Аннотация: сны можно не только смотреть, ими можно воспользоваться для...
Снится мне, Толя, что совершаю я большие, граничащие с подвигом, глупости - хожу конем по канату над пропастью без страховки; я еще подумал - вдруг это не сон и счас как... как по заказу подул легкий ураганный ветерок - ну, я брык с насиженных копыт и полетел шмелем тяжелым вниз, в ущелье. Лечу, стало быть, крылья свои прозрачные рассматриваю, а они - с прожилками матовыми и гудят мелодичным басом - я под это гудение и прикемарил слегка - вроде секунда прошла; я ей голову вслед повернул, а она смотрит на меня так нежно, циферблатом шутливо подмигивает, добрый день, говорит... добрая такая, красивая, местами холмистая и растительностью покрыта равномерно, так что глазу приятно зреть. Моргнул я и покатился вниз слезой соленой по пыльному лицу пустыни Сахары. Растерялся было, в первый миг, но тут же сообразил, сковырнул перстом указательным пару кусочков рафинаду и прям в чашку их определил с чаем. Да не один в саду под старой грушей чаевничаю, слева, на лавке, девка сидит (ты ее, Толя, не знаешь) голая, а справа - дед ейный на балалайке выкаблучивается. Говорю ей, мол жарко, видать, у вас туточки, раз голяка промышляете, без одевки-то, а?.. Она в ответ, да, мол, старый хрыч этот банщик знатный, потомственный, говорят, что даже инструмент ему от самого Страдивари достался. А я смотрю как у ней губы шевелятся и у самого струмент со струной в унисон напрягается, ну и потянул руки к грудям её, а они - черные и дымят. Я встал да и пустился с горя по наклонной, да в пляс, а дед повел мелодию зажигательную на манер Риччи Блэкмора, тряся бородой жидкою и уже бабы вкруг меня хороводы водят - все брюнетки жгучие с губами алыми, а губ тех у каждой и не сосчитать, ну, я, дурак, возьми да и крикни, что рыжую хочу, с подмышками... Бабы примолкли, места срамные прикрыли, дед сплюнул смачно и завел колыбельную. Баю-баюшки-баю...и обмяк я и все во мне обмякло, глаза закрыл. Тут Она не выдержала, ко мне подходит, а я ж вижу все - и трется об меня, и целует меня, и я уже просыпаюсь молодцем удалым, да в наручниках стальных под конвоем ментовским ведут меня сквозь толпу озверевшую... прямо в ЗАГС. Сил спастись после чая нет, голосом крикнуть не могу - звук пропал, шепчу безмолвно облаку одинокому... Облако! Оно и завалилось вниз густым туманом, а пока солнышко пробилось сквозь завесу молочную, я уж сидел далеко-далеко коровкою божию у Нее на плечике, а она такая загорелая-загорелая и кожа у нее такая теплая-теплая, и чуть-чуть соленая, и море до самого горизонта синее-синее. Я и плюхнулся в него дельфином гладким, хвостом ударил и нырнул на глубину прохладную - едва не попал под винт гребной подлодки с бортовым номером 886 - вовремя увернулся. А в памяти всплыл август восемьдесят шестого и запах жасмина одурманивающий и я стою на крыше такой маленький с магнитофоном в руках - тоже маленьким, и берет меня досада за всё Её американское будущее. Вроде, и забот больше никаких, только желание дикое пройтись по канату над пропастью, и пошел я, и повел под венец соседскую девчонку конопатую - так она еще мала и жди теперь пока вырастет. Так и холостяком остаться недолго, а девок, что получше, и покрасивше разберут те, кто помоложе, да пошустрее, да побогаче - никто и не узнает, каким ты парнем был в тот момент. И захотелось мне, Толя, до скрипу зубовьего посидеть с тобой на даче новозелландской, в далеких парагваях мексиканских с бутылочкой дорогого коньяку, в компании с Томчиком Вэйтсом, да послушать Спивакова с "виртуозами", исполняющего табакеру и шикнуть на плачущих от счастья Спилберга с Бреговичем. Но мечтою сыт не будешь, пришлось просыпаться и идти в гастроном - холодильник пуст. Выхожу из подъезда, а там, Толя, ты не поверишь - космос, блин, открытый, что обыкновенная форточка, а под ногами - сплошные черные дыры. Пришлось для эксперименту юркнуть в ближайшую мышью белой. А там народу видимо-невидимо и по-английски все ай лав ю, а я, как назло, - неглиже, в одних очках, и стыдно мне до боли и сладко мне до обморока, ну, думаю, держись британское отродье, живым не дамся, тут и ты, Толя на моторке подкатил, шубу на меня набросил зеленую. А меня гордость такая за нас, советских воинов, взяла, что я аж передумал дули крутить. Укутался я потеплее и как вжарим мы с тобой... ой-мороз-моро-оз!.. и догадка бурная меня взяла, что дело к Рождеству идет, что не зря я в пустыне той гору с крестами видел. И тоскливо мне там было до слез, и еще мальчонка подошел ко мне, и говорит, что все будет хорошо, и имя у него не русское - Иисусик, а я тоже, возьми, да и скажи - у тебя тоже все будет хорошо, и он пошел к той горе - тут я его и узнал, и стою как вкопанный, а сердце у меня рвется на куски, и я уже рыдаю взахлеб, и пыль в глаза, а пока я проморгался - его и след простыл...
С Рождеством Христовым тебя, Толя. Будь счастлив!
И ребятушек своих поздравляй, они у тебя славные, хоть и квадратные малость.
Обо мне не беспокойся, я попутешествую пока из одной дыры в другую - авось и свидимся когда. Ну, ни пуха...