Аннотация: О том, как важно вовремя попасть в хорошие руки...
Леони
Две семьи. 1504г.
... И был великий бой, и погиб Дракон от меча сэра Ланселота.
Пожилой человек закончил рассказ. Слушателей у него было двое - светловолосый крепкий мальчик лет четырнадцати и худенькая бледная девочка двумя-тремя годами моложе.
- Но Матье, я думаю, сэр Галахад зря отказался драться с Драконом. Ведь он боялся, что недостаточно совершенен для этого. А у Ланселота сомнений не возникло, и это доказывает, что он - порядочный хвастун.
- Вы слишком строги, господин Рене, отсутствие сомнений далеко не всегда значит - хвастовство..., - начал было старый слуга, но девочка его перебила:
- Ах, Рене, какая разница, хвастун он, или нет - ведь Дракон все равно был убит. Но твои симпатии к Галахаду я разделяю.
- Нет, вы только подумайте...- продолжил было Рене, но девочка его уже не слушала, неторопясь ушла она по дорожке сада, оставив своего кузена спорить с Матье. Печальная мина и опущенные уголки губ убивали в ее лице остатки приятности, но чему могла радоваться Маргарита де Ла Ферье? Десять дней назад ее мать, тридцатилетняя красавица Анаис де ла Рош де Ла Ферье убежала с капелланом из Бервиля, замка близ городка Кострэ, опозорив тем самым свою семью. Самым странным в ее поступке была полнейшая его бессмысленность - Анаис уже три года вдовела. Осаждавшие ее благородные поклонники изумились не меньше, чем семья ее мужа, ее родной брат и господа Бервиль, в чьем доме и произошло это омерзительное событие. Госпожа де Бервиль приходилась Анаис золовкой, недолюбливала ее, но при этом всячески привечала Маргариту - единственную дочь горячо любимого брата. После смерти отца девочка унаследовала солидное состояние, что тоже играло заметную роль в планах мадам де Бервиль, рассчитывавшей приобрести в ее лице супругу для собственного сына, тем более, что дети прекрасно ладили между собой. Анаис, узнав о предложении невестки, лишь пожала плечами. Рене так Рене, лучшего эта маленькая лягушка вряд ли ухватит. Сесилия де Бервиль возмутилась таким отношением к родной дочери, но Анаис заявила, что у нее самой в двенадцать лет уже было два жениха, и родители третьего подумывали, а если бедняжка Марго лицом не вышла, то ее, материнской, вины здесь нет.
...Маргарита сидела под огромным кустом с зелеными ягодами. Это убежище она отыскала сама, даже Рене о нем не знал. Близко от куста проходила дорожка, по ней могли гулять толпы людей, но никто не заметил бы человека, сидящего в густых листьях. Маргарита плакала, но, услышав шум шагов, притихла. Бежать было поздно - по дорожке шла ее тетка под руку с дядей ее и Рене - отцом Клодом де Лувьером, аббатом одного из процветающих монастырей ордена Св. Бенедикта. Его внушительная внешность удивительным образом сочеталась с грациозной кошачьей полнотой младшей сестры.
- Клод, ну это же скандал! Гнусный и грязный! Как она могла? О дочери не подумала... Неужели ничего нельзя сделать?
- Если бы не каналья Молинье, еще бы удалось замять подробности, но этот осел раструбил сию новость на половину Франции. Да и Анаис хороша...Что бы ей снова не пойти замуж? Или встречаться тайком, в конце концов, кто знает, о чем они вместе молятся... прости, Господи! С капелланом разговор недолог, а вот Анаис... Монастырь - единственный выход, он все покроет, а достойный вклад заставит замолчать самые злые языки.
- Да, тогда она в худшем случае будет выглядеть раскаявшейся грешницей. Бедный Луи! Он в гробу наверняка переворачивается! Я никогда не была довольна этим браком, у всех Ла Рош голова набекрень.
- Ну-ну, сестричка, вы так не думали в семнадцать лет. Вы ведь очень радовались, когда к вам посватался весельчак Сезар.
- Да, а потом и вовсе чуть не умерла со смеху, когда он спешно женился на Матильде де Лассанж - мрачно отвечала мадам Сесилия. - До сих пор не могу понять этой свадьбы! И после этого отец, вместо того, чтобы порвать все отношения с этой безумной семейкой, через какие-то четыре года женит Луи на Анаис!
- Милая, но Луи валялся у отца в ногах, он же всегда был его любимчиком, иначе быть бы аббатом ему, а не мне. К тому же за Анаис давали большое приданое.
- Эта вертихвостка просто его околдовала! О, Боже, бедная Маргарита! А с ней-то что будет? Теперь и для нее единственная дорога - в монастырь!
- Сесиль, да не кричите так, вам мало шума? Вдруг кто-нибудь сюда придет? Вытрите же слезы...Ну да, вон и служанка бежит.
Мадам де Бервиль моментально превратила лицо в непроницаемую маску.
- Жакетта, что случилось?
- Святой отец, мадам, приехал барон де Ла Рош!
Брат и сестра переглянулись.
- Уповаем на Бога, в конце концов, Он все делает к лучшему. Может, и Ла Рош тоже...
Они направились к воротам.
***
Маргарита так и осталась под кустом размышлять о своей участи.
- Меня отправят в монастырь. Молитвы, покрывала... Толстые стены. Я не буду танцевать на праздниках с Рене и носить шелковые платья. И вообще, Рене видеть не буду... да и зачем ему нужна такая страшила? Он ведь очень мил и хорош собой. Когда ему будет двадцать лет, он, наверное, женится. Обязательно на красавице. Они будут веселиться, любить друг друга, и у них родится много веселых хорошеньких детишек. А я стану сестрой Маргаритой, скучной и толстой, и мне всю жизнь будут напоминать про грехи моей неразумной матушки, да простит Господь ее и меня!
- Маргарита, Маргарита! Ты где?
Услышав голос кузена девочка подождала, пока он пробежит мимо, и лишь тогда вышла из-под своего куста.
- Я здесь, Рене.
- Идем же быстрее, приехал твой дядя и хочет тебя видеть.
Они взялись за руки и пошли по аллее в том же направлении, где за час до них скрылись мадам де Бервиль с отцом де Лувьером.
- Говорят, ты скоро уедешь. Мне будет очень грустно без тебя.
- Я знаю. Меня отправят в монастырь.
- В монастырь? Что за глупости ты говоришь? Наверное, услышала сплетни служанок. Теперь ясно, почему ты грустишь, и глаза у тебя красные. Ты плакала? И не отворачивайся - вижу. Еще чего - в монастырь! Барон де Ла Рош забирает тебя с собой к морю. У него имение в Провансе, недалеко от Монпелье. Название какое-то необычное, вроде испанского, я забыл.
Так, разговаривая, они вошли в зал. Отец де Лувьер и госпожа де Бервиль сидели в креслах, а гость им что-то доказывал стоя. Маргарита видела его в последний раз три года назад на похоронах ее отца. Впрочем, за это время господин Сезар де Ла Рош ничуть не переменился. Где-то около сорока лет, живой, с южными черными глазами, этот мужчина являл редкий контраст рядом с немного томными и чопорными Лувьерами. Он обратился к Маргарите, словно ничего не случилось:
- А вот и моя племянница! Поцелуй меня, милая! Ох, что сделала с тобой глупая мать! Ты же как маленькая монашка! Нет, мадам, это не обсуждается более, Маргарита едет со мной.
- Подумайте, Ла Рош, вы ведь холостяк, а девочке нужен женский глаз...
- Именно поэтому я ее и забираю. Полюбуйтесь, что вы с ней тут сделали, со своими-то глазами! Унылое платье, тусклые волосы, бледна, как чахлая немка! А ведь ей не в кого быть дурнушкой! Да вы все ей вообще не занимались!
- Но разумно ли это? - подал голос Лувьер, - Ведь о ней будут говорить, как о дочери Анаис...
- Вздор! Через два-три года дуреху Анаис забудут, а о ней будут говорить, как об очаровательной племяннице барона Ла Роша. Собирайся, Марго, тебе нечего делать в курятнике у тети Сесиль.
При последних словах мадам де Бервиль нисколько не возмутилась, только немного покраснела и покачала головой.
- Ах, дорогой Ла Рош, вы невыносимы!
- Всегда был таким, мадам! - Ла Рош галантно щелкнул каблуками.
Молчавшая все это время Маргарита набралась храбрости и спросила:
- Дядя, а далеко к вам ехать?
- В Мераньеру? Четыре-пять дней. Ты хорошо держишься в седле?
Маргарита промолчала.
- Понятно. С носилками, конечно, дольше. Дормеза у меня с собой нет, не поедешь же ты в телеге! Да и дороги здесь нехороши. Собирайся, завтра же утром выезжаем.
Сесилия де Бервиль вздохнула.
- Я надеюсь, это действительно лучший выход для девочки. И вам веселее будет. Может, и жениться второй раз надумаете.
- А вот это - никогда! Я не вынесу жену у себя в доме. Я просто не знаю ни одну даму, которая пришлась бы мне по вкусу.
- А Матильда?
- Матильда была прекрасна во всех отношениях, царствие ей небесное. Даже слишком для меня. Ваш отец, пожалуй, прав был, когда говорил, что мне следовало жениться на итальянке.
Тут он повернулся к Рене и Маргарите.
- Вы все еще здесь, дети? Ну-ка в сад! Вредно находиться весной в этих сырых стенах!
Его приказ был немедленно выполнен.
***
- Хочешь, я тебе что-то покажу? - Маргарита подвела Рене к своему укрытию.
- Это такое место, где тебя никто не найдет, если будешь тихо сидеть.
Рене устроился под кустом.
- Прекрасное место, почему ты мне раньше о нем не рассказывала?
Маргарита смутилась.
- Я любила бывать тут одна. А теперь я уезжаю, может быть тебе пригодится мой домик.
Она села с кузеном рядом, положила ему голову на плечо.
- Мне так жаль! Я привыкла к Бервилю, я люблю тетю, тебя, Матье, всех. А у дяди неизвестно что будет.
Мальчик обнял ее одной рукой.
- Слушай, а если я упрошу матушку, чтобы она оставила тебя? Потому что мне будет плохо без тебя.
Но Марго лишь головой покачала, вспомнив разговор тетки с отцом де Лувьером.
-Это просто невозможно. Но ты скоро привыкнешь. Выберешь своей дамой другую девочку.
- Соседки - просто крашеные куклы! Как ты можешь такое говорить? Ты ведь лучше их всех!
Маргарита обняла его и горько заплакала. Рене хотел ее утешить, как подобало настоящему кавалеру, но и у него самого покатились слезы. С трудом успокоившись, они так и просидели, обнявшись, до сумерек, когда служанки стали бегать по дорожкам и звать их в дом.
***
Утром Маргарита казалась еще бледнее, чем вчера. Она не спала почти всю ночь, и лишь глаза блестели ярче от слез. Их провожали отец де Лувьер и все семейство Бервилей. Рене стоял под руку с матерью, не отводил взгляд от кузины и мысленно проклинал и Анаис, и Ла Роша. Марго последний раз обняла всех по очереди, причем младшая сестра Рене отвечала ей очень сухо - надо же, брат подарил этой дурнушке тот самый бабушкин медальон, который ей так хотелось иметь самой! Но в остальном прощание напоминало похороны. Ла Рош это почувствовал.
- Долгие проводы - лишние слезы. Садись, Марго.
Девочка села в носилки, и свита Ла Роша двинулась по дороге.
Поля, деревни, реки... На третий день разыгралась невыносимая жара, и Маргарита не высовывалась из носилок. Ночевки на постоялых дворах или в попадавшихся по дороге замках не производили на нее никакого впечатления, ей было все равно, где они проезжают. Ла Рош больше молчал, да и понятно - о чем взрослому господину беседовать со столь юной особой? Однако вскоре жара почему-то стала легче переноситься, будто смягчилась, а в воздухе появилась неизвестная нотка запаха, ни на что не похожая. Оказалось, они уже подъезжали к Монпелье.
- Чем это пахнет, дядя? - спросила Маргарита. Ла Рош улыбнулся.
- Море. Надо же, уже почувствовала!
Море уже чуялось везде и во всем. На базаре рыбаки в невиданных шляпах продавали рыбу, которая казалась живым серебром или золотом под лучами солнца, и не воняла, как речная в родных местах Марго. И люди были другие - смуглые, черноволосые, бойкие, как дядя. Бывало, что слышались величественная испанская речь, трескучая итальянская, не говоря о смешной гасконской, мягкой провансальской, и всевозможных других южных наречиях. Город кончился, и запах моря проявился еще сильнее. Деревни, крестьянки в слишком коротких юбках, в рубашках с неприлично низкими вырезами, визжащие и поющие дети - теперь Марго уже не могла усидеть за занавесками. Наконец, показался то ли небольшой белый замок, то ли огромный дом, окруженный лесом, проезжая по которому Маргарита заметила блеснувший уголок озера.
Повеселевший и как-то тоже заблестевший барон сказал:
- Ну вот мы и дома. Это и есть Мераньера.
На широкий двор выбежала толпа прислуги - встречать хозяина. Впереди шла хорошо одетая белокурая и розовощекая женщина лет тридцати.
- Марго, это Эме, моя домоправительница.
Эме присела в низком поклоне.
- Здравствуйте, хозяин, добро пожаловать, мадемуазель. А мы и не ждали вас так скоро. У нас все хорошо, все в добром здравии.
- Ну что же, я в вас и не сомневался. Мою племянницу я поручаю вашим заботам.
- Идемте - Эме почему-то подала Марго руку. Это было необычно и не принято, но девочке очень понравилось. Рука об руку с Эме она пошла в дом. Высокие светлые потолки, огромные залы в солнечных лучах - все это не имело ничего общего с темноватым Бервилем или вовсе мрачным Ферье.
- Вы голодны? Нет? Быть не может, после такого путешествия. А впрочем, не хотите - так и не надо. Я принесу вам фруктов и легкого вина. Люси сейчас приготовит ванну, отдохнете, а потом познакомлю вас с Бланкой.
- Бланка - это кто? - почему-то Маргарите представилось, что это лошадь или собака.
- Хозяин вам не рассказал? Ах, мужчины! Бланка де Монфор приходится вам дальней кузиной через вашу бабушку Ла Рош. Бедняжка осиротела во младенчестве, долго мыкалась по чужим людям, пока случайно, с год назад, на нее не набрел ваш дядя. Что уж говорить, попалась она ему вовремя - еще чуть-чуть, и оказалась бы в очень нехорошем месте. Видите ли, мир очень жесток к юным девицам, у которых нет ничего и никого, кроме хорошего имени. Ну да мы привели ее в положение, соответствующее ее рождению. Вас тоже приведем.
Какое еще положение, думала Марго. Но болтовня Эме ее успокаивала. В неширокой проходной галерее висели несколько портретов, и она остановилась перед ними. Узнала дядю Ла Роша. Очень красивая белолицая дама рядом была его покойной женой, как пояснила Эме. Портрет, изображавший почтенного лет сорока пяти мужчину оказался дедом, бароном де Ла Рошем, рыжеватая дама - бабушкой, ее также звали Маргаритой. Их она совсем не знала, оба умерли от чумы до ее рождения. Последним был черноволосый молодой кавалер, одетый очень просто, даже строго, но простота эта подчеркивала его необычную для Маргариты красоту - темные глаза, четкие правильные черты лица, нос античной формы, полные, но не толстые губы... Всмотревшись в него еще немного, она сказала Эме:
- Как он красив, не правда ли? Это ведь дедушка в молодости?
Домоправительница расхохоталась.
- Ах, нет, дитя мое! Но, уверяю вас, ни одна девица не отказалась бы от такого дедушки! Это - портрет Карла Смелого, герцога Бургундского.
Маргарита выпила легкого вина и закусила сушеными сладкими фруктами, после чего Эме собственноручно вымыла ее в огромной мраморной ванне с прозрачной водой, в которую добавила душистых масел. Ванна не имела ничего общего с медной лоханью в Бервиле, покрытой неизвестным налетом. Только сейчас Марго догадалась, что то, вероятно, была грязь, которую не удосуживались отскребать. В светлой комнате стояла роскошная кровать, на полу лежал пушистый мягкий ковер, и никакого тростника, которым щедро засыпали полы на севере в лучших домах. Марго легла и тут же уснула.
- Вставай, Маргарита, просыпайся!
Эме разбудила ее перед закатом.
- В это время спать нельзя, голова заболит. Прости, что я на "ты", но здесь так принято, мы не северяне, церемоний не любим.
- Я не обижена, Эме. Я тоже привыкну.
- Вот и хорошо. Смотри, что я тебе принесла - надень.
Маргарита надела белую рубашку с вырезом почти как у тех крестьянок, и голубую юбку из легкого шелка.
- Но, Эме, это же непристойно! Я буду так ходить?
- Конечно! Думала, я тебя в бархат затяну? Телу нужен отдых и воздух, тем более весной и летом. Бархат - это для праздников. Волосы заплетать тоже не будем, вот подберу голубой ленточкой, и все.
- У меня же так лицо загорит.
- Тебе это не вредно, только посвежеет. Вот если Бланка загорит - это будет действительно плохо, но и тут средство есть - кислым молоком, скажем, умыться.
А волосы должны развеваться, солнце их позолотит, они станут не такими...хм, более блестящими, хочу сказать. Да ты только посмотри на наших женщин и сравни их с северянками - те чахлые, блеклые, кривые-косые, полулысые и еле ходят, в обморок от всего падают, прыщами покрываются. А наши - кровь с молоком!
Продолжая в том же духе, она вела Марго по саду. На одной из скамеек сидела девочка одних лет с Маргаритой, в такой же белой рубашке, но в красной юбке и с алой гвоздикой в распущенных черных волосах.
- Бланка де Монфор - Маргарита де Ла Ферье, - представила Эме их друг другу. Марго все-таки заметила, что, несмотря на отсутствие церемоний, Эме ловко поставила их по местам. Бланку представили гостье, а не наоборот, значит, гостья тут важнее. Хорошенькая брюнетка окинула Марго любопытным взглядом, но без враждебности.
Подошел Ла Рош.
- Уже познакомились? Прекрасно. Бланка, покажешь Маргарите все вокруг. Да расшевели эту тихоню как следует, не стесняйся. Марго, Бланка тебе, быть может, покажется шумной, но привыкнешь. Да не смущайся и не бойся - ты здесь молодая хозяйка, вторая после меня. А теперь идите, прогуляйтесь.
Глядя вслед уходящим девочкам, Эме сказала:
- М-да, что не говорите, Сезар, но красавицей ее сделать тяжело. Фигурка угловата, кожа бледная, землистая даже, волосы тусклые и цвета невнятного, губы почти белы. Глаза только хороши - большие, то голубые, а то как морская вода, а то и серо-синие, как море перед штормом. Но у девушки хвалят глаза, когда больше хвалить нечего.
- Или когда эти глаза исключительно хороши. Морские глаза - глаза моей матери, Анаис мечтала о таких же, но увы! Что касается всего остального - вспомни, как ты приехала со своим отцом из Дижона. Зрелище было лишь немногим лучше. Ничего страшного! Травы и масла отмоют ее волосы от той дряни, которой натирали их в Бервиле, солнце позолотит их, ветер подарит блеск, на лице появится румянец, верховая езда и плавание сделают тело гибким и изящным. Бьюсь об заклад, года через четыре у нас от женихов отбоя не будет. Принимаешь?
Эме расхохоталась:
- Еще чего! Вы спорите, только когда уверены. Что ж, сделаем из нее первую красавицу назло Анаис! Подумать только - родную дочь лягушкой ругать!
Господин де Ла Рош как-то уж совсем без церемоний поцеловал свою домоправительницу в губы, обнял за талию, и они отправились в дом.