Данилова Елена : другие произведения.

Истории Обитаемого Мира: Поединок

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Эта история - ответвление к Сказке Снов, которую я решила не выкладывать пока не закончу хотя бы первую часть, что будет уже скоро. А эта новелла готова давно. Надеюсь, кому-нибудь понравится и покажется интересной)

  Истории Обитаемого Мира: Поединок.
  
  Название: Истории Обитаемого Мира: Поединок.
  Автор: sorinkavglazy
  Артер:
  Бета: Catold и Derek Winslow
  Фандом: ориджиналы
  Категория: джен (присутствует ярко выраженная гетная любовная линия, кратко упоминается слеш)
  Рейтинг: R
  Жанр: фэнтези
  Размер: миди
  Статус: закончен
  Таймлайн: тысячу лет после гибели Империи, за несколько лет до событий, описанных в "Сказке Снов" (http://sorinkavglazy.diary.ru/p179735928.htm).
  Дисклеймер: всё как есть моё) перепост частей и\или целого с разрешения
  Аннотация: Там, где заканчиваются плодородные земли Обитаемого Мира, плато обрывается прямо в пески Серой пустыни языками пламени исполинского костра. Ещё во времена Империи, когда пески были степью, на плато пришли люди. Они построили город, который тоже стали называть Оазисом, укрепили его. Но люди Империи не были воинами. Они были купцами и вместо того, чтобы создавать армию для защиты своего поселения, они купили её. В то время как одни кочевники совершали набеги на Оазис, другие люди пустыни обороняли его. Два народа столетиями жили бок о бок, но так и не слились в один...
   Над коренным населением Оазиса стоит совет купеческой гильдии. Люди пустыни подчиняются своему полководцу. Веками совет теряет авторитет, а предводитель кочевников сосредоточивает в руках всё больше власти. Леди Лаэна - дочь уважаемого члена совета, отдана замуж на старого полководца Тилмарилека, сын которого Кастор несколько лет ведёт войну. Армия Оазиса сражается против тех, кого Серая пустыня выталкивает прочь из своих объятий. После его гибели войско возглавляет возлюбленный Лаэны - Астиан. Когда большая война закончится, им предстоит ещё одна, их личная схватка за любовь, право выбора и свободу не во сне, а наяву.
  Примечание: является отдалённым вбоквелом "Сказки Снов". В этом мире люди видят общие сны, попадая в так называемое "пространство общего сна". Люди, именуемые "сновидцами", делают это осознанно и могут изменять пространство сна. Они объединены в гильдию, состоящую из нескольких подразделений: наставников, стражей, наблюдателей и, собственно, сновидцев. В "Поединке" тема сновидцев не основная.
  Рэгланы - морские, летающие животные, с размахом крыльев порядка четырёх метров. Внешне напоминают нечто среднее между скатами, дельфинами и ящерами.
  
  ***
   Вечером они получили известие о гибели Кастора, а к утру на плече леди Лаэны тёмно-фиолетовым пятилепестковым соцветием распустился синяк. Ей было не привыкать. Её господин и супруг, да, именно в таком порядке: "господин и супруг" - Тилмарилек частенько бывал не в духе. Он был воин, и рука у него была тяжёлая. От того, что воевать ему теперь приходилось разве что с женщинами, детьми да слугами своего дома, легче она не стала. Старость еще не взяла у Тилмарилека своё - она лишь наградила его виски сединой и прибавила авторитета - Лаэна про себя считала, что незаслуженного - его словам. Но его старший сын стал взрослым раньше, чем состарился отец, и ему пришлось уступить место. Кастор был силён, свиреп и могуч, однако полководец из него вышел никудышный. И, когда он всё-таки одерживал победы, потери бывали слишком велики, а тактические успехи незначительны. Лаэна быстро научилась разбираться во всех этих тонкостях ведения военных действий, потому что от этого напрямую зависело, насколько больно ей в отместку сделает её муж.
   И вот теперь Кастор мёртв. "Пал в бою смертью храбрых", - говорилось в письме. Традиционная фраза. Так говорили обо всех, кто умер на войне, даже если на самом деле это означало - подавился соплями, сидя на горшке!
   Посланец, принесший им печальную весть, был подобающе сдержан и угрюм. Он явился в главный зал посреди ужина, и кусок моментально застрял у Лаэны в горле. Она заставила себя проглотить мясо и медленно прожевала овощи, которые стали на вкус, как зола. Гонец с чёрной повязкой на рукаве - вестник смерти. Во время войны он - частый гость... На дороге каждый обязан пропустить его. И вот он встаёт с колен, кланяется и смотрит на тебя и остаётся только один вопрос: кто?
  "Только не Астиан, только не Астиан, только не Астиан..." - повторила она про себя, наверное, раз сто, прежде чем посланник, наконец, заговорил. Он произнёс имя и протянул свиток, и она снова смогла дышать. В какой-то момент она покосилась на кусок пергамента, который ходил ходуном в руках её мужа. Строчки плясали и сливались в рябь, словно выделанная кожа была поверхностью воды. Это его рука? Письмо писал Астиан? Или кто-то вывел эти слова за него? Лаэна даже не увидела, а скорее почувствовала, как внутри Тилмарилека просыпается ярость смертельно раненного зверя.
   Она обвела глазами остальных членов семьи, и её взгляд задержался на лице Перниллы. Она любила брата, как никто. Даже отец не любил его так сильно! Интересно, сама Лаэна выглядела бы также, услышь она имя Астиана? Или же инстинкт самосохранения возобладал бы, и она бы сдержала слезы скорби? Всё это было вечером.
   А утром Лаэна взглянула в зеркало и провела пальцем по следам пятерни мужа на своём плече. Один тёмный лепесток она получила за облегчение, которое испытали жители Оазиса, узнав о гибели наследника Тилмарилека. Второй - потому, что погиб его Кастор, а не проклятый Астиан. Третий за то, что она не сумела достаточно хорошо скрыть своё облегчение, что боги распорядились забрать одного и оставить в живых другого. Четвёртый из-за того, что все теперь знали: победой ли, поражением ли, но война скоро закончится. След от большого пальца был просто от бессилия. И она ещё очень легко отделалась...
   Больше пяти лет минуло с тех пор, как Лаэна совсем юной девушкой переступила порог этого дома. Больше пяти лет она терпела тяжёлое смрадное дыхание, прикосновение потных пальцев своего Господина и супруга. Он избил её до полусмерти в первую же ночь. Сразу после того, как взял силой. И она, наивная, думала, что хуже уже не станет, когда он бросил её, дрожащую и захлёбывающуюся, слезами на край кровати.
   Прошло ещё несколько месяцев, прежде чем она окончательно выяснила, насколько плохо это может быть. Она научилась молчать и застенчиво улыбаться, научилась смотреть в пол, научилась терпеть. Тилмарилек ненавидел, когда плачут или, когда женщина выглядит недовольной. Неблагодарная сучка, которой он милосердно дал крышу над головой и своё имя, когда мог получить её как обыкновенную шлюху, должна была знать своё место! И она знала...
   Постепенно её единственной целью стало не желать ничего, кроме прекращения боли. Она мастерски научилась избегать её. Никогда не давать Тилмарилеку повода - было хорошим началом. Она быстро освоила искусство показной покорности. Она существовала ровно настолько, насколько распространялось его дозволение. Её благополучие напрямую зависело от его благодушия. Она стала полностью, безраздельно зависима. А потом произошло лучшее, что с ней случалось в жизни. Лаэна забеременела.
   Это означало три вещи. Во-первых, её господин и супруг оставил её одну в постели - он перестал приходить в их спальню по ночам, как только признаки беременности едва обозначились. Она стала ему противна. Во-вторых, в их местах верили, что во время беременности с женщиной делит тело богиня-мать. И хотя Тилмарилек и был чужаком, он вынужден был считаться с обычаями окружавших его людей и соответственно почитать супругу в положении.
   Но самое лучшее было именно "в-третьих" - её дочка, её сладкая малышка Рисса, с мягкими розовыми пяточками и пальчиками. Если первенец немолодого мужа и молодой жены - девочка, над отцом за глаза начинали посмеиваться, намекая на то, что его мужская сила стала не та, и он уже не способен произвести на свет сына. Частенько за этим следовали обвинения невезучей матери в блуде и неверности, и позорный развод. Этого побаивались все невесты престарелых женихов, как и их семьи. Но Лаэна была избавлена и от этого страха.
   Прислуга в доме Тилмарилека состояла из одних женщин и евнухов. Лаэне не дозволялось покидать пределы поместья и принимать никаких гостей, кроме её матери и тётушек. Существования дружбы между женщинами её суровый супруг не признавал, а сестёр у неё не было. Посторонние мужчины не допускались в дом дальше главного зала, ни под каким видом. И ни в коем случае даже в главный зал, если господина не было на месте. Так что, единственными, кого людская молва могла записать в любовники Лаэны и незаконные отцы Риссы, были взрослые сыновья Тилмарилека: Кастор и Юлринк.
   Старший, Кастор - наследник, надежда и опора был для отца за пределами подозрений и обвинений. К тому же, он не раз весьма наглядно и громогласно демонстрировал своё презрение к этой "плоской, белёсой палке", которую его родитель взял в жёны! Юлринка, младшего сына, Тилмарилек недолюбливал, но не настолько, чтобы бросить его в жерло подобного скандала.
   Её Господин и муж был на охоте, когда начались схватки, так что Лаэна рожала без присмотра лекаря. Но повитуха сделала своё дело чисто и, если бы несколько капель позора в итоге и пало на седеющую голову отца Лаэны... Что же, после всего, через что он заставил её пройти, она была совсем даже и не против.
   Юлринк ходил учиться к книжнику куда охотнее, чем к мастеру по оружию - обстоятельство, на которое его отец, скрепя то, что у него было вместо сердца, закрывал глаза. Но это после обеда, а по утрам он помогал Лаэне с обучением Риссы. Обычно при этом присутствовали и его сёстры. В том, что касалось образования женщин традиции Оазиса резче всего противоречили обычаям людей пустыни, которые считали, что любые излишние знания будущим жёнам и матерям только во вред. Дочери Тилмарилека относились к учению с опаской, но всё же были вынуждены, как и их отец, отдавать дань местным правилам, и уделять некоторое время не только своей внешности и усвоению того, что положено знать хозяйке дома, но и бесполезным историям и фактам.
   Сегодня первой появилась заплаканная Пернилла. Строгое траурное платье, как нельзя лучше оттеняло её красоту. Она была высока ростом, с крутыми боками и большими круглыми грудями, налитыми, словно спелые, вот-вот готовые лопнуть плоды. Она вся была, словно такой плод: казалось, вздохнёт поглубже - и захлебнёшься тёплым, чуть подбродившим соком. Лаэна полагала, что её давно пора было выдать замуж - девушки такой породы хороши в юности, пока первые горести и разочарования не сотрут с их лиц спесь и беспечность прелестной свежести, которая даётся безо всяких усилий. Потом это проходит...
   В это утро, впервые с того дня, когда их представили друг другу, как "матушку" и "дочь", Лаэне стало её жаль. И пусть погибший Кастор имел неприятную привычку в семейном кругу при всех сравнивать свою сестру с новой женой отца. И пусть сравнение всегда выходило не в пользу последней. Та, которой предназначались его незамысловатые комплименты и шуточки, наслаждалась ими и хихикала. И чтобы заметить, что Пернилла - смуглая, с миндалевидными глазами и пухлыми чёрными косами, из которых всегда игриво выбивалось несколько кокетливых прядок, была на порядок красивее своей новой матушки, не надо было долго смотреть.
   Лаэна была далеко не уродиной, но её схватка за первенство среди красавиц с такой, как Пернилла была проиграна ещё до рождения. Лаэна происходила из местного рода, тогда, как в жилах дочери Тилмарилека текла кровь людей Серой пустыни, которая граничила с Оазисом. Последним Оазисом, как называли его купцы и путники. Смуглые выходцы с этой мёртвой, каменистой равнины, особенно их женщины, взрослели быстрее, чем потомки тех, кто много поколений назад, ещё во времена Империи, заселили зелёную пойменную долину вокруг непересыхающего источника. Но и старели они гораздо раньше, чем их более светлокожие и приземистые соседи.
  "Когда ей будет столько же, сколько мне сейчас, она уже начнёт увядать", - подумала Лаэна, взглядом провожая понурую Перниллу до её обычного места у окна. Следом явились и младшие сёстры: Хетти и Эскола - обе такие же красавицы, как и старшая. Но Хетти, как, ни старалась, не могла не выглядеть вульгарной, а самой младшей - Эсколе - ещё только предстояло расцвести. Она ненавидела Лаэну, считая, что та заняла место её покойной матери. И Лаэна не пыталась её переубедить. Честная, ершистая неприязнь Эсколы действовала на неё освежающе на фоне рафинированной церемонной вежливости её более благовоспитанных сестёр. Любое разнообразие, которое можно было найти в этом мрачном, тяжёлом доме, было для неё на вес золота!
  - Слова не способны выразить мою скорбь, - произнесла Лаэна, обращаясь к падчерицам. Фальшиво-обязательная, предписанная правилами этикета, фраза слетела с её губ заученной учтивостью. Хетти в ответ всплеснула руками и защебетала что-то не менее приличествующее случаю. Эскола воззрилась на Лаэну хмуро, словно в ожидании подвоха. Пернилла даже не пошевелилась. Вся краска окончательно схлынула с её смуглого лица, отчего её кожа приобрела какой-то землистый оттенок, и её прекрасные миндалевидные глаза вновь наполнились слезами.
   Лаэна бросилась к старшей падчерице быстрее, чем её сёстры, и неловко обняла за плечи. Она не пыталась изображать участие - ей действительно было жаль несчастную. Лаэна могла понять, что та чувствует. Плечи Перниллы вздрагивали, она всхлипывала и ловила ртом воздух. Лаэна сжала её плечи сильнее. Хетти опустилась на колени перед старшей сестрой и что-то причитала, а Эскола стояла, словно заколдованная, и смотрела на них сверху вниз. Ни один мускул на её лице не пошевелился, ни, когда Пернилла завыла от отчаяния, ни когда на пороге, наконец, показался их брат.
   Юлринк сразу подбежал к сёстрам и Лаэне. Было видно, что он растерян. Он гладил Перниллу по голове и шептал что-то про успокоение и блаженство вечной жизни за чертой, из-за которой не возвращаются. И тут распахнулась дверь, и нянька внесла в комнату отчаянно голосящую и упирающуюся Риссу. Сзади шёл слуга-евнух с её игрушками в мешке через плечо и с подносом со сладостями наперевес. Девочку явно недавно разбудили, и она била коленками в тугой барабан живота похожей на пузатую башню няньки. Пернилла бросила опасливый и одновременно уничижительный взгляд на слуг и бегом ринулась прочь из комнаты.
   Риссу тем временем поставили на пол, и она направилась к матери, периодически хныкая и потирая глаза кулачками. Лаэна наклонилась и, поцеловав её в щёку, зашептала ей на ушко нечто, от чего девочка практически сразу же заулыбалась.
   Юлринк некоторое время наблюдал за этой нежной сценой, а потом опомнился:
  - Госпожа Пернилла нездорова, - отчеканил он в пространство так, будто эта информация предназначалась невидимым, всеслышащим богам, внезапно заинтересовавшимся их делами, а не унылому евнуху-сплетнику и толстой глуповатой бабёнке, которая только и способна, что судачить о хозяйских горестях и радостях при любом удобном случае. И горести у площадных сплетников торгового города всегда были и будут в большем почёте!
  - Хорас, пожалуйста, принеси с кухни кувшин горячего отвара, - распорядилась Лаэна, подхватив игру своего пасынка и обращаясь к евнуху. - А ты, - она кивнула няньке, которая попятилась назад, - будь добра, верни леди Риссу обратно в её комнату, желательно в постель. Ещё очень рано, и занятий сегодня не будет. Несмотря на подчёркнутую вежливость в словах Лаэны был слышен отчётливый отзвук металла. И не мягкой, податливой меди, из которой делают кухонную утварь, а стали, что идёт на самые лучшие клинки.
   Когда слуги вместе с Риссой удалились, Хетти оглянулась на мачеху и брата. Лаэна кивком указала ей в направлении комнаты сестры. Эскола, нехотя, побрела следом за Хетти, но в дверном проёме она внезапно обернулась и бросила на Лаэну ещё один тяжёлый взгляд исподлобья:
  - Она никогда не простит тебе этого, - произнесла она тихо, но твёрдо и, выждав достаточно оскорбительную паузу, добавила: - Матушка... Затем она порывисто поклонилась и исчезла в коридоре за тяжёлым бархатным пологом.
  - Что она имеет в виду? - спросила Лаэна, не глядя на пасынка.
  - Пернилла придёт в себя. И всё, что она пожелает вспомнить, будет то, что ты видела её слабость, а значит - её позор...
  - Это абсурд какой-то!
  - Именно. Но так оно и будет. Поверь мне. Или я совсем не знаю мою сестрицу, - Юлринк говорил ровно и бесстрастно, явно не желая её обидеть, но Лаэна всё равно ощутила, как у неё внутри растёт раздражение. Какого демона она опять сделала не так? Когда уже эти девчонки перестанут её третировать, каждая по-своему...
  - Никогда не стоит недооценивать обидчивость тех, кто полон жалости к себе.
   Несмотря на уплотняющуюся пелену раздражения, голос Юлринка пробился к её сознанию. Лаэна кивнула.
  - Пойду к дочери. Я ей обещала, - произнесла она и одним взглядом добавила: "А ты"?
  - А я посмотрю, как там отец...
   Лаэна оглянулась по сторонам, подошла к Юлринку ближе и шёпотом произнесла:
  - Хочешь узнать, насколько близко к дну кувшина с вином он за ночь подобрался?
  - Хочу проверить, не утонул - ли, часом, - хмыкнул Юлринк.
   Лаэна улыбнулась ему в ответ. Если и был кто-то в этой семье, кого она могла хотя бы условно назвать своим другом - это был Юлринк. Его, как и её, в поместье по-настоящему никто не любил. Они оба, каждый по-своему, не вписывались в то, как вертелся балаган событий в доме полководца Тилмарилека. И они оба скрывали это от окружающих, как могли. Лаэна ещё раз обвела комнату взглядом, легонько коснулась кончиками пальцев его рукава на прощанье и вышла за дверь, чтобы там, на другом конце мрачного коридора погрузиться в тепло и бесконечную, безусловную любовь, которую она испытывала к дочке.
  ***
   Обе луны успели вырасти, состариться и растаять до тонких полосок свежих месяцев со дня известия о гибели Кастора. Но никаких больше посланий из театра военных действий они не получали, а Тилмарилек всё продолжал беспробудно пить. Ослабление власти привело слуг в смятение. И они стали, по началу робко, обращаться к Лаэне за разъяснением некоторых спорных вопросов, видимо, полагая, что хоть какой-нибудь авторитет лучше, чем совсем никакого. Впервые за пять лет, прошедших со дня её свадьбы, она по-настоящему почувствовала себя Госпожой этого неуютного дома. Не хозяйкой, стоящей чуть выше экономки в иерархии прислуги, а именно Госпожой, чьей воле готовы повиноваться неукоснительно.
   Со временем Лаэна начала ощущать и ослабление режима своего содержания в золочёной клетке. Взгляды евнухов-стражников, которые сопровождали её повсюду, куда бы она ни шла, из подозрительных превратились в скучающе-сонные. После очередной ночи, которую она проворочалась, не сомкнув глаз в смутном ожидании наступления чего-то страшного, Лаэна решилась на глупость, на которую не решалась уже давно. За завтраком, когда Тилмарилек соблаговолил продемонстрировать слугам и домочадцам свое пропитое, опухшее лицо, улучив момент между двумя кружками тяжёлого, хмельного пива, которые он опрокидывал себе в рот одну за другой, она обратилась к нему с просьбой:
  - Супруг мой и господин, могу ли я сегодня отправиться на прогулку к озеру?
   Он поднял нечесаную голову, воззрился на неё, и неожиданно хриплым голосом прорычал:
  - Делай, что хочешь!
   Лаэна обрадовалась, но когда она попыталась взять Риссу с собой, то получила твёрдый отказ. Маленькой госпоже было запрещено покидать пределы поместья без особого разрешения её отца. Тут евнухи были непреклонны.
   Берег озера встретил её мягким шумом камыша, среди зарослей которого, то тут, что там торчали тёмно-коричневые, вытянутые соцветия рогоза. Всё было так, как она помнила. Именно так. Словно близость воды замедляла течение времени и подгоняла действительность под яркие воспоминания юности.
   Евнухи хлопотливо раскладывали пикник на траве, опасливо погладывая по сторонам. А Лаэна просто наслаждалась свободой: ветерком, который обдувал её лицо, лёгким плеском воды - где-то вдалеке, пробравшись к воде по тропинкам среди камышей, купались дети. Их смех и визг переплетались с криками птиц высоко в небе. Солнечные братья стояли в зените, но их то и дело закрывали пушистые, будто клочки отбеленной овечьей шерсти облака.
  "Словно стая рэгланов плывёт по небу", - подумала Лаэна. Она откинулась на подушки, которые слуги разбросали на берегу, и запах сухой травы наполнил её ноздри. Она не замечала ни земли под собой, ни того, как во влажном жарком воздухе её кожа покрывалась испариной, стоило только ветерку на секунду забыть о своих обязанностях.
   Когда она была ребёнком, она вот также приходила купаться на берег озера, простирающегося от самой границы города и почти до южного края плато. Тонкая полоска земли отделяет кромку воды от обрыва, за которым лежит пустыня. Словно пальцы гигантской руки тянутся уступы плато прочь - к горизонту. Живя в четырёх стенах, Лаэна и забыла, какой мир кругом огромный, как тепло могут светить солнца и как приятно пахнет подсыхающая трава...
   Этот тёплый аромат и медовые леденцы, которыми она набивала карманы, несмотря на угрозы матери и предостережения кормилицы... Этот бескрайний луг, по которому вечно гуляют высокие зелёно-золотистые волны злаков, эта мягкая бархатный земля, по которой так приятно бежать босиком. И на краю луга, недалеко от озера стоит старый, полуразвалившийся амбар. Шершавая ржавчина засовов цепляется за подушечки её пальцев. Там внутри царит полутьма и пахнет далеко не так приятно, как снаружи на лугу. И под дырявой крышей, на стропилах наверняка притаились загадочные чудовища из далёких земель, может быть даже из устья реки Силгон или из Залива Рэгланов!
   Сказочные земли и далёкие города и слипшиеся от леденцов карманы и этот мальчишка, что свалился ей чуть ли не на голову. Сначала она приняла его за чудовище, а потом они долго смеялись, вспоминая об этом и рассматривая звёзды сквозь прорехи амбарной крыши. Астиан был из людей пустыни - сын племянницы Тилмарилека. Когда его отец погиб, а его мать выдали замуж обратно в пустыню, в закрепление очередной шаткой сделки о перемирии с кочевниками, он остался один на попечении дальней родни. За его здоровье и благополучие отвечали все, а значит, никто. И никто его не любил - ни свои, ни чужие. Никто, кроме девчонки с разбитыми коленками и карманами, полными липких леденцов. А потом они как-то очень быстро выросли... и его взгляд стал другим. Его взгляд стал искать её обнажённую среди зарослей камыша во время купания. И она, наивная, сначала не понимала - почему. Он повзрослел раньше.
   Она отчётливо помнила тот день, когда ей вдруг отчего-то сделалось боязно ходить в старый амбар, который к тому времени обветшал до хрупкости, и бояться она стала не потому, что крыша и стены могли, просто напросто, обрушится ей на голову. Ей стало страшно оставаться наедине с Астианом. Когда он бывал рядом, её сердце замирало от страха, но где-то внизу живота она чувствовала тепло и пустоту. Они продолжали иногда вместе смотреть на звёзды, и она вытягивала вверх руку, чтобы неверно указать на одно из созвездий, что сияли на необъятном небосклоне Обитаемого Мира, только для того чтобы он поправил её, указав на нужную связку светящихся точек на иссиня чёрном фоне. Ребро её ладони касалось ребра его ладони, и Лаэна помнила эти случайные, короткие прикосновения, словно это были какие-то важные, определяющие события в её жизни.
   Двери амбара скрипнули у неё за спиной, вырывая её из воспоминаний. Лаэна вздрогнула и обернулась. На пороге стоял Астиан. Его лица было почти не видно, но она не спутала бы его силуэт ни с чьим больше. И ничья больше рука не смогла бы так быстро добраться до внутренней поверхности её бедра, минуя пену нижней юбки. Она сама не поняла, как оказалась вовсе без платья, лёжа на спине, отделённая от гнилого амбарного пола только тонкой тканью его плаща. Он изменился - стал весь сплошные жилы, шрамы и мускулы. Исчез нескладный, долговязый юноша, которого она только лишь взглядом издали смогла проводить на войну.
   И его губы стали жадными и жёсткими. Они больше не сомневались и не ожидали подтверждений и разрешений. Они нетерпеливо обнимали её соски - то один, то другой, и она чувствовала кончик его языка. То же выбирал самые нежные участки её кожи, чтобы прикоснуться и оставить влажный след. Она дрожала и не знала, богов ли, демонов ли благодарить за это ощущение внутри, за тепло, что разлилось по всему её существу. Он был настойчив, даже груб, но не настолько, чтобы ей захотелось придержать или остановить его. Всё было именно так, как она смутно представляла себе девчонкой, ещё до отчаяния, боли, и сожалений, которые она познала на супружеском ложе. Всё стёрлось, словно ничего и не было. Но за всё это время, что они были вместе, Астиан не сказал ни слова. Лаэна попыталась заговорить первой. Она пробормотала нечто неясное, но звуки застыли и перемешались, отказываясь покидать её рот в осмысленном порядке... Она словно захлёбывалась ими, не в силах выровнять своё рвущееся из груди дыхание.
  - Ш-ш-ш... - его горячие слова обожгли мочку её уха. - Подожди, не говори ничего сейчас, а то разрушишь иллюзию.
   "Иллюзию..."
  - Так это сон? - прошептала Лаэна растерянно. В её горле встал противный, липкий комок из страха и разочарования.
  - Конечно, это - сон, - прошептал Астиан в ответ.
  - Только сон. Как же иначе... - она пододвинулась к нему ближе, вплотную, словно стремясь зацепиться кожей за его кожу, прирасти к нему... Всё кругом казалось таким настоящим: запахи, ощущения, звуки! А потом она вспомнила, что старый, ветхий амбар давно окончательно превратился в развалины и она слышала, что и эти развалины сгорели. И теперь здесь... там - пустое место. Словно ничего, никакого амбара никогда и не было.
  - Почему сейчас? - спросила она через некоторое время, когда её сердце перестало так бешено биться, и вернулось к своему обычному размеренному ритму.
  - Я ждал, когда ты заснёшь...
  - За мной следят, когда я сплю, - она прижалась щекой к его плечу и опустила глаза. - Тилмарилек платит местному сновидцу, чтобы тот шпионил...
  - Теперь я могу заплатить больше, - Астиан улыбнулся, чтобы смягчить жёсткость тона, которым были произнесены его последние слова, но улыбка вышла неловкой и скованной, словно он уже какое-то время, как отвык это делать искренне.
  - Но это значит, что он может смотреть на нас?! - Лаэна приподнялась на локте и стала шарить рукой по полу в поисках платья. Ей всегда было неуютно от мысли, что на свете есть люди, которые способны видеть чужие сны. Платья нигде не было, зато ярко-алый плащ Астиана успел превратиться в огромное кровавое пятно на полу. Лаэна вскочила на ноги и с ужасом воззрилась на свою влажную, обагрённую ладонь.
   Астиан усмехнулся:
  - Это только сон... И я пообещал этому старому жулику - сновидцу лишних десять золотых, если он не станет смотреть.
  - Откуда ты знаешь, что он сдержит обещание?
  - Я - не знаю. Но стражи снов знают.
   Это заявление успокоило Лаэну. Стражей снов их местный, старый и обрюзгший, сновидец - Еридис боялся до дрожи. Никто в Оазисе точно не знал, что такого страшного эти люди, находящиеся на другом конце Обитаемого Мира, могут с ним сделать, но, по-видимому, это было нечто, чего действительно стоило бояться.
   Лаэна вытерла ладонь о живот и подошла к дверям амбара, чтобы глотнуть воздуха. Несмотря на то, что это был лишь сон, она чувствовала, что должна что-то делать, совершать какие-то действия. Даже если на самом деле, всё происходит только у неё в голове. За порогом было темно, но она всё равно различила невысокие волны, которые плескались кругом. Амбар стоял на острове среди бескрайнего Океана. Лаэна никогда не видела Океан, но знала что это он. Единственный водоём, который был ей хорошо с детства знаком - их озеро - не имел ничего общего с этой тугой, бесконечной бездной, что окружала маленький островок, на котором возвышались любимые руины её прошлого.
   Она наклонилась и зачерпнула воду в ладонь. Она хотела попробовать Океан на вкус. Хотя бы во сне... Говорят, морская вода - солёная. И она, и в правду, оказалась солоноватой... Только это была не вода! Лаэна посмотрела на свои руки - теперь они обе были в крови. Не по локоть - только кисти, и всё же...
   Астиан подошёл сзади и обнял её.
  - Не бойся. Это же только сон. Я вернусь и потребую тебя. Твоему мужу нечего будет возразить! Он - старик. Кастор - мёртв. Не думаю, что его младший сын выстоит в схватке со мной.
  - Юлринк не станет драться... - произнесла Лаэна отстранённо. - Это - не его. Но ты зря недооцениваешь Тилмарилека. Он, быть может, и немолод, но он свирепый боец. Особенно, если ему будет нечего терять, кроме своей жизни.
   Она вспомнила взгляд смертельно раненного зверя, которым он глядел на мир с тех пор, как умер его сын, вспомнила его огромные, мускулистые ручищи... Только сегодня утром служанка расплескала кувшин с его омерзительным пивом, и он обрушил свой громадный кулак ей на голову с такой силой, быстротой и проворством, что у неё хрустнула и сломалась шея... На фоне Тилмарилека даже выдубленный жаром пустыни, обтёсанный войной и окружённый кровью, которую он пролил, Астиан казался хрупким и невесомым. Он невесело усмехнулся:
  - Среди моих людей был один старый солдат, который предостерегал нас, молодых и горячих, от презрения к "старикам". Он всё время повторял одну и ту же фразу: "Не все умеют возвращаться с войны".
  "А ты-то сам, сумеешь?" - подумала Лаэна.
  - Война окончена. Я пришёл предупредить тебя.
  - Ты победил?
  - Скажем так, я оказался тем, кто НЕ проиграл, - голос Астиана снова прозвучал жёстко и отстранённо. Лаэна понимающе кивнула.
  - Ты понимаешь, о чём я? - он обнял её лицо своими ладонями и посмотрел ей в глаза.
  - Понимаю, - ответила она твёрдо. Он наклонился и поцеловал её. Все его мускулы, жилы и шрамы смягчились и расслабились. Теперь это он искал поддержку, то, за что можно зацепиться и вспомнить себя.
   Вдруг амбар пошатнулся. Лаэна вскрикнула и потеряла равновесие, но Астиан удержал её на ногах.
  - Что это такое?!
  - Не знаю...
   Пол ходил под ними ходуном, но не как во время землетрясения, которые, время от времени, случались в Оазисе, а так, будто какие-то великаны водрузили амбар на гигантские качели и стали раскачивать его со всей своей великанской силы.
  "Это сон. Это только сон", - отчаянно повторяла Лаэна про себя, ещё крепче прижимаясь к груди Астиана. "Я сплю!" Но сон стремительно таял.
   И вот она уже снова лежит на лужайке у озера. Небо затянуто сплошной сероватой пеленой облаков, и солнечные братья просвечивают сквозь неё, словно отсветы племени свечей сквозь занавеску.
  - Я тебя разбудил? - это был Юлринк. Он сидел рядом с ней на траве. Жест его чуть вскинутой руки указывал на то, что, скорее всего, секунду назад он тряс её за плечо.
   Раздавался плеск воды и чуть-чуть наигранный девичий смех. Юлринк поморщился. Лаэна не в первый раз уже заметила, что вполне безобидные игры в кокетство явно заставляют его чувствовать себя не в своей тарелке. И если её и удивила его реакция на эту очевидную, пусть и глупую, демонстрацию женского внимания, то она промолчала. Как, собственно, она должна была выспрашивать у взрослого парня, почему ему, по всей видимости, не очень-то и приятно занимать положение одного из самых завидных женихов в Оазисе?
  - Нет... Да... Не разбудил, - Лаэна моргнула, отгоняя прочь остатки пелены сна и так некстати посетившие её подозрения, и рассеянно огляделась по сторонам. Казалось, что кроме них с пасынком на поляне не было вообще никого.
  - А где евнухи? Куда подевались все слуги?!
  - Спят, - ответил Юлринк лаконично и жестом указал в сторону небольшой группы деревьев, под пологом которых мирно расположился Хорас с подчинёнными. Рука старшего евнуха по-детски покоилась у него под щекой. Лаэна невольно прыснула. Несмотря на холодок страха и возбуждения, который всё ещё гулял по её внутренностям, зрелище было презабавное!
  - Я бы предложил оставить их вот так и смыться, - продолжил Юлринк. - Но это жестоко. Их ведь паралич разобьёт, когда проснутся!
  - Сначала паралич, а потом кнут твоего отца... Кстати, насколько сейчас поздно?
  - Час до захода первого солнца.
   Лаэна кивнула:
  - Неужели кто-то стал волноваться, что меня так долго нет? - в её голос против воли просочилась изрядная доля сарказма. Юлринк только помотал головой.
  - Нет. К тому же, отец слишком занят, чтобы замечать время.
  - Занят? И чем же, позволь узнать?
   Юлринк выдержал паузу, усмехнулся и пристально взглянул ей в глаза:
  - У меня прекрасные новости - мы выиграли войну! Гонец явился через полчаса после твоего ухода. Прими мои поздравления, о благородная леди. И раздели мою радость!
   На это полагалось ответить: "И ты прими мои поздравления и раздели мою радость", но Лаэна только сосредоточенно кивнула, стараясь не слишком явно избегать его взгляда.
   Юлринк хмыкнул.
  - Надеюсь, ты знаешь, что как бы наш драгоценнейший Еридис не опасался стражей во сне, наяву у него язык совсем без костей?
  "И особенно хорошо он развязывается при помощи драгоценностей?" - Лаэна посмотрела на его руки.
   Юлринк бессознательно теребил правой рукой указательный палец левой. Обычно на нём уютно располагался роскошный перстень, украшенный крупным овальным рубином. Её так и подмывало сказать, что она тоже не слепая, так хотелось продемонстрировать, что не только он один тут такой догадливый, но она смолчала и позволила своей обычной растерянно-покорной улыбке расположиться на лице. Если он хочет сказать, что ей надо быть поосторожней из-за болтливости сновидца - пусть произнесёт это вслух!
   Но он лишь продолжил наблюдать за ней, потирая непривычно пустой палец.
  - Знаешь, а я бы на твоём месте давным-давно сделал это! Но, речь не обо мне. Давай я просто расскажу тебе историю. Рисса обожает мои истории - может и тебе тоже понравится.
   Лаэна не нашлась, что на это возразить, к тому же ей было интересно, что он собирается сказать, так что она, молча, кивнула. Юлринк откашлялся, хлебнул воды из фляги и начал:
  - Однажды, в царстве без царя, где всем заправляла кучка мелочных недалёких трусов, жил был мальчик. Простые люди в этом царстве всё своё время проводили с полупроницаемыми повязками на глазах и нацепляли на сердца специальные скобы, чтобы те не бились слишком сильно. Но эти подслеповатые люди не были единственными, кто населял это царство. Также там обитали свирепые, уродливые великаны. Оттого, что они жили рядом с людьми, хоть и не вместе с ними, великаны с годами обмельчали, да так, что иногда и нельзя было сказать великан это или просто очень высокий человек перед тобой. Но всё-таки они были ещё достаточно сильны, чтобы побеждать других... - Юлринк запнулся и помедлил - горных, великанов, которые иногда осмеливались нападать на это царство, ибо там было, чем поживиться.
   Мальчик, о котором наша сказка, был сиротой, и воспитывал его дядя - самый большой и сильный из всех великанов царства. Даже властительные трусы трепетали перед его мощью и свирепостью. Великан любил битвы, он любил золото, и своих родных детей, но больше всего он любил поступать, как ему вздумается. И однажды ему вздумалось жениться, да так, чтобы невеста была молода, и чтобы за ней можно было взять большое приданое.
   К тому времени наш мальчик превратился в статного юношу, который, к тому же, научился бить диких великанов лучше всех в царстве. И у него появилась возлюбленная, которой он посвящал свои победы. Её-то дядюшка-великан и решил взять в жёны, потому что мог. После их свадьбы, юноша вместе с сыном старого великана отправились в горы сражаться с врагом и добывать себе славу. И сын великана погиб, так как был безрассуден и глуп, а наш юноша победил в войне и захватил богатую добычу и множество пленников, и вернулся в своё царство с почётом и славой...
   Лаэна напряглась - она почувствовала, что сейчас начнётся самое главное.
   - Все девы в царстве, - продолжил Юлринк, - теперь мечтали выйти за героя замуж, но он мог думать только о своей потерянной возлюбленной, которую жестокий муж заточил в самую высокую башню, а на дверь местный колдун к тому же наложил заклятье. Чтобы покинуть башню, она должна была навсегда оставить там свою честь и самое дорогое, что у неё было, кроме любви нашего героя...
   Юлринк выразительно посмотрел на свою мачеху и продолжил рассказ только после того, как она кивнула. Лаэна, которая итак ловила каждое его слово, теперь дрожала внутри, словно пустой, высохший колос на ветру. Но ни за что в жизни она не подала бы виду. Это было важно - не подавать виду.
  - Смыть заклятье бесчестья нельзя было ничем, кроме крови дядюшки-великана. А он готов был предложить герою всё, что угодно - руку любой красавицы и все сокровища царства за то, чтобы сохранить свою жизнь. Он даже готов был предложить ему стать первым царём в долине без царя, мечтая потом объявить его тираном и убить. Но наш герой не поддался на посулы и уговоры своего могущественного родственника и его трусливых прихвостней, которые только и думали, как бы сохранить свои богатства и почести, да прибавить к ним ещё.
   Он рассёк главного великана мечом от плеча до пояса, окропил его кровью двери башни и вызволил свою возлюбленную. И он был мудр и отказался быть царём в царстве без царя, предоставив недалёким трусам самим отвечать за всё то зло, которое они по глупости или по злому умыслу принесли и людям, и великанам... Ну что, как тебе моя сказка?
   Лаэна даже опешила от неожиданности. Она встрепенулась и увидела, что проснувшиеся евнухи торопливо собирают и грузят на вьючных животных их походный скарб. Юлринк продолжал смотреть на неё, ожидая реакции.
  - Занятная сказка, только больше похоже на правду... - пробормотала она наконец. Он кивнул, поднялся на ноги, затем протянул руку и помог ей встать.
  - Тогда мы друг друга поняли. Я надеюсь, - он ещё раз посмотрел на неё, словно стремясь найти в её взгляде, в её выражении лица безусловное подтверждение того, что они теперь были на одной и той же странице. Лаэна постаралась не отвести глаз, и ни за что не дать своим губам скривиться в их обычной подобострастной полуулыбке. Юлринк легонько похлопал её по руке в знак участия, и прошептал:
  - А теперь проснись!
  ***
  "Три года", - подумал Астиан. Даже больше - почти четыре года прошло с того дня, когда он в последний раз видел поля, сады и заливные луга Оазиса. Её он не видел дольше. Сны не в счёт.
   Плато нависало над его победоносным войском громадой уступов, утёсов и отвесных стен, от чего его армия казалась гораздо менее значительной, чем была на самом деле.
  - Оттуда сверху мы - словно кучка муравьёв, - ухмыляясь, прокомментировал Тамьен, как обычно угадав почти все его мысли. Астиан кивнул и криво усмехнулся. Он не знал, приносит ли ему облегчение или вселяет тревогу эта способность Тамьена читать его, будто раскрытую книгу? Самое главное, Астиан не мог похвастаться, что это было взаимно. Других людей он временами понимал значительно лучше, чем своего самозваного лучшего друга и соратника по оружию. Тамьен также был братом Лаэны - обстоятельство, о котором Астиан предпочитал не вспоминать, чтобы лишний раз не болело. К счастью, они были не особенно похожи.
   Сейчас сердце Астиана разрывалось между предвкушением встречи с женщиной, которая - теперь он точно знал это - не переставала его ждать, и, изрядно сдобренной облегчением, болью, которую причиняли ему мысли о женщине, которая тряслась в обозе у него за спиной. Она едва отжила свою сороковую весну, но её кожа была покрыта сплошной сетью морщин и шрамов. Она высохла, словно даже просьба о том, чтобы напиться вдоволь, много лет не посещала её губы. Она смотрела на мир глазами больной собаки, которая и боится своей неминуемой участи и одновременно, скуля, умоляет хозяина прекратить её страдания. Она была его матерью. И от её забот и ласки его когда-то оторвали гораздо раньше, чем он успел ими напитаться.
   Тамьен то ли раздражённо, то ли задумчиво похлопывал себя по бедру тяжёлыми перчатками наездника.
  - Думаешь, они пошлют за мной рэглана? - произнёс Астиан, желая прервать молчание. Его друг хмыкнул:
  - Естественно. Не могу себе представить, чтобы тебе удастся избежать этой чести!
  - Давненько я не летал... - Астиан полагал этот обычай невероятно глупым. Триумфатор, видите ли, обязан пролететь над городом на рэглане, отдавая дань уважения подёрнутым плесенью традициям тысячу лет как истлевшей Империи. Рэгланы не могли жить без воды, и посему были поразительно бесполезны в условиях войны в Серой пустыне. По мнению Астиана, это обстоятельство превращало старинный ритуал в исключительно дешёвый фарс. Хотя, наверное, это одно из самых меньших надругательств над здравым смыслом, какие ему предстоит пережить в ближайшие несколько дней.
   На рассвете арьергард вступит на плато. Остатки армии и пленников бесконечной вереницей будут подтягиваться к Оазису ещё несколько дней. Последняя ночь сомнений лежала перед ним неровным мерцанием костров, которые освещали военный лагерь. Последняя стоянка перед тем, как он увидит свой давно оставленный дом. Смех и вопли, изображавшие пение, разрывали шершавую сумеречную тишину, приглушаемые только шумом колышущихся полотен знамён и потрёпанных тряпичных стен их походных жилищ.
   Рядом с шатром Астиана на корточках сидел Тамьен. Перед ним на низеньком импровизированном столике расположился пузатый кальян. В его мутной потёртой колбе бурлила вода. Или вино - Астиан не знал, чему именно сегодня было отдано предпочтение. Периодически Тамьен выпускал изо рта плотные бархатистые клубы серовато-зелёного дыма. Дым терпко пах пустыней, в которой никогда не знаешь, людские стоны это или крики падальщиков доносятся издалека? Астиан уселся прямо на землю и тоже сделал несколько глубоких, сочных затяжек.
   Спать совсем не тянуло, в то же время смертельно хотелось, чтобы побыстрее наступило завтра. В вышине над Оазисом бурлили облака, разделяя небо пополам, так же, как каменная громада плато разрезала мир пустыни на две части: на ту, где была вода и ту, где её не было. Вот такая простая разница между жизнью и смертью.
   Его матушка - леди Ансара - мирно спала в шатре, хрупкая и беззащитная, как ребёнок. Он старался не думать о том, что ей пришлось вытерпеть за годы плена, которым обернулся её вынужденный, насильственный брак.
   Утром он усадил её на рэглана впереди себя.
   Пусть видят. Пусть знают! Так в этом фарсе появился хоть какой-то смысл. Они проплыли над главной улицей - от площади у ворот, до площади перед храмом богини-матери, среди знамён и пульсирующей, взволнованной толпы. Он не оглядывался. Он знал, что его верные солдаты привычно шагают в ногу позади него. Он не сомневался в их умении держать равнение в строю.
   На площади, напротив центрального портика храма, располагалось здание магистрата и купеческой гильдии Оазиса - лёгкое, воздушное сооружение из светлого, молочно-бежевого песчаника - предмет надменной гордости жителей плато. Это было единственное, во всём Обитаемом Мире, здание, где сохранился древний прозрачный потолок, составленный из тонких стеклянных пластин. Перед Астианом стоял выбор. Он мог: привязать рэглана на крыше и спуститься в зал совета через проход сверху. Он знал, что от него ожидают именно этого. Либо...
   Он задумался на секунду и вместо крыши магистрата твёрдой рукой направил рэглана вниз, на площадь. Толпа под ним мгновенно расступилась, разгадав его намерения. Грянуло многократное ура. Воздух кругом вибрировал и искрился. Он легонько ссадил матушку с рэглана на землю и следом сам съехал с его плеча, бросив поводья Тамьену, который спешно протиснулся сквозь людскую массу на своём длинноногом, стройном скакуне.
   Люди из первого и второго рядов тянули руки к Астиану, стремясь дотронуться хотя бы до краешка его плаща, но толпа не напирала и он уверенным шагом прошёл сквозь неё, поддерживая матушку под руку. Её била крупная дрожь, а на щеках поблёскивали потоки слёз. Она бормотала что-то бессвязное с многочисленным повторением слова "сыночек" и периодически тихо постанывала. Но никто не смел смеяться. Никто не смел не проявлять почтения. На ступенях магистрата Астиан обернулся и ещё раз окинул взглядом море лиц, лёгких шарфов и зонтиков от солнца. Он широко улыбнулся, одной рукой обнял мать за плечи, а другую вскинул вверх. Толпа отозвалась на его приветствие ещё одним оглушительным "ура" и притихла, ожидая речи, но он лишь махнул рукой, ещё шире ухмыльнулся и прокричал:
  - Празднуйте! Встречайте и обнимайте любимых! Я пока пойду - поболтаю со стариками!
   Раздался хохот. Толпа зарокотала тепло и одобрительно. Он был принят.
   Астиан ещё раз помахал им, переложил руку матери на локоть подоспевшего Тамьена и обернулся, чтобы предстать перед своими судьями. Совет купеческой гильдии, лучшие люди Оазиса, старейшины спешно высыпали на верхние ступени лестницы, поняв, что триумфатор не собирается миновать толпу простого люда, приземлившись, как положено, на крыше. Тилмарилек стоял чуть впереди и возвышался над всеми ними.
  "Кучка трусов!" - подумал Астиан, наблюдая за тем, как с физиономии отца Лаэны Вилегарта исчезает вся краска. Он стоял по правую руку от Тилмарилека, и на его рыхлой почти женской груди поверх парчового плаща, подбитого совершенно неуместным в их климате мехом, болтался огромный старинный медальон - переходящий знак председателя совета купеческой гильдии.
   Астиан вспомнил, как умолял эту кучу трясущегося студня не отдавать Лаэну замуж, позволить ей дождаться его и с огромным трудом подавил злобу, которая упорно ползла к горлу, грозя перекрыть дыхание. Он представил, как затягивает толстую кручёную цепь на шее Вилегарта, как тот ловит ртом воздух, чернеет, цепляется за драгоценный символ своей номинальной власти, за который он продал дочь! Легче от таких мыслей никому никогда не становится, но они сообщают нужный настрой для дальнейших действий. Астиан знал это. Он поправил плащ и зашагал вверх по истёртым каменным ступеням, высекая из них искры коваными набойками сапог.
  ***
  - Да, но толпа обожает его! - произнёс Вилергарт, нервно поправив мантию председателя совета гильдии - декоративная должность, никакой реальной власти у отца Лаэны не было, так, одно почётное расстройство, да делопроизводство.
  - Ничего. Это ненадолго, помяни моё слово. Толпу ожидает весьма неприятный сюрприз, когда она узнает, сколько ещё пустынного сброда, помимо своей дорогой матушки, он притащил с собой! - слова купца Илимея прозвучали тяжело и резонно.
  - Какой мальчишка не сломается под тяжестью так рано нажитых золота и славы? - добавил он, заметив, что Вилергарт остался неубеждённым. Тот вежливо покивал, но не преминул едва слышно пробормотать:
  - Этот мальчишка... А что, если именно этот? - как только самоуверенный Илимей повернулся к слуге, разносившему вино.
   Эта оторопелая отповедь осталась незамеченной всеми, кроме Юлринка, который, не привлекая к себе особого внимания, скользил по краю толпы уважаемых людей Оазиса. Сливки общества собрались у окна в комнате перед главным залом, ожидая приглашения последовать на пир в честь победителей. Их жёны опасливо жались в другом углу душного помещения, поминутно поправляя богатые наряды и обмахиваясь разноцветными веерами. То, что дамы могут перейти в более прохладную часть залы, поменявшись с мужчинами местами, никому, похоже, в голову не приходило. Все знали, что за вечер случится более полудюжины перемен роскошных кушаний и не менее полудюжины столь же роскошных и обязательных обмороков.
   Юлринк усмехнулся, представив себе стайку евнухов, вооружённых нюхательными солями, словно амулетами от нечистой силы. Он огляделся и нашёл глазами женщин своего дома. Его мачеха, в сопровождении Хетти и Эсколы, стояла чуть в стороне от остальных благородных дам. Лаэна была одета в тяжёлое тёмно-синее платье с большим вырезом на груди, который, впрочем, был сплошь завешан массивным янтарным ожерельем.
  - Где Пернилла? - спросил Юлринк, приблизившись в ней и предложив руку, за которую она с благодарностью уцепилась - присутствие родственника-мужчины давало ей право прогуляться по крытой галерее, которая опоясывала комнату со стороны сада.
  - Её здесь нет. Официальная версия - болезнь, но это не совсем правда. Хотя я действительно не думаю, что она особенно хорошо сейчас себя чувствует.
  - А что на самом деле случилось? - это не укладывалось в голове. Пернилла, как одно из главных действующих лиц предстоящей драмы, непременно должна была присутствовать на пиру.
  - На самом деле, твой отец, мой господин и супруг, - и от него не укрылась с трудом скрываемая нотка мстительного сарказма в её голосе, - здорово избил её!
  - И как ты пронюхала об этом? - Юлринк достаточно хорошо знал своё семейство, чтобы не сомневаться, что подобный позорный факт будет замалчиваться любой ценой, даже среди своих.
  - Она пригрозила, если поползут слухи, вырезать служанкам языки, но одна из них, всё же, проговорилась. И ещё Тилмарилек собирается не её, а Хетти предложить Астиану в жёны, - это последнее предложение Лаэна произнесла нервным шёпотом. Было видно, что откровенность даётся ей нелегко:
  - Я не знаю как, но уверена - это всё как-то связано!
   Юлринк согласно кивнул. Его разум работал напряжённо, стремясь связать все факты воедино. И он был благодарен ей за молчаливое внимание. Он вспомнил, что Тилмарилек сегодня перед пиршеством "пригласил" к себе на чашу вина главного распорядителя храма богини-матери... Он не придал этому значения - старый дурак в рясе не пользовался в Оазисе никаким влиянием, и одни боги знают, зачем мог понадобиться отцу. Или не одни боги?
   Он нахмурился и пристально посмотрел на Лаэну, которая покорно ждала его выводов.
  - Когда мои предки пришли на это место, им разрешили жить по законам пустыни внутри их общины. Жители Оазиса сами переняли многие из их обычаев...
   Лаэна чуть заметно кивнула, ни на секунду не ослабляя внимания.
  - Местные нашли только одну традицию кочевников слишком отвратительной, чтобы разрешить им продолжать её придерживаться... - он многозначительно посмотрел на неё
  - Близкородственные браки?! - Лаэна охнула и, отпрянув от него, зажала рот рукой.
  - Мнение Перниллы ровным счётом ничего не значит. Если отец собирается выдать замуж младшую сестру вперёд неё - значит, он вынужден так поступить... А вынудить его могло только одно обстоятельство - то, что у Астиана будет формальный повод её вернуть!
  - Значит за этим он сегодня вызывал старого жреца... Хочет сплавить скорбящую по брату безутешную сестру в непорочные жрицы-девственницы... Какая ирония.
  - Кастор либо был совсем идиот, либо рассчитывал, что выиграет войну и ему всё сойдёт с рук, - подытожил Юлринк. - Но нам пора возвращаться - пир вот-вот начнётся...
   Главный зал поместья полководца Тилмарилека представлял собой причудливую архитектурную конструкцию. Одна часть зала - узкая, словно горлышко бутылки - врезалась глубоко в чрево дома. Другой конец комнаты - более широкий, но едва ли менее тёмный - смотрел в сторону сада. Так строили кочевники, когда их только-только пустили жить на плато, а дом был старинный.
   Хозяин дома даже не поднял головы, пока его супруга неловко протискивалась на своё законное место справа от него. Заметив её наконец, он лишь поморщился и отвёл в сторону руку, в которой сжимал тяжёлый золотой кубок, доверху наполненный... Впрочем, как ни странно, не вином! Юлринк сидел достаточно близко, чтобы не усомниться в том, что какая бы жидкость не плескалась в бокале его родителя - это не обычное темно-рубиновое хмельное вино. Это было что-то другое.
   Заиграли музыканты, создавая фон для какофонии сплетен и пересудов, что полетали по залу из конца в конец, словно перекати-поле. Юлринк пытался, хотя бы украдкой, следить и за Лаэной, которая сидела, уперев взгляд в пустую тарелку, и за отцом, который медленно и сосредоточенно жевал кусок жареного мяса, и за глупышкой-сестрой, сиявшей от вне очереди привалившего "счастья", и за почётным столом победителей, который располагался у противоположной стенки "бутылочного горлышка".
   Астиан был мрачен, а брата Лаэны Юлринк сначала даже и не узнал, настолько Тамьен переменился за прошедшие годы. Если и раньше в его внешности было очень мало сходства с сестрой, то теперь казалось, что они принадлежат даже не к разным семьям, а к разным людским племенам. Юлринк никогда не видел жителя Оазиса, который бы стал настолько похож на кочевника Серой пустыни: Тамьен перенял и говор, и повадки, и манеру одеваться... И даже то, как он ел: хищно, аккуратно и быстро, резко отличало его от вальяжных представителей родного ему по крови народа, которых в этом зале для сравнения было предостаточно.
   Когда-то Юлринк знавал совсем другого Тамьена. Тот юноша не имел ничего общего с этим загорелым до неузнаваемости, мускулистым мужчиной с копной волос неопределённого цвета, который пировал за столом напротив. И нет - они не были товарищами в детских играх. Но Юлринк хорошо помнил тот день, когда Кастор выиграл свой первый заезд на рэгланах. Бурное отмечание этого свершения мало занимало младшего из сыновей Тилмарилека и, спасаясь от неистовства разгорячённой состязанием толпы, Юлринк предпочёл отправиться в рэгланье стойло. Формальным предлогом было проследить за тем, как позаботятся о звере, на котором его беспечный брат одержал свою, быть может, самую громкую победу.
   Проигравший состязание Тамьен сидел там перед загоном своего зверя, вокруг суетились Вилегартовы слуги. Он похлопывал себя перчатками по бедру и рассеянно смотрел в никуда, а его изящный рот чуть кривился. Юлринку казалось, что парень отчаянно сдерживал слёзы. Лёгкий пушок над его верхней губой вздрагивал. Трепетали длинные, достойные зависти любой девушки, ресницы. Человек, который теперь сидел через проход от Юлринка и наслаждался вином и сальными солдатскими шутками боевых товарищей, был так же далёк от того юноши, как их плато от берегов Океана.
   Среди тостов, всплесков хохота, и звона приборов о тарелки, набухало напряжение. Лица гостей краснели и лоснились все больше с каждым новым глотком вина, которым слуги расщедрившегося хозяина обильно наполняли кувшины на столах. Но сам Тилмарилек по-прежнему не пил, и его сын заметил, что и сидящий напротив Астиан пьёт только воду, и, ни разу и не притронулся к чему-то покрепче.
   В спертом воздухе зала, Юлринк чувствовал, как пыль, выбитая локтями и шумом голосов из тяжёлых бордовых занавесей, что покрывали стены, медленно оседает у него в горле, проникает в лёгкие. Тилмарилек двигался к развязке с упорством буйвола, идущего на водопой в час совместного сияния солнечных братьев. Хозяин поместья воздал хвалу богам, опрокинув себе в глотку то, что плескалось у него в бокале, помянул павших в битвах, но только всех скопом, чтобы показать: значительность смерти Кастора сильно померкла в глазах его отца. Он шёл к завершению ритуала, которое заключалось в Просьбе Победителя.
   Согласно традиции, ещё более древней, чем Империя, предводитель войска, выигравшего войну, мог попросить у лучших людей своего народа всё, что угодно. Любой дом, любой кусок земли, любое сокровище. Правда, за века обычай постепенно превратился в формальность. И обычно полководец армии Оазиса, успешно обративший вспять очередной набег кочевников, получал заранее оговорённую с советом купеческой гильдии награду. Все успокаивались, выпивали ещё понемногу лучшего вина и расходились по домам.
   Но Юлринк знал, что на сей раз всё будет иначе. И все в большом зале знали это. Он даже боялся подумать, что же чувствует Лаэна в этот момент. Каково ей сейчас?
   Внезапно Тилмарилек зашевелился, словно что-то созрело у него внутри. Он со всей силы, оглушительно бухнул кулаком по столу и провозгласил:
  - Танцы! - тоном, каким приказывают пытать.
   Юлринк увидел, как Тамьен наклонился и что-то быстро зашептал на ухо Астиану, ни один мускул на лице которого не дрогнул, но вот его глаза загорелись совсем по-другому. Он поднялся и вместе с Тамьеном в полной тишине пересёк пространство между двумя главными столами. Его друг держался чуть позади. Юлринк инстинктивно вцепился в подлокотники своего кресла. Он отсчитывал удары сердца до взрыва. Но ничего не произошло: Астиан подал руку сияющей от гордости Хетти, а Тамьен церемонно испросил разрешения потанцевать со своей сестрой у её мужа.
   Толпа зашевелилась и зашуршала. Тилмарилек хмыкнул и махнул Лаэне рукой, мол - иди. Она поднялась и с немыслимым, по мнению Юлринка, достоинством обошла стол. Загремела музыка, и пары замельтешили, выписывая привычные фигуры танца. Юлринк смежил веки. После недавнего всплеска напряжения ему нужно было успокоиться и собраться с мыслями.
   Когда он открыл глаза, первый танец уже закончился и пары стали выстраиваться на второй. Он заметил краем глаза, как его отец рывком встал из-за стола и направился к танцующим. Его широкая спина на несколько секунд заслонила Юлринку происходящее в зале. А потом он увидел, что Астиан танцует второй танец с его мачехой. Тилмарилек стремительно приблизился к ним, схватил Лаэну сзади за волосы и за платье, когда она в танце отшагнула на расстояние вытянутых рук от своего партнёра. Затрещала порванная ткань, Лаэна вскрикнула и музыканты замолкли.
   Тилмарилек бросил её на пол, словно тряпичную куклу, при этом огромное богатое ожерелье порвалось, и крупные виноградины янтаря беспорядочно рассыпались. Всё это произошло так быстро... Юлринк сам и не заметил, как оказался на ногах и рядом с отцом.
   Астиан откинул плащ и занёс руку над эфесом своего поясного кинжала:
  - Если ты тронешь её ещё хоть раз, хоть одним пальцем... - отчеканил он угрожающе.
  - То - что? Что со мной будет, сосунок?! - Тилмарилек нарывался на драку.
   А Юлринк никак не мог заглушить отчаянные протесты, которые рвались из той части его души, которая сохранила странную фамильную верность. Он старался быть реалистом и всё давно для себя решил. Он знал, что Тилмарилек жесток и опасен, как зверь, знал, что Лаэна заслуживает избавления от его тирании, знал, что люди Оазиса достойны лучшего. И ещё он знал, что отец никогда не позволит ему быть, тем, кто он есть на самом деле. И все равно, какая-то часть его души шептала: "Грешник. Пособник. Убийца!" Странная часть души осуждала его, только за то, что он желал свободы.
   Он отвергал этот внутренний мазохизм, как мог. Нет. Он не обязан терпеть и поступать "как должно", не обязан быть лучшим человеком и становиться ещё лучше посредством страданий. Сколько бы свитков, посвященных судьбам великих мучеников, мастер-книжник не давал ему прочесть, сколько бы историй о высотах морального самопожертвования не рассказывал. Юлринк, всё-таки, был сыном пустыни. И он собирался поучаствовать в драке, пусть не кинжалом и не кулаками...
   Астиан смотрел на Тилмарилека, явно не намереваясь уступать:
  - Я требую леди Лаэну! - произнёс он твёрдо.
  - Хочешь сказать подстилку Лаэну? - процедил Тилмарилек сквозь зубы. - Да, забирай, Победитель! - последнее слово Тилмарилек выдавил с такой ненавистью и презрением, что Юлринк был уверен, что Астиан тут же кинется на него... Но тот удержался.
   Вместо того, чтобы выхватить кинжал и вступить в схватку со старым полководцем, молодой полководец медленно, ни на миг не спуская с Тилмарилека глаз, отстегнул свой алый плащ от плеч и подал его Лаэне, чтобы та могла прикрыться. После чего Астиан поднял молодую женщину с пола.
  - Наш разговор не окончен, воин Тилмарилек. Мы его непременно продолжим, но сейчас я должен позаботиться о моей леди. Прошу прощения у благородного собрания! - Астиан обернулся и, более не глядя на Тилмарилека, как обходят взглядом нечто незначительное и не заслуживающее внимания, по очереди поклонился всем уважаемым людям Оазиса:
  - Для меня этот пир окончен. Позвольте откланяться! - после этого он взял Лаэну за руку и немедленно покинул зал. Его товарищи последовали за ним.
   А в ушах Юлринка эхом отдавалось: "Воин Тилмарилек... Воин!" Неслыханная дерзость обозвать полководца Оазиса просто "воином" при всём честном народе. Он заставил себя поднять глаза и посмотреть на отца. Тот по-прежнему стоял на том же самом месте, заложив большие пальцы за ремень, и ухмылялся... Юлринк даже опешил. Он ожидал чего угодно: взрыва бессмысленной ярости, драки, погрома. Но Тилмарилек вдруг огласил большой зал раскатами громогласного хохота. Он махнул рукой, как бы призывая гостей продолжить пир. А сам вернулся на своё место за опустевшим главным столом и немедленно гаркнул:
  - Вина!
  ***
   Посреди одного из предпокоев постоялого двора возвышалась огромная ванна, над которой клубились лёгкие облачка пара. Молоденькая служанка вылила туда последний кувшин горячей воды и вопросительно воззрилась на Лаэну.
  - Вон, - произнёс вошедший Астиан, и служанка исчезла с поразительной быстротой.
   А Лаэна всё продолжала кутаться в его плащ, не зная, что делать. Ей было страшно. Глубоко, всеобъёмлюще страшно. Судьба приготовила ей последний ужин перед казнью, и вот он на столе. Астиан положил руки ей на плечи и заставил посмотреть на себя. Его взгляд был печален, а между бровей пролегла усталая складка - след многократно пережитого отчаяния. Но это был он. Здесь. Не во сне, не в воспоминаниях и мечтах.
   Он осторожно высвободил её из-под покрова плаща и начал спускать рукава платья с плеч. Но узкие манжеты мешали, плотная синяя ткань застопорилась и собралась в гармошку на предплечьях. Лаэне вдруг пришло на ум, как жалко они, должно быть, сейчас выглядят: два жадных подростка, которые наконец-то дорвались друг до друга.
   Она улыбнулась и, расстегнув пуговицы на манжетах, высвободила кисти из рукавов и стащила порванный ворот платья вниз, насколько позволял корсет. Тонкая нижняя сорочка местами липла к её влажной коже. Лаэна чувствовала себя немного неуютно, неудобно, словно её собственное тело не принадлежало ей. Кто она такая, чтобы отдать себя Астиану? Кто она такая, чтобы отвечать на его поцелуи, вздрагивать от любого прикосновения его рук? Она слишком долго жила с туго затянутой на горле петлёй, чтобы теперь развязать и сбросить её в один приём.
   Губы Астиана добрались до её шеи. Он отвёл с неё волосы в сторону и тихонько застонал над расцвеченной синяками и кровоподтёками кожей, которая отозвалась тягучей, пульсирующей болью даже на его лёгкие поцелуи. Но у Лаэны не возникло и смутного желания оттолкнуть его или попросить перестать. Запустив одну руку в волосы у него на затылке, другой она распустила остатки шнуровки корсета на спине, и её тяжёлое парадное платье съехало на пол и, вместе с платьем, ушла последняя иллюзия защищённости. Непривычное это было чувство. Странное. Словно она годами только и делала, что ходила по острым осколкам, а теперь вот висит в воздухе без всякой опоры, и хотя стопам больше не больно, из ранок всё ещё сочится тёплая красная кровь.
   Лаэна переступила через смятый ворох своего наряда, и Астиан усадил её в кресло с высокой спинкой. Шелковистая обивка льнула к рукам, но не защищала; наоборот, кресло, словно выталкивало её прочь из своей мягкой утробы. Не женское это было кресло. Сидя в нём, хозяева жизни обычно пировали или проигрывали состояния в кости, а, если полуобнаженные женщина всё же оказывалась в этом кресле, то разве что на коленях у того, кто заплатил и за эти покои и за её приятное общество. Лаэне стало противно, она выпрямила спину и положила руки на колени, так, чтобы её тело как можно меньше соприкасалось с обивкой.
   Астиан тем временем высвободил её ноги из туфель и атаковал чулки один за другим. Тилмарилек никогда не проявлял особого интереса к её ногам - его занимало только то, что между ними, да и то всё реже и реже по мере того, как отдалялся день их свадьбы. Он частенько заставлял её чувствовать себя использованным куском мяса, которое теперь более пригодно для битья, чем для плотских утёх. Астиан отбросил первый, а затем и второй чулок прочь и легонько сжал её стопу в ладонях.
  - Тебе не обязательно делать всё это за меня, - произнесла она, смешавшись. Было немного щекотно, но его пальцы словно вбирали всю тяжесть, всю усталость, которую когда-либо чувствовали её ноги.
  - Я знаю. Но мне хочется, - он улыбнулся и вскинул брови, глядя на неё с нежностью и одновременно с удивлением.
  - Во сне всё было проще... - прошептала Лаэна.
  - Сны затем и созданы, - Астиан поцеловал её ногу у самого основания пальчиков. - Чтобы упрощать и обманывать ожидания...
   Внезапно кто-то постучал в запертую дверь, и он резко отстранился от неё.
  - Кого это ещё принесло... - пробормотал он, и на его лице отразилось заметное недовольство.
   Пока он ходил узнавать, кого там к ним привели демоны, Лаэна быстро освободилась от остатков одежды и нырнула в горячую ванну. Свежие ссадины тут же начало пощипывать, но даже это было приятно. Она скруглила спину и подтянула колени к подбородку - ванна была большой и глубокой, и вода доставала ей почти до шеи. Она прислушалась к голосам. Астиан говорил мало - так, бросал отдельные реплики для поддержания беседы. А в его собеседнике Лаэна, впрочем, не без труда, узнала своего брата. Тамьен стоял в коридоре за порогом и говорил тихо, но гораздо больше, чем Астиан. Чего он хотел, Лаэне было откровенно всё равно. Вместе с водой её накрыла какая-то странная если не беспечность, то лёгкость.
   Наконец, Астиан захлопнул дверь и повернулся к ней. Он снова выглядел печальным, но не дольше, чем достаточно для трёх вдохов. Он взглянул на Лаэну, опустил руку в тёплую воду и провёл ладонью по её спине. Складка между его бровей разгладилась, а на губах медленно проступила улыбка. Он подал ей квадратный кусок густо пахнущего душистыми травами мыла, а сам опустился на колени, положил руки на бортик ванны и стал смотреть.
   Лаэна с трудом проглотила улыбку, чуть закусила нижнюю губу, и начала водить куском мыла по коже рук. Постепенно края мыльного бруска сгладились, и тогда она добралась до груди и шеи. Астиан не спускал с неё глаз и не шевелился.
  - Чего хотел мой братец? - спросила она
  - Свечку подержать...
  - Я не понимаю, так вы с Тамьеном друзья или нет?
   Астиан усмехнулся, но глаза его заблестели лукаво:
  - Да я и сам не знаю...
  - Это как?
  - Твой брат - странный человек. Я не всегда могу понять, что им движет.
  "Покажи мне человека, у которого это всегда очевидно!" - подумала Лаэна, но вслух не сказала ничего. Прополоскав волосы, она стала отжимать их, и внезапно у неё вырвалось само собой:
  - Ты не изменился.
  - Что, прости?
  - Когда я увидела тебя во время триумфа, я подумала, что ты, всё-таки, стал другим человеком за эти годы. Но внутри ты не изменился...
  - Хочешь сказать - остался таким же юным идиотом? - Астиан хмыкнул и обнял её влажное обнажённое тело мягким полотенцем. Лаэна пожала плечами.
   - Если тебе угодно так это назвать.
  - Мне много чего угодно, - прошептал он и поцеловал её.
   Лаэне вдруг снова сделалось неудобно. Все её страхи и сомнения всколыхнулись и обрели очертания. Она обострённо чувствовала их, словно занозы под кожей. Она уперлась ему в грудь ладонями, пытаясь расширить прослойку воздуха, которая отделяла её почти обнажённое тело от его полностью одетого. Астиан взглянул на неё, ослабил объятия и медленно, тихо произнёс:
  - Думаю, мне тоже следует принять ванну. Подожди меня, не засыпай.
   С этими словами он выпустил её из кольца рук. Лаэна кивнула, завязала полотенце узлом на груди и быстро ретировалась в спальню. В дверном проёме она оглянулась - он стянул рубашку через голову и теперь стоял у ванны по пояс обнажённым. Жилы, шрамы и мускулы - он будто весь состоял из них. Совсем как во сне.
   У кровати стоял походный сундук, а на его крышке покоилась стопка чистой мужской одежды. Её порванное платье осталось лежать на полу в соседней комнате, как и нижняя сорочка. Лаэна быстро избавилась от полотенца и облачилась в мужскую рубашку, которую выудила из стопки. Одеяние оказалось шире и короче её обычных сорочек, да и рукава пришлось подворачивать, но она сразу почувствовала себя уверенней. Она подумает об одежде завтра. Сейчас довольно и этого.
   Она залезла под одеяло, прикрыла глаза и стала прислушиваться к плеску воды в соседней комнате. Когда он стих, Лаэна приподнялась и села на кровати. Разрываясь между страхом и желанием, она ждала, когда же он появится на пороге.
   Комната была слабо освещена, и Астиан не стал трогать тусклый масляный светильник, который свисал с каминной полки. Он забрался под одеяло, задрал её рубашку и его руки заскользили по её груди и животу. Лаэна дрожала, как осиновый лист, но он словно и не обращал внимания. Он целовал её и продолжал пододвигаться всё ближе и ближе, вплотную - его разгорячённая, обнажённая кожа стремилась прижаться к её коже. Его влажные, прохладные на ощупь волосы пахли душистым травяным мылом. Она касалась губами его шеи, его плеч, чувствовала, как напряжены его мышцы. И вдруг у неё в животе появилось ощущение, которого она не испытывала уже много лет, с тех самых пор, как они обменивались случайными прикосновениями, глядя на звёзды.
   Это чувство, что разлилось у неё внутри, было исключительно телесным, даже каким-то животным, но вместе с тем в нём не было ничего грязного, ничего неестественного, присущего только человеческой похоти - частенько густо замешанной на подчинении и унижении. Она легонько застонала, когда это ощущение захватило её полностью, и дальше всё было легко. Они соприкасались и скользили, они, словно плавали в облаках. Он проник в неё, и хоть всё закончилось быстро - быстрее, чем ей бы хотелось - всё равно это было лучше, чем во сне. Это было по-настоящему и так, как должно было быть.
   Утром Лаэна проснулась от стука в дверь, ворвавшегося в её сон ударами топора дровосека, который отсекал ветви от толстенного ствола исполинского дерева. Она никогда в жизни не видела таких гигантов. Дровосек поглядывал на неё, и продолжал рубить, а дерево вздрагивало и корчилось, словно было способно испытывать боль. Лаэне хотелось броситься на защиту зелёного великана, но она не могла пошевелиться, не могла даже позвать Астиана. Она так старалась произнести его имя, что, наверное, выдохнула его вслух.
   Астиан поцеловал её, и уже сквозь полусон она поняла, что это стучат в дверь.
  - Я пойду узнаю, что им надо, а ты лежи. Ещё совсем рано.
   Лаэна кивнула и коснулась подбородком его плеча, прежде чем оно скользнуло прочь с подушки. Она открыла глаза и стала наблюдать, как он одевается. В ярком утреннем свете она, наконец, смогла разглядеть его тело. Астиан был смугл и долговяз, как все люди пустыни. И почему-то Лаэне не верилось, что он когда-нибудь станет мощным и кряжистым, как Тилмарилек. Когда она в последний раз смотрела на Кастора, который, он был также строен как Астиан сейчас, но в нём уже были видны задатки семейной основательно суровой мощи. Его кости словно ждали, когда же на них нарастёт достаточно мяса. В Астиане этого не было, хотя в его чёрных волосах уже засеребрились первые ниточки седины, а мускулы его рук и ног стали переплетениями крепких канатов. В его облике не было ничего мягкого, кроме взгляда, который он дарил ей.
  - Одолжишь рубашку? - спросил он, застегнув штаны и приблизившись к её стороне кровати.
   Лаэна усмехнулась и медленно сняла с себя мятое одеяние, не вылезая из-под покрывала. Он следил за её движениями, словно голодный кот, за маленькой беспечной птичкой на залитом солнцем карнизе.
  - Вот держи, - прошептала она и бросила ему смятый тряпичный комок.
   Он хмыкнул, натянул на себя рубашку и удалился. Лаэна расслабилась и растянулась под одеялом во всю ширину огромной кровати. Сегодня ей ничего не было противно - ни понимание того, сколько тел протирало это ложе до них, ни её собственное двусмысленное и шаткое положение в этом мире. Единственная мысль, что болезненно скребла по её сердцу была о Риссе, но она прилагала все усилия, чтобы не поддаться отчаянию.
  "Всё устроится, - повторяла она про себя, нежась в проникавших между занавесками лучах солнечных братьев. - Все не может не устроиться..."
   - Эй, это к тебе! - послышался голос Астиана через минуту.
   Лаэна вскочила с кровати, быстро завернулась в покрывало и бросилась к двери. "Что-то случилось!" - вертелось у неё в голове.
   Астиан отступил прочь от дверного проёма, и из коридора в комнату шагнул Хорас. Старый угрюмый евнух прижимал к груди и животу, большой мягкий куль с какими-то вещами. Увидев Лаэну, он тут же начал кланяться и бормотать что-то невнятное. За спиной у него маячил ещё один слуга, которого Лаэна сразу не узнавала. На нём была одежда с нашивкой дома Тилмарилека на груди и правом рукаве, но его лицо скрывалось под низко надвинутым капюшоном. Слуга сутулился и старался держаться в тени, насколько это было возможно ярким, солнечным утром.
   - С Риссой всё в порядке? - выпалила Лаэна непроизвольно. При виде Хораса её тревожные мысли о дочке стало больше невозможно сдерживать.
  - Да, с госпожой Риссой всё хорошо! - воскликнул евнух в ответ и спешно добавил, покосившись на Астиана, - моя благородная леди!
   Астиан хмыкнул.
   Лаэна не спускала глаз со второго слуги. Что-то такое смутное не давало ей покоя. Этот человек не был незнакомцем, но он почему-то предпочитал скрывать своё лицо... Это Юлринк? Но он не хочет, чтобы она узнала его? Или...
  - Любимый, не мог бы ты оставить нас ненадолго? Я вижу, Хорас принёс мои вещи... - начала она.
   Астиан пожал плечами и, бросив:
  - Я распоряжусь о завтраке, - вышел из покоев.
   Слуга в капюшоне сделал шаг вперёд и перестал горбиться. И Лаэна убедилась, что это действительно Юлринк.
  ***
  - Матушка! - произнёс он, лучезарно, но вместе с тем лукаво улыбаясь.
  - Больше нет! - парировала она, стараясь не отставать от него ни в жизнерадостности, ни в лукавстве, и добавила с ещё более изрядной долей иронии:
  - Хвала богам!
  - Да, хвала богам... - согласился он.
  - Что привело тебя сюда?
  - Мы с Хорасом решили притащить тебе кое-какое барахло... - он выразительно указал на свёрток, который старый евнух всё ещё сжимал в объятиях. Тот поклонился и, повинуясь указующему жесту Лаэны, водрузил свою ношу на кресло, которое так и стояло рядом с уже пустой ванной.
  - Благодарю, - кивнула Лаэна. - Кое-какое барахло мне и вправду сейчас понадобится. Но ты не ответил на мой вопрос. - Вещи Хорас мог принести и один. Зачем ТЫ здесь?
  - Я пытался заплатить Еридису и поговорить с тобой во сне, но старый плут заявил, что не будет вставать, ни на чью сторону и за любые деньги отказался помогать мне!
   Лаэна опасливо глянула на Хораса. Шутки шутками, но разумно ли это - так откровенничать при слуге? Она жестом дала евнуху понять, что он может быть свободен, но он и не думал уходить. Хорас растерянно оглядел комнату, приблизился к своей бывшей хозяйке, опустился на колени и поцеловал ей руку:
  - Госпожа, умоляю, оставьте меня при себе!
  - Хорас... - выдохнула Лаэна удивлённо. - Что ты делаешь? - но руки не отняла.
  - Госпожа, - снова начал евнух, - Не прогоняйте меня, оставьте при себе. Позвольте служить вам! Вы и господин Астиан не можете доверять тем степным собакам, которые прислуживают в этом трактире! Никак не можете!
  - Успокойся, Хорас. Я и не собираюсь им доверять, - утешила его Лаэна. Она взглянула на Юлринка. Тому, с одной стороны, было явно неудобно наблюдать эту сцену, а с другой, Лаэна различила в его позе и выражении лица намёк на скрытое самодовольство. Он словно торжествовал, не забывая скрывать торжество под маской воспитанного, светского равнодушия.
  - Хорас, - Лаэна снова переключила своё внимание на старого слугу. - Если всё обернётся хорошо, ты сможешь служить мне и моему новому мужу...
  - Но госпожа, я не хочу ждать! Чтобы люди потом говорили, что Хорас - крыса и быстренько перебежал на сторону победителей?! Это бесчестно и подло.
  - Да, Хорас, но если всё обернётся для меня плохо, кто позаботится о Риссе?
   Слуга угрюмо помедлил немного, но потом кивнул:
  - Я приду завтра и принесу вам вести о маленькой госпоже, - произнёс он уверенно и снова поцеловал руку Лаэны.
  - Я обязательно приму тебя, Хорас, только будь осторожен. Пожалуйста, не рискуй. Мне нужно, чтобы рядом с Риссой точно был кто-то... - Лаэна не договорила. Ком встал у неё в горле. Она ожидала чего угодно, только не того, что произошло. Слова давно покойной кормилицы эхом зазвучали у неё в голове: "Многое можно купить, но преданность слуги в час невзгод не продаётся. Это одна из тех вещёй, которые тебе, как и всякой умной хозяйке придётся заслужить".
   Лаэна улыбнулась, и взгляд её снова упал на Юлринка. Тот уже просто не мог больше скрывать ухмылку. Всё в нём и его поза - он стоял, подбоченясь - и выражение его лица, излучало самодовольство удачно провёрнутой аферы. Он словно забавлялся тем, что всё правильно рассчитал и устроил. Но для Лаэны эта сцена была исполнена искренности, и манеры бывшего пасынка начинали её здорово раздражать.
   Она решила воспользоваться ситуацией, чтобы проучить Юлринка и вывести его на чистую воду. Она сама кое-что провернёт, прежде чем окончательно отошлёт старого слугу домой. Тяжёлое покрывало, которым Лаэна обернула своё обнажённое тело, уже несколько раз предательски пыталось сползти, и его приходилось неловко поправлять. Как только решение созрело в её голове, она спросила, жестом указав на свёрток в кресле:
  - Что за одежду вы принесли мне?
  - О, всего лишь несколько домашних платьев, госпожа. Все ваши любимые, - быстро ответил Хорас и предсказуемо метнулся к креслу.
  - В таком случае, подай мне серое, то, что из мягкой ткани. Его можно носить совсем без нижней сорочки! Ты ведь, конечно, не забыл его?
   Евнух послушно закивал и засуетился, развязывая узел с одеждой. Лаэна перевела взгляд на Юлринка. Тот смотрел на неё, вскинув брови и явно не понимая, что здесь затевается.
  - Знаешь, что мне интересно? Мне интересно, каковы твои ставки в этой игре? Почему ты всё это делаешь? Зачем ты встал на нашу с Астианом сторону? В чём твоя цель Юлринк? Зачем тебе все это надо?
   Она чеканила вопросы, медленно распутывая узел, который поддерживал её импровизированное одеяние на месте, и ни на секунду не отрывая глаз от Юлринка, чьё выражение лица стремительно менялось. Он не ожидал такого внезапного перевода стрелок на себя. Он вообще не был привычен ни обсуждать, ни выставлять свою персону напоказ. Юлринк всю свою сознательную жизнь старался быть человеком-тенью, насколько это было возможно для сына самого могущественного человека в Оазисе. И всё это сейчас было написано на его лице, словно в раскрытой книге.
   Тем временем Лаэна справилась с узлом, и покрывало упало на пол. Она стояла посреди комнаты совершенно обнажённая, положив руки на талию, словно, не зная, куда их деть, и продолжала смотреть на Юлринка. Тот смешался. Но что-то в его взгляде такое было... Лаэна не смогла бы точно определить это что-то, описать словами, однако теперь она точно знала правду.
  - Так я и думала, - произнесла она, поднимая руки, чтобы Хорас мог надеть на неё платье через голову. В этот момент у неё за спиной раздался голос Астиана:
  - Какого демона здесь вообще происходит?! - воскликнул он. - Что он здесь делает и почему ты при нем... - он не договорил. Он конечно сразу же узнал Юлринка и двинулся к нему, всем своим видом демонстрируя угрозу.
  - Астиан, оставь его в покое! Я могла бы с тем же успехом переодеваться при двух евнухах! - выкрикнула Лаэна, бросаясь ему наперерез. Она едва успела вклиниться между физиономией Юлринка, который застыл с открытым ртом, будто утратив всякую волю и способность шевелиться, и кулаком Астиана. - Так ведь, Юлринк? - добавила она выразительно, сделав шаг в сторону и переводя взгляд с одного мужчины на другого.
   Юлринк опомнился первым и кивнул, соглашаясь с её предположением. На лице Астиана постепенно, по мере того, как до него доходило, стало появляться выражение брезгливого недоумения, но кулак он опустил. Лаэна хмыкнула и покачала головой.
   Ни Астиан, ни Юлринк не проронили, ни слова, пока она одевалась и выслушивала ещё одну порцию заверений в верности от старого евнуха, прежде чем, наконец, отослать его восвояси.
  - Ты точно уверен, что он не притворяется? - спросила она Юлринка, жестом приглашая его присесть в освободившееся кресло и окидывая комнату взглядом в поисках шкафа, в котором мог бы скрываться бурдюк с вином и бокалы. Да, ещё утро. Ещё совсем рано. Но им троим не повредит сейчас выпить.
  - У него нет причин врать тебе, - пробормотал Юлринк, усаживаясь. Астиан выудил из угла стул и сел напротив него.
  - И ни ему, ни вашим врагам не хватило бы ума придумать подобный план. Слишком сложно просчитать все ходы: скажет ли евнух то, что нужно и так, как нужно, и поверишь ли ты ему... К тому же, когда? Мой отец полночи был занят переговорами со своими союзниками, и Хораса там не было!
  - А ты откуда знаешь? - подал голос Астиан.
   Юлринк печально улыбнулся:
  - Там решалась не только ваша судьба...
  - Наша судьба? И что же они решили?
  - Думаю, ты уже знаешь, - Юлринк облокотился на спинку кресла и кивнул на кусок пергамента, что Астиан сжимал в руке, которой не собирался его бить. - Они изложили свой ультиматум в письме.
   Астиан кивнул, усмехнулся и посмотрел на свою возлюбленную, которая как раз завершила свои поиски и теперь держала в руках неполный мех вина:
  - Письмо написано рукой твоего отца, но выслушать мой ответ, к счастью, явится тот, под чью диктовку оно явно было написано.
  - Илимей? - бросила она, наполняя три кубка.
  - Да, любимая. Он самый.
   Мужчины снова замолчали. Лаэна подала им вино и тихо, отстранённо спросила, глядя в пространство:
  - Удивительно, они настолько не считают тебя за человека, что даже не думают подозревать?
  - Они не считают меня мужчиной и, следовательно, человеком. Тут ты права, - ответил Юлринк. - А не подозревают, во-первых, потому что в их головах не укладывается, как же я могу предать своего отца, а во-вторых, потому что они полагают это совершенно не важным... Я не важен. И ты не важна. Важен только он, - он салютовал Астиану кубком и сделал большой щедрый глоток.
  - Неужели? - парировал Астиан. - Почему они тогда ставят мне условия, которые я заведомо не смогу принять?
  - Какие, например? - спросила Лаэна. Содержание и письма, и долгого ночного разговора, который её недоброй памяти бывший муж вёл со своими прихвостнями, по-прежнему являлось для неё тайной.
   Астиан посмотрел на мятый пергамент в своей руке, как на нечто грязное и дурно пахнущее:
  - Тилмарилек милостиво уступает мне тебя, но отмечает, что, так как развёдённая женщина не является леди и не может вступить в повторный законный брак, он предлагает мне руку своей второй дочери Хетти.
   Лаэна кивнула - этого она ожидала.
  - Также он требует извинений, впрочем, не публичных. Если я соглашусь, он согласен объявить меня своим официальным наследником, в конце концов - мы родственники, если же нет, то он собирается жениться на старшей дочери Илимея, с целью произвести на свет сына и наследника, а я могу считать себя свободным от обязанностей полководца Оазиса.
   Лаэна невольно ахнула и расплескала вино:
  - На дочери Илимея? Сколько ей? Тринадцать?
  - Четырнадцать, - вставил Юлринк. - Едва исполнилось.
  - И Илимей отдаст её за старика?
  - Илимей отдаст её за власть, влияние и будущие доходы. За это он ещё и не то отдаст!
   Мысли Лаэны путались в голове. Её собственный разум отказывался слушаться, парализованный подступающими волнами паники:
  - И что ты будешь делать? - спросила она Астина, сжав свой дрожащий кубок обеими руками, словно чаша с вином была её единственной опорой.
  - Ты знаешь что... - тихо отозвался Астиан. - Илимей скоро будет здесь. Я скажу ему...
   Он и правду не заставил себя долго ждать. Вскоре им доложили о том, что купец Илимей ожидает, чтобы его приняли. Словно во сне Лаэна схватила Юлринка за рукав и потянула в сторону спальни. Он не сопротивлялся: как бы там ни было, а открыто демонстрировать, на чьей он стороне, в его положении было не разумно. Перед тем, как скрыться за шторкой, которая загораживала проход во вторую комнату и которую Лаэна как раз отцепляла от крюка, он обернулся и спросил Астиана:
  - Ты ведь знаешь про Тамьена, да?
  - Про Тамьена? Что я про него должен знать? - удивился Астиан.
  - Он такой же, как я, - отозвался Юлринк. Затем он обернулся, посмотрел на Лаэну, которая инстинктивно вцепилась в плотный материал, и добавил, словно извиняясь:
  - И твой брак с моим отцом - это была его идея. Он хотел участвовать в военном походе на правах члена семьи полководца... И я не знаю, как он на самом деле относится к тебе, Астиан. Но я бы ему не доверял. Ни за что бы не доверял!
   После этих слов Юлринк шагнул в спальню, мягко высвободил из рук Лаэны несчастную ткань и опустил занавеску так, что их стало не видно из другой комнаты.
   Они слышали, как дверь отворилась, и Илимей вошёл в покои. Он сразу же перешёл к делу, даже не удостоив своего собеседника традиционным приветствием:
  - Ты принимаешь условия благородных людей Оазиса? Каков будет твой ответ, полководец Астиан?
   И Астиан ответил тоном, не оставлявшим никаких сомнений в серьёзности его намерений:
  - Я отказываюсь подчиниться требованиям Тилмарилека и купеческой гильдии. Передай Тилмарилеку, что я оспариваю его власть и пусть он, и все, кто его поддерживает, узнают, что на рассвете третьего дня я вызываю его на поединок!
  ***
   Большинство жительниц Оазиса чернили брови, подражая внешности женщин пустыни, но Лаэна всегда находила эту моду несносной. И в день, который должен был оказаться для неё куда важнее дня её скорбной и бесславной свадьбы, она уверенно отодвинула сурьму подальше от себя, к немалому удивлению служанок. Она не станет притворяться, она не станет покрывать голову и опускать взгляд. Только не сегодня.
   Она позволила им причесать себя и нарядить в новое платье. Служанки суетились, словно собирая её на праздник. В конце концов, они надоели ей, и она выгнала их из комнаты, как только они закончили с её причёской. Лаэна бросила взгляд в небольшое мутноватое зеркало, которое висело в простенке между окон, отчаянно нарушая симметрию убранства и придавая и без того довольно убогой комнате оттенок нелепости. Но зеркало висело именно там не случайно. Гладя в этот кусок отполированного металла, можно было при отдёрнутой занавеске видеть вход в покои практически из любой точки спальни.
   Но сейчас в зеркале отразилось только её белое, напряжённое лицо. Вот уж и правда - бледна, как смерть! Ни малейшего намёка на румянец. Она вернулась к столику у кровати и макнула большой палец левой руки в баночку с кремом, а указательный в красноватую краску для губ, потёрла их один о другой. Получившейся смесью коснулась сначала губ, затем скул. Было принято, чтобы женщины Оазиса сильно пудрились, а не румянились - в почёте был ровный цвет лица без веснушек и мелких сосудиков, которые частенько красовались на тонкой, полупрозрачной коже жительниц плато. В сочетании с густо нарисованными бровями и ярко-красными губами, эта манера выравнивать тон лица зачастую превращало даже очень хорошеньких девушек в гротескных глиняных кукол. Однако таково было мнение Лаэны - общество же считало их привлекательными. Но сегодня она не собиралась притворяться привлекательной - она хотела выглядеть живой.
   Главную улицу Оазиса ещё называли Каменной, потому что это была часть единственной полностью мощёной дороги на плато. Люди Империи выстроили её такой крепкой, что она простояла практически без ремонта больше тысячи лет. За давностью веков жители Оазиса просто перестали задаваться вопросом, как можно было так качественно строить. Дорога просто лежала между двумя рядами лучших домов торгового города, нарочито указывая на их кустарное убожество и напоминая всем, чьи башмаки или голые пятки касались её камней, о величии прошлого. Люди Империи, казалось, могли всё, но почему-то они не сумели сохраниться сами и сохранить свою культуру. Остатки созданного ими величия медленно, но верно разрушались во всех уголках Обитаемого Мира.
   Этим утром Лаэна в сопровождении небольшого конвоя, состоявшего из самых преданных солдат Астиана, тряской рысью направлялись по Каменной улице в сторону Большого Луга. Это место дважды в год - в серединах календарных весны и осени - использовалось для проведения ярмарок и заездов на рэгланах. Осень и весна мало отличалась от зимы и лета на плато с его ровным, мягким климатом, и большинство людей в повседневной жизни разделяли год на сезоны "от урожая до урожая" или от "ярмарки до ярмарки", в зависимости от того, как им приходилось кормить свои семьи: торговлей или сельским хозяйством.
   Сегодня же на большом лугу произойдёт событие, каких Оазис не видел уже много лет. Сначала, когда кочевники только переселились сюда, поединки не были редкостью. В конце концов, у людей пустыни испокон веков было приняло разрешать конфликты и выяснять отношения при помощи рукопашной. Но жители Оазиса со свойственной им практичностью стремились цивилизовать и этот дикий обычай своих соседей. Были запрещены массовые побоища, когда мужчины разных семей шли стенка на стенку. Затем было установлено обязательное предупреждение "третьего дня" при вызове на поединок. И, наконец, было регламентировано официальное место для драки - Большой Луг. Если правила нарушались - показательно вешали всех, и правых и виноватых.
   Расчет законодателей полностью оправдался. Одно дело затеять выяснение отношений немедленно после нанесённой обиды, и совсем другое - встретится со своим противником в смертельной битве протрезвевшим и опомнившимся после пары суток женских слёз и заламывания рук. При таком раскладе настоящие поединки случались всё реже. Прошло не менее полувека с тех пор, как Оазис в последний громогласно огласила церемониальная фраза: "На рассвете третьего дня я вызываю его на поединок!"
   Но на этот раз никто из противников не пойдёт на попятную, и примирение невозможно - это знали все. И хотя почти все жители плато были заинтересованы в том или ином исходе поединка, именно Лаэна чувствовала реальность грядущей схватки, как никто другой. Прошлым вечером, когда Астиан оставил её одну в спальне - перед боем он предпочёл спать в одиночестве - в покоях появилась его матушка. Леди Ансара просила, леди Ансара умоляла её прекратить всё это, предотвратить завтрашний поединок! Если она так любит её сына, как может она подвергать его смертельной опасности? Астиан никогда не оставит её, он всё равно будет любить её, несмотря ни на что, разве что-то ещё важно? Пусть он примет условия гильдии! Пусть женится на дочери Тилмарилека, и пусть она рожает ему сыновей!
   Даже если матери Астиана и было наплевать на всё, за что собирался драться её сын. Ладно. Но с какой же лёгкостью женщина, оторванная на столько лет от своего ребёнка, обрекала Лаэну на добровольную разлуку с дочерью. Ансару эти соображения не впечатлили. Она обвинила Лаэну в эгоизме... Её же никто не собирается отсылать прочь с плато! Она сможет иногда украдкой видеть Риссу! В конце концов, возможно, Тилмарилек со временем смягчится и позволит ей видеться с дочерью и в открытую или даже отдаст её совсем... Это же не сын и наследник, а всего лишь девочка! Это "всего лишь" стало для Лаэны последней каплей, и она вытолкала мать Астиана прочь из покоев и шумно захлопнула за ней дверь.
   Если она считает, что единственная или даже просто главная причина, по которой её сын выходит на поединок и может погибнуть, это эгоизм его возлюбленной, то пусть катится в пасть к голодным демонам! Лаэну до сих пор трясло от одного воспоминания об этой безобразной сцене.
   На выезде из города конвой Лаэны, нагнала небольшая группа всадников, которую возглавлял Илимей, на лениво парившем над землёй рэглане. Для человека, благодаря политике нового полководца пережившего столько разочарований, вальяжный купец держался поразительно уверенно и невозмутимо, даже надменно. Ни унции извечной, хорошо отрепетированной ленцы не пропало из его плавных движений. Он по-прежнему словно делал одолжение всему Обитаемому Миру, рассекая воздух в этот ранний час на своём холёном звере. Лаэне хотелось выцарапать ему глаза, но она лишь крепче вцепилась в поводья скакуна.
  - Леди Лаэна! - окликнул её Илимей, светски улыбаясь, когда его рэглан приблизился к Лаэне и её спутникам. Лошади фыркали и недовольно приседали, не привычные к близкому соседству огромного незнакомого хищника.
  - Примите мои приветствия и пожелания приятного дня!
  - И вы мои, господин Илимей, - Лаэне удалось произнести свою реплику ровно и вежливо - сказывались годы "хорошего" воспитания и самоограничения.
  - С погодой нам сегодня повезло, - продолжил он, - Правда немного туманно... Но, я надеюсь дымка рассеется!
   Лаэна посмотрела на него с вежливым удивлением.
  - Не хотелось бы, чтобы что-то помешало насладиться зрелищем! - он холодно рассмеялся.
   - О... Да! Конечно... - согласилась Лаэна, краем глаза стараясь следить за своими охранниками-солдатами. Для каждого из них Астиан был не просто командиром. Он был для них кумиром, почти богом, и она подозревала, что солдаты далеко не в восторге от деланно-легкомысленной манеры вести светскую беседу, которую демонстрировал Илимей. Купец рассуждал о том, что было для всех окружавших его людей действительно вопросом жизни и смерти.
   В мире Илимея и жизнь, и смерть, и любовь покупались и продавались. Именно поэтому он столь многого лишился как относительно будущих доходов, так в плане влияния, когда Астиан запретил сбывать пленниц в рабство в качестве шлюх. Если женщина или девушка решала продавать своё тело, в борделе или самостоятельно - это её право, но вместе с этим решением она автоматически получала личную свободу. По слухам Илимей, который, так или иначе, владел практически всеми увеселительными заведениями в Оазисе, пришёл в бешенство, когда узнал об этом. Лаэне было очень интересно, как выглядело бешенство в исполнении этого лощёного хлыща!
   Они покинули территорию города - Оазис не был окружён крепостной стеной, его границы были рыхлыми и зыбкими - и дорога влажно заблестела среди полей. Утро, прозрачное, как роса на вкус, постепенно набирало силу. Свет из-за горизонта становился всё ярче и теплее, предвещая появление на небосклоне первого из солнечных братьев. Через несколько минут обе группы всадников: и конвой Лаэны и спутники Илимея, которые слегка отстали от них, явно не желая ехать рядом с солдатами, приблизились вплотную к Большому Лугу.
  - Вам не страшно? - внезапно спросил Илимей, жестом указывая на толпу, которая опасливо жалась к кромке огромного поля.
  - Мне? С какой стати? - Лаэна постаралась вложить в свои слова как можно больше подчёркнуто-вежливого удивления.
  - Их кумир, их герой, - Илимей произносил слова, словно выплёвывал косточки от винограда, - собирается умереть ради ваших прекрасных глаз! На вашем месте, леди Лаэна, я бы поостерёгся. Толпа - опасный зверь!
  - Толпа? - парировала она все с той же вежливо-удивлённой интонацией, - Где вы увидели толпу? Я вижу народ!
   Среди других шагов Астиана, которые снискали ему поддержку уже не у пленных, а у населения Оазиса, был приказ поделить военную добычу насколько возможно поровну между теми, кому удалось вернуться и семьями тех, кто славно сложил свои головы в необъятном чреве Серой пустыни. Юлринк утверждал, что это решение, которое к тому же начали немедленно приводить в исполнение, было исключительно действенным в политическом плане. Люди падали на колени, когда Астиан проезжал мимо и умоляли его стать их лордом. Но он отказывался. Все когда-либо предпринимавшиеся попытки установить на плато единоличную власть, всегда заканчивались исключительно плачевно для тех, кто их предпринимал. Если сегодня ты - лорд, обожаемый и превозносимый толпой, то завтра ты - узурпатор, которого она сожрёт. Вот уж, действительно, дикий зверь...
   Однако, любимой костью, которую Илимей и остальные члены купеческой гильдии не преминули выкинуть на доску своей игры, был вопрос о количестве пленных, которых привело войско Астиана. "Ну, хорошо", - рассуждали искренние или нанятые за серебро доброхоты поддержания политики изоляции Оазиса: "Часть этого сброда продастся в рабство или наймётся батраками на полевые работы и носильщиками товаров - там лишние руки всегда кстати. Но, что делать с остальными? Что делать с детьми и бабами, из которых не выйдет шлюх? Что делать с мужчинами, многие из которых понашивали себе на одежду солдатские знаки различия и теперь смотрят на Астиана и его командиров в ожидании любых приказаний? Всё, что они умеют - это воевать! И за кого они будут воевать? И против кого?!"
   Но тут народное мнение оказалась сильнее злобных сплетен. Диковатые пришельцы из пустыни, быть может, и не нравились никому, но они в тоже время не так уж сильно отличались от тех "кочевников", которые вот уже несколько столетий вполне себе оседло жили бок о бок с коренным населением Оазиса. Коренные жители, естественно, высказывались в том духе, что им, хорошо бы, конечно, получше знать своё место, но в целом-то что такого? Люди, как люди... Многие из них годами водили караваны в Оазис и из Оазиса, или сами привозили товары и торговали на ярмарках.
   К тому же молва стремительно разносила рассказы вернувшихся солдат о "дальних племенах" - совсем уж диких кочевниках, которые жили далеко в самой засушливой части Серой пустыни. И получалось, что это были даже не люди, а самые настоящие нелюди, которые нещадно грабили караваны, убивая всех, включая проводников, ели младенцев и не видели общих снов! И они наступали, постепенно приближаясь к Оазису - говорили, что даже пустыня устала выносить зверства своих самых нежеланных детей! Страх перед этим наступлением был куда сильнее, чем неприязнь к пленникам армии Астиана, многие из которых хорошо знали и язык, и обычаи жителей плато. Этот страх был сильнее ещё и потому, что он был для всех общим.
   Лаэна позволила солдатам помочь ей спешиться, отдала поводья одному из них, и направилась в сторону скопления зрителей грядущего поединка. Двое воинов, тихих словно тени, молча отделились от группы своих товарищей и последовали за ней.
  "Расступитесь! Ради всех богов, расступитесь!" - мысленно умоляла Лаэна, глядя на людскую стену перед собой. Она знала, что Илимей неотступно следит за ней исподтишка. Ей предстояло миновать людей и пройти по влажному, утреннему лугу на противоположную сторону, где возвышался помост для благородной публики. Обычно оттуда наблюдали за состязаниями и полётами рэгланов.
   Толпа зашуршала вокруг неё, словно потревоженный пчелиный рой, но, ни одного окрика из задних рядов, ни одной попытки преградить ей путь, не последовало. Лаэна знала, что каждая пара глаз, в поле зрения которых она попадала, смотрела оценивающе. Знала, что в случае поражения Астиана ей не удастся покинуть поле живой, но она и не собиралась пробовать. За корсетом её платья была спрятана малюсенькая склянка. Хорас принёс её вчера, по её просьбе. Склянка была наполнена густым, концентрированным Зельем Сна.
   Его делали из сухого порошка, который доставляли с берегов Залива Рэгланов, и разводили ещё минимум один к двадцати, перед тем как подсластить мёдом и выпить. В чистом, неразбавленном виде зелье представляло собой быстрый и смертоносный яд, от которого человек сначала терял сознания, а потом переставал дышать, погружаясь в слишком глубокий сон смерти. Лаэна провела рукой по корсету, почувствовала под ним бугорок флакончика, поднялась на помост и приготовилась истязать себя ожиданием.
  ***
   В один из дней, предшествовавших поединку, Юлринк набрался смелости и спросил Астиана за чашей вина:
  - Как погиб мой брат?
   Этот вопрос мучил его давно. Быть может Тилмарилек и списал старшего сына со счетов памяти, как не оправдавшего возложенные надежды, для младшего, который привык жить на положении никчёмного куска человеческого материала, избавиться от которого не позволяют только соображения фамильной гордости, всё было не так просто.
  - Думаешь, я убил его? - отозвался молодой полководец.
   Юлринк невесело усмехнулся:
  - Я не сомневаюсь, что Кастора погубила его собственная глупость, но мне хочется, нет... мне необходимо знать, как это произошло.
  - Ты прав насчёт глупости, - кивнул Астиан. - Он был из тех людей, которые никогда себе ни в чём не отказывают: женщины, вино, драки, красивые вещи... Но главное женщины. После каждой битвы или вылазки, он приказывал выставлять всех молодых пленниц напоказ в чём мать родила, а потом гулял по рядам вместе со своими дружками и выбирал, кто понравится. Я - совсем не святой, но участвовать в подобном... - Астиан развёл руками, демонстрируя, что степень морального допущения, необходимая, чтобы оправдать такое поведения была ему недоступна.
  - В конце концов, ему, видимо, надоели попытки перетрахать весь народ пустыни. Всё-таки это утомительно, к тому же ещё и армией нужно руководить!
  - А ты не слишком-то уважал моего братца... - вставил Юлринк, но Астиан продолжил рассказ, пропустив реплику собеседника мимо ушей:
  - Он взял себе постоянную любовницу. Красивая была девчонка: высокая, крутые бока, коса с руку толщиной. Всё, как положено. Два месяца почти безвылазно провела у него в шатре. Никто уже и не обращал на неё внимания. Одни боги знают, почему она медлила так долго - то ли смелости набиралась, то ли выжидала, когда он совсем расслабится... Вдруг, в одну из ночей она взяла, да и перерезала спящему Кастору горло. Раскроила, от уха до уха! Я был в разведке, когда вернулся, её уже несколько дней пытали, а армия была полностью деморализована. Дружки твоего брата, естественно, сцепились за власть после его смерти. Пришлось несколько человек показательно повесить, чтобы всё успокоилось. Потом я казнил и убийцу Кастора, только уже тихо. Можно было сохранить ей жизнь, привезти её в Оазис и протащить по улицам во время триумфа, опозорив твоего отца. Но... - Астиан вдруг замялся. Он прищурил глаза, будто глядя куда-то в даль, и решая что-то про себя:
  - Она умерла, как подобает настоящему воину: с достоинством, ни разу не попросив о пощаде.
  - Это то, что я умею уважать, - добавил он, глядя на Юлринка исподлобья. Тот лишь кивнул. Кто он такой, чтобы учить солдата, полководца, победителя что достойно уважения, а что нет?
  - На почве неприятия оргий вы с Тамьеном и подружились, так? - спросил он со смешком, желая разрядить обстановку и перевести разговор в менее болезненное русло.
  - О, да! Великого моралиста Тамьен разыгрывает исключительно талантливо! Хорошо, что он благородного происхождения, иначе ярмарочные фигляры лишились бы существенной части своих заработков, - голос Астиана прозвучал холодно и жёстко. Он изгнал Тамьена из своего ближнего круга сразу после того, как узнал о его участии в "сватовстве" Тилмарилека. И теперь брат Лаэны стоял на помосте для зрителей, рука об руку с Хетти, помолвку с которой он заключил вместо Астиана. Младшая сестра Юлринка, быть может, и не светилась от счастья, но всем своим видом демонстрировала, что считает положение, в котором оказалась, более чем достойным зависти. Вместе с Эсколой и Лаэной они были единственными дамами, которые присутствовали среди благородной публики поединка.
   Лаэна держалась в стороне от людей, окружённая кольцом отчуждения. Оно и понятно. Враждебность публики по отношению к ней была не просто осязаемой, она висела в воздухе, словно густой наэлектризованный туман. Юлринк знал, что Хорас вчера отнёс ей склянку с ядом, и он не мог её винить... Но он не мог не винить себя за трусость. В то время, как Лаэна буквально связала свою жизнь с исходом грядущего поединка, он стоял здесь, улыбался и кивал знакомым, ни разу не рискнув даже взглядом проявить к ней участие. Собственное малодушие разъедало Юлринка изнутри, словно он проглотил стакан едкой кислоты.
   Тем временем над горизонтом показалась тонкая кромка второго солнца. Это означало, что пора начинать. Глава купеческой гильдии - Вилегарт, который вёл себя так, словно дочь ему - чужой человек, и распорядитель храма - старик в серой рясе с глуповато-похотливым жабьим лицом, шагнули к краю помоста. Снизу к ним поднялись противники. Оба в одних бриджах - босые и обнажённые по пояс. На кону этой схватки была честь, а не победа.
   Вилегарт распахнул коробку с церемониальными кинжалами. Под крышкой, на чёрном бархате покоились два абсолютно одинаковых клинка с потемневшими лезвиями в две трети локтя длиной. Их резные ручки были украшены драгоценными камнями и вкраплениями слоновой кости. Священник дрожащими руками подал один кинжал Тилмарилеку, а другой Астиану. Прозвучали благословения во имя богини-матери.
   Вторая часть ритуала, также посвящённая богине-матери, включала в себя "поцелуй кинжала". Сначала воин читал над ним молитву, затем "главная женщина в его жизни" должна была опуститься на колени и поцеловать лезвие клинка. Так как Пернилла принадлежала теперь богине, а Хетти была обещана другой семье, со стороны Тилмарилека эту роль должна была исполнить Эскола, чем и объяснялось её присутствие при столь важном событии.
   Но первой вперёд, всё-таки, шагнула Лаэна. Она опустилась на колени, приняла кинжал из рук Астиана, провела лезвием по ладони - алая полоска крови из свежего пореза должна была продемонстрировать остроту клинка, затем поднесла его к губам и поцеловала. Эскола повторяла за ней, опаздывая всего на пол движения.
   Два солнца теперь освещали небосклон - поединок должен был состояться до появления третьего. Противники заскользили по влажной траве, обмениваясь ложными выпадами и пытаясь прочувствовать маневренность друг друга. Люди на помосте притиснулись вплотную к бортику из протянутых жердей, чтобы оказаться, как можно ближе к действу. Точно также застыла во взвинченном ожидании и толпа зрителей из простонародья на другой стороне луга. Нервы были напряжены до предела, и время тянулось бесконечно.
   Юлринк взглянул на Лаэну, которая, застыла, словно статуя, взявшись за крайнюю перекладину бортика помоста. Костяшки её пальцев были абсолютно белого цвета. Плечом к плечу с ней стояла Эскола. Обе были полностью поглощены поединком. Внезапно младшая сестра Юлринка пошатнулась и навалилась Лаэне на плечо. Та, занятая происходящим на лугу, сначала не заметила этого, но постепенно игнорировать Эсколу, которая медленно сползала вниз, стало невозможно. Лаэна взяла её под руку и что-то быстро зашептала ей на ухо. Юлринку показалось, что его сестра кивает, но вдруг её голова безвольно запрокинулась назад.
   Он бросился к ним, грубо расталкивая всех на своём пути.
  - Что случилось? - выдохнул он, подхватывая мягкое, будто безжизненное тело сестры и опуская его на пол. Сам он рухнул на колени рядом с ней. Люди вокруг них отступили на несколько шагов, освободив пятачок пустого пространства.
  - Я не знаю! - ответила Лаэна. Она расстегнула верхние пуговки платья Эсколы и наклонилась над ней.
  - Она дышит, но очень медленно, и сердце едва бьётся... - прошептала Лаэна испуганно.
   Юлринк потянулся было к поясу за флягой с водой, но Лаэна жестом остановила его. Она ещё раз прислушалась к сердцебиению Эсколы, а затем взяла её лицо в руки. Казалось, она собирается поцеловать её в губы, но вместо этого, Лаэна только понюхала их. Затем она залезла рукой себе под корсет и вытащила из-за него маленький флакончик с тёмной, непрозрачной жидкостью.
  - Что ты собираешься делать?! - в ужасе воскликнул Юлринк, который прекрасно знал, что это за жидкость. Но Лаэна только помотала головой. Она открыла флакончик и понюхала его содержимое, затем передала его Юлринку и жестом предложила ему понюхать губы сестры. Он повиновался.
   Аромат на губах Эсколы был лёгкий, едва уловимый, по сравнению с резким запахом, который источала склянка, но перепутать было невозможно - и то, и другое пахло одинаково. Словно во сне, Юлринк всё-таки отцепил от пояса флягу и плеснул сестре водой в лицо. Реакции не последовало. Рядом заголосила Хетти:
  - Позовите лекаря! Кто-нибудь, лекаря сюда!
   Вспыхнула суматоха, шершавый шум которой прорезал холодный от ярости голос Лаэны:
  - Дура! Лекарь тут не поможет. Где сновидец? Ищите сновидца!
   Толпа продолжила шевелиться, только теперь в её шорохе можно было отчётливо различить имя Еридиса. Юлринка толкали. И из-за леса чужих ног ему не было видно, что происходит на лугу. Он увидел, как Лаэна приподняла руку Эсколы с пола, и размотала ткань, которой был перевязан кинжальный порез у неё у неё на ладони. Она промыла рану водой, но они оба знали, что это бесполезно - яд был в крови.
  "Если яд оказался в крови Эсколы, значит, он был на лезвии, которое он поцеловала и которым она порезала руку. Но Лаэна в порядке, значит, отравлен только один клинок. Любой мелкий порез приведёт к..."
   Юлринк взглянул на Лаэну. В её глазах отразилось понимание, но, прежде, чем она смогла, хотя бы подняться, прежде, чем она смогла хоть что-то сделать, Тамьен намертво схватил её сзади и зажал ей рот рукой. Она сопротивлялась, как могла, но её брат был сильнее. Он крепко притиснул её к себе и стал отступать назад, оттаскивая Лаэну прочь от всё ещё неподвижного тела Эсколы, прочь от края помоста. Но, если сейчас ничего не сделать, то... Решение заняло долю секунды. Вмешиваться посреди поединка опасно. Он мог отвлечь Астиана и тем самым навредить ему, но не вмешаться было нельзя. Он должен сообщить ему! Всего один порез, даже самый мелкий, клинком Тилмарилека и... Юлринк знал, что у него всего один шанс. Он набрал полные лёгкие воздуха, вскочил на ноги и, что было мочи, прокричал в сторону схватки:
  - Астиан, осторожно - его клинок отравлен!
  ***
   Ближе всего к смерти Астиан был два года назад, когда камень, пущенный пращой в руках маленького мальчика, угодил ему в висок и рассёк бровь. Перед тем, как потерять сознание, он увидел, как стрела из арбалета одного из его солдат, попала мальчику в лицо. Дальше были только кровь, которая застилала глаза и ещё темнота.
   Сейчас кругом был свет. Босые ноги слегка скользили по чуть влажной от утренней росы траве, а в голове, вместе с ударами бешено бьющегося сердца, отчётливо отдавалось предупреждение Юлринка: "Клинок отравлен! Клинок отравлен... Отравлен". Тилмарилек скалился. Но ни намёка на слабость или усталость не было в его движениях. Старый полководец не был новичком в рукопашном бою. Не был он и слабаком. Он двигался со скупым, хорошо просчитанным изяществом. Астиан был вынужден балансировать и выжидать. Он готовился к одному единственному решающему броску. Стоит только противнику задеть его хотя бы кончиком кинжала и второго шанса Астиану, скорее всего, уже не представится. И он был согласен в жизни на многое, но быть зарезанным, как свинья? Ни за что.
   Старый полководец молчал, изредка рассекая воздух пасами своего кинжала, он испытывал терпение противника. Он знал, что Астиан знает, но не собирался вставать в позу и произносить захватывающую речь победившего зла. Нет, он просто хотел сначала пустить молодому сопернику кровь, а потом вспороть ему живот. Вот так просто.
   Скоро на небе взойдёт третье солнце, и они не могут продолжать свой смертельный танец бесконечно, но тот, кто сорвётся первым, имеет куда больше шансов проиграть. Два года назад раненный Астиан выпал из седла и его лошадь рванулась и почти понесла... В результате, он жестоко сломал руку и вывихнул ключицу. Лекарь вправил ему кости, пока он был без сознания, и всё срослось нормально, но пока рука восстанавливала силу и подвижность, а это была правая рука, он прекрасно научился пользоваться левой. Тилмарилек об этом не знает. Или знает? Что, если Тамьен рассказал ему? Но что-то подсказывало Астиану, что это не так. Они - "лучшие люди Оазиса" - поставили всё на свой подлый план с отравленным кинжалом. И они были правы, план, и правда, был практически беспроигрышным...
   И что ему оставалось? Разве что, блеф. Он несколько раз переступил с одной ноги на другую, кружа вокруг Тилмарилека на пальцах и давая ему понять, что собирается нападать. Старый полководец осклабился, сгорбил плечи и напрягся ещё больше. Его громадная мускулистая туша, словно вся излучала угрозу субтильному "сосунку". Астиан бросился на него, он метил в шею, но даже раньше, чем его клинок оказался хотя бы в нескольких дюймах от цели, Тилмарилек развернулся и ответил ответной атакой на его выпад.
   Он нападал тяжело, чередуя длинные пасы своего кинжала с короткими колющими тычками. Ему нужно было всего одно попадание, всего один точный удар! Среди этой неразберихи, когда всё двигается быстрее, чем человеческий разум способен переварить, и остаётся полагаться лишь на чистый, незамутнённый инстинкт, Астиан быстро полоснул себя своим же клинком по плечу. Но вскрикнуть он себе позволил только тогда, когда через секунду, нож Тилмарилека рассёк воздух рядом с нужным местом.
   В налитых кровью глазах старого полководца заблестело торжество. Он победил! Всего пара минут и всё будет кончено! Астиан постарался придать своему лицу растерянное и испуганное выражение. Он облизал губы, словно демонстрируя, что они пересохли, уклонился от очередного выпада своего противника. Позволил себе слегка пошатнуться, находясь на дальнем конце амплитуды и явно за пределами досягаемости кинжала Тилмарилека.
  - Хватит бегать, как муха по стене! - прорычал тот. - Ты всё равно покойник!
  - Так догони и прихлопни, - прошептал Астиан беззвучно.
   Тилмарилек не выдержал и с утробным рыком бросился на него. Астиан в мгновение ока перекинул свой кинжал из правой руки в левую, присел, уклоняясь от нападения и воткнул клинок противнику под рёбра. Благодаря чудовищной инерции тела старого полководца, нож молодого легко разрезал каменную от многих лет тренировки плоть и погрузился в тело на всю длину лезвия. Львиный рык оборвался скрипучим всхлипом, но Тилмарилек всё ещё продолжал двигаться. Астиан выпустил рукоять своего ножа и обеими руками поймал запястье, в котором его противник сжимал свой смертоносный кинжал. Старый полководец рухнул на колени и упал замертво, так и не разжав руки, в которой было оружие.
   Астиан несколько раз глубоко вдохнул, пытаясь успокоить дыхание. Он всё ещё пребывал в каком-то странном трансе боя, и когда с трудом перевернул тело Тилмарилека и убедился, что он мёртв, и когда к нему подбежали люди. Он очнулся только от прикосновения губ Лаэны. Она обнимала его, гладила его плечи, шептала что-то, целовала его, а по её щекам бежали ручейки слёз. Он увидел, что её лицо в крови.
  - Эй, - позвал он тихо и попытался большим пальцем стереть тёмно-красный развод с её щеки. - Это моя кровь или ты поранилась?
   Лаэна помотала головой и утёрла слёзы:
  - Нет. Со мной всё хорошо! Тамьен хотел помешать мне сказать тебе правду, он зажал мне рот рукой, и я его укусила. Это его кровь...
   Астиан рассмеялся. Потому что он представлял себе лицо Тамьена в этот момент и потому что сейчас всё для него было легко. Его блестящая от пота грудь ходила ходуном, и он не мог остановиться. Он смеялся от всей души. Лаэна смотрела на него и улыбалась. Он обнял её за плечи, и они побрели обратно к помосту. На остальных людей, пусть даже на всех благородных людей Оазиса, нет всего Обитаемого Мира, им в эту минуту было наплевать!
   Среди публики на помосте царил хаос, который Астиан наблюдал с нескрываемым удовлетворением, поднимаясь по лестнице. Тело Тилмарилека уволокли прочь, и толпа с другого края поля стремительно приближалась, наполняя воздух радостным гулом. Кто-то из его солдат подал ему рубашку и сапоги, чтобы он мог одеться. Для этого пришлось выпустить руку Лаэны... Он спросил солдата, послали ли они гонца к его матушке? И получил утвердительный ответ. Где же Юлринк? Он должен поблагодарить его... Астиан огляделся.
  - Эта продажная скотина не может к ней пробиться! - обеспокоенный голос его спасителя пробился сквозь победную эйфорию. Юлринк держал на коленях голову сестры. Тоненькая полудевочка, совсем подросток она лежала, не подавая признаков жизни. Рядом с ними сидел Еридис. Вид у сновидца был потерянный. "Как мешком ударенный" говорят в народе про людей с таким выражением лица.
  "Эскола..." - имя девушки всплыло у Астиана в голове. "Она порезала себе ладонь клинком с ядом, который предназначался мне".
   Юлринк бросил уничижительный, полный презрения взгляд в сторону сновидца.
  - Господин, но я не могу до неё дозваться! Я не виноват! - заскулил Еридис.
   Лаэна подошла к Юлринку и положила ему руку на плечо. Он взглянул на неё, и в его глазах отразилось столько боли от бессмысленности этой жертвы, что эйфория окончательно сменилась в голове Астиана на ярость. Он огляделся и нашёл глазами Илимея и Вилегарта. Лицо первого хранило вежливо беспристрастное выражение, второй дрожал, словно осиновый лист. За их спинами прятался распорядитель храма. А Тамьена с его новоявленной невестой на помосте не было. Но это и к лучшему. Ярости, как огню, нужно дерево, чтобы прогореть, а не масло, чтобы разгореться ещё сильнее.
   Толпа на лугу шумела и скандировала его имя. Астиан заставил себя расправить плечи и улыбнуться. Он ещё раз взглянул на бледное лицо Эсколы и двинулся к краю помоста, готовясь произнести речь. Гул толпы взметнулся и затих, словно все голоса, составлявшие его взлетели и собралась в ладонях вскинутых в приветственном жесте рук Астиана. Он начал говорить, ни на секунду не забывая о том, что творилось на помосте у него за спиной. Там лежала девочка, которой с лёгкой руки её жестокого отца, возможно, уже не удастся вырваться из лап беспамятства. Там горевал её брат, без смелости которого - это его, Астиана безжизненное тело унесли бы сегодня с Большого луга. Там утирала слёзы радости и горя его любимая женщина. Его Лаэна. Он говорил, а люди внизу ловили каждое его слово.
   Когда он, наконец, закончил, толпа взорвалась воплями и одобрительным шумом. Он жестом отпустил их праздновать победу и обернулся к заметно поредевшим рядам благородной публики. Лаэна, Юлринк, Илимей, Вилегарт: все они словно ни сдвинулись с места, пока он произносил речь, даже лицо Еридиса сохранило тоже выражение непонимания и обиженного испуга, но настроение, которое висело в воздухе, изменилось до неузнаваемости.
   Эскола очнулась и смотрела кругом широко распахнутыми, удивлёнными глазами, явно не до конца понимая, что здесь вообще происходит. Лаэна стояла, зажав рот рукой, а Юлринк застыл где-то между порывом сжать сестру в объятиях и воспоминанием об ужасе и отчаянии, которые он пережил, пока она лежала без чувств.
  - Что произошло? - произнёс Астиан твёрдо. Он знал по опыту, что когда случалось нечто странное или ужасное, важно было заставить людей высказаться сразу же, пока они ещё не успели сами себе насочинять объяснений, иначе правды потом не добудешь.
  - Рисса... - прошептала Эскола. - Это была Рисса. Где Рисса?
  - Я не понимаю, - отозвалась Лаэна. Она быстро перевела взгляд с очнувшейся девушки на Астина, затем на затылок Юлринка, который вздрогнул, словно она его неожиданно коснулась.
  - Я стояла на краю пропасти, - продолжила Эскола громким шепотом. - И мне было совершенно всё равно шагнуть или не шагнуть в неё. Потом рядом появилась Рисса. Она уговаривала меня не прыгать, говорила, что ей будет очень грустно, если я прыгну... А потом пропасть начала затягиваться, словно рана, сначала медленно, а потом быстрее и быстрее. И Рисса всё просила меня пообещать, что я приду поиграть с ней сегодня. Как только я пообещала, я вернулась...
  - Мой отец мёртв? - спросила она напоследок, глядя на Астиана. Он кивнул.
  - И что с нами будет? - на сей раз вопрос Эсколы был обращён и к Астиану, и к её брату, и к Лаэне.
  - С вами будет то, что я не стану вам мстить, - отозвался Астиан. - Я не стану мстить никому из вас.
   Лаэна подошла к нему и взяла его за руку.
  - Мы не станем, - добавил он, переплетая свои пальцы с её пальцами.
   Он очень надеялся, что все эти люди на помосте, даже те, кто заслуживали мести куда больше, чем семья покойного полководца, тоже услышат его слова. Он не собирался устраивать внутреннюю распрю, если конечно они его не вынудят. И меньше всего в его намерения входило проливать больше крови, чем было необходимо. Лаэна стояла рядом с ним. Он чувствовал её тепло. Им предстоял очень длинный день. И Астиан собирался сделать всё, чтобы за этим днём последовала очень длинная жизнь, достойная зависти всех бессмертных богов.
  
    
  ЭПИЛОГ
   Юлринк открыл глаза и сел на постели. Тамьен спал рядом, лёжа на животе. На его теле красовалось несколько шрамов: один, особенно длинный, тянулся через всё левое бедро, зажившие края другого - рваного, белели под лопаткой. Эти отметины лишь придавали ему восхитительной мужественности, и сложён он был идеально. Но Юлринк видел не только это. Он мог предвидеть и какой, по большей части, окажется дальнейшая жизнь Тамьена: женится, сделает его пустоголовой сестрице нескольких детишек, после чего прекратит даже изображать к ней какой-либо интерес, обрюзгнет, станет пить слишком много вина и иногда покупать себе мальчиков в заведениях Илимея. В общем, будет уважаемым человеком! Юлринк наклонился и поцеловал его ягодицу. Упругая мышца, обтянутая бледной, не загорелой кожей, напряглась и расслабилась под его губами.
  "Это похоть, а не любовь", - подумал Юлринк и стал одеваться. Тамьен был хорош, невероятно, божественно хорош! Но не настолько, чтобы Юлринк отказался от своей с таким трудом приобретённой свободы ради возможности периодически с ним спать. Никто, ни один мужчина в представлении Юлринка, не был хорош настолько.
   Утро встретило его прохладным туманом и щебетом птиц. Он попрощался со всеми ещё вчера, и его лошадь стояла в конюшне наготове. Её оставалось только напоить перед дорогой и погрузить ей на спину вещи.
  - Обещай, что вернёшься! - сказала ему Лаэна на прощанье.
  - Обещаю, что подумаю об этом! - ответил он.
   Но перед тем, как отправиться в путь, Юлринку предстояло сделать ещё одно дело. Он купит подарок: не для себя - для Риссы. И, если он прав, это было именно то, что ей больше всего нужно!
   Он брёл по улицам, наслаждаясь знакомыми изгибами стен и мостовых и предчувствуя разлуку. Он никогда не доходил до таких глубин жалости к себе, чтобы считать Оазис тюрьмой, но он всегда знал, что в один прекрасный день, и это будет действительно прекрасный день, он покинет место, в котором родился. И боги - свидетели, он собирался покинуть его с сердцем, которое никогда за всю его сознательную жизнь не было легче! Лишь одно из вчерашних прощаний оказалось тягостным. Мастер-книжник, который долгие годы обучал его и которого он считал своим другом, очень холодно отнёсся к тому, что Юлринк совершил. "Вся эта история", - как обозвал он события, окружавшие поединок, была ему глубоко противна.
   Они расстались, так и не придя к взаимопониманию. Мастер остался при своём мнении, что дело разума - созерцать и анализировать, и что истинная мудрость состоит в том, чтобы искать очищения, а не вершить судьбы. Что менять мир - это удел богов, а удел людей принимать жизнь такой, какой она им ниспослана, и стараться прожить её, как можно более достойно. Ученик не мог согласиться, как не смог он и полностью обуздать свой темперамент. Совершенно не важно, был старик прав или нет, он не заслуживал того, чтобы на него кричали. Но Юлринк не сдержался:
  - Что, выходит - единственный способ не причинять никому зла - это вообще ничего не делать?! Если так, то все сознательные изменения в мире будут совершать одни лишь идиоты, которые не ведают, что творят! Я не собираюсь просто сидеть на завоёванной моральной высоте и дожидаться смерти! - проорал он и удалился из дома мастера, шумно хлопнув дверью.
   Люди на базаре не смотрели на него. Они не провожали его взглядами. Он был никем. Он мог стать тем, кем он хотел быть. Юлринк прошёл по торговым рядам среди неприятных запахов, клеток и корзинок, сделал выбор и ссыпал монетки в подставленную ладонь старой торговки. Путь от рынка до дома занял у него чуть больше времени, чем обычно, потому, что его корзинка, хоть и вышла не тяжёлой, однако её резвый обитатель всё время жалобно пищал и стремился вырваться наружу. Но вот уже и ворота поместья... Юлринк вдруг отчётливо, болезненно осознал, что, возможно, это последний раз, когда он переступает порог отчего дома.
  - Юриньк? Это ты? - позвала его Рисса, как только он бочком протиснулся в дверь её комнаты, прижимая вертлявый подарок к груди.
  - Да, это я. Здравствуй, воробушек! - ответил он, приближаясь к её кровати. Он наклонился и чмокнул её в макушку. Его маленькая сестрёнка засмеялась. Она сжимала в руках игрушку - какое-то мягкое чудовище неопределённой породы и торчащими ушами и лапами.
  - Ты будешь приходить ко мне во сне, воробушек? - вырвалось у Юлринка ни с того, ни с сего.
   Рисса закивала, и он протянул ей котёнка. Она выпустила из рук свою игрушку и обняла малыша, который немедленно потерся мордочкой о её подбородок и громко заурчал. Он был полосатый, серый с вкраплениями бурого и кремового меха и абсолютно чёрным носом. Юлринк сам не знал, почему он выбрал именно его. Тем более, что он совершенно не разбирался в кошках. Люди пустыни называли их "демоновым отродьем" и никогда не держали их в жилищах, частенько расплачиваясь за это полчищами грызунов в своих кладовых. Юлринк тоже был воспитан в этой вере. Но он также знал, что кошки являются спутниками сновидцев. И это было далеко не первое, в чём от шёл против своего воспитания.
  - Мама говорит, что корсеты делают из усиков китов, а можно корсеты кукольных платьев делать из усиков котиков? - в голосе девочки было столько детской непосредственности, что Юлринк даже опешил. Впрочем, вопросы и предположения Риссы частенько ставили его в тупик.
  - Мама говорит правильно, - ответил он. - А насчёт котиковых усиков - я не уверен, - он ещё раз наклонился и обнял свою самую младшую сестру вместе с её новым хвостатым другом.
  - Придумай ему имя, воробушек, и слушайся маму, - произнёс он тихо и нежно и добавил про себя: "Увидимся в снах".
  КОНЕЦ
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"