Аннотация: Между некоторыми людьми возможна такая степень близости, которая рождает невероятные способности...
Часть 1. ВОЗВРАЩЕНИЕ.
Глава 1. Дом на берегу.
Я снова была здесь. В это было трудно поверить, но я чувствовала знакомые запахи озера и увядающей листвы, ощущала прохладный ветер на горящих щеках. И - да, я все-таки была здесь. Я с усилием вздохнула. Я жутко волновалась, и меня это не удивляло.
У озера было тихо. Ветра не было, и поверхность воды была гладкая, как стекло. И не хуже, чем зеркало, отражала склонившиеся над ней раскрашенные в осенние цвета деревья и кусты, бледно-голубое небо с неаккуратными клочками облаков, мелкие точки птиц где-то в высоте. Такую пору года обычно называют "золотая осень". Я бы сказала по-другому, красивее, если бы смогла подобрать слова.
Я шла по дороге, утрамбованной машинами и пешеходами, по правой колее, разбрасывая модными остроносыми ботинками ярко-оранжевую листву. Я знала, что справа скоро появится тропинка вниз, к берегу озера, и в груди что-то болезненно замирало.
Сколько я здесь не была? Лет восемь. Нет, пожалуй, девять. Долго? Может быть, и нет.
Все на месте, словно здесь, у озера, время никуда не ушло. Вот и спуск. Такой же - каменистая тропинка, полузаросшая травой, крапива и листья, целые кучи разноцветных листьев.
Осторожно хватаясь за стволы деревьев, я стала спускаться вниз.
Я оказалась на небольшой покатой полянке, закрытой от озера кустами. Между кустами был просвет, достаточный для того, чтобы к воде прошли два человека, взявшись за руки.
Я подошла к воде. Носки ботинок почти коснулись тонкой полоски светлого песка, о которую бились прибитые к берегу куски камыша и водорослей.
Я обернулась. Бревно на месте. Огромное, голое, высохшее, словно специально предназначенное для сидения. А может, мы его и притащили сюда? Я не помнила.
Я подошла к бревну и, сняв сумку с плеча, села. Отсюда была хорошо видна часть озера и противоположный берег. Нервно вздохнув (с тех пор, как я вышла из автобуса, я никак не могла надышаться - словно что-то сдавливало грудь и не давало набрать достаточно воздуха), я стала рассматривать местность. Настолько знакомую, что глаза скользили, ни на чем надолго не останавливаясь. Даже лодка деда Матвея была на месте. Нет, такого не могло быть... Лодки не служат так долго... или служат?..
Я почувствовала, как накатывает тошнота. Ничего не было. Ни учебы в университете, ни работы, ни мужа, ни ребенка. Не было этих девяти лет. Мне все почудилось.
Вздохнув, я бросила взгляд на сумку, прислоненную к бревну, из которой торчало горлышко бутылки с минералкой. Но минералка вряд ли могла мне помочь. Сейчас я была не способна проглотить даже собственную слюну.
Ну зачем я приехала? Зачем мне это? Гребаная психотерапия?..
Но я знала, что все не так просто. Каждую осень, стоило солнцу позолотить верхушки деревьев, я начинала отъезжать. Отъезжать от окружающей меня жизни, от реальности. Наверно, хоть раз в жизни это бывало у каждого. Такой период, когда проблемы становятся пустыми, прежние радости кажутся незначительными, и мысли постоянно уходят куда-то вглубь. Когда едешь в метро и пропускаешь свою остановку. Когда смотришь новости и не можешь вспомнить, о чем они, хотя рекламная пауза только началась. Словно находишься во сне. Словно жизнь - это картинка перед глазами, от которой ты отворачиваешься. Отъезжаешь. Осень для меня определенно была тем самым периодом.
Каждую осень я знала, куда меня тянет. Я знала, куда мне надо поехать, чтобы снова почувствовать, что живу. Но я не могла, словно что-то внутри меня говорило, что время еще не пришло.
Так же было и в этот раз. С той лишь разницей, что сегодня я открыла глаза в шесть утра, в шесть тридцать пила кофе, а в семь тридцать писала на работе заявление на внеочередной отпуск. А спустя два часа, позвонив матери и скинув на нее мужа и дочь, собрав вещи, я тряслась в автобусе. Дорогу я помнила смутно. По-настоящему я очнулась, лишь увидев озеро.
- Красиво, правда?
Я вздрогнула и обернулась. Ростик.
- В это время года здесь очень красиво, - он спускался вниз. - Правда?
Такой же. Те же темные глаза, изогнутые в постоянной усмешке губы.
- Правда? - снова повторил он.
Некоторое время он стоял надо мной, крепкий мужчина с засунутыми в карманы руками. Его глаза серьезно и равнодушно исследовали мое лицо. Затем он рывком поднял меня на ноги и поцеловал, до боли прижавшись своими губами к моим.
Разомкнув губы, он продолжал смотреть мне в глаза. Я почувствовала, как с легкостью побежали слезы. Наверно, я давно была к ним готова. Он резко отпустил меня, и я плюхнулась на бревно, едва не упав.
- Что ты хочешь увидеть? - я не могла нормально говорить, я почти стонала.
Он молчал, повернувшись ко мне спиной.
Я прикрыла лицо рукой, пытаясь вытереть слезы. Но они бежали и бежали. Плотина сорвалась. Я знала, что он хотел увидеть. Раскаяние, боль, сожаление, страх.
- Сегодня передавали плюс пятнадцать, - радостным голосом сообщил он.
Я всхлипнула.
- Тепло для этого времени года, не правда ли?.. К субботе, может быть, пойдут дожди. На пару дней... А пока будет хорошая погода...
- Прекрати...
- Ты тоже смотрела прогноз? Какое замечательное совпадение!
- Прекрати.
- Но погода ухудшится, это точно, - он обернулся.
- Прекрати! - закричала я.
- Здесь красиво в это время года, правда?
- Прекрати!.. - я вскочила. Он отшатнулся, и на секунду я увидела его лицо, искаженное болью, затем он снова отвернулся.
Я сжала мокрое лицо руками. Нужно остановиться. Нужно взять себя в руки.
- Я знал, что ты приедешь, - его голос был спокоен, но я чувствовала, что ему далеко до спокойствия. - Пришел тебя встретить.
- Ты здесь часто бываешь?
- Иногда приезжаю. Не могу не приезжать... Ты это знаешь.
Да, непонятно как, но где-то в душе я знала это.
- Пойдем. У нас еще есть мероприятия в программе на день.
Я отступила на шаг.
- Куда?..
Он взглянул на меня, не скрывая презрения в глазах.
- Могла бы и не спрашивать.
- Он?..
- Да, Кувшинка, он здесь. И ждет тебя.
Я посмотрела на Ростика. Еще не поздно сбежать.
- Пойдем, - он протянул руку и подхватил меня под локоть.
- Он... здесь?
- Он - здесь, - передразнил Ростик. - Уже несколько лет как здесь.
Я ужаснулась. Да, я знала. Просто не хотела думать об этом.
Ростик помог мне подняться на дорогу, и мы пошли по ней, как парочка. В молчании. Он крепко держал меня под руку, словно боялся, что если хоть на секунду отпустит меня, я убегу. А может, боялся по-настоящему... Не знаю, могла ли я убежать - я практически не стояла на ногах от волнения и слабости, - но идти туда, куда он меня вел, мне было страшно.
На какое-то мгновение я пожалела, что приехала. Я ведь могла сейчас быть дома, или на работе, или забрать дочь из садика во время дневного сна... Дома?.. Я вдруг засомневалась, что там, в городе, был мой дом.
Озеро было таким же зеркальным. В нем с поражающей отчетливостью медленно двигались деревья и листья, падающие вниз. Где-то рядом плюхнулась рыба. Пошли круги, и листва на воде заколыхалась. Как же я жила без всего этого?..
Дорога раздвоилась: одна половинка повернула направо, к деревне, другая продолжала бежать вдоль берега озера. Мы свернули на первую.
Кое-что я узнавала, кое-что - нет. Появилось несколько новых домов, отремонтировали магазин, снесли полуразрушенный дом на перекрестке. Яблони, с которых мы воровали яблоки, постарели, исчезла старая вишня, росшая около магазина. Улицы пустовали - наверно, люди убирали картошку с участков.
Озеро изгибалось так, что, пройдя через всю деревню, мы могли видеть его гладь сквозь редеющие шапки деревьев.
Мягко толкая в бок, Ростик заставил меня свернуть на тропинку, которая бежала между забором чьей-то дачи и сильно разросшимся малинником. Я попыталась вырвать руку, но Ростик лишь сильнее сжал пальцы.
- Куда мы идем? Пусти!
- Не заставляй меня тащить тебя, - в его голосе было достаточно угрозы, чтобы я поняла: да, он потащит меня, если понадобится.
- Он не может жить там...
- Может. И живет.
Я замолчала и покорно позволила вести себя вниз, по тропинке. Вырываться и драться с Ростиком было бы глупо.
Кончился пожелтевший малинник, дальше тропинка бежала между участками, одновременно разграничивая их. Мы пошли по дороге, продолжение той самой, по которой я гуляла недавно в одиночестве - она тянулась вдоль озера. Вдалеке показалась крыша бревенчатого дома, стоявшего внизу, на берегу. Снова неприятной тяжестью навалилась тошнота.
Ростик почти волок меня до дома, так знакомого мне. Мы свернули вниз, к участку. Каждый шаг по пыльной, заросшей травой тропинке отдавался глухим толчком в голове. Я смотрела на свои ноги, двигающиеся медленно, словно во сне, зная, что у меня не хватит сил поднять глаза.
Начался невысокий забор, оставшийся еще с тех времен. Кажется, даже краска на нем была той же.
Нет, я не могу идти туда, я просто не смогу войти в этот дом...
Скрипнула калитка, я зажмурилась от болезненно знакомого звука. Ростик пихнул меня, заставляя пройти в нее.
- Иди! - зашипел он.
Я споткнулась обо что-то и, падая вниз, я успела заметить приближающиеся валуны, вбитые в землю и служившие дорожкой уже черт знает сколько лет, и мои ладони с растопыренными пальцами, выставленными вперед. Мне стало интересно, висит ли еще над входом старая подкова, и я, все еще падая, посмотрела на дверь. Она висела. И, может быть, все еще приносила счастье.
С громким шлепком мои ладони встретились с холодной поверхностью валунов. Ростик подхватил меня, грубо рванув за куртку, и поставил на ноги. "Иди!", - почти услышала я его злобное шипение. Или мне это почудилось?
Чувствуя его присутствие за спиной (он почти пихал меня грудью), я вошла в дом. "Внутри по-прежнему пахнет клевером", - подумала я и, наверно, снова заплакала. А может, я заплакала после, увидев старую плащевку, висевшую на гвоздике, зонтик, торчащий из-за стоявшего в сенях продавленного дивана, и стены из грубой древесины. Здесь ничего не изменилось. Совершенно ничего.
Глаза. Сначала я увидела его глаза. Огромные на бледном лице. Кучерявые темные волосы, острые плечи, худое тело с рядом торчащих ребер.
Антон сидел на кресле у окна и смотрел на меня. За какой-то миг я увидела остальное: исковерканную шрамами правую руку, лежащую на кресле, штанину правой ноги, пустую с середины бедра. Легкую улыбку на тонких губах...
...Я обнимала его, прижимаясь к его груди, гладила лицо, целовала глаза, которые он с улыбкой закрывал. Я плакала. Он что-то говорил мне, но я не могла разобрать. Я что-то шептала ему в ответ, а может, кричала. Я помню, как заносила кисть над его безобразной рукой, не в силах прикоснуться к ней... Помню, как он отводил мою ладонь здоровой рукой и обнимал меня. И я снова целовала его, плача.
Где-то на полпути к истерике я отключилась.
- Положи ее на диван... Слава, не смотри так на меня... Хорошо, я сделаю это сам...
- Нет уж, сиди!
Я почувствовала, как меня подхватили под мышки, а затем под колени чьи-то руки. Я открыла глаза.
Ростик бросил меня на диван, и я едва не упала с него обратно на пол. Мои руки и ноги затекли - наверно, я давно была в отключке. Я с трудом села, потерла занемевшую щеку.
Ростик стоял посреди комнаты, опустив голову. Антон из кресла с улыбкой смотрел на меня. Похоже, последний... час?.. я провела, сидя на коленях у его ног. В глубоком сне, больше похожем на обморок.
Я отвела глаза от ласкового взгляда Тошки. Я не знала, что говорить и как себя вести. Я почувствовала, что снова нарастает паника. И неприятное, ужасное чувство вины, вызывающее боль и слезы, которые невозможно выплакать.
- Саш, - позвал меня Антон.
Я зажмурилась, стараясь успокоиться и взять себя в руки.
- Саш, посмотри на меня, - попросил Антон.
Я зажмурилась сильнее, от его ласкового голоса становилось совсем плохо. Лучше бы он кричал на меня и злился, как Ростик...
- Совесть не позволяет! - злость и сарказм до неузнаваемости изменили голос Ростика, делая его грубее и жестче.
Не желая этого, я подняла на Ростика глаза.
- Да? - с вызовом спросил он.
- Да, - так же с вызовом ответила я и всхлипнула. Оказывается, я снова начала плакать.
- Слава, прекрати, - вмешался Тошка.
- Ты долго решала, приезжать или нет? Год, два, все девять лет?..
- Ростик, - умоляюще прошептала я. Заметив, как в его лице промелькнула боль. На секунду он закрыл глаза. Когда открыл, в них снова была злость и презрение.
- Слава, это не нужно...
- Нет, нужно! - он даже не взглянул на Антона. Он не сводил с меня горящих, ненавидящих глаз. - Я не спрашиваю, думала ли ты обо мне. Я не прошу этого!.. Но думала ли ты о нем?!
Я молчала, по щекам бежали слезы. Ростик расплывался и двоился, я моргала, и снова сталкивалась с его ужасным взглядом. Я не имела права отвечать. Не имела права просить прощения. Потому что действительно была виновата.
- Слава, прекрати! - в голосе Антона зазвучал приказ.
- Нет, - он замотал головой. - Он инвалид!.. - я вздрогнула, словно он ударил меня. - Ты никогда не думала, что ему может понадобиться помощь? Нет?.. А может, думала?! "Как там поживает мой любимый Тошка, наверно, он даже до туалета не может добраться самостоятельно?.. Какой пустяк!.."
- Слава, прекрати это!
Я плакала, захлебываясь собственными слезами. И продолжала смотреть на Ростика.
- Или, может быть, так: "Ему, должно, быть, бывает очень тяжело по ночам, когда он от боли зовет меня! Всю ночь!" Ты думала?! А я ничем не могу ему помочь!..
- Слава!!! - Антон кричал.
Ростик вдруг отвернулся и стиснул лицо в ладонях. Не в силах себя сдержать, я начала громко всхлипывать. Наконец я смогла перевести глаза на Антона и встретила его любящий, все такой же ласковый взгляд, и сжалась в комок. Рыдания были настолько сильными, что я почувствовала, что начинаю погружаться в красную и горячую реку сумасшествия. Отчего-то она показалась мне знакомой.
Ростик сорвался с места и, в два шага оказавшись рядом со мной, поднял меня, как куклу, с дивана, и сжал в объятиях. Его руки впились в меня, лишая возможности дышать, оставляя на коже синяки. Но я не чувствовала боли.
- Как ты могла? - прошептал он, прижимаясь ко мне лицом. - Как ты могла?..
- Не знаю, - выдохнула я. - Не знаю...
Я сидела, облокотившись о бревно спиной, и наблюдала за ползущей гусеницей. Мои сандалии валялись где-то у бревна - я скинула их сразу же, как спустилась на купальню. Я любила ощущать под ногами короткую и густую, словно ковер, траву, что росла у озера. Тем более это было приятно на рассвете, когда траву покрывала нежная прохладная роса.
Гусеница неутомимо преодолевала травинку за травинкой, энергично подтягивая части своего тела вслед за головой. Ярко светило поднимающееся солнце, заставляя меня щуриться. Когда на мое лицо легла тень, я с удивлением подняла глаза.
Тень возникла со стороны озера, и в первую секунду я подумала, что это должен был бы быть рыбак - ну кто еще выйдет из озера в такую рань? Я щурилась, вглядываясь в стоящего надо мной человека, но не могла разглядеть его лица: ослепляющие лучи солнца вокруг него делали его силуэт темным и расплывчатым.
Внезапно меня охватило неприятное чувство тошноты и неясной тревоги, мне захотелось увернуться от заслонившей солнце фигуры, вскочить на ноги и убежать. Фигура наклонялась ко мне, и неприятное чувство в груди росло, как и желание сбежать. Почему-то все это показалось мне знакомым, и я поняла: если прямо сейчас я не убегу отсюда, не исчезну каким-нибудь образом, случится что-то плохое, что-то очень неприятное и плохое для меня.
Я попыталась подняться, но фигура уже не была фигурой: она, словно темное и мутное облако, обволакивала меня, и я уже не видела своих рук и ног, я лишь чувствовала, как моя спина все еще прижимается к бревну, но это было где-то так далеко...
Неприятное чувство тревоги и тошноты все росло и росло, затопляя мое сознание, вытесняя все остальное, и я подумала: "Вот оно. Наконец это началось и я умру..." Словно в ответ на мою мысль, в меня вдруг что-то вонзилось с невообразимой болью, и я закричала.
Я вздрогнула и открыла глаза. Сердце билось так, что трудно было дышать. По виску скатилась капля пота и затекла в ухо. Я стала тереть его. Черт, ну и кошмар!..
Темно. На улице громко, по-осеннему, трещали сверчки. Я повернула голову. Рядом спал Ростик, уткнувшись лицом в мой бок.
Ну какой же дурацкий сон!..
Ростик шевельнулся во сне и, повернувшись на бок, прижал меня к себе. Он был приятно горячим. Я обняла его, закрыла глаза и снова уснула.
Комнату заполнял серый свет, когда я проснулась. Я посмотрела на часы: семь. Ростик спал, по-детски подложив руку под щеку.
Я встала. Моя одежда и сумка лежали рядом на кресле, на котором вчера сидел Тошка.
Я накинула холодную кофту и поежилась. Захотелось в туалет. Я нащупала шлепки под кроватью и, стараясь не шуметь, одела их.
Дверной проем, ведущий в спальню, как и девять лет назад, был завешен шторкой в цветочек. Я осторожно отвела материю в сторону.
На кровати у окна спал Тошка. Одеяло сползло на пол. Я подошла и нагнулась поднять его.
Когда я накрывала Антона, он открыл глаза.
- Привет, - прошептала я, внутренне собираясь, чтобы выдержать его взгляд.
- Привет, - ответил он и улыбнулся. Боже, выдохнула я.
Несколько секунд мы молчали, затем он привстал, потянулся ко мне и коснулся губами щеки.
- Я так по тебе соскучился...
Я тоже, Тош, я тоже...
Высвободив здоровую руку из-под одеяла, он погладил мое лицо, легко коснувшись подушками пальцев губ. Он очень хотел, чтобы я поцеловала его. Я заставила себя сделать это. Наши губы встретились так привычно, так знакомо, заставив меня зажмуриться от неприятной сосущей боли в груди.
Через несколько секунд я разорвала поцелуй. Антон смотрел на меня, и от его ласкового, ищущего ответ взгляда мне стало еще хуже. Сглотнув, я с трудом произнесла:
- Туалет на прежнем месте?
В его глазах мелькнула улыбка, и трудный момент прошел.
- Да. Дорогу помнишь?
Я кивнула.
Совершая короткое путешествие к туалету, я осматривалась. Участок был ухожен, за небольшим цветником начинались ровные ряды грядок. Некоторые были уже пусты, на других продолжала расти морковка, свекла и пожелтевший укроп.
Кто же здесь хозяйничает? Матери у Антона нет, это я знала. Тетя умерла (убита). Ростик здесь не живет. Девушка?.. Может, жена?..
Возвращаясь в дом, я с любопытством искала следы женщины. В сенях я заметила тонкий садовый плащ, маленькие ботинки, спрятанные за диван. На кухне были порядок и чистота. Сахарница и заварник из старенького столового набора стояли на столе, покрытом клеенкой в цветочек. Над раковиной ровным рядком ушками налево выстроились железные кружки, сбоку висело чистое полотенце.
Ростик по-прежнему спал на диване, подложив руку под щеку, и тихонько сопел. Я прошла в спальню.
Антон, ожидая моего возвращения, сел, подложив подушку под спину.
- Ее зовут Настя.
Я удивленно посмотрела на него.
- Я не спрашивала.
- Нет, спросила, - он улыбался.
Я тоже улыбнулась, немного смущенно, думая о силе той связи, которая существовала когда-то между нами.
- Жена?
- Нет.
- Где она?
- У матери. Недалеко отсюда...
Я кивнула. Рядом с кроватью на столике, накрытом ажурной скатертью, стояла небольшая фотография, прислоненная к картонной коробке. Я взяла фото, заметив, что на коробке неровными печатными буквами выведено "АПТЕЧКА", а ниже синим фломастером нарисован цветок. На фотографии Антон обнимал девочку с серьезным лицом и русыми волосами, заплетенными в хвостики. Она?..
Антон вынул снимок из моих пальцев и положил на стол.
- Скоро ты ее увидишь.
Помогая себе здоровой рукой, он сел выше.
- Ты любишь ее? - спросила я, с трудом оторвав взгляд от непривычной пустоты под одеялом там, где должна была быть правая нога.
- А ты своего мужа?
Конечно, люблю. Конечно, тут же ответил внутренний голос. Глупый вопрос.
Не глупый, - ответил Антон. Я посмотрела на него, его глаза давно искали мои. -Это очень интересный вопрос.
Интересный?
Да... для каждого из нас... любим ли мы их?
Я отвела взгляд.
- Антош... - я остановилась, даже толком не зная, как выразить свои мысли.
- Ничего не говори, - он покачал головой.
- Нет, мне нужно сказать, я хочу этого... - я замолчала. На самом деле я даже не знала, как начать.
- Не нужно, - он осторожно взял мою руку в свою. На секунду я почувствовала его замешательство, будто он сомневался в том, имеет ли право касаться меня. Я с силой сжала его худые пальцы.
- Антон, я виновата, - я смотрела в его глаза, чувствуя, как начинает предательски дрожать подбородок. - Я виновата, я не должна была вас бросать.
- Не надо... - прошептал Тошка.
- Я не представляю, как жила все это время... Я... Я постоянно помнила вас, теперь я это знаю... Каждый день, каждую минуту, постоянно. Я жила с вами... Но...
- Не надо... Я все знаю, - он поднес мою руку к губам, но не прижал. - Я все чувствую, ты забыла?
Я вздохнула. Нет, я не забыла.
- Я...
- Я люблю тебя, - Антон перебил меня. - И Ростик любит тебя. Не надо больше ничего говорить.
Наши глаза встретились.
Но я...
Ты ни в чем не виновата.
Виновата!
Нет. Поверь мне.
Ростик...
Он простит. Быстрее, чем ты думаешь.
Я опустила глаза. Неужели это возвращалось? Неужели?..
Да, оно возвращается.
Почему-то эта мысль взволновала меня. Я встала.
- Я разбужу Ростика.
Я чувствовала, он звал меня вернуться, но сделала вид, что не замечаю этого и вышла из спальни. Не знаю, почему.
Ростик уже проснулся и сидел на диване, сонный и взъерошенный.
Мы разбудили его, - подумала я. Почему-то это не вызвало у меня удивления.
Медленно ступая, я приблизилась к нему. Он не шевелился, продолжая исподлобья смотреть на меня. Я встала рядом и протянула руку. Каждую секунду ожидая, что он вот-вот оттолкнет меня, я легонько коснулась его волос. Таких же жестких, как я и помнила. Мои пальцы дрожали.
Ростик смирно сидел, пока я осторожно гладила его волосы. Правда, по его лицу нельзя было сказать, приятно ему или нет. Мне хотелось надеяться, что больше приятно, чем нет.
Я несмело провела ладонью по его щеке, погладила шершавый от выступившей за ночь щетины подбородок. Он поднял лицо и посмотрел на меня. Тот же тяжелый, ненавидящий взгляд. Я внутренне охнула.
Стараясь не думать о том, что сейчас он оттолкнет меня, я наклонилась и прижалась к его лбу щекой. Несколько секунд он просто сидел, затем сжал меня в объятиях, прерывисто вздохнув.
- Я рад, что ты вернулась, - прошептал он.
Я набрала в грудь воздуха, держась изо всех сил, чтобы не заплакать. А Ростик гладил меня, до боли сжимая сильными руками.
Ну почему бывает так больно?.. Зачем я так поступила? Как смогла их бросить?.. Как могла жить без них?.. Без себя. Они ведь когда-то были мной...
мы и сейчас в тебе
Мы почувствовали Антона. Сразу, оба. И его одиночество в той комнате, в кровати.
Ростик отстранил меня.
- Иди к нему, - холодно произнес он.
- Ростик... - умоляюще прошептала я.
Он вздохнул и поднял глаза. На этот раз в них не было ненависти.
- Иди, я умоюсь и тоже приду.
Спустя час мы сели завтракать.
Ростик сбегал на колодец за водой, я поставила чайник. Уже встало солнце, и кухня, отделанная деревом, посветлела и похорошела. В ней не было привычных кружевных занавесок и салфеток, но и без них она была такой же, как тогда. Та же мебель, та же посуда, даже те же засушенные крючки красного перца на подоконнике. Я открыла воду и подставила пальцы под холодную струю. Ведь на самом деле, эти девять лет, прошедшие без них, были просто сном... Маленький кусочек жизни. Наверно, не моей.
Глядя на Ростика, молча чистящего картошку, я точно знала, что не моей. Даже любовь к Лине куда-то ушла, стала тише и слабее. Словно я на какое-то время сумела подсмотреть за жизнью чужой женщины, которая имела маленькую дочь по имени Лина, а теперь оставила их в покое. А муж... Я с трудом вызвала в душе нечто похожее на любовь к нему. Мысль о том, что скоро я о них забуду, как о персонажах когда-то прочитанного мной романа, не принесла грусти. Я наконец вернулась домой, к Тошке и Ростику, в свой треугольник, и все возвращалось.
Я смотрела на Ростика, его густую гриву волос, как всегда, коротко остриженную, сильные руки, ловко счищающие кожуру с картошки, и чувствовала целый потоп нежности. Сейчас я даже не могла представить, что буквально день назад жила без них.
В кухню на инвалидной коляске въехал Антон. Я даже не успела додумать как следует свою мысль (надо попросить его немного подождать, скоро будет готово...), как меня настиг мысленный удар Ростика, такой сильный, что я выронила железную кружку, которую ополаскивала, в раковину, и она громко загрохотала.
Не трогай его. Пусть он делает что хочет.
Я обернулась, чтобы проследить, как Антон взял нож и стал помогать Ростику чистить картошку. Пусть он делает что хочет. Что ж, хорошо.
Я стала накрывать на стол. Поставила три кружки, насыпала в заварник свежей заварки, достала хлеб и масло. И старалась не смотреть на двух мужчин, занятых картошкой. Я чувствовала их присутствие каждой частицей тела, каждым движением. Двух мужчин, с которыми была связана крепче, нежели простой человеческой любовью. Я чувствовала их присутствие внутри себя. Все действительно возвращалось.
Сколько вам делать бутербродов? - спрашивала я.
Один, - отвечал Антон.
Два, - одновременно с ним отвечал Ростик.
Любила ли я мужа? Может быть. Глядя на них, я знала, что нет.
Сколько лет твоей дочери?
...как ее зовут?
Ее зовут Лина, ей четыре года...
Можно ее увидеть?
она похожа на тебя?
она похожа на тебя...
- Прекратите, - еле сдерживая смех, попросила я. Их мысли внутри меня щекотали, словно кончики перьев, и, как всегда, вызывали ощущение силы. Огромной, щекочущей силы. Нашей силы.
ты закончила институт?
ты ездила в...
море, ты видела море?
Их мысли перебивали друг друга, сплетались между собой, и я уже не могла отделить их слова между собой. Я слышала их смех внутри, их глаза улыбались.
хватит!.. прекратите
ты по-прежнему любишь вишни?
...вишневое варенье?
ты мажешь масло мимо хлеба...
Я уронила нож и засмеялась. Они засмеялись вместе со мной.
Так же смеясь, мы завтракали. Мы давились дымящейся картошкой и смеялись. Я захлебывалась чаем и все равно продолжала смеяться.
Ростик уронил ложку на пол и не смог за ней нагнуться - он совсем ослаб от смеха. Антон откинулся на спинку своего кресла и тоже смеялся. Наверно, это была довольно странная картина: три взрослых человека хохочут, как дети, без причины, глядя друг на друга горящими и мокрыми от слез глазами.
Я вдруг вспомнила, как точно так же мы обедали девять лет назад. Трое подростков. Девочка и два мальчика.
Боже, как мы тогда смеялись! Так же, за этим же столом, в таком же треугольнике. Кажется, вокруг суетилась тетя Марина, обеспокоенная нашим ненормальным смехом. А мы не видели ничего вокруг и продолжали безумно хохотать. Мы догадывались, что с нами, возможно, случится что-то плохое. И, возможно, довольно скоро. Но мы смеялись. Дрожали кружки, прыгали песчинки сахара по клеенке, двигался к краю стола нож. В прозрачном графине вихрем двигалась кипяченая вода, а мы смеялись. Антон слабо махал рукой, пытаясь нас остановить. Но мы продолжали смеяться.
Как и сейчас.
Вдруг раздался хлопок, и половинка заварника шлепнулась на стол. Остатки заварки вытекли на клеенку, вбирая в себя крошки хлеба. Мы испуганно смотрели друг на друга и (о боже!) мы молчали.
Мы втроем подумали об одном и том же. Хором, если можно так сказать. Вспомнили тот день, девять лет назад.
Что разбилось в тот раз? Кажется, тот самый графин с водой. А сейчас заварник. Нам надо пользоваться железной посудой, подумала я.
На лицах мужчин мелькнули сдержанные улыбки - они старались предотвратить начало нового приступа смеха.