Когда я начинал свой одинокий путь, затерянным зимним вечером,
	Вершины далёких холмов всё ещё продолжали странно дрожать и колебаться,
	Уныло темнея в потоках полупрозрачного и дикого, пахнущего прошлогодней  полынью воздуха.
	Он лился бесшумными волнами с неба и застывал исполинскими сгустками цветного стекла,
	В самой сердцевине которых дрожали и бились яростными птицами огненно-алые осколки Солнца,
	Навсегда потерявшие путь обратно к родной звезде.
	А когда я покидал свою звезду, покидал навечно, Отец вдруг окликнул меня.
	- Помни, - говорил Он, - на их земле грязь всегда смывается только кровью!
	И чем её больше, тем лучше, потому что даже кровью трудно отмыть грязь.
	Но отмывают всегда чужой кровью, не своей, потому смотри -
	Всякий раз, как на твоих глазах станут смывать кровью грязь - не твоя ли она!
	Нет злее проклятья - духа огнём раскрашивать мёртвую землю и мёртвую плоть!
	А когда я ступил на землю, мутная серая грязь неба противно кривилась,
	И чем-то серым с презреньем плевала мне под ноги, окровяневшим оком заглядывая в лицо.
	Чужая кровь быстро растекалась по земле, отвратительно чавкая под ногами.
	А грязи вокруг было столько, что не смыть её уже, даже если убить всех.
	И тогда, вскинув на плечо последнюю - самую неистовую скрижаль, я взглянул вверх,
	И время неумолимой стрелой рванулось туда, как душа богоборца, сгорающего на костре.
	Вмиг лопнул кровавый зрачок, мириадами снежных хлопьев разлетевшись вокруг.
	Треснул купол из фальшивого хрусталя, вниз осыпавшись талым дождём.
	И Земля сразу перестала быть плоской, Бог перестал быть святым, Дьявол - быть всемогущим.
	А после всё стихло, лишь Солнце било крыльями в исполинских колоннах из цветного стекла.
	Но помни... помни...
	Страшно не то, что кровь обагряет землю,
	А то, что кто-то пытается смыть ею грязь...