Аннотация: Может ли убийство стать привычным? Можно ли загнать человека в такую ловушку, что фраза "только через мой труп" понимается буквально? Ответ - да.
ТРОЕ
Глава 20.
Зашибись! Понеслась судьба по кочкам и с разбега об косяк. Мне стоило недюжих усилий не расхохотаться. Хотя смех вышел бы нервным, истеричным.
Исподтишка подглядываю за "Джоном" - не заметил ли моего озарения. Нет. Сидит, высунув локоть за окно, подпирает голову, которая качается в такт дорожным ухабам и выползающему из динамиков "Placebo". Олух! Джон любит музыку постарше, да и подвеска у его машин всегда исправна.
Как я раньше не разглядела подмену?
На коленях -- сумка с оружием, беспорядочно напиханные стволы выпирают из боковой стенки. Прощупываю пальцем очертания, натыкаюсь на острый кончик. Неужто ножи?
-- Сделай погромче, -- прошу как можно непринужденней.
Пара нажатий на кнопочки магнитолы, и музыка захлестывает, раздирает перепонки до вполне ощутимой боли в висках. Зато никто не услышит шороха от моих движений.
Пальцем прижимаю боковушку сумки к острию, тру что есть силы, и синтетическая ткань поддается. Стальной кончик высовывается, оставив на подушечке указательного багровую точку. Боли нет. Ранки, спустя секунду, тоже. Только капля крови. Не заботясь о пальцах, прорываю сумку, пока лезвие не высовывается полностью. Треска рвущихся нитей не слышно из-за воплей Молко. "Every me, every you". Что-то в этой музыке есть. Порочное, загадочное. Будто подглядываешь в замочную скважину.
Зияет дыра, выставляя напоказ убийственные внутренности сумки. Осторожно, чтобы не высыпать остальные кишки, вытягиваю за прорезиненную рукоятку любимый "ТТ". От спуска рычажка на сидение рядом падает обойма. Полная. Акробатическим этюдом вставляю ее на место.
В висках стучит кровь. Сладкий привкус на языке. Нервы натянуты до предела.
-- Мне надо в туалет, -- ору "Джону", якобы перекрикивая музыку, а на деле - скрывая дрожь голоса.
Останавливаемся у обочины. Вокруг - ни одной машины, только стволы берез белеют в лунном свете, словно фосфорные.
"Не выключай музыку, не выключай, не выключай", -- стук в голове доходит до апогея.
Выхожу из машины. В дырявом кармане плаща - холодная сталь пистолета. Прячусь за стволами, уходя в глубь. От волнения природа берет свое, выдуманный повод становится помехой. Высокие травинки щекочут поясницу, добавляют дискомфорта. Легкий ветер шуршит влажными листьями. Только бы дождь не начался.
Поправляюсь. Набираю в легкие воздуха и перещелкиваю затвор. Дуло аккуратно входит в дырку кармана - этому научил Джон, так удобнее. "У тебя будет громадное преимущество -- ты сумеешь оценить силы противника, он твои -- нет". Может быть, Джон, может быть.
Осторожно поднимаюсь по насыпи к машине. "Марк" спит на заднем сидении, уткнувшись в сумку, "Джон" стоит у капота в свете фар, курит, глядя на пустынное шоссе.
Подхожу к задней дверце. У "Марка" не хватит времени на атаку. Сжимаю рукоятку "ТТ", поднимаю руку и спускаю курок. Точно в голову.
Через открытое окно дуло направлено в переносицу "Марка". Он успел только открыть глаза, прежде чем брызги заляпали ветровое стекло и обивку. Я знаю, как убивать драконов.
Но, черт возьми, что делать дальше?
В волосах лопнула резинка, и пряди тут же подхватил ветер, растрепав тщательно уложенный хвост. Я обошла машину, присела на корточки рядом с "Джоном". Он лежал в глянцевой луже собственной крови, мокрые волосы на затылке неестественно поблескивали, отражая свет фар. Рана не собиралась затягиваться - разрушенный мозг больше не властен над Смертью. Рядом валялась недокуренная сигарета, размокшая в пурпурном сиропе.
"Марк" тоже не подавал признаков Жизни. Пуля прошла навылет и затерялась где-то в березовых стволах. Возможно, ее когда-нибудь найдут.
Я вернулась к "Джону", достала из кармана пачку, вынула пару нетронутых кровью сигарет и затянулась. Первая затяжка -- самая сладкая и дурманящая. Я села в кресло водителя, высунув ноги наружу. Накатившая апатия напоминала полет во сне, такая же бестелесная, с непременной перспективой разбиться. Ступни онемели, их словно не было вовсе. Руки стали деревянными и двигались как протезы на шарнирах. Если бы мимо проехал хоть кто-нибудь, наверное, я бы обрадовалась. Вой сирены, визг тормозов и предупреждение через рупор "не двигаться" -- стали бы неплохим финалом. Но трасса пустовала.
Кто говорил, что женщины сначала делают, а потом думают? Прав был, паршивец. Но дело не в природной глупости. Просто интуиция вкупе с излишней эмоциональностью не уживаются с терпением, не хватает его на обдумывание, хоть тресни. Зато у мужчин из-за "думания" не всегда доходит до дела.
Я свободна, как ветер. Это видимость. Иллюзия. Правильнее назвать - одинока.
У меня - измазанная в крови машина, сотня книг на странном языке, сумка оружия и два трупа. Великолепный расклад! Самое прекрасное - это отсутствие денег. И ехать некуда. Где-то, через город, уверена, что живы Вата, Актер и остальные. Где-то, наверное, живы драконы. Настоящие, воспитавшие во мне урода. И родители, виновные в том же.
Забрезжил рассвет. Алой солнечной полосы еще не видно, но небо светлеет. Я вытащила из машины "Марка", выбила кровавые стекла. Пока не рассвело окончательно нужно добраться до города, до бункера. Вернуться туда могла бы только идиотка. Оставалось надеяться, что недоделки меня таковой не считают.
Когда пытаешься обогнать солнце, сто двадцать километров в час - приемлемая скорость. В березовых рядах появилась проплешина - дорога к небольшой деревушке или селению. Я не обратила бы на него внимание, если б из-за поворота на трассу не выехала вальяжно вишневая "КИА Сорренто". Обогнав ее минут на пятнадцать, я вышла из машины.
Мышцы напряглись, уплотнились, однако по лицу готовность не вычислить. Просто девчонка, у которой сломалась машина. Одета не по погоде, но ночами бывает холодно, почему бы не накинуть плащ?
Бордовое спасение притормозило, из вместительного салона выполз мужчина лет тридцати. Легкие брюки на отъеденной заднице, под светлым пуловером округлое брюхо. Не нужно обладать способностями дракона, чтобы распознать зажравшегося борова. Когда-то он был пробитным пареньком. Про таких говорят "с коммерческой жилкой". И все-то у него складывалось, все ладилось. Но по взгляду из-за маленьких темных очков понятно, что с каждым годом люди в его глазах мутировали от живых существ до винтиков большой машины. И если один износился, сразу следует замена. Это правильно в мире бизнеса, но так противно смотрится со стороны.
-- Что-то случилось? - даже голос сверлил уши надменностью.
-- Машина сломалась, да и бензин кончился. До города не подкинете?
Он поглядел на "Ниву", выпятив брюхо, почесал переносицу.
-- Подкину. Садись.
-- Спасибо! Только багаж оставлять нельзя, -- я улыбнулась многообещающим оскалом Лолиты.
И он клюнул.
-- Давай помогу.
-- Нет-нет, -- я бросилась к машине, преграждая ему дорогу. - Сама переложу, только багажник откройте. Все очень хрупкое и легкое.
"И в крови", -- добавила про себя.
Настаивать он не стал. Пока нежданная спасительница ждала с разинутой пастью багажника, я ухватила сумку с оружием так, чтобы ничто не высыпалось, для верности обмотав меховым чехлом с кресла.
-- Видите, и сама справляюсь, -- заверила я, осторожно укладывая трофеи.
Боров хмыкнул и отошел в сторону, бесцеремонно пялясь на мой зад.
Потребовалось десять ходок и куча нервов, чтобы перетащить поклажу. Освободившись от груза, "Нива" вроде стала выше. Как и солнце. Неугомонное светило настырно ползло вверх, добавляя лучами проблем.
-- Вот и все, -- заверила я, когда последняя сумка перекочевала в "Сорренто". - А теперь, добрый дядя, отдай-ка мне ключи от машины.
-- Что? - не понял он, но уставившееся в пах дуло пистолета махом повысило сообразительность. - Ч-что тебе на-надо? Й-йа ж сказал, что по-подкину, -- бедолага начал заикаться, не отводя взгляд от откинутой полы плаща.
-- Ключи. На переднее сиденье. И без шуток. Мне не впервой. Да, бумажник не забудь.
Его забила дрожь. Ладони полезли в карманы, и штанины заколыхались, будто сработал вибрирующий механизм.
-- Мобильник брось мне в ноги, -- скомандовала я, следя, чтобы ни одной кнопки не коснулись трясущиеся пальцы.
Почти новенький смартфон упал к ботинкам и с хрустом умер под тяжелой подошвой агрессоров. А поросячьи глазки напротив наполнялись слезами.
-- Такой большой мальчик, и ревешь как баба, -- не сдержалась я.
-- У ме-меня сын ма-маленький.
-- Знаю, -- небольшое усилие и дымом в голове заклубились образы. - А еще жена строгая. И ревнивая до чертиков. Но тебе это не мешало бегать по чужим кроватям. Конечно, они ведь такие мягкие и ласковые, особенно когда простыни шелковые в крупный голубой цветочек.
Его глаза округлились, стали похожи на стоваттные лампочки.
-- Хватит таращиться, -- обрубила я беззвучный вопрос. - Садись в мою машину. Живо!
Он вприпрыжку подлетел к "Ниве", взгромоздился на кресло водителя. Я села рядом.
-- Что смотришь? Разворачивайся на другую полосу, и поехали.
Повторять не понадобилось. Боров вдарил по газам. Не знаю, заметил ли он кровавые подтеки на обшивке, но требование "быстрее" выполнял беспрекословно.
Марк учил не оставлять врага одного ни на минуту. Предосторожность стоила мне несколько километров.
Спидометр довольно быстро показал сотню.
-- Аривидерчи, -- я помахала рукой и на ходу выпрыгнула из машины.
Земля мягко приняла вес, я скатилась в обочину и, как из окопа, прицелилась в удаляющуюся точку. Затормозить боров не успел. Пуля попала в цель, остатки бензина вспыхнули, и не закрытая мной дверца отлетела к высыхающему лугу.
У меня не осталось времени на мысли о возможности лесного пожара.
Сколько мы проехали? Километра четыре-пять. Я добежала до "Сорренто" минут за двадцать. Запыхалась, правда, но на войне некогда следить за здоровьем. На ходу пришлось разорвать подклад плаща, чтобы было чем ухватиться за машину. Перчаток-то "умная девочка" из замка не захватила. Хорошо, хоть плащ сменила.
Машина шла легко. Надо отдать должное борову, он следил за своей девочкой.
Выжимая из "Сорренто" полный ход, я удивлялась, как легко убивала. Не дрожала рука, не представлялся папаша. Просто, насмотревшись на подонков, собственных родителей я больше не презирала. В каждом есть изъян, каждый -- мразь по-своему. Родители меня, хотя бы любили. Пусть и по-своему. Жаль, что такое поздно понимаешь.
Захотелось вернуться домой. Теперь я могла это сделать.
В бумажнике оказалось две пятитысячные и банковская карта, естественно, без кода. Бензина - на полный бак, хватит дотянуть до города, а там придется избавиться от машины. Раскрасневшаяся физиономия солнца уже ухмылялась в зеркало заднего вида. Над приборной панелью на цепочке болталась маленькая иконка, и изредка я ловила осуждающий взгляд Николая Угодника. В салоне не было ароматизатора, только в полураскрытое окно влетал вместе с ветром свежий запах листьев. Шелковые лоскуты подклада скользили по пластику руля. Я откинулась на спинку неудобно большого кресла, глаза закрывались от усталости, но сон -- непозволительная роскошь для беглеца.
Вместе с первыми домами навстречу вылетела пара постов ГАИ. Я сбавила скорость, усталый вид одинокой путешественницы даже изображать не требовалось. Удивительно сонные гаишники не потрудились остановить "Сорренто", хотя о взрыве должны были бы трубить во все рации.
У первого попавшегося супермаркета я притормозила. Изнутри лился яркий до рези в глазах свет, придавая нарисованным на витражах рогаликам и сосискам плесневелый вид. Хлопнули увешанные рекламными плакатами двери, пропустив меня под взгляды шести измученных ночной сменой глаз. Кассирши сидели на рабочих местах, полная брюнетка, звеня монетами, вылавливала из отсеков кассы случайно попавшиеся медяшки не того номинала, блондинка помоложе -- вяло хихикала на ухаживания дородного охранника. Он навалился на жестяной столик и скалился, обнажая золотые фиксы.
Я застегнула плащ, чтобы скрыть изодранный подклад. Жутко хотелось есть, но при первом же взгляде на уставленные полуфабрикатами прилавки меня замутило. Запахи одолевали - пряный аромат выпечки вызывал ассоциации с печью крематория, как и доносящаяся из дальнего угла магазина маслянистая вонь кур-гриль. Желудок урчал, горящие ладони вспотели, но воображение калейдоскопом вертело тошнотворные картины.
Быстро пробежав продуктовый отсек, я отыскала в хозяйственном отделе строительные перчатки и подошла к кассе. Блондинка, натянуто улыбаясь, пропустила через пищащий датчик покупку, назвала цену. Я протянула пятитысячную, случайно коснувшись прохладных пальцев, и сквозь заплясавший ворох ощущений поняла, что происходит.
Меня захлестнул голод. Тот, который раньше только представляла и пыталась разглядеть в драконах. Я научилась убивать, закрываясь, на подпитку просто не было времени. Но если бы появилась возможность вернуться назад, я впитала бы Жизнь псевдо-драконов. Это помогло бы лучше разобраться в их природе, замыслах. И голова бы не раскалывалась.
Я чувствовала себя пустым чайником на плите. Еще чуть-чуть, и череп изнутри треснет, расслоится и поцарапает мозг острой шелухой.
Моя мучительная борьба с природой не осталась незамеченной. Блондинка отсчитала сдачу, опасливо поглядывая на охранника, он выпрямился, приготовился. Но я не собиралась убивать. Эта ночь и без того пропахла кровью.
-- Спасибо, -- сказала я, сгребая бумаги и мелочь в целый карман.
Готова поклясться, что вслед за хлопком двери расслышала три облегченных выдоха.
До бункера я добралась без проблем. Уже обезумев от боли, немного посидела, уронив пылающий лоб на руль. Мне бы немного покоя и чья-нибудь прогнившая Жизнь, но за стенами могла ждать засада. С каждой секундой кровь становилась все гуще, я чувствовала, как тягучий поток тянется по венам, готовый закупорить тонкие сосуды.
На всякий случай сменив обойму, я прикрутила к "ТТ" глушитель. Сквозь пульсацию в висках выстрела не расслышать, но старый дом мигом разнесет грохот по спящей округе. Пискнула сигнализация "Сорренто", тяжелым шагом я вошла в подъезд. Через слабость и боль, налегая на колесо замка, открыла бункер и замерла на пороге.
Изнутри доносилось пьяное многоголосье.
Взяв наизготовку пистолет, я сделала первый шаг в расцвеченный мигающими гирляндами коридор. На кухне никого не было, молодежь (судя по голосам) разместилась в одной из каморок.
Не думала, что в бункере можно так запросто устроить пирушку.
Ноздри щекотал сигаретный угар, разбавленный пивными парами. Приглушенная синтетическая музыка пробивалась через пьяный говор.
-- Секс не имеет ничего общего с близостью, -- вещал возбужденный тенор за стеной. - Похоть - это как глисты.
-- У тебя от нее задница чешется? - заплетающимся языком пробасил кто-то сквозь хрюкающий смех. - Так может тебе того... с мужиками попробовать?
-- Идиот, -- прикрикнул тенор. - Человек, у которого глисты, всегда худой. Они же его чуть ли не заживо жрут. Так и секс. Только в духовном плане. Какое нахрен развитие, если в голове одни сиськи?
-- Ну ты приду-у-урок.
-- Ты что сказал? - в теноре завибрировала злость. Сквозь возню послышался звон посуды. - Давно в рыло не получал?
-- Тихо, мальчики, -- взвился женский писк.
В каморке началась потасовка. Опрокинулись с бульканьем "полторашки", шлепнулись на пол сигаретные пачки, захрустела непритязательная закуска. Музыка смолкла - источник шваркнулся об стену. Было слышно, как рвется одежда, и глухо впечатываются в тела кулаки.
Уйти бы по-тихому, но остановило любопытство. При всей осторожности и приобретенной циничности, мне хотелось посмотреть на парня, отрицающего секс.
Я не впервые услышала об аскетизме подобного рода. В родном городе существовала организация, состоящая в основном из девчонок, обделенных внешностью и самооценкой. Лишенные внимания мальчишек, они бравировали девственностью и гордо именовали себя "Антисекс". Их я понять могла, но услышать те же речи от мужчины не ожидала.
Я так и стояла, опустив пистолет, как бесполезную тяжесть, укрытая от драки стенами и мигающим светом маленьких лампочек, пока в коридор не вылетело тело в разорванной серой майке и заляпанных мокрыми пятнами штанах.
Парнишка нехило приложился спиной о щербатый бетон, но на ногах устоял. Шатаясь, он собрался, тряхнул черной шевелюрой и, сжав кулаки, хотел было ринуться в бой снова, но заметил меня.
-- Великий Ктулху, Морелла! -- крикнул он, таращась на меня, словно впрямь встретил лафкрафтовское чудище.