"До чего же иногда хочется подарить миру что-нибудь по-настоящему красивое, достойное любования, восхищения, умиления... Чтоб никто не остался равнодушным, но, увидев, с замиранием сердца вздохнул и прикоснулся к Ней - вечной, истинной Красоте!
И почему такая несправедливость - одним дано, а другим...
Ведь если все мы созданы по Его образу и подобию, значит, и мне должно быть под силу внести свою маленькую лепту, разве нет..."
Почти с завистью смотрю на лучезарное небо, солнечные блики на рябой глади воды, вслушиваюсь в переливчатое пение не видимой мне птички.
"Вокруг столько красоты - добавить бы что-то от себя ...
А, может, хватит мечтать? Может, попробовать? Напрячь воображение, выдумать, воплотить... Так, рисовать я точно не умею и душевной песенки, увы, не сочиню. А стихотворение? Ну, хотя бы четверостишие, но красивое - неужели так сложно...
Нужен образ. Оригинальный, смелый, но не вычурный, главное - чтобы метко и за душу брало... Звучно, сочно, но без перехлеста... Так, за что бы зацепиться..."
Гляжу по сторонам.
Мне подмигивает солнце,
На воде речной играя,
И невидимый пернатый
Песню весело спевает...
Смеюсь над собой.
"Невидимый пернатый" - это сильно. Очевидно, новый вид, причем выведен на Украине... Так, будем думать дальше... Может, задействовать аллегории..."
Бежит, журча, веселый ручеек:
Прыг-скок, прыг-скок.
Он на пути своем уж все преграды взял,
Теперь спешит к большой воде,
К своим друзьям.
"Та-ак, что-то интересное наклевывается... спешит-то ведь навстречу смерти, но это не смерть, а новая форма существования - растворение... Вроде буддизмом отдает, не годится.
Ох, тяжко мне... Разве в таких потугах изобретешь что-нибудь изящное..."
Я погружаюсь в мягкую траву, заложив руки за голову, и чувствую медовый запах цветущего клевера и пряную горечь полыни... "Запахи из самого детства... Как полно на душе, как вместить все это... Я бы тоже не прочь раствориться, разлиться..."
Перевернувшись на живот, наблюдаю за суетливой беготней разных мелких и мельчайших тварей. Из всех только пушистая гусеница не выглядит потерянной и, судя по всему, неплохо ориентируется на местности. Вовсю трещат кузнечики. Пернатый-невидимка тоже молодец.
"Какая полнота... А мне все чего-то не хватает..."
Припадаю лицом к земле - еще совсем холодная... Тянусь и аккуратно слизываю с травинки капельку росы.
Начинает напекать голову. Поднимаюсь, скидываю футболку и с разбегу ныряю в ледяную речку.
"Уух! Ну, здравствуйте, друзья-ручейки!"
Громко фыркнув, погружаюсь с головой: сплошной всепроникающий холод...
Выныриваю и плыву, еле управляясь с собственным телом. Меня ждет "десерт" - лесная клубника. Я знаю потайное место - маленькую площадку на крутом склоне, нависающем так, что сверху ее почти не видно. Чтобы попасть сюда, я проплываю метров пятьдесят против течения и потом карабкаюсь по косогору, цепляясь за все, что придется. Кажется, клубнике сейчас самое время поспеть.
Тихонько раздвигаю листочки и любуюсь гроздями темно-розовых ягод. Срываю одну и, насладившись предвкушением, кладу в рот. Мм, несравнимо... Потом собираю пригоршню и усаживаюсь есть. Все еще дрожа от холода, подставляю лицо мягким утренним лучам.
"До чего ж хорошо... Просто невыносимо..."
Нет на свете ягоды вкусней,
Чем лесная дикая клубничка...
Вздыхаю. "Ну, что тут добавить - на "нет" и суда нет. А "лесная дикая" - масло масляное. Видно, поэта из меня не выйдет. А жаль..."
Доев, взбираюсь по обрыву с помощью давно оборудованной веревочной лестницы. До сих пор меня выдерживает.
На другом берегу реки до самого горизонта тянутся пшеничные поля. Сейчас по ним стремительно несется тень от крохотного облачка, а колосья волнуются и шумят, как будто желая прогнать непрошеную гостью. На этой стороне длинное кукурузное поле упирается в высокий склон. Обычно к речке спускаются по песчаной дорожке, находящейся дальше, но я всегда любил забираться именно здесь, где он достигает вершины, особенно, когда не слишком жарко. Отсюда открывается вид на все околоречные просторы.
Поднявшись, я окидываю взглядом синюю извилистую ленту, бесконечные поля, в который раз вздыхаю и бегу домой. Все как раньше.
***
Каждое лето я с нетерпением жду того дня, когда первый раз в году приеду к бабушке с дедушкой на дачу. Это путешествия в детство. В городе все стремительно меняется, а здесь... здесь тоже меняется, но, к счастью, гораздо медленнее. Пока и речка та же, и поля, и клубничка, и дом, и старый сервант, да и бабушка с дедушкой нянчатся со мной так, как будто мне не двадцать пять, а в два раза меньше. А я с радостью подыгрываю им: постоянно справляюсь, когда же будут мои любимые вареники, задаю дурацкие вопросы, капризничаю, мешаюсь деду в гараже, а бабушке на кухне. Вот и теперь, прибежав домой и застав деда за бритьем, я подсаживаюсь и, как ни в чем ни бывало, интересуюсь его мнением:
- Де, скажи, почему одни могут творить красоту, а другие - ну хоть ты тресни?
Как и ожидалось, дедушка ничуть не удивляется, а только медленно ведет той бровью, которая ближе к собеседнику. Потом многозначительно прокашливается и отвечает:
- Ну, Колюнь, если все станут красоту творить, кто же будет добывать, строить, хлеб печь, в конце концов?
- Это уже другой вопрос.
- Как же другой? Если все зверье летать начнет, солнца видно не будет. Кому-то надо ползать. Всяк сверчок знай свой шесток.
Я с горечью чувствую, что дедушкины ответы уже не представляются мне тем кладезем мудрости, прикосновение к которому приводило в трепет. Увы, тогда я уже почитал себя умнее бабушки и дедушки вместе взятых.
Дедушка оканчивает бритье, вертит головой, похлопывая по щекам, складывает зеркало и, как обычно, с удовольствием потягивается.
- Ух, знатный денек Бог послал. Благодать! Надо было с тобой на речку сгонять. А вон и наша бабуля. Легка как на помине. Спроси, почему такая несправедливость - у нее все ответы готовенькие.
Действительно, за воротами показывается светлая фигурка - бабушка возвращается с воскресной службы.
Дедушка частенько иронизировал по поводу бабушкиной религиозности и вытекающим из нее знанием Истины. Но делал это несколько боязливо и тут же конфузился больше всех. Я был почти уверен, что он сам уже давно уверовал, только не хотел сознаваться.
Я не встречал в жизни таких женщин, как бабушка: до глубокой старости она сохранила неподражаемую осанку и взор, исполненный такого достоинства, что оно передавалось окружающим. В ней сочетались строгость и мягкость, стойкость и хрупкость, остроумие и эта странная для меня ограниченность христианскими догмами.
Прикрыв за собой калитку, бабушка приветствует нас самой прекрасной улыбкой на свете и ускоряет шаг, чувствуя вину за то, что мы сидим-кукуем без завтрака. Я замечаю, что дедушка, как завороженный, любуется ею. Кажется, он так и не смог поверить в то, что эта удивительнейшая женщина стала его женой.
- Доброе утречко, дорогие. У меня все готово. Подогрею и на стол. Так что мойте лапки.
- Ба, подожди. Иди сюда, разговор есть.
Кроме меня, никто не позволял себе так бесцеремонно разговаривать с бабушкой.
Она еле заметно хмурится, но я продолжаю в том же духе.
- Садись-садись. Скажи нам, пожалуйста, почему одни могут творить красоту, а другие нет?
- А зачем ее творить, ее и так довольно.
Очевидно, бабушка охотно поддержала бы разговор за завтраком, а сейчас он ей в тягость.
- Ну, созданная человеком - особая красота...
- А что не особое? Все особое, только зачем?
- Хорошего много не бывает.
- Почему же не бывает? Очень даже бывает. Оглянись вокруг. В природе красоты предостаточно. Она была, есть и будет. Напротив, красоты внутренней человек во многом лишился, потому и ту, что вовне, с трудом воспринимает, а то и вовсе не замечает.
- А почему лишился?
- Отпал от ее Источника.
Дедушка по привычке хмыкает, а я вспоминаю про Адама и Еву. И в очередной раз поражаюсь, как такая интеллигентная, образованная женщина принимает библейские мифы за реальные события - уму непостижимо.
- И что ж, по-твоему, над внешней красотой человеку работать не стоит?
- Смотря ради чего, - пожимает плечами бабушка. - Если красота ради красоты или, к примеру, ради славы, то, пожалуй, что не стоит, а если помогает красоте внутренней, другое дело.
Как ни странно, ее ответы не вызывают у меня того чувства досады, что обнаружилось при разговоре с дедушкой. Мне не хочется прерывать беседу, но бабушка по-прежнему спешит нас накормить.
- А как ты думаешь, ба, мог бы я сотворить что-нибудь такое?
- Это какое?
- Красивое.
Бабушка пожимает плечами. Я немножко обижаюсь. Она, как всегда, замечает и жалеет меня ласковым взглядом.
- Ну, я пойду. Дедуль, будь добр, самоварчик поставь. А я быстренько кашку подогрею. У меня и пирожки твои любимые, - подмигивает мне бабушка.
- Ух-ты, с вишней?
Она кивает, обрадованная тем, что удалось сделать мне сюрприз.
- Так бы сразу, - шуткую я, поражаясь своему безнаказанному нахальству.
"А ведь вчера пирожков не было, я лег последний..."
Стою ошеломленный. Что-то светлое, теплое переполняет меня, еще сильнее, гораздо сильнее, чем там, на речке. "Да, внешняя красота - хорошо, но внутренняя... вот это да... И пожалуй, что ведь все мы на нее способны... Только бы... Только бы о себе поменьше думать..."