Наступило бесконечное ленивое сегодня. Как давно? Целую вечность назад. Маленькая квартирка целиком в моем распоряжении. Мне не с кем ее делить. Пожалуй, только один человек подозревает о моем существовании, но он приезжает, когда я голоден. А я встал минут десять назад и проголодаться не успел.
Утро начинается одинаково. Я по привычке подхожу к окну и отвожу плотную бордовую штору. Выглядываю в окно и вижу, что погода не переменилась. Над домом висят тяжелые серые тучи, абсолютно неподвижные. Идет мелкая морось. И все окутано вязким белым туманом, сгущающимся у земли. Я вижу только белую перину, в которой утонуло все кругом. Иногда мне кажется, что вдали виднеются другие высокие дома. Но это, если долго пялиться. Я думаю, что эти ненадежные силуэты на самом деле являются миражом. Мне бы хотелось видеть там дома, вот и все.
Зато я прекрасно вижу облицованную плиткой стену собственного дома. Он явно панельный и простирается еще на много этажей вверх, упираясь в свинцовые небеса. Первое время я едва не вываливался из окна, стараясь рассмотреть, есть ли какое-нибудь движение. Так ничего и не увидел. Стена вверх, стена вниз и белесое месиво вокруг.
И ничего не слышно. Улица внизу как будто вымерла. Опять же, если вслушиваться, то начинает мерещиться тихий шелест. Словно дождь по листьям.
Я здесь под домашним арестом. Как будто обо мне забыли, мое дело затерялось в недрах какой-нибудь картотеки. Взяли подписку о невыезде и забыли провести судебное заседание. Только один человек помнит. Не обо мне - о моем голоде.
Пусть я остался без права покидать эту квартиру, но сперва у меня хотя бы были личные вещи. Например, у меня на полке стоял радиоприемник на батарейках. Этот приемник транслировал только треск и белый шум. Проведя здесь какое-то время, я начал ценить любые звуки. Даже эту трескотню. Я врубал приемник и жадно вслушивался в мешанину помех. Вдруг однажды там проскочит выпуск новостей или попсовая песенка.
Все кончилось моим поражением. Я перестал чего-то ждать. Сам вынул батарейки и выкинул в окно, чтобы не искушать себя бесплотной надеждой.
Зато у меня до сих пор работает телефон. Я набирал тысячи разных номеров, помногу часов, но везде слышались длинные гудки. Только один из них соединил меня с человеческим голосом. Сто:
-Точное время: шестнадцать часов, шесть минут, шесть секунд, - механически повторяла оператор, когда бы я ни позвонил
Я в аду.
Если признать этот факт, станет легче. В чем я виноват? Не знаю. Не понимаю, почему даже должен чувствовать себя виноватым. Обычная жизнь, никого лишний раз не обижал. Еще я не помню свою смерть. Такое ощущение, что ее не было. Это пугает больше всего.
Нет, я во сне. Просто в кошмаре, который никак не прекратится. У меня бывало такое, в детстве. Когда ложишься спать на пять минут, а может приснится сон, в котором очень реалистично пройдут два дня. Так и здесь, хотя мой сон уже чересчур затянулся.
Я пытался покончить с собой, разумеется. И вены вскрывал, и вешался на трубе. Когда сознание покидало меня, я тут же приходил в себя в кровати и снова видел эту чертову туманную стену. Страшнее всего было выброситься из окна. Я так и не долетел до земли. Этажи проносились мимо, будто до земли несколько километров. А потом я проснулся в этой же комнате, и сердце колотилось, как безумное.
Глотнул воды из-под крана. У меня маленькая, непримечательная кухонька с плитой, раковиной и пустым холодильником. В углу огромная гора купонов, вырезанных из рекламного проспекта. Я перестал собирать их, когда купонов перевалило за тысячу. Счет здесь не имеет смысла. Сперва я ключами делал зарубки на обоях в коридоре, всякий раз, когда просыпался. Потом подумал, что не стоит вести дневник или вообще какие-то записи, если самым важным фактом будет то, что ты проснулся.
Мне оставили жизнь, лишив меня таковой.
По крайней мере, они так думали.
Способность страдать атрофировалась одной из первых. Я отпустил всю свою прошлую жизнь, день за днем. Одни мысли я отпускал, как тонкую нить воздушного змея, после чего они легко улетали в туман. Другие мысли я отпускал, словно камни в воду - бултых! - и они идут ко дну. Все ушло. В комнате не осталось ничего, кроме меня, а во мне не осталось ничего вообще. Я стал пустой комнатой без мебели и жильцов.
И мне стало все равно. Так легко и глупо.
Интересно, первый день жизни человека и последний - похожи? Такие вопросы занимают меня теперь.
Горячая ванна стала моим любимым времяпрепровождениеќм. Точнее, не горячая, а теплая, ровно под температуру моего тела. Я каждый день погружаюсь в нее, как в желе. А потом закрываю глаза и растворяюсь в первичном бульоне. Я запираюсь в ванной от дневного света. Здесь можно погрузиться не только в воду, но и в темноту. Через некоторое время полностью теряется ощущение тела. И только тихий всплеск иногда нарушает тишину
В шестнадцать часов, шесть минут, шесть секунд приходит он. Но я предугадываю его приход внутренними часами. Стоит мне почувствовать голод, как он звонит в дверь. Если бы не эта пустая формальность, я бы уже давно слился лицом с обоями. Я не помню ни имени, ни прошлого, но голод не забыть.
Я лежу, покрытый теплой водой, и слушаю, как ноет в животе. Голод и жажду невозможно преодолеть. Они никогда не дадут покоя. Он скоро придет. Я могу орать в окно, срывая голос, - он не услышит. Зато он никогда не пропускает зов моего брюха.
Звонок в дверь.
Мне предстоит встреча с другим человеком. Такое случается раз в два-три дня. Не чаще. Если в холодильнике есть хотя бы один кусок, наше свидание не состоится. Требуется исчерпать все доступные варианты.
Открыв дверь, я вижу серую, заплеванную лестничную клетку и доставщика пиццы. Маргарита. Каждый раз.
Я, не переступая порог, разглядываю его тщедушное тельце, пытаюсь заглянуть под козырек кепки, чтобы хоть раз увидеть его глаза. Но, по сути, мне все равно, что там. Он принес поесть. Я когда-то пытался поговорить с ним, но он слишком торопился. Просто пихает мне пиццу, приложив рекламный купон местной пиццерии, и все. Никто из нас никогда не переступал порог.
Доставщик открыл огромную сумку и вытащил оттуда еще теплую коробку. Он протянул ее мне, я взял. И пока мы держались за разные углы коробки, он вдруг пробормотал:
-Это ад, чувак. Все время разносить пиццу по этим высоткам. Из вечности в вечность. Постоянно, чувак. Я так хочу сидеть дома, типа как ты.
-Тут немногим лучше, - равнодушно прерываю его монолог.
Я выдернул пиццу и захлопнул дверь.
Какая нелепица: постоянно есть пиццу. Какой ад постоянно ее развозить; постоянно ее печь; постоянно заливать бензин парню, который ее развозит; постоянно встречать повара, пекущего пиццу, дома с двумя детьми. Безвариантность.
Стена есть стена. С какой стороны ни смотри.