Изможденная дневным зноем земля приготовилась встретить освежающую ночную прохладу. Со стороны залива подул теплый и сильный ветер, пустив по лугу волны. Средиземноморские сосны отрешенно указывали на небо, по которому быстро бежали рваные клочки облаков. Горизонт окутала сине-зеленая сумеречная шаль, быстро расползавшаяся во все стороны. В неожиданно наступившей тишине море оглушительно выбрасывало волны на каменистый берег.
Богиня Селена взошла на небо на серебряной колеснице. Вокруг нее жемчужной россыпью горели звезды. Леса, бухты, равнины преобразились, залитые мерцающим, призрачным светом. Все, что днем казалось обыденным и скучным, было окутано манящей тайной. Природа переродилась, чтобы раскрыть свои секреты тем, кто в эту лунную ночь потерял покой и сон. Селена взирала на землю: она покровительственно рассматривала людские хижины, в которых мирно и безмятежно сопели спящие. Мужья обнимали жен, дети - игрушки; животные жались друг к другу, обдавая овин теплым дыханием. Стражники неспешно прогуливались по крепостным стенам, иногда опираясь о копье и вглядываясь в далекие огоньки на небе.
В эту ночь луна нависла над землей так близко, словно хотела разглядеть, что творится в каждом доме. Пастух, по имени Эндимион, оставил стада в высокой траве и поднялся на утес, желая получше разглядеть свою вдохновительницу. Она всегда вызывала в нем чувство тревожного ожидания, затаившееся на самом краю души. Когда одиночество становилось невыносимым, он брал свою свирель и начинал наигрывать мелодии, рождавшиеся в голове - песни беспричинной и сладкой тоски. Иногда он сочинял стихи, которые, все до одного, посвящал луне.
Достигнув вершины, Эндимион бросил быстрый взгляд на овец. Пастух чувствовал, что сегодня его стадо убережет кто-то другой, - у него были более важные дела. Эндимион увидел полную луну, отражавшуюся в дрожащей воде. Зрелище настолько тронуло его красотой и обрадовало, что он откинул голову и звонко рассмеялся, до слез растроганный встречей, которую ждал целый месяц. Лунный свет озарил его прекрасное лицо. Эндимион улыбался в ответ.
Стоя перед морем, он начал читать стих, сам собой сложившийся на пути вверх по извилистой тропе. С утеса он возвещал о неразделенной любви, о красоте своей бледной и гордой госпожи, о снах и о мечтах, тянущихся с земли к бесконечной небесной глубине.
Селена стояла у него за спиной, завороженно слушая новую оду в свою честь. Богиня с трепетом следила за пастухом, чьи стихи и музыка заставляли ее вновь и вновь возвращаться на этот утес, выдающийся в море, как нос корабля. Она склонила голову, не зная, что сказать, как отблагодарить поэта за безответную преданность. Селена каждый раз протягивала руку, чтобы коснуться его, но, испугавшись чего-то, отдергивала. Ни разу бессмертная богиня не осмелилась показать себя простому пастуху.
В его лицо, отмеченное нездешней красотой, она старалась не смотреть, зная, что потом не сможет отвести взгляд до самого утра. Нелепая скованность охватывала Селену, стоило ей приблизиться к Эндимиону.
-Не можешь решиться? - раздался за спиной вкрадчивый голос.
Селена обернулась, заранее зная, кого она обнаружит. Там стояла Нюкта, названая сестра. Смуглая женщина с бездонными черными глазами, познавшими время, вечность и смерть. Она укуталась в расшитую замысловатыми узорами черную накидку. Нюкта чуть улыбалась. Богиня луны стыдливо отвернулась, будто не хотела демонстрировать слабость.
-Ты - мое ночное солнце, сестра. - приблизилась Нюкта. - Я люблю тебя, и сердце не выдерживает, когда я вижу твои мучения. Меня удивляет твоя робость.
Селена продолжала молчать. Пастух тем временем дочитал поэму и присел на крупный валун. Он зачарованно следил за луной, опускавшейся в морскую бездну. Волны беспокойно шумели.
-Я завидую тебе. - продолжила Нюкта, обняв Селену за плечи. Даже богиня вздрогнула от прикосновения этих властных рук. - У меня нет таких обожателей. Имя мое славят лишь грабители и убийцы. Даже если найдется среди людей ополоумевший поэт, который возьмется посвящать мне стихи, он замолкнет навеки, когда я укрою его своим плащом, сотканным из девственной тьмы. Почему ты не поцелуешь его? Или тебе нравится пребывать в любовной истоме, стоя в метре от того, чьи вздохи не навевают скуку, но, напротив, пробуждают ото сна? На твоем месте я бы давно получила его.
-Не хочу. - покачала головой Селена. - Я боюсь, что тогда прекратится его музыка. Я не умею сочинять таких песен. Не понимаю, что он увидел во мне? Что толкнуло его написать эти чудесные строки?
Нюкта нежно и крепко обняла сестру и начала растолковывать ей:
-Твоя красота не уступает красоте олимпийских богинь. А кротость и целомудрие делают тебя даже прекраснее развратной Афродиты, жестокосердечной Геры и самодовольной Артемиды. Человек, влюбившийся в тебя, обречен творить: только так он уймет вспыхнувшую страсть. Пойдем домой, перестань отравлять себя ядом напрасной привязанности. Есть сотни поклонников, готовых целовать подол твоего белого платья.
-Я выбрала его.
Селена поддалась уговорам сестры и вернулась на колесницу, запряженную неповоротливым волами. Нюкта поддерживала ее за локоть, помогая направлять поводья. Селена не думала ни о чем, кроме прекрасного поэта, оставшегося на утесе. Влюбленный юноша, она много их повидала. Чем же Эндимион лучше?
-Отправимся на Олимп? - Нюкта перебила ее ход мыслей. - Быть может, праздник развеселит тебя. Не могу больше видеть блестящие дорожки слез на твоих щеках.
-Я не хочу туда... - Вздохнула Селена. - Отвези меня домой, в грот.
-Как пожелаешь, сестра.
Нюкта, окончательно перехватившая поводья, направила колесницу в сторону побережья. Заря, расцветая, подобно алому цветку, гнала темноту прочь. Усмешка Эос, изгоняющая ночное беспокойство. День был лишен очарования лунной мистерии. Лавочники и ремесленники открыли двери. Праздная и шумная толпа собралась на рынке. Седой учитель таскал за ухо непослушного сорванца.
Эндимион спал после ночного бдения и не видел, как люди, ради которых он охранял стада, поднимали пыль дневной суеты: пустой, безвкусной, суматошной. Он жил ночным вдохновением и, не зная о полуденных склоках возле торговых ларьков, был счастливейшим человеком. Горожане не подозревали, что простодушный Эндимион пишет оды. Он никогда не читал им стихов. Ведь он вставал, наскоро перекусывал куском козьего сыра и кувшином молока в поздний час, когда его друзья погружались в цветные сны, в которых с ними происходило все, что не успело свершиться днем.
Селена со странной смесью ненависти, презрения и безысходности смотрела на вечно улыбчивую и румяную Эос. Та всегда побеждала. Одним взмахом позолоченного копья разрывала серебряную паутину волшебства, давая отсчет новому дню. Нюкта недовольно завернулась в накидку, от которой исходил черный дым, и стегнула волов, чтобы те двигались быстрее.
Таков порядок. Таков цикл.
* * *
Селена сидела на коленях перед маленьким подземным озером. Богиня зачарованно водила пальцами по поверхности воды, в воспоминаниях обращаясь к прекрасному юноше. Точно так же она бы могла гладить его скулы, если бы набралась храбрости. Селена знала, почему не любовь, а щемящая тоска заполняла ее сердце при взгляде на пастуха-поэта, читающего свои гимны, которые никому не нужны. Только ему. Только ей.
Время от времени богиня переводила взгляд на напыщенно-синее небо, просматривавшееся сквозь небольшое отверстие в своде пещеры. Селена нетерпеливо ждала вечера. Сумерки, настойчивый ветерок, треплющий волосы, и свежесть, как после дождя, - вот, что она любила. Свобода и одиночество. Не потому ли она так редко показывалась в чертогах Олимпа, где ни на минуту не прекращались пир и веселье?
В редкие моменты боги затевали распрю по поводу судьбы какого-нибудь героя или города, но уже совсем скоро вновь вместе напивались, забыв о былых обидах. Дионис подливал вино в чашу Аполлона, а потом со смехом наблюдал, как тот рвет струны на кифаре. Вокруг этих двоих неизменно водили хоровод музы. Они только что не висли на плечах у художников и музыкантов, страстно нашептывая им пьяные обещания грядущей славы.
Звук воды успокаивал и уносил далеко-далеко. Серые облака объяли небо над пещерой. Капли мерно падали о камни, эхо многократно умножало их монотонную дробь.
-Опять плачешь? - донесся вкрадчивый голос Нюкты.
-Я не слышала, как ты пришла.
-Никто не слышит.
Богиня тьмы присела рядом, задумчиво наблюдая за падением крупных капель. Селена отвернулась. Нюкта подвинулась ближе и взяла сестру за запястье:
-Чего ты боишься? Мне можно открыть - я и так ведаю, что у тебя на душе. Только скажи сама. Назови свой страх, и он пропадет, словно раскрытый толпой мошенник.
Селена долго молчала, всхлипывая и переводя дыхание. Нежные белые плечи вздрагивали, когда она пыталась побороть новый приступ рыданий. Нюкта с внимательностью строгого родителя ждала ответа. Селена перестала плакать, зачерпнула горсть озерной воды, протерла глаза, которые вновь засверкали серебряным льдом, и тихо сказала:
-Он смертный. Придет время, и мой любимый сойдет в царство Аида, став лишь невесомой тенью себя прежнего. А мы, мы никогда не умрем. Это наше проклятье. Эндимион умрет, а я, ничуть не изменившись, продолжу освещать ночную мглу призрачным светом. Зачем?
-Таков порядок вещей, сестра. Ты любишь ночь, любишь взирать на людские дома. Не пытайся поставить себя на место твоего возлюбленного. Он - человек, ты - вечная богиня. Вы живете по разным законам: жизнь и смерть доступны только людям. Мы же существуем. И сколько бы поколений людей не сменилось, ночью на них будет наползать мрак, единственной прорехой в котором будешь ты, сестра. Я видела, как умирали тысячи, сотни тысяч людей. Цари, жрецы, воины, ремесленники - все они уходят в мир теней. Им уже все равно, они ничего не чувствуют, кроме тоски и жажды. Да, я видела, как умирают люди, но представь, что будет, если человек увидит гибель бога.
-И Эндимион тоже умрет? Его любовь, его стихи и мечты ничего не значат? Он станет тенью, как эти вечно спящие? Знаешь, они для меня никогда и не жили. Но почему его постигнет та же злая участь?! И не говори мне о законе!
-Ночь забывает тех, кто ее славит. Им предстоит умыться огнем и войти в холодную, пробирающую до костей Лету. Я говорю о постоянстве: полуденная слава скоротечна, а вот забвение - это навсегда. Да, Эндимион лучше любого жителя города. Они окружили себя стенами, пытаясь спрятаться от смерти. Тщетно: время живет внутри них, разрастаясь и забирая.
-Если ты говоришь, что он лучший, то почему он умрет, подобно любому другому человеку? - Селена резко встала и всплеснула руками от ощущения бессилия. - Почему он будет скитаться тенью былого?
-Он хорош. - продолжила Нюкта. - Но хорош для людей и среди людей. И мне жаль, что он удостоился твоей любви, а не любви какой-нибудь прекрасной смертной. Чувствую, что эта история плохо закончится, но я попробую тебе помочь.
-Не надо... - прошептала богиня. - Лучше оставь меня наедине с горем. Я сейчас никого не хочу видеть, только его. И ночью я снова поведу колесницу к тому утесу.
Нюкта поднялась и отряхнула каменные крошки с покрова. В ее бездонных, как колодец, который никогда не удовлетворит жажду, глазах читалась уверенность что-то изменить. Когда она решительным но легким шагом направилась к выходу, Селена позвала ее:
-Знаешь, чего я боюсь еще больше, сестра? Что однажды Эндимион вернется в дневной город. Сейчас он молод, красив и наивен. Он может проводить ночи, созерцая красоту моих волшебных владений. Но вдруг он забудет стихи ради того, чтобы заведовать мясной лавкой, разрубать тесаком мертвые туши и продавать их, обманывая покупателей с весами? Если это произойдет... пожалуйста, забери его. И смерть не так страшна, как предательство.
Нюкта едва кивнула и вышла. А Селена продолжила водить пальцами по воде, в ожидании свидания со своим возлюбленным. Она не знала, что задумала ее сестра: ей никогда не хватало света, чтобы выхватить из ее темной души истину. Ничего кроме очертаний, смутных догадок. За это Нюкта и любила свою сестру: та не боялась просто потому, что жила в мире волнующих снов. И ночь берегла ее покой.
* * *
На Олимпе царило пьяное веселье. Здесь никогда не утихал смех, застольные песни, которые боги перепевали вслед за людьми, Ирида, раболепствующая слуга богов, подавала пирующим золотые кубки с вином и нектаром. Всюду боги потешались над людьми, рассказывали истории, в которых глумились над бессилием смертных. Аполлон, захмелев, в который раз начал с улыбкой вспоминать о том, как содрал с Марсия кожу. Зевс расписывал братьям свои любовные похождения, давно уже всем известные, не забывая мельчайших подробностей. Дионис с хмельным довольством наблюдал за ходом пира, подавая жест выкатить еще бочку вина.
Треск разрываемого, как пергамент, воздуха прервал ход пиршества. С клочьями сажи и черной пыли на Олимп ворвалась Нюкта, возникнув из самых мрачных глубин небытия. Ирида поднесла кубок незваной гостье так быстро, что сама не успела сообразить, для чего это сделала. Богиня ночи ударила ее, и вестница в слезах убежала прочь. Из упавшего кубка разбежались черные пауки. В тишине, тяжелой, словно каменная глыба, отчетливо раздался вкрадчивый голос Нюкты, который всегда проходил насквозь, как ледяной ветер.
-Лучше бы я навеки сгинула в недрах Тартара, чем явилась сюда еще раз. Нет сил лицезреть ваше пьяное и самовлюбленное распутство. Ужели на Олимпе нет места тем, кто трезв и размышляет о грядущих переменах? Где поэты, способные писать, не приникая к грудям девяти продажных муз? Где царь, который следует собственным уставам?
-Замолкни, Нюкта. - угрюмо произнес Зевс. - Хватит и того, что ты помешала нашему отдохновению. Зачем пришла, когда я настрого запретил тебе вылезать из отвратительной и тоскливой гробницы, в которую ты превратила свое царство?
-Я желаю, чтобы вы пригласили на свой нескончаемый праздник одного человека. Эндимион, пастух из Карии. Один из лучших людских стихотворцев.
-Почему же я его не знаю? - удивленно воскликнул Аполлон.
-Он чурается городских площадей, где рифмуют на потеху толпе. А ты, Аполлон, другую поэзию и слушать не желаешь.
-Почему это мы, бессмертные боги, должны допускать до себя людей, какими бы даровитыми они не были?!
-Это наш мир, куда нет хода даже многим героям! А ты ведешь речь о простом пастухе!
-Я скажу, Зевс-громовержец, и пусть мои слова не пугают и не портят аппетит никому из присутствующих. Видите накидку на моих плечах? Она соткана из самой тьмы. Моя накидка старше любого из вас и, когда люди совсем позабудут ваши имена, я по-прежнему буду укрывать их сон тонкой пеленой ночи. Однажды люди зададутся вопросом, отчего за их счет на Олимпе пируют какие-то непонятные боги. И они посвятят гекатомбы себе, сами начнут предаваться праздному и ежедневному разврату, который стал для вас нормой. А кто вы без веры тех, кого так презираете? Не будет уже у человека других богов, кроме него самого. Но даже тогда самые смелые и самые могущественные будут трепетать, как беззащитные лани, перед моим царством тени и безвестности. Не допуская людей до себя, вы очень быстро обнаружите, что они позабыли ваши имена и перестали натирать ваши статуи маслом.
-Я понял тебя, Нюкта. Ты сеешь раздор и смуту лучше своих проклятых дочерей. Твои слова пропитаны ложью и ядом гидры. Я исполню твою просьбу, если только ты немедленно уберешься и не будешь впредь докучать нам своим кликушеством.
-С превеликой радостью.
-А чем он тебе так мил? - развязно окликнул ее Дионис. - Или и до тебя дотянулись стрелы Амура?
По залу пробежал легкий смешок.
-Моя любовь сокрушит мир. Поэтому я сдерживаю себя. - ничуть не смутившись, ответила богиня ночи.
-Только сама домчишь его на Олимп. - предупредил Зевс. - Кажется, ты обидела Ириду.
Дружный гогот поддержал его реплику. Боги наперебой обсуждали, в каком безумии Эндимион явится к ним после путешествия с Нюктой. Но открыто оскорблять богиню никто не решился. Она в последний раз презрительно обвела пирующих взглядом и исчезла, оставив богов упражняться в сочинении шуток о ее пассии.
Селена сидела возле воды и слушала голос ночи. Тихий и настойчивый шепот неустанно твердил:
"Никто не знает, как я люблю тебя, сестра".
* * *
Эндимион проснулся от ужасного холода, пробежавшего по полу, на котором лежала его подстилка. Стояла глубокая ночь, а он даже не помнил, как его сморил сон. Юный пастух хотел было побежать к стадам, которые ждали его, как вдруг заметил, что в углу его ветхой хижины стоит женщина в черном хитоне, расшитом золотом. Она, не мигая, глядела на Эндимиона. Холод исходил от нее.
-Кто ты? - Эндимион встал прямо и с опаской взглянул на гостью.
-Имя - Нюкта. Пойдем, смертный. Нам пора.
-Я не закончил... - смиренно произнес Эндимион.
-Что?
-Поэму. Я хотел посвятить ее Луне, прячущейся от меня за облаками, как робкая возлюбленная.
-За дверью стоит колесница. Я вознесу тебя на небо, и ты найдешь нужные слова, чтобы ее закончить.
-О, могущественна богиня, разве ты не уносишь в царство теней?
-Не думай о смерти. Ты ничего о ней не знаешь.
-Тогда я буду думать о стихах.
-Пусть так. Они мне неподвластны.
Эндимион, ничего не понимая, последовал за ней. Перед хижиной уже стояла колесница, запряженная четырьмя черными конями. Юный пастух трепетал перед бессмертной богиней: больше всего он боялся неизвестности, в которую она готовилась его увезти. Что это? Куда она направит колесницу? И что станется с его стихами?
Очень много вопросов. И нельзя с уверенностью дать ни одного ответа. Но, глядя в глубокие черные глаза Нюкты, Эндимион понимал, что привычная жизнь уходит из-под ног. Сердце сжалось, помяв картины бескрайних лугов, прекрасных заливов и мирно пасущихся овец. Только образ луны не померк, напротив, стал четким, как никогда. Это было последнее, за что он мог уцепиться перед бесстрастным лицом смерти, чтобы не чувствовать свободного падения в никуда.
-Почему ты медлишь? - строго спросила Нюкта, взявшись за поводья.
-Не знаю. - опустил голову поэт. - Быть может, я еще не готов. Не привел в порядок хозяйство, не завершил дела, не понял чего-то важного. Как другим удается сделать все это?
-Я всегда не вовремя. Из года в год вижу одно и то же выражение растерянности, страха и удивления на лицах людей. Да, бывали герои, встречавшие меня мужественно и практически на равных. Таким я ничего не говорила, а жестом приглашала совершить долгую поездку. Исключения так редки. Остальные дрожат всем телом, плачут, умоляют, вскидывают руки к небу и просят богов дать им еще один день сходить в храм и распределить наследство, еще один час попрощаться с семьей. Веришь, некоторые даже пытались обмануть меня или убежать. Поэтому я очень устала: от богов с их прихотями, от людей, жалких в своих соленых слезах, и от времени, которое ничего не меняет. Но ты можешь не бояться, смертный, я сказала, что не для того приехала за тобой. Единственная причина заключается в том, что тебе назначили встречу, свидание. И только я могу доставить тебя на место.
Эндимион в нерешительности шагнул вперед и занял место рядом с богиней. Нюкта стегнула коней, и они помчали колесницу, перебирая копытами по воздуху и унося ездоков ввысь.
Ночной воздух становился чище и холоднее. Поэт с изумлением смотрел на землю с высоты птичьего полета. "Так вот, как видят мир боги, рассекающие небо на своих быстрых колесницах" - подумал Эндимион. Конечно, ощущение полета нельзя забыть и невозможно от него отказаться. И он понял, что если ему еще хоть раз доведется ступить на мягкую землю, поросшую изумрудной травой, он уже никогда не забудет, что испытал во время поездки со Смертью. И все будет выглядеть иначе, как будто он по-прежнему парит над реками и равнинами. Сверху люди казались маленькими и суетными букашками. Эндимион понял, что ему пыталась объяснить Нюкта, и тогда он спросил:
-А как можно подготовиться к встрече?
-Совсем не сложно. - не оборачиваясь, произнесла Нюкта. Хотя свистящий ветер заглушал ее слова, они пульсом раздавались у поэта в голове. - Вот, тот человек, который молил дать ему время попрощаться с семьей, - почему он не сделал этого заранее? Почему он, поселившийся в богатом и роскошном доме, разрыдался, словно двадцать последних лет, пока он был сборщиком податей, не жил вовсе?
-И ты знаешь ответ?
-Да, я знаю ответ, смертный. - Нюкта направила коней к высокой снежной горе, возвышавшейся впереди. - И никто лучше меня не объяснит тебе, как испускают дух люди. Поверь, они начинают делать это задолго до моего прихода. Когда я в последний раз заглядываю умирающему в глаза, в них читается история всей его жизни. Отвратительные, скучные повести. Наверно, потому я столь равнодушна, что пришлось отвезти Харону так много невзрачных и тусклых душ. Не душ даже - теней. Так вот, тот сборщик плотно наелся жареной свинины с луком. Съел так много, что у него разболелся правый бок, а я поняла, что пора прекратить эту никчемную пьесу. Из-за обжорства он не стал подниматься по лестнице на второй этаж, где была спальня его дочерей. А ведь, если бы пересилил себя, мог бы поцеловать каждую из них на ночь. И жена, к которой он давно охладел, поскольку предпочитал ходить в веселый квартал. Он сам решил написать такую повесть. Ее тошно читать, но писать, как мне кажется, было очень увлекательно. А драхмы и амфоры с вином с собой не увезешь: в колеснице очень мало места, как видишь. Меня часто называют жестокой, бессердечной, немилостивой и даже алчной. Но разве могла я позволить ему в последний момент всех оболванить? Как может нетленная богиня не устать за тысячи лет?.. Мы приехали...
-И ты не отдыхаешь?
-Вот как люди воскресать начнут, там и отдохну. А теперь ступай, не задерживай меня.
Едва Эндимион сошел на облицованную плиткой площадку, как Нюкта повернула коней, стегнула их плетью и пропала в проползавшей внизу грозовой туче. Юный пастух огляделся: здесь было поистине прекрасно. Ни один царский дворец не сравнился бы величием и роскошью с владениями богов-олимпийцев. Он шел, разглядывая высокие колонны, чудесные фонтаны, вокруг которых прогуливались необыкновенные птицы, которых ему никогда не доводилось встречать. Вдоль дорог причудливым узором были разбиты клумбы с цветами, одурманивающими своим тягучим и сладким ароматом.
Эндимион добрался до самой вершины горы. В божественных чертогах не было снега и грязи, воздух чистый и теплый. Поэт дышал полной грудью, удивляясь тому, что все тут отличается от земной суматохи: куда запропастились раскричавшиеся торгаши, нищие и суровые стражники? Мир расцвел в гармонии. Сердце Эндимиона замерло: он ведь, возможно, встретит тут свою любовь, Селену.
-Я же не дописал поэму! - с досадой воскликнул он.
Юный пастух остановился и пообещал себе, что не ступит в храм, где пировали боги, до тех пор, пока не закончит посвящение Луне. Ему неожиданно стало стыдно, что он прогуливался, словно бездельник, вместо того, чтобы подготовиться к встрече с любимой. Он боялся предстать перед ней грубым, неотесанным чурбаном. Разве может деревенщина претендовать на равенство с богиней, считающей звезды? И тогда лишь эта поэма поможет ему объясниться. Эндимион не боялся отказа: чего еще он мог ожидать? Но куда страшнее было опозориться перед ней, погубить сказочное чувство, которое он испытывал, глядя на свою избранницу, на единственную светлую точку в безнадежной и чуждой человеку мгле. Ему не нужна была взаимность, ему нужна была луна. Пусть она проходит по ночному небу, уже счастье.
Стихи складывались с огромным трудом. Эндимион вдруг понял, как сильно мешает настойчивый цветочный запах, так и лезший в ноздри. Назойливость видов начала раздражать, от них нельзя было отвести взгляд. Несколько часов мучился пастух, нанизывая слова, словно жемчужные бусы на тонкую нить. Никогда ему не было так тяжело выражать свои мысли, но никогда прежде они не были столь ясны и возвышенны.
Закончив, Эндимион поднялся с холодной каменной скамьи и вновь огляделся. Как в таком месте можно жить вечно? Оно очаровывает и дарит неземное блаженство, окружает красотами и чудесами. Однако нельзя все время пировать: иногда следует пасти овец, обжигать кувшины и толкаться в очереди на рынке. Праздники теряют смысл, когда исчезают будни, наполненные трудами и рутиной. "Должно быть, поэтому Боги пристально следят за людьми, бросают их из стороны в сторону, как щепу. И по той же причине так яростно проливают кровь в человеческих войнах" - размышлял Эндимион. Край фонтанов и беспросветной скуки.
Шум веселья слышался все ближе. До зала, в котором собрались боги, оставалось несколько ступенек. Эндимион, набравшись смелости, вошел внутрь. Он увидел длинные столы, приставленные друг к другу. За ними теснились боги. Во главе стола на золотом троне восседал величественный седовласый Зевс. Он ударил о пол скипетром, и грохот удара эхом отозвался под сводами. Боги замерли, разглядывая гостя. Юный пастух очень волновался и старался не показывать этого: держался прямо и смело. Дионис, прислонившийся спиной к одной из колонн, с хитрой усмешкой поднял кубок в приветственном жесте. И тогда боги разразились хохотом, вернулись к своим сплетням и спорам; крики, ругань и звяканье драгоценной посуды заглушили музыку арфы.
Эндимион растерянно стоял на пороге, не понимая, что происходит, и почему никто не обращает на него внимания. Он даже оглядел свою одежду, опасаясь, что боги смеются над ним, над его внешним видом. Так скромный пастух встретился с бессмертными олимпийцами.
* * *
-Зачем ты так часто приходишь ко мне? - спросила Селена, уловив присутствие сестры. Она по-прежнему сидела у озера, погруженная в печальные думы.
-Я волнуюсь за тебя. - Нюкта постелила покрывало на покатые камни и опустилась перед ней на колени. - Ты всегда такая грустная, такая одинокая. Никем не понятая и не принятая. Я знаю, почему ты не находишь себе места. И вижу, почему ты не прогоняешь меня. Если в чьем-либо сердце есть дурное, я с корнем вырву это. Они боятся меня, поскольку при моем приближении злоба, поселившаяся в них, начинает трепыхаться и исходить ядом. В тебе этого нет. Ты не прячешься от меня, и я люблю тебя за честность и смирение.
-Знаешь, как они называют меня? Бесплодная. Мерзлая и пустая. Эос издевается надо мной, говорит, что мой свет холоден и равнодушен. Он не греет. А ее все живое встречает с восторженным пробуждением.
-Ее свет греет тело, твой - душу. И пойми: сколько тех, кто живет кожей, а не разумом? Они водят головой за солнцем, как подсолнухи, ночью храпят, а днем поедают. Наши олимпийцы тоже решили жить кожей и брюхом. Они ненасытны. А верующие похожи на своих богов. Сытость временна, опьянение сменяется похмельем, а стихи Эндимиона потерять нельзя. Их не срежет на базаре вор, и их не уничтожит пожар. То же самое я хочу сказать о любви. Не плотской, а лунной. О твоей бескорыстной и самоотверженной мелодии.
-Перестань, сестра. - Селена оставила на камне серебряный браслет и вошла в воду. Она легла на спину и держалась на поверхности, раскинув руки. - Я плыву. Стоячая вода никуда не торопит. Кто я? Отражение. И у меня нет ничего своего, все чужое.
-Отправляйся со мной на Олимп. Я покажу тебе кое-что.
-Зачем?
-Ты забудешь обо всем. Неужели ты желаешь иного?
-Нет, ничего кроме. Я поеду с тобой, сестра. Я хочу раствориться. И тогда увези меня выше звезд, глубже Тартара, дальше памяти. Увези домой.
* * *
Эндимион был готов развернуться и сбежать, если бы к нему не подошел Аполлон с самым доброжелательным видом. Бог положил руку на плечо пастуху и повел его с собой.
-Ты, говорят, стихи пишешь? - панибратски осведомился он.
-Да, пытаюсь, время от времени.
-Прочтешь нам? А то эта музыка навязла на зубах. Хочется чего-нибудь новенького! Расскажи, что для тебя искусство?
-Я не творю искусство. - оправдывался Эндимион. - Я пасу овец. Порой у меня возникает желание рассказать о той красоте, которую я вижу. Вижу каждую ночь, когда отправляюсь со своими стадами за черту города. Я не показываю стихи своим друзьям: они не видят того, что вижу я, а потому не верят, называют выдумщиком. Да и какой из меня поэт? Не дано мне сравниться с тобой в мастерстве, златокудрый бог.
-Верно говоришь. - весело согласился Аполлон. - Ну-ну, захочешь познакомить нас со своими поэмами - только скажи. Обещаю, мы будем снисходительны к творениям человека.
А сам хмыкнул под нос: "И ему-то Нюкта хочет жаловать бессмертие? Она совсем выжила из ума".
Аполлон любезно уступил пастуху место за столом, после чего отправился на охоту с надменной Артемидой. Эндимион сел между Герой и Афродитой. Богини многозначительно переглядывались и посылали друг другу знаки.
Зевс отлучился со своими братьями решить сложный военный вопрос. Они никак не могли прийти к соглашению, кто же должен победить: осаждающие или защитники города. Как только ее муж скрылся, Гера подвинула кресло ближе к Эндимиону и шепнула ему, почти касаясь щекой:
-А ты и впрямь симпатичный. У нее хороший вкус. - Афродита прыснула и отвернулась. - А что ты там сочиняешь, мне не важно. Я женщина, а не творец.
-Где Селена? - забеспокоился пастух. - Мне нужно увидеть ее.
-Не озирайся так. Волчонок... Если ты познаешь вкус амброзии, то будешь жить вечно. И ты поймешь, что тебе ничего не нужно на самом деле. Зачем тебе эта унылая ледышка? Хочешь вина?
-Я люблю ее. - признался Эндимион, - И посвящаю ей стихи.
-Вот как. - Гера внезапно приобрела серьезный вид. - Так вот почему сюда приходила эта скандалистка. Ее сестра даже двух слов не сумеет вымолвить в нашем присутствии. Что за рохля!
Гера отставила вино и положила руку на колено юного гостя. Длинные пальцы сжали бедро и стали забираться выше.
-А что есть любовь? Я не знаю. Вон, Афродита тебе скажет, что это то, чем я хочу с тобой заняться. Вы, смертные, не можете прожить жена с мужем и десяти лет. А я вижу рожу моего супруга столько, сколько существуют небо и молнии. Он изменяет мне с кем попало - я плачу той же монетой. Ты еще различаешь нас? А я уже не вижу лиц. Мне все равно, кто любит меня - лишь бы не останавливался.
Эндимион убрал руку богини и отстранился:
-Не надо. Я еще чувствую разницу.
-Не надо? С каких пор человек ведает, что надо, а что не надо?! Тебя ласкает богиня, а ты смеешь ей отказать? Подумай, пастушок, я бываю очень злопамятной. Не знаю, что ты нашел в своей Селене, но ты просто не пробовал вкуса настоящей страсти.
-Я ухожу. - Эндимион со скрипом отодвинул кресло. - Здесь еще хуже. Вам неведомы поражения.
Нюкта почуяла неладное, не успев сойти с колесницы. Боги стояли на лестнице и ожесточенно спорили. Оставив Селену позади, богиня ночи ворвалась в нестройную толпу.
-Где он!?
-А, это ты, знаешь, что учудил...
-Где он!!? - Нюкта кричала и металась черной тенью ворона.
-Он хотел соблазнить мою жену! - прервал ее стенания Зевс, боги почтительно отступили на шаг, предоставив слово вождю. - Он покусился на ее непорочность при первой же моем отъезде! Так разве предписывают вести себя обычаи гостеприимства?! Ты привела к нам жулика и прохвоста!
-Это неправда! - возмутилась Нюкта. - Вы его оболгали!
-Умолкни, черная тварь! - вновь перебил ее Зевс. - Довольно и того, что ты хлопочешь о бессмертии для гнусных отребьев! Но я - Зевс, и слово мое нерушимо. Я пообещал, что сделаю его бессмертным, и я сделал это! Ты найдешь его в одном из гротов Карии. Он будет вечно молодым, вечно красивым, как ты и просила. Но он уже никогда не проснется. Я погрузил его в сон, который никогда не кончится.
-Мне постыла ваша злобная тирания!
-Что тут творится? - подошла Селена, непонимающая, из-за чего случилась перепалка. Она хотела поскорее закончить с распрями и пойти за сестрой дальше.
-А твой развратник ко мне домогался! - опередив всех, влезла Гера.
-Что? - вздрогнула Селена.
-Да, да, луноликая. - выступила вперед Афродита. - Твой пастушок знает, куда пристроить свирель. Ты ж его не за поэмы приметила, да?
-Поэмы, кстати, полный бред, мне не понравилось. - со знанием дела добавил вернувшийся с охоты Аполлон. - Правильно мы его усыпили.
-Что они говорят, сестра? - с надеждой обратилась Селена.
-Ложь.
-Давай уйдем... Уйдем!
Селена бросилась от них в горьких слезах. Ее преследовал жгучий, мерзкий гогот олимпийцев. Им нравилось представлять Селену, чуравшуюся их общества, особой того же склада характера, что и они. Кто-то из толпы метнул в нее кубок, но Нюкта укрыла сестру тьмой и благополучно довела до колесницы. Она правила поводья, а Селена рыдала у нее на плече. Она поклялась никогда не возвращаться на Олимп.
-Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу!
Над морем возвышалась кровавая луна.
* * *
-Он не проснется?
-Нет.
Селена стояла перед каменным ложем, на котором лежал ее возлюбленный. Ровно поднималась его грудь при вдохе. А на лице сохранилось спокойное и доброе выражение с чуть заметной счастливой улыбкой. Селена обняла его и поцеловала. Но Эндимион не проснулся. Богиня аккуратно уложила его на парчовую подушку.
-Прости меня сестра... - тихо произнесла Нюкта. - Я не ведала что творила. Меня вела надежда помочь.
-Ты не виновата в том, что желала мне добра больше, чем я того заслуживала. Наверно, мы с ним созданы для одиночества, а не для любви. У меня нет спутника, я сама обречена следовать за солнцем, будто нищая племянница, родства с которой никто не признает.
Селена нежно гладила его волосы. Она всматривалась в его лицо: зачем она сгубила Эндимиона? Наобещала ему того, что не могла дать. И ради чего юный поэт погубил себя? Он и сам не успел понять. Селена жалела, что так и не открылась ему там, на утесе. Богиня луны бросила взгляд на Нюкту, молчаливо несшую пожизненный траур. Она сильная: живет делами и поступками, а не фантазиями с размазанными очертаниями. Бессмертная богиня, неужели она не смогла бы пережить его гибель, если бы решилась подарить любовь, на которую он рассчитывал? Ведь Эндимион полюбил прекрасный образ, который можно было уловить только сердцем. Так почему она не могла пронести в себе память о нем после его смерти? Глупо, глупо. У настоящей любви всегда все глупо.
Эндимион заворочался, но улыбка не сходила с его уст.
-Что ему снится? - спросила Селена.
-Ты.
-И он там со мной?
-Да, теперь он не расстанется с тобой никогда. Там, в стране прекрасных снов, он держит тебя за руку. Как в стихах, теперь он живет ими.
Селена вновь поцеловала Эндимиона:
-Я люблю его.
-Я рада, что вы встретились.
-Спасибо... Пожалуйста, оставь меня с ним.
-Теперь ты никогда не будешь одна.
-Сестра...
Богиня ночи направилась к выходу и сказала на прощание:
-Не буду мешать. Пришло время мне вернуться к делам. Но на каждом шагу, в каждом переливе ночного неба, каждый миг, я буду славить вас. За любовь.
-За мечту.