Утро выдалось поистине хуевым, то есть не предвещало ничего более-менее хорошего. Когда надоедливый солнечный луч уперся мне прямо в опухшие веки, уже тогда я понял, что ждать чего-то, кроме паскудства от этого дня будет слишком наивно. В голове усердно ныло, а во рту царила пустыня, хотя желания закинуться, как ни странно, не было. Руки, иссохшие от долгих ночных посиделок со шприцем, никак не слушались, и я не мог подняться на локтях, чтоб оглядеть комнату, в которой проснулся. Даже шея отказывалась мне повиноваться, и я просто тупо, словно рыба на мели, пялился в серый потолок, чья побелка была изжевана годами и многократными систематическими затоплениями. Постепенно память начала возвращаться, и я вспомнил, что нахожусь в съемной квартире, в десяти минутах ходьбы от колледжа. Остальные воспоминания дались с большим трудом и еще сильнее испортили настроение: слева от меня, если все верно, лежала скомканная и помятая, в оборванных чулках, Ночная Блядь. Я даже не сумел вспомнить ее имени, но вот то, что она проебала весь мой кокс, стояло у меня в голове ясно как божий день. Ее храп заставил меня поежиться. Он словно существовал только в моем мозгу, издеваясь над и так убитой нервной системой. Я сделал над собой усилие и толкнул спящую шлюху в бок, так что она поперхнулась и беспомощно свалилась куда-то за постель, обнажая зловонное желтоватое пятно, что до этого пряталось за ее тощим телом. Обоссалась, пока спала, тупая сука. Но мне было не до пятна, в мой дребезжащий похмельем мозг ворвался еще один назойливый звук. Это был мой телефон, точнее - его рингтон, отскакивающий от стен грязной волной рейвового звука. Пытаясь подняться, чтоб добежать до мобильника, я скатился на пол и сильно приложился об паркет. На волосах повисли мерзкие комочки пыли, но мне дела до них не было и, тем более, не было дела до боли, оставшейся после удара. Мои движения походили больше на попытки сорвавшегося скалолаза вернуть себе равновесие, нежели на действия человека, только что вставшего с постели. Я словно карабкался по полу в сторону табурета, на котором, поверх грязных шмоток, лежала крохотная пластмассовая трубка, которую мне одолжил мой пушер пару месяцев назад, чтобы я не терял с ним контакт. Так что звонок мог быть только от него или от пары моих приятелей, жаждущих получить обратно свои деньги. Тупые суки, они вечно донимали меня по утрам, не удосужившись вдолбить в свои крохотные куриные мозги тот факт, что у меня просто напросто не было ни цента в кармане. Я был на мели уже который день, и если бы шлюха, лежащая у меня за кроватью, попросила бы хоть что-то за ночь, мне пришлось бы убить ее и иметь дело с ее сутенером. Я положил руку на мобильник, сжал пальцы и снял трубку, из динамика раздался нервный женский голос. Прошло несколько секунд, прежде чем я сообразил, что голос принадлежал моей матери, и это повлекло за собой вопрос, откуда она взяла мой номер. Вопрос быстро отпал, когда я начал переваривать ее слова.
Конечно, последнее время я был словно в космосе и не мог знать ни о каком Вирусе, мать его так. Тем более, я не мог знать, что мой счастливчик-брат, двенадцатилетний Бенджамин Постлетуэйт, стал четвертым человеком в мире, подцепившим этот ебаный Вирус. Мать плакала, судя по звукам, зажимая нос и рот платком или еще какой-нибудь хуйней, и это здорово мешало мне воспринимать всю бодягу, что она несла, но одно я понял: братцу наступает пиздец, и если я не увижу его в ближайшее время - следующая наша встреча состоится на одном из местных кладбищ. Мой мозг все еще гостил на другой планете, но руки сами машинально потянулись за одеждой, перебирая скомканное на табурете и полу тряпье.
- Верджил? Ты меня слышишь? - после долгой паузы заплаканный голос матери прозвучал раздражительно.
- Да, Клэр, я здесь, - я уже много лет не называл ее "мамой", обходясь лишь именем, - я одеваюсь, скоро поеду.
- Поддержи его, Верджил. Ему это сейчас необходимо.
- Это заразно?
- Нет, врачи сказали, что для посторонних это неопасно, - чуть запнувшись, сказала она, словно укоряя. Да, и правда, как я мог подумать о такой гребаной мелочи, как собственная жизнь?
- Пока, Клэр. Хорошего дня.
- Это твой брат, Верджил! - почти успела сказать она, но я положил трубку. На том конце линии Кларисса Постлетуэйт услышала короткие гудки.
Кое-как одевшись, я посмотрелся в зеркало. Вид у меня был, честно сказать, как у последнего замызганного уебка. Дело было даже не в том, что шмотки изрядно износились, просто все это смотрелось убого и потрепано, появляться на людях (я имею в виду, не тех шныряющих по пригородным свалкам в поисках еды крыс и конченых нарков, с которыми я привык водиться, а настоящих людей; тех, что не шарят по подворотням в поисках недавно умершей шлюхи для скорого перепиха) в таком виде было просто нельзя. Пришлось изрядно покопаться среди содержимого единственного в этой квартире шкафа, чтобы, в конце концов, найти что-то более-менее подходящее для, возможно, последней встречи с братом. Такой прикид мне был больше по душе. Пошарив в сумочке спящей проститутки, я выгреб оттуда пару баксов на дорогу и перекус - моей спящей гостье по-любому было все равно. Я ссыпал мелочь в карман и открыл дверь, выпуская в коридор зловонные ароматы своей съемной квартиры.
- Ты куда это собрался? А деньги? - произнесено мне в спину голосом с едкой смесью недовольства и пьяного сна.
- Кокс стоил дороже, чем я взял у тебя из сумочки, так что радуйся. Я пошел! - кинул я через плечо.
- Ты меня трахал! - градус нервозности повысился, сон словно сняло рукой.
- Не пизди, сука, на тебя бы у меня не встал, - спокойно ответил я и захлопнул за собой дверь, буквально слыша, как очередная фраза застряла у нее в горле. Запирать квартиру я не стал - красть у меня все равно нечего, а сука обязательно стала бы ломиться наружу и перестремала бы всех жильцов.
Холодный воздух обжег кожу, как только я вышел на улицу. Кругом все было серое и унылое, точно у всех разом началось дикое похмелье. Я сунул дрожащие ладони в карманы мятого плаща и двинулся в сторону подземки. Ломки не было, как и не было ощущения прихода, а это очень редкое состояние, которое я уже давно разучился ловить. В тот момент все было не в кайф, но еще недостаточно хуево, чтобы возникло желание забиться куда-нибудь в темный сухой угол с иглой в зубах, глотая каждую долю секунды, когда ядовитая Отрава разливается по чернеющим венам, а мозг накрывает грязная мутная пелена губительной слизи. Дорога тянулась целую вечность, тротуар словно изгибался в моем мозгу, не поддаваясь на тщетные попытки преодолеть бесконечное расстояние, равное пяти минутам небыстрой ходьбы.
В подземке все было так же, как и всегда: бледные, словно под дозой, люди, черные тоннели, попрошайки по углам и неизменное "выхода нет" на дверях. Туда-сюда по переходам шастали шпана в спортивном и визгливые холеные пидоры, создавая ощущение безысходности и отвращения. Мой отец говаривал, когда я еще был ребенком: "Долбитесь в жопу, но ради Бога, не на моих, блядь, глазах; не в моем городе!", и в этом плане я с ним полностью согласен. Это уже перешло все границы. Каждый, мать его, обсос с высшим образованием и воспитанием норовит засунуть свой хуй в чью-то задницу, совсем для этого не годную. Мои мысли прервала кривоногая девушка с походкой такой, словно ей сломали позвоночник. Не знаю, была ли она проституткой или как, но зла во мне стало еще больше: я вспомнил про Ночную Блядь. А потом я сел в вагон и приготовился ловить тупой бессмысленный кайф, глядя, как тоннель смазывается в одно черное пятно за стеклом. Блуждая глазами по вагону, я встретился взглядом с каким-то уебком, нагло пялящимся прямо на меня с открытым ртом. Я схватился за поручень и приподнялся.
- Что вылупился, мать твою? Ты, что ли, педик?
- Остынь, парень! - оправдываясь, промямлил он, - У тебя все лицо в крови.
Он указал пальцем на пространство под моим носом, я провел ладонью по губам, чтобы удостовериться, что парень не врет. И правда, на пальцах осталась свежая кровь. Я взглянул в стекло и понял, насколько все было хуево. Я выглядел словно призрак, сидящий на всем подряд. Потом я повернулся, чтобы извиниться, но за моей спиной никого не оказалось. Я вышел на следующей.
Я стоял напротив больницы и боялся войти. Наверное, это началось после смерти отца: я проводил в его палате целые сутки, а потом его внезапно не стало. Дни напролет я любовался живыми трупами, дышал затхлым воздухом с ароматами немытых стариков и мочи, выслушивал их бредовые всхлипы и жалобы. Подобные места давят на меня, и если я соберусь умирать - то только где-нибудь дома, забившись в самый темный и далекий от людей угол. Я в последний раз взглянул на оживленную человекообразными зомби улицу и шагнул в холл, чувствуя, как тугой комок подкатывает к горлу. Женщина в приемной окликнула меня, как только я, пройдя мимо нее, направился к лифту.
- Вам нужен врач? - я сразу отметил, что на вид ей лет сорок пять, то есть, она могла бы быть моей матерью. Не смотря на это, она мне приглянулась.
- Что, простите? - я обернулся, изображая удивление.
- Врач. У вас кровь, - она и правда неплохо сохранилась, возраст выдавали лишь морщинки, закравшиеся под ее глаза и губы. Если бы не сама ситуация, возможно, я бы начал с ней заигрывать.
- А, нет. Врач мне не нужен - зайду в уборную, умоюсь. Я ищу пациента, брата. Бенджамин Постлетуэйт. Где я могу его найти?
Она перевела взгляд на мерцающий монитор, стоящий на ее столе. Прикусив губу, она бегала глазами по тому, что было там, в компьютере. Я успел заскучать и принялся разглядывать кафель на полу, пока капли крови из моего носа не испачкали его. Тогда я поднял голову и поймал недовольный взгляд женщины из приемной. Она назвала этаж и номер палаты, а затем попрощалась, пожелав удачного дня. Черта с два.
Я вошел в лифт, протиснувшись сквозь целую толпу роящихся, словно помойные крысы, людей. Все были больны, всем было что-то нужно, все широко разевали рты и нервно размахивали руками с охапками бесполезных бумажек. Теперь мне уже хотелось закинуться чем-нибудь посильней, отвращение накатывало грязными волнами и не давало думать ни о чем другом. Я пошарил в карманах и нащупал несколько крохотных пакетиков, какой-то пузырек и еще что-то продолговатое. Все они успели здорово вылететь из моей головы, и я абсолютно забыл, откуда они там, и даже больше - что это за "вещества". Я стоял в обшарпанной уборной и вдыхал в легкие воду, чтобы избавиться от ебучих запахов смерти. Я смотрел в забрызганное чем-то бурым зеркало и не мог поверить, что вижу в нем себя. Хотя, если честно, мне было абсолютно похуй. Далее - направо по коридору. Бенни положили в отдельную палату - херовый знак, я уже тогда понял. Не заразно, промелькнуло в моей голове, и я более-менее успокоился. Когда я уже собирался войти, из палаты вышел щупленький мужчинка в белом халате - доктор Хаскинс, лечащий врач Бенни.
- Добрый день, вы что-то ищите? - запинаясь, пробормотал он.
- Я брат Бенджамина, Верджил Постлетуэйт. Пришел проведать, - с готовностью ответил я, не реагируя на протянутую доктором руку.
- Хорошо, он как раз скоро засыпает, так что у вас есть минутка-другая. Вот, только... - он замялся, - вы уверены, что хотите войти?
Проделал, бля, весь этот ебаный путь и не хочу войти. Умный вопрос, уебок.
- Да, я уверен, а что не так?
Он настороженно посмотрел на меня, отвел глаза.
- Понимаете, у него осложнения, и сейчас мы вынуждены снять бинты, так что...
- Позвольте, я войду. Это мой брат, все в порядке, спасибо.
Я просто прошел мимо него, если бы понадобилось - прошел бы сквозь него. Он отодвинулся и исчез куда-то так, что я больше его не видел. В палате стоял неприятный запах гниющих овощей и еще один, другой - освежитель воздуха, которым все это пытались сбить. На тумбочке у койки, завешанной простыней, стояли вянущие цветы в высоком стакане. Сердце билось как бешеное, я попытался глубоко вздохнуть, чтобы успокоиться, но меня чуть не стошнило, и я инстинктивно зажал нос. Запах мочи от Ночной Бляди утром был мне как-то похуй, запахи же больницы пугали, выводили из себя и подкашивали ноги.
- Кто это? Филипп? Мистер Хаскинс? - слабый детский голосок из-за простыни.
- Это я, Бен, я. Пришел проведать. Верджил, - осторожно сказал я и сделал шаг вперед.
На койке зашелестело, Бенни заерзал, пытаясь, видимо, встать. Простыня натянулась и слетела.
Он буквально прыгнул на меня.
Этот комок мяса.
Этот сгусток крови и струпьев, воняющий гнилью.
Этот полумертвый.
Он бросился мне на шею, чтобы обнять. Я ни разу в жизни своей, даже под кислотой, блядь, не видел ничего подобного, ничего более жуткого.
Меня вывернуло прямо на его спину, как только его кривые изъеденные болезнью руки-кости сомкнулись на моей шее, и единственное, что я мог прокричать, было:
"МАТЬ ТВОЮ, ОТЪЕБИСЬ ОТ МЕНЯ, ЧЕРТ!"
Я оттолкнул его обеими руками, он шлепнулся на свою койку, размазывая по серым простыням гной и кровь, которым уже давно пропиталось его спальное место. Он упал с визгом обиды, с всхлипом. На секунду я решил даже, что убил его, но потом он задышал. Я пулей вылетел из палаты и помчался куда-то в сторону, помчался проч. Я не считал ступеньки, бежал, спотыкаясь и расталкивая людей. Мне хотелось исчезнуть оттуда, хотелось испариться, чтобы больше никогда руки моего гниющего брата не смыкались за моей шеей. Женщина у стойки приемной окликнула меня, Но я не обратил особого внимания, выбегая на улицу, под только что начавшийся дождь. Оказавшись на свежем воздухе, на открытом пространстве, я начал жадно глотать кислород, пока не насытился им до тошноты. В кармане я нащупал косяк и смачно затянулся. Дурные мысли начали расплываться.
Я покупал хот-дог в закусочной, когда в моих штанах раздался телефонный звонок. На этот раз я уже нисколько не сомневался, что звонила мать.
- Да, - без эмоций произнес я.
- Я звонила в больницу, Бенни передал, что ты заходил. Хорошо, - в ее голосе было что-то странное, надрывное.
- Двойную горчицу, пожалуйста. Спасибо.
- Что? - спросила она с недоумением.
- Нет, это я не тебе, забей.
- Ты должен приехать. Не завтра и не через неделю. Сейчас.
- Клэр? Зачем?! У меня нет времени сейчас.
- У тебя оно всегда есть. Ты ничего не делаешь, - твердо сказала она.
Я положил трубку, зажевывая блевотных хот-дог. Похоже, Бенни распиздел матери про мой неудачный визит. Бля, ну если я иначе не смог?! Что я, виноват?! Расплатился и пошел.
Она открыла дверь и впустила меня. Глаза ее были заплаканы и изрядно распухли, лицо осунулось и приобрело в морщинах. Она словно выцвела, и от единственного взгляда на нее мне захотелось ширнуться. Она проводила меня к столу, налила чай и села рядом, уставившись на меня. Я не мог этого терпеть в детстве, не мог и тогда.
- Что, Клэр? Он рассказал про то, что я толкнул его, да? Чего тебя, бля, нужно? Отчитать меня?
- О чем ты, Верджил? Ты толкнул его? - все эмоции, кроме скорби, давались ей теперь как-то нереалистично. Ее удивление было фальшивым.
- Забей. Не важно. Так зачем я пришел?
- Пойми меня, Верджил, я не смогла сказать по телефону... - ее голос сорвался на всхлипывания.
- Что такое, мам? - я осекся. Впервые за столько лет, "мам"... Блядь.
- Я не смогла сказать...
- ЧТО?!
- Он умер через несколько минут после твоего ухода. Врачи сказали.
- Он ЧТО?!
- Умер, Верджил... Он умер...
Я медленно встал на ватных ногах, отодвинул стул и вышел из-за стола, из чашек вылилось по капле. Я сделал шаг из гостиной и вошел в комнату Бенни, ту, что когда-то была нашей общей. Там все изменилось с тех пор, и я ее совсем не узнал. Я подошел к письменному столу и поднял с него фотографию. На фото были мы с ним, я и он. Мы были еще совсем крохотными, мне - примерно одиннадцать, ему - три, соответственно. Под фото ручкой было приписано:
"Я и Вердж, любимый брат"
Я ощутил себя ничтожеством, ничем. Как я мог так поступить? Да, если бы я знал...
Оглянувшись, я поймал на себе взгляд матери.
- Что ты делаешь?
- Так, ничего, смотрю, - теперь уже и в моем голосе появились нервные, слезные нотки.
- Хорошо.
Она, словно зомби, развернулась и вышла из комнаты, оставив меня одного. Я не хотел здесь надолго задерживаться, совесть терзала меня, не давая покоя. Если бы был хоть один шанс, думал я, - я бы вернулся и попросил прощения, извинился бы и позволил ему себя обнять, обнял бы в ответ. Если бы только мог...
Я повернулся к двери, чтобы уйти. Из прихожей я крикнул "пока, Клэр", чтобы поскорей убраться, не видя ее. Я услышал нарастающие шаги, и она вышла ко мне, в слезах и такая постаревшая, что ее трудно было узнать.
- Скажи мне, Верджил, каково это: знать, что ты - разочарование и жить с этим?
Она посмотрела мне прямо в глаза, но мне было нечего ей сказать.
- Пока, Клэр. Я пошел.
Она схватила меня за куртку, не давая уйти. Обернувшись, на ее лице я увидел что-то, чего не замечал раньше.
- Я знаю, ты принимаешь наркотики, Верджил.
- Это не новость, да. Пусти меня уже!
- У тебя есть что-то с собой? Мне кажется, сейчас бы не помешало...
- Господи, Клэр.
Я выгреб из кармана какой-то сверток и кинул ей в руки, взамен взял двадцатку. Я даже сам не догадывался, что за хуйню продал.
- Верджил, что это? Что мне с ним делать?
- На твоем месте я бы выкинул это в мусорное ведро. Если нет - делай с ним все, что нравится. До встречи.
Я захлопнул за собой дверь, зная, что следующая встреча уже не состоится. Она баловалась в детстве, а теперь реально сядет, и не важно, на что - в таком состоянии она долго не протянет.
Через неделю до меня дозвонились службы и сообщили, что моя мать, Кларисса Верджил, выбросилась из окна. В ее крови было обнаружено столько разного дерьма, что заебешься перечислять. Как я и думал, собственно.
Сам же я вернулся в свою убогую съемную квартиру в десяти минутах ходьбы от колледжа и продолжил жить так, как жил раньше. То есть, хуево. Я решил завязать с наркотиками, но и сам знаю, что хер у меня что выйдет. Порой мне бывает одиноко, и тогда я достаю из ящика фото.
"Я и Вердж, любимый брат"
Жизнь продолжается, мать ее. Пока что продолжается.