Неожиданное прикосновение его горячей, чуть влажной ладони к моей талии - осторожное, как будто он боится, что я расправлю прозрачные крылья и улечу на другой конец вселенной. В глазах его все еще робость, но сквозь нее уже вспыхивают искры вожделения.
-Ты играешь с огнем, детка... - И я улыбаюсь самой дьявольской своей улыбкой.
-Я знаю... - И он нервно облизывает пересохшие губы.
А дальше все просто: не прекращая пританцовывать, подхожу к тумбочке, извлекаю из укромного места презервативы, поворачиваюсь к нему, протягиваю руку.
-Пойдем, детка, здесь слишком шумно...
Он приобнимает меня за плечи - все еще робея и не зная, что делать с неожиданно свалившимся счастьем, - и мы выходим из домика. На пороге я задерживаюсь и наклоняюсь к сидящему на ступеньках Женьке, шепчу ему: "Твой домик пуст, правда?" И, не дожидаясь ответа, увожу туда своего маленького золотого мальчика.
Он двигается слишком медленно - то ли все еще робеет, то ли выпил больше, чем я думала. Как только ключ поворачивается в замке и плотная занавеска закрывает стеклянную дверь, он обнимает меня и тянется к моим губам. Я снимаю с него очки, глажу его по шее.
-Детка, ты почти на голову выше меня, а кажешься таким маленьким...
Я тоже пьяна. Я несу всякую чушь, которая имеет огромное значение для меня и на которую наплевать ему, но которую мы одинаково забудем утром.
А потом я начинаю трезветь, пока он забывает снять с меня маечку, долго возится с пуговицей на моих джинсах и недоумевает, какой же стороной надеть презерватив. Ко мне возвращается память - о том, что этот мальчик сегодня утром приехал к нам (ах, простите - уже вчера, если верить Женькиным часам), что он только две недели назад сдал экзамены и перешел на второй курс...
-Детка, у тебя раньше были женщины? - Удивляюсь своему вдруг охрипшему голосу и испуганной интонации.
-Да... одна...
Врет. Понимаю, что он не робеет, а просто не знает, что делать.
-Черт... помоги мне...
Он смотрит на меня почти жалобно. Еще чуть-чуть, и я услышу всхлип...
Мне становится жалко его. Я закрываю глаза, протягиваю руки и глажу его по голове. А потом помогаю ему надеть презерватив, осторожно укладываю на спину и делаю все остальное сама. Я не произношу больше ни слова, только дыхание мое то учащается, то снова выравнивается.
-Все.
-Как?... А ты?...
Я открываю глаза и вижу его удивленный взгляд.
-Ты слишком пьян, детка.
-Прости... тебе не понравилось?...
Что мне ему сказать? Что это худший секс в моей жизни? Я оставляю этот вопрос без ответа.
-Детка, ты понимаешь, я надеюсь, что это не повод поутру лезть мне в душу?
-Да, конечно... у меня и в мыслях не было... прости, если я что-то... если я чем-то... если я...
-Все.
Я встаю, застегиваю джинсы, отпираю дверь и выхожу в ночь. Он плетется следом, что-то нечленораздельно бормоча. Я довожу его обратно да своего домика, где продолжается пьянка, отдаю Женьке ключ, корча страшную рожу в ответ на его укоризненный взгляд.
А потом я пью чистый спирт, танцую на стуле - исключительно потому, что на стол забраться уже не в силах, - подпеваю что-то под гитару. И всеми силами стараюсь не смотреть на маленького золотого мальчика, который всеми силами старается не смотреть на меня. Потом он куда-то исчезает, я напиваюсь в стельку и смеюсь без остановки - над ним, над собой и над всей этой нелепостью, которая творится в студенческих спортивно-оздоровительных лагерях.
Я просыпаю завтрак. Встаю к "тринадцати часам утра", брожу по лагерю, отпаиваюсь зеленым чаем. Понимаю, что первый раз за всю смену мне стыдно. Стыдно не за то, что я совратила невинного юношу, и даже не за то, что не разглядела в нем такового. Мне стыдно потому, что за двадцать дней я перестала верить в то, что такие маленькие невинные золотые мальчики еще встречаются...