеть, а потом все само собой пройдет и рассудок вернется. Слишком молоденькая, вроде его троюродной сестры из деревни, которая от несчастной любви, никому ничего не сказав, взяла и выпила уксусную эссенцию... Слава богу, у этой родители, похоже, всегда рядом. Ах, господи, ну зачем выпадает людям столь ужасное наказание? Юному, чистому созданию, совсем еще девчушке... но как обняла... как обняла... неуемная дрожь пробирает... Почему в столь нежном возрасте, за какие грехи?
До конца недели Ярослав бродил по магазинам да рынкам, одновременно борясь с огромным желанием заявиться к соседям, чтобы предложить любую помощь, какую только возможно, вплоть до того, что отдать все накопленные отпускные деньги на какое-нибудь лечение дочери-внучки, с горечью понимая, что к нему с их стороны выставляется одно-единственное условие - пусть он раз и навсегда забудет про их существование. Да, надо забыть, конечно.
Как на грех стекло на неделе появилось лишь единожды, опять форточного размера, даже стыковать толком не из чего. После ежедневного беганья меж магазинами, к воскресенью Ярослав запаниковал - неделя прошла без толку, отпуск пропадает из-за сущей ерунды. И вроде точно - ерунда, но как вспомнишь про грядущую зиму с собачьими морозами, сумасшедшими ветрами, и не ерунда вовсе, а сугубо необходимая, насущнейшая вещь. Коли не получится купить стекло, придется фанерой окно заколачивать. Представите невозможно: в новой трехкомнатной квартире, которую всего год назад получил, с полами линолеумными, обоями лучших расцветок собственными руками классно наклеенными, люстрой под хрусталь в зале и на тебе - забить окно фанерой? Сарай выйдет, а не трехкомнатная кооперативная квартира.
Ни за что! Кто, если не он? Отец семейства есть единственная и последняя линия обороны домашнего очага, позади никого. Разруха начнется. Надо что-то срочно придумывать. Где-то найти стекло. Вот взять для примера обувь: импортные туфли можно приобрести втридорога на барахолке. Мясо, которого тоже нет в магазинах - купить на базаре у частника. Оконное стекло, кроме двух этих окаянных государственных торговых точек нигде не продается, ну не делает частник стекла. Где же его тогда доставать?
Меж тем новости, гулявшие в магазинных очередях, были одна хуже другой. Говорили, что со следующей недели уже всё поступающее в город стекло, без исключения, прямо с оптовых баз, будут отправлять на стройки города, ибо настал сдаточный квартальный срок. Их нестандартного, разбитого мячиком, стекла в государственном квартальном плане, конечно же, не числилось. Купив в хлебном магазине батон для очередного холостяцкого отпускного дня проживания, он вышел на крыльцо, остановился, разглядывая занимательную уличную картинку, как от ближней новостройки торопился солидных лет и комплекции мужчина, таща на боку здоровенный квадрат паркетного пола, размерами, приблизительно, метр на метр. Квадрат тяжеленный, собран из сырых плашек, и добытчик, быстро устав, нес его здорово скособочившись. Следом за ним от подъезда новостройки бежала старуха, крича на ходу: "Стой, милицию вызову!". Конечно же, вор её слышал, однако поспешал далее без оглядки, нагло утаскивая стройдеталь среди бела дня на глазах у прохожих. Лицо блестело потом, дышал прохиндей тяжеловато и не дойдя метров пяти до Ярослава, опустил квадрат наземь. Старушка быстренько нагнала похитителя, остановилась в трех шагах:
- Оставь паркетину, милицию вызову!
- Бери... - вор-неудачник уронил квадрат. - Сырой ваш паркет, халтурщики чёртовы, у меня в квартире такой же, весь рассыпался на плашки, ходить невозможно, одни ямы.
- Обратно неси! Где взял! - скомандовала охранница. - Я такую тяжесть не подниму, а то... милицию вызову.
Хмуро скомкала бумажку и пошла обратно в подъезд охранять свою стройку, а толстяк вздохнув осторожно нагнулся, поднял квадрат сырого пиломатериала, натужно сморщившись потащил далее, не обращая на Ярослава внимания, будто того нет вовсе. Лицо его отражало тяжкие внутренние сомнения: стоит ли менять рассыпавшийся паркетный квадрат на другой, пока целый, но сырой? Право, лишнюю мороку себе устраивать.
"Сопру, - решился Ярослав, с интересом разглядывая окна нового дома, в поисках рам подходящего размера, - только не днем, ночью. Днем, что не говори, неудобно: люди смотрят, а ты тащишь. Хоть всем ясно, что не от хорошей жизни, просто купить негде, но все равно, ночью надо. Если догонят, расплачусь деньгами, как этот мужик. Возьму с собой рублей десять. За десять рублей любой сторож позволит вынести любое стекло, в магазине оно рубля три стоит от силы". Ну правда, почему он, взрослый самостоятельный человек, отец семейства, не сможет найти стекло для своей квартиры? Неделю проходил - и ничего. Стыд и срам.
Пора приспосабливаться к жизненным обстоятельствам, сколько можно? Возьму плоскогубцы, нож для отсоединения штапиков от рам, метр матерчатый, чтобы стекло измерить. Если найду подходящий размер - вытащу прямо из окна. Сегодня же. На стройку другое стекло с оптовой базы доставят, а ему купить негде. Разобраться конкретно, так никакое это не воровство. Или в той же мере воровство, как пять колосков с колхозного поля, за которые во время войны давали пять лет тюрьмы. Здесь то же самое, точь в точь. Чертово государство с его плановой социалистической экономикой из всего, из любой мелочи делает дефицит, в результате которого они должны зимовать с одинарным стеклом. Фигу с маслом вам, дорогие товарищи. Если поймает сторож - без разговора отдаст десять рублей и все дела. Никаких проблем, абсолютно, обычно тривиальная житейская ситуация, которую надо решать практически. За червонец никто не станет поднимать скандал, - уговаривал он себя, ложась вечером на диван. - Ведь если разобраться по существу никакое это не воровство - обыкновенное восстановление попранной справедливости, компенсация за ту работу, которую делаю, но не получаю полностью оплату. Все так поступают, он не исключение. Безвыходная ситуация, деваться-то некуда. Чертово государство - вот кто истинный грабитель, мало того, что отдает человеку лишь семь копеек из заработанного рубля, так и жизнь устроило в условиях тотального дефицита. Но к государству претензий не предъявишь, с него взятки гладки. Надо как-то выживать.
Уговаривать - уговаривал, а сам почему-то надеялся, что не проснется в два часа ночи, проспит. Но ровно в два проснулся, вскочил, и, захватив сумку с воровским инструментом, направился на стройку. Выбранный для дела дом далек от сдачи, ничего особо дефицитного в нем пока нет: бетонные плиты да деревянные рамы в окнах, даже подъезды без дверей - заходи-бери, милости просим. Отсутствует и комната-сторожка с горящей лампочкой, в соседнем доме есть, а в этом ни огонька, одна густая чёрная тишина внутри бетонной коробки. Он тихо прокрался в мрачную подъездную дыру, поднялся на первую площадку, остановился. Темнота - хоть глаз коли, холодно, мрачно как в подземелье, пахнет сырой штукатуркой и везде гуляет особенный сквозняк, какой бывает внутри бетонных многоэтажных строящихся зданий со множеством открытых дыр-окон и дыр-дверей. Тишина. Нет, где-то выше раздается скрип. Это ветер раскачивает фанерную дверь. Вот петля перестала скрипеть. Изменилось направление сквозняков? Интересно знать, как одна старушенция может охранять несколько домов? Спит себе в той комнатке с лампочкой, запершись на все запоры, а он чего-то боится, как первостатейный дурак.
Выставив руки перед собой, дабы не наткнуться случаем на торчащую арматуру, щупая ногой ступеньки лестницы, начал свое восхождение наверх, ибо на нижних этажах стекол в рамах не было. Дом начинают стеклить всегда сверху - таков закон. Перил у лестницы не оказалось: еще не приварили, кое-как набросали лестничных бетонных пролетов меж этажами, причем бракованных, под ногами то и дело обнаруживаются дыры. Стекла вставлены где-то высоко, не ниже пятого этажа. А здесь по комнатам гуляет свободный ветер. Как жаль, что днем не запомнил этаж, где более всего застекленных окон. Наверху, в кромешной гулкой темноте прозвучала быстрая дробь, будто кто быстро пробежал и следом раздался громкий отчетливый стук - бежавший запнулся обо что-то, грохнулся с размаха плашмя. Наступила вопросительная тишина.
Ну-тес, а вы что? Теперь куда? Затаив дыхание, он прислушивался к тому, что происходит наверху: чуть скрипит высоко, где-то прямо над ним дверь под действием сквозняков. Или раскрытая большая рама уже со стеклом? Точно таких размеров, как в зале? С затаённым сердцем Ярослав продолжил восхождение по невидимой лестнице, осторожно перешагивая через пустоты проломов. Обратно, со стеклом в руках придется спускаться еще более осторожно, тихо-тихо, абсолютно беззвучно, как полагается настоящему вору. Все предусмотрено, даже газета в кармане, которой он обернёт стекло. Стекло большое, тяжелое и неудобное. Один край сунет подмышку, другой придется придерживать кончиками пальцев.
Вдруг не услышал, а скорее почувствовал: кто-то спускается сверху по лестнице тоже очень тихо, но быстро, гораздо быстрее его. Эхо? Остановился, чужие шаги продолжались слишком долго для обычного отраженного звука, потом стихли, снова едва поскрипывает дверь. Неужели сторожихе не спится в дежурке, и она шарится ночами по черным пустым этажам, спотыкаясь на дырявых лестничных пролетах - ловит подобных ему расхитителей народного имущества? Очень маловероятно. Наверняка спит - посыпохивает с зажженым светом в двухкомнатной прорабской, что на втором этаже соседнего дома. Но кто в таком случае только что прыгал к нему вниз с необычной скоростью и энергией, будто не пара ног, а несколько маленьких детских пар: тук-тук-тук-тук, но опять же вроде и не человеческих, слишком легких? Откуда подобная смелость в абсолютном мраке?
Наверху в лестничном проеме чуть светлее, вроде как крыша не до конца перекрыта. В спину дунул порыв ветра, и там, высоко, начала раскачиваться и постанывать какая-то железяка. Он чувствовал эхо собственных шагов в пустой гулкой тишине. Вдруг нога провалилась в пустоту. Ярослав нагнулся, принялся шарить руками перед собой, ничего не смог обнаружить кроме пустоты. Вот те на! Целый лестничный пролет отсутствует! Не положили! Сэкономили! Или это специальное хитрое препятствие для ночных воров? А сами как будете затаскивать махину сюда потом? Две доски лежали пред ним, приглашая продолжить восхождение за столь необходимым в домашнем хозяйстве стеклом. Движение сверху возобновились прежде, чем он успел ступить на доску. То были громкие, уверенные шаги существа привычного к данной местности, знающего тут все до последней дырки, легко бегающего в темноте по доскам над отсутствующими пролетами лестницы.
Объятый горячим страхом быть задержанным на месте преступления, за чем неотвратимо последует жизненное фиаско, связанное с судом и сроком заключения, которое возможно заменили бы условным наказанием, но пятно судимости в любом случае останется навсегда и будет преследовать его повсюду, как прокаженного, Ярослав бросился вон из подъезда.
Домой возвращался быстрым спортивным шагом, почти бежал. Не оглядывался, будучи абсолютно уверенным, что за ним следует некто, прекрасно видящий в темноте, физически ощущая за спиной чужое ровное и почему-то хладное дыхание, слышал шаги как повторение собственных. Начать оглянуться теперь значит выдать страх преследователю, чего делать ни в коем случае нельзя. Идти ровно, смело, размашисто. Даже у своего подъезда, где горел яркий свет, не стал оборачиваться, заскочил на площадку первого этажа, спрятался за лифтом в засаде. Сейчас он подкараулит того, кто за ним следит... посмотрим, посмотрим... Никто, однако, не входил и минуту и две и пять. В достаточной мере успокоившись, придя в нормальное расположение духа, Ярослав начал подниматься по лестнице, и только когда был на четвертом этаже входная дверь внизу тихо - тихо приотворилась, сквозь образовавшуюся щель кто-то быстро проник в подъезд. Очевидно, не человек. Чтобы войти человеку, даже ребенку, дверь надо отворять шире, и тогда пружина противно громогласно скрипнет. А скрипа не последовало. Войдя в квартиру, первым делом тщательно запер дверь на все замки, плохо соображая, решил немного отдохнуть перед следующей экспедицией за стеклом. Ночь длинная, успеется.
Долго, без удовольствия пил чай на кухне, перешел в зал, сел на диван и незаметно для себя заснул. Проснулся, услышав, как хлопнула подъездная дверь, слегка подивившись тонкости собственного слуха. Да, пружина взвизгнула, дверь хлопнула, раздались шаги - человек, а теперь это совершенно точно был человек, начал медленно подниматься по пролетам бетонной лестницы. После одиннадцати вечера лифт не работает, припозднившиеся ходят пешком. Никогда прежде Ярослав не слышал тихих шагов с первого этажа, сидя у себя дома на восьмом, а может просто не слушал никогда, вот так, ночью, когда прочие шумы отсутствуют? Некто осторожно поднимался выше и выше, медленно, с уверенностью средневекового палача, восходящего на высокий помост для казни, демонстрируя неотвратимость расплаты за совершенное преступление перед безмолвно замершей толпой. Сидящему на диване человеку яснее ясного, что идут за ним. Ступают ритмично, вроде бы даже немного пританцовывая. Кто это? Почему он ощущает себя необычно, неправильно, нереально, не так как всегда, словно спит с открытыми глазами, будто все кругом - неправда. В том числе и поход в чужой подъезд с воровским инструментом. Потер веки, старательно открыл их, нет, не спит, но страшно, страшно неведомо чего. А того, верно, что неизвестный со стройплощадки, некий ходящий во тьме, умеющий принимать разнообразные формы, ныне идет за ним.
В подтверждение догадки шаги стихли на площадке перед дверью его квартиры, закрытой на все замки, фанерной преградой для честных людей, которую пни посильней и она тут же вылетит. Несколько мгновений царила абсолютная тишина, будто неизвестный спохватился, стоит ли являться в гости в столь поздний час. "Если это обычный человек, непременно уйдет, непременно", - загадал Ярослав, тоже стоя у двери с пустой чашкой в руке и слушая чужое дыхание неведомого существа через дверь.
Раздался требовательный звонок. Он сердито глянул в глазок, до хруста предчувствуя удар ломом через стеклянную точку прямо в глаз, о таких способах ночного разбоя сообщали местные газеты. На хорошо освещенной площадке юлой крутилась общесемейная знакомая Белла, обычно забегавшая в гости ненадолго по большим праздникам, празднично одетая в яркое платье, накрашенная. Лицо выражало крайнюю степень тревоги, и похоже было на то, что знакомая чем-то чрезвычайно перепугана: то и дело оглядывается в сторону лестницы. Ярослав открыл, ничего не спрашивая, посторонился, она заскочила, сама быстро захлопнула дверь.
Праздничное платье не соответствовало перепуганному лицу, мрачному настроению хозяина и вообще всей этой дурацкой воровской ночи, потому вызвало новый прилив подозрительности. В отличие от прошлого раза, когда гостья явилась на день рождения с большим буком махровых гвоздик (всегда приносила только гвоздики), нынче она держала в руках сетку с объемистым пакетом, завернутым в какой-то грязноватый старый полиэтилен очень не шедший замечательному наряду.
-Шла с работы, за мной погнались какие-то... хорошо мимо вас как раз проходила. Извини, пришлось звонить. Люська - то спит, небось?
Ярослав ничего не ответил, из пакета на линолеум капала темная, почти черная кровь. Размерами сверток напоминал человеческую голову. Он внимательно разглядывал и знакомую, будто впервые в жизни видел. Чья она родня? Ничья. И знакомая тоже не его и не Люськина, но общая. Белла отследила завороженный взгляд.
-Ой, это у меня из печени кровь капает, со смены бегу, я же на мясокомбинате работаю. Сегодня как раз печени взяла, ну. В ночную смену проще вынести: охране даешь пакет, себе - в сумку. С ливером если поймают, ничего не сделают, пожурят слегка, а вот за колбасу могут по тридцать третьей статье уволить. А я ничего с собой не могу поделать - люблю пирожки с ливером да печенью, они вкуснее, чем даже с мясом, запашистее и вкуснее, ей богу. Нет, правда же? Давай я вам прямо сейчас пирожков нажарю, пока всё свежее. Если в морозилке заморозить - вкус не тот будет, у меня и тесто с собой, в кулинарии вечером купила. Слушай, правда, давай напеку пирожков? И вам и себе хватит! Идти-то сейчас боюсь, а что делать? Сидеть, до утра трястись? А так, представь себе, утром Люська встанет - пирогами ее накормлю и домой мужу унесу. Всем хорошо будет.
-Люся с Милой в деревню уехала.
-Тогда тебя хоть накормлю, спасителя своего. Спасибо, пустил ночью, - она непонятно улыбнулась. - А Люська узнает, что будет?
- Ничего, делайте свои пироги.
Белла надела фартук, встала у стола и начала резать печень кусочками. Идти спать было неудобно, да и не хотелось. Ярослав сел у противоположной стены на стул. Он смотрел на узкую, как горлышко восточного кувшина талию, обтянутую голубой материей, изгибавшуюся от разнообразных усилий, думая как же так получилось, что она стала их знакомой. До свадьбы он не знал ее. Однажды Люська спросила после какого-то дня рождения, какой ему Белла доводится родней. Он ответил, что никакой, и считает ее родней жены.
Первый раз Белла объявилась на их свадьбе, это помнили оба. Возможно, какая-нибудь дальняя троюродно - четвероюродная родня, которую знают родители? Может быть. На том и порешили. Не станет же совершенно посторонний человек влезать в чужую жизнь ради чистого интереса? Тем более каждый раз с огромным букетом гвоздик? А потом быстренько убегать. Нет, конечно. Вдруг чья крестная мать? Молода для матери, особенно если сзади рассмотреть. Узкая талия в голубом - просто на загляденье.
-Иногда удается колбасы стыбзить, - продолжала разговор ночная гостья, - или мясо хорошего, но все же проще печень вынести с ливером. По ним учета меньше и охрана на печень не так лютует. Дашь им... - она сделала неуловимое движение округлыми бедрами, легко меняющими формы под туго обтягивающим платьем, от которого Ярослав вздрогнул, но еще пристальнее стал вглядываться. - Запросто пропускают, даже прятать никуда не надо, прямо в сумке неси, или, как я сейчас обнаглела - в сетке.
- Чего дашь?
-Известно чего, - знакомая поворотила голову, остро блеснув взглядом из-под резко очерченных бровей, и отвернулась, продолжила готовить. - Да хоть той же печени, но, если честно, больше они предпочитают филейную часть. Приходится угощать, куда деваться? - Она снова взглянула. - Дома, небось, муж ждёт, его тоже надо кормить - поить. А чем? В магазинах нет же нечего, а жить-то надо.
"Экая... странная дама..., - размышлял Ярослав замедленно, будто сквозь дрёму не в состоянии оторвать взгляда от близкой талии, до которой так легко дотянуться рукой, и ощущая как скоро меняется собственное восприятие, ибо прежде он считал знакомую женщиной в возрасте, несколько даже постарше его, а тут вдруг разглядел очень соблазнительную девицу очень к нему расположенную. - Отчего тогда шаги на лестнице были тяжелые? Кого-то привела с собой? И сама она, кто?" Работает на мясокомбинате, это точно.
Новый мясокомбинат выстроен неподалеку, на склоне к Оби - из разбитого окна квартиры хорошо виден его огромный краснокирпичный бок, летом, в самую жару мокрый, будто вспотевший, ибо за толстой стеной находится самая большая в Сибири холодильная камера. Труба высоченная, красная дымит круглосуточно черным смрадом горелого мяса, ветер несет его прямиком в окна верхних этажей домов гущинского микрорайона, отсюда форточки их квартиры всегда закрыты. По новейшим технологиям стада из степей Алтая и Монголии перерабатываются там в десятки и сотни сортов колбас, ни одного из которых не найти в местных магазинах, вся продукция идет в Москву, на "витрину социализма", "в Москву, в Москву", где всего должно быть много и дешево. Прочим лишь дымная горечь, да обширный инфарктный дефицит, соучастник вынужденного воровства.
-Однако Люська проснулась, - брызнув кровью на пол, деятельная гостья указала ножом в коридор.
И как только произнесла эти слова, Ярослав скорее почувствовал, чем услышал в спальне какое-то движение. "Но там же нет никого". Вбежал быстро в комнату, включил свет, смотрит - все на своих местах, но как-то беднее и скучнее смотрится обстановка. На одной из двух кроватей сидит в бабкином залатанном пальто исхудалая дочка Мила. Подхватил ее на руки, а та совсем легонькая, через пальто чувствуется исхудавшее тельце с большими, не детскими выпирающими костями. "Боже мой, ведь неделю только как уехали! Что же это делается? Неужели Люська совсем не кормит? Чем там они занимаются?" Присмотрелся к дочке внимательней. Головка, вроде, не милина. Длинное, длиной почти во все остальное тельце, лицо с седыми космами, верхнюю синеватую губу прикусил желтый клык. Выражение лица не страшное, но беспредельно унылое.
"Что с тобой, Мила? - испуганно забормотал отец. - Что такое с вами там случилось?". Несчастное чудовище молчаливо косило в сторону бессмысленными глазами. Знал Ярослав совершенно точно, что это его Мила и никто другой, хотя нынче совершенно не похожа ни на ребенка, ни на саму себя хоть капельку, хоть чуть-чуть, но все равно на руках он держит родное существо и ничего теперь нельзя изменить. Бормоча успокаивающие слова, он посадил тельце в бабкином пальто на диван в зале. Непонятно как оно уселось, хотя ноги запеленаты, и ведьмина физиономия печально и безмолвно уставилась прямо на него. В эти минуты он любил дочку не меньше, чем прежде, когда она была прелестным ребенком, а много - много больше, с той огромной, забирающей сердце тоской подавляющего страха, от которого человек либо немедленно просыпается, либо умирает.
Он проснулся на том же диване, Милы рядом не было, вспомнил про знакомую на кухне, вскочил, надеясь, что все случилось в плохом сне, а стало быть и той нет в квартире, но на всякий случай сперва заглянул почему-то в детскую. Там никого не обнаружилось, как и на кухне. Значит, уснул на диване в неудобной позе, отчего приснился жуткий сон с ночной гостьей. Надо все же попытаться сегодня раздобыть подходящее стекло на стройке, делать нечего, придется идти. Неужели с Милой что-то случилось? Нет-нет, быть того не может, просто лег неудачно. Пора отдохнуть, завтра же в отпуск, в деревню, но сейчас ночь и самое время отправиться на стройку за стеклом. Окно заделает и сразу же на вокзал...
Снова раздались шаги на лестнице. Опять Белла? Вернулась? Или он еще спит? Но нет, это - другое. Этот крадучись перебегает. От одной двери к другой, от той к третьей. Подбежит якобы на цыпочках, затихнет, что делает - неизвестно. Потом на другой этаж: топ-топ-топ. Слушает? Подглядывает? Ищет кого? Его? Сколько их, однако там, в темноте строящегося дома, а он никого не разглядел, когда лез вверх наобум... И снова полезет, потому что край как надо стекло достать. Или украсть. Доставать - надо связи иметь. У него связей нет - пренебрегал связями, честно жить хотелось. Между прочим, связи за день не создаются, связями годами люди обрастают. Не хотел связей - иди воруй теперь. А этот ищет его по следам воровства, ничего себе... вот сколько нечести кругом развелось, даже в недостроенных домах, хотя откуда они там берутся и что им там делать? Одна ведь бабка сторожиха, одна... точно ли одна? Посмотрел в глазок входной двери, нечто серое, кучерявое мелькнуло. Открыл дверь - у соседской двери замерла согнутая фигура невесть как из теплой летней ночи взятая в длинном тулупе с поднятым серым овчинным воротником: подглядывает через замочную скважину. Что в скважине видно? И не жарко? Хорошо хоть без шапки.
- Чего лазим, кого подкарауливаем? - спросил Ярослав, крепко ухватив тулуп за серый воротник, - ах, ты дрянь приблудная!
Внутри оказался тщедушный, длинный, вихлястый парень, тулупчик одет на голое до пояса тело, худенькое, с ребрышками, бормочущий ответные оправдания, что-то совсем неразборчивое, даже не надеясь, что его будут слушать. Ярослав повел наркомана вниз, продолжая крепко держать за воротник. Вихлястый повиновался. Он был высок, и ему приходилось сильно горбиться, так как его вели, держа за воротник, как за шиворот.
Да, именно эти легкие шаги раздавались сверху на стройке прошлый раз. Он, больше некому. Шаги самого Ярослава нынче тверды и суровы. Резко пихнул наркомана вперед себя и человек в шубе послушно сбежал пролет быстрыми, мелкими, балетными шажками, после чего начал спускаться самостоятельно, однако все равно пригибал шею, будто его продолжают вести. На очередной площадке одна дверь оказалась открытой, на пороге стояли знакомая женщина с девушкой, обе испуганные: "Он у нас здесь тоже шарился", - сказала соседка, указав на тулуп.
Ярослав прошел мимо, внимательно их оглядев, но ничего не отвечая, ему почему-то показалось, что они каким-то боком сообщники обкуренного наркомана, кругом зреет воровской заговор, в то время как дверь в собственную квартиру на восьмом этаже осталась открытой. Чёрт! У выхода неизвестный вдруг начал жаться к стене, закрывая лицо воротником, отказываясь выходить на улицу, вроде бы там мороз, а он недостаточно хорошо одет. "Лето на дворе. Иди к себе домой, не пугай ночами людей", - произнес под шубу Ярослав, и выставил парня вон из подъезда, после чего несколько минут караулил: не войдет ли тот обратно? Замка на дверях не было, да и на что, когда сама дверь фанерная. Взбежал к себе на этаж, где быстро заперся с великим желанием не ходить на стройку воровать стекла, а плюнуть на все, завалиться спать, а завтра ранним утром уехать к семье в деревню на первой же электричке.
- Где ты шляешься, я тут вся перемазалась!
Чуть в обморок не грохнулся: на кухне пребывала Белла. Стояла у стола, недовольно смотрела в его сторону и продолжала резать что-то очень кровавое.
-Я думал, что вы ушли...
-Ну рассуди, куда бы я могла уйти в такую чертову ночь? Кругом бандиты да наркоманы шляются, дождусь утра, извините, пожалуйста.
Стояла спиной к нему, в прежнем голубом платье, раздраженная, гибкая, злая и одновременно соблазнительная стерва. Он ответно разозлился, большей частью на себя, что пустил в квартиру среди ночи, а теперь до смерти хочется дотронуться, чтобы гладить... сильнее... сильнее, потом жадно схватить, измять всю... На столе возвышались горы окровавленного ливера, красная жидкость неаккуратно растеклась по столу, в двух местах даже капала на пол.
-Смотри!
Обернувшись, Белла указала ножом себе на грудь и живот, живописно выпуклые под голубым платьем, местами в темно-бурых пятнах:
-Надо срочно застирать, не то платье погибло, - и тут же скинула его через голову, даже тело смуглое, загорелое оказалось запачканным.
-А фартук где? Хотя ладно, идите, идите скорее в ванну, - смутился Ярослав, теряя прежнее желание, взамен его чувствуя приторный запах крови, происходящий отовсюду, из всех углов квартиры, - перехватил ее руку, отбирая нож.
-Дверь запер?
-Какую?
-О, простота деревенская, входную, конечно! Осторожней, замажешься об меня, раздевайся сам давай, скорее - никакого терпения больше нет...
В дверь опять позвонили.
- Ну вот всегда так, - недовольно буркнула гостья, - как только... так сразу кого-нибудь нелегкая несет. Неужто Люська вернулась? Дела! Но у меня алиби вон полный стол - печень я готовила да ливер, заводи сначала на кухню, пусть посмотрит. Печень свежайшая, только сегодня с разделки. Иди, отворяй, извини, я закроюсь в ванной, платье застираю, она, небось, тоже женщина - поймет. А знаешь что, скажи ей сразу, что мы с нашим технологом к вам в гости приходили с вечера, ну, с любовником моим якобы, технолог мой знакомый с комбината... Вот. Что будто мы с технологом у вас побыли того... в спальне, и он домой ушел, а я пироги пеку...
- Как в спальне? - изумился Ярослав, - там же Мила.
-Разве Люська ее дома оставила? Боже мой, а чего сразу не сказал, я так и подумала-размечталась, что ты меня из ванной на ручках в спальню отнесешь, как лебедь белую, аж платье от страсти забрызгала, не пожалела. Или принципиально в семейную спальню любовниц не пускаешь? А вот, между прочим, наш молоденький технолог на что красавчик, а меня везде прижимает, ему плевать, спальня или бойлерная, довел сегодня до сумасшедствия и бросил, змей подколодный... Ну тогда можно и в ванной, сходи, посмотри, кто там пришел...
Через глазок он никого не увидел, спросил: "Кто?" Никто не отвечал. Открыл - никого. Закрыл. Решил срочно отправиться за стеклом, чем оставаться в квартире с Беллой, и не подумавшей запереться в ванной на задвижку, дверь слегка отошла, в щель были видны ее голые длинные ноги. Стал искать куда-то подевавшуюся сумку с инструментом, нашел у входа в темную спальню, откуда по лицу вдруг заструилась свежесть, раздался знакомый звук, как на высоте дома-коробки, стукнулись друг о друга чуть прикрытые балконные двери под действием сквозняков... Кто-то проник в комнату через балкон, находился совсем близко, так близко, что не успеть ничего предпринять, защититься в оставшиеся короткие мгновения жизни до... воскликнуть:
- Кто здесь?
Могли бы и не отвечать, но ответили, оплетя легкими до невесомости руками шею, шепнули в ухо нежные губы:
- Птица... прилетела...
Охватил горячее девичье тело в ночной рубашке, припавшее к груди:
- Как?
- На крыльях...
- Через чужой балкон? В темноте? На восьмом этаже? С ума сошла!
- Папа тоже так говорит, когда ругается: "сумасшедшая", а мама всегда понимает: "она любит". Ты не бойся, они сейчас спят, не знают, что я здесь. Ведь жена твоя уехала?
- Да, но...
- Тетенька в синем платье? Я видела... она тоже уйдет, не бойся, а если хочешь, то уйду я, прямо сейчас.
И повернулась в сторону балконной двери
- Нет, нет! Ни в коем случае! - прижал к себе, ни за что не желая отпускать ни в темноту восьмого этажа, ни вообще куда бы ни было.
- Ты меня любишь? Так сильно?
- Очень хотелось увидеть еще раз...
- Я знала, я знала, я правда знала, и говорила им, что ты тоже меня любишь, а они не поверили, глупые...
- Тебе лучше вернуться домой через входную дверь. Извини, мне надо идти за стеклом. Давай пройдем через лестничную площадку...
-Ты хочешь своровать стекло в чужом доме? Ты вор?
- ...да. В зале разбилось, а в магазинах нет такого размера. Хочу стащить, пока зима не наступила.
- Воровать плохо. Ты знаешь, что в Турции за воровство отрубают правую руку?
- У нас не Турция.
- Все равно плохо. Нет, я больше не люблю тебя.
Она с силой оттолкнула Ярослава и скрылась на балконе. Через секунду там никого не было.
Забрав снаряжение, снова отправился в ночной поход к дальним новостройкам, где есть застекленные окна в недостроенных домах, вряд ли кем серьезно охраняемых. Оказалось, что даже ночью в новом районе работает подъемный кран, на высоте установлен мощнейший прожектор, луч которого под визжание поворотной стрелы скользил от одного дома к другому. Чтобы добраться до них ему надо преодолеть глубокую низменность. Кругом под ногами мягкая раскопанная земля, Ярослав ринулся вниз по склону и неожиданно оказался по горло в воде. Строительный котлован был затоплен. Но раз уж он все равно намок, решил перебираться на другую сторону по кратчайшему водному расстоянию, туда, где вожделенные новые дома зияли пустыми глазницами, а в некоторых отдельных поблескивали стекла. Они возбуждали его, как брутальную миллионершу блеск алмазов. Луч нашарил нарушителя местного спокойствия в котловане с водой, когда он пребывал приблизительно на его середине. Бежать невозможно, еле-еле брел по глинистому дну, а вода мутной пеной бурлила у груди. Очевидно, что на самом деле кран не работает ночью, а сторожит, просматривая сверху любое движение на объектах, тем самым охраняя сразу несколько домов. Возможно у крановщика имеется связь по рации с нижней охраной, и те сейчас его встретят на берегу. Не страшно, он ничего пока не украл, просто выпил, заблудился, попал на чужую территорию, объяснит все и попросит вывести его на улицу. А вдруг пустят собак? В то время как прожектора крепко держит в своих голубых объятиях? У Беллы, кстати, тоже голубое платье. А у той девушки - объятия... да, его ведут. Показывают кому-то, где он находится, а на берегу уже разберутся.
Выбравшись на берег, скользнул в отверстие меж пустых бочек, наваленных друг на друга и замер. Луч пошарил здесь, там, пометался несколько секунд, раза три вернувшись к тому месту, где потерял нарушителя, наконец успокоился и вновь мерно заскользил по огромной территории района строительства. В следующее мгновение Ярослав был уже внутри подъезда, в черной мгле и мерил оконное стекло на балконе второго этажа, оно вроде бы подходило по размеру, было даже чуть больше. Это ничего. Лишнее обкусает плоскогубцами. Обернул стекло и поплыл обратно через водную преграду, замирая и погружаясь вместе с грузом в воду по шею, когда луч прыгал по глади волн.
Этой ночью ему выпала невиданная удача: он смог дотащить огромное стекло в целости и сохранности до своего дома, совершенно счастливым человеком внести его на восьмой этаж. Не обращая внимания на собственные грязные следы, окровавленные пальцы, внес стекло в зал, приложил к раме и чуть не взвыл в полный голос: и короче и уже, чем требуется! Столько потрачено нервов, сил и времени - все зря. Ну сколько можно воровать? Дрожа от навалившего бессилия, злой как черт прошел на кухню, где по-прежнему горел свет, желая выставить надоевшую ночную гостью из квартиру как того наркомана из подъезда, взяв за шиворот... но от мяса на столе не осталось и следа, в ванной тоже пусто и чисто, будто явление Беллы - есть давний, глупый сон, бред, расстройство нервов начинающего вора.
Ярослав не мог заставить себя снова идти воровать - это выше его сил. Он ляжет спать как нормальный человек, иначе черте что уже чудится, стоит лишь закрыть глаза: стоит Белла в голубом окровавленном платье и грустно смотрит на него. Устроился в зале на диване, почему-то чудилось, что гостья в голубом никуда не делась, по- прежнему находится рядом, где-то совсем поблизости, и при следующем пробуждении опять будет резать кровавую печень. Долго лежал, прежде чем она исчезла, тогда только смог заснуть, сразу попав в объятия безымянной девушки с их площадки.
Да ему по барабану: утром, полный сил, энергии, он строил очередной план, где бы раздобыть стекло. С новостроек, разумеется, откуда еще, только не ночью идти воровать, а днем купить. Просто найти подходящий строящийся дом, где стеклят окна, зайти на этаж и купить у стекольщика стекло. Дорого. Настолько дорого, чтобы тот не смог отказаться. Самому надеть строительную робу, чтобы не остановили, когда потащит стекло к себе домой. Удивительно, почему столь простая идея до сих пор не пришла в голову! В своей старой стройотрядовской штурмовке он выглядит обычным рабочим. Подходящая новостройка с окнами того же ненормально-огромного размера, что в его собственном доме, отыскалась далековато, уже за докучаевским трамвайным кольцом. Разглядывая верхние этажи, Ярослав подумал, что надежда продолжает питать юношей долго, изо дня в день, вплоть до глубокой старости. Рядом с подъездом стоял вагончик, из которого слышались хлесткие звуки шлепанья костяшками домино по столу, сопровождаемые обычными репликами. У заляпанного раствором прохожего штукатура-маляра спросил: "Где стекольщик?".
- На седьмом этаже режет.
Все сразу сделалось проще пареной репы. Договориться со стекольщиком на одно стекло не составит труда, десятки тому за глаза хватит. В прекрасном боевом настроении Ярослав зашел в подъезд и начал быстро подниматься по лестнице. На всех этажах мелькали строители, некоторые выглядывали из проемов дверей посмотреть на него, пытаясь узнать, не узнавали, но это ерунда. Ему нужен человек по профессии стекольщик. А зачем - это их личное со стекольщиком дело. Он переговорит с глазу на глаз по мужски, объяснит ситуацию, как есть, и тот поймет - не может не понять. Все люди и все до одного - человеки. Продаст одно стеклышко, никуда не денется, может даже и подрежет для точности. Нужный размер папа Ярик зазубрил наизусть.
На седьмом этаже быстро определил квартиру, где находился большой разлинованный стол и, о чудо! Рядом, у штукатуренной стены стояло не меньше сотни больших стекол, померил: ширина точно его, длина сантиметром больше, но это ерунда. Или все же попросить стекольщика оказать услугу?
- А стекольщик где? - спросил громко у рабочих, сновавших в соседних комнатах.
- Ушел уже, - ответили ему. - С утра был.
Итак, прямо перед ним целая пачка огромных толстенных, зеленоватых стекол нужного размера. Впервые за неделю поисков и беготни нашел то, что искал, что жизненно необходимо его семье в преддверии грядущей зимы. А стекольщика, как на зло, нет. Можно взять, обернуть газеткой одно, сунуть под мышку и унести. Окликнут? Если встретится бригадир или прораб - обязательно. Ярослав знает, работал на стройке. Они заинтересованные лица. А рабочие - заинтересованы в другом, где поллитра перехватить к обеденному перерыву, тем ни до чего нет дела. Если заинтересуются - от них очень легко откупиться, еще сами вынесут за ворота. От этих - да, запросто, никаких проблем, а от бригадира не откупишься, у него план, прогрессивка, еще чего доброго и милицию вызовет.
Вспыхнув, будто его уже ругают на собрании всего коллектива за воровство, будучи выпущенным из-под стражи по просьбе того же самого коллектива и взятого им на поруки, поднял верхнее стекло, легко вынес на площадку через голый дверной проем, не оборачивая заготовленной газетой. На площадке никого. Более того, никто не спускается сверху по лестнице и не поднимается снизу. Слух невероятно обострился, словно дело вновь происходит ночью, когда ничего вокруг не видно: лестница до первого этажа была пуста. Конечно, в любую секунду могут появиться люди, их голоса во внутренних помещениях квартир он тоже различал, но пока он будет скользить на волне везения до куда хватит сил. Стекло страшно тяжелое, приходится держать его на кончиках уже окровавленных пальцев, еле-еле и в любой момент можно непроизвольно выпустить, потому что оно глубоко впилось подмышку, и даже в ребра уже, пришлось страшно неудобно скособочиться, кажется вот-вот всю правую руку по плечо отрежет или фаланги пальцев отсечет. Но поздно, поздно оборачивать газетой, надо скорей уносить добычу, пока ситуация благоволит. С огромным стеклом в обнимку Ярослав зашагал вниз, странным образом изогнувшись. "Если сейчас объявится человек, - думал он, - и скажет: "Куда попер стекло?", поставлю к стенке и молча уйду. Или, все же, предложить деньги? Быстро, быстро беги. Осторожно, не разбей." Спустился на первый этаж, вышел из подъезда - и никто не встретился! Вот только сам себе казался букашкой насаженной на стеклянную иголку, так болел бок. Кривобокой каракатицей полз к воротам, мимо строительного вагончика, из которого отчетливо слышались множественно-громкие, мужские голоса.
Вдруг его окликнули в спину:
- Эй, куда понес?
Бежать к воротам и далеко и бесполезно: с такой ношей все равно догонят. Не оглядываясь, юркнул в высокую траву, росшую в том месте, где забор сломан, густую, не ниже самого забора и как мог быстро пошел среди огромных зарослей полыни, удаляясь от стройки.
- Стекло украл, - объяснил кто-то кому-то сзади.
Ярослав побежал быстрее. Ни за что, ни за что на свете он не расстанется с этим стеклом.
- Эй, оставь стекло, хуже будет! - крикнули вдогонку и побежали следом. Но как-то не слишком торопясь, будто уверены, что он и без преследования бросит свою добычу. Скорее топали ногами, чем действительно бежали.
Через несколько шагов стало ясно, отчего преследователи не торопятся его догонять: высокая трава расступилась, открылся огромный, желто-песчаный прямоугольный котлован с аккуратными ровными краями. Метра два глубиной, сто длинной, тридцать шириной - заготовка под очередной новый дом. Он положил стекло на край, спрыгнул вниз, снял стекло и быстрым шагом заторопился по желтому, только разрытому, влажному песку к противоположной стороне, чувствуя, что преследователи остановились на краю и не спешат прыгать следом. Покричали для острастки, а про себя решили: "Да черт с ним, со стеклом этим, все равно перекаленое, вон стекольщик сколько сегодня перепортил, чертит одно, а оно разваливается как захочет. Да хрен с ним, со стеклом. Догонишь, а этот идиот еще драться вздумает, тебя же тем стеклом и зарежет. Кому надо ни за что кровью истекать на песке? Не хватит - еще привезут". Пошумели для порядка, пугнули и вернулись в вагончик козла добивать.
Так же не оглядываясь беглец достиг края котлована, закинул на верх стекло, выпрыгнул, и снова оказался в густых зарослях травы, скрывшись ото всех. Слава богу! Вот она, долгожданная удача! Вставит окно и сразу будет свободен, можно ехать в отпуск. Он смог украсть. А что? Тоже, оказывается, надо уметь. В такой безвыходной ситуации, к примеру. С огромным тафелем зеленоватого толстого стекла некрасиво изогнутый человек в заляпанной строительной куртке внезапно выпал из зарослей бурьяна прямо на асфальт проезжей части дороги. Хорошо не запнулся о бордюрину! Весь взмыленный от погони, в репьях, а неподалеку как раз проезжал милицейский газик. Из огня да в полымя! Стекло кольнуло прямо в сердце, порезало его, бегун обмяк и пошатнулся.
"Тихо ты! Куда торопимся?", - положил стекло наземь, присел рядышком на дорожный бордюр вроде как отдохнуть, дыхание перевести, репьи из головы выдрать. Сидит, отдыхает, слушает нечто невнятное, будто внутри кровоточит, ощущение такое возникло. Обыкновенный прохожий человек, уставший малость. Милицейский газик, конечно, не мог углядеть прозрачное стекло на зеленой траве, как ехал мимо по своим делам, так и далее проехал. К слову сказать, водитель-сержант вез теще мешок яблок, которые взял на базаре только что, без очереди и совсем по дешевке - молдавских, она из них отличный компот умеет варить. Не до мужика ему было, сидящего на бордюре, ногами на проезжей части. Ну, немного нарушает. Да хрен с ним, с идиотом, видно же, что не тунеядец, обычный строитель в потрепанной робе, сел передохнуть и пусть себе сидит.
Можно прямо сегодня ехать в деревню отдыхать, купаться в речке, загорать, пить парное молоко от коровы Майки! Обернулся - и не поверил собственным глазам. Стекло лежало там, где он его оставил, но при этом развалилось на две половины по косой линии из конца в конец ни от чего, просто так - под силой собственного веса. Перекаленое! Несколько траурных минут наблюдал случившийся разлом, будто в своей судьбе: это надо же, нашел, унес с невероятным риском, столько претерпел в борьбе с совестью и вот оно - неотвратимое наказание. Отвернулся, встал, побрел домой.
Сел на кухне пить холодный чай. Отчаянию охватило человека: пустыми глазами смотрел на заварник, новую электроплиту, белые настенные шкапчики кухонного гарнитура из дерево-стружечных плит, новую эмалированную раковину, поблескивающую краской, холодильник, входную дверь на кухню, которую жена Люся просила снять с петель и убрать куда-нибудь, потому что кухня маленькая, а дверь открытая еще пространство занимает, сидеть за столом мешает. Про это дело забыл, точнее, оставил на потом. Снова посмотрел на дверь. Еще раз и еще. Встал, смерил стекло в двери и даже не обрадовался: тот же самый размер, просто на удивление. В какую-то долю минуту натренированными движениями отодрал штапики, вынул стекло, переставил в окно зала. "Ну, наконец-то...".
В спальне раздался перезвон балконных стеклянных дверей, обернулся: сзади стоит вся радостная ночная девушка, любящая путешествовать на высоте восьмого этажа: "Украл?"